Текст книги "Восставшие из пепла"

Автор книги: Слав Караславов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Когда Калоян перешел Хем

Глава первая

…И на одну такую крепость Просек ромеи раньше не обратили внимания и не заняли ее… А Хриз присвоил ее себе и превратил в неприступную твердыню. Готовясь к битве с ромеями, он собрал хорошо обученное и вооруженное войско, заполнил хранилища съестными припасами и пустил стада волов и овец пастись по горным кручам…

НИКИТА ХОНИАТ

…Тогда император, видя, что не может добиться поставленной перед собой цели и не желая более тратить на это время, начал переговоры. Он уступил Хризу крепости Просек, Струмицу и их окрестности. И хотя Хриз был женат, император обещал отдать ему в жены одну из своих родственниц. Вернувшись в Константинополь, он разлучил дочь протостратора с ее супругом и отправил ее к Хризу…

ТОТ ЖЕ ЛЕТОПИСЕЦ

1

Каменный остров, названный Просек, дикий и величественный, с зелеными пастбищами, густым буковым лесом и низкорослыми зарослями смоковницы, с деревянной площадки, висящей над рекой, был виден как на ладони. Покрытые дубравами холмы были похожи на мохнатые шапки, забытые тут ватагой разудалых молодцев. А молодцев в этих местах было немало. Одному из них и принадлежал каменный остров.

Добромир Хриз, прочно обосновавшийся в крепости, часто появлялся на бревенчатой площадке. Его слуги с помощью ворота доставали на длинной-предлинной веревке деревянную баклагу с вином, обычно охлаждавшимся в мутном водовороте Вардара. Ворот на краю площадки протяжно и жалобно скрипел. На этот раз скрип вывел из себя Добромира Хриза, сидящего в окружении самых близких людей, и он набросился на слуг:

– Вы что, не слышите, ворот дегтя просит. Смажьте, да поживее!

– Сделаем, господин…

Слуги налили в кувшин вина, поставили перед Хризом, и снова опустили баклагу в реку. Хриз взял кувшин и, запрокинув голову, долго пил, потом передал другим. Вино разгорячило его, он распахнул ворот льняной рубахи, обнажив сильную волосатую грудь. Хриз был низок ростом и потому в присутствии подчиненных и гостей предпочитал сидеть. Солидность, как он полагал, придавали ему пышные усы, концы которых, похожие на мышиные хвосты, свисали до подбородка, и он постоянно подкручивал их. Густые брови его, казалось, мешали ему смотреть. Из-под них искорками поблескивали черные зрачки. Густая растительность покрывала все его тело, и этим, как приметой своих особенных мужских достоинств, Хриз явно гордился.

Кувшин, переходя из рук в руки, вновь оказался перед Хризом, но пить он пока не спешил, ждал, когда вернется протостратор Мануил Камица. Тогда и начнется пир. Еще утром Камица спустился вниз, чтобы встретить послов своих земляков, подбиваемых им на бунт против императора. Осторожный Хриз решил ромеев в крепость не пускать, велел протостратору привести для переговоров самых знатных из них. Осторожничал он потому, что на призыв Камицы откликнулись лишь немногие мелкие собственники, хотя тот рассчитывал поднять всю Фессалию, Фессалию, которая некогда принадлежала протостратору. И он знал, что в плодородных маслиновых рощах, которые он считал своими, работало почти три тысячи отроков и париков. При Камице они жили неплохо, половина из них имела даже по упряжке волов. Теперь василевс, присвоивший имения протостратора, лишил их этого. Увеличил он и корабельный налог[80]80
  Корабельный налог – Император Алексей III Ангел установил чрезвычайный денежный налог, якобы предназначенный для обновления византийского флота, но на деле разворованный сановниками. Особенно преуспел в казнокрадстве зять императора Михаил Стрифна, который, по свидетельству современника, «имел обыкновение превращать в золото рули и якоря, паруса и весла».


[Закрыть]. Сильно страдали от поборов ремесленники – прядильщики шелка, мастера свечных дел, кожевники. Получше кормились своим трудом мясники и пекари, но и тех постоянно притесняли императорские чиновники.

Тень от деревьев сделала полный круг вокруг стволов, когда стражник на высокой башне дважды ударил по щиту – условный знак возвращения Мануила Камицы. Тяжелые крепостные ворота со скрипом открылись. Люди Хриза на деревянной площадке задвигались, стали занимать для встречи гостей свои места, на ходу оправляли одежды. Забегали, засновали слуги. Появились вышитые подушки для гостей, два запотевших кувшина с холодным вином. И только сам Добромир Хриз и его телохранители не шелохнулись.

