Текст книги "Кофе и полынь (СИ)"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

 – И, мистер Гибсон, насчёт юбок. Кто б их ни взял, он, поверьте, не сознается…

 Говорила служанка – двумя пролётами выше. Саму её, маленькую и скромную, было почти не видно… в отличие от дворецкого. Мистер Гибсон оказался рослым и широкоплечим, пусть и худощавым мужчиной; полагаю, что лет тридцать-сорок назад, в юности, он был настоящим атлетом из тех, что без труда согнут подкову. Волосы его, совершенно седые, были гладко зачёсаны назад; тёмная одежда – по крайней мере, издали – выглядела безукоризненно. На среднем пальце левой руки темнело крупное кольцо. Странно, но не слишком: слуги обычно не носят украшений, особенно таких броских, но из всякого правила существуют исключения.

 Что он ответил служанке, я не различила. Но тон у него был мягкий, успокоительный, ласковый – таким голосом не грозят вычесть из жалования или уволить без рекомендаций. Выслушав ответ, служанка просияла и принялась быстро и негромко что-то уточнять, но к тому времени мы уже спустились в самый низ лестницы, и слов было не разобрать.

 – Прислуга в последнее время взбудоражена, – качнула головой леди Чиртон, заметив, что я прислушиваюсь. – Обычно тут не увидишь ни горничной, ни лакея, только если не вызовешь их сама. Мне, право, жаль немного, что вы застали это место в таком беспорядке.

 Я уверила её, что клуб произвёл на меня наилучшее впечатление. А затем спросила вскользь, когда примерно начался «беспорядок», предположив, что уже дней десять как… и с удивлением услышала, что гораздо раньше – почти две недели тому назад!

 – Примерно когда лопнула бочка, – добавила леди Чиртон.

 «Выходит, что это не визиты Эллиса взбудоражили прислугу, – промелькнула у меня мысль. – Две недели… Примерно когда убили графа Ллойда. Так в лопнувшей ли бочке дело? Или прислуга что-то знает?»

 Меня так захватила эта версия, что я немного расстроилась, когда сам Эллис её развенчал.

 – Да нет, дело как раз в бочке, – вздохнул он, покачивая чашку в ладонях. Кофе уже изрядно остыл. Это была, впрочем, не первая порция за минувшие полчаса… настолько «не первая», что, на мой взгляд, даже лишняя уже. – Что для благородных господ – забавный случай, для прислуги – трагедия. Ведь если стоимость виски вычесть из жалования, то, пожалуй, и жалования-то не останется, причём не у одного человека. Ещё и младшие горничные рассорились между собой: у двух пропали нижние юбки. Причём одна служанка очень высокая и худая, как жердь, а вторая приземистая и пузатая, как… да как бочка, – усмехнулся он. – Вор, похоже, стянул вещи наугад – может, заметил приоткрытую дверь кладовой. А откуда он взялся в клубе – уже другой вопрос. Служанки винят друг друга, а дворецкий считает, что это какой-то мальчишка-посыльный поддался соблазну. Ну, знаете, из тех, кого отправляют с записками.

 «И вправду беспорядок», – мысленно согласилась я с суждением леди Чиртон.

 Зал кофейни уже опустел; погода нынче выдалась ненастная, и немногие отважились навестить «Старое гнездо» – и тем более задержаться тут до темноты. На кухне Георг спорил с Рене Миреем, исключительно от скуки; Мадлен наблюдала за ними. Приходящую прислугу я отпустила. Снаружи лило как из ведра, изредка громыхал гром, ветер завывал в щелях и трубах…

 Словом, воцарилась подходящая атмосфера для того, чтобы вспомнить все на свете мрачные и таинственные истории, но я собиралась рассказать, конечно, только одну. И, дождавшись, пока Эллис сделает паузу в рассуждениях, произнесла:

 – В клубе я встретила графа Ллойда. Он выглядел очень растерянным, вероятно, потому что смерть его изрядно утомила. И неудивительно: как сказала бы мисс Блэк, это главное дело жизни – и очень ответственное.

 Конечно, это было нечто вроде дружеской шутки. Пусть Эллис и знал о наследии Алвен, о даре сновидения и даже о Валхе, но в глубине души я ожидала, что он посмеётся или хотя бы улыбнётся – и потом можно будет и покаяться в том, что разговора с призраком, увы, не получилось.

