Текст книги "Восставшие из пепла"

Автор книги: Слав Караславов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Последние слова повисли в тишине приемной залы и поразили приближенных царя своей искренностью. Мите не пытался защищать себя. Он говорил царю только правду и предлагал для себя наказание – смерть.

– Ну? – Калоян поднял голову и обвел взглядом притихших боляр.

Первым поднял голову Борил. Его впалые скулы потемнели, глаза глубоко ввалились – после ночного грабежа в Констанции он не успел отдохнуть. На его зеленых сапогах чернела капля засохшей крови. Царь еще раньше заметил ее, и в душе у него поднялась прежняя неприязнь к племяннику: не из битвы он принес эту вражескую кровь! В грабежах и бесчинствах с ним мог соперничать разве что брат царицы, Цузмен, или предводитель куманов Манастр.

– Я думаю, что ему нельзя верить, – заговорил Борил. – Жизнь – его, пусть и смерть будет его, как он того пожелал. Если он был против союза Иванко с ромеями, почему поехал с ним? Мое слово – смерть!

– А ты, Слав, как считаешь? – спросил Калоян.

– Я думаю, царь.

– Он думает! – зло процедил Борил. – О чем тут думать?

Слав сделал вид, будто не расслышал насмешки. Он не мог вот так, сразу определить степень вины Мите и Главаки. Враждебность к ним Борила тем более заставила его не спешить с ответом.

Царь слегка повернулся к Звездице:

– А ты, Иван?

– Я, царь, не сомневаюсь в честности Димитрия. Как он говорит, так и было. Вина его в том, что он не смог убедить брата в твоей искренности, а достоинство – в той преданности нашему общему делу и в том мужестве, с которым он, как и Стан Главака, пошел на явную смерть… А остались в живых они по случайности. Такая преданность и такое мужество достойны уважения…

– Выходит, что царь должен еще и наградить его? – воскликнул Борил.

– Царь, Димитрий стоит перед тобой, ждет, когда ты подашь знак для исполнения его собственного приговора – смерть! – Голос Звездицы приобрел твердость в злость. – Я думаю, что человек, который по своему убеждению пришел к мысли о самом тяжелом для себя, наказании, лучше всего сумеет оценить твою царскую милость, если ты соблаговолишь ему ее дать…

Иван Звездица вынул из-за широкого кожаного пояса свернутый платок и вытер разгоряченное лицо.

– А что все-таки скажет Слав? – ехидно бросил Борил.

– Что? – Слав поднял тяжелую голову. – Скажу, что некоторые слишком уж легко распоряжаются чужой жизнью, особенно, когда не грозит опасность их собственной.

– Ты на кого намекаешь?!

– На тебя, Борил, – прямо сказал Слав. – Вон у тебя кровь на сапоге. Но я уверен, ты забрызган кровью не в поединке с врагом. Ведь пока шел бой, ты был у меня на глазах. Но потом я тебя что-то не видел…

Намек был столь прозрачен, что Борил испугался: как бы его не вздумали обыскать. А у него сумка для огнива набита золотыми женскими украшениями, да и карман оттягивают два тяжелых золотых браслета.

– В бою… – пробормотал он. – В бою каждый из нас был там, где ему велено. Я перед тобой не отчитываюсь. Ты не царь. Меня есть кому судить. А ты лучше скажи про него, – Борил указал рукой на Мите.

– Я думаю, что Мите не виноват, но царь лучше рассудит, – сказал Слав.

Калоян отметил про себя и трусливую жестокость Борила, и мудрое предложение Звездицы, и язвительность Слава, и то мужество, с которым Мите определил себе самое суровое наказание. Но настроение у него было по-прежнему мрачным. Его все почтительно и давно называют царем, но ведь всем известно, что ни одна из соседних земель таковым его не признает. Калояна считают бунтовщиком на землях ромейской державы, вожаком конепасов и пахарей. Ну, что же, он будет воевать до тех пор, пока не заставит все страны признать себя царем. Ведь для болгар он давно царь, а раз так, то должен и судить как царь – справедливо. Если он поддастся прежнему недоверию к Иванко, то пострадает Мите. Люди будут думать, что он мстит ему за брата, а если простит – у него появится еще один верный человек. А верность встретишь не так уж часто. Звездица прав – преданность нужно ценить…

Калоян поднялся, и боляре умолкли.

