Текст книги "Мангуп (СИ)"
Автор книги: Станислав Иродов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
– Я должен это сделать, иначе позор унижения перед глазами той, которую люблю, будет преследовать меня всю жизнь.
– Тогда вставай, иначе тебе придётся побеждать его лишь в своих снах.
– Ты умеешь убеждать. Больше я валяться в постели не буду. Ищи мне фейхтмейстеров. А Софию постараюсь изгнать из своего сердца.
На следующий день Тео принёс Александру рукописные копии книг – «Учебник по фехтованию» Отто и Лихтенауэра, написанную в 1389 году, и «Готские кодексы» знаменитого фехтовальщика Ганса Талхоффера 1467 года. Для себя он купил книгу «Юноша», которую Жан де Бюэй, «лев границ», написал в возрасте шестидесяти лет, чтобы подытожить свой немалый боевой опыт. Александр с интересом взял книги в руки, а через несколько дней из тренировочного зала с утра до вечера стали доноситься стуки тренировочных затупленных мечей и жалобные вопли Василия, на котором Александр отрабатывал приёмы боя.
После каждой тренировки Василий, кряхтя и жалобно скуля, выползал из тренировочного зала, во весь голос кляня тот день, когда согласился быть слугой такого неуёмного господина.
Александр, разрумяненный, снимал с себя специально для этой цели купленный тренировочный доспех, пил воду, и опять с жадностью впивался в страницы учебников.
– Не стони, Василий. За твои синяки тебе недурно платят. Зато, теперь княжич при деле. Не валяется с утра до вечера в постели, и не ноет о своей разбитой любви,– попытался как-то утешить Василия Тео.
– Княжич во время тренировки так входит в раж, что я боюсь получить серьёзное увечье, и тогда никакими деньгами потерю здоровья не компенсируешь.
– Ты прав. Я сейчас переговорю с Александром,– сказал Тео, и подошёл к Александру.
– Княжич, может, тебе купить раба?
– Зачем мне раб? У меня есть Василий. Традиция нашей семьи – не иметь рабов.
– Но ведь Василий свободный человек, и совсем не обязан терпеть каждый день побои от твоего меча.
– Когда я был твоим оруженосцем, ты не жалел меня: избивал на тренировках и мечом и кулаками, и просто ногами. А Василий притворяется, что ему больно. Он просто плут и хочет побольше вытянуть из меня дукатов.
– Пусть так, но ты, всё же, будь с ним осторожнее, не порань его. Я за все годы твоей у меня службы не сломал тебе ни единой косточки.
– Но уж синяков и шишек наставил мне тысячи. Ладно, постараюсь сдерживать свою черкесскую половину. А ты поторопись с тренером по фехтованию, тогда и Василий останется цел.
Через неделю, когда дожди, наконец, закончились, и над черепичными крышами Риальто поднялось весеннее солнце, прибыл посланник, который принёс приглашение княжичу Александру от Анны Нотарас.
На следующий день ближе к вечеру Александр, в чёрном бархатном пурпуэне, украшенном серебряным шитьём, с тёмно-красным воротником, в высоких ботинках со скруглёнными носами по моде Венеции, обтягивающих шоссах тёмно красного цвета и маленькой чёрной бархатной шапочке, сел в гондолу.
Гондольер опустил весло в воду, и покрытая чёрным лаком гондола заскользила по узким каналам под высокими арочными мостками, и, наконец, выплыла в Большой канал, смешалась с сотнями других гондол, лодок и маленьких судов.
Свежий ветер с Адриатики, минуя низкие отмели Лидо, трепал тёмные кудри гондольера и доносил опьяняющий запах моря.
Дом Анны Нотарас выходил своим фасадом на Большой канал. Через открытые узкие ворота, украшенные кованой позолоченной решёткой, гондола вплыла внутрь дома и причалила к гранитным ступеням внутреннего дворика, посреди которого находился колодец с резными мраморными барельефами.
