Текст книги "Кофе и полынь (СИ)"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

 В одном приглашении значилось моё имя.

 В другое… в другое я вписала имя Зельды Маноле.

 Сказать, что она была ошарашена – значит, сильно преуменьшить.

 – Да как же я-то… – растерянно повторяла она. – С моей-то разбойной рожей…

 Дело было, разумеется, в кофейне. Поразмыслив, я вручила Зельде приглашение на глазах у изумлённых гостей, чтобы она не вздумала выбранить меня или наотрез отказаться… Надо сказать, после череды статей в «Бромлинских сплетнях» и не только многие подозревали, что у эксцентричной гадалки из Смоки Халлоу и у героя, обожаемого всей страной, неспроста одна фамилия. Но так как подробности биографии Лайзо, по счастью, Фаулер так и не раскрыл, я помалкивала – и Зельда тоже, хотя, как рассказывал Эллис, в трущобах она сделалась настоящей знаменитостью.

 Но теперь, когда под восхищёнными взглядами явилось приглашение из дворца, не догадался бы только глупец.

 – Дорогая, вы к себе строги, – со слезами на глазах произнесла миссис Скаровски, взяв Зельду за руки. – У вас чудесное, одухотворённое лицо, отмеченное печатью многих знаний!

 – Королевский дворец – не какое-то священное место, чтоб перед ним благоговеть, лично я там бывал бессчётное множество раз, – ободрил её Луи ла Рон. – И, по моему личному мнению, здешнее общество куда изысканнее!

 – Но там же все разряженные, как павлины, платья из золота и парчи, – Зельда беспомощно оглянулась. – Ей-ей, мне такое и взять-то неоткуда…

 – Наденьте чёрное! – подала голос Дженнет Блэк, которая, как всегда, возникла из ниоткуда. И подмигнула мне, прежде чем снова повернуться к Зельде: – Чёрное уместно везде и всегда. Чёрный – это цвет жизни?

 – Не смерти? – усомнилась миссис Скаровски.

 – Жизни, – уверенно ответила Дженнет Блэк. – И белый, и красный, и зелёный. И все другие цвета!

 Тут же начался один из тех глупых, но увлекательных споров, ради которых, пожалуй, и стоит выходить в общество. А Зельда всё с тем же потерянным выражением лица обернулась и несмело взяла меня за рукав:

 – Но и правда, что делать-то?

 Пожалуй, прежде я бы засыпала бы её советами, как одеться и как вести себя, чтоб быть принятой в обществе и сойти за свою. Но теперь сказала просто:

 – Будьте собой. Не пытайтесь сойти за кого-то другого… И, кроме того, разве это важно? Ведь Лайзо будет там, а остальное – мелочи, не стоящие и секунды внимания.

 Наверное, это были правильные слова, потому что Зельда немного успокоилась. Но к швее, к модистке и так далее, конечно, я её отвела – что ни говори, а новая красивая одежда и, тем более, удобные башмаки изрядно добавляют уверенности.

 Дни до назначенной даты пролетели быстро, как один.

 Мне новое платье было не нужно. Гардероб к весне обычно начинали обновлять ещё зимой, и потому нашлось несколько нарядов, подходящих к случаю, и без визита к швее. Я выбрала зелёное платье из очень тонкого сияющего бархата, сверху скроенное так, что оно немного напоминало мундир. Лиф расшили серебряной нитью – перышки, дым; вышивка была видна не всегда, а только при движении – отблеск, отсвет, сон… Нижнюю часть платья, проглядывающую из-под верхнего слоя, сделали белой. Из украшений я надела только бабушкино кольцо с розой.

 А к корсажу вместо броши приколола фиалки.

 Всю дорогу до дворца Зельда предрекала мрачно, что-де погонят её, даже на приглашение не взглянут.

 Не прогнали.

 Во-первых, нас сопровождал Мэтью Рэндалл, без сомнений, по повелению маркиза. Во-вторых, стоило показать приглашения, как откуда-то сбоку выскочил мужчина с повадками лакея – хотя лакеем он определённо не был – и лично проводил нас в зал.

