Текст книги "Генерал-фельдмаршал Голицын"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Но ведь они разграбят по пути и твою Украину! – заметил король.

– От судьбы не уйдешь! – Мазепа хладнокровно развел руками. – Впрочем, думаю, татары на моей разоренной войной земле не задержатся. Впереди их ждет Москва!

Вслед за ханским посланцем на прием к королю пожаловал волошский полковник Сандул. Отряды легкоконных волохов Карл XII нанял еще в Саксонии, переманив их за хорошие деньги из войска короля Августа. Правда, от волохов в баталиях было мало толку, зато они хороши были в преследовании неприятеля и разведке. Потешу полковник Сандул и был отправлен Карлом к сераскеру Бендер – коменданту мощной турецкой фортеции на Днестре.

Степными дорогами Сандул сумел обойти русские разъезды и выйти к Бендерам, где доставил письмо короля к султану Ахмеду. Сераскер Юсуп-паша тотчас переслал письмо короля в Стамбул и ответ оттуда не замедлил прийти. Великий везир сообщил королю, что султан Ахмед уже сел на коня, что в Румелии собирается великое войско, командовать которым назначен Исмаил-паша, давний и известный ненавистник России.

– На словах сераскер Юсуп-паша просил передать вашему величеству, что в Очаков, Кафу и Керчь морем прибыли большие отряды янычар и что весь турецкий флот, должный плыть к Египту, ныне переведен в Черное море. Сераскер желает вам, сир, скорой победы над московитами! – полковник почтительно склонил голову.

– Итак, Пипер, вот плоды твоей дипломатии. Король Станислав поджидает моей победы в Варшаве, султан Ахмед – в Стамбуле, а хан Девлет-Гирей кочует где-то в причерноморских степях! И заметьте, никто не подаст нам скорой поддержки без нашей победы! – раздраженно выговаривал Карл своему канцлеру после того, как остался в кругу ближайших советников.

– Что ж, если им так нужна наша победа, сир, мы завтра принесем им ее на блюдечке! – беспечно заметил Реншильд.

Среди шведских генералов он один, пожалуй, не сомневался в успехе. Впрочем, в глубине души верил в неминуемую победу и сам король, и потому отдал наконец приказ:

– Двиньтесь на русских этой же ночью, Реншильд. Я не могу ждать подхода к русским калмыков Аюк-хана с их арканами-удавками. Думаю, перебежчик не врал, когда говорил, что царь Петр поджидает подхода калмыцкой орды. Пойдете четырьмя конными и шестью пехотными колоннами. Ударите внезапно, на рассвете. Крейц поведет рейтар. А вы, Левенгаупт, попытайтесь сразу же вломиться в левый фас русского ретраншемента. Русские поставили лагерь над крутым откосом – вот и сбросьте варваров под откос, в реку. Желаю успеха, господа!

На этом совет и завершился. Ни король, ни его генералы не провели никакой новой рекогносцировки русской позиции и даже не знали, что на поле, меж Яковицким и Будищенским лесом шведов поджидал волнорез из десяти редутов.

– А шведским солдатам перед боем даже не дали вечерней похлебки. К чему кормить войско, если и король, и Реншильд решительно заявили генералам: «Завтра мы будем обедать в шатрах у московского царя. Нет нужды заботиться о продовольствии для солдат, в московском обозе всего припасено для нас вдоволь!» Впрочем, шведскую армию не кормили и перед первой Нарвой, и ничего, солдатах дрались только злее.

Новоявленного ротмистра Петухова Меншиков не отправил обратно в Полк, а взял себе вторым адъютантом. Светлейший после викторий под Лесной, Ромнами и Гадячем испытывал к своему «петушку» немалое доверие: у ротмистра был острый глаз и хороший слух. Вот и сейчас Петухов был послан с несколькими драгунами в дальний дозор, поближе к шведскому лагерю. Нужно было сладить за всеми передвижениями шведов и в случае наступления шведской армии сразу дать знать Меншикову.