Хозяйка дома встречала гостя в плиссированном платье из бархата и парчи, украшенном кружевами punta in aria – дырками в воздухе – творением мастериц с венецианского острова Бурано, с «саксонским» воротником и со шнуровкой, под которой видна была рубашка набивного ситца с индийским узором.
Она стояла среди колонн из итальянского мрамора возле конной статуи воина в доспехах. Потемневшая бронза памятника подчёркивала мужественность и мощь сидящего на коне мужа с опущенным копьём в руке. Лицо всадника показалось Александру знакомым.
– Здравствуйте, Анна. Вы встречаете меня вместе со своим отцом?
– Здравствуйте, Александр. Как Вы догадались? Это действительно мой отец. Его изваял Донателло по картине, изображавшей отца при жизни.
– Ваше лицо очень похоже на лицо статуи. Насколько я знаю, Донателло – величайший скульптор, работающий во Флоренции и Падуе. Он заново открыл законы античной скульптуры – хиазм – постановка фигуры так, чтобы она опиралась на одну ногу, один из первых добивался перспективы в своих творениях. Я собираюсь съездить во Флоренцию, чтобы посмотреть его знаменитую скульптуру Давида – первое обнажённое мужское тело современности после античного периода. Впрочем, Флоренция богата сокровищами искусства. Хотя бы, архитектура Филлипо Брунеллески, картины Мазаччо, Уччёлло.
– Донателло – Донато ди Николло ди Бетто Барди умер пять лет назад. Он посвятил свою жизнь возрождению античной скульптуры. По его полному имени ясно, что он приходится родственником моему хорошему другу Джованни Барди, в гостях у которого мы с Вами познакомились. Кстати, в Падую теперь можете не ездить: памятник кондотьеру Гаттамелате, работы Донателло, очень похож на конную статую моего отца. По крайней мере, конь один и тот же, да и фигуры всадников почти идентичны. Я заказала статую сразу после падения Константинополя и гибели отца.
– А как же отделанный Донателло собор святого Антония в Падуе с бронзовым распятием Христа и самым большим Алтарём: бронзовая Мария с младенцем, шесть святых, рельефы положения во гроб? А ещё творения великого Джотто? Разве можно пропустить в жизни такой шанс?
– Вы хорошо подготовились к путешествию в Италию. Или искусство – Ваше увлечение?
– К сожалению, я очень мало видел, и мои знания основаны на картинках – репродукциях, которых много в княжеском дворце Феодоро. Только мечтаю посмотреть весь мир. Княжество Феодоро расположено на отшибе Европы, и мы, феодориты, знакомы лишь с искусством Византии. В конце прошлого века замечательный художник Феофан расписал несколько наших храмов. До этого, как я знаю, он работал в Константинополе и Галате, где расписал более четырёх десятков храмов. Потом жил в Каффе, работал в Феодоро, а уже от нас уехал в Москву, где получил прозвище Феофан Грек. Там он трудился над убранством Успенского и Благовещенского соборов Московского Кремля вместе с русским художником Николаем Рублёвым. Его роспись – самое замечательное произведение искусства, которое украшает нашу страну. Но я не могу сказать, что искусство – моё увлечение. Я увлекаюсь сразу всем: искусством боя, архитектурой, лошадьми, оружием. Кстати, поэтому мечтаю попасть в Милан, чтобы посмотреть и, возможно, заказать мастеру знаменитый миланский доспех. А ещё мне нравятся красивые женщины. Такие как Вы.
– Это просто лесть, уважаемый граф. Кстати, здесь прохладно, поднимемся в дом,– предложила Анна.
По узкой мраморной лестнице они поднялись на верхний этаж и вошли в одну из комнат. На стенах висели картины итальянских художников. Александр узнал Якопо Беллини, его сыновей Джентиле и Джованни, потому что уже встречал их картины: бесконечные мадонны с младенцами.
