Текст книги "Кофе и полынь (СИ)"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

 – Что ж, тогда будем надеяться, что он жив, – подвела я итог. – И что завтра Эллис отправит нам телеграмму, полную жалоб на его вспыльчивый нрав.

 Но наши надежды, увы, не оправдались.

 Эллис не прислал никакой телеграммы – ни назавтра, ни через день, ни через два, зато спустя почти неделю приехал сам, и выражение его лица не сулило ничего хорошего.

 Была уже середина сентября. Погода после короткого солнечного промежутка вновь испортилась, на сей раз, боюсь, уже навсегда… верней, до весны, но осенью кажется порой, что тёплое время уже никогда не настанет. Лил дождь; когда же он прекращался, то в воздухе повисала тонкая взвесь, и, вдыхая её, человек ощущал, что леденеет, и стылый холод проникает ему в грудь. Те, кто имел склонность к простудам, уже взахлёб кашляли, а уголь поднялся в цене, но зато смрад от Эйвона, в жару просто невыносимый, издали почти не ощущался.

 – Не выношу людей, которые лгут мне в глаза, – заявил детектив, влетая в кофейню и на ходу стаскивая кепи, изрядно отсыревшее. – Но когда они трусливы – это, по крайней мере, удобно… Виржиния, как насчёт чашки кофе, какого-нибудь особенно противного и бодрящего? И чего-нибудь несладкого к нему.

 – Противного? Вы уверены?

 – Чтоб хорошенько продрал нутро, как говорит Зельда, – вздохнул он, опускаясь на стул. – И согрел. Может, ликёру плеснуть?

 Георг, услышав просьбу, весьма обрадовался, но вместо ликёра потянулся за специями. Я поняла, что у него на уме, и улыбнулась.

 «Что ж, будет весело».

 Пирогов у нас нынче не водилось, но Мэдди сжалилась над женихом и принесла несколько хороших кусков ростбифа, пресный сыр, маринованную морковь и целых четыре тоста, сильно подрумяненных и ещё горячих. Эллис набросился на еду так, словно голодал несколько дней! Я бы не удивилась, впрочем, если б так и оказалось. Вряд ли обитатели фамильной резиденции графа Ллойда были очень гостеприимны, в поездах тоже кормили скверно, а сразу после возвращения детектив наверняка занялся делами.

 Немного подкрепившись, Эллис сделал сразу большой глоток кофе, собираясь, видимо, приступить к рассказу… и застыл, округлив глаза, как перепуганная девица. Скулы у него запунцовели, а затем румянец разлился и по шее, верней, той её части, что виднелась из-под стоячего воротника.

 – Виржиния, вы ведь не задумали меня отравить? – голос прозвучал придушенно.

 – Ни в коем случае, – улыбнулась я, пригубив из своей чашки. – В последнее время вы привыкли к кофе с чёрным перцем и солью, и мы с Георгом справедливо решили, что можно переходить к следующей ступени – к «туземному кофе», который варят с шоколадом и жгучим перцем. Бодрит невероятно, а ещё приятно согревает.

 Лицо Эллиса приняло подозрительное выражение:

 – Может, и так, но ничто не заставит меня…

 – А мистер Мирей, к слову, даже бровью не повёл, когда попробовал этот кофе, – невзначай обронила я. – И даже хвалил.

 Не колеблясь ни мгновения, Эллис снова придвинул к себе чашку и храбро отпил ещё. Даже не закашлялся, надо признать, но губы у него сделались красные, как вишни.

 А взгляд – совершенно несчастный.

 И храбрый.

 – Очень вкусно, хотя и не обычно, – произнёс детектив стойко. Глаза у него повлажнели. – Но от десерта я не откажусь, особенно мечтаю, м-м, о пресном кексе, да, именно о пресном! И в обмен на десерт я готов поведать вам кое-что любопытное. Впрочем, думаю, о главном вы уже сами знаете.

 – Графа Ллойда не было в поместье? – спросила я.

