Текст книги "Искусство Игры"

Автор книги: Скотт Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Не бросай меня, – еле слышно прохрипел он. – Пожалуйста.

– Сам виноват! – бросил Хуан. – Подставился. В общем, просрал все. Никакой от тебя пользы.

Он оставил его у дерева. Лучше, конечно, пристрелить бедолагу из милосердия. Но это понятие Хуану было неведомо. Кроме того, надо уходить. Найти до наступления темноты безопасное место для ночевки. Завтра Себастьен ослабеет окончательно, и его можно будет взять голыми руками. А может, удастся прихватить и сегодня. Хуан примерно представлял, куда поползет Себастьен залечивать рану. Тем более что ночи здесь холодные. Вон там между двумя горами виднеется небольшое ущелье.

Стоны Тощего Педро вскоре затихли. Через час другие ночные хищники о нем позаботятся.

Себастьен шел не останавливаясь. Двигаться необходимо. Остановиться означало умереть. Моросил холодный дождь, кровоточило плечо. И самое главное – он сейчас безоружный. Себастьен вгляделся в полумрак. Вдалеке в лощине мерцал слабый огонек.

Между тем Хуан успел поужинать у небольшого костра в пещере. Еды брали на троих, а досталась одному. Тоже неплохо. Он выглянул. Было темно хоть глаз выколи, вовсю лупил муссонный дождь, заглушая звуки. Соратники его подвели. Что один Педро, что второй. От обоих пользы как от козла молока. Ко всему прочему Хуан чувствовал себя скверно. Сказывалось отсутствие в организме кокаина. Впопыхах забыл взять. У него начанся легкий озноб. Но Себастьену все равно гораздо хуже. Это утешало. Завтра он с ним разделается. С этой мыслью Хуан забылся беспокойным сном.

Проснулся он в три часа ночи, потревоженный слабым шумом. Медленно вытянул руку, потрогал винтовку и поднял факел.

Неподалеку стоял согнувшись Себастьен. Запихивап в рот какую-то еду. Когда Хуан пошевелился, он выпрямился. Вид у него был очень жалкий. Одежда разорвана, волосы спутаны, левое плечо опущено, на руках кровь. Но Хуан видел, что мужество его не покинуло. Он смотрел спокойно и гордо. Целясь винтовкой ему в сердце, Хуан улыбался. Победить такого противника приятно. Этот человек одурачил Гонсалеса и самого Хуана. Таких он уважал.

– Ты хорошо сработал, – произнес Хуан. – Senor, tu eres un hombre. [17]17
  Сеньор, ты настоящий мужчина ( исп.).


[Закрыть]

Он много раз видел, как умирали люди, и мог отличить храбреца от труса. Но чтобы вот так спокойно принимать свою судьбу, нужно быть настоящим героем.

– Adios, amigo mio, [18]18
  Прошай, мой друг ( исп.).


[Закрыть]– торжественно проговорил Хуан, нажимая на курок.

Звук выстрела вырвался за пределы пещеры. Но он был слишком слабый, чтобы потревожить лесных хищников, которые лакомились останками Педро Флако. И не произвел впечатления ни на крокодилов, плавающих вокруг обглоданного скелета Педро Гордо, ни на обезьян-ревунов, верещавших на деревьях в лесу.

Смертью в джунглях никого не удивишь. Даже если погиб человек.

А дождь все лил и лил, безразличный ко всему.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Враг не должен знать, где я намерен дать сражение.

Сунь-цзы. Искусство войны

Октябрь. Колледж

На острове Тира выпал первый снег. Магистр завтракал в малой гостиной. С портретов на стенах на него взирали предшественники, а он задумчиво смотрел на них. Минули столетия, а ничего, в сущности, не изменилось. Продолжаются войны, в мире по-прежнему царит жестокость. Захватив власть, многие очень быстро перестают быть людьми.

Его размышления прервал Симз:

– Магистр, вам звонит постоянный секретарь министерства иностранных дел Великобритании. Соединить?

– Да.

Магистр прошел в кабинет.

– Извините, что беспокою, – произнес Коллега в трубке, – но я решил, что вам следует это знать.

– Я слушаю.

– Нам только что позвонили из британского посольства в Панаме. Несколько дней назад в ущелье недалеко от границы с Коста-Рикой обнаружен труп мужчины. Он пролежал там около недели, но сохранились фрагменты одежды и документы, по которым удалось идентифицировать личность погибшего. Уже проведена патологоанатомическая экспертиза.

– Какова причина смерти?

