Текст книги "Генерал-фельдмаршал Голицын"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

С переходом запорожцев на сторону шведов у Карла XII появилась надежда, что за ними последует и новый крымский хан Девлет-Гирей, который был известен своею ненавистью к Москве. К тому же Гордеенко рассказал королю и Мазепе о ханском письме, полученном в Запорожской Сечи.

При таких обстоятельствах Мазепе и Гордеенко удалось уговорить короля штурмовать Полтаву, как единственную крупную крепость, мешающую сношениям шведов с Запорожской Сечью и Крымом. Овладев Полтавой, шведы выходили на дорогу Полтава-Харьков-Белгород и приближались к Днепру, из-за которого ожидали подхода Станислава Лещинского и корпуса Крассау, а также могли наладить связи не только с Сечью и Крымом, но и со Стамбулом. Все эти доводы, приведенные Мазепой, и повлияли на решение Карла XII, не особенно любившего, а после потерь под Веприком и боявшегося осады крепостей, решиться на взятие Полтавы.

Полтавская виктория

Петр почти не спал после того, как 20 июня русские войска перешли на левый берег Ворсклы и начали сближаться с неприятелем. Хотя решение о генеральной баталии было принято на воинском совете еще 16 июня, и сам Петр горячо выступил за немедленное сражение, дабы спасти Полтаву и ее героический гарнизон, у которого иссяк порох и другие воинские запасы. Теперь, после перехода армии на другой берег Ворсклы и приближения к шведскому лагерю на четыре версты, баталия становилась неизбежной. И тут Петра начали одолевать сомнения.

«А вдруг новая нарвская конфузил? Тогда за один час потеряем все, чего достигли за девять лет войны. Ведь после Нарвы у русских с главной армией шведов не было ни одной генеральной баталии. Правда, наши войска ныне совсем не похожи на нарвских беглецов, но все же?!» – мучительно размышлял Петр по ночам. Правда, днем наваливалось столько работы, что было не до тревожных мыслей. Петр в те дни был главным фортификатором своей армии, под прямым присмотром царя строили и предмостное укрепление у Петровки, и вагенбург у Семеновки, а теперь, когда спустились вниз по реке, сооружали мощный ретраншамент у деревушки Яковцы. Подступая к шведскому лагерю, русские все время окапывались. И это было не только предосторожностью Петра на случай нежданной ретирады (умелое отступление всегда было в резерве петровской стратегии и тактики), но и желанием бесконечными окопными работами выманить шведов из своего лагеря.

– Глядя, как солдаты наши машут лопатами, король непременно порешит, что мы его испугались, и по своей всегдашней горячности первым бросится в атаку! На том мы его и поймаем, Данилыч… – терпеливо объяснял Петр свой замысел Меншикову, который, как всякий кавалерийский генерал, хотел не возиться с окопами, а идти прямо на сближение со шведом. Еще вчера, 24 июля, драгуны светлейшего лихо отогнали разъезды шведских рейтар, волохов и мазепинцев и прочно оседлали прогалину шириной в полторы версты меж Яковицким и Будищенским лесом. Теперь, кроме узкой лесной дороги прямо через Яковицкий лес, был открыт и широкий шлях на Полтаву. Шведский же лагерь под стенами крепости, как доносили передовые отряды драгун, был почти совсем не укреплен с тыла, и ворваться в него не составляло, по мнению Меншикова, большого труда.

– А о тридцати тысячах шведов, что стоят в том лагере, ты забыл? Окромя природных шведов в том же лагере сидит десять тысяч мазепинцев и запорожцев. У нас же всего 42 тысячи войска. Так что силы почти равные.

– А ежели полтавский гарнизон Келина им в тыл ударит?

– У Келина, как он мне в последний раз доносил, половина гарнизона или перебита, или ранена. Так что в поле он и трех-четырех тысяч не выведет, да и те с ружьями без зарядов.

