Текст книги "Развод. В плюсе останусь я (СИ)"

Автор книги: Софа Ясенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 26 Карина

Даже спустя месяц мне не верится, что развод всё-таки состоялся. Слово «бывший» до сих пор режет слух. Иногда по привычке ловлю себя на том, что мысленно формулирую: надо спросить у Вадима… – и тут же спотыкаюсь о реальность. Я до сих пор поглядываю на безымянный палец, где теперь нет никакого кольца, и чувствую дискомфорт. Будто там появилось непривычное пустое место.

Живот подрос, ведь уже двадцать недель, и теперь пиночки сына чувствуются вполне отчётливо. Иногда они такие резкие, что я вздрагиваю, а иногда мягкие, будто кто-то осторожно стучит изнутри: мам, я тут. Это странное, трогательное чувство, напоминание, что жизнь продолжается. Иногда оно спасает.

Я постепенно начинаю присматривать необходимые вещи. В закладках уже десятки вкладок: коляски, автокресла, какие-то умные стерилизаторы, названия которых я даже не запомнила. Сижу на мамских форумах, вычитывая, какая коляска будет лучше. Широкие колеса, чтобы зимой не застрять. Приставная кроватка – покупать или нет? Многие пишут, что она абсолютно бесполезна, другие уверяют, что без неё не пережить первые месяцы.

И не думала, что это всё так сложно выбрать. Казалось бы, четыре колеса и люлька, что ещё надо? Но премудростей столько, будто это космолёт.

Вадим пытается участвовать в моей жизни, предлагая помочь по мелочам, купить витамины, подвезти, забрать документы, но я старательно избегаю любых контактов с ним, кроме нашей договорённости об одном сообщении в день. Чётко, сухо, без эмоций. Знаю, что он бесится из-за этого, что его прям выворачивает, но ничего не могу с собой поделать. Пока что у меня нет желания общаться. Да и поводов нет. Наоборот, я стала спокойнее, когда закончилась эта нервотрёпка.

Зато с Лёшей мы встречаемся и вне работы. Пьём кофе в той кофейне, где всегда пахнет корицей и свежей выпечкой, болтаем ни о чём и обо всём – фильмах, музыке, работе. Просто проводим время в приятной компании. Не могу пока дать точное определение этому, но в моём понимании мы ближе к дружбе. Хоть он и пытается периодически пересечь границы, не навязчиво, скорее деликатно нащупывает возможности.

На работе многие пациенты, которые ходили ко мне ещё в Альфамед, теперь ходят в Балтмед, перешли вслед за мной. Особенно те, у кого сложные случаи. Многие чувствуют себя спокойнее, когда решения принимает врач, которому они доверяют. Это приятно, пусть я и стараюсь не зацикливаться. Так что специально я никого не переманивала. Считаю это некорректным и неправильным. Просто люди голосуют доверием, и я его ценю.

– Карин, может, в субботу посидим с пиццей за сериалом? – Лёша приглашает меня снова, а голос у него такой уверенный, будто знает, что я не откажу.

– Да, без проблем, – отвечаю, удивляясь, как легко это теперь произносится.

Я перестала стесняться того, что мне комфортно в его компании. Не обязана всё время быть настороже.

Поэтому в назначенное время открываю ему дверь.

– Привет, Карин, – целует меня в щёку и дарит мне небольшой букет хризантем.

Он выбирает такие цветы, будто специально, простые, тёплые, не обязывающие. Как будто понимает, что громкие жесты сейчас были бы лишними.

– Какие красивые, – нюхаю их.

Знаю, что многие цветы практически не пахнут, но у всех у них есть неповторимый аромат свежести, по которому я и раньше сходила с ума, а во время беременности тем более. Иногда я просто сижу и нюхаю букет по полчаса. Так странно.

Хорошо, что Лёша об этом не знает, а то мне итак неловко принимать от него цветы. Чего доброго, подумает, что я наконец-то готова ответить взаимностью. Я не специально отправляю его во френдзону. Он правда классный. Просто могу пока что только так.

