Текст книги "Заключенный (ЛП)"

Автор книги: Скай Уоррен

Соавторы: Анника Мартин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Ты получишь несколько очков за письменное выполнение задания, но никакая выдумка не будет напечатана в газете.

Его глаза блестят.

7 глава

Грейсон

Класс заполняется. Я напоминаю себе, что мы потратили практически три недели на то, что мисс Уинслоу называет зарисовкой.

Она стоит у стола, когда мы волочим ноги в классную комнату. Мне кажется, что там она чувствует себя в безопасности и под контролем. Мисс Уинслоу приветствует всех по именам, тем самым показывая, что помнит нас, и ей не наплевать.

Когда с ее губ сходит мое имя, возникает уже знакомое чувство волнения. Я никогда не устану от ее юбки-карандаш. Она хоть представляет, как ткань обтягивает ее тело? Эта девушка даже в чертовом бикини не будет так сексуальна. Я хочу пробежаться руками по ее бедрам, очерчивая линии тела сквозь ткань. Мне даже не нужно ее раздевать, я бы кончил так.

Я захожу в класс, сажусь на свое место за ее столом, занимаю ее стул, пространство. Она даже не удостаивает меня взглядом, но могу с уверенностью заявить, что она чувствует то же самое: есть что-то, что соединяет нас, как подземные электрические сети. Я смотрю на холщовую сумку, которую она приносит с собой на каждое занятие, наполненную книгами.

Мисс Уинслоу уходит в сторону.

– Сегодня я буду подсказывать вам, – говорит она, поправляя очки. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что они для нее своеобразная защита. Например, когда девушка нервничает, то чуть опускает их на нос, или же напротив, сдвигает, когда думает о чем-то. – Закройте глаза и на мгновение представьте, что вы падаете. У вас есть парашют? Откуда вы падаете? Что вы видите на земле? Что вы чувствуете?

Я закрываю глаза и представляю, как моя рука скользит под ее юбку между ее ног. Двумя пальцами нажимаю через ткань ее трусиков на клитор. Это уже давно стало моей одержимостью: заставить кончить ее любыми способами, при этом не касаясь ее.

– Вам страшно? Или весело? – вторгается ее сексуальный голос.

И то и другое. Я живу только этим чувством падения. Иногда я просыпаюсь посреди ночи с поднятыми руками, защищаясь от того, чего нет. Уже долгое время никто не причинял мне боли, и я намерен оставить все так, как есть.

Правда в последнее время я просыпаюсь со стояком, вероятно, мне стоит немного отдохнуть. Дело в том, что она единственная, кто заставляет меня кончить, даже не дотрагиваясь до меня.

– Не пишите первое слово, которое придет вам в голову. Я хочу, чтобы вы задумались, почувствовали это. Правильное слово – это очень важно, ребята.

Она ходит туда-сюда, ее глаза блестят. Эта девушка хочет, чтобы мы почувствовали себя лучше. Она думает о нас, и из-за этого мне хочется ее встряхнуть, предупредить, что забота о людях вроде нас может плохо для нее закончиться, потому что однажды мы начнем отдавать заботу назад. Для нее это не принесет ничего хорошего.

– Правильно подобранное слово все меняет, – продолжает она, – если вы найдете его, то дело останется за малым – словарным запасом, но и с ним не будет больших проблем. Правильное слово, оно уже есть внутри вас. Вы всего лишь должны копнуть глубже и найти его, я уверена, у вас получится. Не используйте неопределенные слова, вы лучше этого. Ищите точное слово, копайте глубже. Бросьте себе вызов.

Она поворачивается и идет в другую сторону, семнадцать пар глаз устремляются на ее задницу. Прядь темных волос выбивается из пучка. Я представляю, как нежно убираю ее за ухо. Вот мой вызов самому себе: быть нежным.

