Текст книги "Кофе и полынь (СИ)"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

 У неё лицо Абени и жёлтые тоскливые глаза.

 Благодарно киваю – и бегу прочь; к счастью, до цели уже недалеко.

 Мэтью Рэндалл и впрямь на меня похож – за тем исключением, что лучше всего ему работается ночью, а сейчас, когда солнце клонится к закату, он едва-едва продирает наконец глаза. Увы, мир не может подстроиться под его нужды; ещё с утра пришлось пролистать целую гору документов, выискивая совпадения и пересечения в записях допросов, и сопоставить их с картой, и…

 Почуяв чужое присутствие, Мэтью Рэндалл испуганно опускает уши – и поджимает хвост.

 – А, – расслабляется он, узнав меня. – Это ты.

 – Я, – соглашаюсь. – Нынче ночью будет охота. Пойдёшь со мной?

 – А на кого охотимся?

 Хвост качается в одну сторону, затем в другую; задумчиво, с азартом.

 – На злого колдуна, – честно отвечаю я. – Мне нужна помощь.

 – А взамен? – лукаво спрашивает он.

 – А взамен, – отвечаю я ему в тон, – мы никому не расскажем про это.

 И я прикладываю себе ладони к голове, изображая лисьи уши.

 Он смеётся заливисто; шутка ему понравилась. Мэтью Рэндалл вообще любит шутки и игры…

 Я знаю, что он придёт.

 А время бежит куда быстрее, чем кажется. Вот солнце уже склонилось к горизонту, и оно уже не цвета кипящего металла, а цвета пылающих углей; вот удлинились тени. Но то в настоящем мире, а здесь… а здесь по-прежнему лишь клубящийся туман повсюду, сторожевые ниточки-паутинки, натянутые поперёк тайных троп, крысиные черепа под ногами – наступишь и очутишься в ловушке.

 Я осторожна; нельзя спешить, даже если очень хочется.

 Эллис и Мэдди – где-то там, в Бромли-который-наяву, в сумрачных переулках Смоки Халлоу. У них опасный путь, пожалуй, даже опаснее чем мой… Вглядываюсь в них так долго, что в какой-то момент мерещится рядом с ними призрачный силуэт девчонки, одетой как уличный мальчишка – драная рубаха, штаны на подтяжках, великоватое кепи. Девчонка кажется смутно знакомой, и, когда я присматриваюсь к ней, она вдруг оборачивается и прикладывает палец к губам.

 Похоже, что у Эллиса есть своя надёжная защитница – у него и у Мэдди.

 Мой же путь уводит дальше. Туда, где в отдалённой части города за высокой оградой скрывается… нет, не особняк даже, а, скорей, городское поместье. Старый, почернелый сад, где царит уже не осень, а словно бы ранняя бесснежная зима; огромный мрачный дом в глубине. Он весь пропитан ароматом бхаратских благовоний: сандал, жасмин, сухие травы, что-то смутно знакомое, смолистое. Ловушек Валха здесь нет; наверное, благовонный дым ему неприятен… А мне нравится – всегда нравился, с детства.

 Дальше, быстрей – сквозь анфилады тёмных комнат, по извилистым галереям, похожим на лабиринт.

 Рэйвен, маркиз Рокпорт, конечно, работает.

 Он в кабинете. Окно выходит на сад, на переплетение чёрных ветвей. На столе горы бумаг; в одной из стопок замечаю те самые «книги», которые искал Ллойд… Маркиз перечитывает письмо – наверное, в последний раз перед тем как отправить. Уже готовы сургуч и печать. Когда я появляюсь, он вскидывает голову, точно услышав шум, оглядывает кабинет – сперва в очках с зелёными стёклами, затем поверх оправы, но меня не видит.

 – Рада встрече – всегда, – улыбаюсь. – Но сейчас я пришла не к тебе.

 …вокруг него, как обычно, тени; их очень много.

 Даже странно, что раньше я этого не замечала; возможно, что просто и не хотела. Но теперь они нужны мне, его незримые спутники, те, кто следует за ним по пятам, потому что он может их увидеть… может выслушать даже, наверное.

 Начинаю вглядываться – и тени обретают лица.

 Женщина в коричневом капоре; старик, похожий на бродягу-оборванца; скучный молодой человек, светловолосый, с совершенно незапоминающимися чертами… Их много, этих теней. У меня есть план. Никогда не делала ничего подобного, но теперь всё кажется довольно очевидным. Так чувствуешь издали жар и понимаешь, что раскалённая плита обжигает; так ищешь укрытия, когда попадаешь под дождь.

