Текст книги "Восставшие из пепла"
Автор книги: Слав Караславов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
…Так мы и поступили, переселившись из Цепины в здешнее наше владение Мельник, пожелали воздвигнуть себе монастырь, дабы собирались в нем все страждущие и возлюбившие бога мужи возносить молитвы за нас, грешных, за родителей наших и всех тех, кто верен родине и благочестив…
Поелику тамошние были болгарами, они перешли на сторону своих соотечественников, сбросив с себя чужеземное иго.
ГЕОРГИЙ АКРОПОЛИТ
1
Мадьярский король Андраш, принимавший участие в крестовом походе на Иерусалим[175]175
Крестовый поход на Иерусалим – Имеется в виду Пятый крестовый поход (1217–1221), закончившийся полной неудачей. Многие его участники, в том числе и венгерский король Андраш II (1205–1235), покинули ряды крестоносцев еще до окончания похода.
[Закрыть], бесславно возвращался домой. Путь его армии лежал через болгарские земли. Но царь Иван Асень пропустить его войско через свои владения поостерегся – мало ли что! – и встал заслоном в горных теснинах Троянского перевала[176]176
Троянский перевал – самый высокий и труднопроходимый перевал через Балканский хребет.
[Закрыть].
Боевые штандарты и знамена два дня развевались над войсками двух армий, готовых схватиться друг с другом. Но мадьяры, отчаявшиеся от неудач, были вконец измотаны трудным походом. Усталость лежала на лицах воинов, полководцев, королевских советников. И хотя некоторые из них требовали силой оружия пробить путь домой, большинство склонялось к переговорам с болгарским царем. «Хватит крови и смертей! – говорили они. – Под Иерусалимом кровь проливали во имя господа. А теперь за что?» Король Андраш согласился на переговоры.
Сначала он и царь Асень обменивались послами, затем встретились. На одинаковом расстоянии от построенных войск той и другой стороны расстелили большой ковер и поставили на нем походные троны. Оба властителя подошли к своим тронам одновременно и обменялись легкими поклонами. За их спинами встали телохранители, по сторонам – писцы, толмачи, многочисленные люди из царской и королевской свит. Лицо Андраша обрамляла коротко подстриженная борода с проседью. Взгляд из-под густых бровей был тяжелым, недоверчивым. Но его загорелые руки с широкими ладонями спокойно лежали на подлокотниках трона, словно отдыхали от напряженной работы.
Царь и король ждали. А ранее встречавшиеся послы их передавали пожелания долголетия и благоденствия одного государя другому, как будто их самих тут вовсе не было. Мадьяры, выразив почтение и уважение к новому болгарскому царю, предложили ему дружбу и просили пропустить их армию через его земли. Иван Асень дал знак писарю прочитать свое царское решение. Оно было написано заранее, когда царь понял, что усталые войска мадьяр неприятностей ему не причинят – им бы лишь до дома добраться. Царь болгар, богом посланный самодержец Иван Асень, милостиво разрешал мадьярскому королю пройти через его владения. Далее перечислялись болгарские города, через которые разрешалось следовать мадьярам, длинный список их заканчивался Браничевом и Белградом[177]177
Белград и Браничево – средневековые крепости на Дунае.
[Закрыть], несколько лет назад отнятыми мадьярами у Борила. Иван Асень не без умысла распорядился в текст своей грамоты включить эти города. Если мадьярский король примет это условие, то Асень предложит ему подписать такой договор о дружбе между царствами, по которому Браничево и Белград вновь должны отойти к Тырново. Король Андраш, услышав названия этих подвластных ему городов, удивленно поднял брови, скользнул тяжелым взглядом по лицу Ивана Асеня, повернулся к своему толмачу и что-то сказал. Толмач поспешил перевести:
– Король мадьяр, богом избранный Андраш, удивлен, что мадьярские города названы болгарскими. Король Андраш спрашивает: как это понимать?
– Бог свидетель, что я никого не хочу обидеть, а лишь намерен восстановить справедливость, – ответил Асень.
Король мадьяр поднялся с трона и, извинившись, что нуждается в небольшом отдыхе, направился к своим войскам.
