Текст книги "Тёмная дикая ночь (СИ)"

Автор книги: София Калитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Я живу в мирке, где мне присылают копии релизов для соцсетей, – говорю я. – Наверное, пора уже завести, а?

Она смеется, разрывая персик на две половины.

– Пусть Оля ведет твой твиттер. У неё неплохо получится.

Я изумленно таращусь на неё.

– Она будет постить вагино-фотки.

Лера пожимает плечами, будто говоря «Так и есть», после чего делает паузу, уставившись на меня.

– Что? – интересуюсь я.

– Да ничего, – она кивком показывает на фрукт в своей руке. – Просто я теперь не знаю, куда смотреть, когда ем персик. Знаешь, зрительный контакт и все такое. Не хочу наводить на мысли.

– Да уж, особенное после обсуждения вагино-фоток Оли.

Она морщится, кладет персик в сторону и насыпает в миску хлопья.

– Передай мне нож.

Хихикая, я хватаю один, и она закатывает глаза. Каждый раз, когда она произносит «нож», я ничего не могу с собой поделать. Это один из тех немногих случаев, когда она говорит, прямо как Пол Хоган.

– Ты на самом деле думаешь, люди будут меня узнавать? – покусывая ноготь на большом пальце, спрашиваю я.

Я сейчас ни капли не готова столкнуться лицом к лицу с идеей, что Рэйзор марсианин, поэтому, как ни странно, проще сосредоточиться на публичной стороне происходящего.

Лера смотрит на меня, изучая мое лицо. Знаю, о чем она думает, когда её глаза опускаются на мой пирсинг в губе: я не сильно скрываюсь от людей.

– Разве они уже иногда не узнают?

– Только фанаты, и только дважды.

– Ну теперь их явно будет больше, – с невозмутимым спокойствием говорит она. Порой мне хочется поместить её в клетку со львом и измерить кровяное давление.

– Меня от этого мутит, Лер. Будто мне теперь нужно надевать на голову пакет.

Она смеется и качает головой.

– Да ладно тебе, Тася. Давай не драматизируй. Ты всегда так грациозна и вежлива, почему ты думаешь, что тебе будет трудно?

– Это не так, – шепчу я.

Продолжая смотреть на меня, она самую малость качнула головой.

– Иногда мне хочется заново с тобой познакомиться, – нарезая банан поверх хлопьев, говорит она. – И уделить больше внимания.

Мое сердце катапультой отправляется в горло.

– И что это значит?

– Это значит именно то, что я сказала, – она перемешивает смесь в тарелке. – Ты чертовски потрясающая. Я хочу встретиться с тобой в первый раз снова. И хочу, что он был другим: только мы с тобой, вот как сейчас.

– С хлопьями и кофе вместо Стрипа в Вегасе?

Лера встречается со мной глазами, и я знаю – просто знаю, и все– что она вспомнила мое неуклюжее предложение. Я наблюдаю, как она ищет нужные слова.

– Я просто говорю о ситуации, где никто не чувствует себя под давлением…

– Я не виню тебя за ту ночь, – перебиваю я. Мне нужно отделить сам момент от неприятного чувства. – Это было верное решение.

Она удерживает мой взгляд чуть дольше, после чего, слегка улыбнувшись, приступает к еде.

Я опираюсь на стойку, попивая свой долгожданный нектар богов, и наблюдаю, как Лера ест. Можно сказать, что она худощавая: длинные линии, стройная, слегка размахивает руками при ходьбе, вся состоит из острых углов. Но кроме того, она сильная. Прекрасно вылепленные мышцы бицепсов и плеч. Сексуальная грудь, переходящая в узкую талию. Я могла бы нарисовать её, думаю я. Я могла бы нарисовать её и даже сама удивляюсь тому, что вижу.

– О чем задумалась? – с полным ртом хлопьев спрашивает она. – Ты так уставилась на меня, будто удивлена, что у меня есть руки.

– Я подумала, а что, если я тебя нарисую.

Чувствую, как мои глаза округляются. Я совершенно не собиралась говорить это вслух, и мы обе это знаем. Лера застыла так же, как и кровь в моих венах. Она смотрит на меня, словно ждет моих объяснений, но я не в состоянии вымолвить ни слова. Когда я нервничаю, в моем мозгу что-то отключается, словно захлопывается дверь.