– Я приказываю зачислить Мите и Стана Главаку в мою дружину. Таково мое царское решение…

6

Камица в старой, бывавшей в битвах броне ехал впереди войска. Рука его лежала на рукоятке меча. Иноходец грыз удила, и белая пена клочьями падала в дорожную пыль. Камица был погружен в молчание, в глубине глаз его таилась усталость. Почти год он воевал против своих. Бывшие его солдаты глубоко разочаровали его. Разучились биться или боялись его имени? Воины василевса панически бежали под натиском его войск. И, наоборот, предводительствуемые им люди дрались отчаянно, поднявшись против жестоких императорских притеснений. На деревьях болтались ненавистные сборщики налогов, и легкий ветерок разносил сладковатый запах трупов.

Камица приказал щадить раненых и пленных. И эта доброта сыграла свою роль, воины императора, уроженцы здешних мест, не упускают случая перейти на его сторону. Многие ромейские военачальники настаивают на мире и вынуждают Ионополита начать переговоры. Но тот не смеет ослушаться императора. Камица знал, что василевс приказал ему вернуться с победой…

Ночами в крепостях горели слабые огни, и силуэты стражников двигались по каменным стенам, словно измеряли шагами тревожное небо. В последнее время Камица засыпал с трудом. Думы о собственной судьбе не давали ему покоя, все перепуталось в его душе и в мыслях. Он, который говорил своим воинам, что достоинство измеряется только преданностью родине и василевсу, сейчас сам поднял руку против божественного, заключил против него союз с врагами своей земли. Но что он мог поделать, если враги эти оказались человечнее того, кто должен был олицетворять божью справедливость! Вглядываясь в крупные южные звезды, усыпавшие небо над Пелопоннесом, он вспоминал город у реки Этер[92]92
  Этер – древнее название р. Янтры, протекающей через Тырново. Часть течения Янтры называется так до сих пор.


[Закрыть], где оказался против своей воли и где узнал, какова цена ему, Камице. Он оценил себя в два кентинария золота, а василевс не дал за него ничего. Алексей Ангел выкинул его из своей головы – и все. Камица этого василевсу не простит. Он заставит двигать хилыми ногами того, кто взобрался ему на плечи, чтобы дотянуться до императорской короны, а теперь разорил его гнездо – бросил жену и сына в холодное подземелье, разбил жизнь дочери, разлучил мать с ребенком. Нет, Камица так легко не сдастся. Его честь всегда была на острив меча. И он все еще крепко держит его в руке.

Здесь, под знойным небом старой Греции, Камица часто вспоминал шум Этера и любовные песни соловьев в садах Тырново весенними вечерами. Как же их маленькие сердца не разрывались от страстных песен! Иногда ему казалось, что эти серенькие маленькие птички пели, чтобы рассеять его тяжелые думы и тоску, рождавшиеся от непрестанного ожидания выкупа. Порой лишь в вине он находил облегчение. Люди из окружения Калояна понимали его состояние, успокаивали: василевс, вероятно, послал уже деньги, и он, Камица, вот-вот будет свободен… Протостратор часто вспоминал об этих простых, добрых людях, каких давным-давно уже нет в дворцовой свите Алексея Ангела. Лицемерие и подлость среди царедворцев василевса пустили такие корни, что и огнем их не выжечь. Когда он получил от императора отказ, то несколько дней, Словно слепой, всматривался в пергамент, не веря напитанному и страшась той минуты, когда о решении василевса надо будет сообщить Калояну. Но благородство этого человека, которого называли варваром, поразило его. Калоян попросил его сесть и сказал:

– Я понимаю, как жестоко унизил тебя твой император. И все-таки мы должны расстаться, протостратор. Своим людям я скажу, что выкуп получил от твоего нового зятя Добромира Хриза. Ступай к нему, а там поступай как хочешь. – И, вынув несколько золотых монет, положил их на его колено: – Возьми! Ты сейчас беднее всякого бедняка.

