Текст книги "Больше, чем игра (СИ)"
Автор книги: Станислав Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
– А я и летом ходил в детский сад, – сказал Егор задумчиво. – Летом детей, конечно, меньше, но детский сад все равно работает – не у всех ведь есть дедушки и бабушки.
Линкороподобная дама‑завхоз была на рейде в коридоре первого этажа.
– Молодые люди, подойдите к Татьяне Георгиевне, – произнесла она, подплыв к Егору и Леньке. – Вы должны подписать договор. – И сама же повела обоих в кабинет заведующей, а то вдруг эти легкомысленные художники уклонятся от подписания документа и возьмутся за работу без соответствующих на то полномочий.
Как и накануне, Татьяна Георгиевна сидела за письменным столом, и на столе по‑прежнему было много бумаг.
– Доброе утро, – сказал Егор.
– Здравствуйте, – сказал Ленька.
– Здравствуй, Егор. Здравствуй, Леонид. Договор пришли подписать? – Татьяна Георгиевна безошибочно нашла среди вороха бумаг три нужных листа. – Вот он. Ознакомьтесь и подпишите – там внизу, все три экземпляра. Копии оставьте себе. Наш бухгалтер уже составил ведомость, но деньги мы еще не получили, так что аванс мы вам выплатим дня через два, а остальное – по завершению работ.
Ленька очень обрадовался, услышав про аванс. Цапнул договор вперед старшего, посмотрел на сумму гонорара, заулыбался и подмигнул Егору – здорово!
Егор легонько пихнул его в бок и сказал:
– Дай сюда.
Ленька послушно отдал бумаги. Егор быстро пробежал документ глазами – все было так, как обговаривали устно. Он взял ручку со стола заведующей и расписался внизу, там, где сояла чернильная галочка. После этого передал бумаги Леньке, чтобы тот расписался тоже.
– Что же, с формальностями мы покончили – пора приступать к работе, – сказал Егор, пряча в задний карман джинсов сложенную вчетверо копию договора. – Татьяна Георгиевна, верните мне, пожалуйста, те фотографии, что я принес вам вчера вместо эскизов.
– Все? – Заведующая достала из ящика стола желтый пакет.
– Пока только две. – Егор выбрал из общей пачки нужные снимки. – Те, что вы одобрили.
– Я распорядилась, чтобы в группу принесли стремянку и краски с кистями, – сказала Татьяна Георгиевна. – Кисти и краски вряд ли понадобятся вам сегодня, но вы посмотрите, что там есть, и скажите, что вам еще потребуется для работы.
– Хорошо, – кивнул Егор.
– Вы – самый лучший клиент, с которым мне приходилось работать, – проникновенно сказал Ленька. Он был очень доволен, не то что доволен – восхищен суммой проставленного в договоре гонорара.
– Постарайтесь, ребята, – попросила Татьяна Георгиевна, – и тогда я скажу, что вы – самые лучшие художники из всех, с которыми мне приходилось иметь дело.
– Мы вас не подведем, – горячо заверил Ленька. – Мы…
Егор снова пихнул его в бок.
– Пошли.
В группе, в ближайшем от двери углу, стояла легкая алюминиевая стремянка. Возле стремянки, на расстеленной старой газете было разложено около полудюжины разнокалиберных кистей, и стояло около десятка разновеликих банок с красками – кое‑чем из этого набора явно пользовались и раньше.
Ленька отколупнул крышку банки с белой краской, посмотрел, понюхал.
– Водоэмульсионка, – сказал он, морща нос. – Кистей не напасешься. Водоэмульсионка щетину жрет, как зверь.
– Кистей нам дадут сколько потребуется, – сказал Егор.
– А в запас не дадут? – тут же спросил Ленька.
– Ну ты и жлоб, – покачал головой Егор. – На те деньги, что нам заплатят, ты можешь себе вагон кистей купить, и еще на карандаши останется. Кстати, о карандашах – дай‑ка мне один.
– Держи. – Ленька вручил Егору его же собственный карандаш, сопроводив словами: – Для друга – ничего не жалко.
– Премного благодарны‑с, – поклонился Егор. Вышел на середину комнаты, посмотрел на одну стену, на другую…
– Чур, эта моя, – быстро сказал Ленька, подскакивая к меньшей по площади стене.
