Текст книги "Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…"

Автор книги: Стаффан Скотт

Анализы общественного мнения показали, что в связи с этой публикацией королевский дом не утратил популярности; в народе ходили куда более сочные байки про короля, да и по традиции ни одному королю не обойтись без таких баек. Уникальная популярность кронпринцессы Виктории, безусловно, способствовала благоприятному исходу.

Часть II
Три несостоявшихся короля

В душе мы все бессознательные фаталисты. Не задумываясь, исходим из того, что в известной нам истории все было предопределено и она не могла не стать именно такой, какова она есть. Но когда начинаем понимать, как мелкие детали способны изменить ход истории, у нас в конце концов голова слегка идет кругом, примерно так же, как когда смотришь в небо с крыши высотного дома или размышляешь о невероятных размерах Вселенной.

Строя домыслы, как бы могло быть (вместо «wie es eigentlich gewesen ist» [99]

[Закрыть]), надо остерегаться любых детальных спекуляций. Зато без зазрения совести можно размышлять о том, каковы были предпосылки для иного развития. Если бы да кабы коровы были летуны, как гласит шведская поговорка. Нам в точности неизвестно, каким манером они бы летали – на крыльях, с пропеллером или на реактивной тяге либо на раздутом, словно воздушный шар, желудке, но мы знаем, что «если бы» – они бы полетели.

Что касается трех Бернадотов, которые должны были стать, но не стали королями, то диапазон домыслов в немалой степени ограничивается тем фактом, что шведские короли в ту пору решали все меньше. Будь на троне другие особы, во всяком случае, в демократической Швеции не возникло бы вопроса о столь больших различиях, как между монархами при самодержавии. Но тем не менее.

Карл Оскар, ангелочек Господень

Наследный принц Швеции Карл Оскар, герцог Сёдерманландский, родился 14 декабря 1852 года, а умер спустя год и три месяца 13 марта 1854 года – по легенде, оттого что его искупали в ледяной воде. Сестра его, годом старше, прожила долго – до семидесяти четырех лет – и родила восьмерых детей. Если бы маленького Карла Оскара купали в теплой воде, а затем заботились о нем так, как положено заботиться о малышах, и он бы вырос и стал крепким мужчиной, как его папенька Карл XV, то в шесть лет он бы стал кронпринцем, когда дед Оскар I скончался и Карл XV сменил его на троне, а в 1872-м, в девятнадцать лет, он бы сделался королем, унаследовав отцу. Возможно, его бы сразу объявили совершеннолетним, а возможно, его дядюшка Оскар несколько лет выполнял бы функции опекуна. Но если бы он вырос и обзавелся собственными детьми, дядюшке Оскару, герцогу Эстеръётландскому, пришлось бы культивировать свою витальность в тени трона, решительная супруга никогда бы не науськала кузена Густава произносить «речь в дворцовом дворе», а сын кузена Густав Адольф, возможно, целиком бы посвятил себя археологии – как знать? Оказал ли бы малыш Карл Оскар более сильное и эффективное сопротивление парламентаризму, чем Оскар, или, наоборот, веселый и жизнерадостный, как отец, полностью предоставил бы политикам заниматься занудными внутренними делами? И тоже сказал бы «все уладится!»? Кто бы знал. Так что вполне можно предаваться легкомысленным спекуляциям спустя сто пятьдесят лет после события, ставшего огромной трагедией для несчастных родителей.

Принц Густав Сказка с ранним финалом в миноре

Принц Густав, герцог Уппландский, родился 18 июня 1827 года и скоропостижно скончался от «нервной горячки» 24 сентября 1852 года во дворце в Христиании (ныне Осло). Будь он покрепче физически или вообще не подхвати эту «нервную горячку», а достигни зрелого возраста, жизненный путь его был бы скорее всего таким. Со смертью Оскара I в 1859-м он, как второй сын, стал бы наследником престола после брата Карла, который сделался королем, но единственный сын которого, как сказано выше, трагически скончался в младенчестве еще в 1854 году. После смерти Карла XV в 1872 году сорокапятилетний Густав стал бы Королем Свеев, Гётов и Вендов, и тогда бы именно он носил имя ГуставУ.