Донесения полтавского коменданта Келина доставляли в русский лагерь в пустых пушечных ядрах. Обратно летели такие же ядра без запала, но набитые порохом. Благодаря этому изобретению Петра гарнизон Полтавы получил вовремя порох, чтобы отбить два последних ожесточенных неприятельских штурма. Еще две тысячи шведов остались лежать на полтавских валах. Но и силы гарнизона были подорваны, а в крепости, как сообщил Келин, осталась всего одна бочка пороха. Все, казалось, говорило, что прав Данилыч и надо немедля атаковать шведа, но Петр выжидал. За девять лет войны он хорошо изучил натуру шведского короля и знал его всегдашнюю горячность.

«Нет, нет, обязательно сей герой сорвется и бросится в атаку первым. А здесь его и встретит наш ретраншамент, а в нем добрая сотня пушек. Только вот одного укрепления, пожалуй, мало, чтобы отбить первую атаку закаленных шведских солдат. Надобно еще нечто придумать!» Петр тяжело ворочался на узкой походной кровати. Затем понял, что не заснуть, встал, вышел из шатра, присел на полковой барабан, закурил солдатскую трубочку. Ночь была жаркая, южная, с большими яркими звездами. Вдруг по темному небу пролетел какой-то предмет, оставляя за собой серебристый хвост.

«Чья-то звезда сорвалась, чья-то судьба оборвалась! Но чья – моя или короля Карла?» – подумал Петр. И здесь вдруг пришло самое простое (и от того, может, гениальное) решение: а что, ежели загородить прогалину меж Яковицким и Будищенским лесом земляными редутами? Шесть редутов поставить поперек, а четыре вывести вперед, перпендикулярно к основной линии. Они как волнорез и разрежут атакующее шведское войско.

Охваченный радостным нетерпением, Петр вернулся в шатер, приказал дежурному денщику зажечь свечи на столе, расстелил карту и на ней обозначил редуты.

– Ежели что не так, завтра на месте поправим. И устроим шведам добрую встречу! – И, довольный найденным наконец решением, как остановить шведов, Петр снова лег в постель, свернулся по давней, еще мальчишеской привычке калачиком и наконец крепко и безмятежно заснул.

В то самое время, когда Петр раскуривал трубку на полковом барабане и наблюдал за падением метеорита, в шведском лагере возле Полтавы не спал и его главный соперник Карл XII. Правда, причина, по которой не спал шведский король, была совсем иной, чем у Петра. Еще 16 июня при объезде позиций к югу от Полтавы, где у русских на левом берегу Ворсклы стояли казаки Палия, король был ранен случайной пулей в ногу. Ранение было, в общем, пустячное, и король еще покрасовался перед сопровождавшими его генералами и драбантами и, вместо того, чтобы сразу отправиться к врачу, вынуть пулю и сделать перевязку, объехал все позиции на Ворскле и только после того вернулся в лагерь. Сапог был полон крови, и хотя доктор вынул пулю, рана загноилась, и Карла попеременно бросало ныне то в жар, то в холод.

Ранение короля вызвало в шведской армии всеобщее уныние. Ведь за девять лет войны то была первая рана, хотя всем было известно, что во всех баталиях с датчанами, саксонцами, поляками и русскими король был впереди всех, лез в самое пекло. В окружении короля погибли почти все его генерал-адъютанты, пришлось переменить уже две трети драбантов из королевского конвоя, но сам Карл был точно заговорен от пуль, картечи и пушечных ядер.

– Не иначе как за нашего короля заступается наш древний скандинавский бог Один! – говорили офицеры и солдаты, вспоминая древние саги викингов. Король стал живым талисманом шведского войска. И вдруг на поверку оказалось, что помазанник Бога на земле такой же смертный, как и любой человек.

– Рана короля – недобрый знак! – открыто говорили меж собою солдаты и офицеры. Ропот был такой сильный, что по совету фельдмаршала Реншильда короля, лежавшего на носилках, вынесли в лагерь и показали солдатам, что Карл XII жив. Но вид бледного от раны, дрожавшего от лихорадки на носилках венценосца не мог, как прежде, вдохновить войска. Солдаты и офицеры перестали верить в постоянное везение и счастливую фортуну короля. Что касается генералов, то многие прямо говорили, что весь поход на Украину был чистым безумием.

