Текст книги "Больше, чем игра (СИ)"
Автор книги: Станислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
– А ты что здесь делаешь? – спросил Егор.
– Как что? Небо красю, – ответил Ленька, орудуя широкой кистью, вставленной в метровый отрезок металлической трубы. Стена была большая, небо, понятное дело, высоко, и просто так, с пола до самого верха не дотянешься, а переставлять стремянку, слезая с нее и вновь залезая, Лентяю было, конечно, не в кайф, вот он и приспособился нарастить себе руку. Голь на выдумку хитра.
– Как там Лена? – спросил Егор.
– Ничего, – сказал Ленька. – Я ее проводил до общежития, как ты просил. Она к себе в комнату пошла, а я сюда вернулся, вспомнил, что у меня завтра экзамен по английскому – полдня, считай, уйдет.
– Ага‑ага, – покивал Егор. – И ты решил сегодня зачин сделать.
– Решил, – согласился Ленька, взглянул на Егора искоса и спросил: – А ты чего на поминки не пошел?
– Ну, не пошел, – пожал плечами Егор. – Не захотел.
Он отошел к распахнутым настежь окнам – Ленька открыл их, чтобы поскорее выветривался запах краски – бросил на подоконник пакет со сменной одеждой и вздохнул:
– Тяжело что‑то.
– Из‑за краски, наверное, – сказал Ленька.
– Наверное, – сказал Егор и стал переодеваться.
На своем участке стены Егор начал работу с рисования потешных огней. Открыл банку с желтой краской, омакнул кисть и принялся красить везде, где накануне сам наметил желтый цвет. Творчествав данном процессе было ноль, но ничего кроме умелой ремесленной работы здесь и не требовалось.
В детском саду закончился тихий час – это было ясно на слух. Далее в распорядке дня значился, кажется, полдник. Потом ребятишек стали разбирать по домам возвращающиеся с работы родители.
Заходила Татьяна Георгиевна, постояла в дверях полминутки, посмотрела, как художники покрывают стены разноцветными разводами, не складывающимися пока в узнаваемую картину, и ушла, ничего не сказав.
В начале шестого Ленька собрал все кисти, которыми работал и сунул их в банку с водой.
– Я на сегодня закончил, – сказал он Егору. – Пойду еще учебник по английскому попытаюсь почитать, а то вот спросят меня завтра на экзамене про герундий – я им и не отвечу.
Егор, стоявший на стремянке, обернулся посмотреть, что успел сделать Ленька. Ленька успел сделать порядочно – выкрасив небо голубым, он загрунтовал белой краской все те места, где полагалось быть снежным пространствам, а снежные пространства были обширными; еще он положил глубокие синие тени от семерых идущих по снегу, но к самим фигурам не приступал – так они ишли по белизне, призраки‑тени, пятна синей краски на стене.
– Ступай, Лентяй, – махнул рукой Егор.
– А ты разве не идешь? – спросил Ленька.
– Нет, я останусь, поработаю еще, – сказал Егор. – Я сегодня позже начал, позже и закончу.
На самом деле он, глядя на раскрашенную Ленькой стену, вдруг понял – к а к следует сделать снежные вершины, чтобы на плоскости возникло пространство, глубина, пусть иллюзорная. Он опасаялся, что это ясное ощущение пропадет, забудется к завтрашнему дню, и потому, после нетерпеливого прощания с Ленькой, наконец оставшись один, Егор принялся торопливо смешивать краски.
Он писал. Не красил стену скверными, непригодными для живописи красками, – а именно писал. На улице вечерело; в группе пришлось включить освещение. Леминесцентные лампы, разумеется, совсем не то же самое, что и естественный дневной свет, но это уже не имело значения – Егор знал, какие ему нужны оттенки, какие ему нужны краски. Моменты подобной правильной ясности случались у Егора нечасто, и он их очень ценил; он помнил каждый из этих моментов, помнил, что он сделал тогда.
Татьяна Георгиевна пришла опять. В детском саду, похоже, не осталось больше никого.
– Егор?
– Что? – Егор опустил кисть и со стремянки, сверху вниз посмотрел на заведующую.
– Ты еще долго собираешься здесь оставаться?
– Не знаю. – Егор пожал плечами. – Стих на меня нашел.
Татьяна Георгиевна прошла от дверей на середину группы и оценивающе взглянула на егоровы горы.