Принц Густав учился в Упсале, и ему так там нравилось, что он провел в университете два срока: один – со старшим братом Карлом, а второй – с младшим, Оскаром. Многие, судя по всему, единодушно считали его самым одаренным из четырех сыновей Оскара I – Карла, Густава, Оскара и Августа. Как герцог Уппландский он, разумеется, прошел военную подготовку во 2-м Кавалерийском полку Уппландских драгун, дислоцированном тогда в Стокгольме, там, где сейчас Этнографический музей, и великий батрацкий писатель Ян Фридегорд [100]

[Закрыть]был, таким образом, его однополчанином, только значительно позже и в куда более низких чинах.

Молодые поручики отмечали, что у принца Густава были странноватые идеи: «…поскольку принц состоит в Обществе трезвости, крепких напитков на стол не подавали. Вино было хорошее, однако ж не в избытке». Одно время принца Густава прочили в короли Греции на полном серьезе, но в итоге ему пришлось удовольствоваться замком Шернсунд у северной оконечности озера Веттерн, километрах в пяти от Аскерсунда. В соседнем поместье проживала молодая дама по имени Юсефина Хамильтон, и между молодыми людьми как будто бы возникла симпатия. Далеко ли зашло дело, мы никогда не узнаем. Летом 1852 года принца отправили в путешествие по Европе – традиционный способ познакомить молодых принцев с подходящими юными принцессами, вроде того, как молодь цихлид запускают в аквариум, чтобы посмотреть, кто из них сможет составить пару, когда вырастет; в данном же случае, вероятно, чтобы принц забыл благородную барышню Хамильтон. Но в конце путешествия он захворал, и уже в Любеке, где взошел на корабль, дабы плыть в Норвегию, болезнь приняла серьезный оборот. Погода испортилась, поневоле пришлось искать порт-убежище в Ютландии. Когда наконец добрались до Христиании, принц совсем ослабел. Окружающие думали, что во многом виновата морская болезнь, однако состояние молодого человека быстро ухудшалось, и вскоре он умер. Вместо элегической «нервной горячки» порой указывают как причину смерти более прозаичный тиф.

Имя принца Густава живет в ряде музыкальных композиций, в том числе в песнях на слова разных поэтов-скальдов, вроде неувядаемой весенней интродукции «Веселый как пташка» и нередко исполнявшейся ранее «В благоуханье роз». Он оставил более пятидесяти сочинений, это и мужские квартеты, и меланхоличные и веселые песни, не забытые по сей день, сочинял он также духовные песни, есть и «Polka mélancolique» («Меланхолическая полька»), и несколько маршей, из них два похоронных – последний «посвящен мне самому», за два года до смерти.

Легко отмахнуться от композиторской славы принца Густава, сославшись на обычное подобострастие перед королевскими особами, но это несправедливо. Многие сведущие ценители видят в принце Густаве подлинный и прошедший хорошую школу композиторский талант, не успевший достичь расцвета.

В те времена королевские особы нередко сочиняли музыку, даже наоборот. Подборка сочинений Бернадотов, выпущенная на пластинке в 1976 году, включала не только произведения Густава, но и его сестры Евгении, его папеньки Оскара I, маменьки Жозефины и невестки Терезы. Тогда еще молодой и, по всегдашнему обыкновению, малопочтительный музыкальный критик Маркус Больдеман в рецензии на эту пластинку, в частности, писал: «Романтичность XIX века вибрирует здесь в каждой ноте – легкие для восприятия мечтательные идиллии, но без собственного стержня. Опусы королевских особ представляют собой не особенно оригинальные подражания в духе тогдашней эпохи. И все же одному из них – принцу Густаву – посчастливилось. Он вырвался на волю, сумел отринуть рутинный жаргон и создать поистине талантливые композиции».