Два походных трона долго стояли между построенными войсками. Будут ли продолжены переговоры? Если дело дойдет до битвы, думал Асень, придется ее принять. Его воины и кони отдохнули, войска рвутся в битву, победа над измотанными войсками мадьяр достанется им без особого труда. Но царь боялся Рима, поход мадьярского короля был одобрен и благословлен папой.
О римском папе думал в своем шатре и король Андраш. Он знал, если болгары начнут боевые действия, гнев наместника бога на земле падет на голову строптивого болгарского царя. Но гнев этот может обрушиться слишком поздно, когда его, Андраша, уже не будет среди живых. Значит, выход один – уступить Браничево и Белград. Боя его армия не выдержит…
И вот тут-то, когда решение о продолжении переговоров было принято, один из приближенных короля сказал, что есть возможность не только благополучно вывести войска в родные пределы, но и породниться с болгарским царем.
– Как? – удивленно поднял брови Андраш.
– Я имею в виду королевну Анну-Марию.
Это показалось королю сперва такой нелепостью, что он едва не обрушил свой гнев на неразумного приближенного. Но, поостыв и поразмыслив, пришел к иному мнению.
Анна-Мария была на выданье. Претендентов на ее руку было много, но король отклонял всех женихов, ибо в замужестве дочери пока не видел выгоды для королевства. Но иметь союзником болгарское царство, которое становится все сильнее и сильнее – дело серьезное. Да и города Браничево и Белград могут составить приданое дочери. Зачем отдавать их так просто, ни за что, ни про что?
Послы опять засновали между шатрами властителей. После полудня царь Асень и король Андраш вновь заняли свои походные троны, стоящие на пестром пушистом ковре. Теперь их лица были не столь напряжены, как раньше, на них появились если не улыбки, то нечто похожее на них…
Эта первая мирная победа нового болгарского царя была весьма кстати и радовала Асеня. Если он обеспечит безопасность своего тыла со стороны мадьяр, то в недалеком будущем можно будет серьезно поговорить языком оружия и с ромеями, и с латинянами, которые завязли в междоусобных распрях.
Впервые в уме Ивана Асеня мелькнула мысль пренебречь на некоторое время мечом. Земле нужны пахари, людям – мирная жизнь, покой, ибо они устали от бесконечных походов и войн. С этой стороной государственной жизни все вроде было ясно. А вот в связи с предстоящей женитьбой на дочери мадьярского короля ему надо расстаться со своей юношеской любовью. Ради него красавица Анна покинула родной галицкий край и отправилась в Тырновград. Они не были повенчаны, но у них есть дочь Белослава. Царь и не скрывал своей связи с Анной, но теперь – во имя государства, своего народа – необходимо порвать с ней.
По возвращении в Тырновград он долго ее не видел, а когда приказал позвать, она вошла к царю с красными, заплаканными глазами.
– Я вижу, ты все уже знаешь, – сказал царь.
– Знаю, – ответила Анна и упала ему на грудь.
Слезы душили ее. Когда она немного успокоилась, Иван Асень ласково отстранил ее от себя.
– Куда желаешь уйти?
– В монастырь святого Николы.
– Да будет воля твоя.
– А Белослава? Что будет с ней?
– Я все заботы о ней беру на себя. Ведь это моя плоть.
Анна взяла его широкую ладонь обеими руками и робко ее поцеловала.
– Да защитит тебя бог, – промолвила она и вышла.
Так все кончилось с Анной, просто и легко. Царь знал, что поступает с ней жестоко. Она разделила с ним тяжелое время борьбы с Борилом, стойко переносила невзгоды, радовалась его успехам. Он был счастлив. Но что делать? Приходилось на одну чашу весов положить свою любовь к Анне, а на другую – жизнь тех, которые могли бы погибнуть в схватке двух враждующих государств. Кроме того, женитьба на дочери мадьярского короля положит конец молчаливому пренебрежению к нему других властителей, поставит его в один ряд с ними. А придет время, возвыситься над всеми постарается он сам…
2
Конон де Бетюн сочинял очередную оду, когда ему сообщили, что его зовет императрица Иоланта. Оду он посвятил ее младшей дочери и старался создать такое произведение, в котором воссияла бы душевная красота девушки, что хоть немного скроет уродство несчастной принцессы.
