Текст книги "Восставшие из пепла"

Автор книги: Слав Караславов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Густобровый с нетерпением ждал, когда Алексей Ангел скажет, зачем же он позвал его. Ведь не за тем только, чтобы пожаловаться на судьбу. Василевс поднялся с трона и, ступая как-то неуверенно, подошел к окну, долго смотрел на улицу. Он все еще не мог решить нелегкую для себя задачу – вызывать или не вызывать в Константинополь Феодора Ласкариса. Он стоял и думал, что на холмах, вплотную к городским стенам лепились домишки бедного люда, которые враг может использовать как прикрытия при подкопах, а по их крышам может легко добраться до самых зубцов стен. Лачуги нужно снести, хотя это породит ненависть к нему бедняков.

Повернувшись к Алексею Дуке, император сказал:

– Друг мой, Царьград и я никогда так не нуждались в верных и преданных людях, как сейчас. Я доверяю тебе и своему зятю Алексею Палеологу укрепление города. И если дочь моя Евдокия когда-нибудь положит на тебя свой благосклонный взгляд, даю императорское слово сделать и тебя своим зятем и севастократором…

Густобровый вознесся на седьмое небо. Евдокия жила с матерью в монастыре. Ее бывший муж, сербский жупан, развелся с ней из-за того, что она не могла родить ему наследника. Для Алексея Дуки ее бесплодие не имело никакого значения. Как женщина Евдокия была бы для него в самый раз – не слишком молода, но и не стара. Да и какое это имеет значение – молода она или стара?! Ведь она дочь василевса? Дочь самого василевса!

Рассыпаясь в благодарностях, обуреваемый чувством, что недалеко то время, когда могут стать явью его самые дерзкие мечты, Алексей Дука покинул дворец.

На другой день был оглашен императорский указ, по которому оборона и укрепление города возлагались на севастократора Алексея Палеолога, бывшего до настоящего времени протостратором, и на его помощника Алексея Дуку…

* * *

Указ внес успокоение в толпы горожан: значит, василевс думает о них, готов их защищать. Даже уничтожение лачуг бедноты не нарушило общего приподнятого настроения. Вопли пострадавших не доходили до ушей власть имущих, а досужих бездельников только развлекали. Сносом ветхих домишек и ограничились работы по укреплению городских стен. Ни для чего другого просто не хватило времени.

6

Еще не стерлось в памяти богослужение патриарха Иоанна Каматира, не умолкли разговоры вокруг ромейского посольства в Тырновграде, а перед воротами Царевца однажды утром появился папский легат. Весть об этом взволновала Калояна. Что ему принес папский посол?..

Разговор с капелланом[123]123
  Капеллан – католический священник.


[Закрыть] Иоанном состоялся еще до полудня, и Калоян был мрачнее тучи. Папа давал ему свое благословение, но в царской короне пока отказывал. Капеллан, понимая состояние Калояна, посоветовал ему просить у папы не корону, а диадему[124]124
  …просить у папы не корону, а диадему… – Корона считалась знаком царского достоинства. На Западе царскому титулу соответствовал титул императора. Требуя корону, Калоян фактически хотел от папы, чтобы тот признал его равным константинопольскому императору. Диадема – знак королевской власти – в данном случае означала формальную подчиненность ее носителя папскому престолу и латинскому императору.


[Закрыть]. Калоян ничего не ответил на это.

Посол папы возложил паллиум[125]125
  Паллиум – часть торжественного епископского облачения – широкая и длинная белая лента с изображениями креста.


[Закрыть] на архиепископа Василия, а в день рождества богородицы возвел его в сан католического примаса[126]126
  Примас – в католической церкви – глава отдельной церковной организации, первенствующий среди епископов той или иной страны.


