Текст книги "ЛСД психотерапия"

Автор книги: Станислав Гроф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

В программе психолитической терапии в Праге типичный психиатрический пациент с невротическими или психосоматическими проблемами постепенно переходил от психодинамических вопросов, через процесс смерти-возрождения к философскому и духовному исследованию на трансперсональной фазе. Если мы хотим связать это развитие с существующими школами психотерапии, мы можем соотнести первую фазу с идеями Фрейда, так как большую часть ЛСД процесса на психодинамическом уровне можно понять в рамках психоанализа. В силу того, что важным аспектом перинатального периода является переживание родовой травмы, мы можем назвать его ранкианским. Характерной особенностью этой фазы является высвобождение огромного количества подавляемой энергии через оргазмо-подобную разрядку и растворение брони личности, что также является важным элементом ранкианства. Единственным психиатром, который системно изучил и описал трансперсональные явления, был Карл Густав Юнг. Хотя его концепция не покрывает всего разнообразия трансперсональных феноменов, все же вполне допустимо назвать эту третью стадию юнгеанской. Большую часть переживательной картографии перинатальной и трансперсональной областей также была так или иначе описана религиозными и мистическими системами и традициями3.

Прохождение этих трех стадий, а также соответствующие им изменения содержания могут быть проиллюстрированы на примере серии ЛСД сессий Эрвина, двадцати двухлетнего пациента с крайне тяжелой формой обсессивно-компульсивного синдрома. Хотя с точки зрения терапевтического результата он был одним из немногих пациентов, в чьем случае лечение было неудачным, его сессии были интересным примером изменения символического содержания. В них можно было наблюдать, как змея –  классический фрейдистский фаллический символ – принимала различные значения в зависимости от уровня психоделического процесса. В ходе своей ЛСД терапии Эрвин успешно пережил различные психодинамические, перинатальные и трансперсональные явления, но все они имели негативную природу. Он ни разу не смог пережить экстатические состояния единства, которые, по нашим наблюдениям, имеют огромные терапевтический потенциал. Эрвин был включен в программу ЛСД лечения после четырех лет безуспешной психиатрической терапии с использованием различных традиционных методов. Его наиболее мучительным клиническим симптомом была навязчивое желание строить в уме геометрическую систему с двумя координатными осями и находить в ней особое место для каждого человека, ситуации и проблемы в его жизни. Когда он сопротивлялся этому, его охватывал невыносимый страх или другие неприятные эмоции. Эта деятельность требовала от него так много  времени и сил, что мешала его повседневной жизни и часто полностью его парализовывала. Иногда он проводил часы, пытаясь найти подходящие координаты для определенных аспектов своей жизни, но ему никогда не удавалось решить эту задачу так, чтобы он остался доволен. Прямо перед началом терапии у него выработалось тревожное ощущение, что центр его системы координат смещается влево. Это сопровождалось чувством тревоги, напряжения, депрессии и общей незащищенности. В это же время у него появились различные психосоматические симптомы, которые он интерпретировал, как ипохондрик. Он был направлен на ЛСД терапию после нескольких психиатрических госпитализаций и безуспешного лечения с использованием транквилизаторов, антидепрессантов, а также средствами немедикаментозной терапии.

В начале Эрвин демонстрировал крайне высокую устойчивость к действию ЛСД; однажды ему удалось  успешно сопротивляться действию 1500 мкг Сандоз ЛСД, назначенному внутримышечно4. Долгие серии сессий с высокой дозой были полностью бессобытийными; содержание большинства из них ограничивалось массовой соматизацией и борьбой за контроль. После этого он постепенно получил доступ к некоторым недавним биографическим событиям, таким как воспоминания о службе в армии. В конце концов, в своей тридцать восьмой сессии он неожиданно, но убедительно и реалистично регрессировал в детство. Он почувствовал себя маленьким и беспомощным, и у него были очень странные ощущения в генитальной области. Ему показалось, что его пенис уменьшился и стал крошечным, как у младенца. Это сопровождалось определенной тревогой по поводу возможности потери контроля над своей прямой кишкой и стыдным ощущением, что его штаны вдруг стали грязными и мокрыми. Его обычная обсессивная необходимость усилилась до невероятной степени и казалась тесно связанной с видениями движущихся рептилий и узорами змеиной шкуры. Сдвиг различных элементов внутри его воображаемой геометрической системы казался полностью синхронизированным, а временами, даже идентичным движениям змей. На этих сессиях он прорабатывал проблемы, связанные с приучением к туалету и борьбой с авторитетом родителей. Выделительные функции имели для него амбивалентное значение, одновременно представляясь приятными и отвратительными.