 – Вижу вас очень ясно, – говорю вслух, и тени, нет, мертвецы оборачиваются ко мне. – Как вас зовут?

 И они отвечают – все разом, сбивчиво:

 – …Барнабас Пайн, не успел, опоздал…

 – …Камилла Хармон, предана, предана…

 – …Оливер Стюарт, промолчал, промолчал.

 У всех есть сожаления, которые держат их здесь. Я могу помочь, облегчить ношу – уже хотя бы тем, что слушаю и смотрю.

 – …Джон Уилл Томпсон…

 – …Элиза Перкинс…

 – …Ховард О’Дрисколл…

 Вздрагиваю, услышав знакомую фамилию, и затем понимаю, что он правда похож на Клару О’Дрисколл, бессменную экономку маркиза, самую верную его помощницу. Только он старше, и лицо у него злое… И всё же сожалеет даже он.

 – Дитя, – говорит он и пытается ухватить меня за край одежды. С Ллойдом, в самый первый раз, было страшно; сейчас нет. – Нерождённое дитя… Моя вина, кровь на моих руках, о, Клара, Клара…

 Он рассказывает свою историю – как и другие. Речь сбивчивая; часть не понять вовсе, если не знать, что случилось на самом деле. Однако я слушаю. А когда – спустя бесконечность – они умолкают, говорю:

 – Пойдёмте со мной; помогите мне.

 И они идут.

 …в большом холле внизу встречаю Клару О’Дрисколл; к юбке у неё жмётся тень, такая маленькая, что её можно принять за кошку, если не приглядываться.

 Я не приглядываюсь.

 Теперь я не одна – у меня свита; так, кажется, и положено на охоте.

 А между тем край солнца уже касается горизонта. Эллис и Мэдди – у лестницы, и собор святой Люсии нависает над ними сияющей громадой. На верхней ступени – старая монахиня с подсолнухом в руке, и она манит их рукой, указывая путь. Главное сейчас – чтобы их не заметил Валх, а значит, я должна привлечь всё внимание к себе.

 Любым способом.

 Наверное, мне полагается испугаться, оцепенеть. Но я ощущаю только странную лёгкость, нет, облегчение: ну наконец-то, сколько можно было ждать.

 Впереди – туман, беспрестанно движущиеся серые клубы. К дому ведёт тропа, петляющая среди ловушек, и, пожалуй, я смогла бы пройти по ней незаметно, ускользнуть от Валха, как делала прежде. Да, могла бы… Но не стану.

 Время страшиться, убегать и прятаться миновало.

 В прошлый раз я попалась, потому что сама явилась прямиком в его западню, попала в место, которое подготовил он… но теперь мы в моём сне.

 – Это всего лишь сон, – говорю я отчётливо и ясно.

 И – сдёргиваю с города покров тумана одним резким движением, как скатерть со стола.

 Солнце опускается за горизонт.

 Край неба пылает, но света уже недостаточно. Тени глубокие, долгие, словно кто-то разлил чернила, и они текут, текут. Дует ветер с залива; флюгеры крутятся и натужно скрипят. Люди в окнах домов, люди на улицах, и в парках, и в пабах, и даже под землёй, где шумит метро, но они похожи на силуэты, на фигурки, вырезанные из бумаги. Собственно, так и есть – они отпечатки, оттиски из Бромли-который-наяву.

 Но есть и те, кто здесь, со мной, во сне. И мои союзники… и враги.

 Валх тоже здесь, и Абени рядом с ним – сейчас она выглядит как маленькая девочка, лет двенадцати, не больше. У неё коротковатое жёлтое платье, глаза широко распахнуты, а кудряшки-пружинки стоят дыбом.

 Валх – высокий, седой, с лицом, похожим на посмертную маску – кладёт ей руку на плечо и говорит:

 – Вот твоя добыча.

 И Абени, как сомнамбула, шагает вперёд.

 Она не говорит что-то выспренное или пафосное, вроде: «Победа будет за мной!» – или: «Твой сон принадлежит мне». Просто вынимает из волос длинную деревянную спицу и, отщипнув ниточку от сна, разматывает его, распускает, тут же другой рукой вывязывая узлы, сплетая что-то своё.

