Текст книги "Больше, чем игра (СИ)"
Автор книги: Станислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
– Это да, это он любит, – кивнул Воронин, задумчиво глядя на Егора. – Только и убийца ему, в общем‑то, не особенно нужен.
– Не понимаю, – сказал Егор. – Кто же тогда ему нужен?
– Я, – сказал Воронин. – Он полагает, что я могу помочь ему получить кое‑что.
– Как интересно, – сказал Егор. – И что, ты можешь дать ему это самое кое‑что?
– Не знаю, не знаю, – покачал головой Воронин. – Но это не твоя проблема, а моя.
– Прошу прощения, конечно, но у меня тоже есть проблема, – напомнил Егор. – На меня тут хотят труп моего же друга повесить. И еще один, не знаю даже чей.
Воронин вдруг выдвинул верхний ящик стола, тот самый, в котором прежде шарил Копаев, посмотрел туда, подумал и, ничего не достав, закрыл.
Конспираторы хреновы, – догадался Егор. – Магнитофон прячут, разговоры записывают. Ну и пусть. За мной никакого криминала нет, и записей мне бояться нечего. А на скользкие вопросы я в любом случае отвечать не стал бы.
– Так кого еще убили вчера? – спросил Егор.
– Что? – Воронин вышел из задумчивости не сразу – непрофессионал; Копаев, вот, не отвлекался и в раздумья во время допроса не впадал. – А‑а, следователя нашего убили. Белова Александра Андреевича.
Белов, – подумал Егор, – знакомая фамилия. Должно быть, тот самый Белов, который Дениса вызывал. Что же они делали вдвоем в неподходящем месте в неподходящее время? Этот вопрос он оставил при себе.
Воронин снова полез в стол, теперь уже в другой ящик, вынул папку, а из папки – черно‑белую фотографию и бросил ее на стол перед Егором.
– Вот, взгляни.
Егор взглянул и тут же пожалел об этом. Мертвое тело Дениса Брагина было на том фотоснимке: обезображенное смертью лицо, грудь, разрубленная наискосок от левого плеча до правого бока…
– Господи ты боже мой, – потрясенно прошептал Егор – Денис был убит точно таким же ударом, какой вчера Арагорн применил против Боромира! – Безумие какое‑то.
– О чем это ты? – быстро спросил Воронин.
– Понимаешь, я… – Егор запнулся, вспомнив про спрятанный в ящике письменного стола магнитофон: Черт! Чуть не ляпнул впопыхах. Нельзя говорить, что я вчера провел против Дениса такой же прием. Нельзя!
– Что – ты? – нетерпеливо спросил Воронин.
– По‑моему, я узнаю этот удар, – сказал Егор. Он указал пальцем на фотографию, избегая коснуться нее. – Это прием из японского фехтования, называется кэса‑гири, монашеский плащ. – Егор уже вполне совладал с собой и заговорил спокойнее, более уверенно, несколько даже отстраненно: – Я читал, что самураи таким ударом разрубали человека надвое, от плеча до пояса. А здесь, видимо, дистанция была слишком велика, удар был нанесен самым кончиком меча…
– Удар, тем не менее, смертельный, – заметил Воронин.
– Да, – согласился Егор.
– А скажи‑ка мне, милый друг, откуда ты почерпнул сведения о приемах японского фехтования? – спросил Воронин, хитро щуря глаз. – Ведь ты, насколько мне известно, занимался всерьез шпагою.
– Я и кэн‑дзюцу занимался, – сказал Егор. – Правда не так серьезно, по самоучителю. Наверное помнишь, одно время весь город был наводнен такими тощенькими брошюрками: каратэ, кунг‑фу, таэквондо, айкидо, кэндо, ну и так далее…
– Припоминаю что‑то такое, – кивнул Воронин. – Выходит, ты набрался мудрости из какого‑то профанского самоучителя?
– Ну, некоторое рациональное зерно там все же было, – сказал Егор. – Нужно только знать, что выбрать. А у меня кое‑какой практический опыт в фехтовании имеется, вот я и выбирал, синтезировал, импровизировал…
– Тоже мне – Миямото Мусаси, – проворчал Воронин. Потрогал ящик стола, но открывать не стал, а вместо этого достал из кармана блокнот – точь‑в‑точь как у Копаева – и авторучку. – Как, ты сказал, называется этот удар?
