Текст книги "Больше, чем игра (СИ)"
Автор книги: Станислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Возьмете потом пару человек из тех, что в клетке сидят, они вам протокол и подпишут, – говорит Воронин Дементьеву.
Дементьев кивает, он и сам прекрасно знает, как все это делается, просто ему тоже не нравится Копаев, и подоставать следователя – не грех.
Воронин усмехается.
Копаев замечает его усмешку и недовольно скрипит:
– Ты, давай, не улыбайся, а следы ищи, улики.
– Какие тут следы – пол бетонный, стены кирпичные. Голяк, – ворчит Воронин, смотрит себе под ноги и спохватывается: – Погоди‑ка…
– Что там? – Копаев тоже опускает глаза.
Видимо, кровь одной из жертв забрызгала обувь убийцы: на полу, припорошенном тонким слоем цементной пыли, Воронин разглядел несколько слабеющих кровавых отпечатков фрагмента рельефной кроссовочной подошвы; следы вели от трупов к лестнице.
– Были следы, только мы сами их затоптали, – говорит Воронин, оглядываясь.
– Херня это, а не следы, – авторитетно заявляет Дементьев, переминаясь с ноги на ногу возле выхода на лестницу. – По ним все равно ни хрена не поймешь.
– Пока я не закончу, стойте на одном месте и ногами не сучите, – строго предупреждает всех Воронин и приступает к фотосъемке. Он фиксирует на пленку каждый из кровавых отпечатков на полу, укладывая рядом масштабную линейку. Затем фотографирует оба трупа вместе и каждый по отдельности. Потом, крупным планом, он снимет страшную рану на груди молодого парня.
Позади Копаев работает со свидетелем. Свидетель ему попался тот еще.
– Расскажите, как вы обнаружили трупы?
– Ну, я, это, обходил территорию и, значит, нашел их тут.
– Херня! – грубо вмешивается Дементьев. – Все сторожа всегда в бытовках дрыхнут, а не шастают по разным там территориям.
Воронин снова усмехается: роль плохого милиционера Дементьев, как всегда, исполняет с блеском. Копаев морщится и как бы укоризненно смотрит на опера. Сторож упрямо стоит на своем: мол, обходил стройку да и нашел вдруг два трупа. Что‑то он темнит…
– И вы не слышали никакого шума? – допытывается Копаев. – Никаких криков? Не видели ничего подозрительного? Просто вдруг, ни с того ни с сего, решили прогуляться по вверенному вам в охрану объекту и обнаружили два трупа?
– Ничего я не видел и ничего не слышал, – угрюмо отвечает сторож. – А по объекту я всегда хожу – мало ли что…
– Да, действительно, – кивает Копаев. – Вдруг убьют кого.
– Убьют – не убьют, не знаю, – насупливается сторож, – а вот спереть чего могут запросто. Мальчишки тоже часто сюда залезают, нравится им, значит, на стройке играть.
– Хороши мальчишечки, – бурчит опер Дементьев.
– Ладно, – устало говорит Копаев сторожу, – постойте в сторонке, подумайте, может, и припомните еще что‑нибудь. А мы своими делами займемся.
Воронин уже сфотографировал все, что нужно, за исключением раны второго убитого – для этого пришлось бы перевернуть тело, это он оставил напоследок.
Копаев приступает к составлению протокола осмотра места происшествия. Занятие это утомительное и скучное до отвращения – в самый раз для таких зануд как следователь: нужно словами как можно подробнее описать все то, что Воронин с легкостью фиксировал на фотопленку.
– Труп мужчины… одет в… – Копаев вслух произносит записываемые в протокол слова, – лежит на спине…
Опер Дементьев с рулеткой ходит от стены к телам, к другой стене, измеряет расстояния и сообщает результаты измерений Копаеву. Копаев заносит их в протокол.
– …в трех метрах двадцати трех сантиметрах от входа и четырех метрах семидесяти пяти сантиметрах от оконного проема…
Склонившись над телом, Копаев долго и очень внимательно рассматривает разрубленную грудь парня. Воронину даже приходит на память выражение, кажется библейское: вкладывать персты в раны. Копаев обходится без вкладывания перстов, а записывает в протокол, продолжая диктовать самому себе:
– Рубленая рана в области груди, проходит от левого плеча наискосок до середины нижнего правого ребра…
Затем замеры с определением координат относительно стен повторяются с другим телом.