Принцесса знала, что она некрасива, и без излишних уговоров согласилась выйти замуж за овдовевшего Феодора Ласкариса.
– Что передать императрице, сир? – спросил паж, дважды поклонившись.
– Что? – поднял на него глаза Бетюн, оторвавшись от пергамента. – Доложи, что меня нет.
– Но, сир…
– Я уже сказал!
Паж еще раз поклонился и осторожно закрыл за собой дверь. Конон де Бетюн резко тряхнул колокольчик, стоящий на столе. Вошел с поклоном его доверенный слуга.
– Я приказал тебе никого не впускать?
– Но императрица…
– Никто не смеет меня беспокоить!
С тех пор, как случай возвысил Бетюна над дворцовыми интриганами и его избрали севастократором и регентом осиротевшего престола, он совсем забросил дружбу с вдохновением и музами. Все хотели видеть его, без конца просили распутывать какие-то интриги, вмешиваться в пустяковые дрязги. При Генрихе все было проще, жизнь при дворе текла размеренно. Тогда и на увеселения хватало времени и часок-другой можно было посвятить своей любимой музе – поэзии. Но после смерти Генриха он уже не принадлежал себе. Загадочная смерть императора, скончавшегося после обильного ужина, высоко вознесла Конона де Бетюна. В хоре всеобщей скорби по умершему прозвучала и его эпитафия, в которой прозрачно намекалось, что смерть императора пришла из уст, которые целовали его, из глубины глаз, в которых таились коварство и измена. Этих намеков было достаточно, чтобы пошла молва – в смерти императора Генриха виновна императрица Мария, дочь Калояна. Первыми ее подхватили родственники покойного императора, ибо Мария со своим сыном Балдуином, названным так в честь брата Генриха, стали им помехою. Балдуин был законным наследником престола, а его мать до совершеннолетия наследника становилась регентшей. Рыцари не хотели этого: какая-то болгарка будет править ими! В открытую они рассуждали так: если Калоян убил императора Балдуина, то почему бы его дочери Марии не убить и его брата, богом избранного Генриха? Некоторые, боясь, что она не уступит престола, требовали у папы наказания для нее. Но Мария, в великой скорби по своему супругу, добровольно отказалась от мирской жизни и, приняв постриг, ушла в монастырь. Престол тотчас отдали шурину Генриха, Пьеру де Куртене. Но он так и не увидел императорского трона, приняв смерть от руки деспота Феодора Комнина; и жена Пьера де Куртене Иоланта, прибывшая незадолго до этих событий, неожиданно для себя стала правительницей до избрания нового императора. Но делами империи, в сущности, вершил Конон де Бетюн, который ни во что не ставил Иоланту. Сейчас вот он предпочитал писать оду ее дочери, лишь бы не слушать старушечью болтовню императрицы, которая, он знал, кончится все тем же – она попросит денег.
Накричав на своего слугу, Конон де Бетюн вновь взялся за перо. Пергамент лежал на столе чистым, а в голове вертелись лишь две глупые строчки, которые он не решался записать:
С душою ангела и птицы,
ты украшаешь мир земной…
Душа «ангела» – это ему нравилось, но душа «птицы»… Что скажут служители бога, услышав эту строку? Но обвинят ли его в ереси, поскольку он наделяет творение божие – человека двумя душами, душой ангела и душой птицы?
Конон де Бетюн отложил в сторону перо и, откинувшись на широкую спинку кресла, раскрыл книгу стихов Иоанна Геометра. При сочинении эпитафии этот поэт весьма помог ему. Стоило у Геометра изменить два-три слова, и получилось новое произведение, то, которое как раз нужно. Конечно, любой, даже слегка разумеющий в поэзии, запросто обнаружил бы первоисточник эпитафии Конона де Бетюна. Однако до этого никому не было дела. Сочинения его давали пищу досужим языкам, а это было главной их целью. Но эта ода никак не получалась. С тех пор, вздохнул стихотворец, как он помимо своей воли был вовлечен в дворцовые интриги, музы, похоже, вовсе его разлюбили.
Послышался осторожный стук в дверь, и Конон де Бетюн отложил книгу Геометра.