Широкие окна впускали много света. Везде росли фиалки в мраморных вазонах. Было тепло и уютно. Мебели мало: несколько кресел и стол из Болоньи с точёными ножками, украшенный позолоченными шляпками гвоздей. Вдоль стены стояла скамья – ларь, обрамлённый пилястрами, затемнённого орехового дерева с высоким ступенчатым цоколем, рельефными украшениями из позолоченного левкаса, отделанный живописью – видами итальянских городов. Возле окна – аналой для чтения с изумительной резьбой и необыкновенным орнаментом. А рядом на полке лежали греческие книги: "Хроника" Георгия Амартова, "Минологий" Симеона Метафраста, украшенный драгоценной живописью труд Дионисия Ареопагита, и гимны Дамаскина. Рядом с ними "Тайная история" Прокопия Кесарийского, произведения Платона и его последователя Плотина. На других полках стояли «Божественная комедия» Алигьери Данте 1472 года издания, Сонеты и канцоны – Canzoniere Франческо Петрарки, «Декамерон» Джованни Бокаччо и много других произведений на итальянском языке и латыни. Александр с изумлением взял в руку одну из книг, писанную странными, никогда им не виданными буквами, и спросил Анну:
– Кто умудрился написать книгу таким странным почерком?
– Это печатная книга. Недавно в Венеции начала работать первая типография. Книги теперь не пишут от руки, а производят оттиск с шаблона, покрытого краской. Процесс ещё не совершенен, но будущее за книгопечатанием. Это откроет книгу для простого народа, которому ныне она недоступна.
Александр поставил книгу на полку и осмотрел помещение. Он впервые видел комнату, столь богато украшенную. На небольших столиках стояли удивительные творения муранских стеклодувов.
– Я никогда не видел ничего подобного. Что это?– спросил Александр, указывая на орнамент аналоя.
– Это интарсия – деревянная инкрустация. Только сейчас появились мастера, способные сделать такую прелесть. Как видите, я тоже неравнодушна к красоте.
Анна покраснела и рассмеялась.
Александр мгновенно понял причину:
– Я ни в коем случае не отношу Ваши слова на свой счёт, тем более что, насколько я знаю, женщины в последнюю очередь обращают внимание на красоту мужчины.
– Это так, но при разнице лет как у нас с Вами, всё обстоит несколько иначе. Садитесь,– указала она на одно из кресел.
– Вы кокетничаете своим возрастом, Анна. Я совсем не считаю, что Вы настолько старше меня. Я не знаю, сколько Вам лет, но думаю, что мы почти однолетки.
– Когда я покидала Константинополь в 1453 году накануне нападения турок, то была влюблена в одного господина. Джованни Барди – его сын от первого брака. Нашему сыну уже могло быть восемнадцать лет. А Вам тогда было годика четыре.
– Значит, и Вам тоже. Разве в четыре года нельзя влюбиться? Можно даже выйти замуж. Вот только сына родить…. О таком я не слышал. Наверно, Вы слегка преувеличиваете. Из-за этой любви Вы живёте одна?
Анна поджала губы, помолчала немного и утвердительно кивнула.
– Иоханес Анхелос был казнён султаном Мехмедом. Для меня его гибель стала травмой на всю жизнь. Он не пожелал спастись, хотя мог. Предпочёл погибнуть вместе с городом. Султан приказал вскрыть вены на его ногах, потому что Анхелос был сыном кесаря, а кесари рождаются в красных сапожках. Анхелос умер, истекая кровью, которая смешалась с кровью шестидесяти тысяч жертв резни, устроенной турками в Константинополе.
– Какая странная смерть. У Мехмеда богатая фантазия. Я слышал, что его мать христианка из Сербии.
Анна промолчала и перевела разговор.
– Константинополь пал, потому что слишком незначительны были силы защитников по сравнению с огромной армией султана. А ещё потому, что его время закончилось. Город так никогда и не смог оправиться от предательского захвата и разрушения его крестоносцами при непосредственном участии Венеции в 1204 году.
– Я знаю подробности героической обороны Константинополя, потому что в юности был оруженосцем, согласно рыцарской традиции, а сейчас являюсь другом одного из защитников города.
– И кто же этот герой?