Идут минуты, и все, что я слышу, – это собственный пульс и звуки ложки и тарелки Леры. Нам не в новинку быть в тишине, но сейчас это слишком тяжело.

– Так значит, хочешь?

Я поднимаю взгляд на её лицо.

– Чего хочу?

Она берет ложку рисовых хлопьев, жует и глотает.

– Нарисовать меня.

Мое сердце расширяется

расширяется

расширяется

и взрывается.

– В этом нет ничего такого, Тася. Ты художник. А я осознаю, что я немного полубогиня, – она подмигивает и наклоняется, чтобы зачерпнуть еще ложку хлопьев с молоком.

Хочу ли я нарисовать её? Черт, да, и давайте уж начистоту: я делаю это постоянно. Но обычно по памяти, и, по крайней мере, она не в курсе, что я её рисую. А идея беспрепятственного визуального доступа к этому лицу, к этим рукам, жилистым предплечьям и широким плечам…

– Хорошо, – почти пищу я.

Она смотрит на меня, немного приподняв брови, как бы спрашивая: «Ну и?» И прежде чем успеваю это обдумать, я выхожу и несусь в свою спальню, копаюсь на столе и нахожу большой блокнот и угольные карандаши. Я слышу, как она поставила тарелку в раковину и включила воду, чтобы вымыть ее.

В моей голове каша, связные мысли исчезли напрочь. Я понятия не имею, что сейчас делаю, но если Лера хочет, чтобы я её нарисовала… блин, да. Я заполню эскизами весь этот чертов блокнот.

Бегу назад в гостиную и чуть не падаю, поскользнувшись на деревянном полу в своих носках и успев схватиться за стену как раз в тот момент, когда Лера, стоя ко мне спиной, смотрит в огромные мансардные окна. Она тянется рукой за спину и снимает футболку через голову.

О.

О-о-о.

– Ох, – тяжело вздыхаю я.

Она резко разворачивается и смотрит на меня, выражение её лица становится подавленным.

– Мы так не будем? О боже, мы же не будем так. Только лицо и все такое, – держа футболку у тела, она добавляет: – Твою мать.

– Все в порядке, – наконец выдаю я, уставившись на карандаш в своей руке, будто проверяя, хорошо ли тот заточен. Я смотрю на него так пристально, что уже могла бы поломать его силой взгляда. Лера. Без футболки. У меня в гостиной. – Это совершенно нормально, я имею в виду, это очень даже хорошо – нарисовать тебя без футболки, потому что так я смогу больше сосредоточиться на деталях мышц, волос и… – я прокашливаюсь, – прочем.

Она отбрасывает футболку и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я уверена.

– Ладно.

Я сажусь на диван и впиваюсь взглядом в неё, стоящую у окна. Она смотрит куда-то вдаль, совершенно спокойна. Не то что я, ощущающая, что мое сердце вот-вот выскочит через горло. Дольше, чем должна бы, я трачу время на её грудь, на ее очертания: идеальные круглые полушария; карта мышц, состоящая из квадратов, прямоугольников, стремительных линий и острых углов. Треугольник, где её тазовые кости встречаются с мышцами. Я чувствую, как она смотрит на меня, когда я рисую полоску светлых волос ниже её пупка.

– Мне снять джинсы?

– Да, – не подумав, отвечаю я и тут же вскрикиваю: – Нет! Нет. Господи боже, так нормально.

Мое сердце еще никогда не грохотало так тяжело.

Она выдает кривоватую полуулыбку. Мне не жаль потратить и год, чтобы воспроизвести на рисунке точную форму её губ в этот момент.

– Я действительно не против, – тихо говорит она.

Дьявол на моем плече говорит мне: «Давай! Соглашайся. Твой геометрический стиль будет неполным без изображения её ног. Это поможет».

Ангел же просто пожимает плечами и смотрит куда-то в сторону

– Если ты уверена, – говорю я, затем, откашлявшись, поясняю: – Ты же знаешь, мне не очень удаются ноги и…

Уже расстегнув одну пуговицу ширинки, она стягивает ткань вниз, одновременно с этим я слышу легкие щелчки расстегивающихся остальных пуговиц.