Камица долго сидел опустив голову перед суровым болгарином, лишь губы его беззвучно шевелились. И только, когда Калоян еще раз сказал: «Иди!» – с трудом поднял отяжелевшее тело.

Да, странные вещи происходили на грешной земле. И Камица должен был испытать это на собственной шкуре. Уже будучи у Добромира Хриза, он еще раз попытался умилостивить василевса. Написал ему, что Хриз заплатил выкуп и если император все же считает, что он, Мануил, заслужил хотя бы толику его уважения, то пусть вышлет требуемый выкуп его зятю. Ответа не последовало. И недавний господин Камицы стал самым злейшим его врагом.

Огонь отмщения невыносимо жег душу Камицы, он дал себе слово: или сгорит в этом огне или добьется победы над василевсом!

И начался его кровавый путь. Парики и отроки, рабы из шелкопрядильных мастерских нескончаемым потоком вливались в его войско. Камица распределял их по десяткам и сотням, формировал отряды и полки, обучал военному искусству. Бывшие рабы почувствовали себя свободными, они были готовы идти до смертного конца под предводительством протостратора. Иначе вели себя знатные. Многие из них были не прочь устранить жестокого василевса, но их смущало, что во главе войска кроме Камицы был мизиец Добромир Хриз. Протостратор, отправляясь в Старую Грецию, подарил Хризу захваченные недавно города Пелагонию, Прилеп[93]93
  Прилеп – средневековая крепость на месте одноименного современного города в Югославии.


[Закрыть] и земли вокруг них, потребовав взамен готовности оказать помощь по его первому зову да заботы о его дочери… Собственно, последнее он не требовал, а лишь подумал об этом…

Топот конских копыт прервал мысли Камицы. Он привстал на стременах, приложил ладонь к глазам. Вдали он увидел всадника, но флажок на копье его едва был заметен. За ним мчалась погоня. Камица по старогреческим шлемам сразу узнал людей из дворцовой стражи императора.

– Спасайте его! – приказал протостратор.

Десяток воинов из свиты исчезли в клубах пыли. Когда пыль осела на придорожные кустарники, погони уже не было видно, а всадник с копьем, которого она преследовала, стоял перед Камицей – это был Феодосий.

Камица не знал, радоваться ему или сожалеть о появлении здесь бывшего своего зятя. А Феодосий меж тем соскочил с коня, взял его под уздцы и медленно подошел к протостратору.

– Хотя и поздно, но я приехал, – проговорил Феодосий.

– Может, и к лучшему, – неопределенно сказал Мануил Камица.

– К лучшему или к худшему, но я приехал! – повторил Феодосий.

Камица ничего не ответил.

7

Алексей Ангел вышел из палатки, долго оглядывал расстилающуюся перед ним в форме треугольника долину. Маслиновые деревья здесь похожи были на серебристые шары. Крепость стояла в остром углу треугольника, все доступы к ней были видны защитникам, как на ладони.

Василевс надеялся захватить Камицу врасплох, но бегство Феодосия расстроило его планы. Теперь Камица знает, что против него стоит войско во главе с самим василевсом. Зачем Феодосия надо было назначать в караул, откуда убежать к неприятелю легче легкого?! Нет, видно случай с Алексеем, сыном ослепленного брата Исаака[94]94
  …случай с Алексеем, сыном ослепленного брата Исаака… – Сын свергнутого Алексеем III императора Исаака II Ангела бежал и Западную Европу. Его претензии на византийский престол были использованы вождями крестоносцев как предлог для перемены направления Четвертого крестового похода и нападения на Константинополь.


[Закрыть], ничему не научил Алексея Ангела. Василевс тоже взял его с собой, он чувствовал себя спокойнее, когда сын бывшего императора был у него на глазах. Но однажды, во время отдыха на привале, тот исчез. Как выяснилось, сын слепого Исаака бежал на пизанском корабле и сейчас, конечно, уже объезжает королевские дворцы и рыцарские замки латинян, поместья графов и баронов из соседних земель, рассказывает, как дядя отобрал у его отца корону, превратил в беспомощного слепца, что и его, сына бывшего василевса и наследника короны, ждала такая же участь. И ему, конечно, сочувствуют, и он приобретет немало заступников.