 И сон меняется.

 …мы посреди поля, макового поля; запах дурманит и пьянит; танцуют чашечки цветов, и лепестки сначала алые, потом пурпурные, наконец синие-синие.

 …нет, вокруг море, бушующее море. Волны вздымаются до самого неба, ночь разрывают вспышки молний, пахнет водорослями и солью, и это отчего-то похоже на кровь. Намокает подол платья, и белые соляные разводы на рукавах, и брызги на лице, а под ногами – бездна, жадная, зовущая.

 …нет, под ногами ничего – обрыв, пустота. Ещё можно извернуться, уцепиться за скалу, обламывая ногти до мяса, но тело непослушное, точно набитое ватой, как всегда бывает в кошмаре.

 Я тоже сражаюсь, меняю сон.

 …не маковое поле, а поле для крикета, и у меня бита в руках. Я замахиваюсь – и мяч из пробки, обтянутой кожей, летит Валху в лоб.

 …не бушующее море, а каток, и я, проверив остроту коньков, отталкиваюсь и скольжу по льду, всё быстрее и быстрее, оставляя белые росчерки.

 …не чёрная бездна под ногами, а ночное небо над головой. Звёзды мерцают, и пахнет мёдом, и лугом, и вдалеке видна дубовая роща, и там горят костры и слышны песни.

 Я правда стараюсь, но за Абени мне не успеть – она опытнее, да и повидать ей пришлось больше, чем мне. Когда зелёный луг оборачивается вдруг гнилым болотом, и я проваливаюсь сразу по пояс, меня охватывает омерзение и какой-то первобытный ужас. На миг наступает замешательство, помутнение рассудка, а потом моей ноги там, в зеленоватой жиже, касается что-то.

 Змея?!

 Некоторые страхи сильнее разума. Ты сперва отдёргиваешь руку от огня – и только потом это осознаёшь. Так и я бьюсь, как птица, увязшая в смоле, неосознанно пытаясь избежать опасности. Меня парализует отвращением, а это плохо, это слабость; так можно забыть себя, забыть, что всё вокруг – лишь сон, и тогда…

 Но в этот самый момент за спиной у Абени возникает светловолосый юноша в синих одеждах. В одной руке у него костяная курительная трубка, а другой, свободной, он закрывает Абени глаза, и потом выдыхает ей дым прямо в ухо.

 Она замирает, очарованная.

 И Сэран – а это именно он – шепчет мне:

 – Иди.

 Я вспоминаю: всё сон, нет никакого болота – и змей, конечно, тоже нет. Спокойно перевожу дыхание, позволяя себе погрузиться в топь… и проваливаюсь насквозь, обратно в город.

 Валх там же, на том же месте. Кажется, он был уверен в победе, а потому никуда не спешил. Край неба почти угас – осталась тонкая-тонкая багровая полоса, как кровавая рана. Монахиня с подсолнухом стоит на ступенях храма, обернувшись к востоку; в подземельях спускаются всё ниже, оскальзываясь на камнях, Эллис и Мэдди. Она несёт лампу, держит её высоко над головой, он тащит сумку, в которой булькает бутыль с горючим, а за ними следует, приплясывая, мёртвая злая девочка в мальчишеской одежде. Лотта Марсден; теперь я её узнала, да. Она зло, убийца, демон… но Эллиса любит, и ей нравится упрямство и честность Мадлен. Мне чуть спокойнее знать, что у них есть защитница, но всё же… всё же Валх не должен их заметить.

 И потому я смотрю на него, не отводя взгляда, и громко говорю:

 – Иди ко мне!

 Валх вздрагивает, но затем быстро проводит перед собой рукой, точно обрубая собственную тень невидимым ножом, и остаётся на месте. И тогда я оборачиваюсь к своей свите, к тем, кто пришёл со мной, и прошу:

 – Приведите его ко мне.

 …и тогда, кажется, впервые становится страшно ему.

 Моя свита маленькая. До войска Ллойда мне далеко, да и не рыцари эти люди… Но они настойчивы – и рады, что у них есть цель, что их видят, слушают и просят о чём-то, совсем как живых.

 Мертвецы устремляются к Валху – тени, силуэты, приливная волна.

 Он отступает на шаг, на два, на три. Его хватают за одежду, тянут, рвут в клочья зелёный камзол. И я не теряю времени – иду к ним, быстрее и быстрее, потому что знаю: если сейчас схватить Валха и отдать ему приказ, глядя в глаза, он подчинится.