Отправляю цветы в вазу, а на журнальном столике ставлю стаканы, сок, расчищаю место для коробки с пиццей. Маленькие бытовые ритуалы, которые делают жизнь менее хаотичной.

Мы уже определились, что будем смотреть “Очень странные дела”, поэтому на экране телевизора видна заставка сериала. Лёша садится рядом со мной, касаясь коленом, и я впервые не отодвигаюсь. Ну правда, сколько можно шарахаться? Я уже убедилась, что он достаточно терпелив, чтобы не торопить меня.

Пицца оказывается моя любимая, с салями и оливками, тонкое тесто, чуть хрустящая корочка, тёплый сыр тянется, когда я беру кусок. Я уминаю её за обе щёки, совершенно не стесняясь своего аппетита, и не забываю признаться Лёше в любви:

– Идеальный мужчина тот, который знает, какую пиццу ты любишь больше всего.

Он довольно усмехается.

– Я так и знал, что ты будешь в восторге. Наелась?

– Кажется, да. Если съем ещё кусок, потом придётся катить меня в роддом как шар.

Мы смеёмся. Смех всё ещё даётся мне чуть труднее, чем раньше, иногда в нём есть привкус усталости, но сейчас он живой, настоящий. Мы откидываемся на спинку дивана, экран мерцает мягким светом, и спустя какое-то время меня начинает клонить в сон.

Последние пару ночей я не очень хорошо сплю. Растущий живот не даёт мне повернуться в ту позу, в которой я обычно утыкаюсь и засыпаю. Всё время ищу чуть-чуть удобнее место, подкладываю подушки, перекладываюсь с боку на бок, и всё равно ощущение, будто внутри меня живёт активный маленький спортсмен, который выбирает лучший момент, чтобы устроить ночную тренировку.

Когда голова сама собой оказывается на плече у Лёши, я хочу отстраниться, но он мягко, но уверенно прижимает меня к себе.

– Устала? – тихо спрашивает.

– Немного. – Не вижу смысла отрицать очевидное.

Какое-то время мы сидим молча, и я уже почти проваливаюсь в дрему, когда он вдруг нарушает спокойствие:

– Слушай, я хотел обсудить с тобой одну вещь, но всё думал, как ты это воспримешь.

Я напрягаюсь, открываю глаза. Интонация у него та, что предвещает что-то неудобное.

– Что именно?

Он делает вдох, будто собирается с духом:

– У тебя много пациентов в клинике Воронцова осталось. Они платёжеспособные, богатые. Нам бы такие пригодились.

Сон как рукой снимает. Сердце неприятно стучит. Вот оно, опять.

– За мной итак перешло достаточно, – спокойно отвечаю, хотя внутри поднимается раздражение. – Я же не могу обзванивать оставшихся. Если им комфортнее ходить туда, зачем я буду их переманивать?

– Затем, что нам бы неплохо увеличить прибыль.

Он говорит это почти шутливо, но глаза слишком серьёзные.

– Ты же не хочешь сказать, что у Балтмеда всё плохо?

– Нет. Но и не откажемся, если станет ещё лучше.

– Мы же говорили на эту тему.

Я действительно говорила. И не раз. И очень чётко. Но, видимо, кому-то кажется, что если повторять просьбу бесконечно, она магически поменяет мой ответ.

Я отстраняюсь от него, хмурясь. Это больная тема для меня. Я не раз объясняла Лёше и Денису, что не буду опускаться до уровня подковёрных интриг. Что не собираюсь играть чужими судьбами и репутациями.

– Да, но я хочу, чтобы ты наконец сняла розовые очки, – он хмурится в ответ. – Хватит играть в благородство. Зачем ты его защищаешь, Карина? Или всё не так просто, может, ты до сих пор по нему сохнешь?

Меня будто окатывает холодной водой. Неприятно, обидно, даже немного мерзко, что он так говорит.

– Я просто не хочу его подставлять, – голос становится твёрже. – И не понимаю, зачем вы меня втягиваете в свои мальчиковые игры.

Лёша снова притягивает меня к себе и укладывает голову на своё плечо. Пальцами чуть поглаживает по плечу, будто хочет загладить остроту своих слов. Делает вид, что мы закрыли тему. Что это просто рабочий вопрос, ничего личного.

Вот только мне неспокойно. Они оба слишком давят. Слишком часто возвращаются к этому. Как будто уверены, что я рано или поздно сдамся.

И у меня закрадываются нехорошие мысли, нехорошие подозрения. И самое неприятное, я не уверена, что ошибаюсь.

Глава 27 Карина

Больше мы тему клиентов Альфамеда с Лёшей не затрагиваем. Поначалу я жду подвоха, что он снова попросит меня поговорить со старыми пациентами, но нет. Он будто забыл, что вообще заводил этот разговор. Это кажется странным, учитывая, сколько нервов было потрачено на эти бесконечные попытки убедить меня «всего лишь чуть-чуть подтолкнуть людей». Но постепенно я успокаиваюсь. Хорошо, что они отказались от этой затеи. Я чувствовала себя не в своей тарелке даже от обсуждения, не говоря уже о том, чтобы работать в направлении переманивания клиентов. Меня буквально тошнило от одной мысли об этом.

Я немного приболела, и мне разрешили остаться дома на несколько дней, чтобы не заражать своих пациентов. Раньше я бы закинулась тонной лекарств и любой ценой пошла на работу, надела бы две маски, облилась антисептиком, шарфом закутала горло и изображала бодрячка. В общем, работала в духе “кто, если не я”. Так нас учили, не ныть, держаться, спасать мир, даже если сама еле стоишь на ногах.

Сейчас я больше думаю о своём здоровье, потому что скоро я буду одна с ребёнком целыми сутками. И кому нужна мать-героиня, которая угробит себя на работе, а потом будет лежать пластом? Не хочу, чтобы мой сын видел меня в таком состоянии.

Прополоскав горло ромашкой и запшикав сосудосуживающее в нос, устраиваюсь поудобнее на диване под пледом. Горло дерёт, нос забит, в голове лёгкая вата. Сериалы смотреть не хочется, да и аппетита нет совсем, апельсин лежит рядом на тарелке третий час, только запах чувствую. Поэтому, чтобы отвлечься, открываю ноутбук и начинаю искать изменения в методах и технологиях офтальмохирургии за последний год.

Для врача, который хочет идти в ногу со временем, застой равен смерти. В нашей профессии, если перестал учиться, всё, ты уже вчерашний день. Каждый год появляется что-то новое, громкое, инновационное. В нормальных частных клиниках при хорошем руководстве есть шанс не просто читать про это, а реально применять, закупать оборудование, внедрять протоколы. Это вдохновляет. Поэтому новость о том, что появились более точные лазеры для коррекции зрения, которые позволяют подогнать процедуру под конкретные особенности глаза, меня очень радует. Прямо как маленький подарок судьбы в противовес моему сопливому состоянию.

Интересно, согласится ли Денис, если я предложу ему купить такой лазер? Представляю, как он поднимает брови, делает вид, что думает, и потом начинает считать цифры в уме. Улыбаюсь. Делать мне всё равно нечего, так что прямо в заметках ставлю себе напоминание: не забыть поднять этот вопрос, когда вернусь с больничного. Пусть готовится морально.

К вечеру становится чуть получше. Температура сбилась, голова перестала гудеть так сильно. Я как раз закрываю ноутбук и укрываюсь одеялом, думая, что неплохо бы уснуть пораньше, как в дверь звонят, ко мне заглядывает Лёша.

– Привет болеющим. Как самочувствие? – целует меня в щёку.

– Пока не очень, – признаюсь, голос хрипловатый.

– Тогда давай сделаю тебе мой фирменный чай от простуды?

– Смотря что в его составе, – косо поглядываю на пакет, который он принёс. Опасаюсь увидеть там, не знаю, редьку с сахаром, банки и пихтовое масло.

– Не, никакой гадости, обещаю. Я не любитель горчичников, репы с мёдом и прочих извращений. Только лимон, мята, имбирь и мёд. Одобряешь такую идею?

– Звучит неплохо, – улыбаюсь и тяжело опускаюсь на стул на кухне, подтянув к себе плед.

Он уже чувствует себя здесь как дома. Не спрашивает, просто открывает шкаф, ищет что ему нужно. Шумит чайником, достаёт доску, нож, всё это так буднично, что я на секунду ловлю себя на странном ощущении… словно мы давно вместе. Хотя это не так, и я не уверена, хочу ли я, чтобы так казалось.

Я молча наблюдаю, как он ловко режет лимон и мяту, имбирь тонкими пластинками.

– Прошу, пробуй, – пододвигает чашку ко мне.

Я дую на поверхность, вдыхаю облачко цитрусового запаха и осторожно отпиваю.

– Ой, а вкусно, Лёш.

– Тогда выпивай всё, – ухмыляется довольно.

Я снова делаю глоток, чувствуя, как тепло сползает по горлу и слегка жжёт внутри. Приятно.

– Ага. Слушай, как думаешь, у меня есть шанс выпросить у Дениса новое оборудование в отделение?

– Ему надо “продать” его, – он прислоняется к столешнице. – Приведи такие аргументы, чтобы он не только согласился, но и отодвинул те покупки, которые планировались первыми.

– Но это будет значить, что кто-то другой не получит в своё отделение что-то не менее важное, – мну край пледа, нахмурившись. Беременность сделала меня какой-то особенно мягкой.

– Карин, ну это жизнь. – Он пожимает плечами. – Не могут все получать всего поровну. За своё надо бороться.

Я вздыхаю. Он, может, и прав. Но внутри всё равно неприятный ком. Будто я заранее подписываюсь быть плохой. Решаю мысленно: подумаю потом, не сейчас, когда даже голова работает вяло.

– Слушай, ты тут у меня сидишь, не боишься, что я тебя заражу? Вдруг у тебя какие-то важные дела…

– Да нет. – Он машет рукой. – Да и у меня крепкий иммунитет, болею максимум один день, а дальше уже чувствую себя хорошо.

– Как скажешь, – хмыкаю.

Мы ещё немного болтаем ни о чём.

К моменту, когда он собирается домой, я почти начинаю дремать. Провожаю до двери, придерживаясь рукой за стену, слабость всё-таки есть.

Он смотрит на мой живот чуть дольше обычного, задумчиво.

– Как ребёнок? В порядке?

– Да. Такие простуды не то чтобы совсем не опасны, но сильно переживать не стоит. Надеюсь, я быстро вернусь в строй.

– Я тоже.

И прежде чем я успеваю что-то понять, Лёша подходит ближе, обнимает и наклоняется ко мне. Оставляет на губах лёгкий, осторожный поцелуй.

А потом он просто разворачивается и уходит, будто ничего особенного не произошло.

Я стою в коридоре, в носках, с пледом на плечах. Чувствую себя так, будто у меня выдернули землю из-под ног. Так странно. Будто всё это происходит со мной.

Через пару дней я возвращаюсь в клинику, слегка бледная, но уже дышу носом. Не успеваю снять куртку, как меня ловит администратор:

– Карина Витальевна, там Денис Юрьевич просит каждого зайти к нему, подписать какие-то документы, вроде обновлённый регламент работы.

– Хорошо, зайду, – вздыхаю. Как же быстро заканчивается «больничный».

Поднимаюсь к Шапину. В кабинете пахнет его неизменным терпким парфюмом.

– О, Карина, рад, что ты вернулась. Сейчас найду твой экземпляр.

Он роется в стопке бумаг, наконец выдёргивает нужный лист.

– Ага, вот. Тут стандартный регламент, изменения касаются только порядка работы с жалобами пациентов.

– Мне надо всё это прочитать? – кидаю взгляд на часы. – Боюсь, я опаздываю на приём.

– А что ты там не знаешь? – он слегка усмехается. – Всё как обычно.

– Ну… тогда я подписываю?

– Да, можешь сейчас, а можешь прочитать и занести потом, – небрежно. – Но я вообще-то хотел с этим сегодня уже закончить.

– Ладно, тогда держи свою подпись и побегу.

Ставлю закорючку, возвращаю бумаги. Он листает, проверяет, удовлетворённо хмыкает.

Глава 28 Карина

Моя походка превратилась в утиную. Каждый шаг даётся с усилием, словно я тащу за собой небольшой рюкзак спереди, только этот «рюкзак» живой, и постоянно напоминает о себе толчками изнутри. Довольно большой живот для моего срока, тридцати недель, становится настоящей проблемой. Даже обувь надеть – целая спецоперация.

Я перестала оперировать неделю назад. Стоять в одной позе, почти не двигаясь, больше пяти минут просто невозможно: спина начинает ныть, тянет поясницу. Да и постоянные походы в туалет так себе бонус для хирурга, особенно во время сложной операции, когда каждая минута на счету.

Знаю, что многие мои коллеги-хирурги держатся до последнего, с животом, на ногах, в операционной. Не просят никаких поблажек, будто беременность – не повод замедлиться. Но это не мой случай. Конечно, я пыталась не сдавать позиций, делала вид, что всё по-прежнему под контролем, но организм очень чётко дал понять: хватит. После одного дня, когда мне пришлось оперировать, стиснув зубы от боли в спине, я вышла из операционной и просто поняла – больше не могу. Решила, что иногда стоит притормозить, пока ещё есть выбор.

Теперь я консультирую пациентов только в кабинете. Стол, стул, монитор, офтальмоскоп – всё под рукой. Никаких многочасовых стояний, никаких бликов от ламп операционной, только разговор, осмотр и рекомендации. Если случай требует вмешательства, направляю к коллегам – благо, команда у нас отличная. Иногда чувствую укол вины, будто сбежала с передовой, но потом напоминаю себе: я не бездействую. Просто перешла в другой режим – «бережный».

В последнее время всё чаще слышу один и тот же вопрос:

– Карина Витальевна, ну а когда вы в декрет?

Я только улыбаюсь, отшучиваюсь. А внутри – пустота и растерянность. Я думала об этом, но решиться так и не смогла. Кажется, что десять недель дома превратятся в тягучее испытание. Я ведь не умею сидеть без дела. Всегда привыкла быть в тонусе, решать, действовать, быть в гуще событий. А тут – тишина, книжки, чай с мёдом и бесконечные часы. Чем я буду себя занимать? Понятия не имею. Даже думать страшно.

Вот и сижу сейчас на приёме, снижаю нагрузку, как умею. Стараюсь не чувствовать себя бесполезной.

Денис всё чаще зовёт меня на разговоры, то обсудить закупку оборудования, то графики дежурств, то организационные мелочи, которые почему-то всё чаще касаются не только нашего отделения, но и всей клиники. Не знаю, с чего он решил, что я подхожу для этого, может, видит во мне спокойствие или логику, может, просто привык доверять. Отказаться сложно. Всё-таки он директор, и, честно говоря, мне даже приятно, что он считает моё мнение весомым. А ещё я думаю, вдруг это когда-нибудь пригодится. Всё, что я сейчас вижу, слышу, обсуждаю, может стать нужным, если я решу двигаться дальше по карьере.

Вот и сегодня я сижу на собрании акционеров. Большой зал, длинный овальный стол, стеклянные стены и мягкий гул голосов. На столе – стопки бумаг, графики, кофе, планшеты. Обсуждают расширение клиники, открытие нового филиала в другом конце города.

Я слушаю, делаю пометки в блокноте, изредка поглядываю на часы и на собственные руки, лежащие на округлом животе. И я ловлю себя на мысли, возможно, впервые за долгое время, что это не так уж плохо.

Я сижу ближе к краю, рядом с экономистом клиники и одним из юристов, которые что-то шепчут друг другу, листая распечатки. На экране за спиной у Дениса презентация: графики, стрелки, проценты. Линии уверенно ползут вверх, а слова “рост”, “оптимизация” и “доходность” мелькают так часто, будто это мантры.

– Коллеги, рынок сам не сдаётся – его надо брать, – произносит кто-то с другого конца стола.

Фраза звучит с нажимом, будто вызов. Несколько человек усмехаются, кто-то одобрительно кивает.

Я вздрагиваю. “Брать рынок”… как будто речь идёт не о людях, а о трофеях. Они обсуждают всё с азартом – как перехватить поток пациентов у конкурентов, как снизить расходы на расходные материалы, как “стимулировать” врачей работать быстрее, чтобы увеличить оборот. Слово “пациент” звучит редко, и каждый раз – как технический термин, без человеческого тепла.

– У нас слишком мягкая политика при работе с жалобами, – говорит заместитель директора, – надо сократить компенсации и убрать из регламента пункт об извинениях. Это лишнее. Пациент пришёл, получил услугу, заплатил – всё.

– Полностью поддерживаю, – вторит ему кто-то. – Мы не благотворительный фонд.

Я чувствую, как внутри всё сжимается. Хотелось бы вставить хоть слово, но мой голос здесь ничего не значит. Я – врач, не акционер. Мне положено лечить, а не спорить с теми, кто решает, сколько стоит человеческое здоровье.

Пока они обсуждают прибыль, я думаю о тех, кто сидит в моём кабинете каждый день – напуганных, растерянных, иногда плачущих людях. О женщине, у которой после неудачной операции осталась тень в глазу, но она всё равно благодарила меня за попытку помочь. О пожилом мужчине, который приносил мне шоколадку «на удачу» перед каждой перевязкой. Для них всё это – не рынок, не стратегия. Это жизнь.

– А что с филиалом на юге города? – спрашивает Денис, пролистывая слайды. – Землю взяли, проект готов, осталось получить разрешения. Карина, вы ведь из медицинского блока, может, подскажете, кого назначить руководителем нового отделения?

Я моргаю, словно выныриваю из своих мыслей.

– Не знаю, – отвечаю тихо. – Думаю, стоит выбирать не того, кто больше принесёт прибыли, а того, кому пациенты будут доверять.

В зале повисает короткая пауза. Кто-то откашливается, кто-то опускает глаза в бумаги. Денис делает вид, что не заметил подкола, и быстро переводит разговор на другую тему.

А я сижу и понимаю, что мне становится душно. Не от жары – от этой холодной, хищной энергии, которая витает в воздухе. Всё, что я слышу, звучит не как разговор о медицине, а как стратегия захвата чужой территории.

Когда собрание заканчивается, я собираю бумаги, чувствуя тяжесть в груди. Мне кажется, я впервые по-настоящему вижу, как устроена эта сторона нашей работы. И мне не по себе от того, что я – часть этой системы.

Когда спустя пару дней мне звонит Вадим, я удивляюсь.

– У тебя что-то случилось?

– Можно и так сказать. Хотел спросить, ты уже видела, что в соцсетях раздувают тему о многочисленных нарушениях в работе Альфамед?

– Прости, у меня нет времени, чтобы читать новости. Можешь рассказать вкратце?

– Кто-то из бывших сотрудников поделился сведениями о нас. Точнее, искажёнными сведениями. Но волну разогнали этим.

– Ох… Я надеюсь, получится выяснить, кто это делает и зачем. Мне очень жаль, Вадим. Я могу чем-то помочь?

– Да. А хотя, не бери в голову. Спасибо.

Вадим кладёт трубку, а я задаюсь вопросом, почему он решил позвонить мне, чтобы поговорить об этом?