 На самом деле, вопреки всем опасениям Зельда выглядела тут… уместно. Она в итоге послушала моего совета. Мы сшили для неё то же, что обычно носили женщины гипси в Смоки Халлоу, может, немного поскромнее и из лучших тканей: многослойные юбки и блузу с широкими рукавами. Да, и шаль! Шаль она надела ту, которую я ей подарила её осенью.

 Яркие, насыщенные оттенки красного вместе с чёрным, белым и золотым шли Зельде необычайно.

 – Прошу сюда, мэм, – обратился сопровождающий к ней, и она польщённо зарделась, пробормотав, что от «мэмов до ледей недалеко».

 Перед тем как ретироваться, сопровождающий указал нам на места, которые следовало занять. Даже на мой вкус, слишком близко к Его Величеству – а уж Зельда и вовсе растеряла привычную бойкость, скандальность и сгорбилась, точно пытаясь выглядеть меньше.

 – Всё будет хорошо, – шепнула я и, нащупав её руку, сжала. – Зато мы скоро увидим Лайзо.

 – Ежели он вернулся, так мог бы хоть матери-то весточку отослать, а то и заглянуть, – буркнула она. – Ишь, высоко вознёсся.

 – Уверена, что дело не в этом… Тсс.

 Церемония началась. А мне запоздало пришла в голову мысль, которую я до сих пор упорно гнала: что, если Лайзо избегает меня, потому что сильно пострадал? Вдруг у него ужасные шрамы от ожогов, или нет одного глаза, или…

 «Неважно, – оборвала я сама себя. – Его бы это не остановило».

 Но глупый, неуместный страх никуда не делся.

 Зал – огромный, почти как тот, где проходил обычно маскарад – был заполнен почти на треть. Чаще всего мелькали военные мундиры. Но пришло и множество других гостей, разных сословий и достатка. В углу ожидал знака от распорядителя оркестр… и вот прозвучали фанфары, коротко и бодро, высокие боковые двери с позолотой распахнулись, и вошёл Его Величество Вильгельм Второй – такой же высокий, каким я его помнила; смуглый, в точности как прабабка, романская принцесса Исабель, с умными и спокойными тёмными глазами. Виолетта Альбийская смотрелась рядом с ним особенно нежной и хрупкой – с её-то рыжими волосами и бледной кожей.

 – А вы-то вдвоём покрасивше будете, – шепнула вдруг Зельда, ущипнув меня в бок.

 Я с трудом удержалась от смешка.

 Перед тем как занять место, Его Величество произнёс речь – о храбрости и стойкости перед лицом трудностей и потерь, о родной земле, о том, как важно бывает выступить в защиту уязвимости, чтобы не допустить трагедии, о величии Аксонии и общей беде, сплотившей страну… Стыдно признаться, но я не слушала, потому что заметила, что с противоположной стороны зала приоткрылась дверь, кто-то выглянул – и потом скрылся снова.

 «А если Лайзо там?»

 Сердце бешено заколотилось.

 Видно отсюда, конечно, ничего не было, но я ничего не могла с собой поделать – смотрела и смотрела, не пытаясь уже даже скрыть волнение.

 – Благодарю вас за вашу смелость и проявленное благородство в год тяжёлых испытаний – и за то, что вы согласились сегодня разделить со мной радость от того, что война окончена, Алмания отброшена к своим границам и более никому не угрожает. Но победы бы не случилось, если бы её не выковали своими руками люди, для которых честь, достоинство и отвага – не пустые слова, – заключил наконец Его Величество. – Те, кто погиб, заслуживают вечной памяти и славы, на земле и на Небесах… А тем, кто сумел вернуться на родину, я рад воздать почести, которых они заслуживают.

 Кажется, это был сигнал, потому что снова заиграли фанфары и в зал вошёл первый из героев, о которых говорил Его Величество. Увы, это оказался не Лайзо… и следующим стал тоже не он. С каждым разом, с каждым произнесённым именем волнение у меня нарастало, пока весь мир вокруг не заволокло зыбкое марево, а уши не заложило от звона. Наверное, поэтому я не сразу осознала, что происходит, когда дверь распахнулась снова, и Зельда сжала мою руку так крепко, что кости едва не хрупнули.

 – Он… – выдохнула Зельда почти беззвучно. – Он, родименький, живёхонький!..

 А ведь это и вправду был он.

 Лайзо.