Оставив коноводов в Яновицком лесу, Петухов и сержант Демид из невских драгун, пользуясь темнотой, пробежали заросшее сорняками поле (поля под Полтавой были не засеяны, так как всех мужиков из окрестных хуторов шведы согнали рыть апроши под крепостью) и сразу натолкнулись на шведский разъезд. И здесь ясно увидели, что все шведское войско уже выступило из лагеря и стоит прямо в ковыльной степи. Роман с тем известием тотчас отослал к Меншикову Демида, а сам продолжал наблюдать.

Ближе к полуночи среди, шведских полков раздались дружные приветственные крики. Это объезжал свою армию Карл XII. Носилки короля подвесили меж двух лошадей, и король обращался с них к солдатам с бодрым напутствием: напоминал им о нарвской победе, славных викториях в Польше и Саксонии.

Полная взошедшая луна освещала ковыльное поле. Ночь была ясная, звездная.

– В такую ночь можно атаковать неприятеля и пораньше и застать русских врасплох! – решил король. Затем снова оглядел свое обтрепанное войско и крикнул с прежним задором: – Солдаты! У нас мало хлеба, совсем нет вина, наши мундиры истрепались, ботфорты и башмаки износились. Русские обозы ломятся от всех этих запасов. Пойдем и заберем все это у московитов! – Приветственные вопли были ответом своему королю. Шведское войско давно привыкло жить за счет разграбления чужих земель и обозов.

– Чего они там орут, господин ротмистр? – Молоденький корнет из рейб-регимента светлейшего, увязавшийся в поиск, выглянул из канавки под кустом, где укрывался вместе с Петуховым.

– Тише ты, дурак, это тебе не пивной шинок! – ротмистр пригнул воробышка, и вовремя: мимо проехал разъезд немецких рейтар – наемников из регимента принца Максимилиана Вюртембергского.

– Король обещает в русском обозе вино и девок, Иоганн! – Рейтар крепко выругался.

– Что ж, до сих пор король Карл всегда исполнял свои обещания! Нас ведет сам бог Марс, а перед богом войны развяжет пояс любая Венера! – весело расхохотался его напарник.

Вслед за рейтарами по дороге прогрохотали шведские орудия.

– Одно, другое, третье, четвертое… – считал ротмистр. Но затем все стихло.

– Где же у шведов остальные пушки? – удивился Петухов, ведавший, что на шведских батареях под Полтавой более тридцати орудий. Но он не мог знать, что Карл XII, как истый викинг, боле всего полагался не на артиллерию, а на рукопашный бой и стремительный порыв своих железных рейтар. К тому же надобно было еще после виктории брать непокорную Полтаву, для чего были потребны и тяжелые пушки, и ядра, и порох.

Вот почему король взял на баталию всего четыре орудия из сорока. Так излишняя самоуверенность лишает разума! Остальные пушки король распорядился оставить в лагере под защитой двух тысяч шведов и восьми тысяч запорожцев и мазепинцев (там же, в своем шатре, остался и Мазепа, сказавшийся перед баталией больным).

Все же о выходе на позиции шведской батареи Петухов решил сразу доложить Меншикову и послал передать о том корнета-воробышка. Тот бесшумно выскользнул из кустов и растворился в темноте ночи.

В шведском стане настала тем временем зловещая тишина, изредка нарушаемая криками часовых.

Тысячи шведских солдат спали, повалившись на потрескавшуюся от жары и пропахшую ковылем и полынью чужую землю. Те, кто не мог уснуть, собирались кучками, вспоминали далекую Швецию, где сейчас стоят белые ночи и не дует испепеляющий все живое ветер-крымчак. Только самому королю Карлу и нравился этот знойный ветер: он напоминал ему, что из Крыма идет стотысячная ханская орда, которую король после скорой виктории спустит на Москву, как острую стрелу из лука!

«Атакует швед иль нет? – размышлял в это время ротмистр, глядя на редкие тревожные огни шведского стана. – Пушек они боле не подвозят, но и с поля не уходят. Нет, пойдут в атаку этой же ночью, господа шведы, непременно пойдут!» И словно подтверждая его мысли, над шведским станом около двух часов ночи прозвучала звонкая команда. По той команде разом поднялись все полки, стали строиться пешие и конные колонны.