– Красиво, – сказала она. – Напоминает Рериха.
– Это похвала или оскорбление? – спросил Егор, хмурясь. Любому художнику сравнение не по душе, даже если сравнивают с великими.
– Хорошо, это совсем не напоминает Рериха, – поправилась Татьяна Георгиевна. – Но все равно здорово.
– Так что, я должен уйти? – спросил Егор, оставаясь на стремянке. – Мне бы хотелось еще кое‑что успеть сегодня…
– Да нет, можешь оставаться, если хочешь, – сказала Татьяна Георгиевна. – Я предупрежу сторожа, что ты здесь работаешь.
– Спасибо, Татьяна Георгиевна, – сказал Егор.
– Это тебе спасибо, – ответила заведующая. – До свидания, Егор.
– До свидания.
Минут через пять после ухода Татьяны Георгиевны в группу притащился сторож. Был это щуплый дедок лет шестидесяти пяти с морщинистым и темным, как чернослив, лицом. Егор подивился про себя: что такой сторож может тут усторожить? А дедок походил вдоль стен, прищелкивая языком и держа вид крупного специалиста по художественно‑оформительским работам.
– Энта, значитца, ты тута и рисуешь? – спросил он наконец.
Дурацкий вопрос, – подумал Егор но все же ответил:
– Я.
– И много платют? – полюбопытствовал сторож.
Ну, конечно, это самый важный вопрос.
– Много, – ответил Егор сухо.
– А скока? – продолжал настырничать сторож.
– Мильён, – раздраженно ответил Егор.
– Да иди ты, – сказал сторож с неопределенной интонацией – то ли врешь! то ли ни хрена себе!
– Сам иди, – пробормотал Егор негромко.
Сторож, хоть был и немолодой, но не глухой, прекрасно все расслышал, недовольно заметил что‑то насчет сопляка и наглеца и обиженно удалился. Егор слез со стремянки, передвинул еевдоль стены на новое место и вновь забрался наверх.
На улице сгущались сумерки.
Услышав под окнами подозрительный шорох и шум, Егор оглянулся. В открытое окно влезал давний знакомый – длинноволосый продавец из магазина Проспект, в руке незваного визитера холодно блистал самурайский меч.
Ну дела!
Егор бросил кисть и соскочил со стремянки. Продавец‑самурай спрыгнул с подоконника на пол и на цыпочках, семеня мелкими шажками, быстро побежал к Егору, обеими руками занося над головой меч. Егор толкнул ему навстречу стремянку и бросился в угол, где, прислоненный к стене, стоял принесенный ленивым Ленькой метровый обрезок полудюймовой стальной трубы. Самурай легко уклонился от падающей стремянки, и она брякнулась на пол с жестяным грохотом. Егор схватил трубу и обернулся, с ходу парировав удар, нанесенный справа сверху. Сталь зазвенела о сталь, брызнули бледные искры.
Труба – не меч, гарды у нее нет, и если бы клинок самурая, не дай бог, соскользнул вниз – Егор остался бы без пальцев. Поэтому Егор не допускал скользящего парирования, удары противника он встречал под большим углом – так, что лезвие меча врубалось в трубу, оставляя на ней глубокие зазубрины.
Самурай фехтовал уверенно, опытно, но арсенал его приемов был ограничен – он владел всего несколькими приемами кэн‑дзюцу. Если бы Егор был вооружен чем‑нибудь посерьезнее обрезка трубы, он разделался бы с длинноволосым в два счета.
Противники кружили по комнате скользящими шагами. Выпад – парирование, выпад – парирование. Оказавшись возле груды детской мебели, Егор зацепил ногой маленький деревянный стульчик и швырнул его в голову самурая. Самурай на лету разрубил стульчик надвое. Меч у него был хороший.
В этот момент в незапертую дверь группы заглянул сторож, прибежавший на шум рухнувшей стремянки. Оба противника как раз стояли вполоборота ко входу и могли видеть фигуру свидетеля поединка краешком глаза.
– Ёпть! – воскликнул сторож и со всех ног бросился прочь.
Егор надеялся, что сторож не просто сбежал, а поспешил к телефону, чтобы позвонить в милицию. Милиция – это хорошо, милиция – это правильно. И Егор решил потянуть время до приезда кавалерии, принял позицию кумати, уйдя в глухую, но уверенную защиту.