Для нашей дружбы было бы правильней, отведи я взгляд, но я не могу.

– Тася?

Мне стоит титанических усилий перевести взгляд на её лицо.

– Да?

Ничего не отвечая, она удерживает мой взгляд, стаскивает джинсы с бедер и отпихивает их в сторону.

– Да? – повторяю я. Я дышу слишком тяжело. Должно быть, это заметно.

Сейчас все по-другому. Сегодня утром произошло нечто, вышедшее за рамки обычных Тася+Лера. Ощущение, будто мы шагнули через порог Страны Чудес.

– Где ты хочешь?

– Хочу тебя?

– Чтобы я встала.

– О-о, – я откашливаюсь. – Прямо здесь будет хорошо.

– Я не пересвечена?

Есть немного, но я не доверяю сейчас сама себе, чтобы попросить её куда-нибудь передвинуться.

– Я могу и сесть… – начинает она.

– Лучше просто ложись или… – я резко останавливаюсь, когда до меня доходит, что я сказала. Вот дерьмо, – или сядь. Сидя будет прекрасно. В общем, как угодно.

С легкой загадочной улыбкой она идет к ковру в центре комнаты и ложится посередине огромного солнечного луча.

Скрестив ноги в лодыжках, Лера складывает руки за головой и закрывает глаза.

Вагина.

ЕЁ ВАГИНА.

Это все, что я могу видеть.

Она там, под её трусиками; она как продолжение линии её бедер.

Господи боже мой.

Она влажная, что нельзя не заметить в свете солнечных лучей.

Я склоняю голову, а моя рука зависает над бумагой. Почему она влажная? Такие штуки случаются всякий раз, когда её рисуют? Вероятно, так. А каково это: потрясающе или дико неловко?

Думаю, у Леры первый вариант, потому что вы только посмотрите на неё. Ну то есть я имею в виду её саму. Леру, конечно.

– Тася? Ты в порядке?

Точно. Ей ведь слышно, когда я не рисую. Я усаживаюсь на диване поудобнее и начинаю порывисто прорисовывать каждую деталь её тела: светлые волоски на ногах, глубокие бороздки у бедер, и да, её очертания под тканью трусиков.

Я изрисовала десятки страниц, чтобы ухватить каждый штрих и позже выполнить в цвете. Мои руки перепачкались углем, а пальцы онемели от быстрой и напряженной работы.

– Перевернись на живот, – прошу я.

Она делает, как я сказала, и я успеваю поймать момент, как напрягаются мышцы её бедер, когда она резко приземляется на ковер – с инстинктивным выпадом вперед.

Каждый мускул в моем теле сжимается в ответ: умоляющее желание улететь за пределы Галактики.

Слева я замечаю шрам, пересекающий несколько ребер.

– Что это за шрам?

– Упала с велосипеда в ту первую поездку, – бормочет она, имея в виду «Разъезжай и Сооружай», когда она познакомилась со Светой и Настей, и они вместе колесили по Штатам и строили по пути дома для малообеспеченных семей.

Шрам довольно большой – четыре сантиметра шириной и где-то с десяток длиной – и мне интересно, как долго Лера восстанавливалась после такого.

– Я даже не знала о твоем падении. И чем ты занималась, если не могла садиться на велосипед и заниматься строительством?

Она пожимает плечами и укладывает поудобней лежащую на руках голову, а я поражаюсь, насколько ей легко в собственном теле.

– Мне наложили швы. И я взяла пару дней отлежаться. Это не так страшно, выглядит куда хуже, – я согласно мычу, слушая её рассказ и работая над кривой линией её икроножной мышцы, аркой стопы и выступающей косточки на лодыжке. – В Канберре нет особых косогоров, – продолжает она, – и мы ездили на велосипедах повсюду. Этот город идеальный для этого. Удобные маршруты. Хорошие дороги. И хотя я привыкла ездить, мои подруги были настоящими идиотками, и из-за их идей мы все много раз падали, – я люблю её голос и растворяюсь в нем, пока рисую её позвонки, люблю изгиб линии роста волос у неё над ушами. Одно дело – видеть все это, и совсем другое – касаться её, узнать руками так же хорошо, как я знаю её при помощи зрения.

