Текст книги "Волаглион. Мой господин. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Софи Баунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 12. Раны прошлого

Пароль в башню, к счастью, не изменился.

– Dum spiro, spero...

И вскоре я стою у пьедестала.

Гримуар. В нем должны быть ответы. Я уверен! Хоть что-то! Или я за себя не ручаюсь. Я зол. Очень-очень зол! И готов стены сносить до основания, только бы понять, что на самом деле меня ждет.

Книга светится зеленым в полутьме, хотя страницы у нее кроваво-красные, а обложка из черной кожи (есть подозрение, что человеческой). Она лежит открытой. Тянет запахом сухой бумаги и серы, подобно хозяину.

Страница триста один. Так-так. Текст на латыни, но судя по картинкам – мертвое тело с вырезанным сердцем – это тот самый ритуал, который ожидает мое бедное тельце.

– Твоя наглость не имеет границ. – Сара захлопывает талмуд, резко появляясь из-за спины. – Какого дьявола ты здесь забыл?

Рыжие локоны растрепаны; на шее торопливо бьется жилка; сияющее красное платье слегка перекручено – соблазнительный вырез бедра переместился ближе к другому соблазнительному месту, заставляя мой взгляд опускаться туда снова и снова.

Паскудство! Ну почему мое тело так феерично реагирует на ведьму?

Проклятая Сара! Ненавижу!

Махаю головой. Не о том я думаю.

– Как ты могла не сказать, что моя душа будет уничтожена?! – без прелюдий ору.

Сара впадает в ступор, затем как ни в чем не бывало спрашивает:

– А что бы это изменило? Сказать и смотреть, как ты крушишь дом? Мне оно надо? Не надо.

Задыхаюсь от возмущения.

– Серьезно?! Меня хотят стереть с лица реальности! Душу сожрать! Это охренеть, сколько бы изменило в моей голове!

– Вот именно, что только в голове. Ты бессилен, Рекси.

Сара высоко задирает подбородок, окидывая меня ледяным взглядом.

– Не лги мне! Неужели ты сама не хочешь избавиться от этого ублюдка?! Ты могущественная ведьма!

Медальон с когтями изумрудно-пульсирует в такт книге. Сара закатывает глаза, выдавая свое любимое:

– Ты не поймешь, Рекс. – Поправляет платье, замечая мой щупающий взгляд ниже пояса. – Не настолько могущественная. Не могу я помочь. Не могу! И сколько еще ты будешь уничтожать мои вещи? – Глаза Сары плавятся, она в невероятно падшем состоянии. – Что тебе картина-то сделала? Когда ты успокоишься? Смирись! Тебе не спастись. Никому не спастись.

Только сейчас замечаю в ее руке сломанную рамку с изображением трех девочек.

– Смирись? Ты предлагаешь мне сдаться? Вот как? Ох, да ты совсем меня не знаешь, детка. Говоришь, следила за мной с рождения? Какая ложь! Ты появлялась всего несколько раз, чтобы убедиться, что я жив. Не хотела наблюдать, как я росту, да? Хотела сохранить равнодушие. Чтобы потом не страдать муками совести, когда меня кокнешь.

– Не начинай.

– Да, речь не об этом. Ты ведь не знаешь и о том, что творил мой отец, верно? Не знаешь, как я сбежал из дома. Ты ни черта обо мне не знаешь. А я тебе расскажу... почему нет? Давай садись поудобнее, крошка.

– Может, успокоишься, наконец-то?

Злость одолевает одновременно с потребностью прижать ведьму к стене и сорвать с нее гребаное платье.

– Мой отец был монстром, – выдыхаю я. – Настолько отвратительным, что напугать меня Волаглионом тебе не удастся. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить и увидеть. Он издевался не только надо мной; у себя в сарае он карал атеистов, подбирал всяких наркоманов и алкоголиков и издевался над ними, возможно, кто-то из них этого и не пережил. Так что поверь: не демоны самые страшные чудовища, а те, кто считают себя святыми, кто в глубине души жаждет могущества и получает его, унижая других.

