Текст книги "Генерал-фельдмаршал Голицын"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

И смутились казачьи сердца! Не будь позади Десны, а впереди тридцатитысячного Шведского войска, может, то была бы последняя речь пана гетмана. Не слышались ни виваты, ни приветственные крики. Молчали казаки. И, уловив это страшное молчание, Мазепа, оборвав свою речь, поворотил коня и помчался к шведам. За ним помчалась старшина и верные сердюки. Большая же часть казаков осталась на месте, а затем по одиночке, десятками и сотнями вернулась обратно за Десну. Так что к шведскому королю Мазепа привел не многотысячное войско, а всего две тысячи сердюков и старшин.

* * *

Дмитрий Михайлович Голицын поспешал к Батурину с пехотной бригадой Яковлева в жесточайшей тревоге. Хотя после казни Кочубея и Искры не было ни одного явного доноса на гетмана, на киевском базаре за месяц до измены Мазепы даже бабы-торговки открыто болтали, что гетман переметнулся иль собирается переметнуться к шведу.

«Народ обмануть труднее, чем царя!» – в тревоге рассуждал князь Дмитрий и самолично отписал о тех базарных толках Головкину. И то ли письмо его наконец достигло цели, то ли постоянные увертки гетмана возбудили подозрение Головкина и Шереметева, но Голицын получил наконец приказ немедля маршировать на гетманщину. И Дмитрий Михайлович не терял ни минуты, отправив передовым отрядом бригаду с дивизионом тяжелых орудий. Притом, вопреки указу Головкина стать в Нежине, он отправил Анненкова прямиком в гетманскую столицу и сам направился туда же с бригадой Яковлева, хотя уходом тем и ослаблял киевский гарнизон. Но Киеву при тех обстоятельствах, когда швед стоял на Левобережье, ничто пока не грозило, а вот увертки гетмана вызывали в те осенние дни особую настороженность Дмитрия Михайловича. И ох как жалел сейчас Голицын, что Кочубей и Искра были посланы царем на расправу пряменько в Белую Церковь к гетману, а не в Киев к Голицыну. Дмитрий Михайлович хорошо знал старого полковника и его друга и не верил, что эти честные люди оговорили Мазепу. Скорее всего, и Кочубей и Искра говорили правду и их последний допрос-покаяние мог ту правду раскрыть!

Вот отчего Мазепа столь упрямо добивался передачи Кочубея и Искры в свои руки, минуя Киев, минуя Голицына.

Подгоняемый сими тревожными мыслями и рассуждениями, Дмитрий Михайлович оставил позади Яковлева с его тяжелыми пушками и налегке, в коляске, сопровождаемый легким эскортом, помчался в Батурин. Не доезжая Десны, у деревни Мены Голицын встретил светлейшего князя с драгунскими полками. Дмитрий Михайлович не кривил душой и открыто поведал Меншикову о своих немалых тревогах и подозрениях.

– Пустое! – расхохотался Меншиков, пересевший для разговора в коляску Голицына. – И потом, какая Ивану Степановичу корысть на старости лет к шведу перебегать? Сам посуди, какой у него чин! А маетности? Да, чаю, ни у тебя, хоть ты и прямой Гедиминович, ни у меня, хоть я и светлейший князь, и в помине нет тех богатств, что имеет старик! – Меншиков даже облизнулся при мысли о скарбнице старого гетмана. – Вот, говорят, у него алмаз есть: пол-Европы купить можно! Нет, такому богачу на старости лет хозяина менять – себя и все богатства потерять. А Иван Степанович, сам ведаешь, скупонек! – Тут светлейший прервал разговор и, показывая на пылившее за Десной неизвестное войско, радостно воскликнул: – Да, никак, Иван Степанович сам, легок на помине, встречать нас вышел? Я вчера приказал через Войнаровского ждать нас на Десне!

Но радость Меншикова была преждевременна, поскольку пылившее за рекой воинство оказалось бригадой Анненкова.

– Приказано передать кумплимент светлейшему князю от его светлости пана гетмана! – приветственно гаркнул полковник, встав во фрунт перед коляской с генералами.

