355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Иродов » Мангуп (СИ) » Текст книги (страница 28)
Мангуп (СИ)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 13:29

Текст книги "Мангуп (СИ)"


Автор книги: Станислав Иродов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

– Есть,– сказал Сидериди Виссарион. Если мы перекроем Главные ворота, то турки будут вынуждены биться до конца, чтобы не погибнуть. Может, лучше оставить им пути отхода, чтобы они прельстились возможностью спастись и бежали вон из города?

– Я не хочу, чтобы враги бежали. Ибо тогда они снова нападут. Я хочу, уничтожить всех захватчиков, пришедших на нашу землю. Кроме того, по дороге через Главные ворота к туркам может прийти помощь, ведь сейчас далеко не все турецкие войска находятся в городе,– ответил Александр.

– Мы не сможем уничтожить всех турок в городе,– возразил Теодорик. – Просто, у нас не хватит сил. Чуть больше тысячи воинов, считая войска Кириакоса, против многих тысяч – это безумство. Нас спасёт только паника врага, во что я слабо верю. Но и в панике зверь должен видеть, куда бежать, иначе, он попросту опасен.

– За нами внезапность, готовность, яростное отчаяние. За нами наши семьи, наша родная земля. Я верю в феодоритов, верю, что они будут сражаться как львы. Иначе, этот народ не достоин жить на Земле, не достоин святого Феодора, в честь которого назван наш город. А турки… пусть прыгают со стен, да хоть в пропасть, если желают спастись.

Стратиги молчали. Князь приказал всем разойтись, после чего остался лишь Теодорик и мужчины из княжеской семьи.

– Александр, под твоим руководством мы уже потеряли армию, потеряли город, а скоро потеряем Цитадель и собственные жизни. Не пора ли тебе успокоиться и передать власть более разумному, более уравновешенному члену семьи, хотя бы Николаю?– спросил двоюродный брат Павел.

– Я действительно виноват в том, что слишком доверял элите Феодоро, всем этим архонтам: теоретикам, которые никогда не нюхали войны, не видели крови, и не знают что такое реальное сражение. Надо было разрушить всю военную иерархию Феодоро, поставить во главе Теодорика Вельца и действовать так, как мне подсказывает сердце. По существу, Военный совет перед решающим сражением отстранил от руководства единственного военачальника, который был способен остановить турецкое нашествие. Потому и погибла наша армия, что во главе её стояли чиновники, купившие себе звания и дослужившиеся до высших постов угодливостью и интригами. Пример – Лесли Агапий. Где он? Я даже не видел его среди рыцарей, защищавших город. Я вынужден и сейчас поручать руководство войсками людям, которых не знаю, которым не доверяю, и которые – полные профаны в военных действиях. Я не знаю, кто такой Арваниди Кириакос, Сидериди Виссарион. Кто видел их в бою? Я – нет. Исключение – соратники Тео по обороне Константинополя: Канделаки Фотис, Спаи Илья, царствие ему небесное! И ещё: максимально защищённое пространство Феодоро породило слабость армии феодоритов. Безопасность расслабляет, ибо лучшие стены – это живые стены. Вот и все причины наших поражений.

– А как ты оправдаешься за то, что османы ворвались в город? Попался на уловку турок и помчался неизвестно куда, собрав вокруг себя всю элиту города, а потом, столкнувшись лоб в лоб с турками, позорно бежал к городским воротам, привёз турок в город на собственных плечах. И кто в этом виноват?

Александр опустил голову. Он молчал. Потом пробормотал:

– Нельзя было топотириту города Сидериди Виссариону открывать ворота. Из удирающей плотной толпы городской элиты вырваться было невозможно, и только запертые ворота могли бы их остановить. Если бы ворота оказались закрытыми, а сверху на головы турок обрушились камни и стрелы, османы никогда не ворвались в город.

– И кто осмелится закрыть ворота перед собственным князем? Ты понимаешь, что это невозможно, недопустимо, что за такой поступок – неотвратимая смерть? Просто, ты пытаешься собственную вину переложить на плечи окружающих. Уж лучше, пусть бы нами правил еврей Тихон.