 Даже могущественный колдун слабеет, когда он испуган.

 Ах, если бы всё было так просто!

 – Ты! – выкрикивает он и делает что-то, какой-то странный сложный жест…

 И исчезает.

 Мертвецы рвут на части куклу из ивовых прутьев – то, что осталось вместо него него, а затем приносят эти прутья ко мне и, счастливые, исчезают. На секунду я даже забываю о сражении, потому что посветлевшие, спокойные лица, обращённые ко мне, гораздо важнее. Но потом слышу грохот, гром – и, обернувшись, вижу задравшуюся к небу колоссальную волну из мусора, ошмётков, из грязи и разбитых камней, из костей, нечистот и ошмётков ткани. Всё самое отвратительное в Бромли, чёрная его суть…

 …и оно уже захлёстывает мой дом.

 – Нет! – выкрикиваю – и срываюсь с места. – Нет, нет, нет!

 Меняю сон, подстраиваю его на бегу – и всё же не могу оказаться там мгновенно. А отвратительная грязная волна, которая накатывает на особняк, увы, не часть сна, это нечто иное, просто так я вижу это здесь.

 Проклятие? Порча?

 То, что ещё осталось от чар Лайзо, тёплый золотистый свет, вспыхивает в последний раз, отражая удар. Затем сияние угасает. А бурлящая мерзость отползает, как жирная змея, и готовится к атаке снова. Поднимается, раздувая клобук-капюшон…

 Джул не появляется мистическим образом – он просто выходит на порог через парадную дверь, и этого достаточно.

 Вспыхивает пламя.

 О, это не добрый огонь в очаге, который помогает приготовить пищу, и не трепещущий огонёк свечи, разгоняющий мрак. Пожар; катастрофа; погибель. Зловещие багровые языки извиваются, гудят – и это всё Джул. Как же он страшен! Волосы у него стоят дыбом, глаза пылают, пальцы скрючены…

 Не человек – исчадие бездны.

 – Нет, – говорит он спокойно, глядя чёрную волну и протягивает руку. – Нельзя.

 Пламя перекидывается на эту отвратительную черноту и сжирает, не оставляя даже пепла. Джул отряхивает ладони, как от налипшей грязи, и садится на порог.

 Значит, врагу здесь больше не пройти.

 Валх где-то рядом, совершенно точно рядом. Но его не видно. Прячется; тянет время, понимая, что если вернётся Абени, то сила снова будет на его стороне. Я изменяю сон, подсвечиваю его так и так; дома то становятся прозрачными, то обращаются в картонные фигурки, но Валха нет. А мне нужно найти его, нельзя позволить ему проснуться и понять, что Мэдди и Эллис спустились глубоко в пещеры и близки уже к цели.

 Если он заметит, то всё пропало.

 – Где же ты… – шепчу, разворачивая сон, как головоломку, и сворачивая вновь. – Где же ты…

 – Там, – отвечают вдруг мне, и из-за куста бузины, сейчас уже полысевшего и весьма жалкого, выступает Мэтью Рэндалл. У него лисьи уши, лисий хвост и серый костюм в тонкую коричневую клетку. – Глазами, конечно, не углядеть, но слишком уж знакомо несёт мертвечиной из-под Эйвонского Горба.

 Я оборачиваюсь к мосту – и действительно замечаю знакомый силуэт, размытый, как дым.

 – Попался!

 Мы с Мэтью переглядываемся; он подмигивает.

 – Обычно по осени охотятся на лис, – говорит он заговорщически. – Неплохо, когда происходит наоборот!

 Валх чувствует, что всё изменилось, что теперь он – добыча; срывается и бежит.

 Ха!

 Меня переполняет какое-то жгучее, выстраданное, почти злое торжество: теперь не я бегу, не я прячусь. Всё было не зря – каждый шаг через силу, каждый раз, когда я могла бы опустить руки, отчаяться и сдаться на милость судьбы – и не сдалась.

 Валх бежит.

 Но куда он денется? Ему ведь не отойти далеко от собственного гроба. И только остаётся, что петлять, подобно зайцу, и ждать, когда Абени освободится. Но пока Абени нет. Есть я – и это мой сон…

 Будь тут леди Милдред, наверное, она бы раскурила трубку.