В связи с этим он пережил в сложной форме и при полной возрастной регрессии событие, которое случилось, когда ему было два года. Его мать повела его в цирк, и он смотрел представление, сидя у нее на коленях на первом ряду. После номера, в котором женщина исполняла танец живота с большим удавом, ее партнер-мужчина пронес змею по краю арены, показывая ее зрителям. Когда он приблизился к Эрвину и его матери, змея неожиданно дернулась. В приступе паники Эрвин описался и обкакался, сидя у матери на коленях. Она почувствовала себя очень неудобно, и они сразу же ушли. Реальность этого воспоминания была позже подтверждена матерью Эрвина.

Ему понадобилось много времени для того, чтобы проработать все сложные эмоции, связанные с этим событием. Они варьировались от отвращения, смущения, стыда и чувства неполноценности до сильного либидиального удовлетворения и чувства триумфа, связанного с нарушением преувеличенных родительских запретов, касающихся соблюдения чистоты. На этом уровне образ змеи и невротические симптомы имели явную анальную коннотацию; змеиные формы были похожи на фекалии, и обсессивная озабоченность сдвигом системы координат отражало движение каловых масс.

Позднее в сессиях Эрвина появился абсолютно новый элемент. Видение змеиной шкуры и колец змеиного тела стало связанным с сильным эротическим возбуждением и сексуальным напряжением. Иногда  Эрвин видел сцены, в которых присутствовали обнаженные мужские и женские тела, участвующее в сексуальном взаимодействии. Эти картины, в конце концов, привели к сложному переживанию классической примальной фрейдистской сцены – наблюдение за сексуальной активностью родителей, которой он придал садистскую интерпретацию. Он почувствовал, что это событие случилось примерно в одно и то же время, что и тот поход в цирк. Два воспоминания, кажется, были глубоко схожи; и в одном, и в другом участвовали мужчина и женщина, а он был наблюдателем. Удав из цирка и пенис из примальной сцены казались символически эквивалентными. На этом уровне змея стала чисто фаллическим знаком в полном соответствии с фрейдистской традицией.

Когда Эрвин перешел на перинатальный уровень, многие из элементов, которые он встречал раньше, обрели значение в связи с родовыми мучениями. Так змея стала символом деструктивного женского элемента, разрушающим и душащим ребенка во время родов. Эрвин вспомнил книги и фильмы, показывающие удавов, сжимающих своих жертв и глотающих их. Сходство между этими действиями и родами и беременностью, кажется, представляло собой ассоциативный мостик между фаллической коннотацией символа змеи и ее связью с процессом смерти-возрождения. Обсессивные симптомы все еще были тесно связанными с движениями змеиного тела, но сейчас они символически отражали конфликтные силы во время проталкивания по родовому каналу. Чувство нечистоты распространилось с гениальной и анальной зон на все тело и имело сходство с состоянием новорожденного сразу после рождения. Проблема потери контроля над мочевым пузырем и прямой кишкой теперь была связана с рефлексом уринации и дефекации, который возникает как реакция на родовую агонию.

Змеиные видения сохранились даже в более поздних сессиях, имеющих трансперсональную природу. Здесь змея появлялась в различных архетипических и мифологических контекстах. Эрвин описывал разнообразные видения великих жриц, прислуживающих священным питонам, змей, воплощающих первичные силы природы, гигантского Уробороса, глотающего свой хвост, змей, покрытых перьями и других загадочных змееподобных божеств.