Вся моя жизнь стоит фантазий на этих страницах, и я убеждена: Лера только что помогла мне создать самый сексуальный комикс, какой я когда-либо видела.

Проведя по лбу тыльной стороной ладони, со вздохом я говорю:

– Кажется, хорошо получилось.

Лера поворачивается на бок и облокачивается на локоть. Серьезно, это почти запредельно. На белом ковре в своих голубых трусиках она выглядит, будто позирует для Playgirl.

– Сколько времени? – спрашивает она.

Я бросаю взгляд на её трусы… то есть на ЧАСЫ, стоящие на коробке.

– 08:19, – мне пора выбираться отсюда.

Она потягивается – мышцы подрагивают, кулаки сжаты – и в облегчении запрокидывает голову.

– Ты покажешь мне рисунки?

– Ни за что.

– Значит, там порно?

Я хохочу.

– Ты же в трусах.

– То есть да? Тогда я еще больше хочу их увидеть.

– Увидишь, – отвечаю я. – Когда-нибудь. Я хочу добавить нотку несдержанности в свой следующий проект, – наклонив голову, я заправляю прядь волос за ухо. – Ты помогла мне с кое-какими идеями. Спасибо.

Сейчас стало неловко? Вроде нет, но, может, я просто не сильно догадливая. Это легко. Ощущается легко.

Поднявшись, она находит свои джинсы и начинает одеваться. А я прощаюсь с самой совершенной влажной киской, какую когда-либо видела.

– Просто по-дружески помогла, – бормочет она. – Была рада.

– Спасибо тебе, – повторяю я.

– Рада, что как минимум немного тебя отвлекла.

Я ловлю её взгляд, когда её голова появляется в горловине надетой футболки.

– Отвлекла от чего?

Она смеется и подходит достаточно близко, чтобы, протянув руку, взъерошить мне волосы.

– Увидимся, Сладкая Тася.

Выйдя и квартиры, она направилась к своему магазину, после чего я вспоминаю про марсианина Рэйзора и что в Variety уже разместили статью.

***

Бросив сумочку на диван, Полина усаживается напротив меня.

– Прости, что опоздала.

– Да ладно. Я заказала тебе цезарь, – я оглядываюсь на вход в ресторан. – Ты без Насти? Думала, она прилетела вчера вечером.

– Ей пришлось остаться на неделю. Что-то стряслось не то с предохранителями, не то с панелью управления…

Полина делает вид, что падает на стол и засыпает.

– Я никак не могу отследить, где она бывает, – бормочу я, держа у губ стакан воды.

– Даю подсказку. Когда я выгляжу, как сейчас, – она показывает на свой макияж и отлично уложенные волосы, – это означает, что её здесь нет. Будь она утром тут, я выглядела бы измотанной и…

– Понятно, – люблю свою девочку, но она большая любительница рассказать лишнего.

– Так что там с вами, девочки, произошло после вчерашнего Хеннесси-вечера? У вас было не понятно, кто кого тащил домой.

Когда официантка принесла наши блюда, я отодвинулась и поблагодарила ее.

– Я не помню, как мы пришли домой, но Лера осталась на ночь, – когда официантка ушла, ответила я.

Не глядя в сторону Полины, пока это говорю, я подскакиваю, когда она шлепает ладонями по столу, привстав со своего места.

– Она что?

Несколько посетителей посмотрели на нас, и я зашипела:

– Она спала на чертовом диване, может, уже усадишь свою задницу на стул?

Выражение ее лица вновь становится нейтральным, и она резко садится.

– Боже. Не делай это со мной.

– Не делать чего? – спрашиваю я. – Это же Лера.

Она фыркает.

– Вот именно.

Я стараюсь понять выражение ее лица, но с тех пор как в ее жизни появилась Настя, она лучше научилась держать язык за зубами, и хотя сейчас явно о чем-то думает, по ее лицу этого не понять.

– Ну ладно… Если об этом… – начинаю я, и она наклоняется ближе, скрестив пальцы и опираясь предплечьями на стол, и ее две идеальные темно-рыжие брови с интересом приподнимаются.