[Закрыть] Болгарии. Но это было далеко не то, чего ждали от папы болгары. Разве они не достойны иметь патриарха великой церкви в Болгарии? Ведь страна удалена от Рима, а войны и недуги часто закрывают ей дорогу к папе. Такое желание, по мнению Калояна, вполне естественно: как оставлять божье стадо без заботливого пастыря! И кроме того, болгарам нужна царская корона…

«И пусть дадут все это моему царству и посвятят и коронуют мое царство». Эти слова царь сказал на прощание капеллану и употребил их в письме к папе. Калоян и впоследствии упорно настаивал на этом, то и дело направлял в Рим своих послов, не давая зарасти проложенной туда тропинке. Он отправил в Рим племянника, сына сестры, севаста Сергея Стреза, пресвитера Константина и браничевского епископа Власия с большими полномочиями. Достигнуто всем этим было немного, но Калоян не терял надежды. Переписка с папой и все прочие отношения с Римом представлялись Калояну нагруженной повозкой, стоящей на холме, стоит ее стронуть с места, как она сама покатится вниз. Калоян верил: то, что он задумал, свершится. Но пока его плечо немело от усилий стронуть эту повозку с места, а кое-кто из боляр, вроде его племянника Борила, пытался удержать ее. Борил даже осмелился однажды сказать, что путь страны лежит не к Риму, что есть старая, протоптанная дорога, которая пролегает, якобы, в душах людей. Борил имел в виду Царьград.

Калоян сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей, сам же подумал: пожалуй, пора серьезно поговорить с Борилом и не спускать с него глаз. Причин для этого немало. Ему донесли, что Борил тайно встречался с Иоанном Каматиром и уговаривал не признавать Калояна царем и не давать ему короны. Подобные козни никакого значения не имели, поскольку было ясно, что Царьград не признает его. Но дерзость племянника раздражала царя. Борил был одержим страстью к презренному металлу. При виде золота у него дрожали руки, лицо морщилось, как печеное яблоко, во всем его облике появлялось что-то скользкое. Калоян презирал подобных людей, но Борила вынужден был терпеть, что поделаешь, родственник! А родственники – не друзья, их не выбирают… Калояну была подозрительна и дружба Борила с Цузменом, братом царицы. Он чувствовал, что за Цузменом стоят еще и Манастр и кое-кто помельче. Надо, надо повнимательнее приглядеться к этой их дружбе.

Сокольничие и псари сопровождали свиту. Нетерпеливые волкодавы рвались с ременных поводков. Страшный гвалт сопутствовал всему шествию. Охотничьи рога перекрывали шум, звали отставших, подгоняли ротозеев.

Калоян и Слав в сопровождении десятка дружинников вырвались вперед, намереваясь переночевать в Трявне[127]127
  Трявна – средневековое болгарское укрепление, ныне – город в Габровском округе НРБ.


[Закрыть] и подождать там слуг, сокольничих и псарей. Могучий горный хребет, буйство густых трав, полыхающих то синим, то нежно-розовым, то голубовато-белым огнем, одурманили царя. Ему захотелось лечь в траву, вдохнуть целебный воздух, ощутить в сердце приятную леность, насладиться синевой неба и полетом белых перистых облаков. Он редко испытывал такое состояние души. Его крупное сильное тело было создано не для бездействия, а недюжинный ум – не для сентиментальных размышлений. Он приказал воинам спешиться, а сам со Славом отправился к невысокому холмику, украшенному пестрым разнотравьем. Вытянувшись на земле и заложив руки за голову, Калоян попытался унестись в далекое детство, но мысли его возвращались туда, к каменному кольцу Царевца.

Царь приподнялся на локте, глянул на воинов, что были внизу, на пасущихся коней и спросил:

– Ты можешь что-нибудь сказать мне о Бориле?

– Что сказать тебе, царь? Борил собирает вокруг себя людей… Я не знаю зачем, но собирает. Мне подозрительна его дружба с Цузменом.

– Мне тоже, Слав.

– Знаю, иначе ты не спрашивал бы меня… Он пытался сблизиться и со Станом Главакой.

– И что тот?

– Он сказал ему, что если какой-либо болярин ищет дружбы с его людьми, то они должны знать зачем.

– Значит, ты думаешь, что Борил заговорщик?

– Я ничего пока не могу сказать, царь.

Они помолчали.

– Что ты мне посоветуешь, Слав?

– Я предложил бы разлучить Борила и Цузмена. Отправь Цузмена в Просек, недавно взятый василевсом хитростью. Отдай ему тамошние земли, пусть он и завоюет их, а потом управляет ими. Просек нам еще пригодится…

– Ты так рассудил, Слав?

– Да, царь…

– Послушаюсь твоего совета. Послушаюсь во имя своих погибших братьев. Он поедет в Просек и пусть благодарит меня за эту милость. Иначе… Не знаю, что я с ними сделаю, если наши подозрения оправдаются.