– Мой лучший друг барон Теодорик Вельц, которого Вы видели со мной на балу. Ему было восемнадцать лет, когда он во главе небольшого отряда феодоритов сражался на стенах Константинополя под командованием родственника императора Феофила Палеолога, и после падения города с остатками своего отряда ушёл вместе с генуэзцами.
– Теперь я очень сожалею, что пригласила только Вас без Вашего друга. Надеюсь, это исправимо. Совсем скоро, на Вознесение, большой праздник – Festa della Sense – Венчание с морем. Приглашаю вас обоих провести его вместе со мной. Я заеду за вами с утра на гондоле, как только прозвучит выстрел из пушки. Вы не возражаете?
– Мы оба будем чрезвычайно счастливы, Анна.
В дверях появился слуга в бело-голубом облачении и поклонился Анне.
– Не желаете со мной отужинать, граф?– спросила Анна.
– С радостью, Анна.
Уже смеркалось. В обеденном зале горели свечи. Анна подвела Александра к столу:
– Я не знаю Ваших пристрастий, граф, но думаю, что мясо каждому мужчине по вкусу. Сoppiette по-римски – обваленная в фенхеле жареная телятина. Если Вам не хочется телятины, то можете попробовать журавля в печёночном соусе со специями. Ну и, наконец, чисто Венецианское блюдо: рыба в кисло-сладком соусе с изюмом и сливами. Не стесняйтесь, граф!
– А это вода?– спросил Александр, указывая на сосуд муранского стекла с прозрачной жидкостью.
– Нет, это пьётся вместо вина, но не на десерт, а перед едой. Очень крепкий, мужской напиток. Некоторые называют его граппа. Попробуйте, граф, возможно, Вам понравится. Граппа – дистиллят из выжимок винограда.
Слуга наполнил бокал. Александр отпил из бокала, поперхнулся и закашлялся. Слёзы выступили у него на глазах. Анна весело рассмеялась.
– Это покушение на мою жизнь,– еле выговорил Александр, вытирая слёзы.
– Нет, Вы ещё не мужчина, Вы мальчик, Александр. Возьмите мой платочек, а то Ваши слёзки растрогают меня, и я сама заплачу вместе с Вами, – весело издевалась над ним Анна.
– Вы коварная, язвительная, жестокая и очень обольстительная женщина,– сказал Александр, взял протянутый платочек и приложил его к своему лицу. Вдохнул запах гиацинтов. Его сердце забилось, и смеющееся, раскрасневшееся лицо Анны показалось ему удивительно прекрасным и юным. – А Ваш платочек – это просто средство обольщения и устоять перед ним невозможно.
Она расхохоталась, уже не сдерживаясь:
– Граппа очень быстро делает своё дело. Вы уже совсем не робкий мальчик. А очень даже искушённый и хитрый мальчуган.
Она протянула руку за платочком, но Александр поймал её и стал целовать. Страстно, жадно. Анна махнула другой рукой, и слуга в бело-голубом одеянии поклонившись, вышел из комнаты. Осторожно и робко провела Анна рукой по волосам Александра, чуть лаская и отталкивая его одновременно.
– Нет, нет! Продолжим наш ужин. Попробуйте телятину. Земная пища для нас, земных созданий. А ещё Вы не должны пренебрегать журавлём. Это удивительное блюдо. Журавль спустился к нам с небес. Там живёт Бог. И журавль тоже небожитель. А рыба? Вы когда-нибудь ели такую чудесную рыбу? Посланница мрачных морских глубин. Съешьте рыбу, и Вы познаете другой, почти нереальный мир. Этот мир не видели глаза живого человека. Только мертвец может заглянуть в чёрную, кромешную, как ад, бездну. И вдруг, из неведомых глубин перед вами на столе удивительная рыба. Разве это не чудо? А впереди.… Впереди нас ждёт парадиз. Впереди нас ждут апельсины. Сладкие фрукты. Райские плоды. Таких плодов не бывает в Вашей северной стране. Не может их там быть! Ваша чудесная страна, наследница Великой империи. Но нет там таких апельсинов. Просто нет, потому что рай совсем в другом месте…. Перед Вами на этом столе земля, воздух, глубины морей и рай. У каждого человека всегда есть выбор. Выбирайте, же, Александр.