– Ты в чьей команде служишь?! Почему оставил Батурин? – Князь Дмитрий чуть было не с кулаками набросился на глупого полковника, да, спасибо, остановил Александр Данилович:

– И полно, батенька, уйми гнев! Что из того, что послушался полковник гетмана, доставил мне кумплимент! Иван Степанович, почитаю, болен и оттого ждет нас в Батурине! – И коляска дальше покатила к гетманской столице.

Меншиков веселился в предвкушении знатного обеда (гетманская кухня была знаменита!), Дмитрия Михайловича ничто не радовало: ни осенний погожий день, ни укатанная дорога, усаженная тополями и цветистыми по осенней листве кленами, ни здоровый крепкий воздух с запахом яблок из окрестных садов. Черное предчувствие окончательно овладело им, и он ничуть не удивился, когда ворота Батурина оказались на запоре, мост через ров разведен, а на валах выросли, целя мушкетонами, сердюки Чечеля.

Александр Данилович, само собой, пришел в страшный гнев и приказал вызвать для переговоров самого коменданта. Пан Чечель появился на валу и стал надменно, всем своим видом показывая, что ни петушившийся на коне роскошно одетый Меншиков, ни мрачно сидевший в коляске Голицын ему не страшны и что хозяин положения здесь он, Чечель!

– Где ясновельможный гетман, вражий ты сын? – горячился Меншиков по ту сторону глубокого, залитого водой рва.

Чечель ответил насмешливо:

– Пан гетман к вам, москалям, в Короп отъехал!

– Так почему ты не пускаешь нас в крепость? Разве мы шведы?

– На то нет приказа его светлости, пана гетмана! – воровато ухмылялся Чечель в цыганский ус.

– Разве ты не знаешь, кто я? – неосторожно спросил Меншиков, и громкий хохот раздался на валу. То смеялись сердюки Чечеля.

– Да кто тебя не знает? – с ленивым равнодушием ответствовал Чечель. – А только ступай отсюда, светлейший, не то, не ровен час, зашибу тебя со всей твоей кавалерией! – И по знаку Чечеля фейверкеры-немцы угрожающе навели с вала тяжелые пушки.

– А ведь ты, пожалуй, прав, Дмитрий Михайлович. – Меншиков поудобнее устроился в коляске. – Не посмел бы этот сукин сын так себя вести, не перебеги сама сука к шведу. Впрочем, то еще надобно проверить! – И светлейший приказал кучеру: – Гони в Короп!

Однако в Короп поспешать было без надобности. Уже в сельце Обмачеве встретили нестройную толпу казаков, отказавшихся последовать за гетманом в шведский лагерь и возвращающихся с Десны. Оставленный на перекрестке старый сотник поведал Меншикову и Голицыну, что Мазепа и впрямь за Десной переметнулся к шведу.

– А войско? – нетерпеливо спросил Меншиков.

– А вот оно войско! – Кусая седой ус, сотник показал нагайкой на тысячи казаков, отъезжающих от реки в разные стороны, и с горечью добавил: – Нема боле казацкого войска! Все порушил клятый Мазепа!

– И то хорошо, что за ним и двух тысяч казаков не пошло! – сказал Меншиков Голицыну. К нему, бывало, в минуты крайней опасности возвращалось полное самообладание. – Потребно теперь, Дмитрий Михайлович, у предателя главную карту в его предательской игре выбить – взять Батурин!

– Казаки молвят, что у Чечеля в Батурине четыре полка сердюков, три сотни пушек с немцами-фейверкерами да три казачьих полка! Батурин ныне – крепкий орешек! – раздумчиво вымолвил Дмитрий Михайлович.

– Расколем! – решительно махнул рукой Меншиков. – Казаки, чаю, за Мазепу и биться не станут, а наемники, знамо дело, не устоят против твоих гренадер и моих драгун.

– Так оно иль нет, а Батурин взять надо! – согласился Голицын. – Упустим Батурин, там швед второй магазин обретет, поболе того, что тащил ему в сикурс Левенгаупт!