 Я беру чашку кофе – белый фарфор, облако сливок, тонкий полынный привкус в каждом глотке – и неспешно иду по следам Валха.

 Короткий путь разворачивается передо мной, словно катится впереди волшебный клубок.

 Валх бежит, чтобы спрятаться в Смоки Халлоу, но туда ему ходу нет – там гипси устроили праздник, разожгли на улицах костры, и кипит в котлах пряное вино с яблоками, а Зельда кидает в огонь связки трав и приговаривает:

 – Злу сюда хода нет… злу сюда хода нет…

 Он пытается проскользнуть в парк, но старые дубы предают его – смыкают ветки, не дают пройти, и травинки режут, как острые ножи, а на опушке кружится и хохочет Финола Дилейни – Фэй О’Ши, и кричит:

 – Тебе сюда хода нет! Хода нет!

 И волосы у неё сияют ярче золота.

 Он бежит прочь, а прямо из брусчатки тянутся призрачные руки, хватают его за штанины, дёргают, тянут. И женщина в рыцарском одеяниями с гербами Дагвортов заступает ему путь, наклоняя копьё: мол, попробуй-ка, подойди, если не трус.

 Валх отшатывается, как от огня.

 – Ты не можешь! – кричит он жутко, и голос его словно отдаётся внутри моей головы. – Ты вещь, ты плоть, и нет твоей воли ни сейчас, ни потом, никогда…

 Это, верно, злые чары; голову словно окутывает туман, и я сбиваюсь с шага, и чашка трескается у меня в руках. Издалека, будто из другого мира, доносится вдруг восклицание Эллиса, торжествующее и полное облегчение:

 – Ну-наконец-то! Глянь-ка, и впрямь нетленное тело. Спички целы?

 Мэдди отвечает ему что-то… и Валх это слышит.

 – Что?.. – он оборачивается недоверчиво. – Как?.. Нет!

 В голове у меня всё ещё туман; я понимаю, что надо что-то сделать, отвлечь его хотя бы на полминуты – и не могу. Слышу, как вскрикивает Мэдди, как изрыгает ругательство Эллис, как наяву вижу расползающиеся в своде трещины…

 И в это время разом со всех сторон вдруг начинают звенеть колокола. В храме святого Игнатия; близ приюта, которому покровительствует святой Кир; в соборе святой Люсии тоже.

 Валх падает, зажимая уши.

 Где-то очень глубоко, очень далеко, Эллис говорит:

 – Давай.

 И вспыхивает спичка.

 Валх снова вскакивает и бежит – вслепую, наугад. Рушится город, распадается, словно карточный домик – декорация, ненужная уже. И среди этого исчезающего мира, зыбкого сна, мы гоним Валха, как зайца.

 Мы – это мы все.

 А потом навстречу выходит смерть – я точно знаю, что это смерть – и она выглядит в точности, как Дженнет Блэк.

 – Спасибо, леди, – говорит она без улыбки. – Давненько я его жду.

 Одно прикосновение – и Валх замирает, как механическая кукла, у которой кончился завод. Смерть в облике Дженнет Блэк берёт его за руку, ласково, точно успокаивая, и ведёт за собой. Всё размывается и дрожит… И в последний момент, когда ещё видно хоть что-то, она оборачивается ко мне и говорит:

 – Мы ещё встретимся. Но я не буду ждать.

 Наверное, это самое обнадёживающее, что она может мне сказать.

 – Славная вышла охота, – ухмыляется Мэтью Рэндалл и отступает.

 Златовласая дочь ши взмахивает рукой и скрывается под сенью ветвей. Призрак замка Дэлингридж уходит, волоча по земле копьё; борозды остаются на брусчатке и завтра, верно, прохожие будут гадать, откуда они взялись. Сэран делает шаг в картину. Джул возвращается в дом и закрывает за собой дверь.

 Я ощущаю необыкновенную лёгкость – и взмываю в небо.

 …вижу, как Эллис и Мадлен, чумазые и закопчённые, выбираются наконец из подземелий, целуются под светлеющим небом и смеются, а монахиня с подсолнухом смотрит на них и улыбается.

 …вижу, как Абени – о, Небеса, как же постарела она разом, словно бы на двести лет! – обессилено опускается на землю, и жёлтая парча её платья истлевает, тело иссыхает и обращается в прах, и только шёпот остаётся: «Наконец-то…»

 Я поднимаюсь выше – и там, под самым куполом неба, когда вся земля открывается мне, вижу наконец то, что искала.