На противоположной стороне низины змеилась дорога, там двигался нескончаемый поток людей – это подтягивалась разношерстная армия Мануила Камицы. Передние отряды добрались до маслиновой рощи и встали перед небольшой речкой – ее берег был весьма удобен для битвы. Алексей Ангел нахмурился: придется сейчас же начать боевые действия, иначе Камица укрепится в своем новом лагере, и тогда трудно, а то и невозможно будет с ним справиться. И кроме того, на горе под палящим солнцем за день можно изжариться. И василевс приказал трубить в боевые рога подготовку к битве…

Камица вздрогнул, когда услышал звуки военных труб. Ясно, василевс торопится ударить по нему, пока он не успел укрепиться. Что ж, это было разумным действием с его стороны. Войско Камицы еще не отдохнуло после перехода, продовольственный обоз, с которым двигались, охраняя его, стрелки, пока не подошел. Камица остановил лошадь на берегу реки и охватил взглядом всю долину. В ста шагах от противоположного берега реки начинался большой маслиновый сад, а перед ним – остатки какой-то довольно высокой и длинной каменной стены. Стена могла сослужить хорошую службу, из лагеря императора она не просматривалась, за ней можно укрыть копьеносцев, лучников да и конницу. И Камица отдал распоряжения. Как только подошли первые отряды, он приказал копать рвы на берегу реки, рубить деревья, устраивать завалы. Работа кипела. Камица понимал, что прежние бои были только прелюдией. Настоящая битва начиналась сегодня, с прибытием в войска василевса. Он время от времени посматривал назад – не подходит ли обоз, охраняемый стрелками? Спокойствие к нему вернулось, когда из-за ближайшего холма показалась первая подвода. Как бы медленно обоз не двигался, но, невидимый за холмами, в лагерь он прибудет все же раньше, чем неприятель заметит его. Появление обоза было встречено всеобщим вздохом облегчения. Но тут же про него забыли и Камица и все остальные. На противоположном конце долины вспухло облако пыли и стало приближаться. Это ринулись в битву всадники василевса.

Алексей Ангел раздраженно вскинул брови, увидев подошедший обоз Камицы. За повозками волочился настоящий людской муравейник, и василевс пожалел, что половину своего войска под началом зятя Алексея Палеолога он выслал против взбунтовавшегося Иоанна Спиридонаки. Конечно, хорошо, что Алексей Палеолог раздавит эту косоглазую родопскую мышь. Но он, василевс, кажется, недооценил силы своего родственника Мануила Камицы. Однако делать теперь нечего, камень брошен, и праща вновь заряжена. Отсюда управлять боем или лучше продвинуться вперед? Черные слуги подхватили императорские носилки и понесли вперед. Воины ударили по щитам рукоятками мечей. Заколыхались знамена. Заиграли рога. Копья качнулись, и войско василевса двинулось в бой. Конница, направив копья вперед, веером устремилась к маслиновой роще, за которой оказалась каменная стена. Ромеев встретил рой стрел, и наступавшие, сделав перед стеной полный круг, повернули назад. Когда атака всадников захлебнулась, над полем повисла тишина. Иоанн Ионополит, вызванный императором, остановился подле его шелковых носилок. Василевс говорил раздраженно, тыкал рукой в сторону реки, где берега были низкими. Там конница могла бы свободно развернуться и напасть с тыла на плохо укрепленный лагерь Камицы. По мнению Алексея Ангела, это место было самым слабым в обороне врага.