Вечером в придорожном шинке, простившись с Голицыным, ускакавшим поторопить гренадер к Батурину, Меншиков начал писать донесение царю об измене Мазепы.

Свеча совсем уже догорала, когда светлейший наконец дописал последние строки. «И ныне сей новоявленный Иуда при гробе стал изменник и предатель своего народа!» – не без удовольствия перечел свое красноречивое послание, скрепил его печатью и вызвал дежурного офицера. А еще через минуту адъютант светлейшего с десятком драгун из лейб-регимента мчался по ночной дороге в главную штаб-квартиру.

Лунный свет перебегал дорогу всхрапывающим на бегу лошадям, тревожно мелькали огоньки далеких хуторов и окрестных деревень, взад и вперед сновали по пути конные и пешие казаки, шарахались в стороны чьи-то тени, и казалось, вся Украина не спала в ту ночь, потрясенная изменой старого гетмана.

* * *

– Предатель не приносит удачи тому, кто его принимает! – сердито сказал королю полковник Аксель Рамсворд, отказавшийся снять шляпу перед старым гетманом.

«Может, Аксель и прав! Ведь он настоящий викинг! Прямой, суровый, честный! А Мазепа лукав, лжив, коварен. Но, с другой стороны, коль столь хитроумный и многоопытный муж переметнулся без всякого принуждения на мою сторону, значит, фортуна вновь улыбается нам, шведам!» Король Карл зябко передернул тощими плечами, съехал к клубящейся туманом Десне. И тотчас громыхнули шведские орудия с берегового откоса, под прикрытием их огня шведские гренадеры двинулись на плотах через реку. С противного берега раздалась редкая пальба. Карл был доволен: все шло по его плану. Ложная переправа отвлекла главные силы русских, а тем временем к Мезину король за ночь перебросил батареи тяжелых орудий и под прикрытием их огня начал переправу. Пороха было приказано не пожалеть, – Мазепа обещал предоставить в Батурине огромные пороховые погреба, – и давно шведская пехота не слышала столь громогласного говора своих пушек. Подъехавший к королю Гилленкрок с тревогой всматривался в противный берег сквозь холодный туман, стоявший над Десной. Туман смешался с пороховым дымом и образовал прочную завесу над переправой. Скрытые этой завесой шведские гренадеры на многих плотах и лодках дружно шли на тот берег, где лежала гетманская Украина, еще один край, который собирался покорить их король.

Гилленкрок внимательно посмотрел на зябко кутающегося в плащ Карла: король был сильно простужен, и из натянутого по уши мехового треуха (подарок Мазепы) выглядывали слезящиеся глаза и красный длинный нос. Еще дальше от Швеции он уводил свою армию, и кто знает, какие новые испытания ожидали солдат и офицеров там за Десной?

Словно уловив печальные размышления своего генерала-квартирмейстера, Карл рассмеялся:

– Выше голову, Гилленкрок! В Батурине нас ждут теплые квартиры и пуховики. Этот старый лис, Мазепа, накопил в своей столице немалые запасы для моих гренадер! В Батурине мы станем на покойные зимние квартиры и дадим роздых войскам!

– Меня удивляет, сир, отчего гетман сразу не повел нас в Батурин, а столь горячо настаивал на походе к Новгороду-Северскому?

– Ничего, зато теперь мы на верной дороге! – ответил король.

– Да, но мы Сделали бесполезный переход и потеряли на том несколько дней, которыми могут воспользоваться русские!

– Русский медведь слишком неповоротлив, Гилленкрок, а русские генералы не достойны быть и капралами в моих интендантских ротах. Смотрите, этот русский генерал Гордон уже отводит войска, испугавшись одной пушечной стрельбы!

И впрямь, генерал-майор Александр Гордон, командир русской бригады, стоявшей у Мезина, приказал вывести полки из-под артиллерийского обстрела. И этим тотчас воспользовались шведы. Высадившись на берег и беспрепятственно построившись в линию, мокрые и злые, шведские гренадеры с таким бешенством бросились в атаку, что сбили батальоны Гордона и с запасной позиции.