– Кто еще там?
Вошел слуга, подал какой-то свиток, довольно помятый, видно побывавший во многих руках. Конон де Бетюн развернул его. Это было очередное послание патера Гонория. Святой отец снова жаловался на деспота Слава, который забыл всякое уважение к императору и обязательства перед ним. С послами Константинополя он обращается как со своими отроками. Пора поставить его на место, иначе он совсем отобьется от рук. Патер Гонорий заканчивал свое послание воплем: «И если небесный отец и его наместник на земле не услышат мольбы мои, то тяжко будет нам, отдавшим себя во служение господу богу, тяжко…»
Конон де Бетюн медленно свернул пергамент и сунул его за широкий кожаный пояс. Подобные вопли каждый день неслись с обеих сторон Пропонтиды, – дела в империи шли из рук вон плохо. И сообщение отца Гонория о послах болгарского царя Асеня к деспоту Славу говорило о том, что надо ждать худшего. Патер этот пишет правильно: «Все то, что было достигнуто свадьбой Маргариты-Изабеллы, уже потеряно». Но что может сделать он, Конон де Бетюн?
Он встал и направился к правительнице.
В ее покоях, как всегда, было не прибрано и неуютно. От вязкого запаха разных благовоний трудно было дышать. Императрица встретила его холодно, но это не смутило севастократора, он-то знал, что она просто набивает себе цену. Он поцеловал унизанную перстнями руку и, поклонившись низко, как ни в чем не бывало начал говорить спокойным голосом:
– Ваше императорское величество, поступило донесение от патера Гонория.
– От кого? – удивленно спросила императрица.
– От отца Гонория.
– Это имя мне ни о чем не говорит.
«Да и какое имя может тебе что-то сказать?» – подумал севастократор и вынул из-за пояса пергамент.
– Гонорий был церковным послом богом избранного Генриха в землях Слава, ваше императорское величество. И теперь он живет там.
– А кто такой Слав?
Конон де Бетюн с самой учтивой улыбкой на лице сказал:
– Благоволите прочитать, ваше императорское величество…
Но правительница словно и не слышала. Постояв некоторое время с пергаментом в руке, он произнес:
– Разрешите, ваше императорское величество, покинуть вас?
– Нет! – усмехнулась Иоланта. Улыбка приоткрыла ее мелкие зубы. – Нет, Конон де Бетюн… Я тебя заключаю под стражу. И ты будешь освобожден не ранее, как я получу обещанные либры[178]178
Либра (литра) – византийская мера веса, около 425 г.
[Закрыть] золота. Приданое моей дочери должно быть достойно императорского чада. Сегодня последний срок, а золота нет…
Императрица ударила в ладоши, и два вооруженных рыцаря встали по обе стороны от Конона до Бетюна.
– Увести его!
И хотя его отвели в собственные покои, Конон де Бетюн испугался не на шутку. Он считал Иоланту женщиной нерешительной, но она вдруг показала свои мышиные зубы, которые могли смертельно укусить. Ничего не оставалось, как дать ей свои деньги, а уж потом вдвойне взыскать с купцов и судовладельцев, не может же Конон де Бетюн понести такой урон даже во имя императорской дочери.
Взгляд его остановился на пергаменте, приготовленном для стихов. Он схватил его и со злостью швырнул в угол.
Ода в честь уродливой дочери императрицы с душою ангела и птицы никогда не увидит белого света.
3
Время текло, как вода в горной реке.
Недана уехала, и только теперь Слав понял, как сильно он к ней привязался. Она ему очень нравилась, иногда у него даже мелькала мысль – а не попросить ли ее руки? Деспота сдерживало лишь то, что он намного старше, и поэтому Иван Звездица мог воспротивиться его женитьбе на Недане. Что в таком случае стало бы с их давней дружбой? Нет, Иван Звездица ему нужнее, чем его дочь.
Весенний лес был наполнен свежестью. Красные цветы дурмана светились, как зрелая земляника. Весело журчали ручьи, а горные реки, разбиваясь о камни, казалось, безумствовали еще больше.