– Кэса‑гири, – повторил Егор.
Воронин, однако, записал в блокноте что‑то другое.
– Посмотри, все верно? – спросил он, показывая блокнот Егору.
Там было написано: Сегодня в шесть у меня дома.
– Да, все верно, – сказал Егор.
Воронин поднялся, пряча в карман блокнот и авторучку.
– Ладно, пойду замолвлю за тебя словечко Копаеву. Думаю, он тебя больше парить не станет, но ты все‑таки посиди здесь пока, а то он еще обидится.
И ушел.
Егор, пока ждал возвращения Копаева, подумывал, не открыть ли верхний ящик стола и не испортить ли вредному следователю магнитофонную запись, но решил не заниматься подобными глупостями. И слава богу, что Егор не полез в стол, так как Копаев вернулся очень скоро, а вернувщись, великодушно разрешил гражданину Трубникову идти на все четыре стороны. Гражданин Трубников не преминул воспользоваться предоставившейся возможностью и с большим облегчением покинул негостеприимные стены Кмровского РОВД.
Домой Егор вернулся почти в пять часов вечера. Постоял в прихожей, привалившись спиной к двери и прикрыв глаза. Стоял долго; в голове было пусто, и на душе тоже было пусто.
Потом мысль все‑таки появилась – одна, простая: надо бы пожрать чего‑нибудь. Желудок отозвался согласным урчанием. Не расшнуровывая, Егор стащил с ног кроссовки и прошлепал на кухню. Сварганить что‑нибудь этакое… скоропалительное. Он заглянул в холодильник. Яичницу? Пойдет. Достал три яйца, зажег на плите газ и поставил на огонь небольшую сковородку. Взял одно яйцо, взмахнул ножом – лезвие с хрустом разрубило яичную скорлупу – крак! – и больно ударило по ладони. Ч‑черт! Вместе с вязким содержимым яйца на сковородку упала отбитая половинка скорлупы. Черт! Черт! Егор посмотрел на ладонь – пореза не было. Выловил из сковородки скорлупу и бросил в мусорное ведро. Оставшиеся два яйца он разбил аккуратнее, посолил яичницу, вымыл руки и сел на табурет, обхватив колени дрожащими пальцами.
Денис, Денис. – Егор покачивался на табурете, словно впав в транс. – А ведь в парке он пытался что‑то такое мне рассказать. Он сказал, что уходит, совсем уходит. И еще он сказал, что посвящен в какую‑то тайну. Да. А я не стал его расспрашивать, хотя он, кажется, ждал этого, и, может быть, рассказал бы мне про свой секрет… Но я не спросил… Теперь он мертв, а я ничего не знаю.
Яичница пригорела.
Воронин жил неподалек от Егора, на соседней улице. Минут пять ходьбы, от силы – семь, если совсем не спеша.
Егор вышел из своей квартиры без десяти шесть, спустился с пятого этажа, демонстративно глядя в сторону, миновал лавочку со злоязыкими бабками, пересек двор по диагонали, прошел мимо бетонного забора двухметровой высоты, ограждавшего территорию рынка, и дальше – мимо шеренги ларьков, торгующих жвачкой, шоколадками, сигаретами, крепкими и не очень напитками, пересек проезжую часть улицы и нырнул во второй подъезд девятиэтажного кирпичного дома. На шестой этаж он поднялся лифтом; в лифте пахло табачным дымом, валялись окурки, сожженные пластмассовые кнопки панели управления были заменены негорючими алюминиевыми. К двери квартиры 59 Егор подошел без трех минут шесть, коротко позвонил. Дверь открыл сам Воронин, одет он был по‑домашнему: в черные тренировочные штаны с отчетливо наметившимися вздутиями на коленях и светло‑серую трикотажную майку с надписью We Are The Champions.
– Заходи, – сказал Воронин.
Егор зашел. Воронин запер дверь.
– Мои в спорткомплекс пошли, на тренажеры, – сказал он. – Мы можем спокойно поговорить. Пошли на кухню.