Впрочем, самурай тоже все правильно сообразил, он не стал дожидаться милиции. Попятившись к окну, длинноволосый подарил напоследок зловещую усмешку и выпрыгнул наружу, в ночь.
Егор не пытался его остановить или преследовать, для этой цели он был недостаточно хорошо вооружен.
Прошло минут пятнадцать или, может быть, двадцать. В открытое окно было слышно, как где‑то поблизости проехала легковая машина. Спустя еще минуту в коридоре послышались голоса. Егор, сидевший на корточках вжавшись в угол, вскочил, сжимая в руках трубу, но тут же расслабился: один из голосов принадлежал старику‑сторожу: Заглянул, значит, а оне тама рубятца почем зря, тока звон стоит. Егор аккуратно поставил свое случайное оружие в угол – не встречать же милицию с трубой наперевес?
Милиционер был всего один. И это был не кто иной как Воронин!
Облаченный в форменный милицейский мундир (это случалось с ним крайне редко), из под низко опущенного козырька фуражки холодно сверкают глаза строгого блюстителя порядка – Воронин был неузнаваем. Мундир, пронзительный взгляд, пренебрежительно‑высокомерная осанка делали его похожим на офицера СС, на Штирлица. Егор просто остолбенел –
такого
Воронина ему еще видеть не приходилось.
А Воронин прицеливающимся взглядом терминатора медленно обвел все помещение, ни на одном предмете не задерживаясь подолгу, и спросил у сторожа суровым тоном:
– Ну, и где же эти ваши мушкетеры?
– Дык эта, – растерянно сказал сторож, огляделся вокруг, и указал на Егора корявым пальцем. – Один, значит, вона стоит. А другой, верно, в окно сбежал…
– В окно? – полным недоверия голосом переспросил Воронин и вдруг загремел: – А известно ли вам, любезный гражданин, что бывает за ложный вызов наряда милиции?!
Сторож растерялся еще больше. Он не понимал, почему милиционер не верит чистой правде и не желает арестовывать художника, а вместо этого грозит карами ему, сторожу?
– Какой же ложный? Я сам видал, своими, значит, глазами. Энтот вот, – сторож снова указал на Егора, – и еще один другой рубилися так, что звон звенел…
– Чем рубились‑то? – холодно поинтересовался Воронин.
– Так, эта… Саблями, наверное…
– Саблями? – Недоверие в голосе Воронина просто плескалось через край. – И где же эти сабли?
– Почем я знаю? – Сторож совсем съежился. – Тот, другой, поди их унес.
Егор недоумевал не меньше сторожа. Он никак не мог взять в толк, какая муха укусила Воронина, что он так взъелся на жалкого старикашку. И он решил заступиться за несчастного.
– Кончай на деда наседать. Он тебе…
Воронин резко развернулся к Егору и, состроив ужасную гримасу, без голоса пошевелил губами. Егор по губам читать не умел, но, тем не менее, вполне уловил смысл: Молчи, дурак! – и прикусил язык. Видимо, у Воронина имелись веские причины для того, чтобы вести себя подобным образом.
Ладно, – подумал Егор, отступая, – позже выясню, в чем тут дело.
Воронин пошевелил носом, словно принюхивался к чему‑то и вкрадчиво осведомился у поникшего сторожа:
– А ты, дед, того… не злоупотребляешь? Вот мушкетеры с саблями тебе и видятся. А может, еще и черти с рогами. Не съездить ли нам с тобой на экспертизу?
– Нет! – наотрез отказался сторож. – Мне свой пост нипочем нельзя оставить.
– Что же ты сейчас не на посту?
– Дак эта… Вы же сами меня сюда привели.
– Кто кого привел? – снова загремел злой милиционер Воронин. – Я, что ли, в милицию звонил? А ну, поехали на освидетельствование.
– Нет‑нет, – замотал головой сторож. – Я на посту должен быть.
И бочком‑бочком ушмыгнул за дверь. Воронин ему и не препятствовал, только грозно посверкивал глазами из‑под козырька.
– Я теперь знаю, почему детей милиционерами пугают, – сказал Егор.
– Р‑разговор‑рчики, – рокотнул Воронин, усмехаясь. – Здесь вам не тут.