Всадники гуськом ехали по тропинке. Деспот Слав, хмурый, неразговорчивый, двигался в середине бесконечной вереницы. Этот неожиданный поход был вызван коварством латинян, захвативших Кричим. Несколько знатных рыцарей заявились в крепость якобы в гости. Ничего не подозревавший Чернота гостеприимно принял их, но после обильного и веселого ужина рыцари перебили стражу, открыли ворота и впустили в Кричим тайком подошедшие войска. Черноту они повесили на воротах крепости.
Слав не знал, чем это было вызвано. Может быть, латинян привел в ярость его теплый прием послов тырновского царя? Но кто сообщил им?
Когда деспот заговорил об этом со своим первым советником, Звездица тут же сказал:
– Мне кажется, это сделал патер Гонорий.
– А не Вольдемар Замойски?
– Тощего слуги патера давно не видно в городе. Несколько дней тому назад я спросил Гонория, где его человек. А он мне ответил, что будто бы тот слег, вот-вот отдаст богу душу, потому не показывается…
– Ясно! – процедил сквозь зубы деспот.
Вдали на холме показалась крепость, молчаливая и мрачная. В проеме широко раскрытых ворот раскачивался труп Черноты. Из-под ладони Слав всматривался в равнину. Далеко в сторону Пловдива уходил пыльный след рыцарской конницы. Так… Латиняне поспешили оставить крепость до прибытия войск деспота. Рыцари прекрасно усвоили законы подлости! Не воины, а шайка разбойников. И Слав приказал войскам пуститься в погоню. Небольшое ромейское селение, попавшееся на пути, зияло развалинами, а несколько десятков рыцарей, их оруженосцы и довольно многочисленная пехота укрылись в близлежащих каменных крепостях и не показывались, пока разгневанный Слав не отошел в горы. Тогда рыцари покинули крепости и ушли к эпирскому властителю Феодору Комнину.
Это не на шутку обеспокоило деспота Слава. Феодор Комнин одержал значительные военные победы, силы его быстро возрастали, и было ясно, что его не удовлетворяет титул деспота. Слав не сомневался, что если Феодор Комнин сумеет захватить и Фессалоники, то провозгласит себя наследником константинопольского престола. Но и без того его земли вот-вот дойдут до горных владений Слава, и они вынуждены будут или воевать, или заключать союз. Слав знал, что этот союз станет для него более тяжким бременем, нежели то, какое он нес, будучи вассалом латинян. И он понимал, что надо искать дружбы Комнина уже теперь, пока граница их не стала общей. А дальновидный Звездица посоветовал, пока не поздно, породниться с семьей эпирского властителя.
– А не стар ли я для этого, Иван? – усмехнулся деспот.
– Стар, спрашиваешь? – произнес первый советник. – Да ты любому молодому нос утрешь.
«Легко тебе говорить, когда речь идет не о твоей дочери», – подумал деспот, но, понимая, что Звездица польстил ему, удовлетворенно произнес:
– Значит, не поздно мне еще жениться, говоришь? Это было бы неплохо…
– Когда я тебе давал дурные советы, Слав? – улыбнулся Звездица.
– Так-то оно так. Да только…
– Не лишне бы спросить совета Ивана Асеня? – не дал ему договорить Звездица.
– А что, пришли времена спрашивать? – глухим голосом спросил, в свою очередь, Слав, закусив длинный ус. – А он спросил у меня совета, когда женился на мадьярке?
Звездица на это лишь пожал плечами.
Все в Славе протестовало против приезда в Цепинскую крепость новой жены. Именно здесь он узнал, что значит любить по-настоящему, здесь каждый камень напоминал о покойной Маргарите-Изабелле. А приготовления к свадьбе уже начались. Послы не раз побывали там и тут, обо всем договорились, хотя Слав еще не видел свою будущую жену, племянницу Феодора Комнина, которую звали Ириной Петралифой.
– Молода она? – спросил он послов.
– Да за тридцать, – уклончиво ответил один из них.
– Красива?
Тут посол сказал твердо:
– Красива, господин мой…
Слав больше никого ни о чем не расспрашивал. Как бы ни была красива эта ромейка, она никогда не заменит ему Маргариту-Изабеллу. И он решил как можно скорее и дальше удалиться от ее могилы, переселиться в свой престольный город Мельник.