Пошли на кухню. Кухня в квартире Воронина была раза в два просторнее кухни в однокомнатном жилище Егора – квартира улучшенной планировки, понимаешь. Воронин зажег газ и поставил на огонь приплюснутый японский чайник пожарно‑красного цвета с жестяным свистком на коротком обрубке носика. Егор сел на табурет сюоку от кухонного стола, прислонился к прохладной стене спиной и затылком и сказал:
– Знаешь, я тут припомнил кое‑что. Вчера, после того, как мы с Денисом…
Голос у него вдруг предательски дрогнул, но Егор быстро восстановил над собой контроль и продолжил:
– В общем, он сказал мне, что уходит, совсем уходит из тусовки толкинистов. Еще сказал, что он теперь – посвященный. Когда я спросил, во что его посвятили, он сказал: в тайну. Ну, я как бы с пониманием покивал и больше не стал его расспрашивать…
Воронин, достававший из кухонного шкафчика чашки, быстро обернулся.
– Посвященный в тайну, говоришь? Он не сказал подробнее, что это за тайна?
– Нет, – покачал головой Егор. – Я же говорю тебе, я не стал его расспрашивать, а он не стал ничего рассказывать.
– Это почти что ничего. – Воронин отвернулся, выключил засвистевший чайник, из заварочного чайника налил в чашки темно‑ коричневой жидкости, разбавил кипятком и сел за стол. – Сахар, варенье, хлеб, масло – бери сам, чего хочешь. – Себе Воронин сделал сладкий чай, намазал маслом толстый кусок белого хлеба, а масло сверху – еще и крыжовниковым вареньем; поощрил Егора, махая левой рукой: – Давай‑давай, действуй.
Егору есть не хотелось; он просто отхлебнул чая и зачерпнул ложечкой варенья. Варенье было густое, как мед, и такое же сладкое, ягоды лопались на языке маленькими зарядами душистого сиропа. И зернышки, мелкие зернышки, которые Егору почему‑то очень нравилось давить зубами.
Воронин, быстро разделавшись с первым бутербродом и принимаясь сооружать второй, спросил как бы невзначай:
– Слышал, что в городе говорят про все эти убийства?
– Слышал, – кивнул Егор. – Разное говорят. Одни говорят, что маньяк у нас в городе объявился. Другие – что местные бандитские группировки теперь на своих разборках на мечах рубятся, такой у них нынче метод выяснения отношений…
– Ты, я вижу, настроен скептически, – заметил Воронин.
– Да ну, чушь собачья. – Егор пожал плечами. – Звучит слишком безумно, чтобы воспринимать это всерьез. Мечи, дуэли…
– Это может быть настолько безумным, чтобы оказаться правдой, – сказал Воронин и откусил от бутерброда здоровенный кусок, давая Егору время переварить услышанное. Прожевал и добавил: – Между прочим, триста лет назад дуэль, как способ разрешения конфликтов на личном уровне, была вполне обычным делом.
– Так то триста лет назад, – сказал Егор, начиная догадываться, к чему клонит Воронин, но все еще не желая делать выводы, к которым его настоятельно подталкивали. – Многое, знаешь ли, изменилось за последние триста лет.
– Да неужели? – притворно удивился Воронин. – А тебя не учили, что история развивается по спирали?
– Слышал я, слышал, – сказал Егор. – История повторяется, в первый раз – трагедия, во второй – фарс. Вообще‑то, я думал, у нас будет серьезный разговор.
– А разговор у нас совершенно серьезный. – Воронин отлжил в сторону недоеденныйбутерброд, подался вперед, к Егору. – Людей убивают и убивают их мечом – это я тебе как эксперт говорю. По отношению к общему числу убийств, совершенных в нашем городе, эти особенные убийства составляют небольшой процент, но важно не это. Важно то, что твой друг Денис Брагин попал в этот процент.
– К чему ты клонишь? – Егор скрипнул зубами. – Денис не был рэкетиром.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю.
– Де морциус нил низи бене, – мудрено сказал Воронин, бесцельно болтая ложечкой в пустой чашке.
Подумав, Егор спросил:
– А что, следователь ваш, которого вместе с Денисом убили, он был с какой‑нибудь бандитской группировкой связан?
– Нет, – коротко ответил Воронин.
Егор принялся рассуждать вслух:
– Ну вот, они – не бандиты и с бандитами не связаны, значит, их убили не на разборке…
– Их убили на дуэли, – сумрачно сказал Воронин, глядя на Егора исподлобья.