– Извольте видеть, сколь успешен наш натиск! – Карл весело обернулся к Гилленкроку и офицерам штаба. – Прикажите вашим солдатам поторопиться и навести мост! Впереди нас ждет отдых в благословленном крае, не так ли, гетман?

– Ваше величество! – выступивший вперед из кучки казацких старшин Мазепа отвесил низкий поклон королю. – Украина ждет своего вызвольника! Там за Десной я приведу к вам столько казаков, сколько песка на берегах Черного моря!

И в этот момент страшный тяжелый гул донесся со стороны Батурина, и столь сильное красное пламя взлетело над гетманской столицей, что отсветы его были ясно видны даже у отстоящей от Батурина на шесть миль мезинской переправы.

– Что значат сей гул и пламень? – обратился король к окружающим. – Уж не землетрясение ли?

Но то было не землетрясение. Примчавшиеся гетманские сердюки принесли роковое для короля и гетмана известие: Батурин еще 2 ноября взят Меншиковым и Голицыным при прямом содействии его жителей. Все огромные запасы гетмана, припасенные им для шведов, стали русской добычей. Днем и ночью русские солдаты и перешедшие на их сторону казаки (только сердюки остались верны гетману) вывозили из гетманской столицы муку и зерно, пушки и амуницию, выводили скот, переселяли батуринских обывателей. А когда Меншикову стало известно, что шведы приступили к переправе у Мезина, он распорядился взорвать пороховые погреба в гетманском замке, и гигантский столб пламени взлетел над опустевшей столицей.

Занялся страшный пожар, на месте Батурина шведы и Мазепа застали одно пепелище. Обещанных гетманом покойных зимних квартир как не бывало. И, глядя на развалины своей богатой столицы, Мазепа, боле всего скорбевший о потерянных сокровищах, сказал Орлику:

– Злые и несчастливые наши початки!

При сем явно зловещем для них предзнаменовании шведы двинулись в глубь гетманской Украины.

Война на Украине

В ставке Петра I известие о взятии Батурина вызвало глубокое облегчение. И все-таки тревога не покидала царя в первые дни после известия об измене Мазепы. Главная его мысль была о том, как поведет себя украинский народ, узнав о переходе гетмана на сторону шведов.

Надобно сказать, что настроения украинского населения занимали Петра I с самого начала поворота шведской армии на Украину.

«О здешнем объявляем, – сообщал Петр Апраксину 24 октября 1708 года, – что неприятель был у Стародуба и всяко трудился своею обыкновенною прелестию, но малороссийский народ так твердо, с помощью Божией, стоит, чего больше ненадобно от них требовать». Эта высокая оценка «стойкости» украинского народа на «прелестные» шведские воззвания вполне оправдывалась тем сопротивлением, которое шведы встретили в Северной Украине. Плечом к плечу с русскими солдатами сражались казаки у Стародуба, Мглина, а подвиг безвестного украинского проводника, выведшего отряд шведов вместо Почепа на, укрепления Стародубской крепости, аналогичен подвигу Ивана Сусанина. Пока что Петр мог быть доволен.

Но как поведет себя гетманщина после измены Мазепы? Ведь гетману подчинялось все казачье войско на Украине, с ним к шведам переметнулась часть старшины, имеющей широкие родственные и иные связи во всех казацких полках. Вдруг Мазепе удастся вызвать на Украине общее движение? – вот мысль, которая, безусловно, занимала Петра I в эти первые недели после измены гетмана, тем более что сам Мазепа всюду рассылал свои универсалы, призывающие выступать против русских войск. Издан был и универсал Карла XII к украинскому народу, неуклюже состряпанный Мазепой.