– Сочувствую твоему детству, но если тебе просто хочется поорать, то в другой раз, – она отмахивается, но я хватаю ее за локоть.

– Волаглион, Платановый бульвар, ты – это возвращение к прошлому. К истокам. Я спасся от отца, спасусь и от демона. Пусть ты давно сдалась, но меня никто здесь не удержит.

– Это не одно и то же.

– Я сбегал из дома одиннадцать раз. Отец всегда ловил меня, вплоть до того раза, когда я все-таки удрал. Но присядь-ка и представь. – Обхватываю ее предплечья и силой сажу на пьедестал. – Представь девятилетнего мальчика, сбежавшего из дома, ночующего на улице, пешком идущего на вокзал в соседний город, в страхе, что отец поймает его. Он бежит, чтобы сесть там на автобус и уехать к человеку, который может его спасти. К дяде. Пять дней он добирается к нему. К единственной надежде. Добирается только для того, чтобы его вернули отцу. Ведь дяде его не отдадут. Для всех – его отец святой. Для всех, кроме него. И как бы мальчик ни умолял, никто не поможет. Дядя смог вырвать его из рук отца в шестнадцать. Мальчик добился своего. Выжил. И морально, и физически.

– К чему...

– Мой единственный шанс на спасение – это ты, Сара. Ты моя надежда. И как когда-то в детстве, я не остановлюсь. Как лишил отца родительских прав, так и лишу демона власти надо мной. Дай мне немного поддержки. Пойди навстречу. И мы справимся.

Одной рукой держу ее, прижимаю к пьедесталу, другой... мечтаю задрать красное платье и выпустить жар, сжигающий меня до основания. Хочу, чтобы она ударила меня. Тогда я освобожусь. Выпущу ярость. А потом и жажду разнести этот дом. Скручу ведьму и заставлю делать то, что мне нужно. Всё! Мне нужно всё!

– Я. Уже. Сказала, что...

– Так скажи снова! И в этот раз будь со мной, а не против. Я тут из кожи вон лезу в попытках добиться твоей помощи, и ради чего? Убийцы неспособны понять страдания других!

– Я могу сказать, что происходит с тобой на самом деле. Знаешь, как ты себя ведешь? – Она толкает меня в грудь. – Привет, я Рекс. У меня был отец-деспот, который разрушил мое детство и теперь я латаю раны, трепая нервы близким, доказываю свою силу через агрессию и доминирование, ни во что ни ставлю других, потому что мои детские травмы куда важнее и главная цель в жизни – доказать, что никто не смеет мне указывать.

– Сказала девушка, которая меня убила.

– А кто еще тебе скажет правду, как не я?

– Мне нужна свобода, а не правда!

– Свобода? А ты был свободен? Ты уверен?

– Это еще что значит?

Сжимаю руку на ее шее, надавливаю большим пальцем на гортань. Сара дергается. Шаг вперед. Сажу ее обратно. Синие радужки темнеют, превращаются в ночной океан.

– На фундаменте детских травм ты построил себе тюрьму, – менторским тоном заявляет она. – Ты хочешь мести. Всем! Мести за украденное детство, за одиночество, за непонимание, за страх, за свою смерть. Ты кипишь от ненависти к миру. И к себе. Ты заперт в клетке, которую сам и соорудил, хочешь всех наказать и идешь всю жизнь напролом, но очнись, наконец-то, и оглянись. Твоя жажда доказать миру свою силу и достижение этой цели не уничтожат чувство несправедливости, которое ты в себя зашил. Ты всегда был несчастен. Потому что бежал куда-то, забывая жить настоящим, застрял в прошлом и бесконечно жалеешь себя, повторяя: «Если бы отец был другим, я бы не страдал сейчас», «Если я уничтожу врагов, то успокоюсь», «Если Сара мне поможет, то я возрожусь и стану счастливым». Нет, не станешь. Ты вновь будешь приходить домой и бухать в одиночестве каждый вечер. Ты будешь таким же несчастным, как и сейчас. Потому что даже после смерти ты так ни черта и не понял. Ну и к чему мне возвращать твою никчемную жизнь?