– Снова ты про дуэли. – Егор раздраженно повысил голос. – Кто их убил? За что?
– Не ори, – сказал Воронин. – За что их убили – я не знаю. А вот насчет того, кто мог это сделать… – Он помолчал и задал неожиданный вопрос: – Ты магазин Проспект на проспекте Ленина знаешь?
– Знаю, – кивнул Егор. – Там телевизорами торгуют, магнитофонами, кассетами всякими…
– Техника там, заметь, исключительно японского производства, – многозначительно произнес Воронин. – И слышал я, что ребята, которые в том магазине работают, кэн‑дзюцу серьезно увлекаются, и кое у кого из них даже мечи настоящие есть.
– Я тоже фехтованием серьезно увлекался, – возразил Егор, – но я же не убил никого.
– Кто знает, – прищурился Воронин, – может, и убил.
– Ну знаешь! – Егор вскочил, едва не опрокинув стол, весь пылая от благородного негодования. – Копаев сегодня меня полдня пытал, теперь ты опять начинаешь то же самое…
– Да сядь ты, сядь. – Воронин сделал успокаивающий жест. – Копаева легко понять, он проводит обычную следственную работу, проверяет версии. Ты фехтованием занимался? Занимался. С жертвой знаком? Знаком. К тому же незадолго до убийства вы с Брагиным прилюдно сражались на деревянных мечах. Вероятно, позже могли продолжить и на настоящих. Простая логическая цепочка. Элементарно, Ватсон!
Егор сел на табурет и удрученно спросил:
– Ты‑то, надеюсь, не подозреваешь меня в убийстве Дениса?
– Нет, – сказал Воронин. – Я уже признался тебе в своих подозрениях. Я думаю на тех ребятишек из магазина Проспект, которые играют в самураев. И этот удар кэса‑гири сильно укрепляет мои подозрения.
– Но им‑то зачем убивать Дениса? – недоуменно спросил Егор. – Тем более зачем им убивать вашего следователя?
Воронин встретил вопрос вопросом, и интонации у него были сердитые:
– Откуда мне знать? Может, ты сам сходишь к ним и спросишь, а? Да если бы у нас была хоть какая‑нибудь зацепка, этих доморощенных самураев давно бы взяли в оборот.
– Я думаю, – глубокомысленно изрек Егор, – что в ране должны были остаться микрочастицы металла с лезвия меча. Если извлечь эти микрочастицы, провести соответствующие анализы и сравнить с металлом мечей тех самураев из магазина японской видеотехники…
– Фильмов ты много смотрел, вот что, – усмехнулся Воронин. – Я тебе могу рассказать, какие анализы мы проводим. Задержали тут как‑то одного шныря по подозрению в серьезном деле, а у него ножичек при себе был самодельный, ну и оформили ему пока ношение холодного оружия – до дальнейшего выяснения. Ножичек для экспертизы передали нам, а наш молодой коллега, криминалист Самохвалов, сидел днем один – мы с Протасовым были на происшествиях. Сидел он, сидел, и было ему скучно. Нашел он толстую досочку, к стене ее приставил и принялся тем самым ножичком швырять, да и промахнулся, ножичек об стену брякнул, а тот возьми да и сломайся пополам – рукоятка в одном углу лежит, а клинок, натурально, в другом. Тут Самохвалов и обделался – это вещественное доказательство, на основании которого человека задержали. Но если рукоятка с клинком по разным углам лежат, то вещественное доказательство уже и не доказательство вовсе. Я с происшествия приезжаю – Самохвалов сразу ко мне, с лица весь бледный, трясется: так, мол, и так, вещдок раскурочил по недомыслию, что делать? Что делать, что делать – бумагу писать. Короче, сели мы с Самохваловым и стали акт экспертизы составлять, будто при испытаниях данного вещественного доказательства на прочность было применено такое‑то усилие, цифру из справочника списали – нож испытание выдержал, но когда была применена сила выше критической – нож сломался. Дата. Подпись. Такая вот экспертиза.
– И прошло? – спросил Егор, сильно впечатленный методами работы отечественных экспертов‑криминалистов.
– Конечно, – сказал Воронин.