– Вот оно, решилось – поднялись шведы! – И Петухов выскочил из кустов, не скрываясь боле, помчался через поле в лес к коноводам: пора было сообщить светлейшему о скорой атаке неприятеля.

– Господин генерал! Идут! – выкрикнул он, издали узнав Меншикова по его громкому, по-кавалерийски раскатистому голосу. Один Александр Данилович мог так властно говорить перед молчаливым строем драгунских полков.

– На начинающего вся напасть! – сердито буркнул в ответ не Меншиков, а долговязый всадник, нескладно, по-пехотному восседавший на огромной кобыле. Ротмистр понял, что в темноте не различил даря.

– Ну, Данилыч, с богом! – Петр перекрестил своего любимца и добавил с сердцем: – Да смотри, особливо не зарывайся! Не угоди в шведский калкан! – Не дослушав ответ Меншикова, царь завернул коня и затрусил рысцой к ретраншементу, где на валу была построена уже пехота Шереметева. Этой ночью почти все русское войско не спало – стояли в строю, поджидая ночной шведской атаки.

– Молодец, петушок! После виктории – серебряная чарка за поиск! – Александр Данилович дружески потрепал Петухова по шее. Судя по всему, в виктории светлейший не сомневался. Ну а чарка-то была еще старомосковская награда за успешную разведку.

И в этот миг все услышали приближающийся гул. Закованные в латы, шведские рейтары мчались так, как летали по полям Европы уже целое столетие, со времен Густава Адольфа. Кровь викингов и фанатичная протестантская вера создали непобедимую шведскую конницу. Всем неприятелям было ведомо: в первую атаку тяжелая шведская кавалерия бросалась так, что сметала все на своем пути. В атаку шли железные рейтары, чьи лица были покрыты страшными шрамами длящейся уже девятый год великой войны. Казалось, этот могучий вал сокрушит любого неприятеля.

Но на сей раз слепое бешенство викингов разбилось о петровскую фортификацию. Внезапно выросшие редуты, словно волнорезом, разрезали могучий вал шведской конницы. С редутов картечью ударили пушки, а русские стрелки взяли прорвавшиеся между редутами полки рейтар под фланговый перекрестный огонь. И все же рейтары прошли редуты и здесь были встречены еще одной русской новиной: конной артиллерией. Сотни рейтар упали под градом картечи. Но такова была ярость первой атаки, что шведы прошли и сквозь картечный огонь. В предутреннем тумане явившиеся из поймы Ворсклы мчащиеся в атаку рейтары казались зловещими великанами.

В этот момент хрипло рявкнул голос светлейшего:

– Драгуны! Так их мать… В палаши!

Протрубили атаку серебряные горны, и дрогнула полтавская земля: семнадцать драгунских полков Меншикова с пригорка устремились навстречу шведам. Яростная рубка была недолгой, потому как ряды рейтар были уже расстроены огнем, а атака русских драгун летела сверху монолитной стеной. Шведы завернули коней, и пошла уже другая, веселая рубка в преследовании. Увлекшиеся погоней драгуны вырвались было за спину редутов. Но здесь их поджидали сомкнутые колонны шведской пехоты. Русских в упор встретили такие мощные залпы, что сотни лихих драгун свалились со своих коней. Упал и светлейший. Петухов подскакал к нему, когда Меншиков, чертыхаясь, вылезал из-под убитой лошади. Увидев ротмистра, он заорал: «Коня мне!» – петушок послушно отдал командующему своего Воронца. Через минуту Данилыч снова уже мчался перед фронтом своих драгун.

Новую атаку рейтар Петухов, оказавшийся спешившимся, наблюдал уже с вала одного из редутов, куда вскарабкался, чтобы не быть задавленным в кавалерийской рубке.

Здесь Роман нежданно угодил в дружеские объятья Луки Степановича Чирикова.

– Здорово, кавалерия! Давненько не виделись! Видел, видел, как ты спас светлейшего! – рокотал бас Луки Степановича. – А я вот со своими стрелками-белгородцами с вала шведов на выбор бью – целим боле в их офицеров.