– Повреждения, полученные при падении со скалы. Видимо, человек занимался скалолазанием и сорвался в ущелье. Но не исключено, что он натолкнулся на бандитов и они расправились с ним. В этих местах проходят пути контрабандистов.

– Кто он?

– Тот, за которым вы просили нас проследить. Себастьен Дефраж. Документы обнаружены на имя Себастьена Синглтона. Однако нет сомнений, что это он. Недавно уволился из Панамского отделения «Банка США». Там полагают, что он перед отъездом из страны решил посвятить неделю скалолазанию. Дефраж, он же Синглтон, снял номер в местном отеле и пропал. Сегодня состоится его кремация в Панаме. Мне очень жаль сообщать вам это печальное известие.

– Спасибо, сэр Дуглас. Панамские власти уверены в идентификации?

– Группа крови та же, документы его. На нем также нашли перстень с печаткой, который служащие банка опознали как принадлежащий Себастьену Синглтону. Так что Дефраж действительно погиб. Завтра в одной из панамских газет опубликуют короткий некролог. Разумеется, о Колледже никаких упоминаний не будет.

– Спасибо. – Магистр положил трубку. Придвинул к себе лист бумаги и написал две фамилии. – Симз, пожалуйста, позвоните двоим Арбитрам, которых я указал. Мне нужно связаться с ними сегодня вечером. Передать новость.

– Хорошо, сэр.

Магистр посмотрел на тарелки на столе и приблизился к окну. Он так и не позавтракал, но есть не хотелось. В воздухе медленно кружились снежинки. Не успеешь оглянуться, и Рождество. Очередной банкет Коллег. «Кто наденет мантию Магистра на этот праздник? Кто снимет ее с моих плеч?»

– Таня!

Она обернулась. К ней подошла Кэрол, начальник отдела трансферов «Банка США», и взяла под руку.

– Подумать только, какая трагедия! Ужас! Зачем он отправился в горы один? Это же так опасно.

– Да. – Таня печально вздохнула и оправила черное платье. – Я его не знала, лишь пару раз видела в банке. Но все равно жаль. Совсем молодой.

Они вышли из крематория вместе с другими служащими банка. Тэд Бакстер особенно горевал по Себастьену. Плакал. Вероятно, предчувствовал собственную смерть. Через год ему было суждено умереть от цирроза печени.

Вечером Таня вышла на балкон своей квартиры и села в кресло. Внизу шумел город Панама. Сверху на него равнодушно взирали звезды. Она смотрела на них затуманенными от слез глазами.

– Себастьен…

«Он больше не будет со мной. Никогда». В это невозможно было поверить. Такой умный, талантливый и потерпел неудачу. Ведь ему на роду было написано стать Магистром.

Таня заплакала навзрыд.

Она прождала его в Сан-Хосе неделю. Сидела как на иголках, не отходила от телефона. В четверг на шестой странице «Нью-Йорк таймс» ей попалась маленькая заметка. В Швейцарии застрелен известный колумбийский наркобарон Гонсалес. Когда его перевозили из тюрьмы в суд, на машину напали шестеро вооруженных бандитов в масках. Завязалась перестрелка, в ходе которой Гонсалеса убили. Наркобарона должны были судить за различные преступления, связанные с распространением наркотиков, и колумбийские партнеры, видимо, решили ликвидировать его, чтобы не наболтал лишнего. Таня считала, что он получил то, что ему причиталось. Даже гораздо меньше.

А в пятницу в панамской газете «Ла пренса» на последней странице рядом с рекламой продажи в кредит автомобилей, в колонке хроники происшествий она прочитала сообщение о том, что в ущелье недалеко от границы с Коста-Рикой найдено полуразложившееся тело мужчины. Судя по обнаруженным при нем документам, это Себастьен Синглтон, бывший служащий панамского отделения «Банка США».

Таня немедленно вылетела в Панаму, где ознакомилась с заключением судебно-медицинского эксперта.

Маленькие аккуратные печатные буковки складывались в слова, она с трудом разбирала их сквозь слезы. Мужчина, белый, возраст примерно тридцать пять лет, найден в ущелье у подножия горы Фабрега. Перелом основания черепа, позвоночника, множественные переломы костей. Разложение второй степени. Приблизительное время смерти – за пять – семь дней до обнаружения. Предположительная причина повреждений, приведших к смерти, – падение с высоты свыше ста метров. Группа крови, личные вещи, особые приметы…

Таня просидела на балконе несколько часов, вызывая в памяти образ Себастьена. Только теперь она позволила себе признаться, что все это время после гибели Рекса пребывала в мучительных колебаниях. То ее вдруг переполняла уверенность, что убить его мог лишь Себастьен. Но тут же сердце решительно отвергало подозрение, поскольку такого просто не могло быть. Себастьен, конечно, жаждал стать Магистром, но не через убийство. Вот так ее разум и сердце воевали друг с другом, причиняя страдания. А теперь все кончено, и правду она никогда не узнает.