Она говорила и говорила какую-то чепуху, а его губы поднимались всё выше и выше по её руке. Уже он целует ей плечо, подмышку... Наконец, она не выдержала, вскочила и резко оттолкнула Александра.
– Не надо! Я совсем не готова к такому повороту событий. Вы слишком юный и нетерпеливый мальчик. Может быть, когда-нибудь…
Александр сел на своё место. Его щёки горели. Рот пересох. Трещали восковые свечи в канделябрах. Ночь за широкими венецианскими окнами опустилась на город. Ярко горел маяк на кампаниле у собора Святого Марка.
– Простите меня, Анна. Сдержаться при таком обольщении просто невозможно. И Вы должны оценить мои героические усилия.
– Я ценю, что Вы можете остановиться и взять себя в руки. Могу только Вас утешить: мне самой это далось нелегко. Но так должно быть.
– Почему?
– Потому что есть Бог. Есть грех. Есть человеческий стыд и рассудок.
– Хотелось бы взмахнуть волшебной палочкой, чтобы исчезли все эти надуманные преграды между нами. А грешить необходимо: не согрешишь – не покаешься. Не покаешься – не спасёшься.
– Очень утилитарное понимание веры. Не для того нужна вера, чтобы спастись, а для того, чтобы оставаться человеком и не превратиться в животное.
– Вы, Анна, рассуждаете как атеист.
– Я православная. Уже двадцать лет живу среди католиков. Или они или мы не правы. Если вспомнить о мусульманах, иудеях, то получается, что только малая часть людей на Земле будут спасены, ибо только их вера истинна. Но этого не может быть. Не могут миллионы людей неправильно верить в Бога. Значит, или Богу безразлично, как ему поклоняются, или его вообще не существует. Нынешние христианские Церкви – творения не божественные. Их основные догматы, символы веры (из-за которых произошло разделение церквей) созданы не богом, а собраниями попов – Соборами. Даже апостольский символ веры создан не богом, а собраниями апостолов, а уж Никейский Собор и все последующие лишь усугубили отход христианства от истинного божественного учения. Иисус символа веры не создавал! Попы его создали, а потом убивали тех, кто был с ними не согласен, чем и породили разделение верующих на десятки, сотни церквей и сект. Они разрушили единую Божескую Церковь, разделили верующих – божьих овец на большие и малые стада, уничтожили единую Веру. Как пример – проблема филиокве, которую они возвели в ранг высшей ценности христианства, будто заумная проблема исходящего Духа имеет реальное значение для веры. Поэтому, многочисленные Церкви – творения не божественные, а человеческие, а так как все люди по вере грешны, то творения грешников – греховные, дьявольские.
– Я восхищаюсь Вами, Анна. Впервые вижу женщину, способную на анализ религиозного мировоззрения. Но Вы не боитесь инквизиции? Говорят, в Венеции даже у стен есть уши. Не зря же на каждом углу торчит разинутая каменная пасть для доносов.
– У моих стен ушей нет. Все мои слуги приехали со мной из Константинополя. Их отцы и деды служили нашей семье. Мне они верны абсолютно. Я о них забочусь и ими дорожу. Кроме того, инквизиция существует для нас, патрициев, а не против нас. Я ещё не слышала ни об одном высокородном патриции, осуждённом инквизицией, по крайней мере, здесь, в Венеции. Более того, я знаю, что очень многие из высокопоставленных сановников Венеции разделяют мои мысли. Это только, кажется, что все вокруг религиозны. Люди молчат и делятся своими мыслями далеко не с каждым встречным. Просто Вам я доверяю. Ваши глаза, твои глаза,– перешла она на доверительный тон, – лучшая порука твоего молчания. После христианизации, и, как результат, падения Рима, настали тёмные века христианства, и только сейчас, в 15 веке, когда опять атеизм стал завоёвывать сердца людей, начала возрождаться культура, искусство, наука. Мы живём в век возрождения.