Александр посмотрел на Павла, и ярость мрачным огнём полыхнула в его серых глазах.

– Ладно, Павел, успокойся,– сказал Николай. – Всего не предусмотришь. Каждый человек совершает ошибки, и наш молодой князь – не исключение. Но какой у нас выход? Если бы Александр сейчас передал власть мне, я бы принял точно такое же решение: атаковать ночью. Это наш единственный шанс на спасение. Предлагаю пойти в храм, помолиться Богу, чтобы всё у нас получилось. Впереди пост, Рождество, так что не надо ссориться.

Перед ночным боем войскам разрешили немного поспать не раздеваясь. Александр и сам прилёг на сундуке, стоявшем у наружной стены Цитадели. Вместе с ним в комнате на верхнем этаже, подстелив солому на каменный пол, спали Теодорик, Сидериди Виссарион и Георгий Мораки. В полночь все проснулись от шума боя. Подбежали к единственной амбразуре. Тяжёлые тучи бежали по небу, и когда они совсем закрывали звёзды, не было видно ничего.

– Кажется, идёт бой у стены в Банном овраге,– предположил  Мораки.

– Если османы напали на Кириакоса, то нам надо срочно выступать, ударить османам в тыл. Поднимай людей, Тео! Бьём по намеченному плану, но со сдвигом по времени,– скомандовал Александр.

Князь сошёл вниз и направился к круглой башне на самом мысу, где расположилась его семья. София вместе с мамой князя находилась в маленькой комнате на самом верху башни. Женщины не спали, и при свете свечей София пеленала младенца возле котелка с углями, стоявшего на сиреневом татарском столике рядом с кроватью.

Александр вошёл в комнату, обнял жену и поцеловал в губы.

– Что там за шум, Саша?– спросила мать.

– Турки напали на западную часть плато. Сейчас выступаем. Надеюсь, нам удастся их победить и вытеснить из города.

– Мы с Софией будем молиться за тебя, Саша. Ты только осторожнее, чтобы не ранили тебя эти османы,– сказала мать.

Александр ещё раз поцеловал Софию, потом мать, снял с себя меховой плащ и набросил его жене на плечи.

– Надень, мне в бою без надобности, а здесь холодно.– Он помолчал. Не волнуйтесь, меня трудно ранить или убить. Я вернусь! Обещаю!

Князь погладил пальцами мягкую розовую ножку сына и спустился с лестницы.

Внизу у подножья башни стояли Павел и Николай с несколькими телохранителями. Свет факелов играл бликами на их доспехах.

– Мы идём с тобой,– сказал Павел.

– Нет, оставайтесь в Цитадели. Несколько мечей ничего не решат, но если что случится со мной, то будет, кому возглавить сопротивление,– ответил Александр. – Командовать обороной Цитадели я поручил Георгию Мораки. Но меня заменяешь ты, Николай.

Изготовившись, стояли воины в длинной колонне. Арка ворот была невысокой, поэтому, концы копий и алебард лежали на плечах впереди стоящих воинов. По команде Мораки стража открыла ворота. Александр с двумя мечами в руках первым выбежал из крепости и бегом устремился в город. Рядом молча бежали его вестиариты. Дороги почти не было видно, но каждый знал её как свои пять пальцев, потому что ходил по ней с раннего детства. Они уже почти достигли первых домов, когда внезапно, прямо им в лицо ударил огонь, и грохот аркебуз оглушительным эхом пронёсся над городом. Александр ощутил мощный толчок в грудь. Пронеслась мысль, что свинцовая пуля, уже, возможно, убила его, но боли он не чувствовал, и постепенно осознал, что всё ещё жив. Миланский доспех выдержал пулю. Почти все вестиариты, бежавшие рядом с ним, упали на припорошенную снегом землю, и бежавшие за ними тоже упали. Александру на миг показалось, что он остался один на всей Земле. Один против сотни дымящихся вражеских стволов. Но в следующее мгновение ярость накатилась как спасительная волна. Александр ворвался в строй аркебузиров, стал рубить с плеча. Его мечи мгновенно почернели от вражеской крови, и в слабом отсвете ночи невидимые чёрные клинки с каждым взмахом находили себе всё новые и новые жертвы. А потом рядом оказался Теодорик. Верный друг, один из самых близких людей на Земле. И два друга, два гиганта рубились рядом, проламывая себе путь среди щуплых османов. Наконец, подбежали другие феодориты. Завязалась смертельная схватка. Лишь сдавленные крики боли, предсмертные хрипы оглашали темноту.