Он заложил руки за спину прошелся вдоль стены, топоча каблуками, сбил фуражку на затылок и произнес своим нормальным голосом:
– Рассказывай, что произошло, мулюванец.
Егор криво улыбнулся.
– А на экспертизу не отправишь?
– Посмотрим, – сказал Воронин без улыбки. – Рассказывай.
И Егор рассказал. Он начал со вчерашнего визита в магазин Проспект, вызвавшего неадекватную реакцию тамошних продавцов, продолжил похоронами Дениса Брагина, на которых показывался длинноволосый, а закончил только что случившимся нападением доморощенного самурая.
– И ты этой штукой от него отбился? – недоверчиво спросил Воронин, вертя в руках испещренную зарубками стальную трубу. Он встал в правостороннюю позицию en garde и произвел небрежный выпад, ткнув трубой в воздух.
– Ага‑а, – ответил Егор удивленно. Воронин никогда не говорил ему, что сам вполне сносно владеет приемами классического фехтования.
– Талант, – восхитился Воронин, опустив трубу. – Цукахара, так‑растак, Бокудэн.
– Теперь вы можете его арестовать, – сказал Егор.
– Кого? – не понял Воронин.
– Да самурая этого задрипанного, – сказал Егор. – Продавца из магазина Проспект.
– Да, и что дальше, – скептически поинтересовался Воронин.
– Как – что дальше? – Егор пожал плечами, недоумевая, с чего это вдруг Воронин прикидывается таким непонятливым. – Ты же у нас блюститель закона, сам все должен знать. Следствие там, суд…
– Да‑да‑да. – Воронин картинно хлопнул себя по лбу ладонью, а затем спросил: – Позвольте узнать, какие основания для возбуждения дела? Эта труба?
– Ну как же? – Егор растерялся, как ранее растерялся сторож. – Он напал на меня с мечем. Тому и свидетель есть.
– Меча его никто не найдет, – сказал Воронин жестко. – А свидетель твой… Сам видел, что я с ним сделал пять минут назад, а любой мало‑иальски способный адвокат вообще съест его живьем.
– Так что же, выходит, не будет ни ареста, ни суда?
– Нет, не будет.
Егор возмутился.
– Этот самурай недоделанный пытался меня убить – ни с того ни с сего, без всякой причины. Возможно также, сто именно он убил Дениса и вашего следователя. И ты говоришь мне, что ничего нельзя сделать?
– Почему же, – сказал Воронин. – Кое‑что сделать можно.
– Что именно? – сердито спросил Егор.
Воронин ему не ответил, а задал вопрос сам:
– Ты собираешься сегодня домой идти?
– Ты не ответил на мой вопрос, – напомнил Егор.
– Ну и что, – сказал Воронин. – Отвечу, когда сочту возможным ответить.
И все. Егор знал, что допытываться бесполезно – Воронина ни мытьем, ни катаньем не возьмешь. Оставалось только надеяться, что ответить на такой важный вопрос он сочтет нужным в самое юлижайшее время.
Егор закрыл окна, переоделся из рабочего в повседневное, подобрал с пола половинки разрубленного самурайским мечом стульчика и показал их Воронину.
– Хороший у него меч. Почти без замаха – вжик! – и пополам!
Воронин посмотрел на деревяшки без особого интереса.
– Возьми это себе на память, как сувенир – если хочешь. А если не хочешь – оставь здесь.
Егор спрятал обломки среди прочей детской мебелишечки и вместе с Ворониным вышел из группы.
Старик‑сторож, весь в растрепанных чувствах, колченогой грачиной походкой маршировал в дальнем конце коридора, возле выхода. Завидев Воронина вместе с Егором, он выпятил грудь, напыжился, всем своим видом показывая, что мимо такого бдительного часового никакой враг не пройдет.
– До свидания, – сказал ему вежливый Егор.
– Вольно, – сказал Воронин. И не удержался, добавил язвительно: – Будем надеяться, что вам больше ничего не привидится этой ночью.
Они не слышали, что после того, как входная дверь за ними закрылась, и сторож запер ее на два оборота ключа, он от души, с чувством выматерился.
– Зря ты так со стариком обошелся, – упрекнул Воронина Егор.
– Ничего, – пренебрежительно отмахнулся Воронин. – Зато он теперь языком поменьше будет трепать.