Царь поднялся и пошел к своему коню…

7

…Легкий утренний туман дрожал над заливом, и в дымке его городские стены казались таинственными, сказочными. Над их зубцами сказочными золотыми цветами сверкали купола церквей.

Если бог поможет рыцарям войти в этот город, защищенный такими мощными стенами, – думал граф Балдуин, – значит, их ведет сам господь, чтобы установить там порядок и честь, о которых ромеи давно забыли. Если под стенами Константинополя рыцари потерпят поражение, значит, их вел сам сатана в образе венецианского дожа Энрико Дандоло.

Сначала Балдуин предложил снарядить к берегу легкие корабли и лодки, взять с собой сына Исаака и показать его людям, что толпились на городских стенах: вот, мол, ваш настоящий василевс. Возможно, тогда ворота города нам откроют и без кровопролития. Рыцарский совет одобрил замысел Балдуина. Вскоре медные и золотые фанфары прозвучали над заливом, разжигая любопытство ромеев. Стены Царьграда кишмя кишели народом и, кажется, готовы были рухнуть под тяжестью человеческих тел. Алексей-младший стоял на первой галере, с которой убрали навес, чтобы его все могли увидеть. Глашатаи не переставали драть горло, возвещая прибытие истинного василевса ромейской империи, призывая народ по закону и праву признать его своим достойным императором. Но в ответ на это раздавались злобные выкрики: «Изменник православной церкви!» На мыс, где пыталась пришвартоваться галера, полетели стрелы, и одна из них уже задрожала у ног Алексея-младшего. Глашатаи вынуждены были умолкнуть, а Алексей Ангел-младший, вскипев от злобы, погрозил кулаком своим неблагодарным землякам. Его бессильный жест лишь рассмешил людей. Крики и улюлюканье новой могучей волной окатили рыцарскую флотилию. Армада повернула назад, к острову.

Враждебный прием царьградцев охладил пыл рыцарей. Они надеялись, что Алексей отворит им ворота прекрасного города, но этого не случилось.

Флотилию под стены города водил Конон де Бетюн[128]128
  Конон де Бетюн – французский рыцарь и трубадур, участник Третьего и Четвертого крестовых походов, автор многочисленных стихов, воспевающих рыцарскую доблесть. После смерти императора Роберта Фландрского был избран временным правителем – регентом Константинополя и фактически управлял империей с 1216 по 1221 г.


[Закрыть], сам же Балдуин не пожелал стать во главе ее, ему неприятно было тащиться позади этого стихотворца. Узнав на рыцарском совете о результатах похода, Балдуин заявил: теперь мы должны надеяться только на себя и на силу нашего оружия. Совет решил перестроить боевые отряды. Оказалось, что у графа Балдуина больше всего людей и поэтому на него следует возлагать и главные надежды. И его слово вдруг стало весомым. Балдуину доверили вывести первые отряды на штурм Константинополя…

Поспешно отслужили молебен во славу рыцарского оружия. Город на противоположном берегу залива с его мощными каменными стенами вынуждал думать не только о победе и жизни, но и о поражении и смерти. Рыцари составляли завещания.

Написал завещание и Балдуин. Половину своих земель он завещал жене, половину – брату Анри, но если у него родится наследник – тогда его земли должны стать неделимыми владениями сына.

До восхода солнца корабли крестоносцев, галеры и парусники, с привязанными к ним лодками, снялись с якорей и пошли на город.

Балдуин так и не понял, кто первым ступил на берег. Запомнил лишь, что ромейские войска в ожидании штурма стояли на суше, направив на врага копья. Они верили, что одним этим устрашат рыцарей, не позаботились даже выставить стрелков и очень удивились, увидев, как крестоносцы вдруг спрыгивают за борт и их арбалетчики, стоя по пояс в воде, ловко берут на прицел ромеев.

Балдуин первым выстроил на суше свой отряд и двинул его на копьеносцев. Пораженный василевс, увидев приближающихся рыцарей, в панике приказал трубить отбой, а императорскому войску – отступать за стены города.