– Труп мужчины… одет в… лежит лицом вниз… – Копаев вопросительно смотрит на Дементьева.
– Четыре восемьдесят и четыре тридцать пять, – сообщает опер, сматывая рулетку.
Копаев записывает цифры в протокол.
– Теперь его нужно перевернуть, – говорит Воронин.
– Переворачивайте, – приказывает Копаев Дементьеву.
Опер с явной неохотой подходит к убитому, наклоняется над ним, взявшись за одежду, переворачивает тело на спину и тут же резко отскакивает в сторону.
– М‑мать! Да это же…
Лицо убитого залито кровью из рассеченного горла, но Воронин сразу же узнает в нем Александра Андреевича Белова, следователя уголовного розыска, брата Алексея Андреевича Белова. Вот оно как… – мысль вязкая и темная, словно застывшая кровь.
– Та‑ак, – многозначительно тянет Копаев и упирается в Воронина долгим тяжелым взглядом.
Воронин, чувствуя себя очень неуютно, поднимает к лицу фотоаппарат, закрываясь им от колючих копаевских глаз, и торопливо делает несколько снимков.
3
Всю ночь он сражался с нечистью, во сне рубил деревянным мечом безликих темных тварей – устал страшно, и когда, наконец, тягучий липкий бред кончился, было уже позднее утро. Егор с облегчением выполз из постели, сбросил оковы мокрых от пота простыней и поковылял в ванную. После ритуала умывания и чистки зубов Егор почувствовал себя лучше, а после завтрака, состоявшего из большой кружки горячего чая и бутерброда с докторской колбасой – совсем хорошо.
Егор оделся, обулся, взял с собой паспорта – свой и ленькин – сунул в карман джинсов желтую квитанцию Кодак‑экспресс, ключи, вышел из квартиры, захлопнул дверь и легко побежал вниз по лестнице.
Первым делом Егор зашел в фотолабораторию забрать готовые фотографии. Предъявил квитанцию, получил фирменный желтый конверт с негативами и тощей пачечкой отпечатков 10 x 15. Ему очень хотелось посмотреть на снимки, особенно на тот, где была Лена, но он заставил себя не делать этого – пока.
Вторым делом Егор, как и обещал накануне, отправился в общежитие отдавать фотографии Леньке и Лене.
Ленька на этот раз был в комнате один, он с меланхолическим видом валялся на кровати, задрав обутые ноги на спинку и созерцая испещренный останками битых комаров потолок.
– Привет, – сказал Егор. – Я фотографии принес.
– Ага, – безразлично отозвался Ленька, не меняя позы.
– Как сессия? – поинтересовался Егор.
– Нормально, – ответил Ленька, продолжая глядеть в потолок.
– Ты обкурился, что ли? – обеспокоенно спросил Егор и принюхался – ничем подозрительным вроде не пахло, но окно в комнате было открыто.
– Нет, – ответил Ленька, скосив глаза на гостя.
– А в чем дело?
– Ни в чем.
Егор не стал пытать Леньку дальше, чтобы докопаться до причин его угнетенного состояния, – захочет, сам скажет. Покопавшись в кодаковском конверте, он выудил оттуда фотографию, сунул Леньке под нос.
– Держи, любуйся.
Ленька взглянул на свою раззявленную до неприличия пасть и немедленно зевнул.
– Вот‑вот, – сказал Егор. – Самая суть Лентяя.
– Убийственно, – выдавил Ленька сквозь второй зевок. – Надо спрятать эту ужасную картинку куда‑нибудь подальше, пока у меня голова пополам не разломилась.
После очередного зевка он протянул руку к столу и положил фотографию изображением книзу.
– А как там насчет стенописи?
– Я еще не ходил в детский сад, только собираюсь, – ответил Егор. – Но будь готов начать работу завтра. У тебя, вообще, как – завтра день свободный?
– В принципе – да, – сказал Ленька.
– Тогда завтра с утра заходи ко мне домой. Вместе пойдем в детский сад.
– С какого утра‑то? С раннего?
– С раннего, с раннего. – Егор усмехнулся. – Я‑то знаю, что у тебя раннее утро в десять часов начинается.