Хотя, когда по случаю пятидесятилетия Е. В. К. XVI Г. военный оркестр исполнил несколько сочинений отца Густава – Оскара I, которых никто не слышал полтора столетия, оказалось, что и отец был отнюдь не лишен настоящей композиторской жилки.

Жанр военного марша не имеет в музыкальной жизни высокого статуса, но тот, кто интересуется этой замечательной музыкальной формой, знает, что написать хороший марш намного, намного труднее, чем кажется. В 1971 году тогдашняя упсальская «Региональная музыка» выпустила пластинку под названием «Вечерняя зоря» (ведь в тот год упразднили старинные шведские военные оркестры), и впервые можно было услышать в современной записи, современной аранжировке и хорошем исполнении «Марш, посвященный Уппландским драгунам» принца Густава – превосходное произведение. Правда, во всех отношениях интереснее запись другого марша с таким же названием, в оригинальной аранжировке и на соответствующих эпохе инструментах, выпущенная в конце 1980-х на пластинке «Драгунская музыка», – можно бы сказать, гиппологическая музыка для духовых инструментов, ведь в кавалерии имелись небольшие оркестры. «Марш Уппландских драгун (или Лейб-драгунского полка)» (1843) записан в аранжировке, сделанной, по всей вероятности, Францем Проймайром, главным дирижером 2-го Кавалерийского полка и фаготистом Оперы. Статья Оке Эденстранда, помещенная в сопроводительной брошюре, содержит множество любопытных фактов – например, что в нотных тетрадях 2-го Кавалерийского полка, относящихся к 1840-м годам, часто встречается надпись «Дар принца Густава». До невозможности ученая фраза Эденстранда о составе оркестра звучит едва ли не поэтически: «Со времен Брауна состав оркестра успел несколько измениться; оркестр переживает период перехода к пистонным инструментам 1850-х. Серия сборников маршей, выпущенная в 1844–1847 годах, предусматривает 1 кентский рожок in С, 2 флюгельгорна in С, 1 корнет-а-пистон или трубу, 2 трубы, 4 валторны, 1 альтовый тромбон, 1 теноровый тромбон, 1 basso chromatico и 1 офиклейд. Корнет, рожок и трубы варьируются в настройке от пьесы к пьесе». Вторая композиция принца Густава – небольшое бодрое произведение под названием «Песнь драгун», согласно указаниям принца в нотах, исполняется «молодцевато и непринужденно».

Если представить себе, что не только принц Густав, но и его маленький племянник Карл Оскар остались живы, то, возможно, принц Густав стал бы в музыке тем, чем принц Евгений в живописи. Кто знает. Во всяком случае, Густав всерьез учился музыке, в частности у Адольфа Фредрика Лундблада.

Но все закончилось «рядом крепких мужских квартетов», маршей, песен и танцев – а в первую очередь произведением на весьма заурядный текст, который, истолкованный превратно, выкрикивался поколениями тинейджеров и юных балбесов, – «Счастливый день – конец настал ученью», где речь вовсе не о том, что после двенадцати-тринадцати тоскливых лет на школе поставлен крест и наконец-то можно пить и кутить ночь напролет, а о прекрасном дне, когда молодые студиозусы приходят на берега реки Фюрисо и мечтают о благородных миссиях.

Бедная песня, напрочь изуродованная горлопанами, – вообще-то ее бы полагалось исполнить чисто и благозвучно; вполне подошли бы ансамбль «Орфеи дренгар» или «Квинтет Ульссон», вот тогда бы стала понятна вся прелесть этого небольшого музыкального опуса.