– Янычары,– указал Теодорик на плотную толпу, вытекающую из-за ближайшей усадьбы.

– Это хорошо: пока мы свежие, можно сразиться и с янычарами,– ответил ему князь, срубая очередной тёмный силуэт, возникший на пути его мечей.

И вновь только рубка. Тяжёлая, кровавая, в слабом, отражённом от тонкого снежного покрова свете, на миг обнажаемых тучами звёзд. Но в душе князя где-то странно теплилась радость. Почему радость? Где её истоки? Неужели, от убийств? Неужели, от бесконечных войн его душа настолько очерствела, что убийства доставляют ему приятность? Он поморщился. Что-то непонятное было для него во всём этом. Он помнил, как отвращение к смерти постоянно нарастало в его душе, когда он воевал в Молдове против Раду Красивого. Тогда ему было жаль убивать валахов. А сейчас не жаль. Совершенно! Потому что враги пришли к нему в дом, пришли, чтобы отнять жизнь у его сына, у его матери и жены. От этих мыслей сомнения окончательно исчезли, а осталась одна лишь ненависть, которая впервые за всю жизнь Александра проникла в его душу. Ненависть теперь управляла его совершенным телом, созданным и тренированным для убийств. Руки непроизвольно стали поворачивать мечи в ранах, чтобы убивать наверняка, причиняя максимальное страдание ненавистным врагам.

Мысленно он опять сосредоточился на бое. Убивать машинально, повинуясь лишь естественной, отработанной годами реакции, показалось ему недостаточным. Нет, теперь он хотел убивать искусно, красиво, как на турнире, и безобразно, как на эшафоте одновременно. Турок слева поднял саблю для удара, но князь, сражавшийся с другим турком, мгновенно опередил нападавшего, и отработанным, любимым приёмом воткнул кончик меча левой руки в подмышку врага. Потом провернул меч движением кисти, так что кровь османа брызнула на стальную рукавицу, и, проникнув между металлических пластин по швам кожаной подкладки, согрела замёрзшие пальцы. Опять странная радость от содеянного на миг проникла в душу князя. Теперь его душе для радости нужна была кровь. Вражеская кровь.

Спиной Александр почувствовал, что сзади у него пустота. Он оглянулся, и в слабом отсвете снега увидел, как под ударами сабель и алебард падают последние феодориты, шедшие позади него. Тогда князь отступил и стал спиной к Теодорику, защищая спину друга. Теодорик слегка повернулся к Александру и крикнул:

– Кажется, нас окружили.

Они сражались спина к спине. Не все удары врага можно было увидеть в темноте, и Александр всё чаще с досадой кривился, когда ощущал, как незамеченный вражеский клинок бьёт в доспех. Но лучший в мире доспех держал. Опаснее всего были удары древковым оружием. Теодорик тоже особо следил за алебардами, не допуская ни малейшего их проникновения через защиту.

Турки поняли, что эти два рыцаря, несущие смерть, неуязвимы для сабель, поэтому, янычары вооружённые саблями, отошли, уступая место алебардщикам.

Алебардщики принялись издали молотить по князю и Теодорику, и мелькание широких лезвий стало небезопасным. Тогда Тео крикнул Александру, и они вдруг рванулись на врагов, сокращая дистанцию, рубили их беспощадно, словно капусту на зимнем застуженном поле. Из-за спин сгрудившихся, как стадо баранов для битья, алебардщиков, опять выступили янычары, и тогда Тео с князем отпрянули, начали отступать, прикрывая друг-друга. Их мечи описывали в воздухе круги, словно это были огромные сверкающие щиты, надёжно защищающие своих владельцев.