Ей на колени вспрыгнула кошка.

– Гемма…

Не переставая плакать, Таня приняла решение. Через месяц она уволится из банка и вернется в Европу. Отыщет соперников. Вначале Эндрю. И продолжит борьбу за пост Магистра.

Теперь ее ничто не остановит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Чем дальше идешь, тем меньше познаешь.

Поэтому мудрый, не видя вещей, проникает в их сущность.

Лао-цзы

Октябрь. Пекин, Китай

На Дальнем Востоке в течение столетий средоточием власти всегда был Пекин. В тринадцатом веке великий монгол, хан Хубилай, вторгся в Китай, преодолел Великую Китайскую стену, сверг правителя династии Сун и основал здесь свою столицу. А в 1654 году тут, в Пекине, в императорском дворце, который называли Запретным Городом, родился другой великий китайский император, Канси, один из самых выдающихся монархов в истории человечества. Он был среднего роста, с лицом, отмеченным оспинами, низким глубоким голосом и очень яркими выразительными глазами на приветливом лице. Канси правил Китайской империей шестьдесят лет с необычайным усердием, не допуская при этом никакого инакомыслия. Его идеалом являлся мир для страны и процветание подданных, и он до конца своих дней не переставал прилагать усилия для его достижения. Император был книжник, его страстью была литература. Под его личным наблюдением был написан большой императорский словарь и многие другие произведения. Он перевел историю Китая на монгольский язык. Перед смертью в своем завещании Канси написал: «Я оставляю империю в мире и довольствии».

Эпоха правления императора Канси интересовала Эндрю еще и потому, что тогда жил и творил мастер Чан.

Он пересек плошадь Тяньаньмэнь в центре Пекина, название которой в переводе означало «Врата Небесного Спокойствия», и вошел в Запретный Город. Перед ним простирался императорский дворец с девятью большими залами, расположенными в соответствии с китайской космологией. Дальше следовало самое сердце императорского жилища, зал Высшей Гармонии, откуда могущественный император Канси простирал свою власть на всю страну. Овальный кабинет по сравнению с этим обиталищем монарха смотрелся бледной тенью. Масштабы власти тогда были иными, не говоря уже о ее абсолютности.

Эндрю замер в созерцании развернувшегося перед ним великолепия. Здания поблескивали желтыми плитками на бледном осеннем солнце. В императорском городе мало что изменилось. Казалось, тут замедлилось время в благоговении к месту, где правили, наверное, самые великие монархи в мире.

Он медленно двинулся через дворцовый комплекс, проходя из дворика в дворик. Это напомнило ему о других двориках совсем в другом месте, где и по сей день была сосредоточена громадная власть. Он сел на скамью рядом с мраморным мостиком, тем самым, который переходил великий Канси, когда прибывал в императорский город и покидал его. Перед внутренним взором Эндрю возникло величественное лицо императора. Слуги несли его в паланкине, чтобы Сын Небес не ступал на землю.

А в один из дней, похожих на сегодняшний, в октябре 1682 года по этому мосту прошел старик, мастер Чан. Возможно, он задержался, чтобы полюбоваться золотыми рыбками, медленно плавающими среди тростника, и поразмышлять над суетностью людских желаний, прежде чем представить могущественному императору самую красивую и самую сложную шкатулку-головоломку из всех, какие он создавал.

Велорикша выехал на многолюдную улицу в одном из деловых районов Пекина. Эндрю велел ему свернуть в узкий переулок и остановиться. Дальше он двинулся пешком.

Исторический факультет университета располагался в неприметном, огороженном забором здании. Оно казалось необитаемым. Эндрю поднялся по ступеням, вошел в вестибюль, направился дальше по коридору и постучал в застекленную дверь. Его пригласили войти.

– Добрый день, профессор Ван. Спасибо, что согласились поговорить со мной.

Они пожали друг другу руки.

Профессор Ван, маленький сутулый, совершенно седой старик, с интересом разглядывал Эндрю водянистыми серыми глазами. Во времена «культурной революции» он, профессор истории и философии Пекинского университета, едва избежал гибели после того, как осмелился покритиковать самого Мао Цзэдуна. Его на многие годы сослали в отдаленную провинцию, где он хлебнул горя. Сейчас, по оценке Эндрю, ему было за восемьдесят.