ЛСД переживания на всех уровнях, кажется, имели смысл в отношении  симптомов Эрвина. К сожалению, ни одна из этих, как казалось, релевантных связей, не принесла терапевтической пользы. Хотя Эрвин часто чувствовал, что он приблизился к разрешению своей проблемы, дальнейшие психоделические сессии не привели к желаемому результату.

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ И ПСИХОСОМАТИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ В ПОСТСЕССИОННЫЕ ИНТЕРВАЛЫ

Изменения, которые происходят в содержании ЛСД сессий в ходе психоделической терапии, имеют свои параллели в клиническом состоянии субъекта после переживания. Мы уже обсуждали в предыдущих частях книги динамику постсессионых интервалов и терапевтический подход к осложнениям. Сейчас мы поговорим о некоторых общих паттернах изменений, связанных с сериями ЛСД сессий. Мы уделим основное внимание  течению терапии в психолитическом исследовании в Праге в тот ранний период, когда мы еще не ввели принцип строгой интернализации сессий и активных действий, направленных на позитивное разрешение  и структурирование в заключительный период. Использование этих двух принципов значительно уменьшает вероятность появления негативных последствии, и, следовательно, уменьшает колебания клинического состояния.

Обсуждение течения ЛСД процесса при менее структурированных обстоятельствах важно по двум причинам: оно позволяет лучше понять динамику и дает будущим ЛСД терапевтам логическое обоснование для активного вмешательства  в период возвращения. Хотя ЛСД сессии и проходят под наблюдением, недостаток терапевтического вмешательства на последней стадии сближает процесс с немедицинским домашним экспериментированием. Эти наблюдения также имеют большую потенциальную ценность для тех профессионалов, которые практикуют кризисное вмешательство и лечат осложнения, возникшие в результате домашних экспериментов с ЛСД.

Даже когда в течение заключительного периода индивиду не предоставляется никакой активной терапевтической помощи, вероятность появления негативных последствий ЛСД сессий минимальна, если он или она достаточно эмоционально стабильны. Как уже отмечалось ранее, я никогда не видел последствий, сходных по форме и интенсивности с клинической психопатологией, у людей этой группы. Иногда мы наблюдали чувство грусти, раздражение, утомление, возникновение вопроса о смысле жизни, головные боли или ощущения «похмелья» на следующий день после сессии; однако такие проявления всегда оставались в рамках нормы. Даже когда эти индивиды работали со сложным перинатальным материалом, негативные последствия их сессий не мешали их повседневной жизни. На самом деле, говорить об одних только негативных последствиях ЛСД сессий у «нормальных» людей будет ошибочным. В большинстве таких случаев наблюдалось заметное увеличение энергии и ощущения удовольствия от жизни, приподнятое настроение и восторженность, необыкновенное богатство перцепции и другие явно положительные изменения, которые сохранялись в течение дней или недель после психоделической сессии.

Ситуация была совсем другой, когда мы имели дело с психиатрическими пациентами, страдающими от серьезных невротических и психосоматических расстройств. Когда эти пациенты в своих ЛСД сессиях прорабатывали психодинамический материал, их клиническое состояние значительно колебалось и варьировалось. После нескольких ЛСД сессий они могли продемонстрировать признаки серьезного улучшения; так как наше знание о природе и измерениях ЛСД процедуры в то время было ограничено, это иногда вызывало у нас обманчивое впечатление, что терапия приближается к своему успешному завершению. Однако за другими ЛСД сессиями неожиданно следовало серьезное ухудшение состояния, характеризовавшееся усилением первоначальных симптомов. В остальных случаях позитивные или негативные изменения были слабыми и незначительными. Кроме этих колебаний в сторону улучшения или ухудшения клинического состояния мы иногда наблюдали значительную трансформацию симптомов. В течение нескольких часов после сессии старые психопатологические симптомы, в некоторых случаях наблюдавшиеся в течение долгих лет, чудесным образом исчезали и заменялись другими , совершенно новыми клиническими симптомами. Более детальную информацию о динамике, лежащей в основе этих изменений, вы найдете в 8 главе этой книги. В некоторых случаях эти изменения  были такими фундаментальными, что пациент переходил в совершенно другую клиническую категорию. Это явление настолько  поразительно и имеет такую теоретическую и практическую значимость, что оно заслуживает иллюстрации коротким клиническим примером.