– Что ж, а теперь вперед! Пишите, – говорит она в своей ободряющей манере, отчего у меня зубы сводит. Я хочу, чтобы она своим голоском произносила совсем другие вещи.

Вперед, поцелуй меня.

Вперед, лизни меня.

Вперед, трахни меня.

Да, мисс Уинслоу.

Это может быть проблемой. Я здесь с одной целью, чтобы сбежать. Ничто не способно избавить так быстро от эрекции, как мысли о неволе. Я не могу находиться в четырех стенах, ненавижу потолки, а решетка… черт побери, у меня на нее гребаная аллергия.

Первую неделю я провел в психушке. Меня трясло и рвало. Хреновые времена. Тогда общественный защитник – он, кстати, был хорошим парнем – поднял шумиху по этому поводу, и меня перевели в психушку.

Правда, стало только хуже. Они все время накачивали меня лекарствами, я даже не мог ясно видеть, не мог остановить ночные кошмары. Больше, чем быть взаперти, я ненавижу быть под действием лекарств. Так что я реально работал над своей психикой, отрабатывал техники дыхания, разговаривал и тому подобное дерьмо. На самом деле это работает большую часть времени.

Меня совершенно не пугает падение, по крайней мере, не на свободе. В отличие от чертовой клетки, что поджидает меня на земле.

Я поднимаю глаза, и замечаю, что она смотрит на меня с другой стороны комнаты.

– Есть вопросы? – она отталкивается от стены и направляется ко мне.

– Ничего не приходит в голову, – говорю я.

– А я думала, что как раз у тебя есть идеи.

– Есть, но не для печати, – отвечаю, – особенно не с виньеткой, если вы понимаете, о чем я.

Мне хочется застать ее врасплох, но она смотрит на меня, не моргая и без страха. И снова это чувство, будто я знаю ее, хотя это не так. Предполагаю, что это полностью взаимно, и она чувствует то же самое.

– Не можешь вообразить падение? – спрашивает она.

Как раз это я представить могу. Мне известно это чувство.

Я оборачиваюсь и вижу, что все вокруг заняты писаниной.

– Вам известна такая игра, когда дети стоят в кругу, кто-то один падает, а другие ловят его? Здесь никто не будет так играть. Любой из нас предпочел бы получить удар в лицо. Неужели вы думаете, что мы сыграем в эту игру на бумаге? – Я скрещиваю ноги. – Никто в этом месте не хочет думать о падении, не хочет отдавать власть другому.

– Включая тебя? Ты не будешь играть даже на бумаге?

– Вы же сказали, что ждете правды, поэтому…– я пожимаю плечами.

– То есть, ты отказываешься сделать это?

– Я всего лишь пытаюсь быть честным. Даю вам то, о чем вы просили. – Господи. Она так сильно переживает за честность парней, мне это безумно нравится, черт подери.

Ее взгляд меняется. Улыбка в глазах, но без улыбки на губах. Она ценит это.

– Я считаю, что честность о падении – маленькая часть самого падения, – наконец выдает она.

– Ага, – фыркаю я, она умная, это здорово.

– Доверься тому, кто сможет тебя поймать, – добавляет она, задумчиво смотря на стену. Такое чувство, будто она говорит это о себе.

Иногда свет, что глубоко во мне, как электрический провод искрит в темноте. Это я осознаю, только не знаю, в чем причина.

– А что насчет них? – спрашиваю я. – Они поймают вас?

Ее глаза находят мои, и внутри меня что-то вспыхивает, потому что я поймал бы ее. Это самая честная правда, которая только может быть, и думаю, ей это известно. Может быть, однажды, кто-то позволил ей упасть, но я бы этого не допустил, поймал и оберегал бы, сделал ее своей. Как только я заполучу ее, то не смогу оставить. Это чувство наполняет меня, как огонь. Мне следует сбавить обороты, потому как это за тысячу миль от моего основного плана.

– А это было падением? – она кивает на мое предплечье. Скрещенные алебарды.