8

Алексей Ангел не ожидал столь дерзкого нападения рыцарей. Видя перед собой могучий строй копьеносцев, только сумасшедшие могли ринуться на берег, весьма неудобный для высадки с больших кораблей и галер – мелководье тут начиналось издалека. А пристань можно захватить, только разорвав заградительную цепь. Алексей Ангел был уверен, что более прочной цепи никто и никогда на свете еще не выковал. Она спускалась из сторожевой башни на мысу Галата[129]129
  Мыс Галата – мыс у входа в Золотой Рог, на котором была сооружена башня, от нее к противоположному берегу была протянута массивная цепь, что перекрывала вход в залив вражеским кораблям.


[Закрыть], а на берегу была вмурована тоже в сторожевую башню. Василевс приказал сосредоточить в огороженной цепью бухте весь ромейский флот. Правда, флот этот являл собой печальное зрелище: полусгнившие корабли, малоподвижные парусники, прохудившиеся суденышки. Но он все же мог сослужить свою последнюю службу. Если поднимется ветер, несколько кораблей, набитых греческим огнем[130]130
  Греческий огонь – горючая самовоспламеняющаяся смесь не установленного до сих пор состава, которая использовалась византийцами в военных действиях. Ею наполнялись глиняные сосуды, забрасываемые в ряды противника метательными машинами, или специальные сифоны, из которых смесь выплескивалась на значительное расстояние.


[Закрыть], можно поджечь и пустить на флотилию крестоносцев.

Алексей Палеолог распорядился еще более усилить охрану сторожевых башен на пристани, ибо понимал, что враги не откажутся от намерения уничтожить заградительную цепь и открыть вход в бухту своим кораблям. Пока лишь конница и пехота неприятеля продвигались по берегу залива. И если они не захватят пристань, то вряд ли смогут надеяться на успех…

Алексей Палеолог и Алексей Дука на всякий случай послали еще несколько отрядов в помощь защитникам Галаты. И ночью, под прикрытием темноты, они добрались туда на лодках, намереваясь утром напасть на лагерь рыцарей.

Но утром произошло нечто непредвиденное. Защитники Галаты увидели неподалеку от башни крестоносцев, пасших на лугу лошадей. Соблазнившись легкой добычей, ромеи решили напасть на них и уже было окружили пастухов, но только случай спас тех от смерти. Мимо ехал некий рыцарь Жак Д’Авен, направлявшийся в гости к другу. Увидев подкрадывающихся к пастухам ромеев, он с небольшим отрядом оруженосцев отчаянно бросился в бой, пронзил копьем одного, подвернувшегося под руку, второй пал от его меча, а конные оруженосцы принялись остервенело рубить пеших воинов василевса! Не выдержав такого стремительного столкновения, ромеи обратились в бегство. Одни из них кинулись к лодкам, другие – к башне. Но рыцарь и его оруженосцы, спешившись, ворвались туда же на их плечах и на узких лестницах башни, перерезали всех ромеев.

…Алексей Палеолог долго стоял у дверей василевса, не смея войти к нему с сообщением о падении Галаты. Наконец вошел. Василевс выслушал его с отсутствующим выражением лица, взглянул на него, будто видел впервые, и отчетливо произнес:

– Смерть еще не пришла за мной, но она ходит где-то рядом.

Алексей Ангел возвел глаза к небу, произнося молитву, затем, тихо, чуть слышно, спросил:

– Есть ли вести от Феодора Ласкариса?

– Пока нет. Но мы и без него справимся, твоя светлость.

– Должны справиться, севастократор, если хотим жить, – сказал василевс и замолчал, покачивая головой.

– Какие будут приказания, твоя светлость?

– Нападайте! Нападайте! Не давайте антихристам покоя! – сказал вяло император. – Идите! Нападайте!

Палеолог вышел с тяжелым чувством. Император пал духом. А ему бы сейчас не отчаиваться, а вдохновлять воинов на битву с железными рыцарями, которые запрудили своими кораблями весь залив и уже готовят штурмовые лестницы. Они озлоблены против города Константина, особенно дож Венеции Дандоло. Скупец никогда не прощает скупцу. В свое время император ромеев Мануил задолжал Венеции двести мин золота[131]131
  …император ромеев Мануил задолжал Венеции двести мин золота… – в правление византийского императора Мануила (1143–1180) было конфисковано имущество проживавших в Константинополе венецианских купцов. Большая часть стоимости потерянного венецианцами имущества была впоследствии возмещена, но к правлению Алексея III Ангела оставался долг в размере около 90 кг золота, который император отказался выплатить. Мина – византийская мера веса, около 450 г.