С площадки было видно, как внизу твердым военным шагом шел впереди своих земляков Камица. Седые волосы, выбившиеся из-под шлема, обрамляли его суровое лицо, на котором выделялись нос с горбинкой, подкова усов и ухоженная седая борода.

Появившись на площадке, Мануил Камица взмахом руки приветствовал всех и уверенно направился к свободной подушке по левую сторону от воеводы Хриза. Но прежде чем сесть, он вынул из ножен тяжелый, с золоченой рукояткой меч и положил сверху на груду оружия. Его примеру последовали пришедшие с ним. Это было знаком взаимного доверия. Лишь два телохранителя воеводы – Дан Копчалия и Хрисан Коста – как и прежде, стояли, опершись на свои мечи.

Быстрые глаза Добромира Хриза ощупали гостей, рука потянулась к кувшину, и он подал его Камице. Протостратор отпил. Три кувшина пошли по кругу. Никто не произнес ни слова, лишь глухой шум Вардара внизу нарушал тишину.

Когда лица гостей разрумянились, с них сошла усталость, Добромир Хриз спросил на чистейшем греческом языке:

– Ну, что ж, друзья, будем воевать за божью правду и земную справедливость?

– Если господин Добромир обещает покончить с корабельным налогом и с императорскими поборщиками… тогда наши люди готовы вынуть мечи из ножен, – ответил один из гостей.

Хриз подбирал слова. Какое мне дело до корабельного налога, когда у меня нет флота, хотел сказать он, но воздержался. Ромеи не внушали ему доверия, и он решил схитрить.

– Поддержку от меня вы получите. А как вам уладить дела с вашими поборщиками – это дело не мое, решайте сами. Ваш протостратор – человек императорского рода, храбрый и знатный, он будет соблюдать все ваши интересы. – И, повернувшись к Мануилу Камице, спросил: – Правильно я говорю?

– Правильно, воевода! – кивнул Камица.

– Но мы ничего не поняли! – проговорил тонкий и желтый ромей, представитель свечных мастеров.

– Если так, то давайте выпьем за наше взаимопонимание! – Хриз ударил в ладоши, и не успел растаять звук хлопка, как появилась с подносом в руках блистающая украшениями красавица ромейка. На подносе стояли две золотые и несколько глиняных чаш. Одну золотую она подала Хризу, другую – своему отцу, Камице. Хриз и не взглянул на женщину, но отец благодарно кивнул дочери, украдкой легонько прикоснулся к ее руке. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Если бы тогда Иванко не захватил его в плен, то сейчас он был бы одним из самых уважаемых людей в Царьграде[81]81
  Царьград – славянское название Константинополя.


[Закрыть], а она, его дочь – одной из самых знатных красавиц при дворе. Главное, она жила бы с мужей и детьми. А сейчас непонятно, кто она при этом коротконогом Добромире Хризе – то ли жена его, то ли наложница, то ли простая служанка.

Жизнь улыбалась дочери Камицы с первого дня. Отцовский дворец с садом вызывал зависть императорской знати. И в этом саду расцвела она, Ирина – светловолосая и нежная, как нарцисс. Ее детские и девичьи годы прошли среди суровых мужчин, которые привыкли умело орудовать мечом и грубовато ухаживать за женщинами. Она часто бывала в императорском дворце и во время торжеств сияла там молодостью и красотой. Подруга дочерей василевса, она стала совладелицей их сердечных тайн. Она росла веселой и задорной. Смеялась звонко, от души. Но однажды смех ее вдруг умолк. Она сделалась задумчивой и грустной. Это случилось после того, как их дом посетил один из подчиненных ее отца – Феодосий. Он и унес с собой ее смех. Конечно, это заметила мать и рассказала отцу. Камица не имел ничего против того, чтобы отдать дочь за одного из своих самых верных и храбрых воинов. К тому же Феодосий был из древнего рода, корни которого уходили во времена первых Комнинов, и обладал несметными богатствами. И стоило Феодосию только заикнуться о женитьбе – Камица согласился. Свадьба была пышной, шумной. Две недели всадники ошалело скакали по улицам, а пьяные музыканты путали свадебные мелодии с сигналами боевой тревоги. Дошло до того, что в городе начали поговаривать: уж не скрывается ли за этой свадьбой военный заговор против василевса? По его распоряжению свадьба была прервана. Молодоженов отправили на кораблях в свадебное путешествие по Золотому Рогу, а потом в течение полугода они объезжали родовые имения Феодосия. Спустя некоторое время после их возвращения в Константинополь родился ребенок. Известие о пленении отца болгарами омрачило их радость, но любовь вспыхнула с новой силой. Тут вмешался василевс…