 Того, кого искала.

 Он далеко, на той стороне пролива; какая-то бедная деревушка, безвестная, где даже дорог-то толком нет… И, тем не менее, дом на окраине, кажется, принадлежит аптекарю или врачу. Пахнет карболкой; очень свежо – окно распахнуто настежь. У дальней стены постель, а там…

 Там человек, да. Он сильно обожжён; с одной стороны волосы обгорели настолько, что висок кажется выбритым. Человек укрыт простынёй, но она сползла, и видно перебинтованную грудь и плечо.

 А потом ресницы вздрагивают, приподнимаются…

 – Виржиния, – выдыхает он. – Ты здесь.

 Даже это требует слишком много сил; глаза у него закатываются, и дыхание становится неровным, но это уже больше не пугает.

 Лайзо жив. Теперь я знаю точно, а значит, буду ждать, сколько понадобится.

 Я дождусь.

 Наутро… Наутро всё было как обычно – за исключением некоторых деталей, разумеется.

 Не верилось даже, что самое страшное позади.

 Эллис и Мадлен вернулись только к полудню, и от них несло гарью, несмотря на то что каждый принял ванну по меньшей мере дважды. Рассказ о скитаниях в подземельях изобиловал леденящими душу деталями: то призрачная рука появится и укажет на нужный поворот, то крышка гроба отъедет сама… Я внимательно слушала, охая и всплёскивая ладонями в нужных местах – и лишь в одном месте не удержалась и спросила с замиранием сердца:

 – Как… как он выглядел?

 Эллис сразу поскучнел и отвернулся. А Мэдди улыбнулась широко – и твёрдо ответила:

 – Как мертвец!

 Расспрашивать подробней я не решилась.

 Остальные же вели себя как ни в чём не бывало. Джул о ночном сражении не упомянул ни разу и сделался почти прежним, почти похожим на человека, и только иногда краем глаза можно было заметить багровые языки пламени. Клэр жаловался, что не спал из-за меня всю ночь, но вообще-то он уснул под утро, прямо с книжкой, и, похоже, немного смущался этого. Дети не заметили ничего. Кроме Лиама – тот придумал большой завиральный сон, но, похоже, всё-таки увидел что-то, некие отголоски. Он добавил, завершая рассказ:

 – А та жуть, которая мамкой прикинулась, больше не приходила! Видать, испугалась. Ну и поделом ей!

 И впрямь, кошмарные сны с тех пор нас больше не беспокоили.

 Радость омрачали только мысли об Абени, которая так и не получила возможность прожить счастливую жизнь, когда исчез её мучитель… Впрочем, она хотя бы обрела наконец свободу.

 В городе тоже было спокойно. О ночном налёте дирижаблей, к счастью, неудачном, ещё некоторое время говорили, даже писали о том, что «Бромли необходимо оборудовать средствами авиационной защиты», что бы это ни значило. Но постепенно разговоры утихли…

 …пока недели через три, ближе к концу ноября, не вышла ошеломляющая статья:

 … ноября … года

 «Бромлинские сплетни»

 ГЕРОЯ СПАСЛИ РЫБАКИ,

 или лодка, направленная Небесами

 Часто ли мы вспоминаем о судьбе? Часто ли торжествует правда? Увы, слишком редко, но иногда сама жизнь напоминает о том, что Благие Дела непременно будут вознаграждены.

 Итак, не буду томить вас ожиданием: жив таинственный герой, который, как ранее считалось, пожертвовал своей жизнью, дабы сбить Смертоносную Триаду алманских дирижаблей, атаковавших наш славный Бромли. Как удалось его найти? Позвольте вашему Покорному Слуге поделиться этой удивительной историей, в своём благородстве воистину вдохновлённой Небесами.

 Когда догорали в пламени Бездны осколки дирижаблей и занимался рассвет…

 И так далее в таком же выспренном духе.

 Подписана статья была именем «Воодушевлённой общественности», и этот цветастый слог, столь любимый публикой, я узнала сразу.

 – Мне пришлось вернуть одного агента из Алмании, потому что он нужнее здесь, – не стал отпираться маркиз Рокпорт, когда явился ко мне в кофейню – и принёс, к слову, ещё один экземпляр газеты со злополучной статьёй. – И, как видите, я не ошибся. Героя, который спас Бромли от бомб, снова обсуждают.

