Текст книги "Любимая (СИ)"

Автор книги: София Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Я могла бы вызвать в Шереметьево Бориса Аркадьевича на машине, но, учитывая мои прежние отношения с ним, не стала этого делать, и мы добрались до Очаково на угрюмом частнике, сторговавшись с ним на пятидесяти баксах. Это было дешевле, чем предлагали другие водители, но все равно дороже, чем дорога из Финчли в Хитроу. Проблемы с деньгами докучали Даниэлю, который располагал всего лишь двумя тысячами долларов, снятыми с банкомата в британской столице. Я видела, что он озабочен, и ломала голову над тем, как вести себя с Даниэлем, чтобы не оскорбить подачками его достоинство, но при этом не выглядеть эдакой матушкой-командиршей. По зрелом размышлении, я поняла, что задача эта практически невыполнима, если только Даниэль не устроится на какую–нибудь работу. А что за работу я могла ему предложить?

– Боже! Сонечка! – мама всплеснула руками и бросилась обнимать меня.

– Здравствуйте! – произнес американец. Пожал мамину руку, улыбнулся. Я чувствовала, что ему не по себе – слишком чужое здесь все для него, слишком далёкое.

– Это мой жених, – я сглотнула, произнося последнее слово. Нарочитое оно было и будто бы не обо мне. Как из разговора двух манерных тёток в косметическом салоне, почудилось на миг. – Его зовут Даниэль, он из Нью-Йорка.

Мать мигом посерьёзнела – вряд ли в эти дни оставался хоть кто–нибудь на планете, безразличный к недавней смерти тысяч людей. Моя мама сочувствовала американцам – я была в этом уверена – искренне абсолютно. А ведь из нее получится превосходная тёща, подумала я немного отстраненно, но не без гордости.

Сели за стол, сооруженный по такому случаю, говорили тосты, смеялись. Мне приходилось выступать переводчицей, и это изрядно утомило под конец, хоть, с другой стороны, загруженность позволяла отогнать странные мысли о том, что я со стороны смотрю банальную мелодраму, а не живу собственную жизнь.

Вскоре наступила ночь, я вошла в свою спальню после ванной, раздетая, благоухающая. На подушке широкой кровати, предусмотрительно купленной именно для такого случая, лежала тёмноволосая голова моего мужчины. Неужели это взаправду, не верила я себе самой, неужели – навсегда? Я прижалась к Даниэлю, обняла его руками и ногами. Моя комната с компьютером и большущим гардеробом покоилась в сумраке. Никогда и нигде еще не было мне так безмятежно и спокойно. Люблю ли я его, спросила я себя саму. Не стала отвечать, потому что не могла отличить правду ото лжи, потеряла разницу между ними, утратила критерии. Вот она, месть седьмой заповеди, вдруг дошло до меня, это ее отравленный выпад, будто выстрел в спину, когда ты уже думаешь, что находишься в безопасности и мире. Мире с самим собой.

*.*.*

На следующий день я буквально заставила себя позвонить Борису Аркадьевичу. Знала, что не принесёт мне общение с ним ничего, кроме испорченных нервов. Знала…

– Я пытаюсь дозвониться тебе уже две недели! – кричал в трубку мой директор. – Как можно вести дела подобным образом!

Следовало резко вернуть ситуацию под контроль. Я примерно представляла, что нужно делать, но, из–за отсутствия практики получилось неважно.

– Молчать! – фальцетом взвизгнула я. – Я плачу вам зарплату за конкретные дела, а не для того, чтобы на меня повышали голос и учили жизни. Вот по делам и докладывайте!

Борис Аркадьевич обиженно засопел в трубку.

– Необходимо встретиться, – сказал он наконец. – Я возьму с собой все отчеты, документы фирмы и заявление об увольнении с поста директора.

– Не забудьте самое главное, – сказала я, игнорируя его демарш. – Деньги.

– Конечно не забуду, – холодно произнёс Борис Аркадьевич.