Как же действовал царь в этой сложной политической ситуации на Украине? Прежде всего Мазепе надобно было противопоставить нового гетмана. И вот Петр спешно собирает в Глухове казацкую раду. Естественным кандидатом Петра на гетманский пост становится полковник стародубского полка Скоропадский, поскольку стародубцы только что отличились в борьбе против шведов. Скоропадского в Глухове единогласно избирают гетманом. Другой вопрос, который возникает перед Петром, – это вопрос о поведении армии на Украине. Русским войскам еще при вторжении шведов в Северную Украину было приказом строжайше запрещено чинить какой-либо ущерб местным жителям.

«Малороссийский народ как можно оберегаем и до озлобления не допускаем…» – доносил Петру I Шереметев еще 5 октября из Почепа. Соблюдать, однако, «бережение» во время военных действий было трудно. Был сожжен дотла Батурин, такая же участь ожидала и Ромны, когда туда после ухода шведов вступили царские войска. Однако если в случае с Батуриным царь и его фельдмаршал только приветствовали решительные действия Меншикова, не допустившего превращения гетманской столицы в военную базу шведской армии, то в случае с Ромнами реакция Петра была совершенно другой. Царский адъютант Ушаков, который вместе с казачьим отрядом находился при дивизии генерала Алларта драгунских полках бригадира Фастмана, вступивших в Ромны, тотчас сообщил Петру о разорении этого местечка, хотя войска были впущены туда без всякого сопротивления, сразу после ухода шведов. Более того, по сообщению Ушакова «тутошний жители обрадовались приходу нашему… Однако радость их превратилась в печаль: драгуны все дома разграбили по повелению вышних командиров…».

Получив эти сведения от Ушакова, Петр I поручил срочно разобраться в этом деле канцлеру Головкину. Тот сразу же отправил в Ромны майора-преображенца с грозным приказом: «Офицеров в Ромнах по розыску казнить смертью во страх другим, а рядовым буде меньше десяти человек, то казнить третьего, буде же больше, то седьмого или девятого. Также розыскать о главных офицерах, не было ль от них позволения на тот грабеж».

Наказания, последовавшие за грабежом в Ромнах, стали, конечно, известны в войсках, и разор местного населения был пресечен, скифская война на Украине меняет свой характер.

А вот шведы, которые вместе с Мазепой выпускали «прелестные грамоты», очень скоро сбросили маску и выступили как откровенные захватчики и насильники. В тех же Ромнах, по донесению того же Ушакова, «неприятель у жителей всякие харчи и иное покупал дорогою ценою, а по отъезде из Ромен назад деньги отбирал». Впрочем, вскоре шведы вообще перестали как-то платить за провиант и фураж – начался такой же грабеж населения, какой они учиняли в Польше и Белоруссии. Ответом на это стала развернувшаяся зимой 1708/09 года народная война против шведских захватчиков.

В этой войне русские солдаты и украинские казаки плечо к плечу сражались против шведов, что лучше всего доказывает оборона неказистых местных крепостей, ставших перед шведами неприступными твердынями. Так, 20 ноября 1708 года шведов не впустили в свой город жители города Смела, хотя там и не было русского гарнизона.

Одновременно с сопротивлением городов возникают партизанские отряды в сельской местности, и уже в начале декабря шведы вынуждены предпринять против них первую карательную экспедицию. «10 декабря полковник Функ с пятьюстами кавалеристами, – свидетельствует королевский историк Адлерфельд, – был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряды в различных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Дрыгалов. Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим». Однако никакие карательные экспедиции не могли сломить разворачивающуюся борьбу целого народа против захватчиков. Вскоре все дороги для шведов на Украине стали небезопасными от нападений бесчисленных казачьих отрядов. «Неприятель, – вынужден был признать Адлерфельд, – своими непрерывными налетами мешал нам пользоваться изобилием и плодородием этой прекрасной страны в той степени, как мы желали бы. Припасы становились к концу крайне редкими и чудовищно дорогими».