 – Значит, снова Фаулер, – подытожила я, пригубив кофе.

 – Он полезен, – усмехнулся маркиз. – И ожидайте ещё несколько статей в течение месяца или двух – нам надо закрепить успех.

 …Когда он доставал из кармана свои цветные очки, перед тем как уйти, то на пол выпал вышитый платок – крошечные пузатые осы и аккуратные яблоневые лепестки.

 Фаулер, похоже, так счастлив был вернуться на родину, что опубликовал не три или четыре статьи, как обещал маркиз, а дюжину.

 Дюжину!

 Сперва – интервью с «таинственным героем», в котором тот поведал наконец, как сумел сразить дирижабли; судя по репликам, которые Лайзо бы не произнёс никогда в жизни, интервью было выдумано от начала до конца. Затем появилась статья, описывающая тягости жизни в Смоки Халлоу, «которые, однако, не сломили врождённого благородства». Третья заняла два разворота и описывала тот случай с ядовитым газом на поле боя – и роль Лайзо во всём этом…

 Тогда же, к слову, впервые было упомянуто его имя.

 Маркиз только посмеивался, когда я при каждой встрече возмущённо зачитывала эти лживые – хотя и льстивые – произведения журналистского жанра, порождения, так сказать, больной фантазии.

 – Смиритесь, Виржиния, – посоветовал он в конце концов. – Позвольте создавать репутацию тем, кто разбирается с этим.

 – Фаулеру?

 – Мне, – усмехнулся он, глянув поверх синих стёклышек. – И ещё. Вы можете сколько угодно говорить, что стиль публикаций вам претит, но когда вы читаете их вслух, то каждый раз улыбаетесь.

 Я смутилась и отвернулась к окну; падал снег – крупные хлопья, похожие на лепестки вишни.

 – Мне просто не терпится уже узнать, когда… когда Лайзо наконец вернётся.

 – Когда придёт время, – ответил маркиз, поднимаясь. – Но если хотите совет… Традиционный бал на Сошествие, разумеется, отменят, но к весне рекомендую вам обновить гардероб – так, чтобы можно было показаться, скажем, на торжественном мероприятии в присутствии Его Величества.

 – А что будет весной? – взволнованно спросила я, поднимаясь тоже, едва не опрокинула столик – хорошо ещё, что свидетелей этого позора не было, потому что маркиз предпочитал навещать «Старое гнездо» по утрам, до открытия.

 Он обернулся на пороге, надевая цилиндр:

 – Будет мир, Виржиния. По крайней мере, я очень рассчитываю на это.

 Конечно, я знала, что маркиз Рокпорт – не тот человек, который станет бросать слова на ветер и манить надеждой там, где лучше стоило бы смириться с потерей. И всё же когда вокруг стали говорить о «добрых знака», а в газетах начали появляться тут и там упоминания о делегациях, переговорах и обмене посланиями, то город изменился – и изменились мы сами.

 Так, словно раньше над всеми нами висела тяжёлая чёрная скала, и вдруг она обратилась в туман, а туман развеялся на ветру.

 Бал-маскарад на Сошествие и впрямь отменили, впервые за много-много лет. Деньги, которые казначейство подготовило для пышного празднования, Его Величество распорядился направить для помощи пострадавшим на фронте. И, конечно, злые языки тут же зашептались о том, что это якобы делается напоказ, чтобы смягчить недовольство простого народа, который-то один и страдал из-за войны, не то что знать… Но таких голосов было немного. А когда леди Виолетта – её продолжали звать «Рыжей Герцогиней», хотя теперь она была уже королевой – лично отправилась в госпиталь, чтобы наравне с сёстрами милосердия делать перевязки, обрабатывать раны и кормить больных, то недобрые пересуды почти исчезли.

 Что же до меня, то я делала то же, что и всегда. Фабрика, аренда, «Старое гнездо», а с недавних пор ещё и организация народной больницы вместо лекарского пункта при фабрике… В салонах и на званых вечерах почти не бывала. Но впервые за долгие годы у меня появилось время на какие-то простые, но тем и удивительные повседневные радости.

 Читать книгу, просто потому что понравилось название, а у автора милое имя.

 Гулять по улицам, занесённым снегом, кутаясь в меховое пальто.