[Закрыть], но Алексей Ангел отказался их уплатить. Сейчас венецианцы пришли, чтобы взять это золото силой. Василевс до сих пор всех побеждал, победил он Иванко и родопскую мышь Иоанна Спиридонаки. Но сегодня по ту сторону стен стояли не оборванные конепасы, а могучая армада со стенобитными машинами, камнеметами, подвижными лестницами и башнями, с неисчислимым флотом.

Алексей Палеолог свернул в узкую улочку, поднялся на стену. Наемные императорские воины – разный люд без роду и племени – стояли, опершись на копья, и всматривались в даль, где пылали костры рыцарей. О чем они думали, где бродили их мысли? Верили ли они в то, что удержат город, или заранее обрекли его на огонь, а жителей – на истребление и плен? Скряга-император платил им регулярно, и они должны защищать его до последней капли крови. Сдержат ли они клятву, данную василевсу и богу?

Эти люди, замкнутые и молчаливые, как придорожные камни, пугали севастократора Алексея Палеолога…

На четвертый день после взятия Галаты крестоносцы продвинулись вдоль берега и остановились напротив знаменитого Влахернского дворца императора. Они обнесли свой лагерь высоким деревянным частоколом, который затруднял действия ромейского войска, ежедневно нападавшего на лагерь. К тому же арбалетчики и пращники каждый раз наносили ромеям большой урон.

Войско крестоносцев осаждало только одни ворота, оно не могло окружить весь город и закрыть доступ в него со стороны суши. Поэтому Алексей Палеолог совершал частые вылазки и нападал на отряды рыцарей, отправлявшиеся на поиски провианта. Эти стычки бывали упорными и кровопролитными. Затем ромеи обычно отступали, а разъяренные рыцари бросались в погоню и в конце концов оказывались под каменным дождем, обрушивавшимся на них со стен города, многие здесь сложили головы.

Севастократор радовался этим маленьким победам и спешил уведомить о них василевса. Но вскоре крестоносцы, подтянув все силы, начали серьезный штурм города. Камнеметы сыпали смертоносные снаряды. Стенобитные орудия все ближе и ближе продвигались ко рву. Воины тащили к стенам города штурмовые лестницы. И рыцарям все же удалось захватить одну стену. Туда был направлен отряд императорских наемников, и они сбросили крестоносцев вниз. Пятнадцать знатных рыцарей погибло, двоих ромеи взяли в плен. Во время боя стоял такой рев, словно разверзлась земля и закипело море.

Палеолог поспешил обрадовать василевса вестью о том, что вражеский штурм отбит. В качестве боевых трофеев он захватил с собой двух взятых в плен рыцарей-франков.

– Вы поднялись на стену, и вас взяли там в плен? – спросил василевс.

– И нас взяли в плен, твое благородие…

Император довольно усмехнулся. Но тут в покои василевса влетел гонец со страшным известием: крестоносцы снова захватили несколько башен на крепостных стенах.

Усмешка сошла с лица василевса, он вскочил.

– Все живое – на стены! Остановить их во что бы то ни стало! Я сам выйду к войскам… – И, задохнувшись от ярости, тяжело осел на трон.

9

Вести преодолевали долгий путь, прежде чем достичь Тырново. Но вот гонцы донесли Калояну: ромейские войска, занявшие Просек после гибели Добромира Хриза, уходят и держат путь на Константинополь. Он тотчас распорядился, чтобы Цузмен отправился в Просек и занял его.

Все происходило так естественно, что вряд ли кто мог догадаться об истинных причинах удаления из Тырново шурина, брата жены. Царица Целгуба долго не могла распрощаться со своим братом. Чтобы прекратить затянувшееся прощание, Калоян грубо одернул ее. Куманка покорно отошла, но царь уловил злые искорки в ее глазах. В жилах ее текла непокорная, степная кровь, царь много раз хватался за кнут, чтобы укротить нрав жены. Но, конечно, ни разу не ударил.