 Но всё вышло совершенно иначе.

 Эллис, до сих пор сонный несмотря на несколько чашек кофе, вдруг разом приободрился и словно бы вспыхнул, как свеча – настолько ярким и ощутимым был его интерес. И резко спросил:

 – Где?

 – Что, простите?.. – потерялась я от неожиданного напора.

 – Где вы встретили призрака? – уточнил он быстро. Глаза у него заблестели. – Не то чтобы я разбирался в повадках этих ребят, но поговаривают, что чаще всего их можно увидеть в месте, где они окончили жизненный путь. Так где? В клубе несколько десятков комнат, если не под сотню, и телефонный аппарат, знаете ли, тоже далеко не один… тем более что его можно было и перенести, времени на это у убийцы было с избытком. Но если я точно буду знать, где убили графа, то наверняка смогу найти и улики, и доказательства! А значит, дело сдвинется с мёртвой, простите за каламбур, точки!

 Мысленно посетовав на собственную недогадливость, я подробно описала комнату с зелёными обоями, где видела призрака. Эллис тут же набросал план и сообщил, что собирается завтра же вернуться в клуб, и не в одиночку, а в компании нескольких «гусей» – и доктора Брэдфорда.

 – Если там осталось хоть одно пятнышко крови, мы его найдём, – азартно потирая руки, сообщил детектив. – А уж Нэйт сумеет определить, что это за кровь и кому она принадлежит – человеку или животному. Может, удастся проследить, куда переместили тело после убийства… Мечты, мечты! Но уже сейчас можно с уверенностью утверждать, что место было выбрано не случайно.

 – Вы имеете в виду клуб? – спросила я. Эллис поощрительно кивнул. Я задумалась, вспоминая, что уже знаю, и сообразила, что он имеет в виду. – Эта комната располагается в том крыле, куда редко заходят! Там есть кабинеты с мемориальными табличками в честь великих государственных деятелей, которые при жизни были членами клуба. И, насколько я поняла, из-за суеверий мало кто хочет подолгу находиться среди табличек с именами мертвецов.

 – А стены в клубе толстые, – добавил Эллис. – Выстрела никто не услышит… Да, тот, кто выбрал этот огромный особняк местом убийства, хорошо знал его особенности. И прислуга, обычно вездесущая и наблюдательная, а нынче словно оглохшая и ослепшая! Возможно, слуг-то как раз и отвлекли той клятой лопнувшей бочкой, но выводы делать рано, – вздохнул он. – А ещё эти пропавшие юбки… Хотя они могут быть и ни при чём. Дворецкий, мистер Гибсон, конечно, попадает под подозрение, поскольку он как раз управляет прислугой, да и клуб с его особенностями знает как свои пять пальцев. Но, во-первых, ему совершенно незачем было убивать Ллойда – они никак не связаны, а во-вторых, в день предполагаемой смерти графа этот самый Гибсон почти всё время был на виду, так как руководил уборкой в подвале. Да уж, и опять эта лопнувшая бочка…

 Он перешёл на бормотание, а затем умолк, задумавшись. Я понемногу пила остывший чай, вернее, успокоительный отвар из трав, заготовленных ещё Лайзо, и глядела в темноту за окном. Ветер и дождь там, снаружи, порождали иллюзию движения. Иногда чудились даже человеческие силуэты, но странные, как если бы они принадлежали не живым людям, а…

 …а призракам?

 Я вздрогнула.

 – Виржиния? – позвал меня Эллис вдруг. И продолжил: – У меня будет необычная просьба. Конечно, последнее дело – полагаться при расследовании на колдовство, но если уж у нас тут есть дух усопшего, то глупо было бы не попытаться его расспросить, как вы думаете?

 – Разумеется, я выполню вашу просьбу, – кивнула я. Очень хотелось снова обернуться к окну, но разглядеть – по-настоящему, а не мельком – призрака среди потоков дождя было отчего-то страшно… Интересно, а моя мать боялась мертвецов? Думаю, что нет. – Тем более что мне для этого совершенно не обязательно возвращаться в клуб, если вы понимаете, о чём я.

 Эллис понимал; о Валхе он тоже прекрасно помнил, впрочем, а потому попросил меня быть как можно более осторожной.