Наконец, изрубив турок, окруживших Александра и Тео, к князю опять прорвались его вестиариты. Но напор османов не ослабевал, и вестиариты падали один за другим, сражённые летящими с чёрного неба лезвиями тирпанов и зипкинов – турецких алебард.

– Князь, нас слишком мало, чтобы сдержать османов,– сказал Феотокис Антон.

– Где Сидериди?

– Кажется, убит. Его унесли в Цитадель.

На душу князя вместо недавней радости, надежды, опустилась тоска – предвестница поражения.

Поднявшись на небольшой холм, князь оглядел поле перед Цитаделью. В темноте при свете звёзд, трудно было разобрать, где свои, а где враги, но по крикам «Аллах» доносившимся со всех концов поля почти у самых стен Цитадели, по общему движению масс в направлении ворот Цитадели, князь понял, что ночной бой проигран.

– Дай команду вестиаритам отходить с боем,– сказал он Феотокису.

Вестиариты сомкнули щиты, защищаясь от наседавших турок, но град ударов алебард по щитам усиливался, и, то там, то здесь возникала брешь, в которую пытались вломиться янычары. В одну из таких брешей прорвался высокого роста турок. Александр обрушил на него сразу два меча, но турок легко уклонился от одного, а другой меч отразил в сторону и вверх, так что князь едва удержал рукоять. Искусство турка удивило Александра, и он опять, слегка присев, ударил двумя мечами один за другим попеременно, сначала слева и тут же справа, с оттяжкой, но теперь с обеих сторон и снизу вверх. Меч правой руки, всё-таки, пробил оборону турка, прошёл под щитом, раня османа в бедро. Турок согнулся от боли. Александр резко выпрямился, продолжая круговое движение меча, и точным акцентированным ударом, замкнув круг, срубил голову врагу. Голова, теряя шлем, покатилась под ноги Александру, а князь взглянул на голову, и понял, что это гот, только обритый наголо с торчащим из макушки чубом янычара.

Теодорик и Александр, продолжая отражать наседавших турок, последними вошли в ворота Цитадели. Воины навалилась на ворота, чтобы их закрыть. Османы тоже кинулись к воротам, пытаясь не допустить их закрытия, но тут сверху со стены и крыши крепости по ним ударил залп аркебуз. Свинец смёл османов, превратив нападавших в истекающую кровью груду тел, и ворота закрылись, отодвигая тела врагов.

Александр сел на каменную лавочку у входа в крепость Цитадели. Его запал иссяк, и усталость навалилась на опущенные под тяжестью доспехов плечи. Мандарий Аталарих снял с князя шлем, боевые рукавицы. Александр сидел молча, опершись на окровавленные мечи. Теодорик сел рядом, положил руку на плечо друга и сказал:

– Молодец, Мораки, предусмотрел, чем может закончиться наша ночная атака, и поставил аркебузиров на стене для отражения натиска на ворота. Впрочем, счастье не будет долгим. Турки поднимут на плато пушки, и ворота падут.

– Умеешь ты утешить, Тео,– скривился Александр, вытирая окровавленную руку о старый снег, сохранившийся под лавочкой.

– Такова реальность, и нам остаётся совсем немного времени, чтобы принять нужное решение,– сказал Тео.

– Никакого «нужного решения» не будет. Ни капитуляция, ни бегство, ни ещё одна безрассудная атака ничего не дадут. Нам остаётся лишь одно: сражаться и погибнуть. И тогда хотя бы память о нас останется на века.

Князь посмотрел на клочок земли от Цитадели до Дырявого мыса – последнюю землю его гибнущего княжества, и в сером сумраке рассвета между домами и плотно стоящими военными шатрами, раскинутыми для горожан, увидел быстро идущую к нему Софию в накинутом на плечи меховом плаще. Тревога на её лице мешалась с радостью. Теодорик поднялся, и, поклонившись Софии, отошёл.

– Ты жив! Я так рада! – сказала София, присаживаясь рядом с мужем. Она обняла голову Александра за голову в подшлемнике, и чужая кровь, которой было залит Александр, чёрной меткой осталась на её рукаве.

Глава 32. Смерть перед Рождеством.