– А Самохвалову что‑нибудь потом за это было?
– Предупредил я его на первый раз.
Воронин потрогал чайник – тот был еще теплый – и предложил:
– Давай еще чайку выпьем.
4
То, что в Датском королевстве не все в порядке с так называемой криминогенной ситуацией, Копаев начал подозревать давно. Одно дело, скажем, когда труп мужчины средних лет с резаными или рублеными ранами находят на кухне малогабаритной квартиры, а кухня – грязная, и посуда на столе грязная, и повсюду пустые бутылки – тут, в общем, все ясно: банальная пьяная поножовщина, случается сплошь и рядом. Совсем другое дело когда, например, под мостом находят тело хорошо одетого молодого мужчины, а головаего лежит в стороне, отделенная от туловища каким‑то очень острым предметом. Или другой случай, другой труп – тоже приличного спортивного вида молодой мужчина со сквозной раной в области сердца, нанесенной неким тонким, длинным и острым предметом. Это объяснить гораздо сложнее. Возможно, именно поэтому два последних дела до сих пор числятся нераскрытыми.
Разумеется, в долгой следственной практике Копаева были и другие дела, оставшиеся нераскрытыми, как, например, дело об убийстве одного безработного гражданина, застреленного за рулем собственного БМВ. Но если последний пример легко укладывается в рамки нынешней повседневной жизни с ее бандитами и банкирами, бизнесменами и безработными, то как все‑таки быть с человеком, пронзенным насквозь? Чем он мог быть пронзен? каким оружием? Ну, шпагой хотя бы… Шпагой?! Что за бред! У нас не средние века, слава богу, нынче никто не разгуливает по улице со шпагой и не дерется на дуэлях. Или все же дерется?..
Компетентные органы заинтересовались было толкинистами, но, к счастью для последних, быстро выяснили, что ребята там собрались, в основном, наивные; ну, не доиграли в детстве, живут в своем собственном, придуманном мире и к убийствам с применением холодного оружия отношения не меют. Впрочем, на всякий случай, их продолжали проверять время от времени.
Копаев никогда не верил в причастность толкинистов к убийствам. Сама эта мысль казалась ему слишком поверхностной, слишком мелкой. Однако, если пойти чуть дальше, если копнуть чуть глубже, то можно было предположить кое‑что поинтересней. Если на виду у всего города существует общество любителей Толкина, члены которого наряжаются эльфами, гномами, хоббитами или орками и сражаются на деревянных мечах, то почему бы не допустить существование тайного общества любителей, скажем, Александра Дюма, члены которого наряжаются мушкетерами и дерутся настоящими шпагами на настоящих дуэлях. Безумно? Да, очень. Но эта мысль засела в мозгу Копаева, как заноза. И чем дальше, тем больше накапливалось фактов, косвенно подтверждающих эту сумасшедшую гипотезу.
У Марка Анатольевича Копаева не было никаких особенных талантов за исключением одного – он всегда точно знал, чего хочет, и он был достаточно терпеливым и упорным (настырным, сказали бы некоторое) чтобы добиваться желаемого. Копаев начал трудную и кропотливую работу по сбору и отсортировыванию информации по убийствам и ранениям с применением холодного оружия. Он стал составлять собственную картотеку, руководствуясь вполне определенными критериями. Так, например, Копаев не стал включать в свой архив смерти убийство в дачном поселке, когда жертве раскроили череп топором, и окровавленное орудие убийства было найдено на месте преступления. Но он включил в картотеку с виду похожее убийство – жертве также раскроили череп, однако орудие убийства не было обнаружено, вдобавок на левом предплечье жертвы были замечены свежие, полученные непосредственно перед смертью кровоподтеки. Копаев, дав волю фантазии, вообразил себе картину произошедшего, согласующуюся с его теорией: двое сражались тяжелыми мечами, прикрываясь щитами от ударов противника, и один другого победил‑таки, забрал трофеи и ушел.
Естесвенно, все свои изыскания Копаев держал в строжайшем секрете ото всех. Он понимал, что уже зашел достаточно далеко по дороге из желтого кирпича, дороге, ведущей в сторону от обычной жизни, и если его затея, не дай бог, раскроется – психушки не миновать. Но он уже не мог остановиться.