– Лентяй, – укоризненно сказал Егор, вздохнул и отдал помощничку фотографию с экспедицией хранителей Кольца на склонах Карадраса.. – Вот, это тебе. А я начну там. – Он показал на большую стену. – Но учти, мне все равно понадобится твоя помощь.
– Всегда готов оказать поддержку – моральную, – сказал Ленька, весело скаля зубы. И прибавил с завываниями: – Да пребудет с тобой Сила, Люк!
– Трепло, – буркнул Егор.
С фотографией в руке он отошел к окну, чтобы окинуть взглядом сразу всю стену и определиться с масштабом и общей композицией. Та стена, с оригинальной росписью, была на полметра ниже и в полтора раза короче – предется кое‑что изменить, кое‑что добавить.
Глаза боятся – руки делают, – напомнил себе Егор мамину поговорку, решительно подошел к стене и провел первую линию…
Они работали час, другой – без лишних слов, сосредоточенно, как рисуют на экзамене. На голых стенах проступали карандашные контуры человеческих (эльфийских, хоббитских…) фигур, очертания предметов.
Детишек привели с прогулки, накормили обедом и уложили спать – в детском саду начался тихий час.
Зашла Татьяна Георгиевна. Художники приостановили работу.
– Что? – спросил Егор.
– Пора обедать, – сказала Татьяна Георгиевна заботливым нянечкиным голосом. – У нас на кухне есть маленькая столовая для воспитателей, там для вас двоих накрыли стол. Меню у нас детское, но и воспитатели тем же самым питаются, так что и для вас, я полагаю, наша еда подойдет. Давайте, быстро мойте руки – и за стол.
Ленька вопросительно посмотрел на Егора, он был не прочь попробовать детское меню.
Егор замялся, чувствуя себя неловко.
– Ну, не знаю. А мы детей ваших не объедим?
И тут же, по вмиг изменившемуся лицу заведующей, понял, что сморозил глупость.
– Дурак, – сказала Татьяна Георгиевна, укоризненно качая головой. – Большой, а дурак. Все дети у нас накормлены и спят. Нет здесь ни пасынков, ни падчериц – голодных и несчастных, у которых злые тетки отобрали обед, чтобы пришлых дядек накормить.
– Прошу прощения. – Егор покаянно опустил голову
– Если стесняетесь прийти на кухню, то я попрошу кого‑нибудь из нянечек принести обед вам прямо сюда, – предложила Татьяна Георгиевна.
– Нет, не нужно, – сказал Егор, все еще красный от смущения. – Мы сами придем.
Как и предупреждала Татьяна Георгиевна, меню было детское: суп молочный рисовый, картофельное пюре с котлеткой, творожная запеканка с изюмом и компот из сухофруктов.
– Нравится мне здесь работать, – доверительно сообщил Ленька Егору, хлебая суп молочный рисовый. – Очень даже нравится. Помнишь, мы с тобой в прошлом году пельменную расписывали, так там нас с тобой бесплатно не кормили. Эх, хорошо вернуться в детство!
– Только не впадай в детство насовсем, – хмуро сказал Егор.
После обеда работа разладилась. Ленька заявил, что на него местная детская атмосфера действует соответствующим образом – расслабляюще то есть, карандаш из рук выпадает, зевается беспрестанно и, вообще, тихий час же. И он нахально завалился дремать прямо на подоконнике.
– Л‑лентяй, – процедил Егор сквозь зубы, сам пытаясь сдержать сводящий скулы зевок. Не сдержал. И в самом деле что‑о в сон клонит. Промаявшись с полчаса, Егор сдался – работа не шла, не шла, и все тут.
– Ладно, хорош на сегодня, – сказал он разлегшемуся на подоконнике Леньке. – Пошли восвояси. Завтра продолжим.
– Завтра же похороны, – напомнил Ленька.
– Верно, – спохватился Егор. – Надо Татьяну Георгиевну предупредить, что завтра мы не придем.
Заведующую они нашли в кабинете.
– Есть вопросы по работе? – спросила она.
– Да, в общем, – сказал Егор. – На сегодня мы закончили, а вот завтра… Татьяна Георгиевна, тут вот какое дело… завтра похороны нашего друга – мы учились вместе – так что я не знаю…
– Похороны? – переспросила Татьяна Георгиевна. – Дениса Брагина?