– А что насчет тебя? – перебиваю я. – Ты другая крайность. Тебе на все плевать. Сколько человек убьет демон, придется ли всю жизнь ему прислуживать, не убьет ли он тебя саму, когда ты ему надоешь... Откуда столько безразличия?

– Проживи мою жизнь, пройди через годы, когда ведьм сжигали на кострах и, возможно, ты научишься не высовываться и вести себя тихо, Рекси. Хотя сомневаюсь. Для этого нужны мозги, а не тестостероновый сироп, вместо них.

– Это у меня-то? Ты душу демону продала, детка! Только конченная дура могла на подобное пойти.

Сара дает мне пощечину.

– Пошел вон!

Она шипит заклинание, взмахивает рукой, и я отлетаю в стену. С верхней полки падает веревка: змеей закручивается на шее и сжимает горло.

Пока я задыхаюсь, Сара поднимает выпавший из рук холст и сокрушенно осматривает его.

Каким-то чудом мне удается справиться с удушкой и завопить:

– Я знаю, что Волаглион хочет занять мое тело в полнолуние! Осталось две недели. И ты мне поможешь!

– Иди к черту, Рекс, – вздыхает она.

И уходит, но я хватаю ее запястье, да так жестко, что пугаюсь, не сломал ли кость. Сара бьет кулаком мне в челюсть.

Кулаком, твою мать!

Я падаю на деревянные стеллажи, задницей проламываю нижние полки. Сверху сыпятся пробирки. Разбиваются о голову. На лицо сползает горчичная, болотная жижа.

Я окончательно взрываюсь, теряю все источники самообладания, и мы с Сарой орем друг на дружку. Она кричит, что я невыносимое мурло, обещает отпраздновать, когда я, наконец-то, сдохну, и еще десятки других отвратительных фраз, которые я стараюсь пропускать мимо ушей, ведь в ответ покрываю ее не меньше. Мы швыряемся всем, что попадает под руку. В основном я. Но она от злости поджигает на мне рубашку, которую я сбрасываю и тушу ногой. Мне не причинить сильной боли Саре. Не смогу. Так что в ответ – хватаюсь за шкаф и переворачиваю его. Травы, зелья, книги, кости, флаконы – все валится на пол. Звон. Хруст. Треск. Мешанина запахов.

– Немедленно прекрати! – орет Сара. – Иначе я...

– Что? Что ты сделаешь? – ору в ответ. – Убьешь меня?!

– Брось сейчас же! – визжит она, отбирая топор, который я уже давненько приметил.

– Значит так, – твердо чеканю я, – медальон твой больше на меня не действует, убивай меня хоть до бесконечности, я буду возвращаться. И разгромлю эту богадельню до фундамента, если не начнешь отвечать на вопросы. Терять мне, видишь ли, нечего. – Размахиваюсь. Вонзаю топор в стену. – Знаешь, в этой комнате не хватает окон. Добавлю парочку.

Жду ответного удара. А его нет.

Сара иступлено моргает, напряженно замирает, глядя на меня, потом скрещивает руки на груди и бесцветно выдает:

– Знаешь что? Валяй. Надоело. Сходи с ума. Мне плевать.

Я перевожу взгляд на пьедестал. Плевать? Хорошо.

Сейчас проверим.

Подскакиваю, раскрываю гримуар и выдираю жменю страниц: точнее, пытаюсь, но лишь режу о них пальцы. Из чего они сделаны, проклятый случай? Краем глаза замечаю Сару рядом. В ее руках канделябр.

Тупая боль у виска.

Успеваю сообразить, что меня долбанули по голове, успеваю даже осознать, что падаю.

Мир гаснет.

ГЛАВА 13. Мольбы о смерти

Ты опять выходил.