Целгуба люто ненавидела его сына Вифлеема. Это был плод его первой любви. Мать Вифлеема, латинянка, умерла, не успев стать законной женой Калояна. А если бы не умерла, Калоян вряд ли женился бы на куманке. Вифлеем рос пугливым и молчаливым. Брань Целгубы обычно загоняла его в какой-нибудь темный уголок Царевца, и он тихонько плакал там от несправедливой обиды. Какие только слова не сыпала злая мачеха на его голову: выродок, глупый парик, чужое семя… Иногда малыш искал защиты у отца. В глазах Вифлеема царь видел молчаливую, но искреннюю сыновнюю любовь.

Когда Вифлеем подрос, Калоян решил отправить его в Рим, изучать латынь. Царю нужен был верный человек, который вел бы его переписку с папой. Помимо всего, сын посмотрит мир, научится тому, чего не знают здешние люди. Но не превратится ли Вифлеем таким образом в заложника святого отца? И не станет ли папа, играя на родственных чувствах, диктовать Калояну свои условия?

Опасения эти имели основание, но, поразмыслив так и этак, Калоян все-таки отдал сына под защиту папы. Царь долго смотрел в ту сторону, куда увезла сына золоченая повозка, и вздохнул: по крайней мере, он не услышит теперь ее злого голоса. Калоян и в мыслях не назвал имени своей жены. Он женился не по влечению сердца и за долгие годы совместной жизни так и не привык к Целгубе. Его раздражали ее многочисленные родственники, досаждавшие различными просьбами, особенно Цузмен. Как хорошо, что он отправил его в Просек. Пусть защищает крепость, а не шушукается тут с Борилом.

Борил стал посмешищем всего двора по той причине, что давно и безуспешно искал себе жену, главным достоинством которой было бы богатство. Однажды обратился он к царю с просьбой найти ему в жены какую-нибудь чужеземную принцессу. Калоян усмехнулся:

– Все прочее я тебе дал, осталось немного: жену найти.

– Такой женитьбой мы приумножим силу нашего государства.

– Когда мы завоюем страну, где живет эта принцесса, тогда и приумножим силу нашего государства, – сказал Калоян.

Борил стиснул зубы. Понял – царь издевается над ним.

Гонцы сообщили, почему ромеи оставили крепость Просек: Царьград – в осаде, на помощь ему и двинулись войска из Просека.

Царьград – в осаде и, по всей видимости, падет, и надо, размышлял Калоян, показать свое расположение крестоносцам. Но когда падет Константинополь, он перейдет Хем и вернет болгарам все земли царя Симеона. Пока победители и побежденные в Царьграде наладят свои отношения, Калоян сумеет взять свое. А дерево, пустившее глубокие корни, выкорчевать трудно. Хорошо, что он отправил Цузмена в Просек.

Просек ромеи оставили поспешно. Но не успел еще на дороге рассеяться запах пота ромейских лошадей, как воины Цузмена уже стояли у его стен. Жители, не сопротивляясь, открыли дубовые, окованные железом ворота. Цузмен обошел крепость, присел на деревянной площадке над Вардаром и созвал старцев. Он хотел узнать от них подробности гибели Добромира Хриза. Но ничего он не узнал, кроме того, что Хриз однажды утром уехал в крепость Струмицу, а на другое утро в Просек прибыл со своими людьми Хрисан Коста и объяснил, что Добромир на пути домой задержался по делу, что к вечеру приедет и что он повелел без него начинать чествование его гостей.

Сподвижники Добромира, ничего не подозревая, стали в ожидании своего воеводы угощать гостей. Но Хриза так и не дождались, люди Косты их пьяных всех перерезали. А вскоре прибыл сюда со своей свитой Алексей Ангел. Это было одно-единственное посещение Просека василевсом, он заночевал тут и уехал, оставив в крепости довольно большое войско во главе с ромейским военачальником.

В знак благодарности за победу над Хризом и за возвращение Просека под власть василевса Хрисана Косту повесили на старой чинаре. Как же оставлять его в живых, объяснили ромеи, если он так долго был прилежным учеником лукавого и непокорного Добромира Хриза?

Выслушав рассказ старцев, Цузмен отправил гонца к Калояну с известием, что его приказ выполнен, Просек занят.

Вскоре гонец Цузмена перемахнул через мост под Сеченой скалой[132]132
  Сеченая скала — скала при въезде в крепостные ворота Царевца в Тырново.