Если первая строфа у Германа Сетерберга [101]

[Закрыть]не ровня музыке, а скорее довольно-таки неуклюжа, то текст второй строфы совершенно ужасен. Слышать его, увы, доводится редко, поэтому приведу его здесь, дабы грядущие поколения заучили наизусть устрашающие строки:

 
Эй, поднимайся, шведский народ!
Матушка Свея в бой нас зовет.
Верит в победу, помощи ждет.
Что мы посеем, то и пожнет.
Жги, огонь, пылай в преданных сердцах!
Швед, не отступай, бейся до конца!
В дни златые мира и на полях сражений
кровь прольем за родину мы без сожалений.
Кровь прольем за родину без страха и сомнений.
Ура! [102]

[Закрыть]
 

Помнится, когда это пели в 1960–1961-м, «ура» во второй строфе частенько заменяли на «Больше крови!».

Такое впечатление, что нынешние мужские хоры почему-то не желают разучивать вторую строфу этой студенческой песни.

Принц Густав Адольф Трагедия и проблемы

Шведский наследный принц Густав Адольф, герцог Вестерботтенский, родился 22 апреля 1906 года и погиб 26 января 1947 года в страшной авиакатастрофе на копенгагенском аэродроме Каструп. Если б датские механики не забыли убрать колодки, запиравшие закрылки самолета, а принц Густав (и все остальные на борту) спокойно жил себе дальше и умер своей смертью, то 15 сентября 1973 года в шестьдесят семь лет он стал бы королем (кстати, в том же возрасте, в каком стал королем его собственный отец). Когда пишутся эти строки, все его братья и сестра (Сигвард, королева Ингрид, принц Бертиль и Карл Юхан) живы-здоровы, причем самый старший, Сигвард, весьма и весьма энергичен, поэтому Густав Адольф имел все шансы последовать примеру отца и пробыть на троне лет до девяноста с лишним. Вдобавок тогда бы у его сына, Карла Густава, жизнь сложилась поспокойнее, и назойливая вечерняя и еженедельная пресса донимала бы его поменьше.

В учебе принц Густав Адольф способностями не блистал, зато был выдающимся спортсменом, прежде всего наездником (скачки с препятствиями) и саблистом. Кроме того, подобно отцу, он председательствовал в Центральном спортивном союзе. Совершенно сознательно он сделал ставку на карьеру кадрового офицера, и в прессе с некоторым удивлением отмечали, что очередные звания ему присваивали не быстрее, чем другим; ранее, когда принцев повышали по службе, все это представляло собой маскарад, и в нарядные адмиральские и генеральские мундиры они частенько облачались, не достигнув и тридцати лет. Густав Адольф в этом возрасте стал капитаном.

Дипломат Свен Графстрём в своем чрезвычайно любопытном дневнике писал, что принц, который «слишком долго общался исключительно с солдатами, прежде всего производит впечатление дельного фюрира [103]

[Закрыть]. В нем нет шарма». Однако Густав Адольф интересовался национальной обороной и по собственной инициативе подготовил первое издание книги «Если начнется война», свидетельствующее отнюдь не о фюрирском уровне, а требующее во многом несолдатского подхода.

Его деятельность в спортивном движении отличалась активностью, и после его гибели эти функции взял на себя брат, принц Бертиль, который до тех пор считался в первую голову «принцем-автомобилистом». Кроме того, Густав Адольф руководил скаутами и порой появлялся в скаутской форме – старомодной шляпе, гольфах и шортах с заглаженными стрелками, – вместе с немкой-женой, одетой в форму девочек-скаутов; для детей позднейших времен зрелище более чем странное, но в ту пору вполне комильфо.

Репутацию ему портили не униформы такого рода.

Женатый на немецкой принцессе, он часто ездил в Германию, и существуют фотографии, запечатлевшие его в весьма неприятном обществе: когда он бросает деньги в кружки для пожертвований, которые держат крепкие парни со свастикой на рукавах, вместе с Герингом, вместе с Гитлером. Мало того, тесть и шурин Густава Адольфа были активными нацистами; тесть – герцог Карл Эдуард Саксен-Кобург-Готский – в довершение всего председательствовал в немецком Красном Кресте, превратив его в насквозь нацистскую организацию, и после Второй мировой войны сидел в тюрьме как военный преступник.