Я не решаюсь выбрать, о чем ей сказать. Понятия не имею, на что похожа личная жизнь Леры, и чем именно она занята, когда не со мной, и спасибо тебе, господи, за это. Большую часть дней мы проводим вместе, но не вечера. По количеству историй, которые Настя со Светой рассказывали о том, какой была в прошлом Лера, – при стандартном покер-фейсе присутствующей Леры – я подозреваю, что она гораздо чаще меня выходит в люди, просто я никогда об этом не слышала. И приходится признать, что из-за презентаций книги, поездок и мероприятий, свидания – это последнее, о чем я думаю в течение нескольких месяцев. А брак Полины и надвигающийся переезд в Штаты Светы занимали большинство наших девчачьих разговоров.

Так что… я на самом деле не рассказывала Полине и Кате о своем влечении к Лере. Она всегда была теплым безопасным местом, куда я могу прийти спасаться от стресса – и я с облегчением напоминала себе, что она та, с кем я могу поговорить, к кому могу обратиться за помощью, когда все вокруг катится к чертям. Кроме того, мы с девочками знаем друг друга еще со школы, и за все эти годы я быстро усвоила, как Полина рубит с плеча. У Леры был шанс в Вегасе, которым она не воспользовалась. А сейчас я не могу и представить себе, что она может заинтересоваться и осложнить нашу дружбу, тем более теперь, когда у нас так все хорошо, и я не хочу, чтобы Полина обиделась на неё, поскольку она не отвечает взаимностью на мои чувства. Сила Полины так же может быть и ее слабостью: ее преданность выше всяких пределов.

Господи, все так сложно, когда вовлечены еще и подруги.

Но с выходом книги, с меньшим количеством поездок и с этим затишьем перед съемками фильма… в моем разуме все чаще поселяются мысли о Лере в сексуальном плане,

и сегодня утром я видела её почти голой

и было заметно все, что нужно

а еще я слышала истории об оральных навыках Леры, о которых трепались Настя и Света

и, черт меня побери, это сводит с ума.

Сидя напротив меня, Полина откашливается и нарочно громко кладет на стол свою вилку. Я поднимаю голову от своего рассеянного рисования на салфетке.

– Испытываешь мое терпение, подруга, – заявляет она.

Мне действительно пора обсудить это… а Полина поймет мою нерешительность – поймет же? – потому что она была рядом, когда у меня были те единственные и закончившиеся эпическим провалом отношения.

– Я уже говорила, что Лера осталась вчера, – начинаю я, – потому что, как оказалось… Я обнаружила, что она довольно привлекательна.

Полина наклоняется еще ниже, и я ее достаточно хорошо знаю, чтобы быть уверенной: сейчас она контролирует выражение своего лица.

– Даже сраный бесчувственный броненосец уже обнаружил бы, что Валерия Пересыпкина довольно привлекательна, Тася.

Я пожимаю плечами, а она так на меня смотрит, будто хочет вскрыть мою черепную коробку и прочитать мысли. Мне очень даже понятно ее желание. Но, если честно, ей далеко копать не надо, мои мысли тут – на поверхности. Единственное, что поверхность, возможно, твердая, как гранит.

– Думаешь, тебя Лера тоже считает привлекательной? – бесстрастно спрашивает она, тыкая вилкой в латук.

Я снова пожимаю плечами.

– Вряд ли. Ну то есть еще в Вегасе было очевидно, что она совершенно не заинтересована.

Она бормочет что-то похожее на «Как же трудно не соваться» и отправляет кусок в рот.

– Никуда ты не суешься, – говорю я, но она, избегая моего взгляда, таращится в потолок. – Полина, какого черта с тобой творится? – перегнувшись через стол, я шлепаю ее по лбу. – Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить. Вы обе с Катей в браке, Лера вроде как моя подруга, а ты ведь знаешь, у меня всегда начинаются ужасные, просто чудовищные проблемы, как только девушки становятся…

Полина возвращает на меня свой взгляд и, проглотив салат, говорит:

– Как только они становятся чем-то большим?

– Да, – я накалываю спаржу на вилку. – Мы с Лерой видимся чуть ли не каждый день, но еще ни разу не обсуждали знакомства и свидания. В нашей с ней дружбе мы обе эту странную тему, кажется, активно избегаем. Возможно, не без причины.