– Может, посидим в саду? – Профессор Ван вывел его в небольшой дворик. – Я называю его садом, – он улыбнулся, – хотя, как видите, это не так. – Они сели.

– Я хотел поговорить с вами об императоре Канси и мастере Чане.

– Понимаю. – Профессор смотрел на него, ожидая продолжения.

– В Историческом архиве есть запись, что император Канси повелел мастеру Чану изготовить для него шкатулку-головоломку, причем самую красивую и сложную из всех, какие только выходили прежде из-под его рук. А в октябре 1682 года мастера Чана призвали во дворец, чтобы ее представить.

Профессор кивнул.

– Вы когда-нибудь видели эту шкатулку? – спросил Эндрю.

– Нет, – ответил профессор. – Полагают, она погибла свыше двухсот лет назад. У меня нет сомнений, что шкатулка была удивительной красоты. Чан – замечательный мастер, величайший в истории Китая.

Эндрю помолчал.

– Как по-вашему, что сказал император Канси мастеру Чану, получив шкатулку?

Старик профессор откинулся на спинку скамьи.

– Не знаю. Об этой встрече не осталось никаких свидетельств. И вообще очень странно, что она состоялась.

– В каком смысле?

Старик задумался.

– Император встречался с подданными всегда в присутствии множества придворных и стражи. Так предписывал дворцовый этикет. Однако относительно мастера Чана в записи сказано, что император призвал его в свои покои и они беседовали много часов с глазу на глаз. Это уникальный случай в китайской истории. Неудивительно, что содержание их беседы для всех осталось тайной.

– Но почему так случилось? О чем мог говорить величайший в мире правитель с простым ремесленником? Как вы думаете?

Профессор скрылся в доме и вскоре вернулся с небольшим чайником китайского хризантемового чая. Налил две чашки. Они подождали, пока осядут чаинки.

– Я полагаю, что они беседовали о шкатулке-головоломке, которую создал Чан, и о ее смысле. Уверен, что Чан сказал императору Канси удивительные слова.

– Удивительные слова?

– Да. Утверждение, что об этой беседе не осталось никаких свидетельств, не верно. Свидетельство оставил сам император Канси. Под хроникальной записью об аудиенции, данной мастеру Чану, он сделал приписку алыми чернилами. Нет сомнений, что иероглифы поставлены его рукой, ведь писать алыми чернилами тогда было позволено лишь императору.

– Что он написал?

– Он написал поразительные слова. И я думаю, его придворные очень желали бы стереть их. Разумеется, это было невозможно, поскольку внесение даже малейших изменений в написанное императором означало немедленную смерть. Запись с припиской императора сгинула в огне «культурной революции». Тогда воинствующие хулиганы погубили очень много реликвий из культурного и исторического наследия Китая. Но сохранились копии. Оригинал же из всех живущих ныне людей видели всего трое. Я и еще двое историков. Глубокие Старики.

– Так что же он написал?

– Император написал, что имел беседу с мастером Чаном, когда тот принес ему шкатулку удивительной красоты. О чем они беседовали, сказано не было, но император указал, что в конце аудиенции он повелел принести желтый шарф, на котором поставил большую печать империи, и повелел Чану надеть этот шарф. С тем мастер Чан и покинул зал Высшей Гармонии.

– Это все?

– Нет. Покинув императорский дворец, мастер Чан взошел на мраморный мостик. Оттуда он поклонился императору и оставил на перилах шарф, который затем возвратили к трону. Это было написано собственной рукой Канси. У меня нет причин не верить.

– Что это означает?

– Смысл ясен, – ответил профессор. – В беседе мастер Чан сказал императору нечто настолько глубокое, что тот предложил ему свою империю.

– И Чан отказался?

– Да.

Эндрю опять надолго задумался.

– Кем, собственно, был этот мастер Чан?

– Простым ремесленником, создававшим вещи поразительной красоты. Рожден в безвестности и неизвестно где умер.

– А что он был за человек?

– О его личности известно очень мало, но он определенно исповедовал философию даосизма. Еще вспоминают его скромность и доброту. Как искусный мастер и замечательный художник Чан мог нажить огромное богатство и снискать большую славу, но ему ничего этого не было нужно. Его природный дар не был замутнен материальными желаниями и устремлениями. Я представляю, что мастер Чан был таким, как учит дао, – «свободным от уз человеком, который шагал, как он хотел». Он прожил жизнь, следуя своим побуждениям, свободный от людского коварства, лжи и страстных влечений.

– А император Канси, каким был он? Наверное, о нем известно больше.