Когда в нацистской Германии дела (слава Богу) пошли скверно, шведы очень стремились выказать отвращение к нацизму, будто испытывая чувство вины из-за того, как вела себя Швеция; хотя вообще-то Швеция не имела ни малейших оснований чувствовать себя виноватой. И наследный принц Густав Адольф оказался самым что ни на есть подходящим козлом отпущения: женат на дочери отъявленного нациста и военного преступника, фотографировался с разными нацистами в мундирах, в том числе с наихудшим, с самим Адольфом, а к тому же отнюдь не пользовался популярностью во многих кругах, сам по себе, безотносительно к униформированным высокопоставленным германским экстремистам. С братьями, сестрой, кузенами и кузинами он рассорился. Его брат Сигвард пишет: «Он был замкнутый, капризный, упрямый, и в школе ему приходилось трудно. Когда мы ссорились, я дразнил его и отвечал, наверно, довольно дерзко, а у него был лишь один аргумент – кулак. Он был сильнее меня, и мне здорово доставалось». Из-за множества разногласий братья не могли жить в одной комнате в Лундбергской школе-интернате, где оба учились, и принц Густав Адольф (в семье его звали Эдмундом) делил комнату с другим мальчиком. Густав Адольф и Сигвард не понимали друг друга и долго были недругами – примирение состоялось, когда искалеченное тело старшего брата привезли на родину в гробу и штатский Сигвард вместе с королевскими особами в адмиральских мундирах провожал его в последний путь.

Кузен Леннарт Бернадот еще подробнее и с сочувствием пишет в своих воспоминаниях о кузене Эдмунде, сиречь о наследном принце Густаве Адольфе:

«Единственный, кого я не терпел, это мой старший кузен Густав Адольф, прозванный Эдмундом. Лишь по прошествии многих лет я разглядел и научился понимать человека за ворохом комплексов неполноценности и перестраховок, таившихся под сдержанной и подтянутой манерой поведения и созданных равнодушными и суровыми воспитателями. Эдмунд просто-напросто страдал сильнейшей легастенией, небольшим физическим изъяном, осложняющим жизнь многим членам семейства Бернадот. Теперь путем упражнений можно более или менее успешно избавиться от этого неприятного дефекта. Однако в те времена знали о легастении немного, а трудности с приготовлением уроков и правописанием относили за счет лени, строптивости, небрежности и ограниченности, и мне ли не знать, как сильно мучили беднягу Эдмунда. Это заставило его обратить главный интерес в область физической культуры, спорта и охоты, чтобы там добиться таких успехов и уверенности в себе, каких он лишен в других сферах… А вот с Сигвардом можно было здорово повеселиться».

Итак, по причине своей манеры поведения принц Густав Адольф был непопулярен во многих кругах, фотографировался с ведущими нацистами и их приспешниками со свастикой на рукаве, имел в Германии родственников-нацистов. А сам он был нацистом?

Вероятно, нет. Вполне достаточно констатировать, что в этой стране люди считаются невиновными, пока их вина не доказана – как в юридическом, так и в моральном плане. В нацистских организациях принц не состоял, публичных высказываний пронацистского характера, пожалуй, не делал. На самом деле организованные нацисты составляли в Швеции очень малочисленную и незначительную группу, которую большинство шведского народа считало смехотворной, пока не открылась правда о злодеяниях германского нацизма и на шведских сторонников Гитлера тоже стали смотреть с отвращением. На выборах 1936 года шведские нацисты добились своих лучших результатов – получили в общей сложности 20 000 голосов, любопытствующие могут подсчитать, сколько промилле населения (оно насчитывало ок. 6 млн) это составило. В риксдаг они, само собой, не прошли. Коммунисты с их куда более многочисленной партией, фракцией в риксдаге и еще большей лояльностью по отношению к сталинской диктатуре, уничтожившей еще больше невинных людей, чем гитлеризм, представляли собой значительно большую опасность для мира и демократии в нашей стране.