Составив картотеку из жертв, павших от холодной стали, Копаев продолжил сбор информации. Он стал потихоньку выяснять круг общения погибших: родственники, знакомые, коллеги; кто с кем и как. Когда Копаев принялся сопоставлять накопленные данные, ему открылась одна весьма любопытная особенность – по кругу знакомств жертвы достаточно четко сводились в семь групп. Вот так, скажи мне, кто твой друг…Некоторые из погибших действительно имели криминальные связи, чем вроде бы подтверждались слухи о новом способе бандитских разборок. Но были и такие, кто перед законом был чист как младенец – например, преподаватель английского языка из политеха или хирург из Соловьевской больницы.
Поделить жертв дуэлей на группы было только половиной дела, даже меньшей частью дела. Сложнее было определиться со знакомыми погибших – кто в курсе, а кто нет. Вот возьмем хотя бы гражданина Рыжова В.И., 1960 года рождения, работавшего экспедитором в ТОО Книжная лавка и являвшегося соучредителем данного предприятия. Допустим, его действительно пронзили шпагой на дуэли. Кто это сделал? Другой же соучредитель и совладелец ТОО Книжная лавка Третьяков А.Б.? У него железное алиби. Но это ладно, нет ничего сомнительнее хорошего крепкого алиби. Впрочем, Третьяков А.Б. действительно мог ничего не знать о теневой стороне жизни своего компаньона. И если спросить его о дуэлях напрямик, что он ответит, ничего о них не зная? А если у него есть свои скелеты в шкафу, то он тем более ничего не скажет. Спрашивай не спрашивай – результат один и тот же. Как же тогда отделить козлищ от агнцев? Как?
Среди многих имен, занесенных в картотеку, было одно, особенно привлекавшее внимание Копаева – Ерофеев Виктор Борисович, тренер секции фехтования при спорткомплексе моторного завода. С некоторых пор тренер Ерофеев учил управляться со шпагой любого, кто имел для этого желание и средства. И Копаев пошел в ученики к учителю фехтования; он рассчитывал, что позанимается у Ерофеева немножко, вызовет как‑нибудь на душевный разговор и быстренько выяснит все, что нужно.
Не тут‑то было.
Ерофеев оказался несловоохотливым собеседником и строгим учителем. По поводу тайных меченосцев Копаеву ничего выведать не удалось, разве только то, что некоторые из проходящих в артотеке по списку жертв наведывались к Ерофееву брать уроки, но долго не выдерживали (наверное, потому и погибли). А Копаев фехтованем увлекся и научился довольно сносно владеть шпагой. Кажется, именно тогда у него возникла мысль о присоединении к одной из наиболее влиятельных групп тайных меченосцев, членами коей являлись некоторые очень значительные и влиятельные в городе люди. (Копаев подозревал, что даже уважаемый мэр Вершинин имеет к этому самое непосредственное отношение.) С наставником Ерофеевым Копаев говорить на эту тему не решился. Оставался еще один человек, более‑менее знакомый, на которого Копаев и пытался воздействовать, – старший эксперт‑криминалист Воронин. Насчет Воронина Копаев был почти уверен, но только почти, и поэтому он остерегался говорить в открытую, только намеками. Воронин же как будто не понимал, о чем идет речь, или просто старательно делал вид, что не понимает. Это продолжалось уже довольно долго, но Копаев был терпелив, он умел добиваться своего.
Знал бы он, чего добивается!..
5
Дворжецкий ждал. Он стоял на улице, небрежно облокотившись на кирпичную, нештукатуренную и некрашенную стену морга и смолил свой любимый Беломорканал. У него было странное пристрастие к дешевому куреву – как и у значительной части медиков. Но его клиенты не возражали против папирос, им было все равно. Ведь Дворжецкий был не врачом, он был патологоанатомом.
Вечер был тихий, звездный; щербатая рожица Луны улыбалась во всю свою щербатую ширь. Было слышно, как зло зудели голодные комары, но близко не подлетали – видно, папиросный дым их отпугивал. Не все вред от табака, есть и польза.
Дворжецкий докурил папиросу и бросил окурок в урну, посмотрел на светящиеся стрелки часов и недовольно проворчал:
– Опаздывают.