– Ну, не в десять, – слабо возразил Ленька. – Часов в восемь.
– Да‑да, – покивал Егор, – свежо предание… – Он снова запустил руку в конверт с фотографиями, достал еще одну, с Леной, взглянул мельком и подумал: Обязательно закажу отпечаток и для себя, – протянул фотографию Леньке. – А это отдай Лене.
Ленька снимок не взял.
– Сам и отдай. Мы с ней поцапались вчера.
– Серьезно? – поднял брови Егор.
– Ага. – Ленька поворочался на кровати, поскрипел пружинами, вздохнул. – Вдрызг.
– Из‑за чего хоть? – сочувственно поинтересовался Егор.
Ленька опять на него покосился и ответил после некоторой паузы:
– Из‑за тебя.
– А я‑то тут при чем? – удивился Егор.
– Ни при чем, – сказал Ленька, снова уставившись в потолок.
– Фотографию я тебе все‑таки оставлю, – сказал Егор, положив снимок Лены на стол рядом с ленькиным. – Теперь у тебя есть подходящий предлог с ней встретиться, есть возможность поговорить и помириться.
– Лучше бы ты ее не снимал, – сказал Ленька.
Детсадовские воспоминания Егора были скудны и отрывочны. Он не помнил, нравилось ли ему ходить в детский сад или не очень. Кажется, все‑таки – не очень. Он не помнил ни детей, с которыми ходил в одну группу, ни воспитателей, за исключением, разумеется, Татьяны Георгиевны. Зато он очень хорошо помнил само здание детского сада: оно было одноэтажное, желтого цвета, с резным деревянным крылечком, а вокруг росли деревья, высоченные, до неба, сосны, – или тогда они просто казались такими?
Из настенных росписей в том детском саду Егор помнил только одну, да и то, пожалуй, только потому, что она запечатлелась на заднем плане групповой фотографии. На стене были нарисованы парни в красных косоворотках и широких штанах, в руках они держали балалайки и вроде как пели, а девушки с длинными косами, одетые в расшитые сарафаны, водили хороводы среди стилизованных, белых в черную полосочку, кудрявых берез.
Арт а ля рюсс, – с усмешкой подумал Егор, вспоминая сие панно. – Иван Екатеринович сидел под развесистой клюквой и пил самовар с варениками…
Он вспоминал все это, стоя в коридоре другого детского сада, того, в котором теперь работала заведующей его бывшая воспитательница, а ныне работодательница. На стене коридора, в промежутке между дверями двух групп поместился сюжет из сказки Репка, воспевающей преимущества коллективного труда над единоличным. Егор с первого взгляда определил примитивно‑аляповатую манеру работников отдела промышленной эстетики моторного завода, а также он с уверенностью мог сказать из какой именно книжки была позаимствована иллюстрация, послужившая образцом для данной… хм… художественной работы.
В детском саду было время тихого часа, и из‑за этой тишины и пустынности казалось, что здесь вообще никого нет.
– Что вам здесь нужно, молодой человек?
Неожиданно услышав за спиной строгимй сухой голос, Егор вздрогнул и обернулся. Дама внушительных размеров, на вид совершенно квадратная, и возраста, туманно определяемого за сорок, пристально взирала на Егора сквозь очки в тонкой металлической оправе. Очки, платье темных тонов, перманент – именно так в представлении Егора выглядели завхозы. Представление Егора было верным – по крайней мере, на этот раз.
– Я пришел к заведующей, к Татьяне Георгиевне, – сказал Егор, немного робея под суровым взглядом завхоза, и добавил несколько заискивающим тоном: – Насчет работы.
– Вы – Егор? – строго спросила дама.
– Да.
– Татьяна Георгиевна ждет вас в кабинете, – сказала дама. – Идите за мной. – И она величественно, как линкор, поплыла по коридору. Егор держался в кильватере.
Они поднялись на второй этаж, дама‑завхоз довела Егора до нужной двери и первой вошла в кабинет заведующей.
– Татьяна Георгиевна, к вам пришел художник, – услышал задержавшийся в коридоре Егор. Войти он не мог – дверной проем был надежно блокирован дамой‑завхозом.
– Пусть заходит, – сказала Татьяна Георгиевна.
Дама‑завхоз посторонилась, и Егор вошел.