Едва рассвело, Александр проводил Софию, и вместе с Теодориком поднялся на верхнюю площадку крепости Цитадели. Перед ними лежал поверженный город. Многие усадьбы горели. Дым вырывался клубами из-под стропил, а северный ветер подхватывал его, унося к Понтийскому морю. За Серединной стеной шла ожесточённая сеча: турки добивали разрозненные отряды Кириакоса. Над башней в Банном овраге и на крыше княжеского дворца висели кровавые турецкие флаги. По тропам, ведущим в город, османы тянули пушки. Сверху орудия казались детскими игрушками, но копошащиеся рядом с ними маленькие фигурки людей давали представление об истинных размерах этих гигантов.

Всюду в городе лежали горы трупов и бегали турки в поисках добычи. Огромная стая чёрных воронов кружила над городом, оглашая ущелья тоскливым «Кру! Кру!».

– Не могу смотреть на это,– произнёс Александр, опуская голову.

– Сегодня турки заняты грабежом, и вряд ли решатся на серьёзный штурм, тем более, что тяжёлые пушки не так легко втянуть на гору. Поэтому, у нас есть время подумать, что делать дальше.

– И о чём тут думать?

– Ну, мы всегда можем спуститься вниз и укрыться в горах. Там есть пещеры с продовольствием, вдоль побережья ещё плавают наши корабли, а также корабли генуэзских, венецианских и молдавских купцов. В тайных местах на берегу спрятаны парусные лодки, готовые к спуску на воду. В конце концов, есть татары, которые нам скорее друзья, чем враги.

– А что, внизу нас не ждёт отряд турок? Или ты не смотрел с мыса?

– Смотрел. Ждёт. Но их там не больше сотни, и если мы все сразу спустимся по верёвкам и обрушимся на них сверху, им не устоять. Лучше это сделать ночью, а потом мы исчезнем среди лесов, где нас османам не достать.

– Оставив туркам своих женщин и детей?

– Сильные молодые женщины могут пойти с нами. Их детей возьмём на руки. Другого выхода у нас попросту нет. В противном случае, нам остаётся либо сдаться и стать рабами, либо умереть, накормив своими телами вот этих милых птичек,– сказал Теодорик, взглянув на небо. – Тебе что больше по душе?

– Мне – умереть. А тебе?

– Я много пожил, и умереть не боюсь. Но вот вопрос: зачем? Ну, отправлю я к богам ещё с десяток мусульманских душ? Если повезёт – больше. Что от этого изменится? Если бы своей смертью я мог спасти хоть нескольких человек, то с удовольствием сделал это. Но кому суждено погибнуть – тот погибнет, несмотря на все мои усилия, а кому суждено стать рабом – станет им. Моя смерть не изменит ничего.

– Мне твоя смерть не нужна. Отпускаю тебя. Можешь ночью бросать вниз верёвки и бежать с Мангупа вместе со своими людьми и всеми теми, кто примет такое же решение. Я остаюсь. Потому что всем не спастись, и я должен разделить судьбу моего народа. Это вопрос даже не жизни и смерти, не спасения людей, это вопрос совести и чести. Я очень хочу спасти свою семью, и даже, возможно, могу сделать это, но не посмею. Потому что всех феодоритов я спасти не могу.

Теодорик посмотрел внимательно на Александра. Тот был без шлема, и северный ветер играл его волосами. Лицо князя казалось вылитым из стали. Серые глаза смотрели твёрдо, словно никогда сомнения не терзали его душу.

– Ты прав, князь! Это вопрос именно совести и чести. Мне, простому воину, можно бежать, если все мои усилия защитить родной город ни к чему не привели. Тебе, князю, бросить свой народ нельзя. Но и я не могу бросить своего сына, которого воспитал. Не могу бросить тебя, Александр! И, тем не менее, твоё предложение я принимаю: сегодня ночью пусть желающие попробуют бежать. Если им это удастся, я буду очень рад.

– Пусть попробуют, если мы продержимся до ночи. Я тоже буду рад спасению хотя бы нескольких десятков людей.