Нашим пациентом был Ричард, двадцати шести летний студент, страдающий более четырех лет от острой  непрекращающейся депрессии и совершивший шесть попыток самоубийства, одну из которых при помощи крысиного яда. Кроме того, он часто страдал от приступов необоснованной тревоги, мучительных головных болей, сильных болей в груди и сердцебиений, а также бессонницы. Ричард сам соотносил большую часть своих эмоциональных проблем со сложностями в своей сексуальной жизни. Хотя у него было много друзей-женщин, он не был способен относиться к ним сексуально и никогда не вступал в сексуальный контакт с женщиной. Он пытался уменьшить свое сексуальное напряжение мастурбацией, однако это приводило лишь к развитию ненависти к себе и мучительному стыду. Время от времени он вступал в гомосексуальные связи всегда в роли пассивного партнера. Хотя он мог достигнуть временного удовлетворения в этих ситуациях, чувство вины, связанное с ними, достигало невероятных, саморазрушительных масштабов. В отчаянии, которое следовало за этими гомосексуальными опытами, он несколько раз совершал попытки самоубийства и однажды попытался кастрировать себя, приняв большую дозу эстрогена.

В своей восемнадцатой ЛСД сессии Ричард завершил переживание и интеграцию мощной негативной СКО, которая функционально была связана с БПМ II 5. За  этим последовал мощный экстатический опыт, который длился несколько часов. Он почувствовал себя уверенным, излеченным, целостным и оптимистичным. Однако во время возвращения он столкнулся с абсолютно новой системой воспоминаний, связанной с третьей перинатальной матрицей. Это было для него неприятным сюрпризом после того, как он поверил в то, что его болезнь закончилась. Расстроенный и не желающий встречаться с этими новыми проблемами, он мобилизовал все свои защитные механизмы и вышел из ЛСД сессии счастливым, сияющим и с ощущением физического благополучия. Однако, к нашему удивлению, его прежние симптомы заменились классическим истерическим параличом правой руки. Присутствовали все типичные признаки истерической переходной реакции, включая «belle indifference» – удивительно равнодушное эмоциональное отношение ко всем серьезным и опасным симптомам.

Продолжение психоделического лечения привело к интересным результатам. В нескольких последующих сессиях паралич Ричарда исчезал каждый раз, когда ЛСД начинал действовать. Две важных области проблем, лежащих в основе его истерического паралича, все время всплывали и требовали проработки. Первой областью было отношения Ричарда с отцом, наполненные агрессией и конфликтами по поводу отцеубийства. Его отец был жестоким и деспотичным алкоголиком, который физически издевался над Ричардом и его матерью. Иногда его отец избивал его так сильно, что Ричарда приходилось отвозить в больницу. В пубертатный период Ричард мечтал о том, чтобы убить своего отца.

В ЛСД сессиях этого периода Ричард постоянно видел, как я (Станислав Гроф) трансформировался в его отца. Когда его рука и кисть начинали двигаться под действием препарата, он все время пытался ударить меня кулаком в лицо. Однако он никогда на самом деле этого не делал; его рука останавливалась в нескольких дюймах от моего носа, уходила назад и била с новой силой. Временами его кулак маячил перед моим лицом на протяжении нескольких часов, как будто находясь во власти противоположных импульсов фрейдистского ида и суперэго. Когда это происходило, Ричард раз за разом переживал различные травматические воспоминания, связанные с его отцом и имел несколько символических видений, связанных с отцеубийством.

Второй темой, лежащей в основе паралича Ричарда, была область проблем, связанных с мастурбацией. Когда он переживал сильный конфликт между сильным желанием мастурбировать и виной и страхом, связанными с этим действием, его рука начинала тянуться к генитальной области, а потом будто отпрыгивала назад в позицию рядом с бедренным суставом. Пока его рука невольно двигалась туда-сюда, у Ричарда появлялись разнообразные переживания, связанные с сексом и наказанием. В конце концов, он чрезвычайно эмоционально пережил травматическое воспоминание о том, как отец застал его за мастурбацией и жестоко наказал.