[Закрыть] и въехал в царевецкую крепость. Кроме сообщения царю, он должен был встретиться с Борилом и поприветствовать его от имени нового хозяина Просека.

Друзья помнили друг о друге и не намеревались свою дружбу предавать забвению…

10

Крестоносцы снова были сброшены со стены.

Создалась обстановка, когда василевс мог нанести по рыцарям решающий удар, спасти себя и свой город. И действительно, затрубили рога, ворота открылись, поток вооруженных людей устремился к лагерю крестоносцев. Вел их сам василевс Алексей Ангел. Его золотой шлем пылал на солнце. Конь под ним шел, кося глазом, и яростно грыз удила. Сбоку от него – патриарх, высоко поднявший икону святой Богородицы, покровительницы ромейских войск. Василевс наметил удар по центру, а отряды Густобрового и Палеолога должны были напасть на камнеметы и передвижные башни, готовые для атаки на стены. Если они их подожгут и разрушат, то рыцарям уже бессмысленно вести осаду, ведь город будет спасен.

Император все ближе и ближе подходил к лагерю крестоносцев. Рыцари лихорадочно готовились к бою. В сравнении с огромной армией василевса они были горсткой закованных в железо людей, и потому им ничего более не оставалось, как занять оборону. Они выстроились перед деревянной оградой лагеря. Несколько десятков конных рыцарей вышло вперед, за ними встали вспомогательные отряды, спешенные щитоносцы, лучники, арбалетчики. В стороне стоял отряд рыцарей, потерявших в последнем бою коней. Большинство из них уже прощались с жизнью… Если не случится чуда… Но чуда произойти не могло – войска Алексея Ангела надвигались. Арбалетчики начали обмениваться стрелами…

Свист стрел вдруг охладил воинственный пыл василевса. Он приказал войскам остановиться, он надеялся, что рыцари первыми ринутся в атаку, тогда он часть конницы бросит в их расстроенные ряды, другую же пошлет им в тыл. Но рыцари, спасая свой тыл, не двигались с места. Выжидание с обеих сторон затянулось. Василевс пытался понять, что происходит на флангах, не горят ли там боевые машины крестоносцев. Но огня не было, неизвестно куда подевались посланные туда войска. Уж не изменили ли они ему?

Эта мысль сковала его холодом, и он подал знак к отступлению.

В полном порядке, шаг за шагом, с обращенными к рыцарям копьями, войско василевса попятилось. Закованные в железо крестоносцы смотрели на это и удивлялись, не веря, что смерть миновала их.

Алексей Ангел, вернувшись во дворец, тотчас велел позвать Палеолога и Алексея Дуку-Густобрового, чтобы потребовать от них объяснений – почему не были уничтожены вражеские камнеметы и передвижные башни. Прошло полчаса, прошел час – но ни военачальники, ни посланные за ними не объявились. Измена?! Тут все существо василевса охватил великий страх за свою жизнь, в голове больно заколотило: бежать, бежать, пусть он сгорит, этот город с его людьми! С такой армией нельзя воевать. И не на кого положиться, кроме дворцовой стражи да наемников, которые служат ему преданнее, чем ромеи. Наемникам платят жалование, и они честно его отрабатывают. Василевс вызвал Георгия Инеота, велел ему дочиста выскрести сокровищницу и приготовиться к отъезду. Куда? Он знает куда. А патриарх? Они и без него не пропадут. Только быстрее! Жена и дочь Евдокия? На что они ему? Одна морока с ними. Пусть сидят в монастыре, поближе к богу… Ну, быстрее! Сообщить об уходе из города только дворцовым стражникам и наемникам!

Георгий Инеот кинулся выполнять распоряжение василевса…

В полночь василевс с небольшой свитой бежал из города. Тех, кто находился на стенах, об уходе императора не предупредили. Василевсом овладел страх не перед врагами, а перед своими, и он стремился как можно скорее покинуть Константинополь.

Свита, следовавшая с императором, на этот раз не блистала именами. Его сопровождали лишь постельничие-евнухи, делители и безликая толпа знати, никогда не отличавшаяся ни умом, ни действиями. Василевс взял с собой и Феодору, ибо знал, что многие сотники и тысячники будут служить ей более преданно, чем ему.

Он взял ее и как последнюю свою надежду умилостивить Калояна.