Партизанская война на Украине многократно усиливалась благодаря поддержке русской армии. Петр I сумел учесть важность этого дела, и из регулярных войск выделяются небольшие кавалерийские отряды, подобные отряду Ушакова, составленные из казаков и драгун, которые буквально висят на хвосте шведской армии. Эти отряды были полезны русскому командованию еще и тем, что поставляли крайне важные сведения о всех передвижениях и дислокации шведских войск. Как только шведы стали устраиваться на зимние квартиры, Ушаков, например, срочно сообщил 20 ноября 1708 года Меншикову, что «король шведский пришел в местечко Ромен ноября 18 дня. Изменник Мазепа такожде числа пошел до Гадич и намерение имел воровское, чтоб ему забунтовать запорожцами». О дальнейших передвижениях и дислокации шведов Ушаков пишет 7 декабря 1708 года самому Петру: король «стоит по квартирам против прежнего. Також уведомился через тутошних жителей, генерал-майор Лагер-Крон и Круз очистили квартиры, надеючись по деревням к Конотопу. Знатно, что хотят пространней стать».

Здесь Ушаков очень точно определил стремление шведов стать «пространней», прежде всего для сбора провианта. «Також неприятель провиант в близости выбирает и квитки в приеме отдает; також, где стоит оный неприятель по квартирам, великое чинит разорение…» – заключил он свое сообщение Петру I.

Сбор провианта и с помощью реквизий (когда платили ничего не стоящими бумажками – квитками), и путем прямого солдатского грабежа по квартирам уже в декабре 1708 года, после того как шведы объединили Ромны и Гадяч, становится одной из главных задач королевской армии. Отсюда прежде всего и ее частые передвижения по Украине. В поисках новых, изобильных провиантом местностей шведы, несмотря на суровую зиму, буквально рыскают по Украине, всюду натыкаясь на сопротивление маленьких городков и местечек и активные действия русской регулярной армии.

По распоряжению Петра русские гарнизоны еще в начале кампании 1708 года стояли в Чернигове и Нежине. Теперь регулярные части были введены в Полтаву, Веприк, Ахтырку, а самая главная армия после некоторых перемещений стала в Лебедине, имея запасную позицию в Сумах.

24 ноября Шереметев сообщал Петру: «Из Марковки 25 числа моя дивизия пойдет до Михайловки, чрез мост перебираться будет к Лебедину».

Позиция в Лебедине была центральной, прикрывая дорогу на Сумы и так называемый Бакаев путь на Москву. Драгуны Меншикова действовали против шведов отдельно, закрывая им выходы на Слободскую Украину к Харькову. С юго-востока действия шведов ограничивал сильный гарнизон в Полтаве, на северо-западе гарнизон в Чернигове, а на Правобережной Украине стояли войска киевского генерал-губернатора Дмитрия Михайловича Голицына, которые во второй половине ноября заняли вторую резиденцию Мазепы – Белую Церковь. Занятие правобережной резиденции гетмана произошло мирным путем, о чем 21 ноября Голицын с торжеством сообщал Меншикову: «Чрез способ добра полковника Бурея (у последнего в Белой Церкви было 800 сердюков) уговорил и тот замок Белоцерковный и пожитки Мазепы у него принял и посажены в замок из Киевского гарнизона 300 человек». После занятия Дмитрием Голицыным Белой Церкви у Мазепы не осталось ни одного оплота на Правобережье, и все его «прелестные универсалы» не возымели там никакого действия.

Так, фактически уже в конце ноября шведская армия в Ромнах и Гадяче со всех сторон была обложена русскими войсками, действующими при активной поддержке местного населения. А в середине декабря русская армия провела разработанную Петром I операцию, направленную уже против главной шведской квартиры. По распоряжению Петра Меншиков двинул 16 декабря к Гадячу драгун генерала Ренне. Драгуны ворвались в предместье города, выбив оттуда шведов. На помощь шведскому гарнизону в Гадяче выступил из Ромен, невзирая на жестокий тридцатиградусный мороз, сам король. Воспользовавшись уходом главных сил шведов, к Ромнам подступили драгуны бригадира Фастмана и дивизия генерала Алларта. Узнав о подходе русских, оставшиеся шведы бежали из города. В первый рядах беглецов находился, по донесению Ушакова, гетман Мазепа, который, услышав о подходе русских, «уехал декабря 17 дня за два часа». На следующий день после бегства Мазепы русские войска вступили в Ромны, где не встретили почти никакого сопротивления и взяли в плен десятки солдат, четырех офицеров и даже королевского пивовара с женою. Спешно отступая из Ромен, шведы бросили 12 медных и 5 чугунных пушек.