Кабинет заведующей был невелик, к тому же изрядно загроможден книжными шкафами, на полках которых, вместо книг, были расставлены пухлые папки скоросшивателей; возле окна стоял стол, за столом сидела Татьяна Георгиевна. Впрочем, когда широкая корма линкороподобной дамы‑завхоза скрылась за дверью, в кабинете стало попросторнее.
– Добрый день, – сказал Егор.
– Здравствуй, Егор. – Татьяна Георгиевна отложтла в сторону какие‑то бумаги, спросила: – Ну что, принес эскизы?
– Вообще‑то, это не эскизы, – оговорился Егор, подходя к столу заведующей и раскладывая на нем яркие глянцевые снимки. – Но это даде лучше, чем эскизы, – нагляднее.
– Вот это не подойдет, – сразу же сказала Татьяна Георгиевна, отодвигая в сторону фотографию с изображением Гэндальфа и чудовищного Барлога на мосту Казад‑Дум.
– Но почему? – спросил Егор, немного огорчившись. – По‑моему, неплохо нарисовано.
– Нарисовано прекрасно, даже слишком, – сказала Татьяна Георгиевна, – поэтому я и отвергла эту картинку. Этот монстр, – она указала на Барлога гладким наманикюренным ногтем, – слишком страшен – дети будут его бояться. Ты, кажется, упускаешь из виду, что будешь рисовать для маленьких детей.
Егор кивнул.
– Понятно.
– И вот эта не подойдет. – Татьяна Георгиевна отвергла картину Пеленнорской битвы. – По той же самой причине.
– Выбирайте, решайте, что для вас подойдет. – Егор горестно вздохнул. – Заказчик всегда прав.
– Вот эта мне нравится. – Татьяна Георгиевна указала на Гэндальфа на вершине башни Ортханк и распростершего над магом крылья Великого Орла Гваихира, Повелителя ветров. Посмотрела‑посмотрела и сказала с сомнением: – Хотя она тоже выглядит мрачновато.
– Выбирайте, – повторил Егор смиренно.
– А вот эта, пожалуй, подойдет. – Заведующая выбрала фотографию, где маленькая экспедиция – хоббиты, люди, гном, эльф и маг – брела по снежным склонам Карадраса.
Егор пожал плечами.
– Как скажете.
И еще были сюжеты: фейерверк на дне рождения Бильбо и Фродо – там Гэндальф стоял в окружении изумленных хоббитов, восторженно задравших головы к вечернему небу, где распускались дивные огненные цветы; веселая пирушка в гостях у Тома Бомбадила, где хоббиты и сам гостеприимный хозяин со своей красавицей женой сидели за широким деревянным столом, уставленным разнообразными яствами; совет у Элронда, где в просторном светлом зале эльфийского дворца эльфы и люди, хоббиты и гномы внимали словам Гэндальфа; наконец, самая масштабная картина – коронация Арагорна в крепости Минас Тирит.
Насчет последней картины Егор твердо решил, что делать ее не станет, даже если Татьяне Георгиевне она очень понравится. Он помнил, что то великое множество персонажей рисовали едва ли не все обитатели художественной части общежития, писали с самих себя и со своих друзей и подруг, и длилось это то ли два месяца, то ли три.
Тонкими длинными пальцами Татьяна Георгиевна перетасовала фотографии (она тасовала их как карты), посмотрела на Егора и сказала несколько неуверенно:
– Я даже не знаю, что выбрать – все картинки так хороши. Вот если бы ты предложил что‑нибудь попроще, что‑нибудь более знакомое и родное…
– Татьяна Георгиевна, мы ведь уже говорили на эту тему, – сказал Егор с упреком.
Заведующая вздохнула:
– Говорили.
– Я немного прошелся по вашему детскому саду и посмотрел на стены, – сказал Егор. – Репка, Колобок и Курочка Ряба – это наше родное, спору нет. Ну а что вы скажете насчет Маугли, Карлсона и Винни‑Пуха с компанией?
– Может быть это не вполне наше, но зато хорошо нам знакомое, – возразила Татьяна Георгиевна. – Есть книжки и мультики, и любой малыш знает, кто такой Винни‑Пух. А кто знает этих ваших хоббитов?