 Подолгу разговаривать с Клэром; видеться с подругами и узнавать, что Глэдис, вдохновившись примером ширманки-профессорши, мисс Кэролайн Смит, пишет научную работу о живописи минувшего десятилетия; что Эмбер проводит много времени с дочерью и ничуть не жалеет о том, что не выходит в свет; что Абигейл гордится сыновьями, хотя и волнуется за них – а ещё что оба Дагвортских Близнеца влюбились в одну и ту же леди.

 Я даже начала одновременно учить романский и вспоминать алманский под руководством Паолы – просто так, для развлечения, потому что мне нравилось, как звучали слова…

 Поэзию, впрочем, я так и не полюбила – несмотря на все усилия миссис Скаровски.

 Иногда во сне накатывала вдруг тревога, возникала зыбкая, но пугающая тень… Однако случалось это всё реже и реже.

 Постепенно я привыкла к тому, что Валх и впрямь исчез навсегда.

 В начале февраля неожиданно потеплело, резко и сильно; набухли почки на деревьях, а кое-где – например, на живучей бузине – даже развернулись листья. Проклюнулась трава; в саду под моими окнами распустились лесные фиалки, менее ароматные, чем эмильские, но зато более живучие… почти бессмертные.

 Седьмого февраля – помню это очень чётко – Бромли загудел, как улей. Новости выкрикивали мальчишки-газетчики на перекрёстках и площадях; новостями делились прохожие; новости передавали из уст в уста.

 Война закончилась.

 Алмания подписала мир с государствами-участниками Коалиции – с Марсовией, Романией и Аксонией.

 Празднования – стихийные, народные – длились неделю. Всеобщее настроение захватило и меня: хоть я и не могла открыть двери «Старого гнезда» для всех желающих, ибо внутри было недостаточно места, но зато приказала раздавать на улице сладости и кофе в бумажных стаканчиках. Эллис был в восторге: колонское изобретение заинтересовало его давно, а теперь он и вовсе уверился, что за «уличным кофе» – будущее, и подбивал меня открыть в Бромли несколько кофеен попроще, где можно просто взять бумажный стакан и пойти.

 – А потом мы наводним вашим кофе всю Аксонию! – весело строил он планы. – Да что там, весь мир! И начнём с Колони.

 – Отчего не с Романии?

 – О, ну Лайзо рассказывал, что там свои кофейные традиции…

 В этот момент я поникла, а Эллис умолк. Пожалуй, что для полного счастья не хватало только одного… одного человека, а он, словно в насмешку, не спешил возвращаться. И даже не показывался в снах, точно прятался.

 «Может, он меня разлюбил? – мелькало иногда в голове. – Встретил там где-нибудь прекрасную романку, которая делила с ним радости и горести битвы…»

 Но длилось такое, по счастью, недолго. И для меня это был знак: пожалуй, следует отложить очередной любовный роман и взять детектив – а лучше свод законов Аксонской Империи в девяти томах.

 …а спустя две недели после объявления мира в кофейню заглянул маркиз Рокпорт и без лишних предисловий передал мне два приглашения в королевский дворец.

 – У вас две недели на подготовку, – добавил он, хотя это было без надобности: дату в приглашение, разумеется, вписали. – Второе приглашение пустое. Вы можете отдать его, разумеется, кому угодно, однако я рекомендовал бы кого-то из семейства Маноле… Ведь справедливо, чтобы и мать героя, несмотря на скромное происхождение, так же присутствовала на награждении, верно?

 У меня перехватило дыхание.

 – Лайзо… Лайзо будет там?

 – В числе прочих, – усмехнулся маркиз. И добавил, глядя в сторону: – Никогда не думал об этом, но человека очень красит любовь.

 – Вы сейчас обо мне?

 – О, вы всегда обворожительны, – уверил меня он. И добавил как будто бы шутя: – Но и я, кажется, в последние дни выгляжу лучше обычного.

 Переспрашивать и уточнять я, во имя сохранения собственного рассудка, не стала.

 Когда первое волнение улеглось, и буквы перестали плясать перед глазами, я снова перечитала приглашение. Но было на удивление лаконичным, без вензелей, украшенной лишь лентой в цветах аксонского флага… Приглашали меня не на бал и не на торжественный приём; называлось это скромно – «Чествование героев». На отдельной карточке значились рекомендации: предпочтительные цвета для платья, просьба отказаться от диадемы или драгоценного венца и всё прочее в том же духе.