– Да, – кивнул Егор, удивившись про себя: Откуда она знает?.. А‑а, мало ли…
– Что же, понятно, – сказала Татьяна Георгиевна. – Тогда – до послезавтра.
– До свидания, – сказали Егор и Ленька в один голос.
– До свидания, Егор. До свидания, Леонид.
Выйдя из детского сада, Ленька решительно направился в сторону троллейбусной остановки. Егор молча шагал рядом, глубоко погрузившись в свои мысли.
– Ты разве не домой сейчас? – спросил Ленька.
– Что? – не сразу отреагировал Егор. – Н‑нет. Надо зайти в одно место…
В связи с упоминанием о похоронах Дениса Брагина Егор вспомнил о высказанных Ворониным подозрениях в отношении продавцов из магазина Проспект. Егор в том магазине бывал нечасто, тамошних продавцов никогда особенно не разглядывал – прежде в первую очередь его интересовали видеокассеты и компакт‑диски. Но теперь его заинтересовали именно продавцы. Надо бы посмотреть на этих доморощенных самураев…
«ПРОСПЕКТ. Аудио‑видео салон» – вывеска была чересчур претенциозная для такой тесной лавочки. Раньше здесь, кажется, помещалась мужская парикмахерская на два кресла. Теперь, вот, магазин. Стеклянные витрины, составленные углом, отгораживали совсем уж крохотное пространство для посетителей – пятачок, меньше кухни в квартире Егора. Ассортимент в магазине тоже был не шибко выдающийся: десяток магнитофонов, десяток видеомагнитофонов, десяток телевизоров, пяток музыкальных мини‑центров, игровые приставки и всякая мелочь вроде кассет, картриджей и батареек. Все – made in Japan, Воронин был прав.
Четверо посетителей на пяти квадратных метрах – это такая толпа. Парень в очках ссутулился над витриной, едва не пишет носом по стеклу, читая названия фильмов на коробках видеокассет. Мальчишка лет десяти рассматривает картриджи Супернинтендо. Супружеская чета средних лет и среднего достатка покупают видеоплэйер «Панасоник».
Егор с трудом протиснулся поближе к прилавку, якобы посмотреть на выставленную на стеллаже электронику, но смотрел он больше на продавцов.
Их трое. Один, высокий, с длинными темными волосами, собранными на затылке в узел а‑ля Стивен Сигал, за кассой пересчитывает толстые рыхлые пачки денег. Второй ростом пониже, но пошире в плечах, упаковывает купленный счастливыми супругами видеоплэйер в коробку. Третий, стриженный почти под ноль, плотный и здоровый, как бык, смотрит по телевизору Месть ниндзя и лениво жует резинку, происходящее в магазине его как будто и не касается.
Если Воронин прав в своих подозрениях, то один из этих троих – убийца Дениса, – подумал Егор, переводя взгляд с одного продавца на другого, на третьего. – Но вот который из них? Который?
Длинноволосый парень у кассы, словно услышав мысленный вопрос Егора, поднял глаза – и вздрогнул. Егор даже оглянулся – за его спиной стоял десятилетний мальчишка, но продавец выпучил глаза так, словно явился ему призрак старика костлявого, обагренного кровью.
Да на меня же он вылупился! – сообразил Егор. – Точно, на меня. Вот только как он может знать меня в лицо, если его лицо мне незнакомо?..
А продавец уже опять опустил глаза и пробормотал, теребя в руках деньги:
– Черт, сбился. Придется пересчитывать.
Но теперь двое его приятелей смотрели на Егора очень пристально, и в перекрестьи их цепких взглядов он ощутил угрозу. Егор попятился к двери и поспешно выскочил из магазина.
Прав был Воронин, прав!
Егор шел домой со свежим, мягким батоном. Батон он купил еще горячим, не удержался, тут же отломил хрустящую корочку и съел. Вот сейчас придем, чайку согреем, бутербродов…
На скамейке возле подъезда сидела девушка, одетая в джинсовую юбку и белую блузку; склонив голову, она читала книгу в яркой глянцевой обложке, длинные светлые волосы почти скрывали ее лицо. Тем не менее Егор узнал ее сразу. Он подошел ближе, остановился возле скамейки и хозяйски осведомился:
– Давно сидишь?