– В ТЮЗе сейчас спектакль идет, так и называется – Хоббит, или Туда и обратно, – сказал Егор. – Да и книжек Толкина тоже много наиздавали в последнее время.
– Хорошо. – Заведующая сдалась. – Убедил.
Она открыла ящик письменного стола, достала оттуда ключ с картонной бирочкой на проволочном колечке.
– По‑моему, надо тебя ознакомить с фронтом работ. Оглядишься, оценишь – может, и посоветуешь сам, как мастер, какая из картинок подойдет наилучшим образом.
– Конечно, – согласился Егор. – Пойдемте.
Татьяна Георгиевна повела Егора снова на первый этаж, попутно делясь своими печалями:
– У нас еще в апреле случилась маленькая катастрофа – прорвало отопительную трубу в группе на втором этаже, и почти всю ночь по стене на первый этаж текла горячая вода, а вода в трубах, сам знаешь, пополам с ржавчиной. Пришлось в этих двух пострадавших группах ремонт делать – линолеум перестилать, стены перекрашивать, потолки заново белить…
Татьяна Георгиевна отперла двустворчатые двери, сделанные из дерева и толстого стекла с орнаментальным рельефным рисунком. У Егора дома на кухне была дверь с таким же стеклом.
– Ну вот, – сказала заведующая, приглашая Егора зайти в группу, – смотри сам.
Егор зашел, огляделся.
Помещение было примерно шесть на десять метров, угловое; две стены, там, где окна, конечно, не в счет, остаются еще две стены, совсем недавно выкрашенные светло‑кремовой краской (запах краски еще не вполне выветрился); в высоту стены три метра, но самый верх сантиметров на двадцать побелен, как и потолок, значит, большая стена в двадцать восемь квадратных метров, да стена поменьше в шестнадцать и восемь минус двери, а двери метр восемьдесят на два, итого имеем сорок один квадратный метр и две десятых.
Егор даже слегка вспотел, пока подсчитывал общую площадь отданных под роспись стен.
Сорок один и две десятых – обалдеть! Да еще наверху столько же. Работы даже для двоих более чем. Эх, зря Денис отказался… – И Егор постарался себя успокоить: Ладно, как не раз говорила мне мама: Глаза боятся – руки делают.
– Что скажешь, мастер? – спросила Татьяна Георгиевна.
Егор еще раз окинул взглядом помещение. В углу под окнами стояла тесно сдвинутая миниатюрная мебель – столики и стульчики из фанерок, сделанные будто для тех самых хоббитов, – и больше ничего.
– Стремянка понадобится, – сказал он.
– Стремянка у нас есть, – сказала Татьяна Георгиевна. – Но я имела в виду совсем другое. Какие рисунки ты сам выбрал бы?
– Вы позволите? – Егор потянулся к фотографиям, которые заведующая держала в руках, и выбрал две из общей пачки – фейрверк на дне рождения Бильбо и Фродо и братство кольца на склонах Карадраса. – Я бы порекомендовал вот эти.
Татьяна Георгиевна посмотрела, подумала, что‑то про себя решила и согласно кивнула;
– Что же, я не против. Остается только составить договор Для договора мне потребуются паспортные данные – твои и твоего друга. Ты ведь говорил, кажется, что с помощником будешь работать.
– Ага. – Егор достал из кармана рубашки два паспорта и подал их заведующей. – Вот, пожалуйста.
– Какой ты предусмотрительный, – похвалила Татьяна Георгиевна, взяв паспорта.
– Просто опытный, – сказал Егор.
Домой Егор возвращался уже в третьем часу дня. Он торорился, потому что был голоден. Но домой он так и не попал – его перехватили, можно сказать, на самом порге.
Свернув с улицы за угол дома, во двор, Егор сразу приметил стоявший возле подъезда милицейский уазик. Когда Егор подошел поближе, дверца машины со скрипом отворилась, оттуда выбрался милиционер в мундире с погонами старшего лейтенанта и заступил Егору дорогу. Егор остановился.
– Егор Трубников? – осведомился милиционер, холодно взирая из‑под козырька фуражки.
– Да‑а, – с легким недоумением ответил Егор. – А что?
– Садитесь в машину. – Милиционер коротко дернул подбородком в сторону уазика. – В отделении вас ожидает следователь прокуратуры Копаев, у него к вам есть несколько вопросов.