 Я пообещала, втайне надеясь на лучшее.

 В конце концов, мёртвый – верней, наполовину мёртвый – колдун уже давно не давал о себе знать.

 ***

 Погрузиться в особенные, вещие сны тем же вечером я не решилась, конечно. Потом неожиданно возникло очень много неотложных дел, по большей части связанных с высочайшим поручением и сукном, предназначенным для нужд армии. Ткани, как выяснилось, нужно было куда больше, чем изначально попросили во дворце… или, верней сказать, потребовали? Разумеется, я как верная подданная собиралась исполнить и это новое поручение, однако фабрика, право, не могла работать круглые сутки! Лишь в этом году мы с мистером Спенсером – первые в Аксонии, прошу заметить – установили восьмичасовой рабочий день. Не возвращаться же сразу на шаг назад? Впрочем, после ещё одной аудиенции во дворце мы пришли к соглашению: срок увеличили, и теперь – по предварительным расчётам, конечно – я должна была управиться вовремя.

 Если увеличить рабочий день на час на ближайшие две недели – и установить для работниц премию.

 О, эти расходы…

 К счастью, доход мне приносила не только фабрика, да и ремонт в замке хоть и уменьшил фамильное состояние, однако не истощил его. Встречи и переговоры же сильно повлияли на моё личное расписание и распорядок, так что вернуться к просьбе Эллиса я смогла только к равноденствию. Наверное, Лайзо, колдун-гипси и в целом человек суеверный, счёл бы такую ночь вполне подходящей для мистических обрядов…

 Или, возможно, наоборот.

 Увы, спросить у него совета сейчас я не могла.

 Но медлить дальше было бы, пожалуй, глупо. Тем более что в спальне, в шкатулке, ждала своего часа вещь, которая проложила бы для меня надёжную дорогу в Клуб дубовой бочки: розовый бутон из сухого букета в гостиной, который я случайно отломила, задев рукавом, и с позволения леди Уоррингтон забрала с собой. Ей и её подругам мой неожиданный – пусть и только с виду – порыв показался очень милым… Ах, знали бы они, зачем мне бутон!

 Наверное, цветы для букета срезали ещё в августе, но даже сейчас плотно сомкнутые пунцовые лепестки благоухали – слабо, но сладостно. Я глубоко вдохнула аромат и вернулась в постель, зажав бутон в кулаке.

 Сон пришёл почти мгновенно.

 …мой особняк – это крепость.

 Нет, мой дом.

 Он сияет мягким тёплым светом, сразу весь. Так, словно на него снизошло благословение… но я точно знаю, что дело в другом.

 Талисман под крышей – на одном углу, на втором, на третьем, четвёртом… И внизу, в подвале, тоже. Связки трав, отгоняющих зло, на чердаке; невидимые знаки начертаны на стенах; на лестницах – на каждой ступени выписан узор, лаконичный, аккуратный. Если всмотреться, то можно узнать, чья рука его на несла.

 Так различаешь среди других почерк человека, который хорошо знаешь.

 – Лайзо, – шепчу я, улыбаясь.

 Мне казалось, что он бежал в спешке, но нет, нет. Он давно размышлял об этом – и думал, как защитить меня, даже когда уйдёт далеко-далеко, я останусь одна, и некому будет плести ловцы снов…

 Спасибо, думаю я. Спасибо.

 Пусть любая защита не совершенна и не вечна, однако сейчас мне легко и спокойно. Там, куда лежит мой путь, колдовства Лайзо нет, но оно здесь – и сюда я могу вернуться, зная, что зло не сумеет пройти по моим следам. В руках у меня роза; если согреть её дыханием, то лепестки оживут, если дунуть посильнее – то облетят, закружатся, точно в танце, рассыпятся, выстилая тропинку. От окна – и дальше, по облакам…

 Как лунные блики на воде, такие же зыбкие и прекрасные.

 Я ступаю на этот путь очень-очень тихо, кутаюсь в туман, в чужие шёпоты, в ожидание холодов и дождей. Иду, стараясь сохранять равновесие – между днём и ночью, между сном и явью.

 Так, чтобы меня никто не заметил – если, конечно, есть кому смотреть.