Главное же, была достигнута основная цель: шведы потеряли самый значительный город в округе и лишились еще одной промежуточной базы. Гадяч никак не мог заменить Ромны. Во-первых, он был значительно меньше, а, во-вторых, драгуны Ренне, которые отступили, узнав о подходе шведской кавалерии во главе с самим королем, уходя из Гадяча, сожгли городское предместье и уничтожили все запасы фуража, находившиеся в нем. В итоге, когда вся шведская армия сосредоточилась в Гадяче, выявилась как острая нехватка жилья для людей, так и фуража для коней.

Нехватка квартир имела очень тяжелые последствия для шведской армии из-за стоявших жестоких морозов. Зима 1708/09 года была очень холодной в Европе. Достаточно сказать, что застыла река Рона в Юго-Восточной Франции и покрывались льдом каналы в Венеции, а на Балтике замерзли проливы Скагеррак и Каттегат. Небывалая тридцатиградусная стужа с 30 ноября стояла и на Украине. Неудивительно, что сотни шведов замерзли на переходе к Гадячу и новые сотни погибли, когда не нашли жилье в полусожженном городе. Всего холода в эту зиму погубили три тысячи шведов.

Ушаков тотчас из Ромны поспешил сообщить Петру, что «неприятель из Липовой долины пошел к Гадячу… И как из Липовой пошел, и сказывают, которые приходят мужики, у неприятеля многие с холоду помирают». Так что в русском штабе знали о крупных потерях шведов от холодов, хотя, конечно, и русские несли потери.

И все-таки положение русской армии, разбросанной на широком пространстве, где имелось достаточное жилье и большие запасы провианта, было предпочтительнее, чем у шведов, загнанных фактически в Гадяч и его окрестности. Неудивительно, что в поисках выхода шведский король предпринимает попытки расширить свои винтер-квартиры. Не о Москве думал в это время Карл XII, а о том, где бы обогреть и досыта накормить своих солдат. Поэтому он идет на прямой штурм Веприка.

30 декабря 1708 года Карл XII двинулся к Зенькову и занял это неукрепленное местечко, хотя даже здесь жители пытались организовать ему сопротивление. Из Зенькова король вначале января подступил к Веприку, где были и укрепления, и гарнизон в 1300 солдат, 100 драгун и 400 казаков. Комендант крепости шотландец Фермер приказал укрепить скаты крепостного вала, облив их водой, которая сразу замерзла на трескучем морозе. Об этот ледяной вал и разбились все три атакующие колонны шведов, когда 6 января двинулись на штурм крепости (Фермор наотрез отклонил предложение короля сдать крепость без боя). Большие потери под Веприком усугублялись тем, что здесь потерпел урон цвет шведского офицерства. Под Веприком был «ранен генерал-майор Штакельбург, контужен в грудь фельдмаршал Реншильд, убит полковник Фриччи, подполковник Мерне, братья графы Шифлингинк, контужен «маленький принц», 18-летний полковник Мак Эммануил Вюртембергский». Всего под этой небольшой крепостью шведы потеряли две тысячи убитых и раненых. Столь высокие потери вызвали смущение в шведских войсках.

Никогда еще недовольство в шведских войсках действиями короля не высказывалось столь громко, как после неудачного штурма Веприка. При таких настроениях армии о походе на Москву не могло быть и речи – ведь надобно было в лоб штурмовать построенные в глубину позиции русской армии. Впрочем, Карл XII и не думал о таком походе. Цель у него была менее значительная – обеспечить зимнюю стоянку своих войск.