Лена закрыла книгу, снизу вверх взглянула на Егора сквозь русую челку.
– Нет, не очень.
– Значит – давно, – сказал Егор и распахнул дверь подъезда. – Пр‑рошу!
Лена убрала книжку в сумочку, встала, одернула юбку и последовала за Егором с покорным и одновременно гордым видом. Пока они поднимались на пятый этаж, никто не проронил ни слова. Оба ощущали примерно одно и то же – как будто есть между ними нечто хрупкое. И, опасаясь нарушить это, – молчали. Словно с обоими такое было в первый раз.
Впрочем,
такое
– именно в первый.
В квартире Егор кое‑как превозмог неловкость, проводил Лену на кухню и предложил садиться на любой из трех табуретов. Сам же занялся приготовлением чая и бутербродов. Он зажег на плите газ и поставил на огонь чайник, нарезал батон, затем достал из холодильника колбасу и, отвалив два толстых ломтя, соорудил пару больших, по‑мужицки щедрых, бутербродов. Лена сидела, выпрямив спину и сложив руки на коленях, молча наблюдала, как Егор со всем управляется. А он достал из кухонного шкафчика коробку с английским чаем в пакетиках, две большие керамические кружки и опустил в каждую кружку по пакетику на нитке. Чайник наконец зашумел, запел, забурлил. Егор выключил газ, прихватил горячую ручку чайника через полотенце и напузырил в кружки на две трети белого кипятку – по кухне немедленно начала распространяться волна чайного аромата.
– Просто, но вкусно, – сказал Егор, подавая Лене бутерброд на тарелочке. Снял крышку с сахарницы и вместе с чайной ложечкой придвинул поближе к гостье. – Сахар по вкусу. Если слишком горячо – можно разбавить, – Он взялся за кувшинчик с холодной водой.
– Лучше разбавить, – сказала Лена.
Егор долил холодной водой ее кружку и, заодно, – свою.
– Спасибо. – Лена уже вполне освоилась и держалась нисколько не скованно, словно ходила в гости к Егору каждый день. Она положила в чай сахару, поддела ложечкой чайный пакетик и, обмотав его ниткой, выжала досуха; потом взяла сооруженный Егором огромный бутерброд и принялась откусывать от него понемногу и запивать маленькими неслышными глоточками чая.
У Егора такого изящества не получалось, да он не особенно и старался – он был дома и сам себе хозяин – заглотил бутерброд в два счета и чай пил с паровозным шумом.
– Еще бутерброд? – предложил Егор, когда Лена проглотила последний кусочек.
– Нет, спасибо.
– Пожалуйста. Ты поброди пока по квартире, а я посуду быстро сполосну.
– Помощь не нужна?
– Я и сам могу справиться с этой ужасно тяжелой работой.
Егор сгрузил в мойку кружки, ложки, тарелку; открывая горячую воду, услышал, как Лена скрипнула дверью ванной комнаты: Черт! Там же… А‑а, пускай, – быстро вымыл посуду и расставил на решетке для просушки.
Лена уже была в комнате. Она стояла возле книжного шкафа, настежь распахнув его стеклянные дверцы, и водила пальчиком по корешкам книг, едва их касаясь, – Стругацкие, Лем, Борхес, Кастанеда, Желязны и, конечно, Толкин.
Егор остановился в дверном проеме, привалившись плечом к косяку. Он ничего не сказал, просто смотрел. Лена закрыла книжный шкаф и спросила, не оборачиваясь:
– Это твоя собственная квартира?
– Ага, – сказал Егор.
– Ты, наверное, хорошо зарабатываешь?
Егор усмехнулся.
– Не настолько хорошо, как ты думаешь. На квартиру мне полжизни нужно было бы работать. Мне отец сделал такой щедрый подарок на позапрошлый день рождения.
Лена обернулась.
– Так это твой отец хорошо зарабатывает? Наверное, он очень богатый человек. Как Джордж Сорос.
Егор усмехнулся еще раз.
– Как Смок Белью, скорее.
– Он золотоискатель? Как интересно.
– Ужасно интересно, – сказал Егор хмуро. Он не стал объяснять гостье, что из‑за этого проклятого золота родители его развелись, а сам он ушел из дома в общежитие.