– Стоит ли мне позвонить Насте? – рассеянно говорит она. – Да, мне стоит ей позвонить. Она напомнит мне держать свой гребаный рот на замке.

– Да не хочу я, чтобы ты держала его на замке! Моя дружба с Лерой, наверное, самая приятная в моей жизни, – она смотрит на меня, сверкая глазами, и я смеюсь. – Кроме вас с Катей. Просто я… – я откладываю вилку. – Ты помнишь, как сильно меня ненавидела Ульяна даже спустя год после того, как мы расстались?

Смеясь, она кивает.

– А ведь вы были вместе – сколько? Пару месяцев? Господи, случается же головная боль.

Я качаю головой.

– Не знаю… Она была хорошей девушкой, и мы так долго дружили. Я по-прежнему не очень понимаю, что тогда произошло, просто… все сдулось.

Я физически ощущаю на себе внимание Полины, после чего она переводит взгляд на свой ланч.

– И Саша, – добавляю я. – Ей я тоже была вынуждена сделать ручкой.

Полина хмыкает.

– Поль, я серьезно.

– Ну ладно, колись, – говорит она, – ты сделала ей ручкой, да?

– Да не только ей, – застонав, когда она начинает хихикать, отвечаю я. – Сделала ручкой им всем. – Полина давится кусочком салата. – Господи боже. Я пытаюсь сказать, что облажалась. Как и всегда. Еще я вечно говорю что-нибудь не то или молчу про нужное. Слишком занята либо слишком доступна – не важно, но что-нибудь обязательно происходит, – от ее смеха трясутся плечи, когда она роняет голову на сложенные на столе руки. Вздохнув, я цепляю на вилку кусок курицы и бормочу: – Блин, хорош меня троллить.

Выпрямившись, она вытирает слезы длинными ухоженными пальцами.

– Просто хочу заметить, что ты не та, какой была в свои восемнадцать, девятнадцать и даже в двадцать лет. Вы с Лерой хорошие друзья, а так же обе довольно привлекательные. Все. Теперь затыкаюсь.

– Сегодня утром я её рисовала, – говорю я. – Слушай, Полин, она была без рубашки, – она метнула в меня взгляд, а я шепотом продолжаю: – И без джинсов.

– Она была без одежды, – недоверчиво уточняет она. – Лера. В твоей квартире.

– Да! Я видела её практически голой, – говорю я. Нет никакого смысла рассказывать ей, что она сделала это, явно чтобы меня отвлечь, потому что ей тут же захочется узнать, от чего, а Полина не особенно разбирается в моих комиксных делах, кроме того, что ей нравятся мышцы и шрамы Рэйзора. – Хотела бы я сказать, что было немного странно, но нет, ни капли. Она… хм. Она просто офигенная, это все, что я могу сказать.

Полина драматически зажимает свой рот ладонью.

Наклонившись к ней, я шепчу:

– Могу я поделиться секретом?

Взгляд моей лучшей подруги смягчается. Полина всегда делает вид, будто сделана из стали, но внутри она не такая. Она как зефирка.

– Ты можешь рассказать мне, о чем угодно, Персик.

Глубоко вдохнув, я настраиваюсь признаться.

– Думаю, мне действительно нравится Лера.

Снова уронив голову на сплетенные пальцы, Полина хохочет.

– Таисия. Иногда ты настолько недогадливая, что больно смотреть.

========== Лера ==========

Я выхожу от Таси после завтрака и нашей приватной арт-сессии. Закрыв за собой дверь, мне кажется, будто даже на свежем воздухе вагина не собирается успокаиваться. От воспоминаний ее в пижаме, пушистых носках и с пятнышками от угля на лбу и щеках, появившихся, когда она машинально убирала волосы от лица… мое сердце сжимается, и я безумно устала от стараний сдерживать течку весь последний час.

Не совсем понимаю, что меня заставило так отреагировать на этот раз. Я уже видела, как она работает, и оставалась спокойной. Амбиции Таси громадны, и единственное, что мешает ей стать известной на весь чертов мир, – это то, как сильно она терпеть не может выползать на публику из своего творческого пространства. И самое главное – ее мысли больше заняты сюжетом «Рыбы Рэйзор», нежели чем-то еще, поэтому даже сама идея изменения решающей детали в книге… Ее срыв уже лежит на поверхности.