– Как передовые-то редуты, держатся? – успел спросить Роман старого знакомца.

– Только что был у меня бригадир Айгустов. Говорит, первые два недостроенных редута шведская пехота взяла штурмом. Так что сейчас на нас пойдут штурмом. Мой редут и есть сейчас первый.

Солдаты-белгородцы дружно обстреливали скачущих назад шведских рейтар. Подобрав фузею убитого гренадера, выстрелил и Петухов – свалил шведского офицера. Лошадь у шведа была обучена – как вкопанная встала возле упавшего хозяина.

– Бери трофей, ротмистр! – крикнул ему Чириков и побежал к пушкам – на редут набегала шведская пехота. Ротмистр кошкой перемахнул через вал, схватил коня под уздцы. И тут услышал слабый стон. Он нагнулся над поверженным шведом и увидел бледное, совсем еще юное безусое лицо. Швед был в беспамятстве. Он поднял бессильное тело, перекинул его яко куль через коня и лихо вскочил в седло. К нему уже бежали шведские гренадеры.

– Доставил пленного офицера! – весело отрапортовал Петухов светлейшему, гарцующему перед строем выстроенных для новой атаки драгун.

– Вдругорядь сегодня отличился, петушок! Хвалю! – Данилыч сегодня был в ударе. – Извини только, братец, коня я тебе вернуть не могу. Подо мной уже и твоего убило! – И светлейший хохотнул с задором, как смеется человек, крепко уверенный в своих силах и везении.

– А тебе, петушок, хватит на сегодня судьбу испытывать! Отправляйся в тыл, к государю, с поручением: скажи, что мы и на редутах побьем шведа. Пусть токмо господин фельдмаршал Шереметев пехоту в помощь приведет. Не то кавалерия уже второй час одна в жестоком огне бьется! – Меншиков весело обернулся к офицерам своего штаба: – А Борис Петрович, почитаю, все еще в шатре утренний кофе пьет!

Офицеры штаба светлейшего расхохотались. Смеялись они дружески, как обычно посмеивались кавалеристы над пехотой, а сейчас особенно, от того, что чувствовали – быть их Данилычу за нынешние подвиги вторым российским фельдмаршалом и сравняться наконец с Шереметевым.

– Да, захвати с собой четырнадцать вражеских знамен и штандартов, отбитых моими драгунами, – добавил Мент шиков. – И не забудь и этого молодца с собой взять, рекомендую: Авраам Иванович Антонов – первым под Полтавой неприятельский стяг взял!

– А что с раненым-то делать? – тихо спросил Петухов.

Меншиков мельком взглянул на бледное лицо шведа, поморщился, словно от зубной боли:

– Сами сюда пожаловали, черти! А вообще жаль мальчишку! Доставь его к моему лекарю. Коль стонет – жить будет!

* * *

Странная временная тишина, установившаяся за первыми атаками шведских рейтар, так лихо отбитых драгунами Меншикова, объяснялась недоумением шведского командования: что же делать дале с этими редутами? Эти укрепления в подполье, перед главной позицией русских, противоречили всем правилам тогдашней военной науки. Но самое главное, редуты возникли нежданно, и у шведов для штурма оных не было ни тяжелых пушек, ни штурмовых лестниц. Вот почему Реншильд провел разведку на левом фланге у Яковицкого леса, а король сделал то же самое на правом фланге у Будищенского леса. Командующий же кавалерией генерал Крейц в пятый раз повел в атаку своих рейтар.

Когда Петухов подскакал к Петру, у редутов снова закипела кавалерийская схватка.

– Ты что, не видишь, что швед еще не двинул в атаку свою пехоту?! – Петр рассердился на петушка так, словно перед ним стоял сам Меншиков. – И сокрушить шведских гренадер могут только пушки с валов ретраншемента. Да ладно… – Петр сообразил, что разговаривает с младшим офицером, и махнул рукой: – Скачем сейчас же к светлейшему, по нему дубинка плачет.