Лена перешла к полке, на которой стояли компакт‑диски, немалая егорова фонотека. Егор тратил на музыку до половины заработка и коллекцией своей был очень горд.
– Как их много, – сказала Лена.
Егор подошел ближе.
– Что хочешь послушать?
– Стинга, – сказала Лена.
– Стинга? Пожалуйста. – Егору и самому Стинг очень нравился, он его песни знал чуть ли не наизусть и выбирал недолго – потянул с полки альбом…nothing like the sun и пустил, не без умысла, с седьмой дорожки – We`ll be together.
Егор увидел, как Лена улыбнулась – похоже, тонкий намек был ею прекрасно понят и даже, кажется, одобрен. Прекрасно. Он продолжил свою игру.
– Знаешь, я с детства мечтал научиться играть на пианино. Ты можешь меня научить?
Что‑то промелькнуло у нее в глазах, что‑то очень волнующее. Она подошла вплотную, шепнула:
– Посмотрим, насколько музыкальны твои пальчики…
7
Восемь часов вечера. Магазин Проспект уже закрылся, но продавцы не разошлись по домам – все трое остались в магазине. Крепыш с бычьей шеей все так же жует резинку и смотрит телевизор, теперь Самоволку. Другой продавец сидит на стуле рядом с входом в подсобку и задумчиво вертит надетую на палец металлическую пластину, похожую на многолучевую звездочку с острыми, как у бритвы, краями. Третий, тот самый длинноволосый, обеспокоенный недавним визитом Егора Трубникова, нервно расхаживает вдоль стеклянных витрин.
– Зачем он приходил? Зачем? – Он останавливается напротив товарища, забавляющегося с сюрикеном.
Тот перестает крутить свою смертоносную игрушку, поднимет глаза и флегматично отвечает:
– А мне почем знать?
– Если он приходил сюда, то, наверное, он знает, – высказывает предположение длинноволосый. – Знает!
– Может, и знает, – говорит товарищ. – А может, и нет.
– Но как он узнал? – вопрошает длинноволосый.
– А мне почем знать? – повторяет товарищ.
– Что же делать? Что же делать? – нервничает длинноволосый.
– Позвони мэнкё, – советует товарищ с сюрикеном. – Может быть мэнкё утешит тебя чем‑нибудь.
– А это мысль! – восклицает длинноволосый и берется за телефон.
– Алло, мэнкё? Я не побеспокоил вас?
– Я медитировал.
– Простите, что я помешал вам, мэнкё.
– Ты не помешал.
– А? Ага, ладно. Понимаете, мэнкё, художник, тот, другой, которого вы тоже показывали нам, он сегодня приходил сюда…
– Да, я знаю.
– Знаете?! Откуда?
Тихий смех в телефонной трубке.
– А‑а, я понимаю, мэнкё.
– Не уверен.
– Ну, ладно. В общем, я хочу спросить, что же теперь делать?
– Ты сразишься с ним.
– С ним? Но ведь он не посвященный.
– Он скоро станет им.
– Ладно, я понял. Я должен сразиться с этим парнем…
– Ты опять понял не так. Ты не должен сражаться с этим парнем, но ты сразишься с ним. Это карма.
– Да, карма, я понял. Я прикончу его, мэнкё.
Негромкий грустный вздох.
– Ты опять все истолковал по‑своему. И это тоже карма.
– Спасибо за совет, мэнкё.
– Не стоит благодарить меня.
Длинноволосый кладет трубку. От телевизора оборачивается крепыш с бычьей шеей; не оглядывается, а именно оборачивается – всем корпусом.
– Что тебе посовеовал мэнкё? – спрашивает он.
Длинноволосый смотрит на него, на другого своего товарища – и отвечает:
– Я должен прикончить этого парня.
8
Часов с десяти вечера к тренажерному залу на улице Блюхера одна за другой стали подъезжать легковые автомашины. Машины были одна другой круче, исключительно иностранного производства: Мерседесы, БМВ, Опели, Вольво… Марки были, в основном, западноевропейские, американских автомобилей было немного, японских же не было совсем. Из машин вылезали молодые люди атлетического телосложения и по одному проходили в спортзал. На входе каждого прибывающего проверяла охрана, состоящая из таких же крепких парней. Пускали только по приглашениям и только без оружия – холодного ли, огнестрельного ли.