 После той чудовищной катастрофы миновало уже четыре месяца; он всё ещё заметно хромал. Волосы отросли, но неравномерно, и с одной стороны были чуть длинней, чем с другой. Слева лицо покрывали тонкие шрамы, похожие на первый осенний лёд – от середины щеки до виска, и дальше к шее… Но это всё не имело значения.

 Он был жив; он вернулся… и он улыбался.

 – …лейтенант Лайзо Маноле! – грянуло, кажется, прямо у меня над ухом, стоило утихнуть фанфарам.

 Я вглядывалась в него до боли. Замечала некоторую скованность в движениях, чересчур блестящие глаза; и серый мундир с золотыми нашивками – неужели «Осы»?

 А между тем Его Величество Вильгельм Второй уже взял с бархатной подушки орден и начал говорить. Я слышала едва ли половину, хотя дурнота уже начала отступать и пол почти перестал крениться, подобно палубе тонущего корабля.

 – …а также за смелость, проявленную перед лицом смерти, за самоотверженное служение Аксонии и усилия, приложенные для того, чтобы мир наступил; в благодарность за тысячи спасённых жизней здесь, в Бромли, и на фронте; за особые заслуги в разоблачении бесчеловечных намерений противника; за доблесть, послужившую всем нам примером… – Его Величество сделал паузу, и затем продолжил: – …Награждается орденом святого Игнатия первой степени, а также титулом баронета: отныне к нему надлежит обращаться «сэр Лайзо Маноле».

 «Сэр Лайзо Маноле, – пронеслось у меня в голове. – Первый баронет Маноле… Неплохо звучит!»

 Зельда же, кажется, была как никогда близка к тому, чтобы лишиться чувств.

 Повинуясь знаку, Лайзо поднялся на несколько ступеней, и Его Величество прикрепил орден к его мундиру. Снова грянули фанфары; все зааплодировали… И тут я заметила, как король обменивается с кем-то взглядом в толпе и кивает.

 «Дядя Рэйвен? – не поверила я своим глазам, когда проследила направление взгляда. – Что это значит?»

 Но времени на размышления мне никто не дал.

 – Это была государственная часть, – улыбнулся Его Величество, на удивление тепло, почти вразрез с этикетом. – Но я хотел бы выразить благодарность и лично. Не думаю, что многие отважились бы сделать то, что сделали вы, потому что прежде такого не делал никто! Если я могу что-то сделать для вас, то говорите сейчас, лейтенант Маноле… сэр Лайзо Маноле.

 Лайзо помедлил только секунду – и уверенно произнёс, словно тысячу раз отрепетировал эти слова:

 – Вы, Ваше Величество, назвали меня смелым человеком… Но, покидая Бромли почти год назад, я… струсил. Струсил и не открыл должным образом своего сердца той, которую люблю, люблю безнадёжно и давно, – он умолк ненадолго, опуская взгляд, и в зале зашептались. В толпе я заметила Фаулера; прислонившись к колонне, он сосредоточенно вписывал что-то в блокнот. – И, боюсь, если я не скажу это сейчас, то не смогу уже никогда. Та, кого я люблю всем сердцем, сейчас здесь. Вы ведь позволите мне?..

 Его Величество быстро и почти незаметно взглянул отчего-то на супругу, Виолетту Альбийскую, и затем кивнул:

 – Дозволяю.

 И стало очень тихо.

 А потом Лайзо обернулся, безошибочно находя меня взглядом в толпе, и позвал:

 – Леди Виржиния.

 Неосознанно я выпрямилась. А толпа раздалась в стороны, как море по слову Небес в Писании, и Лайзо сделал ко мне шаг, другой, третий… пока не очутился рядом и не опустился на одно колено.

 Меня охватила дрожь; он был здесь, со мной, снова, взаправду.

 – Я обещал, что вернусь, – произнёс Лайзо, точно подслушав мои мысли. – Хотя дорога была длинной… Одно неизменно: я люблю тебя так, как не любил никого и никогда. И не было дня, чтобы я не думал о тебе. Даже в небе; даже когда небеса рушились на землю. Я люблю тебя. Я хочу быть рядом с тобой всегда, так долго, как это возможно. Ты делаешь меня сильнее; ты сделала меня тем, кем я стал. Всё, что у меня есть, это лишь моё сердце, и оно пылает огнём. Я вручаю его тебе, и… ты выйдешь за меня?