– Единственный выход – немедленная ретирада за Днепр! – открыто заявил на последнем военном совете второй по званию после фельдмаршала Реншильда генерал Левенгаупт.

– Надо бросить все пушки, обоз и ночью тайно сняться с лагеря, посадив пехоту на обозных коней. Тогда мы уйдем от русской погони и успеем переправиться через Днепр.

– У генерала Левенгаупта большой опыт в ретирадах, ведь вот таким манером он успел убежать от даря Петра из-под Лесной… – съехидничал Реншильд.

– А что предлагаете вы, фельдмаршал? – Король на том совете был явно расстроен, и не столько своей раной, сколько положением, в какое попала шведская армия. Пробравшийся недавно из Польши королевский секретарь Клинкострем привез самые дурные вести. Русский заднепровский корпус Гольца соединился с давним и упорным противником шведов, коронным гетманом Сенявским, и под Бродами разгромил наголову войска короля Станислава Лещинского, которыми командовал Сапега.

– После той конфузил король Станислав и шведский генерал Крассау без боя оставили Львов и отошли к Варшаве, ваше величество!

Карл бросил на Клинкострема свирепый взгляд, но тот не подумал отвести глаза, поскольку говорил чистую правду.

Это известие было тяжелым ударом для короля. Ведь он рассчитывал, что войска Станислава и шведский корпус Крассау составит ему у Полтавы добрую помощь и привезут достаточно провианта и боеприпасов. Потому король так внимательно и выслушивал совет Левенгаупта о ретираде за Днепр. Но здесь внезапно вмешался Гилленкрок.

– Ваше величество, я полностью согласен с генералом Левенгауптом, но увы… – Генерал-квартирмейстер развел руками. – Я не хотел ранее огорчать вас, сир, но переправа через Днепр просто невозможна. Отряды киевского коменданта Дмитрия Голицына разорили не только Запорожскую Сечь, но и Переволочну – там не осталось ни одного парома и почти ни одной лодки. Переправляться же через Днепр вплавь, держась за хвосты лошадей, как делают запорожцы, наши рейтары и солдаты просто не умеют!

– Ох уж этот Голицын! – вырвалось у Карла проклятие в адрес киевского генерал-губернатора князя Дмитрия Михайловича. – Вместе с Меншиковым опередил нас в Батурине, где сжег все запасы, сложенные Мазепой к нашему переходу, послал войска спалить Сечь, а теперь, оказывается, разорил и переправу у Переволочны! Словом, загнал нас в угол. И что же ныне прикажете делать, господа? – Король оглядел лица своих смущенных генералов и советников. И тут вперед выступил, конечно, Реншильд. Фельдмаршала, казалось, никакие годы не брали – столько в нем было воинственного задора и воодушевления.

– Ваше величество, разве у нас не та же армия, что наголову разгромила русских у Нарвы? – Фельдмаршал спрашивал короля, но смотрел на лица генералов. Кто-кто, а генералы прекрасно знали, что в 1700 году шведской армией фактически командовал не юный король, которому приписали победу, а он, Реншильд. И снова у него, Реншильда, счастливый случай возглавить армию – король ранен и не может командовать войсками с носилок. Потому фельдмаршал с таким воодушевлением и напевал на совете военные марши: – Вспомните, господа, когда в последний раз русские сталкивались с нашими главными силами? В прошлом году у Головчина. И чем кончилось то сражение? Разгромом дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца, а Шереметеву и Меншикову удалось спастись тогда только поспешной ретирадой. Так пойдемте сейчас вперед, сир, и разгромим за пару часов и царя, и Шереметева, и Меншикова. Ручаюсь, завтра мы уже будем пировать в шатрах царя Петра! Вспомните, ведь у нас те же войска, что многократно били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан. Ну а пороху, хотя бы и на одну баталию, у нас хватит. Не так ли, Гилленкрок?