 Бромли во сне выглядит совсем иначе, нежели наяву. Дома внизу кажутся очень хрупкими, кровля – как промасленная бумага, кинь спичку – и вспыхнет. Ночная тьма ощущается как дым или густой чёрно-серый туман; она неоднородная, оставляет горький привкус на языке и оседает пятнами на щеках. Снизу, с земли, бьют столбы света, словно шарят по небу длинные руки, упираясь в низкие облака, и сначала кажется, что ловят меня, но затем я различаю хищные вытянутые силуэты, похожие на глубоководных рыб.

 Всё это происходит не сейчас, осознаю я вдруг. Оно только грядёт… грядёт.

 Дорожка из сияющих розовых лепестков приводит меня к огромному пустому дому со множеством окон. Он очень старый; из подвалов смердит крысами и мертвечиной, крыша просела так, точно вот-вот провалится совсем; в стенах сквозят щели. На дубовых бочках внизу выступает маслянистая чёрная жидкость, остро пахнущая ржавчиной, и я думать даже не хочу, что это может значить.

 Мне надо идти дальше.

 По скрипучим лестницам, через анфилады комнат… Я легче ветра, тише сумрака – под моими быстрыми шагами даже самые визгливые, древние половицы молчат, а паутина остаётся целой, когда я прохожу насквозь.

 Из одной гостиной веет морем и слышен тихий плеск волн.

 Древние эльдийские скульптуры в галерее спустились со своих постаментов и теперь кружатся в жутковатом танце, не стесняясь наготы, беззвучно смеются, глядят пустыми глазницами, и белый камень в лунном свете – точно кость.

 В подвале слышится причитание на древнеаксонском, и громыхают не то цепи, не то рыцарские латы.

 Нужную комнату я нахожу не сразу, да и призраков тут куда больше, чем казалось днём. Некоторые из них меня не замечают, другие церемонно приветствуют, третьи – стыдливо и торопливо ускользают, точно застигнутые за чем-то непристойным… Графа Ллойда я нахожу на том же месте, где оставила его.

 Во сне его лицо видно очень чётко, и это красивое лицо немолодого человека, который прожил длинную, однако достойную жизнь. У него глубоко посаженные глаза и горбатый, немного кривой нос, а щёки впалые. Нижняя губа чуть больше верхней, на челюсти шрам, замаскированный аккуратно подстриженной бородкой. Кустистые брови тревожно нахмурены; взгляд сумрачный.

 …а ещё тут по всюду кровь, и больше всего – на полу.

 – Вы снова здесь, милая леди, – говорит граф, увидев меня. И добавляет мягко: – Я ждал.

 Сейчас он выглядит куда более спокойным и разумным, чем днём, словно уже свыкся с новой формой бытия… или, возможно, изменилась я сама.

 – Почему вы ждали меня? – спрашиваю мягко, и это кажется очень важным, больше, чем всё остальное, хотя накануне я думала лишь о том, как выполнить просьбу Эллиса. И даже составляла заранее список, о чём должна узнать… О, как наивно всё это смотрится сейчас и отсюда, из сна! – Что вас тревожит?

 Атмосфера меняется; появляется вдруг тонкий, еле слышный звон или гул, и с запозданием я понимаю, что звук похож на тот, что бывает сразу после грохота выстрела.

 Тишина – и эхо смерти в ней.

 – Я мёртв, – говорит граф. И тут же повторяет: – Мёртв, мёртв, мёртв… Вот же досада! Умер!

 Он произносит это снова и снова, и одновременно начинает шагать по комнате, двигается кругами, петлями, много и беспорядочно. Днём бы мне стало страшно; теперь же я просто наблюдаю – и жду.

 Сердце сжимается.

 Мне очень жаль графа Ллойда.

 Он ведь и вправду мёртв.

 – Я умер, – говорит он, наконец остановившись. – Очень некстати. Не время, совсем не время, столько работы… И не на кого положиться. Мой сын – гуляка. Моя дочь умна, но я не давал ей образования, не учил, совсем не учил… Мой род служил Короне веками, много веков. После меня – никого. За мной, – голос его становится тише, – сонмы мёртвых. Сонмы мёртвых.

 Мягким движением он кладёт руку на пояс… нет, на рукоять меча, очень старого. Кажется, в оружейной комнате в замке тоже есть нечто такое – там целая коллекция клинков, но всё это выглядит как музей или как театральные декорации, а тут меч настоящий.