Мои мысли возвращаются к нам, парням, наносящих их друг другу в подвале. Боль чувствовалась, как любовь, ярость и свобода.

– Наоборот, – отвечаю ей. – С точностью до наоборот.

Кажется, она собирается что-то сказать, но затем останавливается и сглатывает. Боже, я хочу поцеловать ее шею, вдохнуть ее запах.

– Это что-то означает.

– Да, – я смотрю на нее.

По моему тону она понимает, что лимит исчерпан, поэтому кивает, оглядывается, вспоминая о другой части группы. Она указывает на тетрадь:

– Просто сделай, что в твоих силах, – а затем выходит.

Я смотрю ей вслед, желая последовать за ней. То, что происходит между нами, чертовски горячо.

Пока другие заключенные пишут, я делаю пару рисунков на бумаге, а затем поднимаю руку. Диксон копается в своем телефоне, поэтому я кашляю и топаю ногой. Он поднимает глаза и обращает на меня внимание. Внутри вскипает злость, он даже не заметил, что мисс Уинслоу вышла, хотя должен оберегать ее от таких придурков, как мы.

– Чего тебе? – спрашивает Диксон и, наконец, приходит в движение.

– Мне нужно в туалет, – говорю я.

– Подожди, сходишь, когда вернешься в камеру, – он качает головой.

– Тогда я сделаю это прямо здесь.

Некоторые парни начинают хихикать. Если поссу прямо в библиотеке, то меня, скорее всего, посадят в одиночку. А Диксону придется иметь дело с уборкой биологических отходов и кипой бумаг. Я уже видел, как подобное произошло с одним парнишкой. Думаю, он не хочет, чтобы история повторилась.

– У меня здесь семнадцать человек, – бормочет он скорее для себя, чем для меня.

– Туалет в конце кабинета, правильно? Если я попытаюсь сбежать, то ты меня заметишь, – я пытаюсь говорить непринужденно.

Если ты говоришь об этом в открытую, люди будут думать, что ты точно этого не сделаешь. Немного противоположных фактов из психологии. У него отличная видимость до двери в кабинет, но потребуется вечность, чтобы вызвать подкрепление. Устройство тюрьмы, что тут скажешь.

– Ладно, – он, наконец, сдается. – Иди прямо через кабинет. Если хоть пальцем тронешь мисс Уинслоу, на месяц загребешь в одиночку. У тебя есть две минуты.

Диксон такой лентяй. По сути, он не должен разрешать мне выйти, но я, конечно же, ему об этом не говорю. Я киваю и направляюсь к кабинету.

Я не должен прикасаться к ней.

Она сидит прямо за библиотечным столом с книгой в руках. Она читает? Эта девушка ждет, что мы будем напрягаться, писать что-то, пока она сидит здесь и читает какой-нибудь новенький триллер или другую чепуху? Мне хочется оскорбиться, но потом я вижу, что она сидит, сгорбившись, и у меня волоски на шее встают дыбом. Она прячется. Ей страшно. Самая дурацкая в мире реакция «борись-или-беги», но мне, конечно же, нравится.

Она поднимает испуганный взгляд, а затем захлопывает книгу.

– Прошу прощения, – шепчу я, в ее глазах стоит немой вопрос. Я уточняю: – За то, что вы потеряли место, где читали.

Мисс Уинслоу поднимается.

– Ничего страшного, я уже читала эту книгу. Что…что ты здесь делаешь?

Вот ведь вопрос. Я здесь, чтобы работать над своим чертовым планом побега.

Я делаю шаг вперед, глядя в ее широко распахнутые глаза. Еще один шаг, затем другой, и вот я уже приблизился к столу. Она отступает за вращающееся кресло, еще немного и она окажется напротив стены.