День прошёл спокойно. Турки были заняты грабежом, дележом пленных и похоронами погибших. Казалось, новый командующий турок, присланный из Константинополя взамен отстранённого от командования Бассы, совсем забыл о Цитадели. Впрочем, время от времени из-за стены с шумом прилетали стрелы, часто раня кого-либо из расположившихся тесным лагерем феодоритов.

Александр спустился по ступенькам вниз и вошёл в пещерный монастырь. Он был битком набит монахами и священнослужителями, которые молились, стоя на коленях. Князь подошёл к митрополиту и тронул его за плечо.

– Я хочу обратиться к монахам, если ты позволишь,– сказал князь.

Арсений поднялся с колен и призвал монахов послушать князя. Александр встал у алтаря и сказал.

– Вы молились вчера, позавчера, вы молились уже шесть месяцев. С вами вместе молился я, молился весь народ нашей страны. Но враг не сгинул, не ушёл, и теперь уже стоит в нашем городе, в нашем доме, а завтра рано утром он окончательно уничтожит нас, феодоритов. Может, Бог ждёт от нас чего-то более существенного, чем просьбы-молитвы? Может, стоит монахам вспомнить слова Иисуса: «Не мир пришёл я принесть на Землю, но меч!»? А для чего принёс нам меч Господь? Чтобы мы сами могли защитить свой дом от врагов наших. Сейчас, когда все мужчины с оружием в руках стоят насмерть, защищая свой город, негоже монахам, сильным и здоровым мужам уповать лишь на молитвы. Бог помнит ваши молитвы, и поможет нам, если сочтёт, что так надо, а теперь помогите себе сами. Я всё сказал. Когда вы решитесь, выходите из монастыря и получите оружие у Мораки Георгия.

– Нас страшат слова Божьи: «Не убий»,– сказал кто-то из монахов.

– Я не собираюсь затевать с вами религиозных дискуссий. Пусть вам ответит митрополит. Он знает Священное писание лучше меня. Но защищать веру, православие надобно не молитвами, а мечом. О том и сказал Иисус, как я понимаю.

Александр наклонился к митрополиту и прошептал ему на ухо:

– Уничтожь путь к Граалю, дабы не попала святыня в руки неверных.

Вечером по приказу князя были собраны все верёвки, измерена высота отвесной скалы и верёвки связаны прочными узлами так, чтобы доставать до пологого склона. Когда тьма сгустилась, было объявлено, что желающие могут попытаться спастись. В темноте сотни феодоритов бросились к верёвкам и заскользили вниз. Скоро из пропасти донеслись звуки боя. Всего спустилось свыше двухсот человек, мужчин и женщин. До самого утра снизу раздавались крики и стоны, а утром, заглянув за край пропасти, феодориты увидели лес вкопанных кольев с обнажёнными, залитыми кровью телами тех, кто пытался спастись бегством. Удалось ли кому-либо прорваться через турецкий заслон? Напрасно Александр с верхней площадки Цитадели всматривался в лесные дали. Среди голых деревьев, казавшихся издали тонкими прутиками, между которыми белел снег, не было видно ни малейшего движения.

– Князь, посмотри на турок,– сказал  Феотокис Антон.

Александр взобрался на стену, посмотрел в сторону города и с ужасом увидел сплошную линию из чёрных жерл огромных орудий, возле которых суетились пушкари. От стрел их защищали щиты из досок и фашины. Орудия были установлены так близко друг от друга, что между ними едва мог пройти один человек.

Со стен Цитадели в сторону установленных орудий летели стрелы, но большинство из них только уплотняли собой фашины.

После утренней молитвы турецкие орудия открыли огонь. Первыми же ядрами величиной с лошадиную голову были в щепки разнесены дубовые, окованные железом ворота Цитадели. По призыву Мораки сотни мальчишек бросились к ним, заваливая арочный проём камнями и землёй. Но «шахи» и «белемезы» стреляли почти непрерывно, разметая вновь наваленные заграждения. Чугунные, гранитные, мраморные ядра били в стены, и те содрогались, осыпая защитников пылью и щебнем. Феодориты попрятались за стеной, но это не спасало их от каменных осколков, которые вспарывали животы, дробили носы и отрывали руки. Раненые кричали, но среди пальбы и ударов ядер, никто не мог прийти к ним на помощь.