Василевс не подозревал, что за стеной перед маслиновым садом стоит еще не вступавшая в бой конница протостратора. И не успели первые отряды достичь противоположного берега реки, как Феодосий напал на них со своими конниками с тыла. Ненависть к василевсу бушевала в его сердце с не меньшей силой, чем у его тестя, и он с ожесточением кинулся на своих соплеменников. Звон мечей и щитов, ржанье коней, крики атакующих, стоны раненых, – все слилось в общий гул сражения. Император бросил в битву остатки своей конницы, и теперь никто не мог предугадать, чем закончится сеча. Но тут Камица подал сигнал, чтобы в бой вступил приберегаемый до поры до времени еще один конный отряд под предводительством Аргириса Камитариса. Камица его возвысил из простых париков, и Камитарис оказался достойным военачальником. В сущности, почти все десятники и сотники у Камицы были из париков и отроков, и все они проявили в боях отвагу и преданность бывшему императорскому протостратору. Камице были понятны корни их смелости, но он не мог понять, чем же вызвала их верность. В его сознание закрадывалась мысль, что они больше преданны обретенной свободе, чем лично ему, Камице, и был недалек от истины.

Аргирис Камитарис со своими воинами дерзко поскакал навстречу свежим отрядам императорской конницы и врезался в их боевые порядки. Сеча была жаркой, но короткой, ромеи такого напора не выдержали, их ряды расстроились и рассыпались.

Больших потерь конница василевса не понесла, но была выведена из боя и стала неуправляемой. Чтобы вновь перестроить боевые порядки, требовалось немало времени, а Камица тем временем мог кинуться на отряды тяжелой и легкой императорской пехоты, которые, как кованые ожерелья, окружали шатер самого василевса и его свиты. И что, если эта защита где-нибудь будет прорвана? Не лучше ли, забеспокоился василевс, подумать о своей жизни?

Запели военные трубы, призывая рассыпанных по лощине всадников василевса возвратиться. Камица, слушая эти звуки, понимал, что время ударить по тяжелой и легкой пехоте неприятеля еще есть. Но хватит ли у него сил, чтобы опрокинуть эту, закованную в железо стену, ощетинившуюся копьями? Навряд ли! Его войска до изнеможения устали от беспрерывных походов, вооружены плохо. В открытом бою они напрасно полягут. Нет, сейчас василевса ему не одолеть. Надо вынудить его к отступлению и дать своим войскам отдых. И он приказал людям чересчур атаками не увлекаться и оставаться на местах. Камица побаивался, что василевс перекроет дороги и ему придется искать другой путь через горы, чтобы добраться до крепости Стан[95]95
  Стан – неприступная крепость в Фессалии, последний оплот Мануила Камицы во время его восстания против империи.


[Закрыть].

Там Камица чувствовал себя как дома…

8

В первые дни бунта против василевса Добромир Хриз наводил порядки в завоеванных землях, не сходил с коня, но после отбытия Камицы в Старую Грецию почувствовал, что у него вдруг пропало желание объезжать свои новые владения. Он все чаще подумывал о Просеке, о прохладе над Вардаром, об охлажденном в его водах вине. Отдав войскам в Пелагонии и Прилепе распоряжения – в случае чего стать против войск василевса насмерть – и назначив кастрофилаками этих двух городов верных людей, он отправился в свое горное гнездо.

Хриз не миновал и половины пути до Просека, когда его настиг гонец с сообщением: воины и жители Струмицы приглашают его в гости и в случае его приезда устроят ему встречу, подобающую победителю и герою. Такое приглашение польстило Хризу. Он расправил усы, покрутил их концы толстыми пальцами. Управителем крепости Струмица он недавно назначил Хрисана Косту – отчаянного сорвиголову и неуемного весельчака. Когда-то они познакомились в царьградской корчме. Хрисан в свое время служил наемником в войсках василевса, но при попытке поднять бунт в Никее был схвачен. Как и Добромиру Хризу, ему грозило ослепление, но, помиловав Добромира, василевс смилостивился и над Костой. После этого Добромир и Коста стали неразлучными друзьями. Хриз доверялся Косте, как родному брату, сделал его одним из своих телохранителей, но однажды сомнения все же закрались в его душу.