 – Разумеется! В этом я не сомневался. Вопрос в том, когда он исчез…

 Поездка выдалась нелёгкой. Даже наделённый всеми необходимыми полномочиями, Эллис не сразу сумел добиться ответов от прислуги графа и его домочадцев. Они все скрывали некую тайну, однако некоторые открыто лгали, а другие всего лишь чистосердечно заблуждались… И трудней всего оказалось отделить одних от других.

 – Я даже пожалел, что не взял с собой помощника, желательно пронырливого мальчишку, который будет обшаривать комнаты, пока мне приходится вести бесконечные разговоры, – признался детектив. Отчего-то мне показалось, что он имеет в виду Лайзо, но не того повзрослевшего гипси-колдуна, каким тот стал сейчас, а юнца, только-только спасённого от гнева обворованных прихожан в церкви святого Доминика – в обмен на обещание помогать «гусям». – Я допрашивал слуг вместе, потом по отдельности, обращался к почтенной супруге – или, что вероятнее, уже почтенной вдове, и к её компаньонке тоже. Сперва все они уверяли, что граф у себя, но не хочет меня принимать, потом говорили, что он приболел, потом – что уехал в гости, но скоро вернётся… Наконец уважаемая супруга сама забеспокоилась и милостиво позволила осмотреть его покои. Разумеется, они выглядели как место, куда никто уже недели две не заходил! Даже ради уборки. Притом эта женщина имела наглость уверять, будто бы она понятия не имеет, куда подевался граф. Охотно верю! Но я ведь спрашивал о другом: когда он подевался? И кто послал в Бромли телеграмму от его имени?

 С телеграммой, по уверениям детектива, удалось разобраться быстрее всего. Её отправили прямо с железнодорожной станции, а не из ближайшего к поместью городка. Текст продиктовал «мужчина без особых примет», не полный, но и не тощий, росту среднего, с рыжеватыми бакенбардами и глазами навыкате.

 – Бакенбарды могут быть и наклеенные, а мужчин с рыбьим взглядом в Аксонии с избытком. Лично я бы половине из них точно выдал другие глаза – кому косые, кому кривые, кому с бельмом, чтоб хоть различать между собой, – проворчал Эллис. – Разумеется, его никто толком не запомнил, искать бесполезно. Но кое в чём другом мне повезло, Виржиния! – вдруг развеселился он. – Кто бы ни направил эту телеграмму от имени графа, посылку, затребованную в ней, мне удалось перехватить. Увы, ничего интересного там не оказалось: полторы дюжины книг, табак и кое-какие личные вещи, вроде шейного платка с монограммой. Так или иначе, свой трофей я доставил в Управление и поместил в весьма надёжное место. И, конечно, распустил несколько противоречивых слухов о том, где посылка хранится. Посмотрим, кто клюнет… Да, и кстати, Виржиния, уж не сочтите за труд по большому секрету рассказать, предположим, миссис Скаровски, что некий важный предмет, привезённый из последней моей поездки, находится в кабинете мистера Хоупсона, в сейфе?

 Со вздохом я пообещала ему это, и Эллис, весьма довольный, продолжил рассказ.

 Устав от бесконечных допросов, обитатели фамильного гнезда Ллойдов начали наконец путаться в показаниях. Мальчика, который занимался мелкими поручениями, в том числе чистил хозяйскую обувь, детектив запугал почти до заикания – и выудил наконец признание, что граф уехал почти неделю назад. Позже одна из служанок подтвердила это, а затем и управляющий, добавив, что вещей хозяин взял совсем немного, лишь один небольшой саквояж, и очень торопился.

 – Ну, тут уже супруга – или пора уже называть её вдовой? – поняла, что довольно представлений, – хмыкнул Эллис. – К тому же бедняжку снедали сомнения. Она поведала мне, что супруг отправился в Бромли, чтобы с кем-то встретиться, и просил хранить его поездку в тайне. К кому он поехал, она не знает, но предполагает, что дело как-то связано с неким «ненадёжным человеком» в парламенте. Видите ли, граф бормотал об этом во сне, однако, увы, неразборчиво… О «Клубе дубовой бочки» она ничего не слышала, зато сообщила, когда именно граф уехал. Увы, даты совпадают. В наихудшем случае он сел на поезд вечером, днём прибыл в Бромли, а ближе к вечеру его убили. И знаете, что мне не нравится во всём этом деле? Ну, кроме того, что граф Ллойд имел отношение к снабжению в армии, а значит, был человеком важным?