– О да, – улыбнулся профессор, – об этом выдающемся правителе сохранилось много документов. Он начал править в пятнадцать лет и сразу же осадил министров, считавших, что смогут им манипулировать. Участвовал во многих битвах, но всегда стремился к миру. Канси был просвещенный правитель, великий воин и государственный муж. Он понимал, что такое власть, и умел ею пользоваться.

– А какой религиозной доктрине он следовал? – спросил Эндрю, по-прежнему не понимая, что могло быть общего у императора с ремесленником.

– Вот об этом в исторических записях ничего не говорится. Известно лишь, что он проявлял особый интерес к сочинению Сунь-цзы. Вы читали «Искусство войны»?

– Да, но я не вижу, как идеи Сунь-цзы и дао могут пересекаться.

– Сунь-цзы рассуждает о государстве и природе власти. Этих же вопросов касается и учение дао. Однако здесь теоретизирование носит общий характер, тогда как Сунь-цзы анализирует средства и приемы, необходимые для достижения победы. В дао упор делается на человека, его природу. Ибо любое человеческое существо есть субъект неких влечений и желаний. Это относится и к могущественному правителю империи, и к простому крестьянину. Разница в масштабах.

Профессор замолчал. Отпил чаю.

– Вы полагаете, на встрече император Канси и мастер Чан обсуждали природу власти? – спросил Эндрю.

– Да, но это мои предположения. Любопытен один момент. В даосизме необходимым условием существования является абсолютная свобода духа. Власть же ограничивает свободу, поскольку это ноша. Чжуан-цзы, один из основоположников учения дао, вел жизнь отшельника. Тогдашний правитель Китая, восхищенный его мудростью, послал ему дорогие дары с предложением стать его главным министром. На что Чжуан-цзы коротко ответил, что предпочитает быть на службе у своей свободной воли. Он понимал власть не как некую забаву, дающую удовольствие, а как тяжелую ношу.

Эндрю оживился:

– Вы считаете, что великий Канси предложил мастеру Чану свою империю, увидев в нем человека, менее всего желающего власти и потому достойного быть наделенным ею?

Профессор Ван кивнул:

– Вот именно. Император Канси, величайший правитель в истории Китая, осознал, что сидящий перед ним человек более велик, чем он. Этот простой ремесленник, не подверженный суетности человеческих страстей, был способен осознать свою подлинную сущность. Как мы помним, император Канси повелел Чану создать для него самую сложную головоломку из всех, какие можно вообразить. И Чан создал ее. Наисложнейшей головоломкой, по его мнению, был сам человек. Он хотел показать императору Канси, что понять себя и свое место во Вселенной не помогут ни его богатство, ни власть. Лишь заглянув внутрь себя, он найдет то, что ищет. Только так можно обрести подлинное счастье и удовлетворенность, по сравнению с которыми империя – ничто.

– То есть для мастера Чана предложенная Канси империя была ничем?

– Да, – тихо произнес профессор. – Мастер Чан, не желая ничего, уже овладел всем. И он создал для императора шкатулку-головоломку, не содержащую ничего, тем самым предложив ему постигнуть самого себя.

Эндрю легко и быстро взошел на холм, не чувствуя под собой ног. Здесь располагался Летний дворец, резиденция для отдыха, которую построил преемник Канси в окрестностях Пекина. Он сел на склоне, лицом к озеру. Вдалеке, ближе к противоположному берегу, виднелись две красивые деревянные пагоды, построенные на маленьких островках, соединенных изящным арочным мраморным мостом. Пейзаж напомнил ему рисунок на крышке шкатулки-головоломки. После смерти мастера минуло несколько веков, но красота по-прежнему правила миром, а его идеи проникновения в человеческую сущность сегодня были так же актуальны, как и тогда.

Эндрю просидел на склоне холма весь день, глубоко погруженный в мысли. Его восхищал феномен жизни мастера Чана, достигшего, казалось, недостижимого идеала. Он сумел проникнуть в свою сущность и разглядеть там все до мельчайших подробностей. И дальше в течение всей жизни следовал лишь диктату своего внутреннего самоощущения. Он следовал одному из великих принципов дао, который гласил: «Познай себя, и ты познаешь других».

В конце размышлений Эндрю подвел итоги. Итак, он откроет соперникам место своего пребывания и будет ждать их прихода, хотя это смертельно опасно. Он также начнет действовать по составленному уже давно плану, с помощью которого можно достать двадцать миллионов долларов. Эндрю решил, что должен стать Магистром.

К вечеру похолодало. Он поежился, встал. Пора уходить. Смысл шкатулки-головоломки теперь был ясен.

Ничто и одновременно все.