Генерал-квартирмейстер согласно склонил голову:

– Пороха, если не штурмовать боле Полтаву, на одну баталию и впрямь хватит.

– Согласен! – с видимым облегчением наклонил король голову. – Общее командование примете вы, Реншильд, пехотой будет командовать Левенгаупт, конницей – генерал Крейд. Готовьтесь к крепкой баталии!

Но хотя Карл и распорядился готовиться к генеральному сражению, тревога не покидала его. И мучился он бессонницей не столько из-за раны (физическую боль он переносил легко и даже не застонал, пока ему удаляли пулю), сколько из-за тревожного предчувствия. Король не хуже Гилленкрока знал, что войска измучены долгим походом, обескровлены штурмами Веприка и Полтавы, не имеют в достатке ни провианта, ни амуниции, ни боеприпасов. Солдаты сами отливают пули из кусков железа, даже многие офицеры ходят в лаптях и опорках, каждого третьего мучит кровавый понос – в лагере не хватает хлеба, а шведы не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом, которого сейчас в изобилии. И все же эти солдаты пошли бы за ним по-прежнему в огонь и воду, будь он на коне, впереди всех. Но эта проклятая рана нарушила все его планы. А Реншильд? На что способен этот старый осел, кроме лобовой атаки? В сражении же с русскими нужны расчет и хитрость. Иначе они ускользнут, как уже ускользнули раз под Гродно, другой раз под Головчино. А при нынешнем положении шведов обязательно нужда полная, а не частичная виктория. Правда, есть еще один выход. Его нынешним вечером и предложили королю граф Пипер и этот негодник Кл инк ос трем. Вошли в шатер и напомнили о последних мирных предложениях царя Петра, сделанных через шведских врачей, ездивших в Воронеж за лекарствами для шведских раненых.

Против всякого ожидания царь сам распорядился бесплатно передать шведам все нужные лекарства, а затем пригласил врачей к себе и передал через шу мирные препозиции. Снова Петр был готов возвернуть шведам и Нарву, и Дерпт, и Мариенбург. Себе он хотел оставить только земли «отич и дедич»: Ижорскую землю и Карельский перешеек.

– В конце концов, почему и не уступить царю невские болота! – напрямик сказал королю этот наглец Клинкострем. – Исторически – это русские земли – Водская пятина Господина Великого Новгорода.

– А вы что на это скажете, Пипер? – Голос Карла задрожал от злости.

Но обычно такой воинственный канцлер на сей раз тоже склонил голову и промямлил:

– Клинкострем прав, ваше величество! И потом, царь Петр готов заплатить за Ингрию контрибуцию. Почему и не оставить им эти болота?

– Но ведь на этих болотах царь соорудил свою новую столицу – Санкт-Петербург! – Голос короля достиг наивысшего накала.

Пипер, как опытный царедворец, это уловил и промолчал, но Клинкострем по-прежнему ломил свое:

– Что ж, Петербург?! Думаю, для нашей большой торговли в том и есть прямая выгода! У русских будет хотя бы один порт на Балтике, и мы прямо через море будем получать из России хлеб и меха. Если мы приложим к мирному договору хорошее торговое соглашение, то можем взять в свои руки всю морскую торговлю из Петербурга. Ведь в Швеции без дела сейчас стоит восемьсот торговых судов, а у русских нет пока на Балтике ни одного купеческого судна. И так же как мы стали главным торговым посредником в польской торговле через Данциг, так мы можем стать главным посредником и в русской торговле через Петербург! – Клинкострем спокойно оглядел лица Карла и графа Пипера. Как ученый секретарь, он верил в силу ученых доводов.

«Он слишком долго жил в Стокгольме и забыл норов нашего короля, мой бедный Клинкострем», – подумал граф Пипер, глядя исподлобья, как вытягивается и бледнеет лицо короля.