 Более живой даже, чем его хозяин.

 Граф тянет за рукоять, и, когда обнажается тусклая полоса клинка, комната вдруг исчезает. Нет больше стен, оклеенных модными зелёными обоями, нет бархатных занавесей и полок с книгами. Вокруг только тьма, и во тьме – силуэты людей, много-много, целая армия.

 Клинок скрывается в ножнах; армия растворяется в воздухе.

 – Мы все служили Короне, весь мой род, – повторяет граф Ллойд, и глаза его темнеют. – Но не справился только я. Теперь всё сгорит, всё пропадёт, всё рухнет! Тайная переписка… тайные бумаги – украдены, утеряны. Ненавижу вора! Предатель! Предатели! – рявкает он и, прижав руки к лицу, застывает.

 Силуэт его искажается. Отзвук выстрела, тот самый не то звон, не то гул, становится громче, и кровь на полу начинает пузыриться.

 Я понимаю, что времени у меня не так много.

 – Зачем вы ждали меня? – спрашиваю снова. – Чего вы желаете? Найти предателя? Убийцу?

 Он медленно отнимает ладони от лица; чёткие прежде черты смешались, вот высокий лоб, вот серая туманная полоса – и ничего ниже.

 Это жутко.

 – Найти предателя, да, да, – говорит граф рассеянно. Звук гулкий, металлический. – Найти убийцу, да, да… Найти бумаги! Вот что важно! Бумаги! Иначе всё зря… люди погибнут, верные люди, добрые люди… – речь у него переходит в бормотание.

 А потом он резко разворачивается ко мне.

 Я делаю крошечный шаг назад:

 – Как вы умерли? – спрашиваю тихо, хотя не надеюсь уже, что он ответит. – Кто виноват в вашей смерти?

 Фигура его покачивается, как тростинка на ветру, и размазывается, точно она сделана из тумана.

 – Я виноват, я, я, – повторяет граф. – Девица, да, девица, алманка, да, да… та девица… снова она…

 Он говорит уже совершенно невнятно, и я повторяю с нажимом:

 – Это она убила вас? Алманка? Женщина?

 – Девица, – бормочет он, раскачиваясь всё сильнее. – Девица… если бы… если бы я заметил! Если бы я понял! Если бы… – он замирает – и вдруг резко оборачивается ко мне. – Ты! Ты! Ты!

 Каждое слово – шаг.

 Ближе.

 Ближе.

 Ближе…

 – Стойте! – отшатываюсь я. Некуда бежать; вокруг тьма, и сонмы мёртвых в ней. – Стойте, пожалуйста, я… – Становится страшно… а потом меня наполняет гнев. – Остановись, ты, немедленно!

 Я не прошу – я приказываю.

 И он действительно останавливается.

 – Мы поговорим ещё, – тихо обещаю я, пока он в состоянии слушать. – Я вернусь. Оставайся здесь. Жди.

 И ухожу, не оборачиваясь.

 Небеса знают, что бы я увидела, если бы обернулась.

 Мне страшно; я слишком спешу возвратиться домой, прямо сейчас, пока ощущаю себя живой. Не сильной, не хитрой, нет – хотя бы просто человеком! Сердце колотится так, что биение его отзывается эхом в облаках вокруг, там, где скитаются во мраке хищные, вытянутые рыбьи силуэты.

 Что-то ревёт; гром ли, моторы?

 Свет то вспыхивает, то гаснет.

 Пахнет гарью.

 В глубине души я почти уверена: только что произошло нечто очень важное, но мне недостаёт знаний, чтобы осознать это, разглядеть важный ключ. Мир вокруг – тревога, непостоянство, изменчивая темнота.

 Я слишком спешу и потому не замечаю вовремя, что сбилась с пути.

 Моя сияющая тропа обрывается вовсе не там, где должна бы. Кто-то вмешался и исказил её. Там, где был светлый дом, полный доброго колдовства, тёплый, настоящий – подделка. Стены чёрные, точно обугленные, вместо крыши – дым, и всюду на земле кости, человеческие и звериные. Крыльцо провалилось, камень расколот, двери в холл широко распахнуты, и там, на рассохшемся паркете, в ряд стоят гробы.