…Когда ее вызвали во дворец, она тревожно подумала: наверное, какие-то известия об отце! Плохие или добрые? Василевс только что вернулся из похода против Добромира Хриза, что он привез? Но когда она ступила в императорскую приемную, ей просто сообщили волю василевса: во имя благополучия государства она должна пожертвовать семьей: Алексей Ангел отправляет ее к Добромиру Хризу.

Ирину тотчас увезли в ближайший монастырь под строгий надзор монахов. Божьи служители ревностно бдили, чтобы она не наложила на себя руки, пытались с помощью молитв притупить ее горе, любовь к мужу, сделать равнодушной ко всему земному. И это им в какой-то мере удалось. В первый месяц она, правда, чуть было не умерла от душевной тоски и муки, но потом что-то в ней сломалось, чувства заглохли, осталась лишь тупая боль да тяжесть на сердце. Стоило ей прикрыть глаза, и она слышала детский плач. Его она и увезла с собой в земли Хриза. Жених не пробудил в ней никаких чувств, она по обычаю прислуживала за столом ему и его гостям, ничего не видя и не слыша. Однажды Добромир разозлился на нее за что-то и грубо оскорбил, но она даже не шелохнулась. Ей все было безразлично.

Так она жила до приезда в крепость своего отца. Ирина встретила его у ворот и долго плакала, упав ему на грудь. Плечи ее вздрагивали, как у маленького обиженного ребенка. Рука Камицы лежала на светловолосой голове дочери, солнечный луч скользил по камню в золотом перстне, и камень поблескивал, как горячий уголек…

Гости Добромира Хриза сидели молча, каждый углубился в свои собственные мысли.

2

Золотой трон светился и в полутьме. Император любил отдыхать, сидя на нем. Блеск золота успокаивал его, унимал вечные сомнения, которые не давали ему покоя.

Император сидел молча. В ногах у него стоял евнух Георгий Инеот. В глубине тронной залы лениво потрескивала свеча. При каждом всполохе ее, темнота, пугливо дрогнув, сбивалась в сторону от светлого круга, потом снова замирала в ожидании новой вспышки пламени.

Дворец отходил ко сну. Далекие шумы едва пробивались сквозь толстые стены и тяжелые бархатные завесы и не достигали ушей василевса. Алексей Ангел не любил двигаться, он предпочитал, чтобы мир двигался вокруг него. Так было удобнее и проще обозревать его и повелевать, строить жизнь по-своему. Но к великому огорчению василевса, мир не хотел считаться с его желаниями и все чаще приходил в движение без его на то воли. То здесь, то там на землях ромеев возникали смуты, взвивались к небу большие и малые вихри, поднимались столбы чадного дыма. Войско Калояна, что стояло по ту сторону Хема, по-прежнему было самой большой его тревогой. Были и всякие дворцовые неурядицы – сплетни и скандалы. Дочери совсем, кажется, отказались от него. Они считали его убийцей их матери, императрицы Евфросинии. Его обвинила в том Анна. Другие побоялись бы бросить такое обвинение ему в лицо, а Анна сказала прямо. А в чем его вина? Он оставил Евфросинию жить за монастырскими стенами, если он изгнал блудницу из своего сердца, то ведь за дело. Евнухи якобы застали ее с Витацием, одним придурковатым пилигримом, которого он из милости взял к себе и усыновил. В гневе он приказал казнить его, а Евфросинию сослать в монастырь. С тех пор у него не было желания ни видеть ее, ни говорить с ней. Когда Анна намекнула ему, что евнухи оболгали царицу, он стал подумывать: а не поспешил ли он с решением? Но верный себе, он никому не признался в своих сомнениях. Отрезано – так прочь, брошено – так навсегда. Евфросиния и без того начинала ему надоедать. Давно уже Алексеем Ангелом полностью завладели евнухи. Георгий Инеот стал его правой рукой, самым доверенным человеком и советником, особенно с тех пор, как Камица попал в плен.

Инеот прилег у него в ногах. От свечи исходил скудный свет, и глаза евнуха вспыхивали, словно у кошки; желтыми огоньками. И во всем его облике было что-то кошачье, тело – тонкое, гибкое, поступь – мягкая, неслышная, голосок – мурлыкающий и елейный.

Инеот пописывал бездарные стишки, и василевс в шутку нарек его Геометром. Сегодня Инеот сочинил для своего повелителя четверостишие и все не мог найти удобного случая прочитать его. Пугали хмурые складки на миропомазанном лбу, сдерживал сосредоточенный взор, устремленный куда-то вдаль, за пределы залы. Евнух знал характер своего божественного господина и не рискнул прервать его мысли. Василевс не любил, когда его отвлекали посторонними разговорами.

Сегодня весь день из головы императора не выходили слова Анны о матери. Алексей Ангел чувствовал себя перед ней виноватым. Но сейчас, в этот вечерний час, другие, более тревожные мысли завладели им. В землях его империи жило немало сильных родов, и это пугало василевса, ибо каждый из них мог претендовать на корону. В Этолии жили Врана, Кантакузин, Петралиф, в Фокиде – Мелиссин, род Каматиров в Лаконии[82]82
  Этолия, Фокида, Лакония – исторические области в Греции.
  Врана, Кантакузин, Петралиф, Мелиссин, Каматир – крупнейшие фамилии византийской знати. В конце XII – начале XIII вв. многие из них, опираясь на обширные провинциальные владения, выходили из подчинения императору. Так, Лев Сгур еще при жизни Алексея III Ангела основал самостоятельное феодальное княжество в Центральной Греции с городами Навплия и Коринф.


[Закрыть] был столь богат, владел таким несметным количеством людей и земель, что от одной мысли об этом василевсу делалось не по себе. И еще где-то в глубине его империи таился род Льва Сгура. Алексею Ангелу доносили, что люди из этого рода не очень-то чтят императорские приказы и живут по своим законам. А что творится в самом Царьграде? Тут тоже ухо надо держать востро. Его слепой брат Исаак Ангел жил далеко от города, но сын его, к примеру, частенько шляется по корчмам у Золотого Рога. Правда, за ним зорко следят люди василевса: как бы племянничек не пробрался на какой-нибудь корабль да не наладился в Венецию, в Пизу[83]83
  Пиза – богатая итальянская торговая республика, в XII в. владела островами Сардиния и Корсика и успешно конкурировала с венецианцами в торговле по Средиземному морю.


[Закрыть], в Рим к латинянам и франкам[84]84
  Латиняне, франки. – Латинянами в Византии, а также в Болгарии и на Руси называли католиков, франками (фрягами) – жителей Западной Европы.


[Закрыть]. А василевсу ромеев не желали добра ни Венеция, ни Пиза, ни Рим. И Мануил Камица не постесняется обратиться к ним за помощью в борьбе против него. Этот честолюбец не остановится ни перед чем. Лучше вовремя раз и навсегда убрать его со своего пути, чтобы после не раскаиваться.

Василевс зашевелился на широком троне:

– С первым лучом солнца хочу видеть севаста Алексея Палеолога и протостратора Иоанна Ионополита…

Войска вновь собирались в Кипселле. Тяжелая кавалерия с корнями выбивала траву, и белесая лента тонкой пыли долго еще висела там, где прошла конница императора. Обозные колеса истирали свои тяжелые ступицы, деревянные оси словно оплакивали будущие жертвы войны. Дегтярницы раскачивались под телегами, оставляя после себя на дороге черные змейки. И хотя не было сообщено, куда двинутся войска из Кипселлы, все знали – их бросят на расправу с Мануилом Камицей и Добромиром Хризом. Воины, когда-то служившие под предводительством Камицы, шагали молчаливые и понурые. Кто-кто, а они-то побаивались встречи с ним, тихо роптали, осуждая василевса за опасную затею. Но после того, как один из них остался болтаться на толстой ветке вяза у обочины дороги, языки прикусили. На фоне общего мрачного настроения выделялась лишь горстка императорских родственников, старавшихся своей нарочитой беззаботностью и деланной веселостью приподнять дух войска.

Но это фальшивое веселье не могло разгладить морщины даже на хмурых лицах знатных людей империи. Что верно, то верно, Камица ополчился против своих, но разве прав, разве справедлив василевс, отнявший у него все, разоривший его семью. Каждый из приближенных императора ставил себя на место Камицы и думал: разве можно уберечься от плена? Разве счастье военачальника не так же изменчиво, как мысли евнуха? Кто знает, каким боком оно к тебе повернется? А вдруг кто-нибудь из них завтра сам попадет в переплет, и василевс, вместо того, чтобы выручить, ограбит его, как Камицу?

Эта неуверенность в завтрашнем дне принудила участников похода думать не о предстоящих сражениях, не о будущих победах, а о скорейшем возвращении домой. Удручало их и то, что сам василевс остался за стенами Константинополя, что в бой их поведут Ионополит и Палеолог. К тому же испортилась погода, со стороны гор небо облегли тучи, хлынул дождь, косой и плотный, люди промокли до нитки. Потоки рыжей воды текли по дороге, грязно-серое небо, похожее на старую мокрую одежду, все ниже и ниже опускалось на землю. Хмурые воины устало шлепали по воде, по грязи, перед их глазами под куполом мрачного неба, раскачиваясь, маячил повешенный. Палач, видно, был слишком усердным, своей жертве он сильно вытянул язык, чтобы живые сами догадались, за что пострадал несчастный. И этот вывалившийся из глотки, посиневший язык окончательно подкосил боевой дух войска.

Но, несмотря ни на что, обряженные в тяжелые доспехи воины продвигались вперед, покорные беспощадной воле василевса.

И колеса повозок все скрипели и скрипели надрывно, словно оплакивая будущие жертвы.

3

Утро было пасмурное.

Из проемов в свинцовых тучах, будто из свежих ран, струился красный свет, окрашивая громадный хребет моря и предвещая плохую погоду. Калоян натянул поводья, и конь остановился на каменистом крутом берегу. Багровое море лежало у ног царя. Он опустил поводья и подумал, что война – обманчивая игра славы. Он сам желал войны, сам повел войска на Одессос[85]85
  Одессос — старинное название болгарского города Варны.


[Закрыть]. Алексей Ангел должен испытать его тяжелую руку, заплатить за смерть Иванко, за Крестогорье, за обманутые его надежды. В сущности, чего он ждал? Иванко есть Иванко – заговорщик, непостоянный, легкомысленный человек. Калоян не доверял убийце царя Асеня. Но все-таки он пошел на союз с ним. И честно выполнял свое обещание, да, видно, Иванко не поверил его честности. Иначе он не стал бы вновь искать дружбы с их общим врагом, вероломным Алексеем Ангелом, вместо которой нашел свою смерть. Калоян резко повернул коня и подъехал к свите. Флажки на копьях пришли в движение. Царь остановился подле Слава:

– Брат Иванко Мите спасся… Это правда?

– Спасся, царь.

– Как?

– Бежал, царь…

– Бежал?! – И, нахмурив густые брови, Калоян добавил слегка раздраженно и язвительно: – Бегать – это у них в роду, а вот сделать что-либо полезное… – Калоян пришпорил коня и устремился к крепости. За ним последовала вся свита.

Они приближались к покоренной крепости Одессос. Глубокие крепостные рвы были завалены ракитником и землей. Тела убитых еще не собрали, и они в тусклом свете утра были похожи на намокшие под дождем бревна. Груды трупов лежали у крепостных ворот и под боевыми площадками на крепостных стенах. Во время последнего штурма какой-то ромей погиб на зубцах стены и сейчас висел там, как одежда, вывешенная для просушки. Подъезжая к крепости, царь то и дело поглядывал на убитого, будто ожидая, что вот-вот появится хозяйка и березовой палкой начнет выколачивать сушившуюся одежду. Отяжелевшие вороны взлетали с трупов и лениво кружили над всадниками. Их карканье усиливало и без того тяжелую утреннюю хмарь.

Унылое утро омрачало радость победы. А ведь был канун пасхи. До вчерашнего дня торжественно гудели колокола в богатом городе, разодетые ромеи толпились в церквах, воздавая хвалу сыну божьему. До вчерашнего дня их мысли занимали зажаренные туши ягнят и крашеные яйца, а сейчас вот многие из горожан валялись трупами на улицах каменного города и на высоких его стенах. Те, кто принял смерть с оружием в руках, заслуживали этого, но в чем вина погибших женщин и детей? В то же время Калоян не мог осуждать своих воинов. Ромеи каждый дом превратили в крепость, и его воинам пришлось брать приступом каждый дом. Калоян дважды отправлял гонцов к городским властям и дважды во избежание лишнего кровопролития предлагал сдаться, но те отказывались, а второе его посольство с ругательствами и угрозами сбросили со стены. Ромеи надеялись на прочность своих крепостных стен, но хитроумные машины Феофана предрешили исход штурма. Его подвижная осадная башня уверенно преодолела широкий ров, а перекидные мосты, как гигантские ладони, вцепились в каменные зубцы, и люди ринулись по ним на крепостную стену. Потом бой продолжался на улицах и в домах города – страшный и беспощадный. Калоян, нахмурив брови, подал знак куманской коннице ворваться через захваченные ворота в город, а сам решил отойти на ночевку в ближайшее поселение. Он видел, что победил, знал, что в побежденном городе найдется место для него и его людей, но ему не хотелось быть свидетелем куманских погромов. Калоян не терпел грабежей и мародерства своих союзников, но и ссориться с ними пока не хотел, потому что еще нуждался в них. Страсть к диким грабежам была в крови куманов. Даже брат его жены Целгубы, Цузмен, бывший в числе приближенных, не мог побороть свою алчность и к ночи покинул свиту, чтобы получить свою долю награбленного. С ним ушел и Борил, племянник Калояна…

Перед главными воротами толпились встречающие. Священники гнусавили молитвы, две испуганные молодые женщины держали поднос с хлебом, от которого исходил свежий, приятный аромат, смешивавшийся с тяжким запахом человеческой крови, пропитавшим воздух. Люди расступились, дали дорогу куманским барабанщикам, выбежавшим из крепости навстречу Калояну и его свите. Барабаны ударили громко и яростно, вспугнув дремавших на деревьях ворон, которые, взлетев огромной черной стаей, покружили над крепостью и исчезли.

Такой пасхи ромеи еще не видели, а болгары не помнили. Одни проклинали сына божьего, а другие восхваляли его. Опущенные в землю глаза ромеев говорили о печали, а барабаны куманов сыпали радостный гром. Калоян был угрюм, как это серое утро. Молча он въехал в город. Остановил коня, когда чей-то ребенок, уронив крашенное молочаем яйцо, бросился за ним прямо под копыта его лошади. Царь достал из кожаного мешочка, привязанного к широкому боевому ремню, золотую монету и бросил ребенку. Монета звякнула о камень, покатилась, но мальчишка даже не взглянул на нее, глаза его неотступно следили за желтым крашеным яичком.

И Калоян пожалел, что он не ребенок, ибо у детей собственное представление о ценностях этого мира.

4

Небольшие корабли быстро достигли Царьграда. Напуганные люди, прибывшие на них, привезли тревожную весть: мизийцы завладели крепостью и городом Одессос! Калоян, самозваный царь болгар, разрушил стены города, а рвы вокруг крепости завалил трупами ромеев! Константинопольские виноторговцы, сапожники, портные побросали свои лотки, лавки, мастерские, целыми днями толклись на улицах и площадях, обсуждая новости. Вскоре стало известно, что судьбу Одессоса разделила и крепость Констанция[86]86
  Констанция – средневековая крепость по течению р. Марица, недалеко от современного г. Марица в НРБ.


[Закрыть]. Мало кто и знал, где она находится, а большинство вообще о ней не слыхало, но волнение в городе царей все более усиливалось, уже в открытую пошли разговоры – а что же думает василевс, до каких пор он будет тешить свою подагру, ведь безнаказанно льется ромейская кровь! Почему взимаются военные налоги, если войско не в состоянии защитить жизни ромеев?!

Эти разговоры дошли до василевса. У Алексея Ангела снова разыгралась подагра, невыносимые боли не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Набег самозваного царя мизинцев на его крепости как бы свел на нет его победу над Иванко. Пусть с конепасом обошлись не по-рыцарски, вероломно заманили в ловушку, но император был доволен – смутьян издох у его ног, а потерянные было земли вновь вернулись под скипетр империи. Управлять ими он оставил своего любимца Иоанна Спиридонаки[87]87
  Иоанн Спиридонаки – временщик императора Алексея III Ангела. После гибели Иванко был назначен правителем Смолянской области в Родопах, но вскоре перешел на сторону болгар и бежал в Тырново. Его дальнейшая судьба неизвестна.


[Закрыть], бывшего портового грузчика.

Спиридонаки василевс увидел случайно на кипрской пристани, подивился его несуразному рту с толстой отвисшей губой и его косым глазам, белым, как у вареной рыбы. И надо же было случиться – поднимаясь по сходням на корабль, Алексей Ангел споткнулся и полетел в щель между кораблем и причалом. Плавать василевс не умел, и кормить бы ему рыб, если бы не этот урод. Он мгновенно бросился в воду и выволок императора на сушу. Оправившись от испуга, василевс попытался превратить это происшествие в веселое приключение и тотчас распорядился доставить на корабль урода. Тот совершенно спокойно предстал перед императором и смотрел куда-то в сторону своими косыми глазами.

– Ты меня спас. Чего ты хочешь за это? – спросил Алексей Ангел.

– А что ты можешь дать? – вопросом на вопрос ответил урод.

Василевс такой наглости не ожидал.

– Да знаешь ли ты, кто я?

– Знаю!

– Тогда говори!

– То, чего я хочу, ты не сделаешь.

– Скажи, я хочу слышать.

– Прикажи, чтоб я стал красивым.

– Красавцем я тебя не сделаю, а вот богатым – могу! – произнес василевс. – Но прежде чем я сделаю тебя богатым, я научу тебя, наглец, разговаривать с императором…

Урода добросовестно избили, после чего император зачислил его в свою свиту. И Алексей Ангел не пожалел, что взял во дворец этого бывшего портового грузчика. В его присутствии он чувствовал себя как-то спокойнее. Свирепое лицо грека внушало страх всем его приближенным. Именно поэтому, когда василевс высказал намерение сделать Спиридонаки управляющим бывших земель Иванко, никто из свиты не возразил. Более того, все облегченно вздохнули при мысли, что избавятся наконец от этого человека. А Иоанн Спиридонаки, узнав о такой милости василевса, впервые склонил перед ним колени, поцеловал его красный сапог. В косых глазах его стояли счастливые слезы, и, к великому удивлению царедворцев, они потекли не в разные стороны, как смотрели глаза грека, а вниз, по щекам, как у всех людей.

Алексей Ангел еще недавно был спокоен за Крестогорье. Но выступление Калояна напугало его всерьез. Падение двух крепостей говорило о его силе. Он сразу вспомнил и о других своих врагах – Добромире Хризе и недавнем императорском протостраторе Мануиле Камице. Хриз выкупил Камицу из тырновского плена, они объединились, и теперь с ними нелегко будет справиться. К тому же их поддерживает некоронованный царь земель за Хемом – Калоян[88]88
  …некоронованный царь… Калоян… – Образованное в результате восстания Петра и Асеня Болгарское государство долгое время не было признано ни константинопольским патриархом, ни римским папой, в то время как, по тогдашней международной практике, глава любого европейского государства получал подтверждение законности своей власти от одного из этих религиозных центров.


[Закрыть].

После победы над Иванко стратиги и воины императора поверили в своего повелителя и готовы были сразу же отправиться в поход против Калояна, но василевс побоялся оставить Царьград. Его с новой силой мучило опасение, что сторонники ослепленного им брата не смирились, не оставили надежду на свержение его с престола. Их поддерживают и родственники умершего в Тырново Исаака Комнина, не простившие, что Алексей Ангел посягнул на родовое имущество своего бывшего зятя, присвоил его богатства, оправдывая это интересами внучки Феодоры. Анна открыто говорила о жадности и жестокости своего отца. После смерти Иванко Анна стала злой и своевольной. Там, в Станимаке, она видела гибель своего бывшего возлюбленного. Когда голова Иванко покатилась в дорожную пыль, Анна лишилась чувств, и слуги поспешили отнести ее в покои. Придя в себя, она приказала страже освободить двух сподвижников Иванко – его брата Мите и Стана Главаку. Отец узнал о своеволии дочери, когда пленники были уже за крепостными воротами. Два всадника бросились в погоню. И настигли беглецов – у них не было ни коней, ни оружия. Императорские воины погнали их назад, держа копья наперевес. И тут случилось непредвиденное: Стан Главака чуть приотстал от своего товарища, копье всадника уперлось ему в спину, и тогда он резко обернулся, ухватился за древко и рванул его на себя изо всех сил. Копье ромея было привязано ремешком к руке, что и погубило его. Главака сдернул врага с лошади и одним ударом покончил с ним. Все произошло так внезапно и быстро, что второй ромей не успел прийти на помощь. Его, скованного страхом, конь понес назад, к крепости. Узнав о случившемся, император пришел в бешенство и велел привести дочь. И до сих пор он кипит яростью, стоит ему вспомнить слова, которые она выкрикивала тогда ему в лицо. Как только она не называла его – и клятвопреступником, и императором без императорского достоинства, и дворцовым ящером, побеждающим только подлостью… Если бы Анна не была его дочерью, он повелел бы разорвать ее, привязав к двум лошадям. Но на казнь родной дочери он не решился. Однако в тот же день приказал ей и ее мужу покинуть свиту. По возвращении в Константинополь он все же намеревался проучить Анну, но в столице ему воздали все почести победителя, и гнев его приутих. Он лишь велел супругам уехать в Никею[89]89
  Никея – византийский город в Малой Азии (ныне – г. Изник в Турции), крупнейший политический, религиозный и торгово-ремесленный центр азиатских владений империи. После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. становится столицей Никейской империи – одного из осколков Византии. После изгнания в 1261 г. крестоносцев из Константинополя, столица была вновь перенесена на берега Золотого Рога.