При осаде Просека ромеями пьяные защитники крепости начали сталкивать ночью с кручи пустые бочки и пугать их грохотом воинов и евнухов василевса. Добромир Хриз решил взглянуть на это веселое сумасбродство. Как и было положено, следом за ним отправились его телохранители – Дан и Коста. Хриз прошел слабо освещенным коридором к северной башне и поднялся на стену. Темнота была густой и влажной. Едва он сделал несколько шагов, как вдруг услышал свист стрелы, она ударилась в ножны его меча и, отскочив, исчезла в темной бездне. Пока он соображал, что произошло, во мраке раздался глухой рев, и тяжелое тело сорвалось вниз. Стража бросилась на крик и обнаружила за поворотом стены Косту. Он тяжело дышал, лицо было исцарапано, одежда порвана. Добромир подошел, оглядел его:

– Что случилось?

– Дан хотел убить тебя, господин… Стрелял в тебя.

– Где он?

– Внизу, господин…

– Смотри ты! – Добромир пристально поглядел на Косту и больше ничего не сказал.

В тот же вечер место Дана занял – Хинко Балта, друг детства Хриза. Они вместе росли в горах, вместе купались в прозрачной воде горных рек, вместе ловили пестрых форелей. Добромир полностью доверял ему, впрочем, он никогда не сомневался и в верности Косты, но теперь… Прямых доказательств черных умыслов Косты не было, но для собственного спокойствия Добромир решил удалить от себя Хрисана и назначил его начальником крепости Струмица. Так, внезапно возвысив Косту, Хриз приставил к нему своих людей и приказал следить за каждым его шагом и движением. Но тайные соглядатаи ничего предосудительного в его поведении не находили, Хрисан Коста, как и раньше, был добр, смел, умел безудержно веселиться. Ну, а шумное веселье всегда было по душе самому Хризу. Подумав об этом, прикинув так и этак, Хриз отдал распоряжение повернуть к Струмице…

Все население Струмицы высыпало за крепостные ворота. В руках у женщин были зеленые ветки и цветы. Священники славили храбрость Добромира, возносили молитвы богу, чтобы он даровал их господину много лет жизни. Хриз ехал верхом на коне меж двух пестрых рядов встречающих, и сердце его билось, как крылья вольной птицы. Потом Хрисан Коста усадил его за богатый стол. Веселье шло до самого утра, и все это время Добромир Хриз был начеку, внимательно следил за Костой, за всем происходящим. Ничего подозрительного он не заметил, за время пиршества ничего не случилось. Утром Хриз радушно распрощался с Костой, дружески похлопал его по плечу, и сомнения в его душе рассеялись как дым…

В Просеке его поджидала новость. Еще приближаясь к крепости, он заметил раскинутые в низине, по берегу реки, пестрые шатры. Встретившие его люди, передавая ему ключи от главных ворот крепости, сообщили, что прибыли послы императора. Ого, подумал Хриз, чего же теперь хочет от него василевс, эта хитрая и подлая лиса? Он дернул за поводья коня и сказал:

– Я приму их завтра вечером!

Сегодня после веселой пиршественной ночи заниматься государственными делами ему не хотелось…

Солнце словно застряло в ветвях старой чинары. Добромир любил смотреть, как закат золотит столетнее дерево, осыпая его ветви огненными брызгами. В такие минуты чинара напоминала разложенный повстанцами костер в горах, пламя которого рвалось к небу. Сколько раз василевс пытался погасить огонь таких костров, думал Добромир. Но это ему, всесильному, не удавалось. Лишь хитростью да подлостью он добивался иногда побед. Так василевс заманил в ловушку его, Хриза, побратима Иванко – и убил. Сколь смел был Иванко, столь и беспомощен против хитрости ромеев. Он стремительно возвысился, но слава его закатилась быстро. Добромир не таков, его василевс не околпачит. А послов его он выслушает. Но и впредь будет делать не то, что угодно василевсу, а что сам захочет. Не нашлась еще такая сила, которая могла бы выбить его из крепости Просек, казалось, созданной для него богом. Надо строже проверять гостей-ромеев. По просьбе Калояна он принял Мануила Камицу, и вдвоем они еще сильнее раздули пламя бунта против василевса. Но кто может дать Добромиру слово, что Камица не изменит ему, не посягнет на его жизнь, чтобы самому стать хозяином этой неприступной крепости? Кто поручится за него? В свое время Камица ведь сверг с престола Исаака Ангела, а сейчас воюет против Алексея Ангела, которого сам посадил на трон… Ох, темна человеческая душа, как дегтярница. Пламя-то бунта они раздули, и Камица клялся в верности общему делу, а сейчас вот отправился в Пелопоннес, в Старую Грецию завоевывать собственную славу, чтобы эту славу уже не делить с ним, с Добромиром. Ничего, пусть воюет! Добромиру Хризу и своей славы хватает, своих почестей хоть отбавляй!

Он опять вспомнил о трапезе в Струмице, о девушке, которую Коста дал ему в постель, усмехнулся и щелкнул пальцами.

Дремавший в углу Хинко приподнялся с подушки:

– Что, господин?

– Что? Ах да… Пусть приведут послов!

– Пусть приведут послов! – крикнул Хинко.

Где-то у входа откликнулись:

– …послов…

Послов василевса было трое. Белые, изнеженные лица, шелковые накидки, приветливые улыбки. Глава посольства представился:

– Георгий Инеот, первый советник и виночерпий божественного василевса Алексея Ангела…

– Садитесь! – пригласил Хриз и, когда гости расположились, спросил: – Чего вы хотите?

– Мы хотим напомнить воеводе о недавно подписанном соглашении о мире и согласии между божественным нашим владетелем и тобою. Ты получил все, что тебе обещал солнценосный Алексей Ангел: и знатную жену, и спокойную жизнь. Василевс спрашивает, чем он нарушил свое слово, раз ты заключил союз с его личным врагом, презренным Мануилом Камицей? И еще спрашивает: кто дал тебе право посягать на его земли вокруг Прилепа и Пелагонии? И еще: неужели славный и храбрый Добромир Хриз думает, что такой нелепый союз с личным врагом императора убережет его от неприятностей?

Советник умолк, слегка наклонив голову, ждал ответа.

– Я не отказываюсь от соглашения о мире. Но я не могу терпеть несправедливость василевса к моему тестю, Мануилу Камице, императорскому протостратору и его родственнику, которого василевс оставил в беде, не захотев выкупить из плена. Что же касается городов Пелагонии, Прилепа и прилегающих к ним земель, то я их не захватывал, а получил от своего тестя Мануила Камицы как приданое его дочери, ставшей по воле божественного василевса моей женой.

Такой ответ не смутил первого советника и виночерпия василевса, а лишь вызвал улыбку на его безбородом лице. Погладив щеку, он произнес:

– Владелец Просека, должно быть, не знает, что настоящий зять бывшего протостратора и родственника солнценосного василевса – Феодосий перешел на сторону Мануила Камицы. И тот доверил ему всю свою конницу…

Эта новость смутила Хриза. Настоящий зять протостратора… Ну да, верно – какая она ему жена, дочь Камицы?! Скорее временная наложница. И его опасения о двуличии Камицы и вправду не напрасны. Если так, то он, Добромир…

Первый советник Алексея Ангела, уловив замешательство Хриза, четко проговорил, продолжая свою мысль:

– Поэтому василевс предлагает расторгнуть твой брак с дочерью Камицы. Когда это случится, император отдаст тебе в жены свою достопочтенную внучку Феодору…

9

Хотя в лагере Алексея Ангела не горели костры, хотя дозорные сообщили, что император отступил в горы, воины Камицы всю ночь были готовы к обороне, ибо опасались со стороны василевса какой-нибудь коварной хитрости. Ночь была звездной, люди протостратора устали всматриваться в обманчивый мрак. Когда наступило утро, нервное напряжение спало. Камица распорядился заменить дозорных, всем остальным разрешил поспать.

Солнце поднялось на целое копье, потом еще на два, и вот оно уже висит над головами. Камица встал, поднялся на стену, долго и пристально смотрел на вьющуюся внизу дорогу. Она была пуста, войск императора нигде не было и в помине.

Камица созвал приближенных и долго держал совет. Куда ушел враг? Бегство или ловко подстроенная западня? Никто на это не мог дать ответа…

Камица решил оставить долину, где принял бой с василевсом, лишь на следующий день.