И вот она я, лежала на полу в одних трусиках, чувствуя, как ее взгляд путешествовал по моему телу, будто языки пламени. И все, что я могла делать, – это вспоминать о велопоездках и подсчитывать в уме финансы, лишь бы не думать о том, как это может быть, если Тася поднимется с дивана и, раздвинув свои длинные стройные ноги, устроится на моих бедрах.

Близость ее квартиры к моему магазину была одновременно благословением и проклятием. В первые дни я приходила на работу до рассвета и уходила, когда уже давно были включены фонари, а все остальные магазины закрыты. И в какой-то момент после грандиозного открытия Тася вручила мне ключ от квартиры и настояла, чтобы я им пользовалась. Уже не раз складывалось так, что проще было остаться у нее, нежели тащиться домой на Пасифик-бич. Но с Тасей с самого первого дня это был скользкий путь. Одна ее мимолетная улыбка, с которой она заходит в магазин, приводит к неконтролируемой моей, от уха до уха, когда я понимаю, что увижу ее и позже, у Фреда. А ее нежный взгляд – к моему пристальному на ее молочно-белую кожу, блестящие черные волосы и безупречные изгибы. Если я не буду осторожной и не перестану у нее чересчур часто оставаться, то это войдет в привычку, и тогда я уже не успокоюсь, пока не найду способ каждую ночь засыпать рядом с ней – между ее простыней и бедер.

Я сбегаю вниз по металлической лестнице, ведущей на E-стрит, залитой ярким январским солнцем, и поднимаю голову вверх. Кислород. Мне нужен кислород. Я разминаю спину и делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

Большую часть дня я провожу, стараясь как следует себя занять, чтобы не воспроизводить снова в голове, как я проснулась, и она была первой, кого я увидела с утра: расслабленное лицо без капли макияжа, посверкивающий бриллиант над пухлыми и спелыми, как вишни, губами. У Таси идеальная кожа; я не раз представляла себе, как буду искать веснушки или шрамы. Обычно расчесанные до блеска, ее волосы этим утром были спутаны с правой стороны, выдавая мне, как она спала. Она выглядела такой сонной, и мне хотелось перевести часы назад, чтобы, забравшись к ней в постель, целовать ее сочные раскрасневшиеся губы, пока она наконец не проснется, и, запустив пальцы в ее мягкие густые волосы, оказаться на ней.

Я фантазировала миллион раз и в сотнях вариаций, как мы спим голыми. Иногда я засыпаю сверху, и очень часто – когда мои пальцы все еще в ней. Иногда мы снова начинаем двигаться, толком не проснувшись, и меня будят ее тихие стоны мне в ухо и теплые вздохи. А иногда мы занимаемся любовью до восхода солнца, потому что я люблю, чтобы утро началось с хорошего неторопливого секса.

Витая в облаках, я вытаскиваю из коробки стопку книг и ножом разрезаю картон, чтобы потом отправить на переработку. Сейчас в магазине тишина – Оля еще не пришла, и до обеденной суеты еще далеко – и в моем воображении без остановки крутятся картинки: бедра Таси движутся в такт с моей рукой, и она охрененно сексуальная. Она не сводит с меня глаз – благодарная за то, что я заставляю ее чувствовать себя такой – и выглядит настолько дерзкой, что мне приходится изо всех сил постараться не кончить раньше нее. Когда в моих фантазиях Тася меня любит, она никогда не бывает скованной. И я чувствую, что сокрушительное напряжение внутри меня под стать выражению ее лица.

И это так всегда, каждая из фантазий. Однажды я подумала, это все фигня, что я трахаю ее у себя в голове чаще, чем разговариваю с ней, но когда по пьяни призналась в этом Свете, она, так же еле ворочая языком, настаивала на совершенно ином смысле:

– Ну, во-первых, я была бы счастлива провести всю свою семейную жизнь с Катей голой в постели. Признаюсь тебе совершенно безо всяких сомнений.

– Понятное дело, – ответила я.

– Но помимо этого, – продолжила она, – вы с Тасей все время общаетесь. Вы так близки, что у вас уже появился свой тайный язык. Секс между вами двумя, девчата, будет чем-то вроде духовного опыта. Все, что ты хочешь от нее услышать, она скажет без слов, когда вы наконец переспите.