Комары запели ближе, их была целая стая – маленьких кровожадных тварей. Дворжецкий прихлопнул одного, самого нахального, у себя на щеке и совсем уж собрался вернуться в помещение, где никто не кусался, но тут вблизи загудел автомобильный двигатель – знакомый милицейский уазик резво подкатил к дверям морга и остановился правым боком к патологоанатому. Захлопали дверцы, первым к Дворжецкому подошел Воронин.
– Добрый вечер, – сказал он.
– Ну‑ну, – скептически отозвался Дворжецкий и прихлопнул еще одного комара, на этот раз у себя на лысом темени.
Сзади, с другой стороны автомашины, тоже кто‑то вылез, обошел 2уазик и показался Дворжецкому на глаза. Ерофеев. Учитель фехтования открыл правую заднюю дверцу машины и подхватил на руки выпавший с сиденья большой шуршащий пластиковый мешок, закряхтел:
– Помогите – не удержу ведь.
Воронин поспешно пришел ему на помощь, а Дворжецкий, почесав свою докторскую бородку, удивленно спросил:
– Вы что же, так его и везли – сидя?
– Ага – сидя, – пропыхтел Воронин. – У нас ведь не катафалк.
– Двери открой, – сказал Ерофеев Дворжецкому. – Не всю же ночь так стоять.
Дворжецкий открыл двери в морг. Воронин с Ерофеевым занесли большой черный мешок внутрь и взвалили его на свободный стол.
– Груз доставлен, – сказал Воронин, отдуваясь. – И чего это он такой тяжелый?
– Они все тяжелые, – сказал Дворжецкий. Посмотрел на Ерофеева. – Кто это такой?
– Да этот, из мушкетеров, – сказал учитель фехтования. – Де Тревиль.
– Де Тревиль? – Дворжецкий снова задумчиво почесал бородку. – Я думал, будет сам д*Артаньян.
– Д*Артаньян достаточно хитер, чтобы избегать дуэли с нашим мастером клинка, – сказал Воронин. – А Де Тревиль оказался достаточно глуп, чтобы позариться на меч Бенедикта.
– Так ему был нужен меч? – резко спросил Дворжецкий, и глаза его грозно сверкнули.
– Да, – коротко ответил Ерофеев.
– Интере‑есно, – задумчиво протянул Дворжецкий. – И мушкетеры, выходит, туда же…
– Эй, док, – окликнул его Воронин. – Какое будет заключение?
– Что? А‑а, да…
Дворжецкий подошел к столу, расстегнул молнию на мешке, мельком взглянул на тело и, обернувшись, спросил у Ерофеева:
– В сердце?
– В сердце, – подтвердил мастер клинка.
– Что ж, – сказал Дворжецкий, повернувшись к Воронину, – вот тебе предварительное заключение: скоропостижная смерть в результате… хм… обширного инфаркта миокарда.
– Инфаркт, значит. Понятно, – сказал Воронин и заторопился уходить. – Ну все, мне пора – я ведь все‑таки на дежурстве…
Воронин ушел; Ерофеев остался.
– Послушай, Бенедикт, – обратился к нему Дворжецкий, – Корвин говорил мне, что на него некто Копаев сильно наседает, желает приобщиться. Ты ведь Копаева тренировал, что про него можешь сказать?
– Тренировал, верно, – ответил учитель фехтования медленно. – Но психолог из меня, прямо скажем, – хреновый. Наверняка одно могу сказать: фехтует Копаев, пожалуй, получше Воронина. Воронин ведь – человек увлекающийся, импульсивный. Копаев – наоборот, более собранный, сосредоточенный. Он, вообще, человек целеустремленный.
Дворжецкий выслушал мнение Ерофеева с большим вниманием, огладил бородку и улыбнулся – совсем как добрый доктор Айболит:
– Ну вот, а говоришь – не психолог.
6
Ленька пришел без пятнадцати десять – по Европе‑плюс как раз пошел третий за час рекламный блок. Егор, рекламу ненавидевший органически, уьавил звук приемника до минимума, и в этот момент в прихожей брякнул дверной звонок. Егор пошел открывать дверь.
– Привет, – сказал Ленька, слегка запыхавшийся после подъема по лестнице. – Я не опоздал?