Я по-прежнему не касаюсь ее. Ее грудь тяжело вздымается. Мой взгляд падает на ее шею, где пульсируют вены, и я позволяю ей увидеть то, как я наблюдаю за этим. Она волнуется? Даже без предупреждения Диксона, я бы не причинил ей боли.

– Что ты делаешь, Грейсон? – ее голос дрожит, она пытается говорить покорно, как делает это на занятиях. – Вернись на свое место.

– Хорошо, но сначала… – я нахожусь достаточно близко, чтобы мое дыхание касалось волос на ее виске. Ее тело, напротив моего, словно печь, опаляет мое лицо, мою грудь и ниже. Интересно, она чувствует то же самое? Пока я не трогаю ее, то не нарушаю никаких правил.

Проходит одна минута.

Я глубоко вдыхаю ее аромат. Позднее, когда буду в своей камере, буду вспоминать его.

– Сначала, – шепчу я, – вы ответите на мой вопрос. Кто-нибудь поймает вас?

– Это просто вымышленное задание.

«Врунья», – думаю про себя.

Она пытается взять ситуацию под контроль, но у нее это совершенно не получается. Ее взгляд прикован ко мне. Выглядит так, будто она думает, что если уйдет, то это будет проявление слабости. Девушка понятия не имеет, насколько горячо это выглядит. Я никогда прежде не встречал женщин, подобных ей, хотя у меня их было предостаточно.

Она вглядывается в мое лицо, стараясь при этом казаться уверенной. Ее дыхание неровное, немного паникует. Кое-что заставляет мою кровь вскипеть. Возбуждение.

8 глава

Эбигейл

Он даже не прикасается ко мне, но я чувствую, что прижата к стене лишь его присутствием. Наверное, это прозвучит безумно, но я знала, что он придет, как буря со смертельно опасным вихрем и электричеством в воздухе.

Плохо соображая, я понимаю, что должна позвать охранника, но все происходит как во сне, в котором я ни до кого не могу достучаться. А может, просто не хочу, потому что быть рядом с ним так чертовски приятно и запретно, как расслабляться под солнцем, когда должна заниматься домашними хлопотами. Разве что солнце не убивает людей.

Грейсон одаривает меня пристальным взглядом, и уже во второй раз мне приходит в голову мысль, что его красота – олицетворение жестокости. Шрам, пересекающий его темную бровь, выглядит так, словно кто-то пытался лишить мужчину глаза.

Кандалы позвякивают, когда он медленно тянет руки к моему лицу, словно боясь разрушить момент. Мой пульс зашкаливает.

Его движения сильные и размеренные, указательным пальцем он касается душки. О Боже, он хочет снять мои очки.

– Не нужно, – шепчу я.

– Не нужно, что? – Он трогает край очков, наблюдая за мной.

– Ты не можешь снять мои очки.

– Я так не думаю, – его рот находится в сантиметрах от моего, я чувствую тепло дыхания кончиком носа.

Сердце бешено колотится от смеси страха и чего-то еще.

– Нет, Грейсон, не стоит, – предупреждаю его, – хочешь, чтобы я позвала Диксона? – разумеется, я не хочу этого делать. Грейсона исключат из класса, возможно, даже посадят в одиночку.

– Осмелюсь предположить, что ты этого не сделаешь, – шепчет он в ответ.

У меня перехватывает дыхание, когда он проводит пальцами по вискам, касаясь нежной кожи, снимая очки. Он опускает их и заглядывает мне в глаза, между нами все вокруг пропадает, остается только тепло его тела. Я падаю, исчезая в черной дыре, у меня кружится голова. Какого черта я делаю?

Выхватываю очки из его руки и надеваю обратно.

– Отойди, заключенный, – я толкаю его, и он отступает назад. Уголки его губ подрагивают в улыбке.

– Как скажите, мисс Уинслоу.

Кровь закипает, руки покалывает от прикосновения к его груди. Меня пугает, как легко ему удалось вторгнуться в мое пространство. Я поправляю очки, разрушая этот момент, вновь обозначая границы между нами. Я пытаюсь взять контроль в свои руки, потому что происходящее неправильно.