– Скоро стены рухнут. Что будем делать, Александр?– спросил Мораки.

– Отводи людей от стены. Пусть рыцари выстраиваются в линию – железную стену позади каменной. Ополченцы пусть стоят за линией рыцарей и метают камни и стрелы. Когда рухнет стена, наши живые тела станут преградой на пути врага.

И стена стала рушиться. Сначала рухнула её южная часть, примыкающая к пропасти. Потом обрушилась часть стены возле башни Цитадели, обнажив широкий проём. А пушки всё били и били, пока не обрушилась часть здания Цитадели вместе с верхней площадкой, где были установлены несколько малых орудий феодоритов и располагались аркебузиры. В сплошном грохоте и дыму почти ничего не было видно.

Наконец, орудийная пальба стихла. Чёрный дым медленно рассеялся, но когда северный ветер окончательно прогнал его к морю, и в проломах показались первые янычары, то за обрушенной каменной стеной на их пути уже стояла стена из закованных в железо феодоритов.

Александр выступил вперёд и прокричал:

– Друзья, братья, враг вторгся в наш дом и уже нет у нас возможности сдержать его. Пусть так! Пусть наше сопротивление бессмысленно, безрассудно. Но мы не сдадимся! И пока мы живы, враг не пройдёт! А вот им хрен!!!

– А вот им хрен!!!– Заорали рыцари, и плотной цепью двинулись навстречу врагу. Они шли вперёд, и янычары, несколько растерялись, попятились, но потом им удалось организоваться, и они кинулись навстречу. Позади орты янычар шли музыканты военного оркестра-мехтерхане, подбадривавшие солдат своей игрой.

С крыш домов на янычар обрушилась туча стрел. И началась сеча. Янычары кидались с мечами, саблями на феодоритов, а те, прикрывшись щитами, разили нападавших пиками, алебардами и мечами.

Бой длился нескончаемо долго. Александр в миланском доспехе, с отрядом вестиаритов, закованных в железо с ног до головы, стоял возле колодца. Когда линия обороны прогибалась, грозя разорваться, князь во главе вестеаритов шёл на врага. Тогда линия выпрямлялась, а отряд Александра опять отходил, чтобы контролировать сражение.

Янычары устали и отошли, унося с собой тела убитых. Но стены Цитадели уже были усеяли турецкими лучниками из янычар и азапов, которые засыпали стрелами всю территорию Цитадели, а из проломов выбежали азапы, набранные из анатолийцев. Они бросились в безрассудную атаку, но напоролись сначала на удар свинца из аркебуз, шумящего железа дротиков и стрел, а потом на острия копий из-за сплошной линии сердцевидных щитов. Горы павших и тяжелораненых азапов устлали пространство между стеной Цитадели и живой стеной феодоритов. Азапы отхлынули, но громкие крики командиров опять погнали их вперёд. И они опять кинулись на разящее железо с криками «Аллах акбар!», чтобы залить кровью последнюю пядь земли гибнущего города.

Вновь отхлынули азапы. Они ушли совсем, и только трупы остались на земле Цитадели. Горы изувеченных трупов перед живой стеной из железа.

Но потом турки втянули в пролом пушки. Раздался первый выстрел, второй, третий.… Выстрелив, очередная пушка оттаскивалась турками за стену, а на её место османы втаскивали другую уже заряженную пушку, которая выстрелив, уступала место следующей. Картечь секла доспехи, разрывала тела людей, и, наконец, разметала цепь феодоритов, которая была непреодолимой для людей. Рубленый металл, несущий смерть, оказался сильнее.

Когда линия обороны распалась, рассыпалась на груды трупов, в проломы опять пошли янычары. Теперь, не встречая отпора, они двинулись вперёд, срубая тех, кто пытался их остановить. Тысячи женщин и детей, сгрудившихся на мысе, оказались беззащитными перед этой отлаженной машиной для убийств. Янычары шли и убивали. Им не надо было захватывать пленных, добывать себе сокровища. Янычар потому непобедим, что ему запрещено чем-либо владеть. Он воспитан для убийства. И янычар шёл, чтобы убивать.