Когда.

Её убежденность, что это лишь вопрос времени, попеременно то обнадеживает, то бесит. Более чем когда-либо мне хочется ей верить, но даже с этим рывком вперед в моей дружбе с ней – этим утром, в частности – я все равно сомневаюсь.

Хотя… позволить Тасе меня нарисовать – было одной из моих фантазий, о которой я до этого момента и не подозревала.

Это ощущалось откровеннее самого нежного поцелуя или горячего и дикого траха. Я просто лежала и позволяла ей смотреть на меня. Мне не терпелось заглянуть в ее альбом посмотреть, как она изобразила каждую часть меня, и какие именно части – если таковые были – она рисовала снова и снова.

По звукам от соприкосновения карандаша с бумагой я знала, когда она рисовала мои ноги, – линии были явно длинными и с сильным нажимом. Они становились тише, когда она прорисовывала детали лица, и в эти моменты ее дыхание становилось поверхностным и частым. А по тому, как она перестала дышать, я поняла, что она перешла к моей киске – нервничая, но явно не желая останавливаться.

Это просто нервозность или что-то большее? Когда речь заходит о Тасе, я не могу точно сказать. Она смотрит на меня, как ни на кого другого, но это имеет смысл хотя бы потому, что я одна из её самых близких подруг и осторожно и намеренно взращиваю ее доверие. Доверие – ключ к Тасе. Она вмиг закрывается, если чувствует на себе пристальное внимание, и замолкает при малейшем давлении.

Но это тонкий и медленный процесс, а я, к сожалению, хочу секса и – если конкретнее – той интимности, что приходит вместе с ним. И правда заключается в том, что если не с Тасей, то мне стоит искать это с кем-то еще. В такие моменты в памяти всплывают бесконечные лекции Насти и Светы, и я думаю, что, может, мне пора прислушаться к их советам: сохранить телефоны, которые мне вручали в магазине –фанатки, как их называет Тася – или ответить согласием, когда приглашают на кофе… или даже принять прямое предложение по-быстрому перепихнуться в кладовке.

Телефон звонит знакомым рингтоном, и я резко хватаю его со стола. Это смс от Таси.

«Поужинаем сегодня?»

Ничего особенного, но мое сердце срывается в галоп.

«Конечно, – пишу я. – Где?»

«Сегодня у меня будет очень длинный день, так что, может, просто зависнем у тебя?»

Я начинаю набирать еще одно «Конечно», когда приходит сообщение:

«Моему беспокойному мозгу нужно побольше Леры».

Квартира Таси иногда похожа на хаос. Когда Василиса дома, то врубает музыку на полную; в отсутствие Насти в городе Полины обычно становится слишком много, она больше стихийное бедствие, чем женщина. Добавить туда еще Свету с Катей, и я удивляюсь, как еще до сих пор никто не вызвал полицию. В дополнение к нашим очевидным сходствам, Тасе так же время от времени нужна тишина. Не только для работы, но и чтобы просто дышать. Это одна из причин, почему нам с самого начала было так хорошо вместе и почему мы по-прежнему проводим столько времени наедине.

Но обычно мы не встречаемся у меня, где нет ни соседей по квартире, ни соседей за стеной. Конечно, бывали случаи, но не после того как я погладила ее по волосам в баре, а потом ночевала на ее диване. И не после того как она рисовала меня и мою вагину.

Пребывая в неуверенности и напряжении, я отправляю свое «Конечно».

***

Я в патио делаю соус к ребрышкам барбекю, когда слышу доносящийся из дома голос Таси.

– Я здесь!

Захлопывается входная дверь. Потом слышу, как она скидывает туфли, босиком идет по комнате и с тихим звоном вешает ключи на крючок на кухне.

Это так по-домашнему привычно, что я оказалась не готова к незнакомым ощущениям в животе. Нервно оглянувшись на дом, я закрываю крышкой облако дыма в барбекю и пытаюсь напомнить себе, что я подруга Таси. Ничего на самом деле не изменилось.

Когда вхожу в дом, она оборачивается на звук открывшейся москитной двери и улыбается.

– Принесла тут кое-что, – она кивком показывает на кучу пакетов на столе.