Когда царь, разъяренный непослушанием Меншикова, примчался к редутам, Александр Данилович только что вернулся из сечи: одна щека его была поцарапана шведским палашом, треуголка сбита вместе с париком, так что на голове развевались природные кудри. Но Данилыч торжествовал – его драгуны снова отбили рейтар за редуты. Однако, увидев перекошенное в гневе лицо царя, светлейший побелел: судорога на лице Петра Алексеевича была пострашнее удара шведского палаша.

И в это время, к счастью для Меншикова, шведская армия стала делать странный и непонятный маневр: правая ее часть сдвоенными колоннами устремилась в обход редутов, вдоль опушки Будищенского леса, меж тем как две колонны продолжали упрямо атаковать поперечные редуты, отделявшие их от главных сил шведов.

Петр тотчас оценил этот выгодный для русских разрыв шведского строя и, подавив свой гнев, приказал светлейшему:

– Бери пять полков драгун и гони левое крыло шведов к Яковицкому лесу. Я сейчас тебе в подмогу пришлю гренадер Ренцеля! Боуру же вели немедля отходить к остальным драгунам на правое крыло ретраншемента! – И, завернув коня, Петр галопом помчался к пехоте.

* * *

Как это ни странно, но и в шведском штабе тоже не могли понять; почему отделились от, основных сил колонны Рооса и Шлиппенбаха. Король посылал адъютанта за адъютантом, дабы вернуть заблудших. Но отставшие колонны не заблудились в пороховом дыму. В шведской армии под Полтавой случилось наихудшее в бою несчастье: у нее оказалось сразу два командующих. Хотя Карл XII объявил, что командовать в баталии будет Реншильд, но так как сам он не остался в лагере, а последовал за войсками, то генералы и высшие офицеры по-прежнему обращались к королю как к своему настоящему командующему. Тем более что король отдавал приказы и распоряжения, словно не было Рейнгольда. Но ведь и Рейнгольд отдавал свои команды. Ничего, кроме беспорядка и сумятицы, это создать не могло.

Чтобы быть подале от королевской качалки, где сгрудился весь штаб, фельдмаршал ускакал на дальний фланг, где гренадеры Рооса штурмовали поперечные редуты. В пылу сражения ни Роос, ни Рейнгольд не разобрались, что первые два редута гренадеры Рооса успешно взяли лишь потому, что русские не успели их достроить. А теперь старый генерал упрямо штурмовал третий редут, где засели гренадеры Чирикова.

– Прикройте мой фланг рейтарами, и я возьму этот чертов редут! – пообещал он Рейнгольду. И тот своей властью послал на поддержку Рооса конницу Шлиппенбаха.

Так и случилось, что в то самое время, когда шведская армия, выполняя королевский маневр, уклонялась влево, эти две колонны шведов уклонились вправо, все еще штурмуя редуты.

У русских же, когда пять драгунских полков Меншикова и бригада Ренцеля устремились на колонны Рооса и Шлиппенбаха, Боур по приказу Петра стал отрываться от шведов и отводить остальную кавалерию на первый фланг главной позиции. Драгуны отходили на полном аллюре, и густая пыль, поднятая десятью тысячами лошадей, широким шлейфом поднялась к утреннему солнцу.

Командующий рейтарами генерал Крейц, как и рассчитывал Петр, принял отход Боура за бегство и устремился в погоню. Шведы мчались за русскими, поломав строй, и второе пыльное облако смешалось с первым. Русский ретраншемент весь скрылся в пыльной завесе. Под прикрытием этой завесы Левенгаупт, взяв пять пехотных полков, рассчитывал внезапной атакой вломиться в русский лагерь. Ему удалось подойти вплотную, на сто метров к ретраншементу, но здесь с валов по шведской пехоте ударили картечью тяжелые русские пушки.

Ежели Карл был лихой кавалерийский генерал-рубака и кавалерия стояла в его армии на первом месте, то Петр, равно относясь ко всем видам войск, все же имел особую ревность к артиллерии. И не потому даже, что воинскую службу он начал простым бомбардиром под Азовом, но в силу природной любви к огненным потехам. Огонь и вода! – вот две стихии Петра Великого.