 – Не могу представить, – качнула я головой.

 – По моим ощущениям расследование затягивают, – мрачно ответил Эллис. – Нет никаких сомнений, что рано или поздно супруга бы подняла тревогу и заявила бы во всеуслышанье об исчезновении графа. Но он сам попросил её молчать. Значит, дело было деликатное. Сейчас я почти наверняка уверен, что мисс Белл слышала, как графа убили – именно его, а не кого-то похожего… Но тело спрятали – и даже направили телеграмму от лица покойника, чтоб ещё сильнее всё запутать. В других обстоятельствах я бы решил, что убийца так пытается уйти от наказания, но, боюсь, дело совсем в другом. Это убийство – попытка либо скрыть что-то, либо что-то заполучить, и, боюсь, тем, кто за всем стоит, важно время. А пока оно играет против нас.

 В задумчивости я опустила взгляд. У меня не было никаких мыслей, что можно сделать – и зачем Эллис всё это рассказывает в таких подробностях. Не для того же, чтоб повеселить меня, право! Графа Ллойда я не знала, как и его семейство, да и в политике не разбиралась совершенно… и чем дальше, тем чаще думала, что такая «политическая невинность» – достоинство.

 – Что вы собираетесь сделать? – спросила я прямо.

 Эллис подался вперёд, налегая на стол, словно только того и ждал.

 – Наведаться снова в «Клуб дубовой бочки», – сообщил он, понизив голос. – И не в одиночестве. Мне нужна ваша помощь, ваша компания… и ваше умение вытягивать из людей тайны. Видите ли, это одно из немногих мест, куда члены клуба ходят со своими супругами. И пока мужчины курят сигары, пьют дорогой виски и обсуждают судьбы мира, их жёны наслаждаются чаем – и сплетнями. Мне они ничего не расскажут, да и к тому же я нуждаюсь не в показаниях, а, скажем так, в случайных свидетельствах: я хочу знать о любых необычайных происшествиях, которые имели место в последнее время. Непринуждённый рассказ, слухи и сплетни… вы понимаете?

 Я медленно кивнула.

 У тех, кто играл даже маленькую роль в большой политике, повадки были особенные. Пожалуй, даже если бы жёны членов парламента и просто «весьма влиятельных» людей, состоявших в клубе, и знали что-то, они могли промолчать, задай им детектив прямой вопрос. И из страха случайно навредить супругу… и по привычке.

 А вот мне могли выболтать – совершенно случайно – какую-нибудь с виду незначительную, но очень важную деталь. Например, что в такой-то день служанка поздно подала чай и выглядела бледной; или что на крыльце кто-то увидел незнакомца, или что прямо к ступеням подъехала большая машина. Что угодно могло стать зацепкой!

 Или не стать.

 – Понимаю, – ответила я наконец осторожно. – Но не вполне представляю, как туда попасть. У меня, видите ли, нет супруга – члена парламента.

 – Большое счастье, поверьте, – мрачно пошутил Эллис. – Зато у вас есть замечательная подруга – леди Чиртон, а её муж как раз просиживает в парламенте штаны. Говорят, что в последнее время леди Чиртон часто видят в «Старом гнезде». Неправда ли, чудесное совпадение?

 На то, чтоб всё устроить, у меня ушло три дня.

 К каждому человеку нужен свой подход. Иным проще, чтоб их обманули, и таким образом сняли с них ответственность за происходящее; других надо уговорить; третьи делают вид, что ненавидят интриги и манипуляции, но на деле только и ждут, чтобы их вовлекли в игру… Леди Чиртон слыла особой легкомысленной, пустоголовой и слабовольной, а всё из-за миловидного лица, напоминающего сердечко, и больших серых глаз с поволокой. Сложение у неё было хрупкое, а рост небольшой. В компании она чаще помалкивала или ограничивалась восклицаниями вроде «Ах!» и «Неужели!» – а ещё могла расплакаться из одной только сентиментальности. Если мы стояли рядом, то нас нередко принимали за одногодок, хотя на самом деле она уже воспитала двоих сыновей и ровесницей приходилась, скорее, моей матери.