– Земли «отич и дедич», «владения Господина Великого Новгорода»?! – все это чушь собачья, Клинкострем! – взорвался король. – Я знаю одно: эти земли завоевал мой великий предок – король Густав Адольф! Слышали о таком? И я не отдам эти земли никакому дьяволу иль черту ни за какие деньги. Да и зачем мне деньги? Пипер вот не хуже меня знает, что у меня в обозе болтаются шесть миллионов талеров, собранных с Саксонии. И еще больше я возьму сейчас, когда после победы войду в Москву. Там, в Москве, я верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург, и Ингрию с этим прыщом – Санкт-Петербургом! Ступайте же господа и думайте о нашей скорой победе, а не о позорном мире! – так выгнал он вечор из своей палатки двух нежеланных миротворцев.

«Но выгнать-то легко, а вот как добиться победы? Король даже застонал от всех этих переживаний. Тотчас у постели возник дежурный лейб-медик. Карл недовольно посмотрел на врача, хмуро буркнул: «Не в ране дело!» – и приказал позвать знаменитого знатока саг Гутмана. До самого утра король слушал сагу о славном викинге Рольфе Гетрегсоне, который одолел новгородского волшебника волхва на острове Ретузари, после чего покорил и русскую и датскую земли.

* * *

Утром 26 июня в царский шатер без доклада вошли встревоженные Шереметев и Меншиков (оба имели на это царское соизволение).

Петр уже облился по своему обыкновению холодной водой, денщик Васька ловко сбрил щетину с его лица, и, как никогда, государь чувствовал себя сильным, уверенным, помолодевшим. Все ночные страхи и сомнения улетучились после того, как принято было им решение о постройке редутов.

Ему сначала показалось, что и у его генералов родилась та же мысль, и он даже порадовался за своих полководцев, но оказалось, что генералы прибыли совсем с другой новиной: этой ночью исчез унтер-офицер гвардейского Семеновского полка по фамилии Немчин. Хватались его на утренней перекличке, затем нашли двух солдат, которые видели, как вышел тот унтер вечером к Яковицкому лесу. Солдатам он крикнул, что идет подышать свежим воздухом.

– Не иначе как к шведу перебежал сей любитель прохлады! – насмешливо заметил Меншиков. Дело касалось пехоты, которой ведал фельдмаршал, и Александр Данилович стоял как бы в стороне.

Вызвали Михайлу Голицына, как командира Семеновского полка. Спросили: «О многом ли ведает сей Немчин?»

Князь Михайло, крайне сконфуженный тем, что так опозорен его славный полк, признал честно, что ведает тот Немчин немало: во-первых, унтер наверное знал, что государь порешил дать генеральную баталию 29 июня, в день своих именин, во-вторых, Немчин слышал, конечно, как и все в гвардии слышали, что к русским идет сильная подмога – многотысячная калмыцкая орда; в-третьих, перебежчик знал, что рядом с Семеновским полком стоит полк новобранцев, еще не получивших мундирное платье и одетых в серые мужицкие сермяги.

Петр внимательно выслушал командира семеновцев и порешил быстро и решительно:

– Чаю, получив известие о подходе калмыков, швед атакует нас ежели не сегодня, то завтра! И, скорее всего, атакует ночью или на ранней заре, в расчете на обычный ночной беспорядок.

– Поступит, как и под Головчином? – вырвалось у фельдмаршала.

– Так, Борис Петрович! Но дабы не бежать в одних подштанниках, как бежала дивизия Репнина под Головчином, надобно держать с этого часа половину войска под ружьем. Окромя того, мы господам шведам на подходе некий сюрприз уготовим. – И Петр показал на боевую карту, на коей был отражен его ночной замысел.

– Шесть редутов поперек лесной прогалины и четыре к ним в ряд волнорезом…

– И разобьется та шведская волна у волнореза и редутов на отдельные ручейки!.. – сразу ухватил замысел Петра князь Михайло.

– Верно понял, камрад! – Петр был так доволен сообразительностью младшего Голицына, что даже простил ему побег Немчина.