Ранним утром Слав приказал собираться, укладывать вещи. Болгарские ковры, яркие и пушистые, кованая посуда, позолоченные щиты и мечи – все, что было ценного, предстояло отправить в Мельник. Здесь оставляли лишь то, что требовалось для скромного существования, – простую утварь, одежду, колчаны и стрелы для охоты, лавки. Подводы медленно тронулись, деревянные колеса заскрипели печально и тягуче. Войска Слава были размещены по крепостям, а он ехал лишь с небольшой свитой. С ним были Недю, первый советник Иван Звездица, Добрик Четирилеха, Манчо из Устры и еще несколько приближенных со слугами. На некотором расстоянии от них двигалась конная охрана деспота.
День свадьбы был уже объявлен – и потому все спешили в Мельник. Новая деспина[179]179
Деспина — жена деспота.
[Закрыть] туда еще не прибыла, но кастрофилаки уже приготовили подарки. Слав был против пышной свадьбы, хотя его люди горели желанием повеселиться на славу. Первая свадьба прошла скромно – тогда опасались нападения войск Борила. Теперь горам никто не угрожал, если не считать, что казнь Черноты и уничтожение ромейского селения означали войну с латинянами. Но со времени нападения крестоносцев на Кричимскую крепость прошло несколько месяцев, лето было уже на исходе, а вестей из Константинополя никаких – ни плохих, ни хороших. Там все еще междуцарствие. Предполагали, что престол займет Роберт де Куртене[180]180
Роберт де Куртене – брат Пьера де Куртене. После его гибели занял в 1221 г. престол Латинской империи. Отличался крайней безнравственностью и тупостью. Автор одной из современных событиям хроник называет его «сверх меры грубым и совсем необразованным». Был изгнан рыцарями в 1228 г. и вскоре умер.
[Закрыть], сын убитого Пьера де Куртене. Роберт жил в своих владениях по другую сторону мадьярских земель. Чтобы добраться до Константинополя, ему предстояло проехать через мадьярские и болгарские земли. А кто знает, согласятся ли царь Иван Асень и король Андраш пропустить его через свои земли? Мадьяры, может, и пропустят, но откроют ли болгары дорогу? Хотя почему бы и нет? Куртене – родственник мадьярскому королю, которому тырновский царь приходится зятем. Невидимая нить родственных связей опутала всех властителей земель вокруг Константинополя. И лишь один Феодор Комнин не признавал своих родственных уз с никейским императором Феодором Ласкарисом, который тоже претендовал на старый ромейский престол. Возможности Ласкариса возрастали вместе с его женитьбой на дочери Иоланты. Значит, Комнину было чего опасаться. Слав, породнившись с ним, должен теперь выступать на стороне эпирского деспота. Но успехи Феодора Комнина вовсе не вдохновляли Слава. Хорошо, что за спиной, думал Слав, такой союзник, как Иван Асень. Будь на месте последнего Борил, ему пришлось бы жарко. Несмотря на то, что он женится на племяннице Комнина, Слав все-таки предчувствовал, что рано или поздно они сойдутся в смертельной схватке.
Слав и его дружина остановились на широкой поляне. Слуги натянули пестрые шатры, приготовили печеную баранину. И вот уже пошли по кругу братины с холодным вином. Слав давно не ел с таким аппетитом. Зеленый свет, льющийся с гор, заставил его забыть на время всякие заботы, почувствовать себя молодым. Он смотрел в небо и видел бегущие вереницы облаков. Опускал взор на вершины деревьев, и ему казалось, что горы плывут куда-то, только люди остаются на одном месте, окруженные стеной густого леса.
Раздались звуки гайды. Добрик Четирилеха взял ее под мышку, набрал в легкие воздуха, и гайда словно задохнулась от веселья.
Вдруг на поляне показался какой-то старик в рваной лохматой шапке. Деспот дал ему знак приблизиться.
Когда старик подошел, Слав сказал:
– Сядь, пообедай с нами.
– И постоять можно, господин.
– Тогда дайте ему этот кусок.
Старик принял мясо и хлеб, но есть не стал. Судя по всему, он не видел раньше деспота и не узнал его.
– Гляжу на вас… Уж не на свадьбу ли нашего господина направляетесь?