Обе области конфликта, описанные выше, имели свои более глубокие корни в перинатальной области и, следовательно, также отражали отношения Ричарда с матерью. В этих сессиях сцены борьбы смерти-возрождения были тесно связаны с биографическим материалом, относящимся к его отношениям с отцом. Ему понадобилось несколько сессий для того, чтобы проработать эти две области конфликта. Когда это было сделано, Ричард снова обрел полный контроль над своей рукой; в этот раз никаких новых симптомов не появилось, а его старые проблемы не вернулись. Через несколько недель он вступил в свой первый гетеросексуальный половой контакт.

Несмотря на колебания клинических симптомов, общее направление в сторону улучшения наблюдалось у большинства невротических пациентов в нашем исследовании. После определенного количества сессий, которое сильно различалось у разных людей, большинство пациентов достигали момента, когда их симптомы значительно облегчались или даже вовсе исчезали, и был достигнут хороший уровень общей адаптации. За редким исключением, этих пациентов можно было выписывать и продолжать  ЛСД терапию уже на амбулаторной основе.

Эта степень улучшения обычно сравнима с результатом очень успешного психоанализа или другого типа долговременной систематической психотерапии. Оглядываясь назад, я полагаю, что с традиционной точки зрения в этот момент следовало бы прекратить лечение. Однако с большинством наших пациентов мы этого не сделали. По некоторым причинам в то время продолжение ЛСД психотерапии и далее казалось нам разумным. Мое ортодоксальное психоаналитического обучение и общая база были важными факторами, заставившими меня принять решение продолжать лечение, что, в конце концов, привело меня к открытию абсолютно новой области исследования человеческого сознания.

Хотя на этой стадии пациенты демонстрировали удовлетворительный уровень симптоматического улучшения в периоды между сессиями, их психоделические переживания все еще включали в себя эпизоды агрессии, тревоги, вины и различные психосоматические симптомы. Постепенно они становились все более примитивными и элементарными. Большая часть материала, с которым работали пациенты, имела очевидную оральную ориентацию. Для меня это было свидетельством того, что их терапия подходит к концу, и я продолжал ЛСД сессии в надежде на то, что нам осталось проработать лишь несколько «остаточных» проблем для того, чтобы избежать рецидивов в будущем. Согласно модели психоанализа, мы все рождены "tabula rasa" – «чистой доской» – и психопатологические проблемы нашего развития начинают зарождаться в оральный период; до рождения нет ничего, и, следовательно, нет смысла там что-то искать. Мои ожидания в то время заключались в том, что количество биографического материла должно быть конечным, и когда-нибудь мы достигнем точки, в которой ЛСД не сможет найти и активировать новые проблемные области. В силу того, что за переживаниями травматических воспоминаний часто следуют экстатические и бессодержательные эпизоды, я ожидал, что многократное назначение ЛСД, в конце концов, приведет к появлению недифференцированных и обобщенных переживаний с большим потенциалом лечения и интеграции. Эта исходное предположение оказалась верным, но путь к таким переживаниям оказался намного длиннее и сложнее, чем я ожидал.

Продолжение терапии, таким образом, было результатом незнания природы и основных законов ЛСД процесса; оно также отражало использование неадекватной и ограниченной теоретической модели, которая недооценивала размеры человеческой личности. Платой за это невежество стали неожиданные эмоциональные и психосоматические страдания моих пациентов и большая концептуальная путаница и проверка на прочность моего собственного терапевтического оптимизма. Несмотря на все сложности, этот период был самым удивительным интеллектуальным и духовным приключением в моей жизни. Он открыл для меня новую неизведанную территорию человеческого бессознательного, привел к бесчисленным непредвиденным ситуациям и событиями и столкнул меня с сотнями непостижимых и ставящих в тупик наблюдений. В конце концов, этот процесс заставил меня отказаться от старой концептуальной модели и привел меня к более широкому пониманию человеческого сознания и резкому изменению моего понимания природы реальности вообще.