Словом, нацисты в Швеции преимущественно были маловажными (и отвратительными) белыми воронами, хотя отдельные нацистские симпатизанты занимали высокие посты. Традиционная симпатия к немцам у части офицерского корпуса усиливалась восхищением перед германскими военными операциями, которые, кстати говоря, тем более примечательны, что, собственно, в основном осуществлялись подготовленными на скорую руку военными дилетантами; к тому же они тогда больше поддерживали Германию в борьбе против Советского Союза, чем в борьбе против западных держав. Разыскивая отзывы о взглядах наследного принца, можно обратиться к на редкость откровенному интервью – ни много ни мало с его женой, но мы еще займемся этим ниже. В высокопоставленных кругах касательно гитлеровской Германии бытовали иллюзии, во многом сходные с иллюзиями левых касательно сталинского СССР.

Позднейшие сильные преувеличения насчет значимости шведских нацистов зачастую преследуют, между прочим, осознанную или неосознанную цель отвлечь внимание от приверженности компартии и ее симпатизантов к отвратительному массовому убийце Сталину. Вплоть до горбачевской перестройки очень большая часть шведского народа с трудом принимала ныне общепризнанную правду, что Сталин столь же омерзителен, сколь и Гитлер, и уничтожил еще больше людей.

С учетом этого нужно рассматривать и сведения о «пронацистских симпатиях» Густава Адольфа.

В большой статье «Принц Густав Адольф и нацизм», которая в январе 1994 года заняла целый разворот в культурном разделе «Афтонбладет», Аннетта Кулленберг [104]

[Закрыть]– а это не кто-нибудь, но председатель Клуба публицистов, – писала, что в телепрограмме, приуроченной к выставке памяти Густава Адольфа, король Карл XVI Густав нарисовал однобокий портрет своего отца. Вообще-то вполне логично, что у сына остается однобокое представление об отце, умершем, когда ребенку не исполнилось и года. Из статьи совершенно ясно, что в Швеции избегали темы Густава Адольфа, в свое время стоило большого труда даже составить книгу воспоминаний, которая в конце концов все-таки появилась.

Два фото, иллюстрирующие статью, неприятны, однако на самом деле их не так уж легко использовать в качестве доказательств, как представляется на первый взгляд. На одном изображены Густав Адольф, Герман Геринг (оба в мундирах) и Густав V (в штатском). Последний направлялся из Швеции в Ниццу, и в Берлине его встречало германское руководство, ведь во всех странах – будь то в Германии, Швеции или Англии – принято так встречать глав государств, следующих проездом. Печально, что Густав V вручил Герингу шведский Орден меча, но такова была часть королевской игры, где Густав V воображал, будто может воздействовать на нацистов своим монаршим рангом.

Тремя годами ранее принц Густав Адольф, кстати, в своей неуклюжей манере повздорил с Герингом, когда тот пригласил его в свое поместье Каринхалле поохотиться и он уложил матерого красавца-оленя, но лишь высокомерно объявил, что у тестя рассчитывает на охоту получше. Высокомерное упрямство не покидало его даже у властителей Германии. «Отношения его и Германа отнюдь не назовешь хорошими… – писал в своем дневнике Томас фон Кантцов. – Прежде всего Герман уже не пригласит его к себе в Каринхалле».

В тот раз, в 1939-м, принц Густав Адольф находился в Германии как спортсмен, и на втором фото на три столбца он и еще несколько офицеров приветствуют Гитлера. Сейчас, пятьдесят пять лет спустя, это зрелище оставляет неприятный осадок. Сопровождающий фотографию текст интересен, поскольку раскрывает степень осведомленности (кто бы его ни составил – автор статьи или сотрудник культурного раздела): «Улыбающийся и довольный Гитлер встречает наследного принца Густава Адольфа. На дворе 1 февраля 1939 года. Шведская национальная команда по конному спорту состязается в Берлине. Наследный принц возглавляет команду. Полгода спустя Гитлер вторгается в Польшу. Начинается Вторая мировая война». Две последние фразы создают некоторым образом ощущение, что полгода спустя трое шведских офицеров в изящных мундирах старого образца станут участниками гитлеровского вторжения в Польшу или же одобрят его. Все это рушится, если посмотреть на трех офицеров слева от шведского наследного принца.