– Может, и так, – сказал Слав.
– Хороший человек он, да вот во время первой его женитьбы обездолили нас его гости. Кто успел спрятать свои стада, тот выиграл. И мне советовали, а я не верил, что могут нагрянуть такие гости. Обобрали дочиста…
– А теперь спрятал стада? – спросил Слав.
– Какие теперь у меня стада? Да и последнюю козу надо увести в горы. Греки не лучше тех, как их там прозывают… фрягов.
– Я прикажу, чтобы не трогали твой скот, дед, – сказал Слав.
– Да ты, господин, видать, можешь и приказывать. Но кто знает, слушают ли тебя?
– Меня слушают, – сказал деспот. – Я Слав, государь твой.
– Да ты ли это? Ан не ты, наш государь старше.
– А я разве молодой? – улыбнулся Слав.
– Не так чтобы молодой, да и не старый.
– За эти слова – держи! – И Слав бросил ему золотую монету.
Старик поднял ее, осмотрел со всех сторон и проговорил:
– Вот теперь верю, что это ты…
Старик поклонился и стал медленно пятиться к лесу.
– Хитер старик, говорит – не молодой, но и не старый, хитер! – проговорил деспот.
А в голосе его слышалась нескрываемая радость.
4
Алекса тосковал по горам, по скалам вокруг Мельника, по отцу, по той нестесненной свободе, которая всегда будоражила его кровь. А здесь негде и из лука пострелять. Сиди над книгами, слушай бесконечные наставления отца Димитрия. Хотя пора бы и свыкнуться с обычаями царского двора, где его приняли как сына… Иван Асень часто по-дружески беседовал с ним. Придворные, сгорая от любопытства, совали ему сладости, стараясь хоть что-нибудь выведать об их беседах, но мальчик молчал. С младенчества усвоил он простую истину царского двора – держи язык за зубами. Развяжи его – царь непременно рассердится и никогда больше не пригласит к себе. А Алекса привязался к нему и, если долго не видел, делался молчалив и угрюм. Тогда и Недана не могла развеселить его.
А бывало – и он никак не мог заставить ее улыбнуться. Она почему-то часто плакала. Алекса думал, что она скучает по Мельнику, но потом заметил, глаза ее бывают мокрыми после встреч с братом царя, Александром. Да и Александр, приходя к Недане с улыбкой, покидал ее совсем расстроенный. Однажды дверь в гостиную, где разговаривали Недана и Александр, была приоткрыта, и до Алексы долетели слова:
– Они хотят продать меня. А я не хочу быть разменной монетой. Я за страну и свой народ готов умереть, но не могу жениться, как слепой валах[181]181
Валах – потомок древнего населения Балкан, занимавшегося пастушеством. Это слово употреблялось в значении «пастух».
[Закрыть]…
– А царь? – послышался робкий голос Неданы.
– Это он, он хочет продать меня подороже. Как женился на дочери мадьярского короля, так и внушил себе, что только так можно укрепить государство.
Алекса не хотел слышать дальше, ведь они обижают его любимца-царя. Он понял одно – царь противится их женитьбе. Но почему? Нет, он не станет молчать… он попросит его… расскажет, как Недана страдает и плачет…
Спустя некоторое время царь позвал мальчика к себе. Войдя к нему, Алекса поклонился и поцеловал руку. Иван Асень, задумчивый и сосредоточенный, сидел в глубоком кресле. Ему уже сообщили о военных успехах Феодора Комнина и о том, что Роберт де Куртене просит Ивана Асеня пропустить его через свои земли. Прежде чем собрать Большой совет[182]182
Большой совет – совет высших боляр при болгарском царе.
[Закрыть] и обсудить на нем эту просьбу, царь пожелал остаться наедине с самим собой – так он называл разговоры с Алексой.
Иван Асень махнул рукой – велел мальчику сесть, и тот опустился на пестрый ковер у ног царя.
В последние дни царь был озабочен судьбой Белославы, своей незаконной дочери. Он хотел выдать ее замуж за одного из своих воевод, но успехи Феодора Комнина заставили его повременить с этим решением. Поглядев на мальчика, он заговорил:
– Послушай, Алекса, вот твой отец построил мельницу на реке. Но через два дня нашел другую, более многоводную реку. Как ты думаешь, что бы он тогда сделал?