– Мин херц, даже у дюка Мальборо и славного принца Евгения Савойского не было николи такой полевой фортификации! – разразился льстивыми похвалами и друг любезный Данилыч.

– Замысел великий, но успеем ли те редуты соорудить? – осторожничал, как всегда, Шереметев.

– Мы тотчас с Данилычем на ту лесную прогалину отправимся и место для редутов сами выберем. Ты же, Борис Петрович, поспешай немедля: пришли тысяч пять солдат с лопатами, думаю, к вечеру те земляные работы и закончим! – распорядился Петр.

– А как же с сермяжным полком быть? – смущенно напомнил Голицын.

Петр фыркнул:

– В сем деле самое умное – воинский машкерад! Распорядись, Борис Петрович, сермяжному полку поменяться платьем с новгородцами. Новгородский полк половину Европы прошел: бился со шведом и в Польше, и в Силезии, и в Германии. Солдаты там все один к одному, как каленые ядра. Шведы наверняка попытаются сломить сермяги и порвать там нашу линию, а вместо зеленых новобранцев нарвутся на ветеранов!

– Думают поцеловать молодку, а встретят усы солдата! – рассмеялся светлейший. – Здорово ты придумал, государь!

Петр и сам был доволен, что придумал сей машкерад. Но виду не показал – надобно было спешить строить полевые редуты.

Система полевой фортификации, созданная Петром I на поле Полтавской баталии, и впрямь была новиной для европейской тактики. Даже после наполеоновских войн французский военный теоретик Роканкур писал о Полтаве: «Следует отметить в этом сражении новую тактическую и фортификационную комбинацию. Это именно способом, до тех пор не употреблявшимся, хотя одинаково удобным для наступления и обороны, была уничтожена вся армия авантюриста Карла XII».

И Роканкур знал, что говорил, потому как Шевардинский редут, Багратионовы флеши и батарея Раевского при Бородине, на которых была перемолота в 1812 году половина наполеоновской армии, прямо восходили к полтавским редутам. Ведь Кутузов, проходя курс фортификации в военно-инженерном корпусе, прямо учился на опыте Петра Великого. А Петр был не только прирожденным корабелом, но и передовым фортификатором. Опыт искусного фортификатора он приобрел не только сооружая новые крепости – Северодвинскую, Петропавловскую, Кронштадтскую, – но и беря крепости неприятельские: Азов, Нотебург, Ниеншанц, Дерпт, Нарву.

– Встанешь за сими редутами со всеми 17-ю драгунскими полками, – наказывал Петр Меншикову после того, как они объездили всю прогалину меж Яковицким и Будищенским лесом и учредили редуты. – В редутах установим по батарее пушек, а гарнизоном в них посадим гренадер Ангустова. Чаю, вперед швед пустит рейтар, и те попытаются прорваться меж укреплений. Здесь ты их и встретишь со своими драгунами, как бы второй линией. Токмо смотри, друг любезный, не зарывайся. А как пойдет вперед у шведов пехота, отходи к третьей линии, к ретраншементу, и встань там на флангах.

Так Петр строил под Полтавой русскую оборону в глубину, намного предвосхищая в сем не только свой XVIII, но и век XIX.

Давая Полтавскую баталию, Петр конечно же помнил нарвскую неудачу, где русская армия была построена в одну тоненькую линий длиной в семь верст. Помнил он и опыт первых викторий при Добром и Лесной, убедивших его, что русское войско лучше бьется в лесной местности: русский мужик веками был приучен считать леса своими природными крепостями.