 Крышки сдвинуты. Если подойти чуть ближе, сделать шаг, то можно разглядеть, кто внутри. Но даже отсюда я вижу, тот, что с краю: рыжие кудри, лицо белее шёлка, устилающего гроб изнутри, голубое платье…

 – Неправда, – говорю я вслух, будто пытаюсь таким образом вернуть себе силы. Но в груди всё холодеет, и не двигаются ни руки, ни ноги. Губы тоже словно бы онемели. – Это всё ложь.

 – Пока неправда, – мягко соглашается голос. – Но будет. Все твои пути ведут ко мне.

 Не надо даже смотреть, чтобы понять, кто это.

 Он высок и сед; у него зелёные одежды, немного старомодные – такие мог бы носить в молодости мой дед. Вместо глаз – чернота, нос узкий и длинноватый, лоб высокий, подбородок острый.

 Пожалуй, впервые я вижу своего врага так ясно.

 И, Небеса, как же он страшен!

 Стоит нашим взглядам встретиться, и мир вокруг начинает рассыпаться – с дальнего края, от горизонта. Бромли исчезает, пожираемый пустотой, поддельный особняк шатается и стонет, словно на сильном ветру, кости на земле разом трескаются.

 Пахнет сыростью могилы – и тленом.

 И зачем я послушалась Эллиса, зачем отправилась к призраку, зачем вообще покинула свой дом, наполненный светом…

 Мне жутко и одиноко, и тело всё деревенеет.

 – Вот ты какая, – говорит Валх. Он запускает руку за пазуху и достаёт нечто вроде шнура, удавки. – Иди-ка сюда. Не бойся.

 Он не жив и не мёртв – не принадлежит ни одному из миров. Его лицо покрыто трупными пятнами, но руки ухоженные, точно у джентльмена… если б не когти – звериные, чёрные.

 Я отчаянно стараюсь не бояться, и всё-таки мне страшно.

 – Иди сюда, – повторяет Валх.

 …мои ноги всё ещё не касаются земли; босые ступни утопают в сияющих лепестках. Когда я понимаю это, становится немного легче, и я пытаюсь представить, что бы сделала на моём месте Абени… или бабушка… или…

 Озарение похоже на вспышку молнии.

 Очень ясно и чётко я представляю, что у меня лицо моей матери. Её нежные черты; её ласковая улыбка – и бездонный взгляд из того давнего сна.

 – Нет, – говорю я маминым голосом, который помню смутно, но всё-таки помню. – Это ты иди ко мне.

 Он вздрагивает и замирает – ровно на мгновение, на краткий, едва заметный миг. Но достаточно даже этого. Я готова; я ощущаю изъян в его колдовстве всей кожей – как трещину, как тёплый свет, и устремляюсь туда, домой, в мой настоящий дом.

 …и просыпаюсь.

 Весь следующий день я провела дома, сказавшись больной. Это было недалеко от правды: после того как сразу два сна кряду обернулись кошмарами, меня почти что парализовало слабостью. До полудня даже подняться с постели не получалось, а потом к тому же накатил волчий аппетит. Обед Юджиния принесла в спальню, а вот к ужину уже получилось спуститься самостоятельно.

 Клэр, кажется, не очень поверил сбивчивым объяснениям про погоду и мигрень.

 – О нездоровье, дорогая племянница, вы всегда упоминаете с досадой, – проворчал он. – Верней, с таким выражением лица, что если б хворь можно было отловить выпороть на конюшне за неподобающее поведение, то вы бы так и сделали. А сейчас вы выглядите испуганной.

 – Просто дурной сон, – попыталась было отмахнуться я.

 Клэр выгнул бровь:

 – Меня должно это успокоить? Учитывая даже, что я имел честь неплохо знать леди Милдред? А если вспомнить, о чём вы рассказали мне не далее чем нынешней весной…

 – Не просто сон, – признала я вынужденно. И – зябко обхватила ладонями чашку, точно пыталась согреться. – Пообещайте мне, что не будете уходить из дома без необходимости, особенно ночью. И дети… дети могут вполне погулять и в саду.