– Да ну?! – сказал Егор. Подумал, чего бы еще прибавить этакого, но ничего на ум не пришло.
– Садитесь в машину, – повторил милиционер с нажимом. По его виду было понятно, что с ним лучше не спорить.
Местные бабки‑пенсионерки, сидя на лавочке возле подъезда, с большим интересом наблюдали за разворачивающимся действом и громко, без всякого стеснения, высказывали предположения, по которым Егора Трубникова забирают в милицию. Предположения их были дикие и ужасные в своей безосоновательности.
– Тихий‑то он тихий, да кому надо – всё про него знают, – говорила одна. – Он доллары фальшивые рисует.
– Да нет, он рекетёр, – возражала другая. – С энтих, с лотошников деньги собирает.
– Нет, я точно знаю, – перебила товарок третья. – Он только с виду такой тихий да вежливый, а на самом деле – маньяк. Это он тех двоих зарубил топором, про которых сегодня по телевизору порказывали.
Егора просто смяла подобная безапелляционность. А милиционер слушал и усмехался. Егор стиснул зубы и полез в машину; по большому счету он был человек вполне законопослушный, и слушать невозможную болтовню досужих бабок было выше его сил, уж лучше ответить на несклько вопросов следователя из прокуратуры. Он забрался на заднее сиденье, старший лейтенант сел впереди, захлопнул дверцу и коротко бросил водителю:
– Поехали.
На заасфальтированных городских улицах уазик скакал и громыхал железом, словно на разбитом проселке. Егор трясся на заднем сиденье и беспокойно размышлял.
– И чего я сделал такого? – спросил Егор сам себя. И тут же сам себе ответил: – Ничего.
Мало ли, – зудел тоненький противный голосок внутри, – всякое бывает, как говорится: от сумы да от тюрьмы…
– Но меня‑то не в тюрьму везут, – рассудительно возразил Егор своему внутреннему пискле.
Пока, – ехидно прибавил тот.
Егор приказал своему внутреннему голосу заткнуться и постарался думать о чем‑нибудь другом, о чем‑нибудь приятном, но мысли непослушно возвращались к одному и тому же. Он вспомнил, что некоторые из толкинистов рассказывали на воскресных сходках, что их вызывали в милицию, задавали разные вопросы – что да кто да как. Похоже было, что компетентные органы пытались установить какую‑либо связь между двинутыми на Толкине фехтовальщиками на деревянных мечах и серией недавних убийств, произошедших в разных районах города; ходили слухи, будто все жертвы зарублены мечом. И Денис Брагин говорил, что его вызывали к следователю. Егор тогда еще отмахнулся досадливо: мол, милиция, по обыкновению, не знает где искать убийцу и потому хватает всех, кто под руку подвернется. Денис и фамилию следователя называл… не Копаев, нет, совсем другая фамилия… Белов! Впрочем, следователей‑то много. Кажедся, теперь пришел черед Егору отвечать на глупые вопросы какого‑то неначитанного милиционера.
Он нерешительно протянул руку и коснулся плеча сидевшего впереди старлея. Тот резко обернулся, взглянул на Егора исподлобья.
– Вы не знаете, зачем меня вызывает следователь Копаев? – спросил Егор, быстро отдернув пальцы от милицейсккого погона.
– Не знаю, – сухо ответил старший лейтенант. – Мне приказано доставить к следователю гражданина Трубникова.
Егора поцарапало слово гражданин, хоть и не было в нем ничего неприятного, просто в старых детективах советских времен словом гражданин обращались к преступникам строгие проницательные следователи. Гражданин Трубников, отвечайте на вопрос! Омерзительно. Егор поежился.
– А вы уверены, что я – тот самый Трубников, который нужен следователю Копаеву?
Старший лейтенант достал пухлую записную книжку, раскрыл ее где‑то посредине.
– Трубников Егор Борисович, 1970 года рождения, проживает по адресу: улица Володарского, дом 63, квартира 22. Все верно?
– Да.
– Значит, тот самый, – удовлетворенно подытожил милиционер.
Больше они не разговаривали.