Встретились мы на Цветном бульваре через три часа. Когда я спускалась в метро на Юго-Западе, серое небо плакало осенним дождём, но, когда вышла, опасливо поглядывая вверх, увидела, что непогода старательно обошла центр Москвы: здесь по-летнему ярко светило солнце и многие люди ходили в рубашках с коротким рукавом. Борис Аркадьевич выглядел насупленным и старался не смотреть мне в глаза. Руки его теребили портфель из кожзаменителя.

– Они выплатили арендную плату в полном объёме единственный раз – в начале августа, – вещал мой директор, откашливаясь едва ли не после каждого слова. – В сентябре уплачена только официальная часть. У нас коммунальная задолженность, налоги, зарплаты бухгалтеру и… директору, – Борис Аркадьевич бросил на меня испуганный взгляд, я улыбалась. – Словом, найдешь все отчёты вместе с остатком денег здесь.

Он погладил портфель в последний раз и передал его мне.

– Когда поедете знакомиться?

– Завтра, – сказала я. – Сегодня просмотрю документы, а завтра и поедем.

Мягко говоря, я вернулась домой не в самом радужном расположении духа. Даниэль сидел в гостиной на диване, перед ним на салонном столике лежала русская грамматика для младших классов, и мама втолковывала великовозрастному ученику что–то незамысловатое, связанное с алфавитом. Впору было умилиться от этого зрелища, да как–то не хотелось. Я прошла к себе в комнату, легла на кровать прямо в джинсах, закрыла глаза.

– Ты в порядке? – спросил Даниэль, неслышно проникая в спальню.

– Голова болит, – ответила я.

– Это акклиматизация, – поставил диагноз мой любимый.

– Вероятно.

– Принесу тебе аспирин.

Я промолчала, Даниэль вышел и вернулся вскоре, неся стакан с растворённой в нём шипучей таблеткой. Я села на кровати и стала пить кисловатый раствор.

– Как дела в твоём бизнесе? – наконец–то спросил Даниэль, похоже, для того, чтобы заполнить паузу.

– Замечательно.

– У тебя хорошие менеджеры, – улыбнулся Даниэль. – Все–таки тебя не было полгода, не каждое дело может обходиться так долго без участия главного лица.

Какие гладкие у него фразы, с горечью подумала я, как он далёк от здешней реальности. Как бесполезен!

– Значит, тебе нравится заниматься бизнесом? – спросил Даниэль.

– Наверное, – сказала я. – Еще не решила.

Пожалуй, Даниэль ждал от меня чего–то большего, но ведь мы договорились не лгать друг другу. Фраза о том, что бизнес это ерунда, а вот заниматься с ним любовью – лучшее, что может быть на свете, была бы встречена намного благосклоннее, но означала бы лишь то, что наши отношения становятся обычными лживыми семейными узами. Узилищем, в котором обреченно томятся два узника. Не хочу! Что со мной происходит? Почему я не могу быть просто с любимым, который станет думать за нас обоих? Потому что он не такой, он не тот, о ком я мечтала всегда, ведь он не владеет «золотым кодом»!

Наверное, что–то отразилось в моей мимике – Даниэль уже успел расстегнуть мои джинсы, но тут отстранился и внимательно посмотрел на меня.

– Что с тобой, любимая?

– Всё в порядке, – я вымученно улыбнулась. – Наверное, таблетка еще не подействовала.

– Бизнесмены всегда живут под стрессом, – Даниэль провел рукой по моим волосам. – Расслабься.

– Хорошо, – я откинулась на подушку, закрыла глаза.

– Мой отец тоже занимается бизнесом, – сказал Даниэль. – Он хотел бы видеть во мне преемника, но я как–то не вижу ничего привлекательного в магазине шпионской электроники.

– Странно, – сказала я, – если бы я родилась парнем и будь у моего отца такой магазин, я мечтала бы ему помогать.

– Я всегда задавал себе вопрос: какой в этом смысл?

– А какой смысл ты видишь вообще в чём бы то ни было?