– Он перенес бы мельницу на другую реку, где больше воды, царь, – без запинки ответил мальчик.
– И я думаю так сделать, севаст Алекса. И еще… Вот змея захочет переползти через твой двор, а ты знаешь, что если ее не тронешь, она тебя не укусит. Как бы ты поступил?
– Пусть себе ползет, царь.
Иван Асень ничего не ответил. За новым императором латинян стоял папа, иначе Куртене никому не был бы страшен, и царь запретил бы проход чужих войск через болгарские земли.
Царь взглянул на мальчика, прижал его к себе, погладил по вихрастой голове.
– И на этот раз я согласен с тобой, севаст Алекса… Ну, ступай.
Мальчик отодвинулся от него, но не уходил.
– Ты что-то мне хочешь сказать?
Алекса, переборов смущение, проговорил:
– А Недана все плачет, царь.
– А ты хочешь, чтобы она не плакала?
– Очень хочу.
– Хорошо, севаст Алекса… Хорошо. – И, помолчав, сказал: – Это она попросила тебя… поговорить со мной о ней?
– Нет, царь. Я сам…
– Молодец. Можешь идти.
Мальчик вышел из покоев, а царь стал думать о своем брате. Александр уже надоел ему с этой Неданой. Верно, она красива. Но он намеревался женить брата на родственнице какого-нибудь императора или короля. К чему им дочь Ивана Звездицы? Довольно и того, что сын деспота находится в Тырново.
Поднявшись, Иван Асень стал ходить взад и вперед по широкой зале. Мягкий ковер под ногами заглушал его шаги. Царь думал, что Слав частенько отступал от своего слова. Если он поступит сейчас так же – чем ему ответить? Наказать его сына? Но в чем виноват этот красивый и умный ребенок? Он и не знает, что его отец женится во второй раз. Если бы не люди Звездицы, сообщившие о решении Слава вступить в брак с племянницей Феодора Комнина, он, царь Асень, ничего бы об этом не знал. Нет, не стоит пренебрегать Иваном Звездицей. Верность и преданность всегда заслуживала уважения. Если Александр так хочет жениться на этой девушке – пусть женится. Одни борются за власть, другие за золото, третьи за красоту, а он, царь, должен быть справедлив ко всем. Александр может себе выбрать любую жену, а он, царь, не может. Ему в первую очередь надо думать об интересах государства. Потому и женился он на дочери мадьярского короля Андраша. Анна-Мария, ничего не скажешь, хорошая жена, но все-таки манит его к другой, галицкой Анне. С ней можно было пооткровенничать, а мадьярка невольно вызывает настороженность, настоящей теплоты и искренности в их отношениях пока нет…
Севаст Алекса не находил себе места от радости. Царь не рассердился на него за разговор о Недане, а сказал: «Хорошо». Теперь Недана и Александр будут счастливы.
Мальчик сел к окну. Тени от башен вытянулись, пересекли реку, а Александр все еще не появлялся. Совсем стемнело. Недана прибиралась в соседней комнате. Зажгли светильник. Стража на больших городских воротах несколько раз ударила по щиту. Издалека донесся собачий лай. Алекса добрался до постели, разделся и с головой укутался в одеяло.
Проснулся он от конского топота. Вскочил с кровати и бросился к окну. Светало. Александр привязывал своего белого с черными ногами коня, потом опрометью бросился в комнаты. Он так спешил, что и не заметил Алексу. Без стука севастократор ворвался в спальню Неданы, и в ту же минуту оттуда донесся ее радостный смех.
Значит, царь сдержал свое слово!
Алекса заглянул в приоткрытую дверь. Недана кинулась к нему, схватила и стала отчаянно целовать. Алекса вырвался из ее объятий и, нахмурившись, притворно-сердито сказал:
– Что ты меня, ты его целуй…
Они переглянулись и вновь весело засмеялись.
Алекса толкнул дверь и выбежал на улицу. Вслед ему раздался голос Неданы.
– Осторожно, куда ты помчался, осторожно!
Но Алекса даже не оглянулся.