В отделении милиции Егор хотел сперва заглянуть в кабинет к экспертам‑криминалистам, навести кое‑какие справки у Воронина, но старлей‑сопровождающий не позволил отклониться от заданного маршрута, препроводил гражданина Трубникова до нужного кабинета и сдал в руки следователя Копаева.
Следователь Копаев разместился в кабинете безвременно скончавшегося следователя Белова. Интерьер кабинета был прост и в чем‑то походил на интерьер кабинета заведующей детским садом, в котором Егор был менее получаса назад: в стене, напротив двери, – окно, возле окна – письменный стол, рядом – книжные шкафы с папками скоросшивателей, распухших от бумаг. За столом сидел следователь Копаев, был он рыжий, с зелеными глазами и тонким шерлокхолмсовским носом с горбинкой.
– Старший лейтенант, вы можете идти, – скрипуче, словно у него заржавели голосовые связки, произнес Копаев. – Гражданин Трубников, проходите, садитесь.
Старлей, не сказав ни слова, вышел и плотно прикрыл за собой дверь, а Егор прошел и сел на рассохшийся жесткий деревянный стул, стоявший сбоку от письменного стола. Копаев открыл верхний ящик стола, пошарил там рукой, как будто что‑то ища, но ничего не достал и ящик закрыл, затем извлек из внутреннего кармана пиджака потертый блокнот и толстую, в три цвета, авторучку, положил их перед собой.
– Вы – Егор Трубников? – спросил Копаев – для проформы, как видно.
– Да, так меня зовут, – ответил Егор, не слишком удивляясь идиотичности вопроса. Он с профессиональным интересом изучал лицо следователя и думал: Знаю я, кого с тебя можно написать. Вылитый Отто Дерикуль‑Сумникс.
– Вы знакомы с Денисом Брагиным? – спросил Копаев, нисколько не озабоченный пристальным вниманием допрашиваемого к своей внешности.
– Да, знаком, – ответил Егор. И попробовал в свою очередь спросить: – А могу я узнать?..
– Вопросы здесь задаю я! – обрубил Копаев.
Такая банальная фраза, штамп, – подумал Егор, сутулясь под тяжелым взглядом следователя, – но действует эффективно – я уже нервничаю.
Он зажал между коленей разом вспотевшие ладони и попытался провести контратаку:
– А если я окажусь отвечать на ваши вопросы?
На этот вопрос Копаев все‑таки изволил ответить. Он парировал выпад Егора – произнес скучным голосом, словно читая по бумажке:
– В таком случае я должен вас предупредить, что отказ от дачи показаний, а также дача заведомо ложных показаний, могут повлечь за собой уголовную ответственность.
Егор поморщился, услышав речь, обильно уснащенную канцеляризмами. Однако, предупреждение Копаева кое‑что объясняло: Егора вызвали в качестве свидетеля по какому‑то делу. Знать бы еще по какому…
Ладно, свидетель так свидетель. Егор уже начал было расслабляться и успокаиваться, как коварный следователь нанес новый удар.
– Где вы находились вчера вечером в период времени с двадцати двух тридцати до ноля тридцати?
Защита у Егора была совсем никудышная.
– У себя дома.
– Кто может это подтвердить? – наступал Копаев.
Опаньки! – лихорадочно подумал Егор. – Он же моим алиби интересуется. Ч‑черт! Я свидетель или кто? У свидетелей алиби не спрашивают… А ведь опять кого‑то зарубили вчера вечером… Кого?.. Бог мой! Он же про Дениса вопрос задавал… Не может быть! И спросить нельзя, это только усилит его подозрения. Спокойнее – черт! – спокойнее.
Пауза затягивалась. Егор задумчиво скрипел стулом. Копаев, не мигая, пристально смотрел на Егора питоньим взглядом.
– Нет, – ответил Егор наконец, – я был дома один. Вы меня в чем‑то подозреваете?
– Вопросы здесь задаю я, – напомнил Копаев. – Почему вы решили, что я вас в чем‑то подозреваю?
– Вы же меня про алиби спрашиваете, – сказал Егор. – Разве не так?
– Какой нынче пошел народ юридически подкованный… – Копаев иронически хмыкнул, но тут же посерьезнел. – Правда ли, что вчера днем вы поссорились с Денисом Брагиным?
– Нет, неправда! – возмущенно сказал Егор. – Кто вам такое?..