– Тогда зачем ты, атеистка, мне говорила о Боге, о грехе?
– У каждого свой Бог, своё понимание собственного места в мире. Грех не перед Богом. Перед собой. Внутренняя чистота, порядочность – лучший анализатор нашего поведения. Они-то и подсказывают человеку, что есть грех. Ложиться в постель при первом знакомстве, без любви, только по желанию плоти – самый настоящий грех.
– Что есть любовь? Совсем недавно мне казалось, я влюблён. Но у неё появился другой, и она мне стала почти отвратительна.
– Бессмысленно объяснять, что такое любовь. Каждый знает, когда любовь приходит. Главное, что между мной и тобой её, увы, нет.
– Не будь, Анна, так пессимистична. Ещё несколько встреч, и кто знает? Ты мне очень, очень нравишься. Я почти теряю голову. И только правила приличия и позднее время вынуждают меня откланяться. Твой ужин был великолепен. Твоя граппа удивительна. Твои апельсины действительно райские фрукты. А твои руки и глаза будут сниться мне всю ночь. Со мной останется аромат гиацинтов, и я не посмею умываться, пока не исчезнет этот запах. Буду хранить его на своём лице до следующего свидания. Очень надеюсь на скорую встречу с тобой.
– Только не приходи на праздник замарашкой. На церемонии венчания с морем все, как правило, без масок. Грязь на твоём лице может кому-то показаться неуважением к жениху, дожу Венеции, а значит и к самой Королеве Адриатики, улыбнулась Анна.
Они подошли к ступеням причала. Чёрная гондола с гондольером на корме блестела при свете фонарей.
– До свидания, Анна. Хочу тебе сказать, что мы с тобой удивительно похожи. Когда ты произносишь слова, мне кажется, что это делаю я. Наверно, если заглянуть в далёкое прошлое, то между нами есть родственные связи. Моя семья, как тебе известно, имеет глубокие корни в Константинополе. Но родство душ – не пустые слова. Именно ты – мой душевный близнец.
– Спасибо за льстивые речи и приятный вечер. До свидания, Александр!
– До свидания, Анна!
Гондола тихо плыла по чёрной блестящей воде Большого канала. Как светляки на её поверхности качались фонари многочисленных гондол и маленьких судов. Крупные нефы и галеры чёрными махинами темнели возле низких причалов. Их палубы освещали тусклые фонари, и вахтенные матросы перекликались в ночной темноте. На берегу кипела жизнь. Из таверн доносилась музыка, громкие пьяные крики. Пели тут и там гондольеры. Площадь святого Марка была ярко освещена лампами и факелами. Под кампанилой с огнём маяка на её вершине, по-прежнему торговали вином.
Ещё один день пролетел вдали от Родины. Родная Таврида, Готия! Она снится почти каждую ночь. Чем дальше от её берегов, тем сильнее ностальгия. Даже в пахнущем гниющими водорослями воздухе Венеции Александру чудился аромат свежего морского дыхания Верхнего Понта, впитавшего запахи роскошного букета целебных трав и цветов Мангупа.
В праздничный день, после того, как из далёкого Арсенала донёсся пушечный выстрел, к маленькому причалу у дома, снимаемого друзьями, причалила богато украшенная позолотой и резьбой гондола. Александр и Тео, одетые в праздничные одежды, вышли из дома, и, поклонившись Анне, сошли в гондолу, сели напротив неё на оббитую красным бархатом скамью.
– Граф, ты обещал не умываться, но не говорил, что придёшь с синяком под глазом. Неужели, какой-то пьяный морячок в таверне сумел достать такому гиганту до глаза?
Александр сокрушённо покачал головой, а Тео рассмеялся и пояснил:
– Княжич нанял несколько фейхмейстеров и стал обращаться с ними так же бесцеремонно, как с Василием, нашим слугой. Вот один из них, тренер по рукопашному бою, и дал ему понять кто мастер, а кто ученик.
Гондольер в безупречно белой рубахе опустил весло в воду, и гондола плавно заскользила мимо красных кирпичных фасадов домов, протиснулась под узкими крутыми мостами и вышла на широкую гладь Канала святого Марка.