 – Ваша искренность и прямота достойны святых, – елейным тоном произнёс Клэр, но взгляд его выдавал беспокойство. – Как и моё терпение. К слову, хотите пари, дорогая племянница? Готов поспорить, что сразу после этой вашей просьбы погода станет великолепной, дети запросятся в парк, а меня кто-нибудь пригласит на партию в покер.

 – Когда я сойду с ума, дядя, то непременно поспорю с вами, – смиренно отозвалась я. – Возможно, даже на деньги.

 Он закатил глаза:

 – Я научу вас играть в карты только для того, чтобы вы больше не говорили мне ничего подобного.

 – Предлагаете мне не осуждать зло, а присоединиться ко злу?

 – Святые Небеса! Уже сочувствую вашему дурному сну: уверен, что вы его напугали, а не он вас.

 Как ни странно, эта короткая перепалка придала мне сил. На следующее утро я отправилась в кофейню как ни в чём не бывало. Разумеется, Клэр оказался прав – погода установилась великолепная, изрядно потеплело, светило яркое солнце… Сменился ветер, и унёс гарь и смрад Смоки Халлоу куда-то в сторону, так, что воздух теперь благоухал опадающими листьями и поздними цветами.

 В «Старом гнезде» все столики были заполнены. Лица, разумеется, сплошь знакомые; множество улыбок – по случаю хорошей погоды, полагаю. Миссис Скаровски вполне мирно обсуждала что-то с Луи ла Роном, в то время как её супруг-адвокат – редкий гость в кофейне! – читал свежую газету. Полковник Арч сосредоточенно раскладывал пасьянс, зажав в зубах незажжённую сигару – похоже, он так часто бывал в «Старом гнезде», что ощущал себя здесь воистину как дома, без преувеличения, не хватало только домашних бархатных туфель и вышитого халата. Впрочем, я была даже рада: он сильно сдал после смерти сына, а теперь будто бы ожил – и смягчился по сравнению с собой прежним… «Клуб странных леди» во главе с Дженнет Блэк тоже собрался в полном составе, включая даже мисс Смит, которая из-за профессорских обязанностей нечасто присоединялась к нам.

 Была здесь и леди Чиртон, и, когда я подошла к ней, чтобы поздороваться, она взяла меня за руку и с чувством произнесла:

 – Мои подруги, особенно леди Уоррингтон, настаивают, чтобы я непременно привела вас снова! Говорят, что это было дуновение свежего ветра, приятное разнообразие, и к тому же вы понравились маленькой Друмми.

 Вспомнив сварливую собачку с очаровательной мордашкой, я невольно улыбнулась:

 – Но ведь она облаяла меня, эта прелестная малышка?

 – Ах, она на всех лает, чтобы ни говорила леди Уоррингтон! – улыбнулась леди Чиртон. – Правда, приходите. Как насчёт следующей среды?

 Я обещала подумать. И, признаться честно, испытала нечто вроде досады: оказывается, не обязательно было проникать в клуб во сне, чтобы поговорить с призраком, и так рисковать собой!

 Что ж, учту на будущее; так или иначе, мне удалось узнать нечто полезное… и, кажется, даже щёлкнуть по носу самого Валха. Больше одного раза такой способ не сработает, да и сейчас я сумела избежать опасности лишь потому, что он не ожидал ничего подобного.

 …и всё же, отчего он так боялся мою мать? Она действительно могла его уничтожить?

 А ближе к вечеру «Старое гнездо» навестил Эллис. Я собиралась послать за ним только завтра, но он пришёл сам, сияя, как начищенный таз.

 – Виржиния! Прекрасные новости! – заявил он с ходу. Не с порога, разумеется, а как только мы уединились за ширмой, надёжно скрытые не только расписной перегородкой, но и тем шумом, который царил в кофейне. – Две сразу. Во-первых, мы нашли кровь, и наш дорогой Доктор Мёртвых уже занимается ею. Во-вторых, я наконец узнал, кому пытался дозвониться покойный граф. Номер двести восемьдесят шесть, вы помните?

 – Припоминаю, – чопорно кивнула я, придвигая к себе чашку кофе, хотя на самом деле уже давно забыла большую часть деталей из рассказа мисс Белл. – И кому же?