За металлической решеткой забора, ограждавшей территорию детского сада, стоял уже знакомый Егору автомобиль, милицейский уазик. И водитель вроде был тот же, он флегматично покуривал дешевую сигаретку, опустив боковое стекло.
– Садись в машину, – сказал Воронин. – До самого дома тебя довезем.
– Да я могу и пешком… – Егор сделал слабую попытку отказаться – не хотелось ему обзаводиться привычкой раскатывать на милицейских машинах.
– Садись, – настойчиво повторил Воронин. – Целее будешь.
Егор вспомнил про самурая с мечом. Не исключено, что он прячется в кустах где‑нибудь поблизости.
– Ладно.
Егор забрался на заднее сиденье; Воронин сел впереди.
– Книжный магазин на Володарского знаешь? – спросил он у водителя.
Тот молча кивнул и бросил за окно окурок.
– Нам туда, – сказал Воронин. – Заезжай прямо во двор.
Водитель кивнул еще раз и завел мотор.
Доехали быстро, минут за пять. Водитель, точно, был тот же самый – он остановил машину возле второго подъезда. Егор открыл дверцу и, прежде чем выйти, сказал:
– Спасибо, что довезли.
Водитель опять‑таки ничего не ответил, даже формального пожалуйста или не стоит благодарности.
– Постой, – сказал Воронин и тоже полез из машины. – Я с тобой поднимусь до квартиры. – И, заметив, удивление Егора, прибавил: – На всякий случай.
У двери подъезда Воронин отстранил Егора и вошел первым.
Ни хрена себе! – только и подумал Егор, увидев в руке Воронина тусклый ствол табельного макарова.
Так они и поднимались по лестнице: впереди, с пистолетом наизготовку, Воронин, а Егор, безоружный, – на две ступеньки позади.
Вот выйдет сейчас кто‑нибудь из соседей с мусорным ведром – то‑то будет весело.
Нет, весело не будет.
То, что я серьезно влип – ясно, как белый день. Но во что я влип? Нет ответа. А друг Воронин готов пристрелить кого‑нибудь, охраняя меня. Интер‑ресно. Чем же я так ценен? Тоже нет ответа. Воронина спросить – не скажет. Уже отшил меня один раз – не стоит повторять ошибку.
Подъезд, к счастью, был тих и безлюден. Ни один ниндзя не выскочил из‑за картофельного ларя. Не было ни подозрительных теней по углам, ни подозрительных звуков – лишь приглушенные телевизионные голоса доносились сквозь запертые двери квартир.
На площадке пятого этажа Воронин жестом показал Егору, чтобы он отпер дверь и отошел в сторону. Егор молча подчинился. Воронин вошел в квартиру, осмотрел ее и никого, естественно, там не обнаружил.
– Параноик, – сказал Егор, стараясь, чтобы это прозвучало саркастически.
Воронин пропустил его реплику мимо ушей, сказал строго:
– Запри дверь, никаким незнакомым людям не открывай, даже если они представятся милиционерами.
– Ого! – сказал Егор. – Даже так?
– Даже так, – подтвердил Воронин. – Я переговорю кое с кем, завтра буду знать, как нам с тобой быть дальше.
– Это утешает, – кисло усмехнулся Егор.
– Я тебя прошу – будь серьезен и будь очень осторожен, сказал Воронин, хмурясь. Пистолет он спрятал. – Ты себе не представляешь, во что оказался замешан.
Егор устало вздохнул.
– А ты попробуй объяснить – может, я и пойму.
– Завтра, – сказал Воронин, уходя. – Утро вечера мудрёнее.
Не мудренее, – сказал: мудрёнее.
10
Воронин вышел на улицу, но в машину садиться не стал, только взял с сиденья плоскую трубку радиотелефона и набрал номер. В телефоне негромко прогудело четыре раза, потом послышался щелчок и голос:
– Дворжецкий. Слушаю.
– Это Воронин, – сказал Воронин. – Разговор есть. Я к тебе подъеду минут через десять.
– Давай, подъезжай, – согласился Дворжецкий. – Только вот что…
– Что?
– Купи бутылку водки по дороге, а еще лучше – две бутылки. Мы тут с Ерофеевым сидим, понимаешь…
– Никакой водки, – отрезал Воронин. – Разговор серьезный.
– Тогда тем более…
Но Воронин не стал дальше слушать и, раздраженно надавив кнопку на телефоне, разъединил связь.