Внутри, в центре зала, размещался боксерский ринг. Правда боксерских боев в классическом стиле там, кажется, не происходило никогда. Кикбоксинг, тайский бокс, рэслинг, кулачные бои без лравил – это было. А нынче вечером, вообще, должно было состояться нечто из ряда вон выходящее – смертельная дуэль на мечах. Конан‑Варвар бросил вызов Конану‑Разрушителю. Конан‑Разрушитель вызов принял. Победитель становился королем.
Зал постепенно заполнялся представителями противоборствующих кланов, а также состоятельной публикой, способной выложить немалые деньги за то, чтобы пощекотать себе нервишки взаправдашним кровавым шоу. Члены кланов Конана‑Варвара и Конана‑Разрушителя были разведены по противоположным краям зала и разделены плотным кольцом охраны – нелишняя мера предосторожности, учитывая физическую подготовку даже лишенных оружия противников. Было шумно; все ждали появления главных действующих лиц нынешнего вечера.
И вот они появились.
Первым из раздевалки вышел Конан‑Варвар, бросивший вызов. Он был очень похож на описания того, чье имя носил – высокий и могучий, он ступал тяжелой походкой, поигрывая чудовищными буграми мышц. Из одежды на Конане‑Варваре было только некое подобие набедренной повязки, вроде как из звериной шкуры. Следом за самим героем, красный от важности и натуги, вышагивал оруженосец, неся на вытянутых над головой руках тяжелый двуручный меч.
Соратники Конана‑Варвара по рэкету встретили своего вожака одобрительным ревом, а конкуренты свистом, оскорблениями и насмешками. Охранникам, старающимся удержать враждующие группировки на отведенных им местах, приходилось нелегко.
Конан‑Варвар пролез между канатами на ринг, принял меч из рук оруженосца и пару раз взмахнул широким клинком, словно демонстрируя, как он сейчас порубит в капусту своего жалкого врага.
А между тем на публике появился Конан‑Разрушитель, и жалким он не выглядел, отнюдь. Пожалуй, он был даже покрупнее Конана‑Варвара, хотя, казалось бы, куда уж крупнее. Одет Конан‑Разрушитель был в кожаные штаны, но и только. Его также сопровождал оруженосец с мечом, и меч тот разве что самую малость уступал размером вертолетной лопасти.
Новый взрыв рева из луженых глоток бойцов враждующих дружин едва не сорвал прочь крышу спортзала.
Пробравшись на ринг, Конан‑Разрушитель взял поданный оруженосцем меч одной рукой и непринужденно обмахнулся им, как дама обмахивается веером. Затем каждый из Конанов поочередно обрушился на противника с потоком ужасных оскорблений и угроз, дабы распалить как следует собственный боевой дух и смутить, поелику возможно, боевой дух врага.
После того, как боевой дух достаточно распалился, с формальностями было покончено – противники сошлись.
Длинные двуручные мечи были слишком тяжелы даже для таких здоровенных мужиков – оба бойца двигались слишком медленно для того, чтобы нанести противнику неожиданный удар. Пока один неторопливо замахивался, другой, так же неторопливо, соображал, как отбить атаку.
Мечи звенели, легкие бойцов работали как кузнечные меха, тела блестели от пота, зрители вопили.
Сражение, наверное, могло бы продолжаться долго – до тех пор, пока противники не свалились бы от изнеможения. Однако вышло иначе. Конан‑Разрушитель, рявкнув, нанес особенно сильный удар. Конан‑Варвар этот удар, как и все предыдущие удары, принял на свой меч – и меч не выдержал, переломился возле рукояти.
Толпа взвыла.
– Сдаешься? – просипел Конан‑Разрушитель, угрожая мечом обезоруженному Конану‑Варвару.
– Черта с два! – ответил Конан‑Варвар, отшвырнул в сторону обломок меча, пнул Конана‑Разрушителя в колено и обеими руками схватился за руку противника, держащую меч.
Конан‑Разрушитель ударил Конана‑Варвара в лицо левым кулаком и разбил ему обе губы. Но Конан‑Варвар не выпустил руку противника из захвата, а вывернул ее резким рывком – так, что затрещали кости, и меч выпал из ослабевших пальцев Конана‑Разрушителя. Конан‑Варвар на лету поймал меч за рукоять и с разворота, одним взмахом, снес Конану‑Разрушителю полголовы.