 Леди Чиртон недооценивали – а ведь она была одной из немногих, к кому я могла подойти и без увёрток изложить суть дела.

 – Ах, – тихонько выдохнула она, и длинные ресницы затрепетали. Волосы, убранные сейчас в аккуратный узел, в зависимости от освещения меняли цвет, и выглядели то рыжеватыми, то прохладно-тёмными. – Значит, вам необходимо попасть в «Клуб дубовой бочки»?

 – Именно так. Мой друг, детектив Эллис, ищет одного человека, чьей жизни угрожает нешуточная опасность… и это в лучшем случае, если ещё не поздно, – пояснила я, понизив голос. Мы беседовали у ширмы, в конце зала; всё внимание же сейчас было приковано к Элейн Перро, которая за общим столом показывала некий забавный фокус с принадлежащей ей карточной колодой. – С прислугой он намеревался побеседовать сам, но деликатную часть поручил мне. Вы ведь знаете, леди не всегда говорят прямо… – и я многозначительно умолкла.

 – И не всегда отвечают на вопросы, – понятливо кивнула леди Чиртон. Сейчас, когда мы стояли так близко, тонкие морщинки в уголках её глаз были отчётливо видны, но возраст выдавали отнюдь не они. – Что ж, понимаю. Пожалуй, что многие в «Клубе дубовой бочки» и вовсе могли бы отказаться разговаривать с обычным детективом без веской причины.

 – И очень зря, – качнула я головой. И добавила осторожно: – А ведь именно детектив Эллис раскрыл тайну «Сада Чудес» и разоблачил злодея, который стоял за всеми несчастными случаями в цирке, включая самый первый. Вы помните, наверное, медведицу, которая взъярилась без видимой причины…

 Леди Чиртон, без сомнения, помнила – как помнила и то, что именно я помогла ей выйти из амфитеатра и отыскать супруга.

 – Правила клуба вполне допускают пригласить на чаепитие приятельницу, – ответила она так же тихо. – Тем более что мы собирались на этой неделе обсудить благотворительность, а вам, леди Виржиния, есть что сказать.

 – Приют имени святого Кира Эйвонского, – догадалась я сразу. – Не стану лукавить, моя помощь не так уж значительна, и, признаться, хвастаться нечем, однако я рада буду поделиться тем, что знаю… Только, прошу, держите мою просьбу в тайне.

 Леди Чиртон пообещала и это; не знаю, право, что она сказала супругу и как всё объяснила. Не думаю, что солгала, скорее уж, просто кое о чём умолчала… Он, впрочем, после случая с амфитеатром был расположен ко мне и вряд ли сильно возражал. Или, возможно, свою роль сыграла репутация леди Милдред; подозреваю, что многие по привычке оказывали небольшие любезности лишь из уважения к бабушке, верней, к её памяти.

 Так или иначе, но через два дня двери «Клуба дубовой бочки» распахнулись перед нами – ровно в тот момент, когда Эллис явился с чёрного хода, чтобы ещё раз опросить прислугу.

 …И почти сразу же я почувствовала себя лишней.

 Хотя в этот клуб, в отличие от многих других, приходили с жёнами, а жёны нередко звали с собой подруг, тут как никогда сильно ощущалось верховенство мужчин. Даже сами комнаты пахли как-то по-мужски: виски, табаком, грубой сапожной кожей, одеколоном из розмарина и лаванды, который отчего-то пользуется необыкновенной популярностью у брадобреев… Конечно, окна держали открытыми, а значит, запах был едва уловимым; его безжалостно вытесняла газолиновая гарь и смрад Смоки Халлоу, который долетал даже сюда. Чиртоны представили меня своим друзьям – сперва одной супружеской чете, затем другой, и так до бесконечности, пока мы шли сквозь комнаты и залы. И всюду были одни и те же взгляды – любезные, но изрядно снисходительные.

 Уверена, что на герцогиню Хэмпшайрскую так бы не смотрели.