– Правда ли, что вчера вы дрались с Денисом Брагиным на мечах? – перебил Копаев возмущение Егора следующим вопросом.
Егор ушел в глухую защиту.
– Фехтовали, а не дрались, – поправил он. И добавил: – Мечи были деревянные.
– Вы очень сильно ударили Дениса Брагина по левому плечу, – ровным голосом проговорил Копаев. – Он даже уронил свой меч…
– Черт! – воскликнул Егор. – Я не припомню вас среди нашей тусовки в парке, откуда вы?… А‑а, – догадался он, – у вас есть информаторы, сексоты…
Егор постарался произнести последние слова оскорбительно, постарался вложить в них побольше презрения, но Копаева, конечно, этим было не пронять.
– Вы очень сильно ударили Дениса Брагина, и он на вас не рассердился за это?
– Рассердился, – неохотно признал Егор.
– Он рассердился на вас, – продолжал давить Копаев, – но, тем не менее, вы утверждаете, что не ссорились с ним?
– Нет, не ссорились, – упрямо сказал Егор. – И, вообще, я не понимаю цели ваших расспросов. В парке каждое воскресенье собирается довольно много людей, начитавшихся Толкина, на деревянных мечах там рубятся постоянно. Я сам со многими фехтовал и раньше…
– Но еще никого из тех людей не находили потом убитыми, – вставил Копаев и впился змеиными глазами в лицо Егора, отмечая малейшую гримасу.
– О‑ох! – только и сказал Егор. То, что было пока лишь догадкой, предположением, которое хотелось прогнать прочь, получило подтверждение, стало страшным фактом. – Денис… – дрогнувшим голосом произнес Егор и, опустив голову, замолчал.
Копаев тоже не проронил ни звука; он ждал.
Егор шумно вдохнул, задержал воздух в легких, медленно выдохнул, потом снова посмотрел на следователя.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я убил Дениса Брагина деревянным мечом?
– Зачем же деревянным? – деланно удивился Копаев. – Настоящим.
– Что?! – ошеломленно воскликнул Егор. – Вы это серьезно?
– Смертельно серьезно.
И неизвестно, чем бы все это закончилось, – Егор был уже в таком состоянии, что мог наговорить лишнего. Его спас неожиданно появившийся друг – дверь кабинета распахнулась от энергичного толчка, и на пороге возник старший эксперт‑криминалист Воронин, амикус экс махина.
– Марк Анатольевич, – будничным голосом произнес Воронин, – вы позволите сказать пару слов моему другу?
Копаев угрюмо посмотрел на вошедшего, скрипнул стулом, поднялся из‑за стола – молча. Подойдя к Воронину, он взял его за локоть и вевел в коридор.
Дверь закрылась.
Егор остался в кабинете один, его била крупная дрожь. Нервы. Он ощутил вдруг, что рубашка на спине и под мышками насквозь мокрая от пота. Да, попал в переплет…
За дверье приглушенно бубнили на два голоса:…просто поговорить по‑приятельски…веду следствие…да он же никогда…два трупа, сам должен понимать…не будь ты таким…я работаю…тебе же будет лучше…ладно, не выключай только…само собой…
Снова открылась дверь, вошел Воронин – один, без Копаева.
– Ну ты попал, парень, – сказал он с улыбочкой.
– Я попал?! – Егор приподнялся со стула. – Да я вообще не понимаю, чего от меня добиваются! Уже пытался втолковать это вашему упертому дураку‑счледователю – как об стенку горох! А тут еще ты приходишь и начинаешь по‑старому…
– Ладно‑ладно, сядь, остынь. – Воронин помахал на Егора ладошкой, прошел и сел на место Копаева. – Во‑первых, Копаев не наш следователь, он – из прокуратуры. Чуешь разницу? Во‑вторых, он, может, и упертый, как ты изволил выразиться, но никак не дурак. А в третьих, не ты ему нужен, так что успокойся.
– Успокоишься тут, как же, – буркнул Егор. – Он тебе в коридоре что‑то про два трупа говорил…
– Ты слышал? – удивленно спросил Воронин. – Ты слышал, о чем мы говорили?
– Так, обрывки, – уклончиво ответил Егор. – Надеюсь, Копаев не станет делать из меня убийцу? Он тут намекал бог знает на что…