За ними следовала их собственная гондола с Василием. Живописная картина открылась перед глазами Александра и Тео. Мимо проплывала богато украшенная парадная галера венецианских дожей «Бучинторо» с дожем и сенаторами на борту. За ней многие сотни гондол, «биссоне» – фелюг, лодок и прочих маленьких судов теснились плотной массой от одного берега до другого.
А на берегах праздничная толпа бурно приветствовала процессию.
Балконы и окна выходящих на канал домов были украшены флагами с крылатым львом, цветными ковриками и полотнищами.
Кавалькада судов с «Бучинторо» во главе вышла из канала и прошла до места церемонии у выхода из лагуны. Бракосочетание началось. Патриарх благословил море. Александр подумал, что поражение, которое потерпели венецианцы от турок три года назад в результате морского сражения при Эвбее, и, как результат, потеря этого острова Венецией, совсем не даёт венецианцам право утверждать своё господство над морем.
– Скажи, Анна, кто тут на ком женится? – спросил Тео. – Насколько я знаю, итальянский язык, море – мужчина. Дож – тоже мужчина. Или нет? Неужели, мы попали на голубую свадьбу? Баловники эти венеты.
Анна рассмеялась:
– Венеция совсем недавно была в панике от гомосексуализма, распространившегося из Азии. Так что твоё замечание очень бы не понравилось Совету Десяти. В мрачной тюрьме за Мостом Вздохов люди, произнёсшие и менее крамольные слова, нашли своё последнее пристанище. Сейчас в городе на 200 тысяч населения 11 тысяч проституток. Поэтому, гомосексуализм отступает на второй план. Всё есть в Венеции, кроме собственных идей. Город живёт за счёт посредничества в торговле, проще говоря, спекуляции. А спекулянты ничего не способны придумать, кроме как тупо увеличивать цены на свои сомнительные услуги. Одним из немногих исключений из этого печального правила является идея жениться на море. И не важно, какого он, она, оно рода. Этой единственной своей идеей венеты очень гордятся, и никогда от неё не откажутся.
– Ты не совсем справедлива к венетам, Анна. Ещё они производят чудесное стекло. А бесподобные кружева на твоём платье – тоже творение венецианских кружевниц, так что твои слова ещё меньше понравились бы упомянутому тобой Совету Десяти,– заметил Александр. – А насчёт женитьбы: если венецианцы мужья морю, то кто же тогда турки? Любовники?
Анна опять рассмеялась, но потом посерьёзнела и сказала, понизив голос:
– Вокруг нас действительно слишком много ушей. Купцы и мореходы знают языки, в том числе, греческий. А война с Турцией, которая длится уже который год, только добавляет подозрительности. Наш разговор может иметь нежелательное продолжение.
Они умолкли. В это время дож на корме «Бучинторо» кинул кольцо с драгоценными камнями в воды Адриатики, произнося сакральные слова:
«Мы берем тебя в жены в знак нашей истинной и вечной власти».
Александр с любопытством посмотрел вокруг. Множество гондол сновали возле бортов «Бученторо». Одни были крупные, богато украшенные резьбой, позолотой и драгоценными обивками и принадлежали патрициям, живущим по берегам Большого канала. Другие мелкие, способные протискиваться под многочисленными мостами и мостками. Их владельцы – лавочники, муранские стеклодувы, живущие на окраинах. Большинство гондол чёрного цвета, но некоторые ярко красные, иные зелёные, синие. В гондолах сидели целые семьи с детьми. Знаменитые венецианские красавицы прикрывали лица от посторонних взглядов вуалями. Холостяки кружили на гондолах вокруг прекрасных венецианок в надежде заглянуть под вуаль и привлечь их внимание.
Неожиданно, в соседней гондоле Александр увидел Софию. Она была одна и совсем близко, чуть дальше, чем он мог достать рукой. Только стройный гондольер в белой рубашке недвижимым изваянием застыл на корме её гондолы.