Александр уцелел под градом картечи и теперь отступал, сражаясь. Один за другим гибли рядом его вестиариты. Отбросив щит, тяжёлый от унизавших его стрел, князь сражался двумя мечами. Он бился уже почти целый день. Пот застилал глаза, несмотря на то, что кое-где под ногами лежал снег. Хотелось снять шлем, скинуть тяжёлую кирасу, вздохнуть полной грудью и разить налево и направо двумя мечами наступающих османов. Без тяжёлых лат можно сражаться бесконечно долго. В латах каждый взмах руки требовал массу сил.

Взобравшись на обрушенные остатки стены, турки пускали стрелы, и те хлестали по стальным латам, словно били маленькие колокола. Миланский доспех спасал Александру жизнь, и он, стиснув зубы, вновь и вновь поднимал отяжелевшие мечи, чтобы обрушить на врага свой гнев.

Болт из тяжёлого арбалета пробил горло сражавшегося рядом с князем мандария.  Аталарих выдернул его из шеи, но хлынула кровь, и Ботман упал под ноги князю. Александр пытался поднять Аталариха, и в это время турецкий алебардист замахнулся на него алебардой. Феотокис Антон подставил щит, но тот лопнул, и алебарда разрубила Антону запястье. Кровь залила руку. Антон от боли опустил щит, и в ту же секунду янычар воткнул ему саблю в щель салада.

Распрямившись, Александр в ярости обрушился на османов. Два разящих меча ударили почти одновременно, и оба турка, поражённые князем, упали рядом со своими жертвами.

А он плакал. Слёзы заливали лицо, и сквозь их пелену он разил врагов, мстя за друзей, за близких, и за себя, потому что жить ему, наверно, осталось уже совсем немного.

 Они встретились у круглой башни: Александр и Теодорик. Почувствовали спинами друг друга, не переставая сражаться.

– Это ты?– спросил Александр.

– Это я,– ответил Теодорик.

– Ты не ранен?

– Меня трудно ранить. Для стрел я неуязвим. Они огибают меня. Единственное, что иногда попадает – пули. Ну и, наверно, шрапнель.

– Хорошо так считать. Пока не убьют.

– Это точно. Но вера в неуязвимость придаёт смелости, которая спасает жизнь. Твои в башне?

– Да. И я погибну на пороге их комнаты.

– Пока живой, всегда есть надежда. Погибнешь – и её уже не будет.

Янычары наседали, тесня Александра и Теодорика с несколькими  оставшимися в живых вестиаритами к дверям башни, где у входа стояли в доспехах Николай и Павел со своими людьми.

– Отдохни немного, Александр, я тут за тебя повоюю,– сказал Николай, принимая на свой меч очередной выпад наседающих османов.

Александр и Теодорик, тяжело дыша, отступили на несколько шагов, оперлись на обледеневшие камни башни. Князь поднял глаза и посмотрел в серое небо.

– Где же твой Бог? Столько православных молили его о победе, столько свечей спалено, молитв прочитано, ночей бессонных у икон на коленях народом православным проведено, и нет никаких результатов. Где митрополит? Если он не может заступиться за нас перед Богом, то зачем он вообще нужен? Тогда пусть возьмёт меч и бьётся рядом с нами. Видать, Аллах сильнее Иисуса Христа, раз приходит нам, православным, конец.

– Не богохульствуй, Александр! Я сам не слишком набожный, но богохульствовать перед лицом смерти мне как-то не слишком хочется. Уж лучше покаяться в грехах своих. Грешен я. Людей убил много.

– Так ведь то враги.

– Какие валахи мне были враги? А сколько я их убил? Несчётно! Я вот что подумал: мы тут продержимся немного, а ты иди, попрощайся с женой. Может, больше не даст Бог вам свидеться.

– Жестокий у вас, верующих, бог! Ладно, меня, безбожника, он карает за неверие, но за что он карает этих невинных,– сказал князь, указывая мечом на горы трупов женщин и детей, посеченных янычарами.

– Иди, сын!

– Спасибо Тео, что был мне вторым отцом, воспитал, дал всё лучшее, что только смог. Спасибо тебе, отец!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю