Текст книги "Восставшие из пепла"

Автор книги: Слав Караславов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Слав Христов Караславов

Слово об авторах

Имя болгарского поэта и прозаика, заслуженного деятеля культуры Слава Христова Караславова хорошо известно советскому читателю. Его стихотворения и поэмы, переведенные на русский, украинский, белорусский языки, печатаются в журналах, в поэтических антологиях и сборниках. Мы, поэты, с удовольствием переводим его стихи, бескомпромиссно честные, с истинно гражданским звучанием.

Известен Слав Хр. Караславов и как мастер исторических романов.

И вот перед нами его новая работа – широкое полотно истории, живой памяти народной. Поэтому история – всегда современна, поэтому не ослабевает интерес к ней современного читателя и ученого.

Слав Хр. Караславов в романе «Восставшие из пепла» (болгарское название «И возвысились Асени») обращается к событиям конца XII – начала XIII веков.

Каким был тот давний-предавний век? Какими были люди? Что за идеалы владели их умами? К чему они стремились? Во что верили? За что боролись?

Нелегка задача писателя, взявшегося ответить на эти вопросы. Да еще к тому же устами реальных исторических личностей, действовавших на фоне конкретных исторических событий. Тут и скудость достоверных источников, и обилие фактов, по-разному толковавшихся в летописях разных веков, и противоречия в работах историков нового времени.

Слав Хр. Караславов, работая над романом, досконально изучил материальные памятники эпохи, перерыл горы древних хроник и манускриптов. Буквально по крупицам собрал скудные сведения и с помощью поэтической интуиции, творческого осмысления и фантазии вдохнул в них жизнь, выстроил в реальный исторический ряд, создал образы главных героев, которые, сойдя с листов пожелтевших рукописей и хроник, живут и борются на страницах его романа, призывая читателя в свидетели и к соучастию в событиях давно минувших времен.

Когда в 1976 году роман «И возвысились Асени» увидел свет, в Болгарию приехал известный советский писатель Анатолий Иванов. Со Славом Хр. Караславовым его связывают десятилетия дружбы и творческого сотрудничества. Не раз на страницах газет и журналов и в СССР и в НРБ они обращались к творчеству друг друга, писали о советской и болгарской литературах.

Вполне естественно, при новой встрече друзья разговорились о своих последних работах. Тогда-то и зародилась мысль перевести эту книгу на русский язык.

Активный интерес и любовь к Болгарии, ее народу, ее настоящему и прошлому побудили Анатолия Иванова в течение шести лет с упорством и увлеченностью сначала изучать адекватный отечественный материал, затем уточнять, искать и находить русские аналоги бытовых, обрядовых, военных реалий, географических названий и имен героев и персонажей, действующих в романе.

Работа завершена. Книга представляется мне значительной вехой на давнем пути дружбы двух братских стран, двух братских народов, двух литератур.

Владимир Фирсов

ВОССТАВШИЕ ИЗ ПЕПЛА

От лета 6704 до лета 6738[1]1
  От лета 6704 до лета 6738 – Т. е. по современному летосчислению – с 1196 по 1230 гг. (Здесь и далее примечания Д. Полывянного).


[Закрыть]

Закат Иванко[**]**
  Иванко — болгарский болярин, участник заговора 1196 г. против царя Асеня, одного из основателей Второго Болгарского царства, и его убийца. Спасаясь от преследований брата Асеня – Петра, провозглашенного вскоре новым царем, бежал в Константинополь.


[Закрыть]

Глава первая

Иванко ростом был высок, сообразителен и в расцвете своей телесной силы. Свирепые черты лица и грубый характер выдавали в нем человека кровожадного; даже живя среди ромеев[3]3
  Ромеи – «Ромеями», т. е. римлянами, называли себя высшие слои общества в Византии, считавшие свое государство «Вторым Римом», наследником и преемником древней Римской империи.


[Закрыть], он никак не изменился в сторону смягчения духа и улучшения…

НИКИТА ХОНИАТ[4]4
  Никита Хониат – византийский летописец и государственный деятель, занимал высокое положение при императорах Исааке II (1185–1195) и Алексее III (1195–1203) из династии Ангелов. Его хроника охватывает период с 1118 по 1204 г. и отличается подробностью и достоверностью в описании событий византийской и болгарской истории.


[Закрыть]

Он был для ромеев драгоценной опорой против его соплеменников, которые в союзе со скифами[5]5
  Скифы – Следуя древней традиции, византийские писатели и летописцы называли скифами все кочевые народы, с которыми приходилось сталкиваться империи. В данном случае имеются в виду половцы.


[Закрыть] совершали постоянные набеги на ромейские области, опустошая все на пути своем, и самым деятельным помощником императора в тех редких случаях, когда император решался сам выйти на поле.

ТОТ ЖЕ ЛЕТОПИСЕЦ

1

Иванко обручался!..

Он держал свою четырехлетнюю невесту на руках и глупо улыбался. Может, ромеи издеваются над ним?! Иванко огляделся вокруг: лица присутствующих были серьезными. Начиная с василевса Алексея Ангела и кончая последним виночерпием, – все были сосредоточенны и торжественны. От огня свечей жирные бороды певчих тускло поблескивали и колыхались бесконечной темной и рваной лентой, их голоса сливались в единый мощный хор. И все же – Иванко отчетливо понимал это – торжественность была фальшивой. И свечи будто плавились не от огня, а от его стыда, от жаркого пламени щек его. Возле себя, там, где должна стоять невеста, он чувствовал плечо своей будущей тещи. Ей было всего лет двадцать восемь. Белые, в золотых украшениях руки ее время от времени ощупывали маленькую Феодору – не оплошала ли та на людях. Девочка с любопытством разглядывала толпу, яркие огни, но когда приблизился патриарх[6]6
  Патриарх — глава византийской церкви. По традиции он считался «вселенским патриархом», т. е. религиозным главой всех православных христиан: греков, болгар, сербов, русских и др.


[Закрыть], чтобы благословить жениха и невесту, она с испугу заплакала, как бы вторя хору певчих. Мать тут же взяла ребенка на руки, девочка прижалась к ее высокой груди. Взгляд Иванко упал на эту грудь и задержался там, видимо, дольше положенного – послышалось неодобрительное шушуканье. Он тряхнул своими рыжими волосами, провел рукой по отвислым усам и снова подумал: неужели это зрелище устроили нарочно? Внешне – помолвка как помолвка, да вот невеста не как невеста. Совсем ребенок! А он – богатырь – стоит тут и делает вид, будто счастлив! Еще бы, ведь сам император ромеев Алексей Ангел, дед невесты, соблаговолил быть посаженым отцом.

Василевс[7]7
  Василевс — официальный титул византийского императора.


[Закрыть], украшенный всеми знаками отличия императорской власти, хмуро восседал на своем троне и оживлялся лишь, когда глядел на свою дочь. Анна была женой севастократора[8]8
  Севастократор – этот почетный титул давался близким родственникам императора. Севастократор занимал одно из высших мест в системе придворной и государственной иерархии в Византии. В XIII–XIV вв. этот титул был воспринят в Болгарии.


[Закрыть] Исаака Комнина[9]9
  Исаак Комнин – севастократор, зять императора Алексея III Ангела. Во время неудачного похода против болгар попал в плен. Умер в Тырново в тюрьме, куда был брошен за участие в заговоре с целью убийства болгарского царя Асеня.


[Закрыть]. После его внезапной смерти она словно помолодела, расцвела, и в глазах похотливых царедворцев, стоило им взглядом коснуться ее стройной фигуры, белых, как молоко, рук, вспыхивали искорки вожделения. Император не мог надивиться, как вдруг похорошела его овдовевшая дочь. Он любовался ее волосами, уложенными в высокую прическу, ее тонкой и нежной шеей, ее руками с длинными пальцами и перламутровыми ногтями, сверкавшими, как чешуя серебристой рыбы. Прижимая к себе испуганного ребенка, она склонила к детскому личику голову, и эта материнская нежность, ее хрупкая красота еще более подчеркивались тяжелой и крепкой фигурой стоящего рядом болгарина. Василевс любовался дочерью, но мысли его были далеки от ее красоты, от этого нелепого обряда. Обручение – глупость! Император тоже понимал это, но рассчитывал надолго и накрепко привязать к себе варвара. Иванко нечаянно оказал ему неоценимую услугу: он убил его заклятого врага, болгарского царя Ивана Асеня[10]10
  Иван Асень – Имеется в виду Асень, один из предводителей восстания болгар против Византии в 1186–1188 гг. С 1188 по 1196 г. занимал тырновский престол.


[Закрыть], который нагонял страх на ромейское войско и вынуждал протостратора[11]11
  Протостратор – воинский ранг в византийском войске. Протостратор командовал авангардом и конницей, возглавлял военные походы, когда император не отправлялся с войсками лично.


[Закрыть] Мануила Камицу[12]12
  Мануил Камица — крупный византийский феодал, был протостратором в правление своего дяди, императора Алексея III Ангела. В 1198 г. попал в плен к болгарам, был обвинен василевсом в измене. Отпущенный болгарским царем на свободу, Камица поднял против императора бунт в своих владениях в Северной Греции в союзе с Добромиром Хризом, но потерпел поражение.


[Закрыть] всякий раз, когда решался вопрос о новом походе на земли по ту сторону Хема[13]13
  …по ту сторону Хема… – на юг от Балканского хребта (Хема), отделявшего Северную Болгарию от Южной. Первоначально Асеням удалось освободить от византийской власти территории между Дунаем и Хемом, в то время как южноболгарские области оставались под игом империи.


[Закрыть], прикидываться тяжело больным. Зарубив мизийца[14]14
  Мизиец — по древней традиции, византийские авторы называли болгар, первоначально создавших свое государство на территории римской провинции Мизия, именем ее прежнего населения.


[Закрыть], Иванко обратился за помощью к императору ромеев, ибо не мог без его войска удержать болгарскую столицу Тырново. Но Алексей Ангел сообщению об убийстве Асеня поверил не сразу, он боялся новой ловушки, да и некому было вести войско. А когда оно под началом его родственника Мануила Камицы все же двинулось, воины вдруг на середине пути отказались тому повиноваться… Кончилось все тем, что Иванко еле ноги унес из Тырново, и в этом был виноват сам император. Теперь этой помолвкой он искупал свою вину, приближал Иванко к себе, делал равным его с самыми знатными людьми империи, давал ему титул севаста[15]15
  Титул севаста – имел сословное значение и означал принадлежность к высшему слою византийской и болгарской знати.


[Закрыть]. Конечно, всем было ясно, что он покупает его, покупает его преданность, его смелость и дерзость в битвах и цену платит немалую. Но дикий и необузданный болгарин должен почувствовать эту щедрость и отплатить ему собачьей преданностью. Василевс намеревался доверить ему свое войско. Потому что доверить его было больше некому. Вокруг себя он видел или малодушных трусов, или сторонников свергнутого с престола брата Исаака[16]16
  …брата Исаака… – Чтобы взойти на византийский престол, Алексей III Ангел в 1195 г. сверг с трона своего брата – императора Исаака II и ослепил его.


[Закрыть], людей, которые не упустят первой же возможности, чтобы убрать его, Алексея Ангела, с ромейского трона. Мизиец должен встать между этими людьми и им, василевсом. Но прежде всего он испытает его в очередном походе против Тырново. И это произойдет, видимо, скоро. Дикий горец будто для того и рожден был, чтобы орудовать мечом и спать на камнях… Алексей Ангел посмотрел на его руки и брезгливо поморщился. Кулаки мизийца похожи на тяжелые, ноздреватые камни, оплетенные жесткой сетью из медной проволоки. И весь он словно выкован из меди – медная борода, медные усы, медные волосы. Сотворив этого варвара, мастер как бы отряхнул капли жидкой меди с рук своих, и они, попав на грубое, суровое лицо Иванко, прикипели к нему навсегда золотыми пятнышками, которые лишь усиливали впечатление, будто Иванко весь светится изнутри. Такие люди, мелькнуло в голове у василевса, не зря отмечены всевышним. Они являются, чтобы сотворить на земле либо великое добро, либо большое зло. Медноволосый болгарин осмелился убить своего царя! Это – перст божий! Может, он – небесный посланец, пришедший спасти ромеев от неукротимого гнева дьявольских болгарских братьев[17]17
  …дьявольских болгарских братьев… – Т. е. Петра и Асеня.


[Закрыть], одного из которых, слава богу, на земле уже не стало!..

Вдруг невеста снова громко заплакала, прервав мысли василевса. Мать принялась качать ее, шептала девочке какие-то ласковые слова, но та продолжала реветь. И этот плач стал срывать одну за другой холодные маски с лиц придворных. Торжественности, царившей в зале при обручении, как не бывало. С губ сановников поползли, словно змееныши на солнцепек, ядовитые улыбки. И весь этот яд, предназначенный жениху, затаился в надменных взглядах, в скривившихся от злобного беззвучного смеха устах, в презрении, которое уже никто не желал скрывать.

Иванко понял все.

Над ним смеялись! Нечто страшное всколыхнулось в его груди, разбередило душу, развязало руки.

Отшвырнув в сторону двух каких-то сановников, он сделал несколько шагов и оказался перед троном императора. Взгляд мизийца скользнул по красным сапогам[18]18
  Красные сапоги – Цвет обуви был важным сословным отличием в Византии и Болгарии. Красную обувь носили коронованные особы, зеленая была привилегией высших сановников.


[Закрыть] василевса, по худосочному телу его и наконец остановился на лице Алексея Ангела.

– Господин, зачем ты связываешь меня с ягненком, когда под рукой у тебя есть овца, готовая к брачным узам?

Слова свои он произнес громко и отчетливо. И широко раскрылись глаза изумленных, напуганных царедворцев от его неслыханной дерзости, улыбки с их лиц исчезли, словно осыпались. Все замерли в ожидании императорского гнева – нельзя же, в самом деле, подобной наглостью оскорблять его дочь, вдову Исаака Комнина, несравненную белолицую Анну. Правда, Феодоре едва исполнилось четыре года, но этот варвар все же роднится с самим василевсом! Сейчас солнценосный раздавит ничтожество, позволившее столь неслыханную дерзость. Вот рука Алексея Ангела поднимается, как всегда, чтобы дать знак страже… Поднимается, но для отеческого благословения. Странно!

– Сын гор, – заговорил василевс. – Я дал бы тебе все, что пожелаешь. Но чтобы возвысить тебя до самого себя, породниться с тобой, я отдаю тебе самое свое кровное, самое дорогое. Я отдаю тебе внучку Феодору! Благочестивая Анна может дать свою красоту, но не почести, которые принесет Феодора. Она – твоя звезда! Потерпи – и она воссияет… А чтобы ты убедился, что я на самом деле возвышаю тебя до самого себя, я даю тебе и имя свое – Алексей…

Слова василевса были прохладным ветром в раскаленной пустыне. Напряженность в зале постепенно начала спадать. Что ж, император прав. Внучка Феодора была его любимицей, и он считал ее единственной законной наследницей огромного богатства Исаака Комнина, который попал в плен к Ивану Асеню во время последнего похода на болгар. После внезапной смерти своего зятя в болгарской столице василевс, пользуясь правом опекуна маленькой Феодоры, завладел всем его имуществом. Стремясь якобы обеспечить ее будущее, он прежде всего обогатился сам. Хитрый василевс понимал – для молодой вдовы и без приданого найдется достаточно богатых женихов, поэтому спешил приуменьшить аппетиты своих приближенных. Анна красива, а главное – ее нового мужа коснется его императорское благоволение. И вправду, сразу после известия о смерти Исаака Комнина, полководец Феодор Ласкарис[19]19
  Феодор Ласкарис (Ласкарь) – был приближенным Алексея III Ангела, впоследствии стал его зятем. После взятия Константинополя крестоносцами в 1204 г. провозгласил себя императором в г. Никея (Малая Азия).


[Закрыть], один из богатейших людей империи, стал открыто пренебрегать всеми обычаями, связанными с трауром вдовы. Он настойчиво преследовал Анну, как влюбленный мальчишка. И до появления во дворце Иванко молва уже просватала Ласкариса за дочь василевса. Но этот мизиец и благоволение к нему императора поначалу спутали все карты, река дворцовых сплетен и пересудов постоянно меняла русло: одни по-прежнему предсказывали, что василевс отдаст дочь Ласкарису, другие полагали, что мужем Анны станет Иванко… Но так было до сегодняшней помолвки его с маленькой Феодорой. Обручение всех успокоит, приостановит слухи, избавит любопытных от домыслов и сомнений. А теперь и вовсе ясно. Василевс при всем народе сказал свое слово. Новому севасту ничего не остается, как поцеловать его руку и вернуться к своей плаксивой невесте… И он, действительно, склонил свою рыжую голову, и его губы коснулись пухлой руки императора.

2

Евнухи гасили свечи. Большие медные пангалы[20]20
  Пангалы (пангары) – столики для свечей в православных церквях (болг.).


[Закрыть] были полны огарков. У входа еще потрескивали два больших факела, бросая отблески на стены, камни и медные кольца в дверях.

Торжество закончилось. У маленькой Феодоры уже был жених…

Алексей Ангел ушел в свои покои и пытался успокоить боль в ногах. Его мучила подагра. Впервые он испытал ее приступ в Кипселле[21]21
  Кипселла – византийская крепость в устье р. Марицы, одна из императорских резиденций. Ныне – г. Ипсала (Турция).


[Закрыть], в ту ночь, когда решился наконец свершить задуманное посягательство на трон законного василевса – своего родного брата Исаака Ангела. Стремление к власти давно уничтожило у Алексея чувство единоутробия, убило к брату всякую жалость.

Ромеи отправились тогда в очередной поход против болгар, вел их сам император Исаак Ангел, который надеялся в битвах рассеять скрытую неприязнь к себе своих полководцев, перераставшую в явную ненависть. Император понимал, что только победа укрепит его шатающийся трон, и всячески стремился к ней. Он приказал привести в боевую готовность войско, осмотреть оружие, найти опытных проводников через горы. Все боевые отряды решено было собрать в Кипселле. Василевс и брат его Алексей выехали туда заранее. В ожидании подхода остального войска Исаак Ангел, проверяя меткость глаза и силу своих стрел, часто охотился в близлежащих лесах. И однажды в густой чаще его настигла весть, что он свергнут с престола, что новым василевсом ромеев провозглашен его брат Алексей и собранные в Кипселле войска приветствовали нового императора. Только сейчас Исаак понял, почему его брат не поехал на охоту, сказавшись больным. А тот в самом деле был болен, болен императорским троном. И эта болезнь, убив всякую жалость в его сердце, породила невиданную жестокость – Алексей приказал ослепить своего поверженного брата… Да и зачем ему теперь его глаза?! Ему нужно много других глаз, чтобы уберечь свои, уберечь захваченный золотой трон. Сразу же, как только его провозгласили императором, он распорядился приостановить поход, войско разместить по крепостям, а полководцев перебросить с места на место: с одной стороны Пропонтиды[22]22
  Пропонтида — древнее название Мраморного моря.


[Закрыть] на другую, вопреки старой истине: полководцу тогда служат воины, когда трижды вместе с ним смерти в глаза посмотрят. При себе Алексей оставил лишь Мануила Камицу, верного ему Феодора Ласкариса да своего зятя, севастократора Исаака Комнина. Но подозрительность ко всем не давала ему покоя, и вскоре император решил, что добрая слава его зятя как полководца и без того велика, чтобы позволить ему снискать еще большую, к тому же на глазах у всей знати. Он поспешил услать Комнина подальше от города Константина[23]23
  Город Константина – Константинополь, который был назван в честь императора Константина I (306–337), перенесшего сюда в 330 г. столицу Римской империи. Ныне – г. Стамбул (Турция).


[Закрыть], города императоров, и направил его в Серры[24]24
  Серры – мощная средневековая крепость в нижним течении р. Струмы, в конце XII – начале XIII вв. принадлежала Византии. Ныне – г. Сере (Греция).


[Закрыть]. Пусть там лелеет ее, свою славу, приумножает в битвах с болгарами и куманами[25]25
  Куманы – одно из названий кочевников-половцев. Вытесняемые из южнорусских степей половцы в конце XII в. часто переходили на болгарскую службу и пополняли ряды местной знати.


[Закрыть], которые часто слетаются туда, как пчелы на мед.

Недоверие к ближним лишало Алексея Ангела сна. Он по себе судил о людях. Поэтому, оберегая свой престол, он не гнушался лжи, интриг, сплетен, не останавливался ни перед чем – ни перед беспредельной жестокостью, ни перед мелочной мстительностью. Давно охладел он даже к своему родственнику Мануилу Камице. А бывало, никогда не садился ужинать без него, не начинал пить вино, пока не услышит звона его бокала. Все воспринимали это как признательность императора Камице, без помощи которого он навряд ли носил бы красные сапоги василевса. Протостратор был первым, кто заговорил о никчемности Исаака Ангела и начал уговаривать близких ему стратигов[26]26
  Стратиг – правитель административной области Византии – фемы. В военных походах командовал собранным в своей феме войском.


[Закрыть] сменить василевса, понимая, что играет на руку Алексею Ангелу. Легенда, что он единственный человек, способный оградить империю от нападений болгар, стала убеждением. Она вполне устраивала полководцев, потому что скрывала их собственную никчемность, кою они приписывали Исааку. Заняв престол, новый император, по совету того же Камицы, попытался заключить мир с болгарскими правителями Асенем и Петром, но горцы с пренебрежением отнеслись к его предложениям и продолжали свои дерзкие набеги. Однако Алексей, чтобы не омрачить свою несуществующую славу полководца, сам выступать против них не спешил, а предпочитал посылать отряды во главе со своими приближенными. Его зять, севастократор Исаак Комнин, первый столкнулся с болгарами, и поначалу вести от него были благоприятными. Император встречал гонцов с радостью и с тревогой – он страшился громкой славы зятя и в то же время был доволен, что варвары отбиты. Но все это продолжалось недолго. Однажды ранним утром пыльный гонец принес ошеломившее его известие: при Амфиполе[27]27
  Амфиполь – византийская крепость на побережье Эгейского моря в устье р. Струма. Ныне – г. Амфиполь (Греция).


[Закрыть] войска ромеев разбиты, а севастократор захвачен в плен. В плен? А если Исаак Комнин добровольно перешел на сторону болгар? Вот когда настоящий, лишающий разума страх охватил василевса. И этот страх навел его на мысль: если боишься своих, обопрись на чужих. Ему нужны были люди меча, которые никогда не снискали бы уважение ромеев, а тем более их любовь, но которые умели бы расправляться с обитателями диких гор. Иванко стал первой такой ласточкой. В сущности и струмицкий воевода[28]28
  Струмицкий воевода – правитель крепости Струмица в неприступных ущельях р. Струмицы. В описываемое время правителем Струмицы (ныне – одноименный город в СФРЮ) был Добромир Хриз.


[Закрыть] Добромир Хриз ничем не хуже его. Но если Иванко казался ему наивным и глуповатым, то Хриз напоминал хитрую ласку, которую едва ли загонишь в капкан. Император долго помнил, как умело защищался струмицкий воевода от царедворцев, обвинивших его в сочувствии Петру и Асеню и добившихся приказа ослепить его. Но Добромир Хриз не сдался.

– Никто не может лишить меня возможности даже без глаз видеть божественный, солнценосный лик моего василевса! – воскликнул он перед очагом с раскаленным железом, и это спасло его.

Что же, Хриз хитер, но император хитрее. Он сделал вид, будто поверил в искренность слов мизийца, и помиловал его. Помиловал в самый последний момент, чем дал Хризу понять, что он умеет ценить преданных людей. Более того, Алексей Ангел приказал вернуть Хризу его владения. Рассчитывая в будущем использовать этого мизийца так же, как Иванко, император хотел раз и навсегда внушить струмицкому воеводе мысль о своей доброте и непоколебимой справедливости, и что во имя этой справедливости он и впредь не будет считаться с мнением даже самых высокопоставленных своих подданных…

Усилившаяся боль в ногах прервала мысли Ангела. Он тихо застонал. Бархатные завесы на дверях тотчас отодвинулись, и два телохранителя встали по обе стороны его кресла. Алексей Ангел указал пальцем на свои ноги. Один из телохранителей опустился на колени и осторожно снял с его ног красные сапоги. Откуда-то бесшумно выскользнула молодая женщина с большой золотой лоханью с соленой водой и, склонившись, поставила ее у ног василевса. Император погрузил ноги в воду и, прикрыв глаза, устало махнул рукой. Все тут же скрылись. Обычно василевс лечил ноги целебной грязью, но сегодня решил обойтись лишь соленой водой. Ему предстоял разговор с Мануилом Камицей, а грязь все же унижала его императорское достоинство, и он предпочел воду. Камицу он вызвал сам, чего давно уже не бывало, их дружеские беседы стали редкостью. Протостратор вот-вот должен был явиться. Как и покойный Исаак Комнин, Камица был очень богат, его влиятельные родственники стали постепенно сосредоточиваться в Константинополе, что сначала тревожило мнительного императора, а затем не на шутку испугало. Ведь зять Камицы был одним из лучших полководцев. Что за этим кроется? Дружеские отношения с родственником дали трещину. Алексей Ангел стал подумывать – не удалить ли Камицу из престольного города? Но как? У василевса не хватало смелости, и кроме того, он боялся сделать ошибочный ход. Император держал Камицу на расстоянии и лишь дал понять, что его родственные и дружеские чувства к нему несколько изменились. Алексей Ангел впервые посягнул на авторитет протостратора в те дни, когда Иванко, убив Асеня, пытался со своими сообщниками удержать Тырновград и беспрестанно просил о помощи. В конце концов василевс приказал Мануилу Камице выступить с войском и идти к Тырновграду, но дошел он только до подножия Хема.

Когда ромейские воины расположились на ночлег, по лагерю, сея ужас, разнесся слух, что в горах витает дух болгарского царя Асеня, зарубленного Иванко. Утром ромеи наотрез отказались войти в тесные ущелья. На другую ночь кто-то из верных императору людей снова крикнул, что дух мертвого царя уже здесь, над лагерем, и выбирает себе жертвы. Этого было достаточно, чтобы произвести в войске настоящую панику. Обезумевшие воины, побросав оружие и снаряжение, кинулись прочь… Льстивые царедворцы с молчаливого одобрения василевса разнесли слух, что первым бросил свой меч и побежал от Хема сам протостратор Камица. И загуляла о нем недобрая молва в городе Константина. Тут уж вспомнили и первый неудачный поход на Тырново бывшего василевса Исаака Ангела. Тогда Камица командовал передовыми турмами[29]29
  Турма – одна из боевых единиц византийской армии, подразделение фемного войска.


[Закрыть], осаждавшими орлиное гнездо Асеня и Петра. Он долго не мог забыть, как цвет ромейского войска был загнан болгарами в каменные теснины и там уничтожен. Сам император едва не погиб, он чудом вырвался из окружения, а потом обвинил протостратора в том, что тот не пришел ему на помощь. И в этот раз произошло то же самое, и нынешний василевс Алексей Ангел обвиняет Камицу в трусости, в неумении управлять войском и уж теперь-то отправит его из престольного города в какую-нибудь дыру… Все эти пересуды, естественно, доходили до ушей протостратора, заставляли его каждое мгновение быть настороже…

Опустив ноги в лохань с соленой водой, Алексей Ангел изобразил на лице привычное страдание. Всех своих полководцев он встречал с таким страдальческим видом – как бы оправдываясь, смотрите, вот почему ваш василевс не может сам вести войско против ненавистных болгар.

Мануил Камица вошел вслед за евнухом, хотел было упасть на колени, но, не увидев красных сапог императора, на мгновение заколебался, не зная, как поступить. Из неловкого положения его вывел жест василевса, рука которого указала на низкое кресло, стоявшее напротив, а болезненная улыбка как бы говорила: видишь, друг, до чего дошел твой василевс, даже не может принять поклон своих верных подданных, тех, кто его уважает и ценит, но придет время, и он снова поведет на битвы легионы храбрых ромеев, тех ромеев, которых ты не сумел перевести на ту сторону Хема, ибо твоя десница оказалась слабой, а полководческое умение недостаточным, но, несмотря на это, я вновь призываю тебя, твой василевс добр и не забывает старых друзей. И ты оценишь это, если вообще способен ценить мою большую дружбу… Этот молчаливый упрек так выразительно был написан на измученном лице василевса, что Мануил Камица не мог не понять его. Он сидел в кресле, неловко съежившись, и словно стал меньше ростом. Камица не привык к таким приемам. Раньше, когда он появлялся здесь и вставал, как принято, на колени перед василевсом, то сразу же видел перед собой протянутую ему руку, и минутное унижение сменялось благородной гордостью – он держит всесильную и дружескую руку императора. А сейчас он даже и не знал, зачем потребовался василевсу. Их доверительные разговоры давно прекратились, связывающая их нить взаимопонимания оборвалась… И Мануил Камица с тревогой ожидал, что скажет император. Алексей Ангел пошевелил розовыми пальцами и, подавив стон, негромко заговорил:

– Не знаю, что ты думаешь, протостратор Мануил, о сегодняшней помолвке моей любимой внучки Феодоры… Не ошибся ли я в выборе?

Император замолчал, явно ожидая ответа. Камица встал, но с ответом помедлил. Проклятый Иванко! Он полагал, что из-за него и начались все его беды, охлаждение и скрытое недоверие василевса. Если бы Иванко не просил тогда помощи от Константинополя, ему, Камице, не пришлось бы вести это трусливое войско на Тырново. И не пал бы на его голову гнев венценосного… Алексей Ангел ждал ответа. Камица поглядел на пальцы ног василевса, которые были похожи в воде на тухлые рыбьи головы, и произнес:

– Мудрость моего василевса известна повсюду. Я никогда не льстил ему, но скажу, что и самое большое славословие, какое можно выразить, – это истина, если оно воздается моему василевсу. Феодора – еще ребенок. От помолвки до свадьбы вода в море сменится не один раз. Что же говорить о превратностях жизни человеческой, над которой к тому же всегда висит меч… Если новый севаст доживет до того свадебного дня, значит, он доказал свою верность тебе, солнценосный, и земле ромеев. Я бы желал и тогда стоять здесь, отвечать на твои вопросы, чтобы и тогда меня осеняла твоя мудрость и твое благоволение…

Ответ был высокопарный и хитрый, василевс понял, что Мануил Камица ненавидит Иванко лютой ненавистью, не доверяет ему, не одобряет помолвки, а также не одобряет благоволения императора к грязному варвару. Но Алексей Ангел пока никак не выдал своих мыслей. Он сделал вид, будто ответ ему понравился, и, помолчав, сказал:

– Прими в душу свою севаста Алексея-Иванко как луч моего света, в коем скрыта молния для наших врагов. И не спускай с него глаз!..

3

И Феодор Ласкарис не выносил мизийца. Он возненавидел Иванко с той поры, когда придворная молва связала его имя с именем Анны Комнины. Поначалу ему казалось смешным ревновать дочь василевса к мизийцу, он не мог себе и представить, что какой-то дикий горец может стать его соперником, но все же в душу закрались сомнения, ревность, ненависть. А чем больше императорских милостей сыпалось на пришельца, тем неспокойнее становилось у Ласкариса на сердце, там копилась неприязнь к болгарину, перераставшая в жгучую злобу. Откуда взялся этот конепас, этот рыжий кабан? В империи немало известнейших людей, достойных милости василевса, а чем мизиец знаменит? Хотя бы блистал умом, а то… Но на этом Феодор Ласкарис обычно останавливал поток своих разгоряченных мыслей. В душе-то он понимал, чем брал Иванко, чем нравился императору. Могуч был планинец[30]30
  Планинец (болг.) – горец.


[Закрыть]! Сильный и крупный, ростом он был выше его, Ласкариса, на целых две головы. Может, эта природная сила и была причиной его наглой самоуверенности. Иванко далек был от представлений, как вести себя в свите василевса, понятия не имел о какой-либо деликатности в отношениях с людьми. Он даже и смеялся-то – будто позевывал. Если пил – лил вино в себя, как в бездонную бочку, и ничего ему не делалось. Конечно, Феодор Ласкарис не мог состязаться с горцем ни в силе, ни в еде, ни в питье, но он чувствовал свое духовное превосходство. Его родословное древо уходило корнями в глубокую старину. В жилах его текла кровь знатных фамилий, в прошлом рода Ласкарисов не раз смешивалась кровь императорских фаворитов и императорских дочерей. И сам Феодор Ласкарис воспринимал мир прошлого и мир настоящего по учениям поэтов и философов. На случай своей смерти, где и когда бы она ни случилась, он заучил слова Иоанна Геометра[31]31
  Иоанн Геометр (Кириот) – знаменитый византийский поэт, живший в конце X – первой половине XI в. Оставил многочисленные религиозно-назидательные стихи, оды и эпитафии византийским императорам.


[Закрыть]: «Я имел город, имел войско и двойную внутреннюю стену, но нет ничего слабее простого смертного». С этим изречением он, когда придет его час, и хотел уйти из жизни, рассчитывая, что потомки будут передавать его последние слова из поколения в поколение, и он, Феодор Ласкарис, запомнится им человеком мудрым и значительным… А пока он боролся за свое место под солнцем. Ласкарис хотел возвыситься и при жизни заслужить еще более высокое уважение к своему роду, и поэтому он с таким упорством стремился завладеть Анной Комниной, вдовой Исаака и дочерью василевса. Добьется ли он победы или будет побежден и на свадьбе мизийца затеряется где-то в толпе?.. Но этот вопрос уже не требовал ответа. Мизиец обручен и станет лишь его зятем, разумеется, если Анна выйдет замуж за него – отпрыска рода Ласкарисов. И все же, несмотря на то, что Иванко обручен и, казалось бы, опасность поражения миновала, во всяком случае во дворце об этом поползли слухи, сам Феодор Ласкарис, увы, вовсе не был уверен в своем успехе. Он понимал, что мизиец никогда не примирится с отказом василевса отдать ему в жены дочь и упорно будет стоять на своем. И стоило Ласкарису лишь представить, что отныне дом молодой вдовы всегда открыт для пришельца, ибо Иванко в любое время имеет право навестить свою невесту, как сердце его начинало бешено колотиться, а правая рука невольно сжимала рукоятку меча. В голове метались черные мысли. Оскорбить мизийца и вызвать на поединок! Нет! Подстеречь в засаде! Пронзить мечом! А, может, его ослепить! Воля победителя – лишить побежденного жизни или только глаз. Но чтобы ослепить, сперва надо победить. А как одолеть такого человека, как этот рыжий горец? И злость продолжала бушевать в сердце Ласкариса. Подобную же злобу к новому севасту Феодор давно улавливал в отдельных словах и жестах протостратора Камицы. И Ласкарис решил встретиться с ним…

Каждое утро Мануил Камица выводил своего любимого иноходца на влахернский ипподром[32]32
  Влахернский ипподром – арена для конных состязаний, расположенная в константинопольском квартале Влахерны, где находился один из императорских дворцов.


[Закрыть] и заставлял плясать под собой до тех пор, пока жеребец не начинал лосниться от пота. Протостратор ежедневно укреплял свои мускулы, упражняясь в езде. По его словам, именно постоянным военным упражнениям и выносливости коня он был обязан своим спасением в давней и злополучной битве под Тырново. Но вообще-то распространяться об этом не любил, предпочитая молчать, ибо до сих пор не мог понять, спас ли он тогда свою жизнь благодаря военному умению или же страху, который заставил его пришпорить коня и вместе с телохранителями покинуть орлиные ущелья Хема, где болгары добивали ромеев.

В это утро Камица был в хорошем настроении. После вчерашнего разговора с василевсом в нем ожила надежда, что не все потеряно. Император поручил ему заботу о новом севасте Алексее-Иванко, следовательно, он все еще ставит его выше мизийца.

Упражнения в езде в это утро были недолгими, потому что лошадь неожиданно захромала. Протостратор слез с лошади и велел слугам прогулять ее. На ипподроме появился Феодор Ласкарис. После обычного приветствия они молча стали наблюдать за лошадью.

– Может быть, обыкновенная подсечка, – проговорил Камица.

– Сейчас посмотрим…

Ласкарис махнул рукой слугам и, когда те подвели жеребца, распорядился, чтобы один из них ощупал у того больную ногу, а сам стал пристально смотреть в большие глаза животного. Когда рука слуги коснулась колена лошади – та вздрогнула, и глаза ее потемнели от боли.