Зелёными, как воды лагуны, глазами, София смотрела на церемонию, и казалась совершенно увлечённой происходящим. Но потом, словно почувствовав взгляд Александра, она медленно повернула голову, и их взгляды встретились. Опять у Александра возникло ощущение, будто в её глазах он видит своё будущее. Или прошлое? Осквернённые храмы, копья минаретов и смерть на политой кровью предков, но теперь уже навеки чужой земле. Он не ужаснулся, а смотрел спокойно, то ли в её глаза, то ли в вечность, как смотрит душа, отлетевшая от тела. София взглянула на Анну, подёрнула плечами и дала знак гондольеру. Медленно опустилось в воду весло, и гондола величаво, словно чёрный лебедь, поплыла по зеркальной глади моря, исчезая среди тысяч других гондол.
Александр кивнул головой Василию, и тут же гондола Василия рванулась в погоню за Софией, оставляя за собой, вспенённый веслом, кружащийся в мелких водоворотах, след на воде.
После церемонии бракосочетания начались гонки на гондолах и прочих мелких судах, но княжич не замечал происходящего, даже не поддерживал разговор между Анной и Тео.
– Александр,– обратилась Анна к нему. – Сейчас, после гонок гондол, все поедут продолжать празднество на Лидо, но я приглашаю вас с Теодориком ко мне на праздничный ужин. Ты не против?
– Прости, Анна, но Тео один составит тебе компанию, если не возражаешь.
Чтобы не портить Тео и Анне праздник, Александр старался быть весёлым и остроумным, но у него в душе прорастала дремучая тоска. Гондольер доставил его прямо к порогу дома. Княжич вышел, а Теодорик шутливо помахал ему вслед рукой, сидя на лавочке рядом с Анной.
Прошло несколько дней. Опять Тео где-то пропадал. Александр по лицу друга догадывался, что на этот раз всё намного серьёзнее. Видно, между Теодориком и Анной возникла какая-то связь. Но задавать вопросы другу он не стал.
Василий выполнял задание княжича, и Александр всё чаще один гулял по городу. Шпагу он с собой не брал, но на всякий случай за голенищем сапога прятал тонкий генуэзский нож.
Как-то под вечер он шёл по берегу маленького, неизвестного ему ранее канала. Внезапно, ему показалось, что кто-то следит за ним. Он остановился, облокотился на паперть, и украдкой оглянулся. Человек, шедший за ним, тоже остановился, поправляя одежду. Сомнений почти не осталось. Но кто это? Неужели, София тоже приставила к нему своего слугу? Александр зашёл в ближайшую таверну и сел у окна. Незнакомец вошёл следом, и сел за соседний столик. По внешнему виду незнакомца Александр сразу определил, что это чей-то слуга. Опять мелькнула догадка: София! Княжичу очень захотелось хотя бы с кем-то поговорить о Софии. Он поднялся и пересел за стол незнакомца.
– Ты следишь за мной?– спросил он по-итальянски.
Незнакомец смутился:
– Что ты, господин? Я вижу тебя в первый раз.
– Следишь. Я знаю. И даже знаю, кто тебя послал.
– Кто?
– Имя твоей госпожи София. Я угадал?
– Ну,… ты ошибаешься, господин,– неуверенно ответил незнакомец.
– Понимаю. Конечно, признаваться тебе никак нельзя. Если бы мой Василий признался Софии, что я его послал за ней шпионить, то ему бы точно от меня досталось.
Подошёл официант. Александр заказал две кружки сухого вина и сыр.
– Выпьешь со мной?
– Почему бы не выпить, если господин угощает,– ответил незнакомец.
– Моё имя ты, конечно, знаешь. Позволь полюбопытствовать, как мне называть тебя?
– Зачем меня называть, господин? Никто меня по имени и не называет. Кличут: «Эй, ты!».
– Неужели София не знает своих слуг по именам?
– Скорее, не хочет знать,– сказал незнакомец.
– Ты впервые признался, что являешься слугой Софии. Я ведь сразу догадался! Но неужели София так бессердечна к слугам?