Это польские офицеры в характерных головных уборах – конфедератках, с кривыми польскими саблями на боку. Ближайший к Густаву Адольфу уже отдает Гитлеру честь, типично по-польски бросив два пальца к виску. Так что же, рассматривать польских офицеров как соучастников или поборников грядущего вторжения Германии в Польшу? Нет, польские офицеры и шведский наследный принц просто ведут себя так, как полагается на официальных встречах при международных спортивных соревнованиях. Возможно, осенью эти поляки с саблями наголо шли в кавалерийскую атаку против немецких танков. То, что Гитлер восхищен присутствием зарубежной королевской особы и, так сказать, довольно облизывается, дело другое и прискорбное, но как доказательство пронацистских симпатий у присутствующих не-немцев все это никак не годится.

Однако же факт остается фактом: сразу после смерти Густава Адольфа многие подняли вопрос о его вероятных нацистских симпатиях. Журналистка Эльса Клеен [105]

[Закрыть], антифашистка, жена министра социальных дел социал-демократа Густава Мёллера, писала в январе 1947 года, что считать погибшего нацистом – ошибка. А антинацистский «Экспрессен» 27 января 1947 года посвятил тому же вопросу передовую статью, где писал: «Ходили слухи о его “пронацистских” взглядах. Но они однозначно опровергнуты людьми, чьи свидетельства не подлежат сомнению, настоящими борцами-демократами». Кстати говоря, после смерти наследного принца еврейская община Стокгольма отслужила по нем поминальную службу, приурочив оную к постоянному субботнему богослужению.

Подведем итог: обвинения в «пронацизме» можно отбросить – не «за недостатком улик», а за нехваткой конкретных обвинений. Упорные слухи объясняются постоянной жаждой сенсаций о королевских особах, ведь принц отличался грубоватостью манер, нередко выказывал бестактность, через женитьбу имел родственников-нацистов и бывал в Германии с официальными и частными визитами.

Хорошо осведомленный и весьма бесцеремонный в своем дневнике Свен Графстрём, который как первый заместитель, а затем и начальник политического отдела МИД имел дело с Густавом Адольфом, стало быть, в 1946 году, после достаточно долгого знакомства, считал, что наследный принц прежде всего производил впечатление дельного фюрира. А двумя годами раньше, после первой встречи с человеком, который, как тогда можно было полагать, будет шведским королем, подвел вот такой итог: «Принц Густав Адольф оставляет впечатление человека целиком и полностью военного, и в жизни его интересы сосредоточены почти исключительно на солдатах и лошадях. В общении он доброжелателен, хотя слегка чопорен и замкнут. Меня удивило, как мало у него волос на голове, несмотря на молодость. Такое обычно передается по наследству, но кронпринц, помнится, сохранял свой чуб». Графстрём, еще задолго до войны страстный противник Гитлера (его тесть был немецким антифашистом), ничего не пишет в своих заметках ни о вероятных пронацистских симпатиях, ни о высказываниях наследного принца. При том что Графстрём был достаточно хорошо информирован и откровенен в дневнике (который писал для потомков), чтобы в 1945-м отметить «весьма известное обстоятельство, что Е. В. страдает некоторыми анормальными склонностями» (Е. В., сиречь его величество, то есть Густав V).

Когда Биргитта, дочь Густава Адольфа, в 1961 году вышла за представителя немецкой кайзерской фамилии Гогенцоллерн, газета шведской компартии «Ню даг», между прочим, напечатала читательское письмо с целым рядом интересных сведений и обычный брызжущий слюной комментарий главного редактора Густава Юханссона с резкими нападками на Гогенцоллернов и родню принцессы Сибиллы – но ни слова о том, что принц Густав Адольф себя скомпрометировал. Речь шла только о его немецких свойственниках и о повторении слухов, что в 1947 году принц Евгений, кронпринцесса и мачеха Луиза (англичанка) воздержались от участия в похоронах принца Густава Адольфа и что голландский принц Бернхард даже поспешно улетел на родину, обнаружив, что на похоронах присутствовал шурин покойного, офицер СС.