9
Панихида должна была начаться в одиннадцать часов. Егор пришел за пять минут до назначенного времени. Лена увязалась с ним, хоть он и пытался ее отговорить: похороны – вещь такая… психологически тяжелая.
Черного костюма в гардеробе Егора не нашлось, да и жарко было бы нынче в черном костюме, поэтому Егор просто оделся строже, чем обычно, сменив привычные джинсы и клетчатую рубаху, на темные брюки и белую рубашку. Еще он повязал галстук.
Лена, понятное дело, одета была точно так же, как и накануне.
Возле дома, в котором жили родители Дениса Брагина, собралось уже довольно много народу. Из присутствующих, которые были постарше, Егор почти никого не знал, только мать Дениса да его старшую сестру. Из тех же, кто были помоложе, Егор знал почти всех – в основном, по художке.
Ленька был уже здесь, он подошел первым и оменявшись с Леной напряженно‑безразличными приветствиями, сказал Егору:
– Я уж думал, что ты не придешь.
– Почему это? – спросил Егор. – Разве я опоздал?
– Да нет…
Со скрипом открылась дверь подъезда, и вышел отец Дениса. Егор едва его узнал – Брагин‑старший так сильно постарел с тех пор, как они встречались в последний раз; было это на дне рождения Дениса, почти год назад…
Отец Дениса поправил два стоявших на асфальте табурета, подравнял их и обернулся ко вновь открывшейся двери. Оттуда четверо мужиков, покряхтывая от напряжения, вынесли гроб и поставили его на табуреты.
Егор увидел лицо Дениса – желтоватое, словно восковое – и вспомнил другое его лицо, на милицейской фотографии, искаженное, изуродованное смертью. Ему стало нехорошо. Тогда Егор закрыл глаза и стал вспоминать Дениса живым, как они познакомились на первом курсе, как Денис принес ему книжку Толкина, сказав: Вещь! Прочти обязательно, – как…
Завыли‑заголосили непременные в таких случаях темные старухи. От их тоскливого воя мороз шел по коже.
Плакальщицы, – подумал Егор неприязненно. – Баньши.
Он открыл глаза.
Мать Дениса плакала навзрыд, некрасиво кривя красивое лицо. Отец Дениса неуклюже пытался ее успокоить. Потом замолчал.
Многие из женщин – и постарше, и молодые – плакали.
Егор взглянул в лицо стоявшей рядом Лены. Ее глаза были сухи, но губы ее были плотно сжаты в тонкую линию. Егор снова пожалел, что уступил и согласился взять ее с собой.
Потом разные люди говорили разные слова – вроде бы обязательные, но, на самом деле, никому не нужные.
А Егор стоял и спрашивал себя, почему он не чувствует никакой скорби или печали – ничего, только усталость и желание, чтобы все поскорее заканчивалось.
Егор еще раз окинул взглядом присутствующих на панихиде – и уцепился за лицо, которое никак не ожидал здесь увидеть. Ему просто не полагалось здесь быть. Но он пришел. Длинноволосый кассир из магазина японской аудио‑видеотехники.
– Вот ведь гад, – сказал Егор вполголоса.
Ленька, однако, услышал и обернулся, удивленный неподходящими для похорон словами Егора.
– Кто?
– Да ван тот, длинноволосый. – Егор на какое‑то мгновение отвлекся на Леньку, а когда снова посмотрел в прежнем направлении, то уже не увидел там доморощенного самурая.
– Где? – спросил Ленька, вертя головой. – Который?
– Смылся, – сказал Егор с досадой. – Сволочь.
На них стали коситься стоявшие рядом люди.
– Не ругайся, – шепнула Егору Лена. – Ты же на похоронах.
Заиграл оркестр. Не та сиплая и фальшивая команда спившихся лабухов, что кочует с одних похорон на другие, а свои же, знакомые ребята из музыкального училища. Они не играли похоронный марш, их мелодия была негромкая, печальная и по‑настоящему красивая. Егор ощутил холодок под сердцем и ком в горле.
Четверо носильщиков снова взяли на руки гроб, занесли его в автобус, приспособленный под катафалк. Рядом стоял еще один автобус, и в него стали садиться люди. Далеко не все захотели поехать на кладбище, видимо, сочтя исполненным свой последний долг перед усопшим.