 Пока он говорил, меня бросало то в жар, то в холод. Зал расплывался, как во сне… А когда Лайзо замолчал, то я осознала, что все смотрят на нас, все ждут моего ответа – и что я правда могу сказать «да».

 И никто не посмеет нас осудить, ныне и впредь.

 А если и посмеет…

 Право, мне всё равно.

 – Да, – ответила я громко и ясно, чтобы ни один человек не усомнился в том, слышит. – Я выйду за тебя.

 А Лайзо посмотрел на меня вниз бесстыжими зелёными глазами – как дубовый лист на просвет – и спросил:

 – Прямо сейчас?

 Что тут началось!

 Все заговорили, загомонили. Кто-то даже упал в обморок! Пользуясь случаем, я наклонилась и шепнула серьёзно:

 – Если мы сейчас поженимся, это будут самые поспешные помолвка и свадьба в истории Аксонии.

 И Лайзо плутовски улыбнулся:

 – Ты так говоришь, словно это плохо. Недостатки-то будут?

 Трубы взвизгнули резко и настырно, и собравшиеся постепенно умолкли. Мы с Лайзо молчали тоже – и глядели на Его Величество, который, кажется, был несколько удивлён, хотя и позабавлен тоже… И вдруг кто-то произнёс:

 – Ну, если дело только в свадьбе, то поженить их могу и я!

 Говорил обыкновенный на вид мужчина. Странного в нём было лишь одно – он стоял в двух шагах от королевской четы, но когда он там очутился, я не заметила. Высокий, худощавый, в потёртом зелёном сюртуке и в потешной шляпе с двумя висячими перьями; в обычной одежде, даже не в священническом облачении…

 Я недоверчиво моргнула.

 Вероятно, обычный сюртук мне померещился, потому что сейчас на нём были чёрные священнические одежды с зелёной каймой. Да и выглядел он подозрительно знакомым…

 – Откуда… – моргнул было Его Величество, а потом взгляд у него странно затуманился, и выражение лица смягчилось. – Очень благоразумная идея.

 – Там, сбоку, дверка, за дверкой – галерея, а за нею сад, и в саду беседка, – добавил незнакомец… или всё-таки старый приятель? – В зале-то женить несподручно, а вот там – красота и благодать!

 Дальше всё происходило даже быстрее, чем я успевала осознать.

 Незнакомый священник потянул нас в сад, а за нами последовала большая часть гостей. Церемония награждения героев, боюсь, была бесповоротно нарушена, но разве кто-то об этом думал! Снаружи светило яркое солнце; зеленела молодая трава, и ветви были в тонких, нежных, бархатистых листочках. Кое-где цвели яблони и по ветру летели розовые лепестки, благоуханные, прохладные, шелковистые. По пути мне сунули в руки несколько подсолнухов, видимо, вместо букета невесты, а потом все мы, включая Его Величество с супругой, очутились у беседки.

 Лайзо взял меня за руку; взгляд у него был лукавый.

 Священник подманил нас поближе, а затем водрузил на постамент неизвестно откуда взявшееся писание и кашлянул, привлекая внимание.

 – Ну, здесь, конечно, многое написано, но суть обряда не в словах, – произнёс он неожиданно серьёзно. И глянул исподлобья; глаза у него были чуть раскосые и зелёные, в цвет священнической ленты. – Я к вам давно присматриваюсь и всё, что надо, увидел. Однако мне полагается кое-что спросить и услышать ясный ответ: желаете ли вы добровольно и искренне сочетаться узами брака?

 – Да, – сказал Лайзо.

 – Да, – кивнула я.

 – А то ж со стороны не видно, – улыбнулся священник. – Будете ли вы верны друг другу в здравии и в болезни, в горестях и в радостях?

 – Да, – произнесла я.

 – Да, – ответил Лайзо.

 – Если Небеса пошлют вам детей, воспитаете вы их в любви и благочестии? – спросил священник снова. И тихонько добавил: – Ну, насколько это возможно, учитывая упрямство невесты и твердолобость жениха, кои, без сомнений, детям передадутся в полной мере.