– Черт! Невовремя они засели.
Он сел в машину и назвал водителю новый адрес:
– Давай на улицу Добрынина. Номер дома я не помню, там, за кафе Солнечное.
Водитель молча кивнул.
Дворжецкий встретил Воронина вопросом:
– Ты почему порожняком? Я же тебя просил водки купить.
– Разговор серьезный, – сказал Воронин. – Без водки.
– Всухомятку, значит, – сказал Дворжецкий. – Что ж, проходи на кухню.
На кухне, пристроившись в промежутке между столом и холодильником, сидел Ерофеев и что‑то безвкусно жевал. На столе стояла пустая бутылка из‑под Столичной, два граненых стакана и тарелка со спартанской закуской – тоненькие ломтики сыра и черный хлеб.
– Наш принц нас разочаровал, сообщил Дворжецкий Ерофееву, кивнув в сторону Воронина. – Водки этот гусь не купил, но, вместо нее, предлагает нам, соловьям, послушать басни.
Это был верный признак, что Дворжецкий нетрезв. Выпив, даже немного, он начинал говорить витиевато, обильно уснащая свою речь книжными и газетными оборотами.
– Эк тебя развезло с полутора стаканов, – неодобрительно заметил Ерофеев.
– Нет. – Дворжецкий помотал головой. – Это не со стаканов. Это из‑за… Да‑а, ладно, дадим высказаться младшенькому, ведь он весь в нетерпении – пышет жаром из ноздрей и роет землю копытом…
Воронин с неудовольствием посмотрел на хозяина. Дворжецкого и впрямь что‑то уж очень сильно заносило.
– Егора Трубникова, полагаю, вы знаете? – спросил Воронин, больше для проформы.
Ерофеев со значением кивнул: ему ли не знать Егора Трубникова? – ведь он сам обучал его обращению со шпагой.
– Егор Трубников? Это тот самый молодой человек, чьими талантами у нас есть намерение воспользоваться? – спросил Дворжецкий. И немедленно заявил: – Я с ним незнаком.
Воронин решил не обращать внимания на его закидоны.
– Этим вечером Егора пытался убить человек из клана Минамото. Он напал на него с мечом…
– Кто на кого напал? – потребовал уточнения Дворжецкий. – Выражайтесь яснее, товарищ капитан.
– Он жив? – спросил Ерофеев.
Вопрос Дворжецкого Воронин проигнорировал, а учителю фехтования ответил:
– Жив. Он даже не пострадал.
– Хорошо, – сказал Ерофеев.
– Хорошо, – повторил Дворжецкий и спросил: – А кто, собственно говоря, не пострадал? Прогрессивная общественность требует ответа.
– Егор не пострадал, – терпеливо объяснил Воронин. – Ему под руку очень удачно подвернулся обрезок стальной трубы, и он сумел отбиться этой железкой от самурайского меча.
– Да, способности у него были, как сейчас помню, – подтвердил Ерофеев с ностальгической улыбкой. – Я тренировал Егора, еще когда он был мальчишкой, и уже тогда он очень хорошо фехтовал. Если бы он не вывихнул себе руку тогда – сейчас был бы чемпионом, по олимпиадам бы ездил…
– Прекрасно. Замечательно. Великолепно, – покивал Дворжецкий и спросил у Воронина: – А в чем, собственно, заключается проблема?
– Надо что‑то предпринять, иначе Егора тоже убьют. Минамото просто озверели, – сказал Воронин. – К тому же, нам по‑прежнему нужен художник.
– Ты хочешь сделать своего протеже одним из нас? – спросил Дворжецкий. – Я тебя правильно понял?
Воронин кивнул.
– Да.
– А не слишком ли ты спешишь? – спросил Дворжецкий. – Эрик, вон, тоже хотел осчастливить нас настоящим художником, привел одного парня, и в тот же вечер их обоих убили на дуэли те же Минамото…
– Эрик даже не позаботился организовать дуэль как полагается, – заметил Ерофеев. – Он взял секундантом неофита.
– Вот именно, – сказал Воронин. – И, кроме того, Минамото уже отчего‑то очень невзлюбили Егора, они уже пытались его убить. Если он станет членом семьи, то получит хоть какую‑то защиту.
Дворжецкий покачал головой и усмехнулся.