Так или иначе, при нем бомбардирское искусство достигло самого высокого градуса, и русские пушки были куда звонче шведских; При Петре, помимо тяжелой осадной, выделилась тяжелая полевая артиллерия, а каждый полк заимел батарею полковых пушек, и даже у драгун появилась своя конная артиллерия.

И под Полтавой по взмаху шпаги петровского генерал-фельдцейхмейстера Брюса сто пушек в упор расстреляли картечью плотную колонну шведской пехоты.

Солдаты Левенгаупта, не выдержав картечи, сломали строй, рассыпались и побежали к Будищенскому лесу. Русская картечь задела и шведских рейтар, и те остановили свою погоню и тоже отошли к Будищенскому лесу, где был уже и король со всем своим штабом.

– Молодец, Яков Виллемович, добрая работа! – Петр на английский манер дружески пожал руку Брюса. Расцеловать не решился, все-таки Брюс потомок шотландских королей, еще обидится невзначай! Затем повернулся к Шереметеву и приказал: – Выводи, Борис Петрович, пехоту из лагеря – самое время строить войска, для генерального сражения.

Ежели следить за действиями Петра в великой Полтавской битве, то поражаешься прежде всего его умению выбрать нужный момент. В удачный срок были выстроены редуты, вовремя полки Меншикова устремились на отставшие шведские колонны, в спокойный час, когда битва как бы затихла, пока шведы перестраивались на лесной опушке, была введена из лагеря пехота и встала в строй. И за всем этим стояла воля Петра.

* * *

Под Полтавой свой звездный час был и у Меншикова. Он сам повел в атаку пять тысяч драгун, которые сразу смяли остатки конницы Шлиппенбаха и врубились в пехоту Рооса. Под Меншиковым убили третью лошадь, прострелили рубаху, во он, не останавливаясь, гнал и гнал шведов до Яковицкого леса. Роос не уступал своему противнику в ярости. Старый генерал сделал, казалось, невозможное: остановил и собрал своих бегущих гренадер на лесной опушке и встретил русских драгун таким жестоким огнем, что те вынуждены были остановиться.

– Скачи к Ренцелю, поторопи пехоту! – приказал Меншиков Петухову. Но Ренцель уже и сам был на подходе.

Пять батальонов русских гренадер молча бросились в штыки. И началась яростная резня в Яковицком лесу. Встретились отборные части: шведские и русские гренадеры. Ренцель сам бился в первом ряду. Мстили шведским мясникам-гренадерам, переколовшим когда-то штыками русских пленных под Фрауштадтом. И шведы дрогнули под натиском свежего русского войска и ударились в бегство. Только в шведском редуте под Полтавой Роос собрал кучку солдат и еще на какой-то миг задержал русских.

Эта задержка и спасла Мазепу. Увидев русских гренадер, выступающих из леса и выходящий им на подмогу полтавский гарнизон, старый гетман не раздумывал ни минуты. Куда девались его тяжкие хвори? Как молодой, он вскочил на коня и со своим конвоем, опережая всех беглецов, помчался к Переволочне, не забыв захватить припасенные заранее переметные сумы с немалой казной.

В отличие от Мазепы, граф Пипер до последней минуты не верил в сдачу шведского лагеря. Ведь здесь помимо двух батальонов шведской пехоты стояло восемь тысяч запорожцев и мазепинцев, хвастливо заверявших короля, что кто-кто, а они-то хорошо знают, як бить тех клятых москалей. Но, заслышав выстрелы в Яковицком лесу, вся эта толпа бросилась бежать в степи, где им ведомы были все тропы и потаенные родники. Запорожцы и не подумали умирать за Мазеру и шведского короля. Впереди всех мчался кошевой атаман Гордиенко, летел продавать свою саблю и казацкую честь новому хозяину – турецкому султану.

Пипер, Цедергельм и Клинкострем не могли бежать, пока не уничтожат секретную документацию. С трудом они разожгли костер. И вот запылала дипломатическая почта, тайная переписка, списки шведских шпигунов и агентов.