 И снова мы ответили «да».

 Признаться, я не совсем верила, что всё происходит наяву. Что он здесь; что он правда смотрит на меня сейчас и держит за руки…

 – …я, Лайзо Маноле, беру в жёны Виржинию-Энн Эверсан и Валтер, клянусь любить её вечно, в здравии и болезни, и провести с ней всю жизнь…

 – …я, Виржиния-Энн Эверсан и Валтер, беру в мужья Лайзо Маноле, клянусь любить его вечно, в болезни и в здравии, и провести с ним всю жизнь…

 – Ну, что соединили Небеса, того человеку не разорвать, – заключил священник. И шепнул, подмигнув Лайзо: – Надеюсь, что кольцо у тебя есть.

 Кольцо у него, конечно, было – тонкий изящный ободок, который он надел мне на палец; я же, поколебавшись, сняла бабушкино кольцо с розой – мне оно всегда было немного великовато, а на Лайзо село как влитое, хотя и смотрелось немного странно.

 Впрочем, у него были очень изящные руки.

 – Объявляю вас мужем и женой! – сказал священник торжественно. – Можете скрепить брак поцелуем. Я же пойду, пожалуй, пока мои детки не натворили чего… Приют-то не казённый, жаль, если по брёвнышку разнесут… Да и нехорошо отлучаться мне оттуда надолго…

 Он, кажется, говорил что-то ещё, но я не услышала, потому что Лайзо меня и правда поцеловал.

 Нам хлопали; я бросила куда-то свадебные подсолнухи; нас поздравил сам король, и Виолетта Альбийская, растроганная до слёз, и ещё много-много людей, даже отдалённо незнакомых. Подошёл к нам и маркиз. Меня погладил по голове, как дитя, а Лайзо ободряюще хлопнул по плечу.

 Цвели яблони; было тепло; воздух благоухал весной.

 А потом в самой глубине сада я увидела маму. Она стояла рука об руку с отцом и смотрела на меня, а когда почувствовала взгляд – махнула издалека. Я ответила тем же – и отвернулась.

 Пока нам ещё, к счастью, не по пути.

 Я знала, что у нас всё будет хорошо. Что мы с Лайзо проживём – вместе – долгую жизнь. Что через месяц будет свадьба у Эллиса и Мэдди, и он будет сердиться, что мы его опередили; что к осени Паола сделает предложение маркизу Рокпорту – да-да, именно так! – и он ответит согласием. Что Лиам станет всё-таки сыщиком, хотя и не таким, как себе воображал, а дядя Клэр отправится в кругосветное путешествие.

 Что зима будет сменяться весной – всегда.

 И что кофе я уже, пожалуй, не разлюблю.

 …всё это похоже на сон.

 И одновременно – вполне реально.

 Комната чем-то похожа на мою. Тут под ногами – мягкий ворс альравского ковра, по которому так приятно ходить босиком; у окна – кресло-качалка; стены утопают в дыму, как и пейзаж за окном, но, если присмотреться, можно различить снаружи диковинные башни из зеркал и стекла.

 В моё время такого, конечно, не было.

 А на полу – посреди комнаты – сидит девчонка и ревёт в голос, разбросав вокруг изрисованные листы.

 Ей, пожалуй, с виду лет пятнадцать. Она миловидная; у неё мой овал лица, короткие волосы цвета кофе – и ярко-зелёные колдовские глаза. Вместо платья – узкие штаны из грубой ткани и чёрная сорочка с коротким рукавом, расписанная молниями и черепами.

 …Милдред Виктория-Энн, будущая графиня Эверсан и Валтер.

 Сильная девочка, о, я это вижу, пусть ей и кажется сейчас, что земля уходит из-под ног.

 Делаю шаг вперёд – маленький, чтобы остаться там, где я есть, но одновременно очутиться и там, где она. Мои юбки шуршат; в руках чашка из белого фарфора, чёрный кофе, нежное облако сливок. Я сажусь в кресло так, чтобы на фоне окна предстать призраком, тенью, силуэтом.

 Кресло скрипит; девчонка оборачивается – настороженно и в то же время с затаённой надеждой.

 Улыбаюсь.

 – Милая Милли, – говорю я ей. – Не стоит бояться перемен.

 END