Однако на самом деле в прессе тогда указывали, что шведские королевские особы болели тем же гриппом, который, как совершенно точно известно, не позволил кронпринцу Густаву Адольфу выехать в Данию, чтобы сопроводить в Швецию гроб сына, а принц Бернхард улетел домой потому, что его супруга Юлиана, ожидавшая ребенка, похоже, собиралась вот-вот родить. Уехал он 5 февраля, а 18-го того же месяца действительно родилась голландская принцесса Кристина (кстати, в 1975-м она вышла замуж за американца, социального работника Хорхе Гильермо, а впоследствии работала в Нью-Йорке учительницей музыки и французского языка). Что до принца Бернхарда, то совершенно все равно, прав читатель в своем письме или нет, невозможно сказать, был ли то просто предлог для отъезда или действительно ложная тревога (как известно, не редкость даже не при первых родах).

Аннетта Кулленберг права: неплохо бы какому-нибудь исследователю всерьез разобраться с разговорами о нацизме Густава Адольфа. Но, похоже, придется подождать. Отчасти потому, что серьезных историков не особенно интересуют отнимающие массу времени исследования действий королевских особ после Первой мировой войны, поскольку речь в основном пойдет о курьезах, а отчасти потому, что те, кто занимался этим вопросом, видимо, не рассчитывают найти что-то еще, кроме изложенного здесь.

По причинам, достаточно подробно изложенным выше, память о принце Густаве Адольфе живет в не слишком многих институтах и т. п. Исключение составляет марш «Герцог Вестерботтенский» Пера Берга (1897–1957). В Швеции нет такой традиции, как, например, в Дании, где целому ряду королевских особ посвящены «Почетные марши», настолько хорошие, что они вошли в постоянный репертуар. Изначально этот марш назывался «Кавалерийским маршем», выстроен он вокруг опознавательного сигнала бывшей конной лейб-гвардии и записан на пластинку не кем-нибудь, но оркестром Береговой охраны США.

Поскольку принц Густав Адольф скончался в 1947 году, когда на троне сидел его дед, то его жена Сибилла не стала ни кронпринцессой, ни королевой. Зато в течение семи лет она была первой дамой королевства – с 1965-го, когда скончалась королева Луиза, и до своей собственной кончины от рака желудка в ноябре 1972-го. Когда погиб муж, ей было тридцать девять, и двадцать пять лет она вдовела. К числу ближайших ее знакомых принадлежали Гунвор и Челль Хегглёф. Банкир Челль Хегглёф приходился братом более широко известным дипломатам Гуннару и Ингемару. После смерти Гунвор Хегглёф в 1964 году Челль Хегглёф и Сибилла продолжали вместе путешествовать и часто общаться; он «был близок к ней», и временами ходили слухи, что они поженятся, но этого не случилось, как говорят, потому, что ей предстояло стать матерью короля, – но ею она стать не успела. Челль Хегглёф умер в 1990-м.

Сибилла приехала в Швецию в 1932 году как очаровательная, но слегка застенчивая принцесса, она вообще не желала иметь дела с журналистами, со временем стала непопулярна у общественности, и порой пресса выставляла ее дурочкой. Неприязнь к Сибилле была весьма распространена и коренилась прежде всего в ее немецкой национальности; после войны долгое время было общепринято дурно говорить обо всем немецком, и сколь ни отвратительны преступления против человечности, совершенные нацистской Германией, непомерная ненависть к немцам зачастую обращалась и против немцев, которые сами бежали от нацизма. А уж каково досталось Сибилле, чьи родственники были нацистами?