 – «Осам», – понизив голос, ответил Эллис. – Верней, одной «осе» в отставке, своему приятелю, который начинал службу ещё не при маркизе Рокпорте и даже не при вашем отце, а куда раньше. Интересный человек, на самом деле, коллекционер книг и в прошлом профессор, ныне оставивший преподавание ради написания мемуаров… Там будет много любопытного, думаю, если он их всё-таки закончит. Имя его вам ни к чему, важно другое: когда он работал на «ос», то занимался деликатными делами. А если точнее – спасал высокопоставленных особ, если их шантажировали. Или пытались завербовать, – сделал он страшные глаза. И скептически хмыкнул: – Что-то на вас это не произвело особенного впечатления, я смотрю… А что насчёт призрака? Удалось ли поговорить с ним?

 Глубоко вздохнув, я начала рассказ. Вспоминать о мертвеце, графе Ллойде, и тем более о Валхе было неприятно, и сейчас, днём, в свете яркого, тёплого солнца, меня точно бы обдавало холодком, а кожа покрывалась мурашками. Тем не менее, Эллису явно не помешали бы сведения, которые удалось добыть таким опасным способом, да и к тому же я почувствовала бы себя чуть лучше, если бы он похвалил мою храбрость и сказал, что всё не зря.

 Слушал детектив молча, лишь изредка задавая вопросы. Он выглядел задумчивым – но не мрачным; скверное завершение одного сна, который тут же перешёл в другой, ещё более опасный и мрачный, его ничуть не удивило, кажется. А когда я замолчала наконец, то он уставился на меня долгим ясным взглядом – светлые глаза казались очень-очень холодными – и проникновенно произнёс:

 – Вы хоть понимаете, что сделали, Виржиния? «Девицу» и «алманку» мы обсудим позже, насчёт документов у меня тоже есть версия, но именно для вас сейчас важнее кое-что другое. И так, что вы сделали?

 – Поступила глупо, подвергнув себя опасности там, где можно было бы её избежать, немного потерпев? – вздёрнула я подбородок, ощутив укол совести.

 Эллис качнул головой:

 – Нет. Вы приказали мертвецу – и он послушался беспрекословно. А теперь, как думаете… чего и вправду боится Валх?

 Меня пронзило догадкой:

 – Я… я могу приказывать и ему, потому что он наполовину мёртв?

 – Было бы слишком хорошо, окажись это правдой, – улыбнулся Эллис. И подался вперёд, налегая локтями на стол: – Но рассудите сами, Виржиния. Мертвец, которому вы повелели остановиться, подчинился вашей воле. Я имею в виду, конечно, бедолагу Ллойда. Валх, как мы теперь знаем, покойник только наполовину, можно сказать, одной ногой в могиле стоит. Однако вспомните, как он отчаянно избегал встреч лицом к лицу с вашей матерью. И даже сейчас испугался! Возможно, она была сильнее или лучше понимала, на что она способна…

 Он умолк. Я тоже не знала, что сказать, поэтому некоторое время просто пила кофе маленькими глотками; лишь когда молчание затянулось совершенно неприлично, произнесла:

 – Странно обсуждать всё это, верно?

 – Ничуть, – тут же откликнулся Эллис. И подмигнул мне: – Ну, на меня-то вы всегда можете рассчитывать. И, кстати, хотите непрошенный совет?

 – Извольте.

 – Покойный граф попросил вас найти его убийцу, а также похищенные документы. Но мы с вами и так собирались это сделать. Верней, я, но неважно. Так почему бы не пойти на хитрость? – понизил он голос интригующе. – Пообещайте графу, что выполните его просьбу, а взамен попросите о какой-нибудь услуге. Вы ведь упомянули, что у него там была целая толпа вассалов и предков? Вот пусть и займутся чем-нибудь полезным, досадят как-нибудь этому вашему Валху.

 Мне стало смешно:

 – Будто можно так легко досадить тысячелетнему колдуну! Воображаю эту картину… – начала было я. И осеклась, вспомнив чудовищный сон, который увидела весной, тот самый, в котором мамина подруга и компаньонка Элси стала свидетельницей одного разговора, не предназначенного для её ушей. – Хотя погодите-ка. Моя мать считала, что Валх – не бесплотный дух, у него есть тело, и если его уничтожить, то он окончательно умрёт. И она предполагала, что это его тело спрятано где-то в Бромли, очень близко, иначе бы Валх не смог преследовать нашу семью.