Когда ЛСД сессии перешли в перинатальную область, эмоциональные состояния и психосоматические ощущения, с которыми пришлось столкнуться индивидам, углублялись и расширялись, выходя за все возможные границы. Рано или поздно каждый пациент начинал переживать мучения и экстаз космических масштабов. Когда пациенты имели дело с различными аспектами процесса смерти-возрождения, подобная дихотомия также наблюдалась и в свободные интервалы между сессиями. После некоторых ЛСД переживаний клиническое  состояние пациентов могло значительно ухудшиться. Иногда люди, которые приходили лечиться от серьезных невротических симптомов, а потом в определенный момент казались совершенно излеченными, вдруг начинали демонстрировать проходящие психотические симптомы. Нередко пациентам, которые уже вернулись к обычной жизни и продолжали лечение амбулаторно, снова была нужна госпитализация. Реже ЛСД сессии на этой стадии заканчивались глубокими экстатическими состояниями, за которыми следовали клинические улучшения, качественно превосходящие все, что до этого наблюдалось на психодинамическом уровне. Эти изменения характеризовались не только  значительным облегчением симптомов, но также развитием активно радостного подхода к существованию с очевидно духовным подтекстом («психоделическое послесвечение»).

Когда ЛСД пациенты приближаются к моменту финальной смерти эго, некоторые свободные интервалы становятся достаточно опасными. На этой стадии часто наблюдаются глубокие депрессии, агрессивное напряжение, самодеструктивные тенденции и маниакальные состояния. Хотя вероятность появления осложнений этого типа можно значительно уменьшить, применяя активную работу в период возвращения, в распоряжении индивидов со сложными эмоциональными проблемами, которые достигают этой критической фазы ЛСД психотерапии, всегда должно быть специальное отделение и опытный персонал.

В это время некоторые первоначальные клинические симптомы, которые ослабились или исчезли в ходе предыдущего лечения, могут снова временно усилиться или вернуться. С продвижением пациента в психоделическом процессе от психодинамической в перинатальную область, различные психопатологические симптомы могут постепенно потерять свою специфические характеристики и свестись к перинатальным корням. Психиатрические пациенты, которые начали ЛСД терапию с разнообразными клиническим проблемами, обычно  демонстрируют поразительное сближение состояний, и, в конце концов, на ЛСД сессиях и в свободные интервалы проявляют очень сходную симптоматологию. На этой стадии различия между пациентами, которые начинали с клаустрофобии, алкоголизма или подавленной депрессии, становятся очень небольшими; они все демонстрируют симптомы, характерные для активизированной второй перинатальной матрицы. Сходным образом, садомазохизм, астма, истерические припадки и активная депрессия могут избавиться от своих биографически детерминированных специфических различий и быть сведенными  к типичной феноменологии БПМ III. Наблюдения этого типа проливают свет на динамическую структура психопатологических синдромов и позволяют построить революционную модель душевной болезни и психотерапии. Теоретические следствия этого мы обсудим в следующей книге.

После многократного переживания мучений, смерти и возрождения, ЛСД пациенты, участвующие в психолитическом исследовании в Праге, обычно достигали окончательного переживания смерти эго. Это важный переломный момент в ЛСД психотерапии; за этой точкой элементы БПМ II, III, и IV больше не появляются ни в сессиях, ни в качестве детерминантов в свободные интервалы. Теперь в центре переживаний оказываются первая перинатальная матрица  и различные комбинации трансперсональных матриц.  С клинической точки зрения это обычно сопровождается серьезными улучшениями в области невротических и психосоматических расстройств. Однако окончательный переход от перинатальной к трансперсональной  области не означает, что все негативные переживания навсегда исчезают из содержания ЛСД сессий или из постсессионых интервалов. Содержание чисто трансперсональных сессий  показывает ту же дихотомию, что и биографические и перинатальные переживания. Это верно и для динамики постсессионых периодов; здесь также эмоциональное и психосоматическое состояние индивида оказывается под сильным влиянием позитивных и негативных трансперсональных матриц. Так повседневные чувства, мысли, поведение, все мировоззрение и стиль жизни могут отражать элементы океанического блаженства внутриутробного существования или всепоглощающий ужас кризиса плода,  позитивные кармические паттерны или трагедии прошлых воплощений или энергии изобильных или разрушительных архетипических структур.