На вершине неприступного каменного хребта стояла небольшая крепость Стан, удобная для долгой «отсидки». Мануил Камица к тому же хорошо укрепил две внешние стены и входы, подремонтировал хранилища для воды. Охранять крепость он оставил верных людей.

Протостратор решил идти к этой крепости, хотя его пугала дорога через теснины. Он был почти уверен: василевс притаился где-то в ущельях, и, как только Камица выведет свои войска из долины, Алексей Ангел нападет на него. В этом случае положение Камицы будет тяжким.

Утром лазутчики донесли, что войска императора походным порядком идут куда-то на восток.

Путь к Стану был свободен.

Но все же тревога Камицы не ослабевала. Почему отступил император? Может быть, он получил плохую весть из столицы и поспешил в Царьград? Или Добромир Хриз угрожает его тылу?

Мануил Камица был далек от истины. В Константинополе было все спокойно. И Добромир Хриз, засевший в Просеке, не угрожал войску василевса. Но послы императора привезли весть о согласии Хриза на примирение, и Алексей Ангел решил не упускать такого случая. Если рухнет союз Хриза с Камицей, тогда ему легче будет справиться с протостратором…

Шел уже третий день, как Алексей Ангел разбил шатры у подножия Просека, и третий день его послы, ведя переговоры с Хризом, беспрестанно сновали между шатром и крепостью. Добромир согласился уступить василевсу Пелагонию и Прилеп, отстранить от себя дочь Камицы. За это василевс давал ему титул севаста, объявил мужем маленькой Феодоры, определил в число своих мудрых и храбрых друзей, придающих блеск его трону. Такая милость льстила честолюбию владетеля Просека, но с одним он не соглашался – с требованием василевса передать свою бывшую жену или наложницу в ромейский лагерь. Дочь Камицы со слезами на глазах умоляла Хриза отправить ее к отцу. Подобным капризам Хриз обычно значения не придавал, но тут смягчился и дал слово выполнить ее просьбу. На третий день василевс отступился от своего требования. Переговоры на этом закончились. Алексей Ангел и его новый зять поприветствовали друг друга поднятием руки. Один – сверху, с крепостной стены, другой – стоя далеко внизу перед своим красным шатром…

10

Прошел месяц с тех пор, как протостратор, преследуемый василевсом, заперся в крепости Стан. Отступничество Добромира Хриза сделало свое дело, боевой дух войска Камицы падал, люди разбегались. Остались лишь те, кому нечего было терять: парики, отроки, ткачи, получившие свободу преступники, проклятые своими и чужими.

Они бились с упорством, каждый раз вынуждая хорошо обученных воинов василевса скатываться от крепости вниз. Василевс с презрением глядел на грубые, хамски ухмыляющиеся со стены крепости рожи оборванцев.

Император приходил в бешенство оттого, что войска его столько времени безрезультатно топчутся у подножия Стана, а намеченный день свадьбы его внучки и Хриза приближался. Василевс уже отправил за Феодорой людей, о чем и сообщил Добромиру Хризу.

В тот же вечер Георгий Инеот ввел в шатер к василевсу угрюмого человека, прибывшего из Струмицы. Подождав, пока тот совершит положенное количество поклонов, Алексей Ангел хрустнул пальцами и сказал:

– Когда-то я простил Косту, не выжег ему глаза, потому что он дал слово служить мне. Но сколько неприятностей причинил мне Хриз с тех пор! Скажи Хрисану Косте, что если он до Петрова дня не уничтожит Хриза, то Хриз уничтожит его, ибо он все узнает о нем!

Человек из Струмицы вновь поклонился, вышел, и цокот копыт расколол тишину.

В Просеке готовились к свадьбе. Повсюду шушукались, что новая невеста совсем ребенок. Одни искренне радовались, что Хриз породнится с самим василевсом ромеев, другие откровенно и без меры льстили ему. А сам Хриз то и дело наезжал в Струмицу – Хрисан Коста после щедрой трапезы каждый раз присылал ему в постель новую девушку.