 И вовсе не потому, что её муж имел огромное влияние, нет. Просто она никогда не была просто украшением гостиной, а напротив, разделяла его идеи и помогала воплощать их в жизнь. А я в глазах этих людей оставалась лишь «очаровательной леди», наследницей титула и состояния, которая имела одно экстравагантное увлечение – кофейню, и некоторое количество сомнительных знакомств. Как и любая светская кокетка, впрочем. Вот леди Абигейл знала, что дела я веду сама, пусть и полагаюсь на помощь мистера Спенсера, а они… Они смотрели на меня добродушно и покровительственно, а между приветствием и полагающимся по случаю комплиментом думали в лучшем случае о том, как могли бы через меня оказать влияние на маркиза Рокпорта.

 Пустые мечты, между прочим; маркиз – не тот человек, который позволил бы дёргать себя за ниточки кому бы то ни было.

 Через некоторое время мужчины сообща отправились в курительную комнату, а мы с леди Чиртон присоединились к другой компании, к женской, тем более что как раз подошло время для чая. Поначалу мне и здесь тоже мерещились снисходительные взгляды; волей-неволей про себя я начала подбирать оправдания, словно мне уже наяву задали с десяток едких и коварных вопросов… Только изрядным усилием воли удалось избавиться от этой навязчивой мысли. Вспомнилось, как миссис Скаровски говорила: «В тот же миг, как поэт начинает спорить в стихах с живым, настоящим человеком, воображая его ответы, он начинает творчески гибнуть! Видите ли, люди куда больше, чем наше представление о них».

 Что ж, от поэзии я была бесконечно далека, но в целом считала так же: нельзя судить о ком-то по одному поверхностному впечатлению.

 Не подвело это правило и теперь.

 Сперва мы говорили о пустяках – о погоде, о фасонах шляпок, обсудили некоторые из последних новостей и снова вернулись к погоде. На самом деле не стоит недооценивать значение такой пустой с виду болтовни: она разрушает лёд отчуждения, позволяет приглядеться друг к другу, по интонациям оценить настроение и, пожалуй, найти нечто общее. А что может быть более общим, чем небо над головой? Ледяной дождь и ветер одинаково мучают всех, хотя некоторые романтически настроенные особы склонны говорить, что любят дождь… но, разумеется, только издалека, из тёплого и уютного дома.

 Через некоторое время – разговор о погоде зашёл на третий круг – я наконец-то почувствовала себя свободнее. Особенно дружелюбной оказалась леди в зелёном муаровом платье, которая сперва виделась мне крайне суровой и к тому же повторила несколько раз: «У меня непростой нрав! Не повод для гордости, упаси Небеса, но скрывать не стану – нрав непростой!» Звали её леди Уоррингтон. На коленях у неё сидела собачка с огромными печальными глазами, бело-коричневый спаниель; временами собачка принималась тявкать, причём очень яростно, словно тоже хотела вставить в разговор слово-другое, и хозяйку это изрядно раздражало.

 – Умолкни, Друмми! Немедленно! – строго произнесла она, когда собачка залаяла в очередной раз. – Не берите в голову, леди Виржиния, моя девочка тявкает не на вас, она всегда такая шумная. Как маленький барабанчик! Бедняжка должна была стать охотницей, но уродилась слишком слабой и, видите ли, я даже дома её боюсь оставить одну.

 – Вам следует больше доверять прислуге! – жеманно посоветовала ей белокурая, сильно нарумяненная леди Итон, чей супруг занимал видное положение в Парламенте. – И позвольте не согласиться: собака нынче лает куда больше обычного, но дело, разумеется, не в леди Виржинии. Думаю, это из-за виски! Запах до сих пор витает, клянусь Небесами! – в сердцах добавила она.

 – Виски? – переспросила я. – Мне тоже почудился поначалу какой-то запах…

 – В подвале на днях лопнула одна из бочек, – пояснила леди Уоррингтон, которая наконец утихомирила свою питомицу. – К счастью, небольшая. Воображаю, какой смрад стоял бы, если б разбилась та, в честь которой назван клуб! Хотя почти наверняка она пустая, и в ней нет ни виски, ни воды.