Сжимаю зубы. Ремень ударяет по предплечью, и я вдавливаюсь в стену, хочу отползти, но мешает тяжелый сундук, в котором отец закрывал меня, когда я был младше. Мне восемь. С годами он придумывает все новые и новые способы, как запугать или унизить, или запереть меня, чтобы не сбежал.

– Нет, папочка...

Глотаю слезы.

– Девятая заповедь!

– Я не вру, папочка, я был здесь.

Плачу и закрываю лицо. Плачу беспрерывно. Мне некуда деться. Отцу противостоять нельзя, и приходится делать то единственное, что я могу. Он не станет бить по лицу, потому что я хожу в школу, но может ударить по пальцам: и я держу их у глаз. Я слаб, одинок и знаю, что никто меня не спасет.

– Лжецы горят в аду, Рекс, в аду, слышишь? Из-за тебя и я могу попасть туда! Бог накажет меня за тебя, но я должен учить, а ты, безмозглый ублюдок, не можешь уяснить простые истины. За что мне все это, а? За что?

Вновь удар – по бедру. Я сжимаюсь и скулю:

– Прости меня, прости, пожалуйста, прости...

Отец достает наручники из куртки и пристегивает мое запястье к батарее.

– Все выходные будешь сидеть здесь, понял? Как тупорылая собака! На привязи. – Он смотрит на меня, затем достает ножницы из своего сундука. Захлопывает его, и я подпрыгиваю. Мозолистые пальцы сжимают мои волосы. Чиканье. Клочки падают на колени. – Учительнице скажу, что у тебя вши.

– Да, папочка...

– И хватит реветь! Ты омерзительно себя вел, ты должен беспрестанно молиться, учти.

Я бормочу что-то... надо отвечать громко, иначе отец ударит вновь, но всхлипывания мешают говорить, горло разбухает, и я немею.

***

Просыпаюсь резко. Так, словно меня треснули хлыстом. Кажется, даже с криком. Дергаюсь, мокрый от жуткого детского кошмара, от прошлого, с запахом ладана в носу, звуком скрежетающих о батарею наручников. Впрочем, железный звук не исчезает. Тело ноет. Запрокидываю голову и понимаю, что привязан к стене – кандалы на запястьях и лодыжках. Что происходит?

Мозги как битое стекло. Голова кругом. Над макушкой трещит тусклая лампочка. Каждый шорох причиняет почти физическую боль.

– Выспался?

Вздрагиваю от голоса, сочащегося из темного угла. Инга сидит на деревянном ящике и щелкает орехи, вокруг нее не меньше пяти открытых мешков.

– Фундука? – предлагает она.

– Ты... че делаешь? – хриплю сухими губами.

– Ем.

– А?

– В кладовой запасы орехов не помещались, и часть мешков перенесли сюда. Иларий заказал их год назад для оладий, а у Сары оказалась аллергия.

– Пять мешков? На оладьи?

– Девять. – Она весело хмыкает. – Будешь?

– А помочь ты не хочешь?

Она задумывается, затем кладет орех в рот и непринужденно жует.

– М-м-м... нет.

– Ини!

– Фисташек?

– Ну ты и...

– Кто?

– Суч... – глотая маты. – Суровая, но прекрасная девушка, которая не оставляет друзей в беде.

– А мы друзья?

– Больше чем когда-либо!

Инга молча рассматривает меня.

– Не хочешь помогать? Ладно. Тогда позови Рона. Почему он не с тобой?

– Он не спускается в подвал. Никогда. И странно, что ты упомянул Рона, а не Илария. Неужели вы в ссоре? То-то он так робко сюда заглядывал, прямо мышонок в норку, – она игриво шепелявит детским голосом.

– Да что б вас! – дергаюсь, кандалы скрежетают, я кричу: – Это ни в какие ворота уже! Сара, мать твою! Где ты тварь?!

– Не услышит.

Руки дрожат, как у алкоголика с десятилетним стажем.

– Как я вообще здесь оказался?

– Три дня назад у вас скандал случился с ведьмой. Ты разгромил ее спальню.

– Три дня?!

– Ага, Сара хороша огрела тебя. Долго восстанавливался.

– И вы повесили меня здесь?!

– Видимо, ты сильно разозлил ее... это в твоем репертуаре.

Я лихорадочно отсчитываю, сколько дней осталось до полнолуния.

– Что вы не поделили? – продолжает Инга. – Интимные позы? Вот наблюдаю и не могу понять, спите вы или нет.

– Не спим. Я слишком влюблен в мою очаровательную невесту, которая очень хочет выпустить своего жениха из оков.

– Хорошая попытка, Рекс, – смеется она.

Меня ее радость вымораживает.

– Ты откуда такая счастливая выползла? Из рекламы женских прокладок?

Инга фыркает и отводит взгляд. Стоило бы извиниться, но я слишком хорошо ее знаю: подолгу обижаться она не умеет.

– Козел ты, – канючит она.

– О, а ты святая.

– Нет, но ты хуже.

– Да к черту! Согласен. Я отстой. Я ублюдок. Я тебя не заслуживаю. Ты умница и красавица, прости, что угробил твою жизнь. Теперь можешь чмокнуть меня в щеку и освободить?

– Ну... ладно.

– Так просто?

Я хлопаю глазами. Она поднимается и подходит к рычагам на стене. Их три.

– Какой-то из них открывает кандалы, – задумывается она. – Знать бы какой...

– Жми все!

Она непринужденно пожимает плечами и опускает средний. Скрежет. Хруст. Кандалы засасывает в стену, и меня растягивает как жвачку.

– Другой рычаг! – воплю я.

Следующий раскаляет кандалы, а последний открывает подомной люк для трупов (там десятки скелетов!). К свободе рычаги точно не ведут.

– Скажи честно, ты знала, что рычаги не открывают кандалы, да? – рычу от боли.

– Возможно...

Она улыбается, возвращает рычаги в прежнюю позицию, отряхивается от скорлупок и уходит, но я окликаю:

– Мои извинения искренние! Прошу, прости меня. Я не хочу быть врагами, Ини.

Она на секунду застывает, но все же уходит.

Я обдумываю, как бы себя убить. Не могу ведь пошевелиться толком. Чувствую запах своих штанов, настолько сильный, что им можно зверей отпугивать. От бессилия начинаю звать на помощь. Что характерно – получаю ее. В лице Илария. Парень, или кто он там, подходит, подставляет мешок, залазит и дергает кандалы, стараясь их разжать.

– Смрадная бездна, мне кажется, они магические. Здесь нет замка, – выговаривает он, пока я втягиваю голову в плечи, чтобы не прижиматься рожей к его груди.

– Дьявол. Я, как назло, не выучил ни одного заклинания, хотя мог бы уже давно нарыть парочку в библиотеке.

– Заклинания работают только, если их произносит...

– Колдун, да. Вот мы и обменялись секретами. В тебе живет баба, а я колдун.

Иларий стоит с округленными глазами.

– Убей меня! – умоляю. – Почему ты не сделал это раньше? Инга говорила, что ты приходил.

Иларий осматривается в поисках острого, но здесь лишь мешки, крысы и блохи, которые исправно меня обгладывают. Пыточный набор в другой комнате.

– Сара запретила, извини.

– Я ее задушу, честное слово.

– Рекс...

– Ее же клоунскими патлами!

– Рекс!

– Что?!

– Надо поговорить. Я хочу извиниться.

Парень бледнеет, но говорит спокойно, хотя сердце его явно скачет бешеным галопом, дыхание частит. Подмечаю, что на нем неброские штаны и помятая серая кофта. Еще он без очков.

– Прощу сразу, как убьешь!

– Мне, правда, стыдно.

– Ты оглох?

– Дай мне сказать! – вопит он.

Я затыкаюсь.

– Пожалуйста...

– Хорошо. Только быстрее, ибо пока мы трындим, крыса собирается откусить мой палец.

Иларий вздыхает и пинает крысу: та с визгом удирает. Так-так. Что-то он не похож на моего добродушного друга.

– Скажи мне честно, – выговариваю я. – Ты опять подавила Илария? Ты могла бы хоть в тело тогда свое настоящее возвращаться? Как я должен понимать, с кем говорю?

– Меня не должны видеть девушкой. Это секрет. Я поделилась им с тобой. Но... видимо, надо было сделать это гораздо раньше.

– Чего?

Иларий приближается и вдыхает над ухом.

– Л-лар-ри, ты меня пугаешь… Либо прими свой настоящий облик, либо верни мне друга. Сейчас же!

– Нужно было сразу показать тебе меня настоящую. Тогда бы ты воспринял меня по-другому, но ведь еще не поздно, так?

– Да ты сдурела!

– Я люблю тебя...

– Господи, это не важно!

Иларий поджимает губы.

– Прости, детка, я не это хотел сказать, я... да пойми же ты, не могу я быть с тобой!

В расстроенных чувствах он делает шаг назад. Садится на пол. И теряет сознание. Затем поднимается, держась за голову, и с отвращением рассматривает на себе серую одежду.

– Прошу, скажи, что ты вернулся.

– Зачем ты так, Рекс? – расстроено спрашивает он.

Я моргаю.

– Ты недоволен?

– Это я позволил ей с тобой поговорить. А ты... – он вздыхает. – Слушай, я хочу, чтобы Илария успокоилась. Она разрывает мою голову! Дай ей то, что она хочет! Переспи с ней!

– Ты спятил?!

– Она не перестанет. Она упряма. А ты ей очень нравишься. Настолько нравишься, что я не могу ее контролировать. У нас был уговор, что в доме буду жить я, а не она. Но когда появился ты, Илария как с цепи сорвалась! Она рвётся из меня, подавляет мою личность, понимаешь? Ее чувства настолько сильны, что перекидываются, и я начинаю их транслировать! А я натурал, Рекс! Да, может, я и люблю всякие женские штуки, но это не значит, что мне нравятся мужчины!

– Я не буду с ней спать!

– Тебе сложно, что ли?

– Лари, во-первых, ты для меня мужчина в любом теле теперь, я не смогу это подавить. Во-вторых, как я понял, вы оба всегда в сознании, а значит, когда я буду заниматься любовью с Иларией, ты тоже будешь это видеть... и помнить. В-третьих, не по пути нам с твоей Иларией.

– Ты меня не слушаешь! – злится он.

– Ты рехнулся!

Он падает без сознания. Ну, нет! Ну твою мать! Опять она.

– Побудь со мной хоть один раз, – просит Иларий. Только вот это не он, а Илария. – Неужели я настоящая тебя совсем не привлекаю? Нам будет хорошо.

Может, биться затылком о стену, пока не сдохну от потери крови?

С ужасом понимаю, что одна его рука на моем ремне, он притягивает меня к себе. В следующий момент (о боги, о боги, какое счастье!) его отвлекает скрип двери.

– Ух ты... – долгожданный гость соизволил прибыть. – Много чего ожидала увидеть, но не это.

Сара опирается о стену и хохочет:

– Кричишь, точно свинья на бойне, Рекси.

– А что мне остается?! Я не могу пошевелиться, сучка ты рыжая! Отпусти меня!

Иларий топчется на месте, после чего, как истинная девчонка, убегает вон.

– Отпустить? – усмехается ведьма. – Н-е-е-т, ты еще недостаточно обдумал свое поведение. К тому же Лари обидел. Знаешь, когда я его убила, он и то радостней выглядел.

– Его? Или ее?

– А это важно?

– Да, когда тебя домогаются! Он совершенно спятил. – Я начинаю заикаться. – Требует, чтобы я переспал с ним... с ней.

– Требует?

– Илария хочет влюбить меня в себя!

– И?

– Она в теле моего друга! Я не могу воспринимать ее девушкой теперь!

– Да ты гомофоб, – хихикает она.

– Вынужденный!