– Есть вещи, которые реально меняют мир к лучшему, – убежденно произнёс Даниэль. – По-моему, шпионская электроника не относится к подобным вещам.

– Глупо как! – застонала я. – Нам ли судить, что к лучшему, а что нет?

Тебе разве не известно, что все самые светлые прорывы человеческой мысли в первую очередь служили военным целям? Или вот коммунизм, казалось ничего лучшего для людей и выдумать нельзя, а вот, поди ж ты – лагеря, миллионы невинных жертв. Христианство, и то не обошлось без инквизиции…

– Смысл человеческого существования заключается в том, что люди не должны мириться с тем, что считают злом, – убежденно произнёс Даниэль.

В самом деле, это слова какого–то пуританина, подумала я, бесконечно далёкого от меня мужчины в черном камзоле с белым воротником. Что он делает в моей постели?

– Тебе не приходило в голову, что одни люди могут считать добром то, что другие полагают злом? Где критерии для истины? О каком смысле ты тут пытаешься говорить? Одиннадцатого сентября произошло безусловно злое событие, но для миллионов мусульман это был праздник. И кто будет устанавливать критерии? Ваш или наш президент? Усама бен Ладен?

Даниэль молчал, тревожно глядя на меня. Я почувствовала, что этот вечный внимательный и серьезный взгляд меня раздражает.

– Можно болтать о смысле жизни до утра, можно писать об этом книги или пытаться выразить его в картинах, музыке, стихах. Но все это уже столько раз происходило раньше, столько великих по-настоящему людей влезало в этот океан, да так и не вынырнуло, что я не вижу смысла не только в жизни, но тем более и в болтовне на эту тему. Можно видеть великий смысл во всём, что происходит на свете, а можно, как предпочитаю делать я, не видеть его вообще ни в чем. Результат от этого всегда один. Нулевой. А вот сделать что–то конкретное самой кажется мне куда более достойной задачей. И я хочу, чтобы рядом со мной был не просто любимый человек, с которым хорошо в постели, а мужчина, вершащий конкретный дела. Понимаешь, милый?

– Думаю, моему отцу придется по сердцу такая невестка, – серьезно сказал Даниэль. – Ты буквально повторяешь его слова. У тебя такой же, как у него ход мыслей.

– Я–то ведь собираюсь замуж за тебя, а не за твоего папу, – сказала я устало. – Что мне с этим делать?

– И что же?

– Садись за компьютер, – сказала я. – Пиши.

– Что писать?

– American English teacher.

Даниэль написал эти слова и остановился. Мой мужчина, похоже, нуждался в руководстве ничуть не меньше, чем Борис Аркадьевич. Я подошла к письменному столу, Даниэль сразу же уступил мне кресло.

«Учите язык с настоящим его носителем! – написала я. – Преподаватель из США набирает эксклюзивный курс интенсивного обучения. Контактный телефон. София».

– Вот это да! – сказал Даниэль с восхищением в голосе, когда я перевела ему русский текст. – А я и не знал, как себя к делу нормальному пристроить.

Он выразил радость из–за того, что теперь не будет висеть у меня на шее, и я была довольна хотя бы таким его отношением. Правда, к этому примешивалось лёгкое огорчение: я поняла, что связываю жизнь с человеком, которым время от времени придется руководить… Впрочем, я вряд ли была бы счастлива, если бы он попытался руководить мною.

*.*.*

Мой полуподвал не то, чтобы сильно изменился, но стал, конечно, красивее, чем весной, перед ремонтом. Под внимательным взглядом продавца мы с Борисом Аркадьевичем прошли мимо умывальников и унитазов, душевых кабинок и джакузи, стендов с керамической плиткой и шкафчиков для ванных комнат. В дальнем конце помещения располагалась бухгалтерия и рядом с ней – директорский кабинет. Я коротко постучалась и вошла, Борис Аркадьевич – следом.

Главный арендатор восседал за массивным столом, на котором стоял компьютер и были раскиданы бумаги. Я уже знала, что учредитель сантехнической фирмы недавно уволил директора-женщину и сейчас временно сам исполняет административные обязанности. Ему принадлежало 75 процентов акций компании, а остальными процентами владел еще некто, Борис Аркадьевич подозревал, что этот некто – бандит.

Впрочем, и сам по себе человек, вставший из–за стола, чтобы приветствовать нас, был высок и широк в кости. Казалось, ему не составит никакого труда вышвырнуть нас за двери, если вдруг у него появится такое желание. Неожиданно этот здоровяк заговорил скрипучим тенорком, никак не вязавшимся с его комплекцией.

– Присаживайтесь, София Николаевна, – он указал на стулья, задвинутые под столик для совещаний, торцом прислоненный к директорскому столу. – И вы садитесь, Борис Аркадьевич. С чем пожаловали?

– Во-первых, мне очень хотелось лично познакомиться с вами, Алексей Иванович, – сказала я, украдкой потирая руку, болевшую после медвежьего рукопожатия.

– Мне тоже приятно познакомиться с такой красавицей, – ухмыльнулся наш собеседник, – и это совсем не комплимент, а, так сказать, констатация факта.

– Будем считать, что условности соблюдены, – сказала я, стараясь не отводить взгляд от маленьких глазок Алексея Ивановича. – Главный вопрос, который меня волнует на сегодняшний момент, это арендная плата, которую вы на сегодняшний момент должны.

– Но помилуйте, любезная Софья Николаевна, – удивился сантехник. – Все суммы, согласно с нашим договором, были еще пятого числа переведены на ваш счет.

– Речь идет о совершенно других суммах, в отношении которых у нас существуют устные договоренности.

– Это, наверное, какая–то шутка! – Алексей Иванович беззаботно рассмеялся, показывая неровные зубы. – Я впервые слышу, чтобы у человека беззастенчиво клянчили деньги, не упомянутые ни в одном письменном договоре.

– Хотите сказать, что в августе такая сумма была внесена вами по ошибке?

– Это же самое вы будете утверждать и в суде?

– Не стоит пугать меня судом, – твёрдо сказала я.

– Помилуй бог! – Алексей Иванович. – Я думаю, что суд – это самое последнее место, в которое вам хочется попадать. Я и сам не любитель этих бумажных склок, а партнерам вообще при словах «мент», «прокурор» или «суд» хочется посадить кого–нибудь на перо. Инстинкт вот такой у людей выработался, благодаря дурному воспитанию и полному неверию в очищающий огонь правосудия.

Когда недруг начинает запугивать, это не так уж скверно, учил меня год тому назад Брюхо. Намного страшнее, если тебе улыбаются в лицо, или молчат. Тот, кто болтает, обычно не делает.

– Мы подготовили официальное письмо с претензиями, – сказала я. – Согласно пункту второму договора, мы имеем право прервать его действие, поставив в известность руководство вашей компании за два месяца до этого.

С этими словами я положила на стол официальное письмо с печатью моей фирмы. Здоровяк пробежался по нему своими маленькими глазками и сунул бумагу куда–то под стол. Раздалось урчание шредера, поглощающего моё письмо. Алексей Иванович улыбался.

– Это не имеет значения, – улыбнулась я в ответ. – Сегодня же мы нотариально заверим копию уничтоженного вами документа, вдобавок отправим его заказным письмом.

– Слышь, Софья Николаевна, может, перейдем на ты?

– Ни в коем случае, – снова улыбнулась я. – К чему это панибратство и фамильярность? Мы покидаем вас, и надеемся, что к двадцатому ноября вас уже здесь не будет.

– Гибели моей хочешь, красавица? – недобро сощурился Алексей Иванович. Было в нём определенно что–то медвежье, суровое, не московское. Я могла поспорить, что родился этот магнат умывальников и сливных бачков за сотни или даже тысячи километров от столицы.

– А выполняли бы вы свои финансовые обязательства, добры молодцы, так и разговора этого бы не возникло, – весело молвила я, попадая в унисон.

– Фирма наша только в процессе раскрутки, – душевно произнес Алексей Иванович. Он постоянно менял интонации, будто прощупывая меня со всех сторон, и в этом тоже заключалась его медвежья натура: ведь медведь это самый непредсказуемый зверь в нашей природе, в мгновение ока он способен из добродушного пожирателя ягод и мёда преобразиться в стремительного и могучего убийцу. – Ты не представляешь себе всех затрат на рекламную компанию, раскрутку среди дизайнерских бюро, строительных и ремонтных фирм. Клиенты уже знают о нас, ездят специально к нам, здесь же мы принимаем оптовые заказы. Если мы переедем еще куда–то, это снова будут огромные вложения в маркетинг и рекламу. Ты нам вернешь эти деньги?

– Это ваши проблемы, уважаемый Алексей Иванович, – равнодушно сказала я. – Мне до них никакого дела нет. И еще я просила воздержаться от фамильярности.

– Вопрос у меня к тебе, то есть, к Вам, София Николаевна, – улыбка медведя сделалась такой вкрадчивой, что мне стало немного не по себе. – Данный подвальчик весьма достойно вписывается в структуру нашего бизнеса. При этом другие группы товара здесь не будут продаваться из–за того, что это все же подвальное помещение. Ремонт подразумевал также именно торговлю сантехникой. То есть, это я перечисляю позитивы для себя в этом формате, но для вас никаких таких позитивов не наблюдается. Отсюда следует собственно вопрос: за сколько, голубушка, София Николаевна, отдадите помещение?

– Этот вариант не рассматривается, – я поднялась с места, взглядом приказывая Борису Аркадьевичу следовать за мной.

– Да что ж Вы такая вспыльчивая, девушка? Борис Аркадьевич, ей-богу, повлияйте как–нибудь на правах старшего, – кажется, впервые с начала разговора медведь удостоил вниманием Бориса Аркадьевича, правда, длилось это считанные секунды.

Я видела колебания моего директора, который попытался было встать, потом раскрыл рот, чтобы произнести что–то, но так и остался молча сидеть. Вошла рослая – под стать самому руководителю – девушка с тонкой планшеткой в руках.

– Дарья Алексеевна, принеси гостям дорогим, чего они сами изволят.

– Что вы будете пить? – девушка, стоявшая в шаге от меня, казалась совсем молоденькой… медведицей. Я поняла, что передо мной дочка директора и учредителя.

– Ничего, спасибо, – сказала я, – нам пора идти.

– Сядьте на пару минут! – рявкнул Алексей Иванович. – Что Вы, как барышня-гимназистка, ей-богу! Нам надобно порешать еще один важный вопрос.

– Это какой? – спросила я, словно дура.

– Ценовой, – кивнул головой здоровяк, весьма довольный тем, что я ему подыграла. – Думаю, переуступка арендных обязательств обойдется нам в сто тысяч американских долларов. Это огромная сумма, в принципе, отвечающая рыночной стоимости объекта. Как видите, люди, от лица которых я уполномочен сделать Вам такое предложение, хотят быть корректными и обеспечить Вам достойную сделку.

Сейчас Алексей Иванович говорил предельно веско, излучая тяжелую энергетику полководца и диктатора.

– Пойдемте, Борис Аркадьевич, – я повысила голос и взялась за дверную ручку, – у нас еще масса дел на сегодня.

– Зачем же так, Софья Николаевна? – медвежьи глазки сверлили меня, как таёжная буровая – вечную мерзлоту.

– Всего доброго, – процедила я, видя, что мой директор выкарабкивается из–за стола. – Запомните, что к двадцатому ноября вас здесь уже не должно быть. В противном случае, двадцать первого числа здесь встанет на дверях ОМОН, а днём раньше я отключу вам электроэнергию.

– А матку наизнанку тебе не вывернуть, сука мелкая?! – Алексей Иванович взвился из своего кресла и теперь выглядел, как поднятый из берлоги хищник.

Крупная девочка с лицом добродушного медвежонка вжалась спиной в дверной косяк. Мне пришлось чуть подвинуть ее, открывая дверь, и я вышла в торговый зал, гордо цокая каблучками осенних полусапожек от Fendi. Возможно, другой женщине на моем месте было бы страшно спиной ощущать присутствие вставшего на задние лапы медведя, но, честное слово, оставаться в комнате один на один с некоторыми клиентами было намного страшнее, чем дефилировать по собственному помещению под неравнодушными взглядами продавцов.

Борис Аркадьевич понуро плелся позади меня, и я слышала его шаги все время, пока мы не вышли наружу, где нас ждала скромная «восьмерка» черного цвета, та самая, которую я продала Борису Аркадьевичу пять лет назад.

По рыночным ценам на сегодняшний день машина не стоила практически ничего в сравнении с недвижимостью, которая пока что принадлежала мне, пусть даже на правах долгосрочной аренды. Несмотря на мою браваду в кабинете сантехнического руководства, ситуация не представлялась излишне благополучной. Скорее, наоборот. Слова были сказаны, и каждая сторона теперь представляла, чего хочет противник. Юридически права на площадь полуподвала были моими, но в нашей стране каких только дорожек не протоптало беззаконие, чтобы сильный становился еще сильнее и богаче, а слабый знал свой шесток. Что там ни говори, но сторона конфликта под странным названием «Терамитем» была чертовски слабой, а наиболее слабым ее звеном был директор-пенсионер.

Как бы я когда–то не относилась к Борису Аркадьевичу, но теперь следовало убирать его из игры.

– Я вряд ли ошибусь, если скажу, что наш любезный Алексей Иванович знает про вас всё, – утвердительно сказала я, сидя на пассажирском сидении «восьмерки».

– Ну, я не ставил перед собой задачи законспирироваться, – сказал Борис Аркадьевич. – Вначале ничто не предвещало того, что они поведут себя непорядочно.

– И это говорит человек с вашим жизненным опытом! – горько вздохнула я.

Борис Аркадьевич молчал.

– Слушайте теперь, что нужно делать, – резко сказала я. – Вы передаете мне печать и все документы «Терамитема», включая заявление о вашем увольнении. Потом оформляете мне доверенность на эту машину и летите к своей дочери с родительским визитом. Насколько я понимаю, вы должны были чудовищно соскучиться по внуку.

– Ну, по правде, я не собирался в этом году…

– Борис Аркадьевич! – я вывела свой голос на максимум убедительности. – Когда большие мужики станут совать вам в жопу паяльник, вы вспомните этот разговор и поймете, что, не последовав моему совету, совершили самую большую ошибку в жизни. Поэтому отныне извольте выполнять мои распоряжения неукоснительно!

– Но как же ты останешься совсем одна против этих бандитов?

У меня готова уже была сорваться весьма едкая реплика насчёт боевых качеств такого напарника, как Борис Аркадьевич, но я сдержалась. Из последних сил старалась не расхохотаться в ответ на его заботу. К счастью, у меня получилось.

До конца того памятного сентября я совершила еще несколько важных дел: мы с Даниэлем подали заявление в центральном загсе города Москвы, и нам назначили дату бракосочетания в декабре, перед самым Новым годом. Я сама назначила себя новым директором «Терамитема» с окладом в минимальную зарплату, установленную законодательством. Я набрала для Даниэля двенадцать учеников, отсеяв, на всякий случай, девушек старше пятнадцати и младше сорока лет. Я восстановила отношения с Машей Поповой, Саней и Татьяной (бывшей Сабриной, а нынче матерью симпатичного трехлетнего пацана и респектабельной москвичкой). Я все еще не решалась позвонить Тимуру, потому что не могла представить, как это я скажу «нет» на его предложение свидания. И, наконец, в предпоследний день сентября, я отвезла в Шереметьево Бориса Аркадьевича, строго настрого запретив ему возвращаться в Россию, пока я не разрулю ситуацию с нахальными арендаторами.