 Третья леди, чьё имя я не запомнила, зато отметила совершенно изумительные серьги с изумрудами, тут же возразила:

 – Тут вы совершенно не правы! Мистер Гибсон говорил, что там внутри именно виски, а он служит тут уже лет двадцать, если не тридцать. Кому знать, как не ему!

 – Мистер Гибсон?

 – Ах, это дворецкий, редких достоинств человек. С исключительной памятью! Хотя надо признать, что в последнее время он изрядно сдал…

 Разговор как-то сам собой свернул к тому, как нелегко отыскать хорошую прислугу. Мысленно извинившись перед Рене Миреем, которого никогда не считала слугой, я рассказала, как искала повара в «Старое гнездо». Это окончательно растопило лёд: многие из присутствующих знали леди Милдред или хотя бы слышали о ней – и о кофейне. Так что дальше беседа текла более непринуждённо и живо; полагаю, именно на такой исход и рассчитывал Эллис, озвучивая свою просьбу.

 Пожалуй, сложней всего оказалось направлять разговор в нужное русло, потому что собеседниц было слишком много… но, с другой стороны, стоило только задать вопрос, и ответы сыпались со всех сторон, ибо каждая леди стремилась прослыть самой осведомлённой.

 – Знаете, я заметила, что здесь так тихо. А ведь курительная комната недалеко! – удивилась я вслух, до того похвалив изысканный оттенок обивки дивана, изумрудный с легчайшим красноватым отливом. – Не могла не обратить на это внимания, ведь в кофейне всегда довольно шумно.

 – Ах, вы совершенно правы! Стены тут, вероятно, даже толще, чем в нашем старом замке на берегу Банна! – тут же воскликнула леди Уоррингтон. Собачка на её коленях к тому времени уже задремала, к счастью. – Однажды, представьте, сломался звонок для прислуги, и мы решительно никого не могли дозваться.

 – Осмелюсь заметить, что в полный голос, разумеется, мы не кричали.

 – Дорогая Лилиан, разве же в этом дело! А вспомните, как однажды джентльмены в курительной комнате решили посоревноваться в меткости и велели принести два револьвера…

 «Значит, если в графа Ллойда и впрямь стреляли, звук могли и не услышать», – отметила я про себя.

 Чем дальше, тем оживлённее становилась беседа. Изрядно рискнув, я затронула несколько забавных случаев, имевших место в «Старом гнезде», и меня тут же попытались уверить, что здесь, в клубе, тоже отнюдь не скучно! О благотворительности мы так и не поговорили. Зато я узнала, например, что в прошлом году на кухне был пожар; что дворецкий, мистер Гибсон, носит траурный перстень-печатку с женским профилем; летом один из лакеев был уличён в шпионаже на Алманию, причём раскрыл его лично председатель, сэр Уильям Грэнвилль; что в бесконечных подвалах под особняком обитает безголовый призрак, джентльмен в одеждах времён Маргариты Первой, Королевы-Невесты; что дважды клуб посещала Рыжая Герцогиня; что в галерее за курительной комнатой древних эльдийских скульптур больше, чем в Королевском музее; что среди картин в морской гостиной есть одна с подлинным изображением «Потерянного Корвина», якобы написанная с натуры… Сперва леди Чиртон помогала мне, как могла, но затем поняла, что этого не требуется, и оставшееся время провела за тихим разговором со своей приятельницей, пожилой леди, занятой рукоделием.

 Когда же чаепитие подошло к концу, белокурая леди с чахоточным румянцем – имя у неё точно было марсовийское, и снова оно не задержалось в памяти, хотя и прозвучало по меньшей мере дважды – предложила пройтись по клубу и взглянуть на те места, о которых мы говорили.

 – Быть может, мы даже встретим призрака, – махнула она веером кокетливо, глядя на меня поверх пластин, расписанных павлинами и экзотическими цветами. – Вы не боитесь призраков, леди Виржиния?

 – Напротив, горю желанием увидеть хотя бы одного, – откликнулась я, хотя на самом деле предпочла бы небольшую паузу наедине с тетрадью, чтобы записать всё услышанное и не забыть какую-нибудь важную деталь. – К слову, несколько лет назад на ежегодном приёме в замке у герцогини Дагвортской был спиритический сеанс. И, вообразите, медиум по имени Белая Голова сумела вызвать самого настоящего призрака! Слышали ли вы об этом?