– Бро-о-ось. Не преувеличивай. Выдохни. И прими.

– Требовать принять то, что не принимается здоровым человеком – это насилие в чистом виде!

– Нельзя смеяться над чужими мечтами, Рекси.

– Поразительно! Когда не надо, ты сама добродетель, а в остальное время – гребаная стерва.

– Передавай крысам привет, – подмигивает она и закрывает дверь. – Они сожрали троих заключенных. Те еще каннибалы.

– Стоять!

Сара нехотя поворачивается.

– Что сделать, чтобы ты освободила меня?

– Честно? Не знаю. Вообще, у меня дикое желание тебя прибить, но увы... нужно потерпеть недельку.

– От ненависти до любви один шаг. Мы на верном пути.

– Уж что мне в тебе нравится, так это оптимизм, Рекси, – лопочет она и опять норовит уйти.

– Сара, прости меня! – кричу вслед.

Ведьма останавливается в дверях, но голову не поворачивает, и я продолжаю:

– Я виноват. Очень виноват. Но пойми и меня, да ты и сама понимаешь, почему я так себя веду. Слабость. Бессилие. Отчаяние. Человек, который уверен в своих силах, который не боится – не кричит от бессилия. А я на дне. Я стараюсь до тебя докричаться, но ты не слышишь! Поставила на мне крест!

Ведьма не оборачивается и не отвечает, лишь неподвижно застывает спиной ко мне, но я замечаю, как она сжимает наличник двери до белых костяшек.

– Прости за то, что разгромил башню, мне очень стыдно. И за картину прости. Она много для тебя значила, да? Девочки на картине... они кем-то тебе приходятся, я давно это понял. Кто ее рисовал? Может, позвать художника, чтобы восстановить ее?

– Я нарисовала ее, – Сара поворачивается, и я готов поклясться, что ее глаза увлажнены, – можешь не распинаться.

– Кто на ней?

– Неважно.

– Мне, правда, жаль.

– Мне тоже.

– За картину?

– За то, что не могу помочь.

Хочу вопить «можешь!», но сдерживаюсь, хотя этот вихрь разрывает изнутри.

– Мы оба пленники. Я понимаю.

Сара подходит и гладит мою щеку.

– Мне даже будет тебя не хватать.

Я теряюсь. Неожиданное заявление. Ладно бы в шутку, так нет – Сара говорит это с похоронным видом.

– Хотел бы сказать то же самое, однако, моя душа будет уничтожена. Может, все-таки отопрешь кандалы?

Она размышляет, поглаживая подбородок.

– Ты пробовал произносить еще какие-то заклинания из книги? Кроме того, которым освободил себя от заклятия, а оно ведь сработало, что удивительно. В тебе живет сильная магия даже после смерти. Странно, что ты ее не чувствовал всю жизнь.

– В детстве со мной иногда творилось странное. Но отец выбил из меня любые наклонности.

– Есть одно заклинание... мучи-и-ительное. Особенно смерть от него. Человека словно поджаривают на электрическом стуле. Заклинание грозовых разрядов. Научить?

– С чего такое предложение?

– Научный интерес.

– Ладно...

– Ты должен четко произнести «ferox fulgur percutiens, accipe meam potestatem» и представить, как энергия клубится у тебя в груди, а потом окутывает жертву, разлагая ее электрическими разрядами.

– Я ни хрена не запомнил.

Сара закатывает глаза, разворачивается и движениями пальцев вырисовывает заклинание на стене.

– Прошу, – улыбается она, шагая спиной к двери. – Ах да. Твои кандалы запечатывают магию. Любые заклинания возвращаются к тебе ударом. В общем, хорошего вечера.

Дверь за ней захлопывается. И клянусь, крысы, которые ютились у стенки, пока здесь были гости и открытая дверь, медленно повернули ко мне морды. Кажется, они что-то задумали...

И какая смерть мучительнее? От заклинания Сары? Или от зубов крыс? В ужасе я бесконечно повторяю:

– Ferox fulgur percutiens, accipe meam potestatem...