Сравнивая русскую и шведскую армии, один из лучших полководцев Франции Мориц Саксонский, младший современник Петра I, писал в своей работе «Мои мечтания»: «Шведы никогда не спрашивали, сколько русских, но только – где они? Царь Петр, величайший человек своего века, противодействовал с постоянством, ровным величию его гения, неудачам этой войны и не переставал давать сражения, дабы дать боевую опытность своим войскам». Он знал, что «шведы пылки, хорошо дисциплинированны, хорошо обучены и искусны…» Сделать бесполезными эти преимущества Петр I, по мнению Морица Саксонского, сумел, соорудив вдоль фронта пехоты несколько редутов с глубокими рвами, которые он снабдил пехотою и усилил палисадами. Чтобы атаковать эти редуты, шведы должны были разорвать «ярой. Понести потери, ослабеть и прийти в беспорядок, после чего их можно атаковать. Добавим, что, сооружая свой знаменитый волнорез, Петр действовал, хорошо изучив своего противника – он ведал не только о горячности Карла XII, но и о силе первой атаки шведов. Армия Карла XII состояла из ветеранов, безжалостных в рубке, и в то же время отличалась такой выучкой и спайкой, что могла не растеряться и в ночном бою. Она действовала как хорошо заведенный механизм, и сорвать ее атаку могла Лишь такая неожиданность, как линия укрепленных редутов. Напротив, в русской армии было много новобранцев, и хотя Петр и старался приучить их к стойкости, давая частные баталии и штурмуя в Прибалтике крепость за крепостью, но опыта рекрутам еще не хватало. Правда, и солдаты ведали, что Петр сам стоит в первых рядах, и знали его заботу о простом солдате. Всем было известно, к примеру, что царь прожил пару месяцев на солдатском рационе, после чего определил давать солдату каждый день буханку хлеба, два фунта мяса, две чарки юна и кружку пива. Кроме того, на месяц солдат получал два фунта соли, муку и полтора гарнца круп, а на квартирах ему давался сервис: уксус, дрова, свечи, постель. Ежегодно солдату выдавалось и денежное довольствие в шесть рублей, если учесть, что на шесть рублей тогда можно было купить добрую лошадь, то солдат был далеко не самым обделенным человеком в России. По петровскому уставу офицеры должны были смотреть на своих солдат, как родители смотрят на своих детей, и с отцовской попечительностью заботиться о нуждах солдата.

Но и солдат был обязан в учении быть смирным, от пороков удерживаться, в постое хозяев не обижать, стоя в карауле, мушкеты из рук не выпускать и на землю не класть и в руки своему брату солдату и иным посторонним не давать, хотя бы сам генерал иль полковник стали мушкеты просить. Была и жестокая мера: «Кто с караула уйдет перед неприятелем, тому смертная казнь». Но тому же наказанию подлежали и струсившие офицеры. Самым тяжким наказанием для солдат было то, что они, как и офицеры, обязаны были служить «вечно». Но с годами и солдат ждал гарнизонный полк, где они могли жениться и получать даже добавочное жалованье на жену.

Конечно, служба в армии в петровское время была особенно тяжелой из-за Северной войны, затянувшейся на 21 год. Здесь в баталиях и походах солдаты гибли тысячами. Но гибли и офицеры. В офицерах была вечная нехватка, и оттого брали наемников. Но уже к Полтаве, когда офицеров из дворян не хватало на добрую треть, Петр все чаще брал в офицеры и выходцев из солдат и сержантов. В своем регламенте о рангах он закрепил это правило, записав: «…воинским чинам, которые дослужатся до обер-офицерства не из дворян, то когда кто получит вышеписаный чин, оный суть дворянин, как и его дети, которые родятся в обер-офицерстве…» Те же выходцы из солдат, которые получали младшие офицерские чины, получали личное дворянство и стремились отличиться, чтобы стать старшими офицерами. Словом, про петровскую армию времен Северной войны можно было говорить то же, что говаривали потом про армию Наполеона: в сумке каждого лежал ежели и не маршальский жезл, то офицерский патент. И не удивительно, что младшие офицеры поддерживали все Начинания Петра. И когда пишут, что вот-Де Петра в его делах поддерживали только «птенцы гнезда Петрова», то ошибаются. Петра I поддерживала вся его молодая армия и флот.

Конечно же создатель новой армии был ее наставником, но и сам в то же время крепко доверял своим молодым офицерам, прошедшим школу войны. Отсюда и его наставления, что «устава не надобно держаться, яко слепой стены, а поступать по обстоятельствам».