 – Ах, нет! И что же, он и впрямь явился?..

 Беседуя так, мы прогулялись по галерее, рассматривая эльдийские скульптуры, затем направились к морской гостиной – там, к слову, действительно пахло солёной водой, а картина словно бы немного двигалась. Нас сопровождали две горничные, одна из которых несла корзину с собачкой леди Уоррингтон.

 А потом пришло время спуститься в подвалы.

 О, они действительно производили грандиозное впечатление!

 Три подземных этажа, не меньше, а может, и больше – не завидую Эллису, ведь ему надо было обыскать их все в поисках пропавшего графа. Туда, где лежали припасы, мы, конечно, не ходили; но мне хватило и тех залов, где хранились бочки с виски. Один зал, второй по счёту, был совершенно грандиозным! Наверху темнел ряд маленьких окошек, похожих на бойницы; леди Уоррингтон пояснила, что там галерея и потайная лестница для слуг, которых коротким путём посылают вниз, в самый глубокий подвал, за вином в бутылках.

 «Святые Небеса, ещё глубже! – ужаснулась я невольно. – Мы точно спускаемся в склеп».

 В зале царил полумрак, несмотря на модное электрическое освещение – ламп явно не хватало; сильно пахло алкоголем, старым деревом и ещё отчего-то пылью, хотя каменные полы были вымыты так чисто, что сверкали, подобно зеркалам… Звук наших шагов гулко отдавался под сводчатыми потолками и причудливо искажался. Сперва мы продолжали перешучиваться и вспоминать всякие мистические происшествия, как в комнате для чаепития до того, но затем отчего-то стало неловко.

 Я невольно перешла на шёпот, а затем и вовсе умолкла.

 Ряды бочек справа и слева высились прямо до потолка, напоминая надгробия. Тёмное дерево, светлое дерево, плоские крышки, выпуклые бока… Иногда в стенах попадались ниши, в которых прятались небольшие скульптуры, обычно изображающие дев с молитвенно сложенными руками. От этого ощущение, что мы в некоем колоссальном некрополе, усиливалось многократно. Посередине зала стояла огромная бочка – верней, умом я понимала, какая она большая, но на фоне сумрачных пространств размеры как-то скрадывались, преуменьшались. За ней стояла другая бочка, поменьше, уже без помпезного постамента, и ещё, и ещё, а последняя подставка выразительно пустовала.

 «Наверное, именно эта бочка и лопнула», – подумалось вдруг.

 Леди Уоррингтон начала было рассказывать о том, что, согласно уставу клуба, виски выдерживается не менее тридцати пяти лет, и как раз через четыре года должен подойти срок, но тут проснулась в корзине прелестная малютка Друмми и опять залаяла, заполошно, подвывая даже, до хрипа.

 – Бедняжка и впрямь совсем не выносит запаха виски, – расстроенно покачала головой леди Уоррингтон.

 И, ко всеобщему облегчению, мы завершили нашу небольшую прогулку по подвалам и стали подниматься.

 Наверху дышалось ощутимо легче. Отчего-то я ежесекундно ожидала встретить Эллиса и даже в красках представляла наш диалог, а потому невольно заглядывала во все приоткрытые двери. К моему удивлению, многие помещения напоминали не то кабинеты для работы, не то небольшие библиотеки; кое-где висели памятные таблички – там, где трудился очередной премьер-министр. Или не трудился, а наоборот, отдыхал, неспешно раскуривая трубку…

 А потом в одной из комнат я увидела человека, совершенно обыкновенного, в старомодном костюме коричневого цвета. Это был мужчина, весьма уже немолодой, сухощавый, невысокий, с пышными бакенбардами и отчётливыми залысинами; он стоял у стены совершенно неподвижно, чуть склонив голову к плечу, и то прижимал руку к груди, то опускал. Подумалось даже, не стало ли ему дурно и не стоит ли обратить внимание горничной на этого мужчину…

 И вдруг я осознала.

 «У него нет глаз».