[Закрыть], в родовое имение Феодора Ласкариса, и не показываться ему на глаза до тех пор, пока он сам их не позовет. Но позовет ли – этого он, василевс, еще не решил. Может быть, объявить Ласкариса врагом империи? Уж больно красив и богат родовой дворец Феодора Ласкариса. Василевс глубоко вздохнул. Он понимал, что алчность принесла ему много неприятностей. Вот и завладев богатством протостратора Мануила Камицы, василевс нажил в нем опасного врага. Камица вошел в союз с Добромиром Хризом, захватил Пелагонию[90]90
  Пелагония – средневековое греческое название г. Битола (ныне город в Югославии) и окружавших его земель.


[Закрыть], вторгся в Фессалию, взбунтовал Пелопоннес[91]91
  Пелопоннес – полуостров, южная оконечность Греции.


[Закрыть]. Если прибрать к рукам богатства Ласкариса – и тот станет его злейшим врагом.

Василевс еще раз вздохнул. Каждое утро вестовые докладывали ему о неудачных боях императорских войск с Камицей, за которым, по всему было видно, стоит самозваный царь мизийцев. Протостратор Иоанн Ионополит неоднократно намекал ему, что появление василевса перед воинами подняло бы боевой дух войска. «Одно движение десницы моего василевса – и Камица, этот коварный сын безглазых фурий, будет лежать холодным трупом», – писал Ионополит Алексею Ангелу. Да, надо кончать с Камицей, затем двинуть все войска против того, кто поднял голову за Хемом и угрожает его землям, – против ненавистного Калояна.

Василевс хлопнул в ладоши. Вошел Георгий Инеот.

– Есть новые вести от протостратора Иоанна Ионополита?

– Пришла плохая весть из другого места, божественный…

– Какая?

– Косоглазый Спиридонаки… ополчился против твоих божественных прав, господин.

Император вздрогнул, точно его ударили плетью. Ничего не сказав, Алексей Ангел принял для себя решение – он возглавит войска…

5

С замирающим сердцем Мите переступил порог царских покоев.

Калоян, окруженный царедворцами, сидел в просторной приемной, убранной по-ромейски пестрыми коврами. Широкий притвор вел во внутреннюю семейную часовню. Оттуда, из-за полуоткрытой двери, доносились запахи ладана и горящих свечей.

Мите преклонил перед Калояном колени и долго стоял так, опустив голову, чувствуя на себе взгляд царя.

– Встань и говори! – услышал он наконец.

– Царь, мой брат Иванко не верил в то, что ты его простил, – начал Мите. – Это постоянно внушали ему люди, окружавшие его… Василевс клялся ему в верности, а его дочь не переставала соблазнять Иванко. Мы со Станом Главакой говорили ему: нельзя ехать к василевсу, но другие оказались куда сладкоречивее. Те убедили: Алексей Ангел простил Хриза, а как же тебя не простит, коли возвысил до себя? И он поверил им. Он отправился в гости к василевсу, вместе с ним отправились и его лизоблюды, но, когда подошли к Станимаку, все разбежались, с Иванко остались лишь мы с Главакой. Чтобы увидеть собственными глазами его смерть и позор, чтобы принять свою смерть… Нас из темницы выпустила дочь василевса. Потом нас преследовали, но мы вырвались. Я ничего не скрываю. Спросите Стана Главаку… А сейчас прикажи, чтобы нас убили, потому что мы приходили к тебе и выпрашивали для Иванко прощение, но мы не смогли его убедить в твоей искренности и в твоей дружбе…