Перед Полтавой царь счел нужным объехать все полки, понимая, что простые солдаты и офицеры в конечном счете и решат поход баталии. Боевой дух войска – залог виктории, и Петр с радостью убедился, что войска уже не боятся неприятеля, как боялись его под первой Нарвой. Когда Петр, выступая перед офицерами, призвал твердо постоять за Отечество от имени всей гвардии, ее командующий генерал-лейтенант Михайло Голицын ответил твердо: «Ваше царское величество изволил труд наш, и верность, и храбрость добрых солдат видеть на Левенгауптской баталии, а ныне войско то же и мы те же и уповаем таков же иметь подвиг!»

В то время как Петр строил редуты и вдохновлял офицеров и солдат, Карл XII принимал посланцев крымского хана.

– Мой хан, Девлет-Гирей, шлет тебе пожелание скорой победы над московитами, о великий король! – Гололобый начальник ханской гвардии – косая сажень в плечах – низко склонился перед сидевшим в удобном кресле королем и протянул ему подарок Девлет-Гирея – острую саблю с клинком из закаленной дамасской стали.

Окружение короля было самым живописным: по левую руку стояли фельдмаршал Реншильд и генералы, по правую – Мазепа в парадном польском наряде и полупьяный с утра кошевой атаман запорожцев Гордиенко в широченных турецких шароварах.

За креслами же, нашептывая королю советы, стояли канцлер Швеции граф Пипер и первый камергер короля Цедергельм.

Карл уже давно знал, что в Стамбуле его союзники-французы прилагают немалые усилия, дабы втянуть Османскую империю в войну с Россией. Посол Людовика XIV маркиз Дезальер немало преуспел в этом начинании. И среди первых успехов маркиза были великие перемены, произошедшие в Крыму. На престол в Бахчисарае, по повелению султана Ахмеда, недавно был посажен, вместо своего брата, воинственный Девлет-Гирей, сразу начавший готовить поход на Москву. Весной были усилены также турецкие гарнизоны в Бендерах, Очакове и Керчи, а за Дунаем, в Румелии стало собираться в поход османское войско. Все, казалось, говорило о скором выступлении против русских могущественной Османской империи и ее вассалов.

– Где ты оставил хана? – спросил Карл нервным, срывающимся после бессонной ночи голосом.

– Моего повелителя я оставил у Перекопа, но думаю, что сейчас орда стоит в низовьях Днепра. Девлет-Гирей только ждет фирмана султана с разрешением соединить вашу конницу с твоей славной армией, король. Скоро вместе будет громить московитов!

– А сколько войска у твоего хана? – осторожно спросил граф Пипер.

– Сто тысяч отборных конников! – высокомерно ответил татарин. И добавил: – После твоей победы, о великий король, мой хан соединится с тобой даже и без султанского фирмана! И тогда, – тут ноздри у татарина хищно затрепетали, – мы вместе пойдем на Москву. Там нас ждет богатый ясырь и добрая нажива! – Глаза ханского посланника заблестели, словно он видел уже, как гонит на рынок рабов в Кафе молоденьких русских и украинских девушек и юношей, как горят украинские и русские города и села, сколько добра возьмут его конники в богатых монастырях и церквах. Уже сейчас, по пути к Полтаве, ханский посланец не выдержал, и по его приказу конвой разграбил несколько украинских хуторов. А какое богатство поджидает в Москве? – татарин даже прищелкнул языком от восхищения и подумал: «А ведь для того нужна самая малость – победа шведского короля над московитами здесь, под Полтавой. Тогда русский щит будет сломлен и по Муравскому шляху на Москву помчится стотысячная орда. Поняли это и Карл, и граф Пипер, и Мазепа.

– Крымцы – это шакалы, которые всегда идут за львом и подбирают остатки добычи! Но после твоей победы ты легко спустишь на Москву их орду. Чтобы грабить, они не будут ждать никакого фирмана султана! – услужливо разъяснил Мазепа после ухода ханского посланца. – Извечные привычки крымских татар.