 От виска и до виска словно бы проходила тёмная полоса; не чёрная, а словно бы сероватая, дрожащая, как если бы он был картиной, и в том месте как раз смазалась краска. Взгляд соскальзывал, никак не мог задержаться на лице, хотя выхватывал всё новые и новые детали облачения: скомканный платок в руке, несколько перстней на узловатых пальцах, явно старинных и дорогих…

 – Граф Ллойд, – выдохнула я еле слышно, ощущая, как покрывается мурашками кожа.

 Всё было неправильно; всё происходило прямо сейчас, наяву, а не во сне. Во сне я хотя бы имела некоторую власть – и не боялась мертвецов.

 Или почти не боялась.

 Здесь же…

 …А он обернулся ко мне, порывисто, всем корпусом разом, и гулким, чрезвычайно низким произнёс:

 – Это я! Да, это я! Кто спрашивает? Я тут!

 – Леди Виржиния? – позвала меня, кажется, леди Уоррингтон; собачка опять залаяла.

 Я же могла думать только об одном:

 «Значит, вот тут его и убили».

 Воображение против моей воли дорисовало и брызги крови, и ржавый, кисловатый запах. Но наяву всё осталось неизменным. Поскуливала в корзине очаровательная маленькая собачка с большими печальными глазами, а леди Уоррингтон ворковала над ней, как над младенцем. Жеманная особа с марсовийским именем, никак не желающим закрепиться в памяти, умудрилась обогнать всех и теперь стояла у лестницы, нетерпеливо постукивая веером по перилам. Прочие леди рассеялись между нею и мной; многие выглядели растерянными, словно и не знали, идти дальше вперёд или всё же подождать, тем более что негласная их предводительница также замешкалась у корзинки с собакой… Я замерла, не смея двинуться с места; граф Ллойд оставался рядом, шагни только – и притронешься, такой же настоящий, как и всё прочее вокруг… как и все прочие.

 Вот только с ним нельзя было заговорить, не привлекая внимания леди Уоррингтон и её подруг.

 Значит, надо было вернуться позже.

 Во сне.

 – Мне почудилось, что телефон издал какой-то звук. Это ведь телефон вон там? – громко произнесла я, оправдывая заминку. – И поглядите только, какое прелестное убранство! У книг очаровательные корешки, а эти зелёные стены! Немного похоже на кабинет моей бабушки, леди Милдред.

 – Ах, это всего лишь одна из малых гостиных, – откликнулась одна из леди; кажется, её звали Лилиан. – Ими иногда пользуются, чтобы переговорить с глазу на глаз, но именно на этот этаж редко кто-то заходит. Видите ли, здесь мемориальные таблички у некоторых комнат, а есть, знаете ли, суеверие…

 – Дорогая моя, в жизни нынче суевериям не место! – откликнулась леди Уоррингтон. Собачку она теперь держала на руках, и бедняжка наконец успокоилась. – Хотя мне, признаться, тоже не по себе, когда я гляжу на таблички. Они должны придать клубу солидности, но, право слово, сложно забыть, что все эти имена принадлежат людям достойным, но, увы, покойным.

 – Но вешать мемориальную табличку при жизни – примета ещё хуже…

 Я снова бросила взгляд вглубь комнаты; граф Ллойд всё ещё был там, но силуэт его стал зыбким, полупрозрачным, размытым.

 – Кто убил вас? – спросила я, едва шевельнув губами.

 На удивление, он услышал – возможно, потому что сейчас для него не существовало иных голосов, кроме моего.

 – Так я мёртв? – призрак повернулся вокруг самого себя, как игрушка-волчок, снова и снова, быстрее и быстрее. – Какая досада! Какая досада!

 Мне сделалось дурно. Я отвернулась и поспешила вслед за леди Уоррингтон, но всё равно слышала, с каждым шагом неразборчивей:

 – Мёртв! Вот так досада! Да, мёртв… Досадно!

 Постепенно голос стих.

 Я провела там ещё около часа или двух, но ничего нового о клубе не услышала. Зато увидела наконец дворецкого, пусть и мельком. Мы с леди Чиртон шли уже к выходу, когда на лестнице услышала вдруг: