Текст книги "Волаглион. Мой господин. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Софи Баунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Перевернувшись, я обнимаю Ингу и притягиваю к себе – точнее, в полудреме мне так кажется, потому что вместо девушки я сжимаю подушку, пропахшую ландышами.

Инги нет. Видимо, убежала с утра пораньше.

На часах двенадцать дня. Учитывая, что скоро умру, сплю я весьма душевно. Ей-богу, идиот! Почему я вообще сплю остается секретом, ведь я мертв, но дрыхну дольше, чем при жизни. Фраза «спит как убитый» прямо обретает смысл.

При этом мне снятся десятки кошмаров, они сменяются подобно секундам на циферблате, покрывая кожу холодным потом каждую ночь. Иногда мне снится дедушка Алекс, закованный во льду озера, точно статуя; два раза снились девочки с картины Сары, блуждающие в туманном лесу, но чаще всего – отец. Мое детство.

До того, как погиб в доме сорок семь, я думал, что оставил воспоминания об отце в прошлом, но нет. Я ношу их с собой в глубинах подсознания. Они терзают психику. Возможно, частично управляют моими решениями.

Последнее время из головы не выходит вопрос: похожи ли чувства к Саре и отцу? Я любил отца, потому что у меня не было другого выбора. Я был пленником, который мог лишь радоваться просветлениям в его рассудке, минутным слабостям, когда он давал тепло и заботу, а потом, в любой момент, точно вулкан он мог взорваться, и я не знал: случиться это через час или послезавтра. Как жертва, я надеялся, что мой отец, мой мучитель, изменится. Я жил в тюрьме. Мне было не сбежать, хотя я и пытался. Но большую часть времени мне приходилось сидеть и ждать, когда издевательства закончатся, а потом надеяться, что это не повториться, и просто радоваться, что отец утихомирил гнев (ненадолго).

И вот я вновь в плену.

На этот раз моего отца разделили на две части.

Одна – Волаглион, чистое зло, тот самый вулкан, всегда опасен.

Вторая часть – Сара, ключ к спасению, шанс на тепло и свободу. Однако Сара слишком боится демона.

И также, как я не знал, какая часть отца – темная или светлая – победит сегодня, я не знаю, что творится в голове ведьмы, что сильнее: ее страх перед демоном или жажда освободиться. На ее любовь (после вчерашнего) надеяться не стану. Она выразилась предельно ясно. Показала, что ей совершенно плевать на меня и мои чувства.

До полнолуния неделя. А значит, я должен – обязан, вынужден! – узнать, есть ли у демона слабости. Он демон... возможно, его можно изгнать? Сара знает это. Я уверен. Надо разговорить ее.

Натянув джинсы и черную кофту, спускаюсь в гостиную. Сегодня канун Рождества. Я удивлен, что Иларий не носится с подарками или песнями, его в поле видимости вообще нет. Зато есть Рон. Сидит на диване у камина. Пьяный. В дрова. Кругом банки от пива. На камине попугай.

– Рич? – удивляюсь я. – Ты что здесь делаешь?

– Наглядно показываю, что брак – дерьмо. С утра Кэт забросила меня сюда и свалила во Францию.

– Сочувствую.

– Представь, пять лет назад я мог так ее отодрать, что до входной двери бы не доползла, а теперь наблюдаю каких-то уродов, расхаживающих по нашему дому в полотенце. Подумаешь, отхватил ему два пальца. У него их еще восемь!

– Ага, – протягиваю, рассматривая Рона.

Он сжимает банку, корчится и бубнит, на меня не смотрит.

– Давно он?

– С ночи, кажется. Увидел, как вы спариваетесь с Ингой.

Твою мать!

– Рон, не знаю, что конкретно ты видел, – начинаю я, но оборачиваюсь на шаги за спиной.

Нет, только не она! Инга и впрямь появляется в самые «удачные» моменты.

– Что с вами, ребята? – улыбается она. – Вы словно монстра увидели. Я с утра не модель международного класса, но не настолько плоха.

Я, увы, проглатываю язык.

– Развлеклась? – с просто убийственной интонацией произносит вдруг Рон.

– Она ни при чем, – вмешиваюсь я, встаю между ней и размякшим на диване Роном.

– Ну что ты, – мямлит он вусмерть пьяный. – Вы ведь оба пышете верностью. Она с твоим другом спала, ты на Сару слюни распустил и сразу прискакал, вывалив член из штанов. Будто стоило ожидать чего-то другого.

– Что происходит?

– Рон узнал и... в бешенстве, – отвечаю Инге.

Рон швыряет банку в Ричарда, закатывает рукава восклицая:

– Ты за это ответишь, Рекс!

– Что узнал? – с натуральным удивлением спрашивает Инга. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Рон, в чем дело?

Она прикасается к его локтю, но тот отстраняется.

– Ты смеяться надо мной вздумала?! – орет он.

Мои брови поднимаются, ибо кажется, что Рон сейчас расплачется. Его лицо багровое, как перец чили.

И что с Ингой? Она выглядит ошеломленной. Не могла же она думать, что Рон, узнав о нашей ночи, никак не отреагирует? Бессмыслица.

– Да как ты посмела?! – Рон кричит и пинает мебель.

Особенно достается новому кофейному столу. Он разламывает его так, что щепки летят. А Сара этот стол недавно купила. Когда мы разбили стеклянный. С Роном, ага.

– О чем ты? Что я смела? Что вы несете? – в ужасе щебетает Инга.

– Ах ты дрянь! – продолжает Рон. – За имбецила меня держишь?! Думаешь, можешь трахнуться с бывшим, а потом прийти и сказать, что это мне приснилось?

– Что?!

Инга раскрывает рот.

– Стой, – на меня накатывает волна странных подозрений. – Ини, ты помнишь, что было ночью?

– Вы рехнулись?! Я плохо себя чувствовала и ушла спать. К тебе, Рон, заходить не стала, потому что было поздно.

Мы с Роном переглядываемся, не понимая.

Учитывая, что Рон пьяный, он в принципе не понимает даже кто он. А я пытаюсь сообразить. Инга память потеряла? Или что-то с моей головой? Нет же, Рон видел нас. Возможно, шел к себе и услышал стоны, заглянул, а там мы кувыркаемся, а дальше – разбитое сердце и тонны пива. Тогда что происходит?

Вспоминаю, что не видел... Илария.

– Помилуйте боги, что за херня?! – взмаливаюсь я, когда вхожу в комнату Илария.

Его здесь нет. Зато есть та, кто точно осталась внизу успокаивать Рона – Инга!

Вторая Инга!

– Рекс? – подлетает лжеИнга с пуфика у трельяжа. – Извини, я тебя не заметила.

– Ты кто?!

– В смысле? – мягко уточняет она, поправляя длинный махровый халат. – Ты заболел?

– Не ломай комедию! Инга в гостиной собирает Рона по частям, на которые он развалился.

ЛжеИнга обнимает себя и опускает глаза. Я окончательно осознаю, кто это, потому что выражение лица мне знакомо.

– Как ты мог? – продолжаю заикаясь. – Как мог так поступить?! Тебе совершенно плевать на то, что я не хотел этого? Не хотел спать – с ней!

– О, отлично! – В комнату залетает Ричард, приземляется на стол и прыгает на месте, восхищаясь происходящим: – Теперь у нас две Инги! Возрадуйтесь, братья, вселенная разрешила конфликт! Теперь на каждого есть Инга.

Я подхожу и вцепляюсь в перья Ричарда, выкидываю его, пищащего и матерящегося в коридор. Захлопываю дверь.

– Объяснись! – кричу. – Как ты мог?

ЛжеИнга сглатывает, достает из кармана флакон голубой жижи и выпивает. Кожа ее бурлит, трансформируясь в кожу Илария, черные волосы светлеют, рост вытягивается, а глаза зеленеют.

– Ты не оставил мне выбора, – сокрушенно мямлит он.

– Ты прикалываешься?

Меня вот-вот хватит инсульт и инфаркт одновременно.

– Не лги, что тебе не понравилось, – вдруг нападает он. – Признай, что вам было хорошо вместе. Ну и какая разница в чьем теле? Инги или Иларии... Тебе нравится – с ней. Прими это.

– Так же, как ты принял себя? – рычу в ответ. – По этому-то набил татуировку «не будь собой»? Потому что принял?

Иларий поджимает губы.

– Никогда больше ко мне не приближался. Никогда! Я не хочу тебя знать, – шлифую и ухожу.

***

Спускаюсь в подвал, иду по коридору, словно жажду убежать от Илария как можно дальше, оставить его далеко позади.

Замечаю свет из приоткрытой двери, которая всегда заперта. Оттуда доносится едва слышный диалог. Пробираюсь в просвет и попадаю в комнату, похожую на ту, где хранится мое тело, с таким же столом посередине, где лежит еще одно тело.

На меня пучат глаза Сара и Макс. Они стоят над телом девушки. Я открываю рот, разглядывая труп.

Новость дня: Инги не две.

Ее – три.

ГЛАВА 16. Рождественская ночь

– Извини, Рекс, я слишком занята, чтобы слушать твое нытье.

– Ты сохранила тело Инги? – обхожу операционный стол и заглядываю в побелевшее лицо. Сара поддерживает труп в целостности, как и мой. – Только не говори, что у демона и на нее планы.

– Покинь помещение, – указывает на дверь. – Не до тебя.

– Между вами богиня Эрида прошмыгнула? – чешется Макс. – Неделю назад целовались под веточкой омелы. Было, кстати, мило.

– Ты злишься на меня? – дотрагиваюсь до ее запястья. – Из-за чего? Это ведь ты меня послала в оранжерее.

Сара не отводит пустого взгляда от тела Инги.

– Погоди. Ты тоже в курсе?

– Уходи, Рекс, – равнодушно требует она, но на светлых щеках проступают пятна, выдавая чувства. – Поговорим, когда я закончу.

Сара черпает серую глину из банки, смазывает оголенный живот Инги. Пахнет мхом и водорослями.

– Что вы делаете? – обращаюсь к Максу.

– Мне, поди, пора, – мнется он. – Не волнуйся, детка, плакун-травы у той крошки, что грязи. А расковник я уж как-нибудь выпрошу. Перед моим очарованием она никогда не могла устоять. Ежели че, свистите.

– Спасибо, – кивает Сара. – Но поторопись.

– Нога здесь, голова там, – возопит Макс и, щелкнув пальцами, испаряется.

Я отшатываюсь.

– Он телепортировался?

– Это его астральное тело, сам Макс в тайге.

– Я тоже так могу?

– Нет, – ее взглядом можно заморозить целый город. – Твой дух привязан к дому во всех смыслах.

– Так вы с Максом... типа близкие друзья?

– Керолиди – сильный колдун и ясновидящий, знает и видит то, что нам не дано, путешествует в мирах, о которых мы даже не слышали, – монотонно разъясняет Сара. На меня не смотрит. – Он полезен. И дорог мне. По-своему. К тому же мы из одного ковена. Еще вопросы? Нет? Тогда сгинь.

– Почему злишься? – сую пальцы в банку, чтобы помочь намазать Ингу грязью, но получаю шлепок по ладони. – Ладно, хотя бы скажи, откуда здесь тело Инги? Зачем?

– Она погибла случайно. Я хочу попробовать вернуть ее к жизни.

– Потрясающе! Надо сообщить ей.

– Нет! – вздергивает подбородок и смотрит на меня в упор. Не крохи эмоций, отчего мне не по себе. – Не факт, что получится. Лучше не говори.

– Ты права. Если не получится, она будет страдать еще больше.

– Если не получится, она вольна покинуть дом, просто попросив меня. Она не пленница. Ее душа не принадлежит Волаглиону.

– То есть... она не уходит по своему желанию?

– Именно. Теперь проваливай.

В ее глазах пульсирует раздражение и что-то еще.

– Почему? Дай помочь. Это же моя бывшая невеста.

– А вчера ночью слово «бывшая» вылетело из твоей головы?

Я прикусываю щеку изнутри. Попалась! Она знает о том, что произошло. Более того – я вижу мелькающее в ее лице разочарование. Оно сжигает меня так, словно я разрушил наш многолетний счастливый брак.

– Не ты ли вчера заявила, что я дерьма на твоих подошвах не стою?

– Выйди вон, – шипит она, упираясь в стол и закрывая глаза.

Это что... ревность? Сара меня ревнует? Ревнует?! Я готов взорваться от эмоций, ведь ревность означает одно – я не безразличен. Она взаправду что-то чувствует ко мне.

– Это была не Инга, а Лари. Я, – цежу сквозь зубы, – В образе Инги. Может, подскажешь, как он вообще это провернул?

– Зелье, – хмыкает она. – Его подарок на Новый год от меня.

– Ты знала?!

– Кто ж мог предположить, что ты настолько не сдержан. Хотя о чем я? Несдержанность – твое второе имя.

– Ты сама сделала Лари зелье! Знала, зачем оно! Знала, что Илари-я хочет переспать со мной в обличье Инги. Уму непостижимо! – Я хлопаю себя по лбу от негодования. Но сейчас важней другой вопрос, и я его задаю: – Если тебя это злит, почему позволила?

Сара многозначительно поджимает губы, и на меня снисходит озарение. Это была проверка. Ведьма надеялась, что я откажу Инге, скажу, что она мне не интересна, ведь я уже давно ухлестываю за другой. За Сарой. А я взял – и переспал.

– Пожалуйста, оставь меня, – шепчет ведьма с закрытыми глазами.

– Сара...

Я обнимаю ее за плечи, прижимаю к себе, зарываюсь носом в рыжие локоны, пахнущие лавандой, а через секунду – получаю звонкую пощечину. Банка с грязью падает на пол. Разлетается на осколки. Сара окидывает меня уничтожающим, болезненным взглядом и уходит, одним взмахом погасив за собой все свечи в подвальной комнате.

Дом сорок семь – обитель молчания.

Со мной никто не разговаривает. Сара меня ненавидит. Рон меня ненавидит. Инга делает вид, что ненавидит, чтобы Рон был спокоен, а когда натыкается на меня, то опускает голову и разглядывает ногти. Иларий прячется: его я сам избегаю.

Теперь есть только Ричард, который большую часть времени проводит в отключке на подоконнике. Странно это. Разве попугаи долго спят? Попробовал его разбудить, ткнув в крыло, так он грохнулся на пол – и не проснулся! Я уложил его обратно и сделал вид, что ничего не было. Потом признался. Ричард лишь фыркнул. Сидит перья начищает на спинке соседнего массивного стула. Мебель в столовой добротная, старинная, тяжелая.

Я колупаю вилкой бедро жареной курицы. Аппетит на нуле. Ричард своровал с тарелки ляжку. Я в ступоре дивился, как этот каннибал обгладывает кость. И бесился, что не могу поужинать в гостиной. Точнее могу. Но там Инга и Рон милуются.

Если раньше они старались вести себя сдержанно, то сейчас, когда я появляюсь в поле зрения, разыгрывают страстный спектакль.

Я никогда не проявлял чувств на людях. Для меня это дико. Видимо, из-за воспитания, ведь мать бросила нас, когда мне и четырех не было, отец не водил домой женщин, а слово «секс» и всё, что с ним связано было чем-то таинственно-страшным. Даже сегодня я могу смутиться, если кто-то начнет обсуждать свою интимную жизнь – еще хуже мою, – а уж взгляд Сары и вовсе возвращает в детство, из глубин подсознания выползает склизкое чувство, которое я испытывал, когда отец ловил за непотребствами: просмотром эротических журналов, добытых в школе, скажем.

Сара думает, что я не замечаю ее печали. А я-то как раз всё вижу. Привык замечать любые (самые микроскопические) нотки, разочарования или гнева, за ними следовали жестокие наказания вечером, ведь отец не сразу говорил, в чем я провинился.

Старый страх вернулся в причудливой форме: ракурс камеры моего сознания теперь направлен исключительно на ведьму, отчего буквально едет крыша.

Весь день Сара смотрела так, словно я ее не интересую, будто я ее не задел, однако это неправда. Я читаю тоску, обиду, отчаяние. Ярость! Она презирает меня. Или ненавидит сама себя за то, что чувствует?

Я уверен, что видел слезы в глазах ведьмы. И это худшее на свете – я предал ее, она думала, что слова о любви искренни, а получается: я лживый урод. Ничем не лучше Висы.

– Грустишь?

Жестикуляцией показываю Ричарду, как закручиваю на шее петлю, чтобы повеситься.

– Из-за Лари? Кажется, он рыдал у себя в комнате.

– Прошу, не говори мне о нем.

– Брось ты это. Ну подумаешь, тебя слегка охомутал паренек. С кем не бывает?

– Он не парень. Он... она, ай, долго объяснять. Да и неважно. Я не о нем... не о ней, тфу! Ни о том думаю.

От мыслей об Иларии, о том, что он и она страдают, становится вдвойне паршиво. Илари-я же все-таки девушка. А я обидел ее не меньше Сары. Почему я разочаровываю всех женщин, с которыми общаюсь?! Собственная мать – и та меня бросила.

– А-а-а... о Саре, значит. Помиритесь. Не вешай клюв.

– Помиримся? В ее глазах я – похотливая свинья.

– Ты мужчина. Мужчина, у которого давно не было девушки. Подумаешь, сорвался. Не так уж это ужасно.

– Видимо, что-то ужасное есть. Достаточно посмотреть на отвращение в ее взгляде.

– Это обида, мой дорогой друг. И это поправимо. С другой стороны, может, ревность, наоборот, полезна? Может, напротив, стоит ее вызывать в такой, как Сара? Прочувствовать боль ревности – равно начать дорожить тем, о чем ты раньше не задумывался... или кем. До того, как со мной случился птичий конфуз, я не задумывался, как сильно люблю Кэт. Я был шикарен. Самоуверен. Я вообще не знал, что такое ревность! Разве мог кто-то быть лучше меня? Но... потом я стал... этим. И кое-что понял.

Я иступлено моргаю. Ричард прав. Сара была холодна ко мне – никаких эмоций! – но когда я выказал «интерес» к другой, появилась реакция. Пусть негативная. Но она показала – неравнодушие. И это прекрасно!

У неприступной ведьмочки есть чувства ко мне! Я был на верном пути. А теперь? Как поступить? Пойти извиниться? Или ходить безразличным?

Сложный вопрос. С ведьмой всё никак у людей. Строит из себя королеву с ледяным сердцем. Ха! Таким уж ледяным? Маска! Мы все носим маски. Сара – профессиональней всех.

– Похвально, что ты еще не набухался, как обычно.

– Я не много пью.

– Да, лишь утром, днем и вечером.

Я протяжно вздыхаю. Отмахиваюсь. И здесь Ричард прав. Мне пора завязывать, но если раньше алкоголь мог убить в перспективе, то теперь я могу им упиваться до потери сознания, запивая виски каждую неурядицу. И все же, надо прекращать. Перестать страдать, поднять зад и решить проблему. Я никогда не сдавался! Что же сейчас со мной происходит? Когда я успел превратиться в плаксивое чмо?

– Мой маленький алкоголик, поверь взрослому женатому мужчине. Сара от тебя без ума.

– Она смотрит на меня, как на облезлую собаку, бесится, закатывает глаза, когда видит...

– Класс! Она тебя хочет.

– Интересные у тебя представления о любви.

– Опыт.

С минуту сидим в молчании, затем я отодвигаю тарелку и обращаюсь к Ричу:

– Я, конечно, могу и обойтись без подсказок попугая, но... посоветуй, как выйти из ситуации.

– О, у тебя есть отличная возможность сделать это прямо сейчас! – восклицает Ричард. – Волаглион здесь. В комнате Сары.

– Ты знаешь про демона?

– Я какой-никакой, а муж Кэт. Лучшей подруги Сары, если забыл. Конечно, знаю! А ты иди наверх. В эту секунду она, как никогда, нуждается в тебе.

Не зайти.

Дергаю ручку двери в спальню ведьмы – заперто. Сара не одна. Я слышу голос Волаглиона. Они ругаются о чем-то.

Липну ухом к двери. Слов не разобрать. Решаю воспользоваться потайным входом, через который меня проводил Олифер. Позаимствовав свечу из канделябра в коридоре, захожу в комнату.

Сквозь паутину и хлам протискиваюсь к двери, но едва касаюсь ручки, меня одергивают за край кофты.

Олифер.

– Какая встреча, – улыбаюсь. – Я тут хочу подслушать, о чем они говорят. Думаю, чуть-чуть приоткрыть дверь, чтобы звук заходил.

Мальчик тянет меня к зеркалу. Достает из кармана тюбик помады и рисует треугольники, которые начинают вертеться, и через зеркало в комнату врывается свет торшера. Заглянув в зеркало, понимаю, что оно стало прозрачным.

Волаглион и Сара стоят посередине комнаты, сцепившись взглядами, точно дикие коты.

– Они нас не видят?

Олифер кивает.

– Где же ты раньше...

Осекаюсь на крике Сары.

– Никогда! – громко восклицает она. – Я не буду убивать трехлетнего ребенка!

– Ты не вольна выбирать. Твое дело – выполнять приказы.

– Тогда убей меня. Потому что этого я не сделаю.

– Любовь моя, у тебя нет права решать, повторяю. Ты моя. Наш союз не разрушит ни смерть, ни Армагеддон. Ибо он вечен. Не забывай.

– Зачем тебе души детей? Твою разлагающуюся шкуру они не спасут!

– Так случается. Когда протеже не выполняет обязанности. Время на исходе, Сара, – ледяным тоном выдает Волаглион. – А тело до сих пор не подготовлено. Души детей чисты. Они поддерживают мои силы. Вынужденная необходимость. Вини в этом себя. Если бы ты завершила ритуал вовремя, мне бы не пришлось тормошить твою нежную натуру.

– Я стараюсь как могу.

– Стараешься спасти Рекса?

– Нет!

Волаглион приближается, и, хотя Сара держит себя в руках, я вижу, как ее бьет дрожь. Она не двигается и не отшатывается, не делает ничего, пока демон проводит чернеющим ногтем по ее щеке.

– Ты затягиваешь ритуал. И я чую твой страх. Он смердит гниющими трупами. Ты боишься... потерять своего питомца.

В глазах демона нет гнева. В его лице вообще нет эмоций. Как и Сара, он – заиндевелая скульптура.

Меня же, словно хлесткой пощечиной, ударяет понимание – Сара отодвигает мою кончину. Каждый день. А ведь меня трепало от обиды, что ей плевать, исчезну я или нет.

– Ты решил переселяться в полнолуние. Все будет готово к сроку, нет повода для беспокойства.

– Мне не ведомо беспокойство. – Он хватает ее за шею. – Как и многие другие чувства. У меня их нет.

Я намереваюсь ворваться в комнату, но Олифер хватает за запястье, отрицательно размахивая головой.

– Ты отвратителен, – шипит Сара.

– А еще бессердечен и беспринципен, – его рот выдает невесомую улыбку. – Я не чувствую любви или жалости. Я демон, Сара. Зато я великолепно могу разглядеть наличие чувств у других, особенно когда их необходимо вырезать из кого-то потерявшего страх. Чувства делают вас слабыми.

Один шаг – и демон прижимает Сару к столбу кровати, разрывает на ней блузку.

– Если думаешь, что я буду тебя ублажать из страха наказания… – Она вырывается. – То иди к чертям! И оставь, наконец-то, меня одну. Я рассказала всё, что знаю, делаю всё, что в моих силах, я не предавала тебя – никогда. Что еще ты хочешь?

– Правды, – сухо произносит демон и вонзает пальцы в скулы Сары, притягивает. – А слышу ложь. Океаны лжи...

Глаза Волаглиона наливаются гуталином.

По стенам плывут темные силуэты, они переплетаются, распадаются, и внезапно я осознаю, что хладная тьма, сопровождающая демона, состоит из человеческих фигур. Она живая.

– Мне нет дела до Рекса. Сотри его в пыль, если хочешь.

– Я и тебя сотру. Однако ты не умрешь, ненаглядная моя. Будешь мучиться, сколько потребуется для моего морального удовлетворения, но будешь жить. – Волаглион снова сдавливает горло Сары, поднимает ее над полом. – Ты служишь мне. Я – твой хозяин. Твой повелитель. Если я отдаю приказ, он немедленно исполняется, без вопросов. Будь то убийство младенцев или плотские утехи. Ты никто и ничто без меня. Ты пустота. Я – весь твой мир. Я сама жизнь. Ты поклялась в вечной верности. И контракт – нерушим.

Его пальцы воспламеняются. Сара вскрикивает. И я вмиг врываюсь в комнату, произношу единственное известное мне заклинание, испытывая такую бешеную злость, что с трудом дышу. Плевать на все! Больше я не стану держать рот на замке и стоять в сторонке. Пускай меня расчленят, пускай сдерут кожу по чешуйке, пускай отправят за треклятую дверь – лишь бы не бездействовать.

Демон дергается, точно от порыва ветра – а ведь ему в грудь ударяет грозовой молнией! – но остается на месте. С изумлением вскидывает брови.

Скрипя зубами, я заставляю себя остыть, но ожоги на шее Сары разжигают и во мне желание испепелить демона в кучку серы, которой он воняет.

Вновь произношу заклинание.

Сара кидается навстречу, но я хватаю ее за руку и встаю перед ней, закрывая спиной. Она обхватывает меня поперек груди, удерживает.

Конечно, я знаю, что совершаю немыслимую глупость, однако ярость застилает разум. Он убил меня. Он убивает сотни людей, и даже младенцев. Более того, заставляет Сару убивать их. Избивает ее. Насилует. Мою Сару!

Демон вдруг отступает, будто я внушаю ему страх (что, конечно, чушь). Смотрит пристально не мигая. Оценивает каждое движение. Видимо, пытается разгадать, откуда у меня магия после смерти и, возможно, начинает верить Саре.

– Не надо, – шепчет ведьма на ухо. – Прошу!

Тени расползаются по стенам, кружатся и шатают картины, мебель, люстру, перебираются на пол и ползут ко мне, касаются острыми когтями икр. Я ощущаю, как они заползают под одежду. Выше. Бороздят кожу. Острая боль в районе ребер.

Скручиваюсь.

Кофта промокает кровью. Тени шипят и обвивают конечности шипованной сетью. Вонзаются. Оставляют порезы.

Чернота трещинами исчерчивает кожу Волаглиона, продвигаясь из глаз. Несколько мгновений безмолвного поединка – и Сара восклицает:

– Хватит! Остановись!

Тени забираются под кожу, словно черви, шевелятся и разрывают меня изнутри. Падаю на колени, пытаюсь вдохнуть, но не могу – тьма заполнила легкие. Я растворяюсь в ней. Сливаюсь в один организм и слышу стоны, вой.

Это они. Призраки дома. Пленники. Рабы демона. Часть его силы.

Они разрывают меня.

Тело трясет. Сердце скачет. Холодный деревянный пол под ногами и стекла окон жалобно скрипят, свистят. Я захлебываюсь тьмой. Задыхаюсь. Раны саднят. Углубляются. Кровь стекает по локтям.

– Мой господин, – Сара падает перед демоном на колени. – Я все сделаю. Сделаю! Оставь его!

– В нем сильная магия, – выговаривает демон. – Почему?

Сара качает головой, всем видом показывая беспомощность и неосведомленность.

– Не знаю, – стонет она. – Я не знаю...

Тени ползут обратно к хозяину. Глаза его светлеют. Руки возвращают телесный цвет. Не говоря ни слова, демон торопливо уходит.

Я поднимаюсь на ноги: не без помощи Сары.

– Идиот, – взывает она.

– Он меня не убьет?

– Что ты творишь? – игнорирует она вопрос. – Использовать заклинания, которым я тебя учила против Волаглиона! Как ты только додумался?

По-прежнему ощущаю дрожь и с трудом глотаю воздух, пока Сара стягивает с меня кофту, осматривая кровавые полосы, которыми меня изрисовал демон. Кровь течет сильно, и ведьма торопится к сундуку, вытягивает вату и флакон с синей жидкостью, смазывает мои раны, пока я стараюсь восстановить затуманенный рассудок.

– У тебя ожоги, – выговариваю сухими губами и касаюсь ее шеи. Сара вздрагивает. Видя мою боль, она позабыла о своей. – Нужно смазать.

– Ничего страшного, я...

– Я мертв, Сара. Забыла? Лечить меня – бессмысленно. Неси мазь от ожогов.

– Раны, оставленные Волаглионом, не исчезают, даже если тебя убить, ты переродишься с ними, понимаешь?

– Я знаю. Ничего. Шрамы украшают мужчин.

Сара задерживает на мне взгляд, а потом встряхивает головой, будто отгоняя наваждение. Она находит мазь в том же громадном лубяном сундуке и подходит к зеркалу. Я забираю тюбик. Осторожно откидываю ее волосы с плеч и наношу слой на ожог от огненных ладоней демона, аккуратно втираю.

– Есть исцеляющие слова, – шепчет Сара, заглядывая в мои глаза через плечо. – Мы, ведьмы и колдуны, используем их, чтобы усиливать эффект снадобий.

– Опять латынь?

– Не обязательно. Нужно сосредоточиться на ране, мысленно направить энергию на нее. И просто повторять. Например, так: энергия жизни по венам течет, силой меня наполняя, направь, о извечная, к утрате поток, раны исцеляя...

– Вы на ходу эти стишки придумываете? – смеюсь, хотя веселого мало.

Сара вздрагивает от прикосновений.

– Нет, Рекси. Эти фразы веками повторяли ведьмы, и слова обрели магическую силу, когда мы их произносим, то используем энергию и силы наших предков.

Я черпаю побольше мази, повторяю заклинание, жирно растирая поврежденную кожу. И – глазам не верю – ожоги уменьшаются, затягиваются. Рассматривая мое изумление, Сара растягивает губы в столь неуместной сейчас улыбке. Она гладит мои порезы, бормочет на латыни; и боль моя почти полностью испаряется, а прикосновения отзываются внутри сладкой трелью.

Я с оголенным торсом. Сара в порванной блузке. Невольно бросаю взгляд на алый лифчик из мелкой сетчатой ткани, сквозь него просвечиваются соски. И тело реагирует на ведьму. В попытке снизить градус напряжения, спрашиваю:

– Как часто он требует кого-то убивать?

– Раньше... раз в год. Теперь, когда его время на исходе, каждые несколько месяцев.

– Он питается душами? Я не понимаю.

– Демон заточает их и выкачивает энергию через страх. Там... за дверью. Находит в подсознании самый жуткий кошмар и начинает окунать тебя в него, ты сходишь с ума, теряя жизненную энергию, а он жрет ее, жрет твою душу, и это дает ему силы.

– А что насчет тебя? Кто поддерживает твои силы?

– Он сам, – вздыхает Сара. – Но не поддерживает, а скорее увеличивает.

– Разве ты не можешь просто сбежать? Уехать куда-нибудь?

Сара удрученно вздыхает и убирает мазь обратно в сундук. Я тяну ее за руку к кровати. Матрас проседает под весом, придвигая нас друг к другу.

– Как призраки дома не могут сопротивляться чарам медальона, так и я беспомощна перед Волаглионом, пойми. Десятки лет я искала путь к освобождению. Но его нет.

– Прости меня.

– Тебя? За что?

– За мое поведение. Я на грани. Могу говорить глупости и совершать необдуманные вещи. Впереди – пустота и ужас. Я потерян. Подавлен. Взбешен.

Сара поднимает голову, и я вижу ее расширенные зрачки.

– Я не та, перед кем нужно извиняться.

– Ты единственная, перед кем я готов извиняться.

Она усмехается, сжимая мою руку теплыми ладонями.

– С каких пор ты стал романтиком?

– Я мечтатель.

– Нет, – поглаживая мои пальцы, произносит она. – Ты тот, кто воплощает мечты. Знаешь, ты прекрасен, как личность, если честно.

Я сгребаю ее в объятья. В синих глазах танцуют блестящие волны.

– Сара, умеющая льстить, мне нравится, – склоняюсь, почти касаясь ею губ своими. – А о чем ты мечтаешь?

– Это не очевидно? – выговаривает она, скользя взглядом от моей груди до подбородка. – О том же, что и ты...

Я обхватываю ее лицо. В светлых глазах вспыхивают озорные огоньки. Она в моих объятьях. И это невыразимо приятно. Хочется, чтобы момент нашей близости длился до скончания веков, чтобы не существовало дома сорок семь, а мы были просто Рексом и Сарой, которые встретили друг друга среди многотысячной толпы.

– Свободы, Рекси, – говорит она, когда я прижимаюсь лбом к ее лбу. – Я мечтаю о свободе, как и ты.

– А если бы она была? Сегодня Рождество. Желания лучше произносить вслух, м?

Прохожусь губами до ее виска. Запускаю руку в расстегнутую блузку, сжимаю тонкую талию. Аметистовые глаза блестят. О, святые и проклятые, как же эта девушка прекрасна... невыносимо прекрасна! Я не могу с ней нормально разговаривать, ибо мысли сыплются трухой. Все, кроме одной – образа ее извивающегося подо мной тела.

– Хочу провести хотя бы парочку ночей у океана. Я никогда не видела его вживую. Вечер. Нагретый песочный берег. Красное французское вино.

Я сглатываю. Невыносимо жажду ее нежности, тепла и мягких поцелуев... до сумасшествия.

– А для меня в твоей мечте место найдется?

Окунаюсь носом в рыжие волосы. Меня сладко потрясывает. Вдыхаю лаванду и шалфей – запах, который делает меня счастливым и тающим в предвкушении.

– Тебе найдется место в куда более важном месте, – ее дыхание у уха.

Пальцы Сары касаются груди в районе сердца, и я замираю, ощущая рваный ритм нашего пульса. Жар. Я тяну ее дальше на кровать, подминаю под себя. Один раз... хотя бы один раз. Мне безумно хочется продолжения... и отклика!

Она жадно смотрит. И вмиг обнимает за шею, дергает на себя.

Короткий вздох.

Ее вкус – и мой взорвавшийся рассудок. Сара целует меня. Ее язык гладит мой, а ладони очерчивают спину, спускаются ниже. Она обхватывает меня бедрами. Я отвечаю на поцелуй – страстно и горячо. Совершенно теряю контроль! Не знаю, остановились бы мы в другом случае, но в сию минуту нас обоих пронзает струна боли, скручивает изнутри.

– Что за черт? – ахаю я, лапая сам себя.