Егор заколебался. Ему, откровенно говоря, тоже не хотелось ехать на кладбище, но он вроде как должен был присутствовать до самого конца.
Он посмотрел на Лену.
– Я не поеду, – ответила она на его невысказанный вопрос. – Прости, но я что‑то не очень хорошо себя чувствую. Пожалуй, вернусь в общежитие.
А отец Дениса, стоявший у дверей автобуса, спросил:
– Егор, ты едешь?
– Я должен поехать, – сказал Егор Лене. – Извини, что я не могу тебя проводить. – Он повернулся к Леньке. – Присмотри, чтобы все было в порядке. – И снова Лене, извиняющимся тоном: – Я должен.
До кладбища ехали почти полчаса, оно было за городом. На краю деревеньки в полтора десятка домов на холме стояла старая ветхая церквушка, и здесь же, внутри покосившейся ограды, погост.
– Дедушка с бабушкой тута лежат. Теперя, вот, и Денис, – сказала низенькая полная женщина, смутно знакомая Егору. Кажется, Денису она приходилась теткой. – Ничего, место хорошее, сухое… – Словно про новую квартиру говорила. Егор скрипнул зубами: не все ли равно теперь Денису, где он обретет последний приют?
Из автобуса вынесли гроб и по узеньким дорожкам между старых заросших могил донесли на руках до свежевырытой ямы на дальнем краю кладбища, возле самой ограды.
Произносили последние слова.
– Егор, – шепнул отец Дениса. – Скажи ты.
А что сказать? Егор не знал, но он подошел к гробу.
– Денис, – начал Егор. – Он был…
Горло перехватило. Егор смотрел на холодное восковое лицо лежащего в гробу друга и не мог ничего сказать. Он был – и все. Все. Кому теперь нужны слова?
– Прощай, друг, – тихо сказал Егор и быстро отошел в сторону. Ему хотелось плакать, но плакать он не мог, не умел.
Священник из сельской церкви прочитал молитву за упокой души раба Божия Дениса. Старухи в черных одеждах, похожие на ворон, вторили ему.
Гроб накрыли крышкой; застучали молотки. Женщины снова заплакали. На длинных полотенцах гроб опустили в могилу. Каждый, подходя, бросил по горсти земли. Бросил и Егор. Потом в дело пошли лопаты; те же самые мужики, которые носили гроб и опускали его в могилу, теперь засыпали яму землей. Они орудовали лопатами сноровисто, привычно, и скоро все было кончено. Отец Егора дал им водки.
Вот так, погребли по христианскому обычаю, – подумал Егор, глядя на небо. Есть ли кто‑то там, наверху? И если есть, куда он смотрит?.. Небо было синее‑синее, безоблачное.
С кладбища все выходили тихие, задумчивые. Медленно, чинно расселись по местам в автобусе и поехали обратно в город – на поминки.
Никто не обратил внимания, что и по пути на кладбище, и на пути с кладбища за автобусом, держась в некотором отдалении, неотвязно следовала белая хонда.
На поминки Егор не пошел, сочтя это для себя совершенно излишним. К тому же там пришлось бы пить водку, а он водку не пил ни при каких обстоятельствах. Поэтому, когда автобус остановился возле ресторана, закрытого в этот день на спецобслуживание (читай – поминки), и скорбные люди потянулись из салона автобуса в банкетный зал, Егор постарался незаметно уйти. И ушел.
Домой возвращаться не хотелось. Настроение было не то чтоб совсем поганое, но какое‑то тягостное, глухое, и нужно было найти себе какое‑нибудь занятие, чтобы хоть как‑то отвлечься от этой гнетущей меланхолии.
Чем заняться, чем заняться?
Работой, конечно.
Домой зайти все‑таки пришлось. Егор наскоро перекусил, попил чайку. Потом сменил костюм на повседневные джинсы и рубашку, а еще одни джинсы, совсем заношенные, тертые, все в пятнах намертво присохшей краски и застиранную до бледности спортивную майку положил в пакет. Теперь можно было идти в детский сад.
Времени было без скольки‑то там два. Тихий час.
Егор сильно удивился обнаружив в группе Леньку. Тот занимался откровенно малярной работой – красил верхнюю часть стены на своем участке в ровный голубой цвет.