Борис Аркадьевич сокрушенно качал головой: ему несколько раз уже звонили с угрозами, чтобы он подписал какие–то документы, выпытывали мой настоящий адрес, которого он, кстати говоря, не знал. А я даже не была прописана в квартире, зарегистрированной на мамино имя, так что найти меня действительно представлялось проблематичным. Все это убеждало Бориса Аркадьевича в том, что моё распоряжение уехать из страны было весьма дальновидным и правильным. Однако, он еще хорохорился, изображая из себя заботливого опекуна:

– Будь осторожнее, девочка, – говорил он на прощание. – Ты теперь совсем одна против стаи волков.

Я не стала рассказывать ему о Даниэле, а также объяснять, что в нынешней ситуации во многом виноват он сам. К тому же, я как раз сомневалась, что ко мне теперь следует обращаться в единственном числе, но если и стоило делиться с кем–нибудь этой новостью, то уж никак не с моим бывшим директором.

На следующий день мне исполнялось двадцать семь, и на обратном пути из аэропорта я купила в аптеке тестер на беременность. Мама с видом заговорщицы готовила на кухне что–то праздничное, а я прошла в свою комнату и спрятала тестер в ящик прикроватной тумбочки. Зазвонил мобильник.

– Сука, это будет последний день рождения в твоей блядской жизни, – сказал незнакомый голос. – Ты сдохнешь очень скоро, теперь мы знаем, где ты живешь и с кем. Передай привет Алине Ивановне, своей мамаше…

Я закрыла глаза и легла на спину. Сказать, это еще не сделать, отрешенно подумала я, не желая подпускать к себе страх. Может, продать им к чертям собачьим этот полуподвал, да и уехать навсегда в Штаты с любимым мужем. Решай, София Николаевна, это твой выбор. Цены на недвижимость в Москве постоянно росли, и я знала, что Соня Буренина ни за что не рассталась бы за подачку в сто тысяч с помещением, способным в будущем принести миллионы. А что скажет по этому поводу София Блейк?

Когда я проснулась, то увидела, что Даниэль спит рядом со мной, во сне обнимая меня рукой. Он тоже прилично устает, подумала я с нежностью, наматывается по ученикам, ездит в метро, когда у меня не получается его забрать. За неполные две недели жизни в Москве его познания в русском языке значительно укрепились, в чем, конечно же, большую роль играла помощь моей мамы. А мы и в самом деле семья, с удивлением думала я, направляясь в ванную комнату.

Произведя необходимую процедуру, я вновь перечитала инструкцию, чтобы не ошибиться. Прошла положенная минута ожидания. Пятнышко на тестере сохраняло неизменный розовый цвет. Я назову его Николаем, поняла я с внезапной радостью. Именно так!

– С днем рождения, Сонечка! – мама расцеловала меня, обняла, как в детстве.

– Happy birthday! – Даниэль, еще заспанный, засмеялся, подхватил меня на руки.

– Осторожнее, не урони нас! – пискнула я.

– Нас? Та сказала «нас»?

– Да, любимый! – я ткнула ему в руку зажатый в кулачке тестер. – Видишь это розовое пятнышко? Его зовут Ник. Николай, в память о моем отце.

– Как ты знаешь, что это не девочка? – лицо Даниэля не выражало ничего, кроме восторга и счастья.

– Знаю-знаю, вот увидишь, – я перестала заглядывать ему в лицо и прижалась к его груди. – Я так счастлива, любимый.

– Это то, о чем я подумала? – неуверенно спросила мама, все так же стоявшая рядом, в то время, пока мы болтали по-английски.

– Да, мамочка, это то самое, – ответила я, по-прежнему прижимаясь к Даниэлю посреди гостиной, в московской квартире, заработанной мной. – Мы назовем его Колей. Коленькой…

В наступившей тишине резко зазвонил домашний телефон.