Король решает совершить обход русских позиций, перейти Ворсклу и выйти на так называемый Муравский шлях, который тянулся вдоль левого берега этой реки на Ахтырку-Харьков и далее на Белгород-Курск-Орел и Москву. Это был тот самый шлях, по которому часто ходила на Москву из Крыма татарская конница. Нет сомнений, что перейти на Муравский шлях короля склонил прежде всего совет Мазепы, который более всего опасался ухода шведов за Днепр. Недаром старый гетман выехал из Гадяча и примкнул к королю, когда тот 28 января вышел в поход из Зенькова на Опошню. У этого селения шведская кавалерия нанесла поражение драгунам генерала Шаумбурга, отбросив их за Ворсклу.

Петр I вовремя понял замысел шведского короля и спешно перебросил к Ахтырке драгун Меншикова, который спустился затем по Ворскле и соединился с Шаумбургом. В итоге, когда Карл. XII начал наступление на Харьков, перед ним стояла уже многочисленная русская кавалерия. Тем не менее шведский король со своими драбантами и с семью кавалерийскими полками и с полевою артиллерией вступил в Слободскую Украину. При этом Карл не пошел на укрепленную Меншиковым Ахтырку, а свернул на Краснокутск, через который можно было наступать на Богодухов и далее на Харьков. Здесь, под Краснокутском, 11 февраля 1709 года путь шведам преградили 7 драгунских полков генерал-майора Шаумбурга. Драгуны Шаумбурга были снова разбиты, как и под Опошней, и отброшены к Городне. Однако успевший подойти отряд генерала Ренне (6 эскадронов драгун и 2 батальона русской гвардии) так ударил на шведов, что опрокинул их в свою очередь. Сам король с кучкой драбантов укрылся в мельнице, «и только наступившая темнота спасла короля от плена». К вечеру меж тем к шведам подошли резервы Круза, и ночью русские отошли к Богодухову. Однако Ренне отнюдь не был разбит, как о том трубили шведы, а, напротив, занял сильную позицию на дороге на Харьков. Шведы, выйдя из Краснокутска и Городни, сожгли эти городки. Иными словами, в Слободской Украине шведы чинили еще больший раззор, чем в гетманщине.

13 февраля армия короля вышла к реке Коломаку. Здесь и состоялся, по свидетельству Адлерфельда, довольно странный разговор Мазепы с Карлом XII. Желая польстить королю, Мазепа заметил: «Война для вашего величества идет очень счастливо: мы уже дошли только за восемь миль от рубежей Азии». Король отвечал: «С этим не согласятся даже географы!»

Однако географические познания самого Карла были столь туманными, что на биваке он приказал адъютанту идти и «узнать от Мазепы путь в Азию поточнее». Однако неугомонному королю не только не удалось побывать в Азии, но и перейти маленькую речушку Коломак. Внезапно разразилась зимняя гроза с ливнем, громом и молнией. Произошел резкий переход от морозов к оттепели. Распутица приостановила дальнейшее продвижение шведов, и король был вынужден начать отвод своих войск обратно за Ворсклу. Отход был чрезвычайно трудным, снега быстро таяли, дороги покрылись грязью, а маленькие речки превратились в полноводные реки. В результате переправа на реке Мерле шла полтора дня, а переправа через Ворсклу заняла у шведов целых четверо суток.

Однако хотя Карл XII и был вынужден отступить, он не расстался с мыслью выйти снова на Муравский шлях. Причем он хотел оседлать этот путь не столько для немедленного похода на Москву, сколько для связи с Запорожской Сечью и Крымом. Там, на юге, происходили события, которые, казалось, могли повернуть фортуну снова лицом к ее любимцу. Прежде всего, это было связано с переходом на сторону Мазепы и шведов кошевого атамана Гордеенко, получившего изрядные деньги от Мазепы. Подействовало на запорожцев и полученное письмо крымского хана: он давал совет держаться гетмана Мазепы и обещал помогать запорожцам в нужде. 19 марта депутация запорожцев прибыла в шведский лагерь и была принята королем. По дороге запорожцы внезапно напали на русских драгун. 26 марта в королевскую ставку прибыл сам кошевой атаман Гордеенко и был принят сначала Мазепой, а затем представлен и королю.