– Корвин, ты – коварный интриган, хуже Оберона. Неужели ты думаешь, что я не знаю, что ты сам столкнул своего протеже с кланом Минамото?
Воронин растерялся.
– Откуда?
– От верблюда, – грубо ответил Дворжецкий, помолчал и заговорил иначе: – А вообще – я не против. Я очень даже за. – Нет, не так уж он был и пьян. – Завтра мы проведем Егора через Лабиринт. Затем я добуду ему меч. Дальнейшее будет зависеть только от него и от его умения владеть мечом. Искренне надеюсь, что Минамото или кто другой его не убьют.
– Не убьют, – сказал Ерофеев уверенно. – Будет у Егора меч, твоймеч, и тогда сам Цукахара Бокудэн с ним не сладит. А если Егор еще и Козыри сумеет нам сделать…
– Твои бы слова да богу в уши, – сказал Дворжецкий.
– Да, а как там Копаев? – поинтересовался Воронин.
Дворжецкий и Ерофеев переглянулись.
– А вот с Копаевым действительно возникла проблема, – сказал Дворжецкий, взял в руки пустую бутылку, зачем‑то заглянул в горлышко и с печальным вздохом поставил бутылку обратно на стол.
– Он что, не прошел Лабиринт? – с дрожью в голосе спросил Воронин.
– Еще как прошел – только искры летели, – ответил Дворжецкий. Вздохнул еще раз и сказал: – Исчез твой Копаев.
– Как – исчез? – спросил Воронин, похолодев.
– Он прошел весь Лабиринт от края до центра, – сказал Ерофеев. – В центре Лабиринта он остановился, помахал нам рукой и – исчез.
– Растаял в воздухе, словно Чеширский Кот, – глупо улыбаясь, сказал Дворжецкий.
Воронину потребовалось довольно много времени, чтобы осмыслить это сногсшибательное известие. Наконец он сказал:
– Значит, эта штука все‑таки действует.
– Разумеется, действует, – проворчал Дворжецкий. – Сам должен был почувствовать.
– Да я не про это, я про другое, – сказал Воронин. – Я имел в виду возможность перемещения в пространстве. – Он задумался ненадолго, потом спросил: – А вы сами не пытались последовать за Копаевым?
Дворжецкий и Ерофеев снова посмотрели друг на друга.
– Нет, – сказал Ерофеев, – не пытались.
– Может, так оно и лучше, – пробормотал Воронин.
– Ой ли, – покачал головой Дворжецкий. – Ты еще не знаешь, какое имя должен был принять Копаев.
– Какое же?
Дворжецкий кривенько усмехнулся и сказал:
– Брэнд.
11
…Случилось так, что ко двору короля Артура пришел воин из чужих земель. Родом он был с востока, с другого берега великой реки, где воины зовутся не рыцарями, а богатырями. Имя же у него было – Алеша Попович.
Был этот богатырь зело невоздержан в речах и насмешками своими жестоко уязвил многих доблестных рыцарей Круглого Стола. Многих, многих рыцарей оскорбил злоязыкий богатырь, и никак они не могли решить между собою, кто из них должен сразиться с невежей на поединке. Тогда рыцари пришли к королю Артуру и испросили, чтобы сам король выбрал выбрал из их числа достойнейшего рыцаря, дабы тот королевский избранник сразился с Алешею Поповичем и наказал его за все насмешки и оскорбления.
Король же Артур знал, что чужеземный богатырь не только остер на язык, но и обладает также большою силою и весьма опытен в мечном бою. Из многих своих доблестных рыцарей выбрал Артур сэра Галахада, как одного из наиболее искусных воителей, и повелел ему сразиться с богатырем Алешею Поповичем. Сэр Галахад поблагодарил своего короля за оказанную честь и доверие и в соответствии со всеми правилами вызвал богатыря Алешу Поповича на честное единоборство.
Затем все отправились к месту поединка, где сэр Галахад намеревался получить сатисфакцию от богатыря Алеши Поповича.
Каждый из поединщиков вышел на ристалище с мечом и со щитом. Король Артур дал сигнал к началу поединка, и вот сэр Галахад и Алеша Попович сошлись.