Меж тем пальба у редута стихла: раненый Роос, окруженный со всех сторон русскими, сдался с тремя сотнями солдат – все, что осталось от его колонны.

– Граф, они нас всех перебьют! – воскликнул перепуганный Цедергельм, показывая на ворвавшихся в лагерь разъяренных большими потерями русских гренадер.

– Лучше сдаться гарнизону Полтавы, там, по крайней мере, солдаты слушают своих офицеров! – решил Пипер и оглянулся: где же Клинкострем? Но тайный королевский посланец уже исчез – он не любил участвовать в капитуляциях. А через несколько минут перед героическим комендантом Полтавы полковником Келиным появились несколько штатских. Первый из них отрекомендовался через переводчика канцлером Швеции, графом Пипером. И первое, что услышал Келин от главы шведского правительства, было чистосердечное признание:

– В одной из фур в нашем лагере, герр комендант, лежит походная казна короля, миллионы рейхсталеров, собранных нами в Саксонии. Боюсь, как бы не разграбили! – Даже в плену граф Пипер оставался прилежным бухгалтером.

* * *

Хотя две левые колонны шведов были разгромлены и сам шведский лагерь находился уже в руках русских, главная схватка еще предстояла. Петр более всего опасался, что король, завидя многочисленность русских войск, не примет боя и завернет свою армию за Днепр. А там шведы смогут соединиться с королем Станиславом и корпусом Крассау, и снова начнется польская чехарда, в то самое время, когда на южных рубежах назревает война со всей Османской империей.

Вот отчего при построении выведенных из лагеря войск Петр, увидев, что русская линия намного длиннее шведской, немедля приказал отослать шесть драгунских полков Волконского к Решетиловке для коммуникации со стоящими там казаками гетмана Скоропадского.

Борис Петрович, важный, дородный, с Андреевской лентой через плечо, сердито засопел, услышав это распоряжение. Под Полтавой, конечно, не Шереметев, а сам государь вел войска, но ведь по царскому повелению командующим именовался он, фельдмаршал, и случись конфузил – ему первый стыд и позор! Вот отчего Шереметев, обычно не оспаривающий царские приказы, на сей раз возразил твердо:

– Государь, девять батальонов пехоты мы оставили в лагере, пять батальонов Ренцеля отослали к Полтаве, казаков Скоропадского держим у Решетиловки, а сейчас еще шесть драгунских полков выводим из баталии?! Негоже то, государь, негоже! – бубнил фельдмаршал с тем завидным упорством, коим издавна славился род Шереметевых. Говорили, что один из Шереметевых при Иване Грозном двадцать пять лет просидел в ханской темнице в городе мертвых Чуфут-Кале, ноне уронил свое посольское достоинство, не дал крымскому хану выкуп. Едино, о чем попросил стражу – переменить темницу, чтобы окна смотрели на север, на далекую Россию. Так что словечко «негоже» у Бориса Петровича звучало куда как весомо. Но и у Петра была уже счастливая вера, что судьба к нему сегодня милостива и виктория не за горами. Он ясно видел скорую победу и не боялся почитай наполовину разгромленного неприятеля.

– Борис Петрович! Да неужто не побьем шведа равным числом?! – отмел он укоры фельдмаршала.

Петра в этот день преисполняло ощущение той крепости и радостной мужской силы и отваги, которые в тридцать семь лет не похожи ни на мальчишеское «море по колено», ни на лисьи стратегические хитрости, поскольку в разгар мужского лета с силой соседствует глазомер, с отвагой – мудрость!

И потому не стал он слушать и поддержавшего фельдмаршала Репнина, жаждавшего усилить русскую линию.

– Эх, Аникита Иванович, Аникита Иванович! – Петр покачал головой. – Да не атаки шведской я боюсь, а их ретирады. Уйдут за Днепр, бегай за ними потом по Польше, меси киселя! – И приказал твердо: – Немедля отвести драгун Волконского к Решетиловке!

В подзорную трубу хорошо был виден шведский Муравейник у Будищенского леса, где шведы заново перестраивали свои ряды.