– Не‑а, – ответил Егор. – Ты пришел даже чуть раньшеЮ, чем я предполагал. Можешь ведь, когда захочешь.
– Когда захочу – могу, – согласился Ленька. – Много берем с собой? Могу помочь донести что‑нибудь, лишь бы не очень тяжелое.
– Держи. – Егор протянул ему пару отточенных простых карандашей. – Сегодня займемся разметкой.
– О! Кохинур, – сказал Ленька, вертя карандаши в пальцах. И, как что‑то малозначащее, пустил вскользь: – Я сказал Ленке, где ты живешь.
Егор хлопнул дверью чуть сильнее, чем обычно, и обернулся к товарищу.
– Зачем?
– Затем, что она спросила, – резковато ответил Ленька, сделав вид, что не уловил истинного смысла вопроса. Но Егор понял, что Ленька прекрасно все уловил и только прикидывается таким толстокожим, он просто не хочет отвечать – ну и бог с ним, не стоит нажимать на парня.
– Прекрасные граффити у вас на стенах, – заметил Ленька, остановившись ненадолго возле портрета Курта Кобейна и надписи Nirvana – now and forever. – Не ты руку приложил?
– Не я, – сказал Егор.
– Да, я и сам вижу – почерк не твой, – сказал Ленька. – Но у того парня, который это на стене нацарапал, определенно есть талант шрифтовика. Ты только посмотри – какие буквы!
– Таланта портретиста у него нету, – сказал Егор без интереса к буквам, он мимо этих надписей ходил десять раз на дню. – Если бы Кобейну довелось увидеть это свое изображение – он бы застрелился.
– Не кощунствуй, – сказал Ленька и потыкал пальцем в надпись. – Перечитай лучше, что здесь начертано.
– Аминь, – сказал Егор.
Они спустились на пролет ниже.
– Дениса Брагина убили, слышал? – спросил Ленька.
– Слышал, – коротко ответил Егор. У него не было никакого желания распространяться про свой визит в милицию и про беседу со следователем Копаевым.
– Похороны завтра, в одиннадцать, – сказал Ленька. – Придешь?
– Конечно, – сказал Егор. – Как я могу не прийти?
Они вышли на улицу. На лавочке возле подъезда сидели дежурно‑обязательные бабки и приветливо улыбались Егору, словно и не они вчера говорили всякие ужасные вещи, пока милиционер пытался усадить его в уазик. Егор с бабками демонстративно не поздоровался.
– В какую сторону идем? – поинтересовался Ленька. – Или, может быть, поедем? Вообще, далеко до этого самого детского сада?
– Нет, недалеко, – ответил Егор. – Пешком дойдем минут за десять.
Но шли они не десять минут, и даже не пятнадцать. Свернули за угол и пошли по улице Свердлова – мимо стадиона, где в последнее время концерты рок‑групп происходили гораздо чаще спортивных мероприятий, мимо рынка, который становился все больше похожим на восточный базар – и набором товаров и контингентом продавцов, далее – тихими дворами, где сплошь и рядом у подъездов ветхих хрущоб стояли новенькие блестящие иномарки. Ленька плелся нога за ногу, попрекая Егора тем, что тот выбрал себе для жилья такой неудачный квартал, мимо которого ходят все виды городского транспорта, но остановок поблизости нет.
– Кончай ныть, пришли уже, – сказал Егор.
– Слушай, как она с ними управляется? – подивился Ленька, с интересом глядя сквозь металлическую решетку забора на молодую симпатичную воспитательницу, выгуливающую целую ораву пестрой суматошной малышни. Ничто не ускользало от ее бдительного ока: Кирилл, Кирилл Новиков, перестань толкаться с Павликом! Вадик, отдай Свете ее совок и ведерко! Сережа Смирнов и Миша Охоткин! Не заходите на клумбу! – мальчишкам, разумеется, доставалось гораздо больше замечаний, чем девочкам.
Егор пожал плечами.
– Главное – опыт. Помню, я как‑то в пионерлагерь вожатым ездил. Сначала мой отряд меня чуть с ума не свел, потом – ничего, я с ними справился.
– Никогда не ходил в детский сад летом, – признался Ленька. – Родители всегда отвозили меня на лето в деревню, к дедушке с бабушкой. Я даже думал, что детский сад в это время закрывается на каникулы.