Тот факт, что субъект проработал биографический и перинатальный уровни не означает, что с этого момента содержание его или ее ЛСД сессий будет обобщенным и безличностным. Биографическая история теперь становится доступной на взрослом уровне без подавления или эмоциональных искажений. Больше нет болезненных переживаний травматических событий или необходимости разгадывать темные семейные тайны. Подобным образом, борьба жизни и смерти, клаустрофобные кошмары, скатологические сцены и садомазохические оргии рождения больше не появляются на сессиях. Однако, несмотря на то, что трансперсональные переживания имеют грандиозные космические масштабы, они все же остаются тесно связанными с повседневной жизнью человека. Проработка негативных трансперсональных матриц и подключение к позитивным оказывает терапевтическое влияние на эмоциональные, психосоматические и межличностные процессы субъекта. Появляются новые уровни понимания собственной идентичности, масштаба бытия, человеческой жизни и существования в целом. Хотя уже больше не нужно выполнять специфическую «археологическую» работу над историей этой жизни субъекта, интерпретация ее значения постоянно изменяется вместе с тем, как с опытом расширяется концептуальная модель мира.

Один аспект повседневной жизни, который тесно связан с  психоделическим процессом – это сновидения. В ходе психотерапии, предполагающей серии ЛСД сессий, наблюдается определенное единство содержания переживаний, возникающих под действием препарата, и умственной деятельностью во время сна и гипнагогического периода. Сны до ЛСД сессий часто предвосхищают содержание психоделического переживания, а после сессии – обычно развивают различные темы, всплывшие во время действия препарата накануне. Это особенно впечатляет в случаях, когда важные гештальты остаются неразрешенными во время сессии, и большое количество подсознательного материала с сильным эмоциональным зарядом становится доступным переживанию.

Когда психоделический процесс ориентирован на биографические элементы, сны приобретают типичную динамическую структуру, известную из психоанализа Фрейда. Большая часть содержания, кажется, имеет смысл в отношении личной индивидуальной истории и может быть легко расшифрована тем, кто знаком с принципами работы со сновидениями. Когда ЛСД пациенты входят в перинатальную область, качество их снов изменяется, и фрейдистский подход к их толкованию больше не работает. Хотя формальный анализ обычно выявляет некоторый материал из прошлого индивида, который кажется релевантным и тематически связанным с содержанием таких снов, биографическая интерпретация в чистом виде будет поверхностной и неубедительной. Сны этой фазы фундаментальны, элементарны и заряжены сильными эмоциями. Их содержание обычно в большей или меньшей степени происходит из тем, ассоциирующихся с отдельными перинатальными матрицами.  Так перинатальные сны, связанные с БПМ II включают в себя пассивные переживания мучений в тюрьме, концентрационном лагере или газовой камере; пугающие клаустрофобные переживания в пещерах, под водой  или в постепенно сужающихся коридорах, туннелях и трубах; мир бессмысленных картонных фигур, цирковых интермедий, автоматов и роботов. Смягченные формы этих сновидений включают в себя безнадежные безвыходные ситуации на разных уровнях. Различные  аспекты БПМ III порождают сны об огромных сражениях или природных катастрофах, убийствах, несчастных случаях, кровавых массовых жертвоприношениях, изнасилованиях и садомазохических оргиях; порнографические сцены, полные отвратительных сексуальных отклонений и извращений; и атмосферу гниения и невообразимой грязи. Финальные фазы этой матрицы связаны со снами о захватывающих приключениях, военных походах, охотах, парках развлечений и особенно о многоцветных карнавалах. Переход от БПМ III к БПМ IV отражается в снах о личной или массовой смерти, гигантских пожарах, извержениях вулкана, атомных войнах и разрушении мира.  Сны, порождаемые БПМ IV, включают в себя элементы божественного откровения, триумфальной победы, спасения от опасности, воссоединения влюбленных и радостные праздники.  Божественные области, атмосфера рая, красивые природные ландшафты и океаническое состояние во сне являются результатом влияния первой перинатальной матрицы.