Алеша Попович первым нанес удар, но сэр Галахад заслонился щитом и в свою очередь нанес удар, но и богатырь закрылся своим щитом. По нескольку раз ударил каждый поединщик противника своего, и вскоре щиты их пришли в негодность. Тогда бросили они свои щиты и стали биться мечами. И ни один из них долго не мог одолеть другого, хотя и нанес каждый противнику своему по нескольку тяжких ран. Оба они устали и дышали тяжело, и по их телам струился пот, смешанный с кровью.
Но вот, закричав, ударил Алеша Попович очень сильно и поразил сэра Галахада в левое бедро, нанеся ему жестокую рану. Уппал сэр Галахад наземь и не смог уже подняться, не смог продолжать поединок.
Тогда сильно опечалился король Артур поражению своего лучшего рыцаря, и все прочие рыцари опечалились тоже. Но бой велся по всем правилам, и победу богатырь Алеша Попович одержал честную.
Ранами страдающего сэра Галахада занялись королевские лекари. А богатырь Алеша Попович, взявши меч побежденного рыцаря как почетный трофей, отправился восвояси…
12
Спал Егор плохо. Почти всю ночь тянулся один липкий, темный бред: ниндзя в черных одеждах, цепляясь стальными когтями за выступы кирпичной кладки, карабкались по отвесной стене на пятый этаж и по одиночке влезали к Егору в окно, а он выпихивал их обратно – они глухо, словно тряпичные куклы, шлепались на землю, но тут же вскакивали и упорно принимались карабкаться снова. Потом, невесть откуда, рядом с Егором появился Воронин, одетый в мундир, и с пулеметом максим в руках; пулемет он установил на подоконнике, высунул ствол наружу и начал расстреливать длинными очередями всякую тень на улице. Пулеметная лентя тянулась, и тянулась, и тянулась бесконечной змеей.
Проснулся Егор оттого, что свалился с кровати на пол. Встал на четвереньки, тупо мотая башкой, затем, опираясь на кровать, кое‑как принял позицию двуногого прямоходящего и поплелся в ванную – смывать с себя сонную одурь.
На кухне, ожидая когда закипит чайник, Егор раздумывал о том, не будет ли слишком опасным сегодня выйти из дома. Воронин вчера ничего по данному поводу не сказал, быть может, просто забыл.
С одной стороны, во всех этих историях про людей, якобы погибших от меча, Егор не припоминал ни одного случая, чтоб человека зарубили средь бела дня, на глазах у многочисленных свидетелей.
Но, с другой стороны, можно ведь стать и первым в этой печальной статистике.
Дилемма: выходить из дома – не выходить из дома.
Тратить весь день, сидя в душной квартире в ожидании Воронина, – не хотелось.
Значит – решено: выходить.
Пожалуй, следовало вооружиться. Прежде всего Егор подумал про синаи, но бамбуковый меч против стального – недостаточно серьезное оружие. Хотя, какой‑то там самурай побивал противников даже и бамбуковым мечом. Как же его звали?.. Акомуто Херовато какой‑нибудь…
Егор задумчиво посмотрел на кухонный нож, взял его в руки, повертел. М‑да, пучок бамбуковой лучины в качестве одати и кухонный хлеборез в качестве кодати – жалкая карикатура на воинское снаряжение самурая.
Даже эти доморощенные японцы умрут от смеха, завидев меня с таким арсеналом, – невесело подумал Егор. – Таким образом я их и победю… побежу… одержу над ними победу.
В конце концов Егор отказался от мысли вооружиться: Кому суждено погибнуть от меча – того не застрелят. Вместо оружия он взял с собой черные очки.
Воронин – тоже, хорош гусь. Захочу – скажу, не захочу – не скажу.
Егор не был вполне уверен, что догонять – хуже всего. Но вот ждать он не любил, это точно. К тому же на нынешний день у него было запланировано много дел. И первым в этом списке стояло посещение оющежития: Егору было нужно повидаться с Леной. Вчера, из‑за похорон, они так неудачно расстались…
Прежде чем выйти из квартиры, Егор посмотрел в дверной глазок, чего не делал, кажется, никогда. Линза здорово все искажала – изображение было кривое, как в рыбьем глазу. Но самое главное – в поле зрения отсутствовали какие‑либо подозрительные личности.
Егор браво вышел из квартиры, запер дверь, беспрепятственно спустился вниз, на улицу и отправился к ближайшей остановке городского транспорта, до которой было не так уж и близко.