Можно было бы сейчас двинуться в атаку, но король, завидев наступление русских, мог просто начать ретираду, прикрывшись сильным арьергардом. И тогда бегай за ним и навязывай сам генеральную баталию. Нет, лучше снова проявить выдержку и подождать, пока по своей горячности король не утерпит и сам двинется против русских.

Петр опустил подзорную трубу и помчался вдоль строя армии. Останавливаясь у каждого полка, царь обращался одинаково и к офицерам и к солдатам. Для него все они были воины, которые грудью заслоняли Муравский шлях на Москву от шведов, татар и турецких янычар, которые не то что разорят, но и вытопчут всю Россию.

До Петра не было такого, чтобы московские цари обращались с призывом к строю своих войск, и Петр I и здесь был первопроходцем.

– Воины! – гремел голос Петра перед полками. – Вот пришел час, который решит судьбу Отечества! Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество! А о Петре ведайте, – здесь, как отметил Михайло Голицын, стоящий перед фронтом своих войск, голос у государя поднялся и дрогнул, – что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для блага вашего!

«Ура!» – крикнул князь Михайло. «Ура!» – дружно поддержали его семеновцы. А затем нарастающий этан крик прокатился по всем полкам: кричали новгородцы, бутырцы, ростовцы, Московский полк. Солдаты кричали весело и дружно, даже не потому, что до всех долетели слова Петра (многие, особенно стоящие во второй линии, удаленной от первой на ружейный выстрел, и не слышали его речи), но кричали уже потому, что видели: сам царь участвует в сражении, и это внушало крепкую веру в неминуемую викторию.

Эти дружные громкие приветствия, в свой черед, говорили Петру и его генералам, что солдаты в сей решающий час будут стоять стеной, а не побегут зайцами перед шведом, как это случалось с дивизиями Трубецкого и Головин на под первой Нарвой.

– А у Каролуса-то не хватило сил построить полки в две линии, государь! – Борис Петрович опустил подзорную трубу и облегченно улыбнулся. – Выходит, у шведов пехоты вдвое меньше, чем у нас. Русские-то полки построены в две линии – один батальон в затылок другому.

Действительно, Карлу и Реншильду для того, чтобы сравнять по фронту свою пехоту с русской, пришлось вытянуть свои полки в одну тонкую линию. Только в одном месте два полка шведов стояли друг за другом. И Петр, в свой черед осматривая неприятельские полки в подзорную трубу, сразу отметил исключение из правила.

– Чаю, нацелил швед свой кулак на наш сермяжный полк! – сказал он озабоченно.

– Вот и нарвется на ветеранов-новгородцев! – весело отозвался присутствовавший на том совете Голицын.

– Ветераны-то ветеранами, но ежели навалится швед двойной силою – может здесь и фронт прорвать! – ответил Петр и решил про себя: надобно в баталии самому приглядывать за атакой.

И в этот момент князь Михайло, снова взглянувший в сторону неприятеля, воскликнул:

– Государь, пошел швед в атаку!

Петр и Шереметев вскинули свои подзорные трубы и ясно увидели, как заколыхалась и двинулась вперед синяя волна шведской пехоты. На флангах, сдерживая пока коней, подравнивая фронт с пехотой, шли, поблескивая сталью кирас, шведские рейтары.

Шведы шли ровно, уверенно, и у Бориса Петровича тревожно екнуло сердце: что в том, что у него вдвое боле пехоты – под первой Нарвой у русских было ее боле в три раза, а все одно – вышла конфузил! Да что Нарва! Еще и года не минуло, как шведы под Головчином растрепали дивизию Репнина, можно сказать, на глазах всей русской армии.

До пригорка, на котором стоял Борис Петрович со всем штабом, стали долетать звуки флейт и гобоев – музыканты шли впереди всех шведских полков. А затем ударили барабаны, и под их тревожную дробь шведские гренадеры взяли ружья наперевес, а рейтары выхватили палаши из ножен.

Глядя на приближающуюся лавину шведских штыков, Борис Петрович с опаской обозрел ряды своего войска: не побежал ли кто?