– Ты хочешь попасть в газету «Кингмен»?

Он пожимает плечами, но уже поздно, я знаю, что ему это нужно. Мне удалось найти его уязвимое место.

– Тогда напиши правду о том времени, когда был ребенком. Правду.

9 глава

Грейсон

Когда я прихожу на следующее занятие, мисс Уинслоу передвигает стулья так, чтобы мы сидели в алфавитном порядке. По ее словам, она делает это для того, чтобы разделить нескольких болтающих парней, но мы оба знаем правду: она хочет оградиться от меня, вытеснить из своего пространства. Поскольку моя фамилия Кейн, мисс Уинслоу отсаживает меня в середину, зато ее стол занимает парень по имени Цейман.

Меня устраивает такой порядок вещей, поскольку я здесь для того, чтобы попасть в газету, оставить сообщение Стоуну и другим парням. Как только его получат, они придут за мной. Я знаю, что могу им доверять, так же как и они, в свою очередь, могут положиться на меня. Если у меня есть план, он сработает.

Можно быть сильным или слабым, а я сильнее происходящего между мной и мисс Уинслоу. Даже если я хочу пулей вылететь из этой комнаты, все равно останусь.

Я сижу в классе и внимательно слушаю, без какого-либо зрительного контакта с ней. Впитываю материал, как губка, не думая о том, как звучит ее голос. Я пытаюсь следовать ее советам и абстрагируюсь от всего вокруг, прямо как в тот раз, когда ее руки были на мне. Тогда я снял ее очки, а она взглянула на меня, и я почувствовал, будто она принадлежит мне.

От того, что я ее игнорирую, становится только хуже. Я вижу мисс Уинслоу, даже не смотря на нее. Чувствую каждое ее движение, когда она ходит по классу, знаю в каком она расположении духа. В Франклин-Сити, неподалеку от нашего укрытия, есть табличка, гласящая: «ОПАСНО: ВОСПЛАМЕНЯЕМАЯ ЭЛЕКТРОСЕТЬ». Именно так я чувствую себя в классе. Самому Дьяволу должно быть известно, насколько опасны электрические импульсы, искрящиеся между нами.

10 глава

Эбигейл

Говорят, существует всего два типа страха. Один заставляет тебя мчаться со всех ног далеко-далеко прочь, от другого кровь в жилах стынет, и ты отвести взгляд. Грейсон – воплощение последнего. Я поменяла места, только чтобы держать его на расстоянии, потому что произошедшее тогда в кабинете, было неправильно.

Порой по ночам я вспоминаю об этом с ужасом и трепетом, остро ощущая вихрь в своем животе. Воспоминания, как украденный драгоценный камень, которым мне не следует обладать, но в то же время, я никак не могу от него избавиться.

Похоже, моя идея сработала, и Грейсон хочет игнорировать меня так же, как и я его. Никаких больше многозначительных взглядов и коварных улыбок. Он заставил себя работать так, словно от этого зависит его жизнь. Или смерть.

Неделю за неделей я даю уроки. Хожу по комнате туда-сюда, пока они пишут. Если бы кто-то наблюдал за классом, то наверняка решил бы, что я отчужденный преподаватель, но с большим стажем, а Грейсон для меня всего лишь номер.

Только это неправда.

Грейсон способен заглянуть глубоко-глубоко в меня, а это убивает. Ни его руки, ни взгляды, а слова. Его рассказ шокирует меня. Недоработанная, но душераздирающая история о мальчике, которого держат в плену в подвале. Хотя сначала кажется, будто рассказ о мышонке по имени Мануэль, только он не в клетке, не в маленькой бутылке из-под воды, не бегает в крутящемся колесе, эта мышка живет в стенах. Мануэль – грызун, который должен быть убит, попавшись в ловушку, только эта мышка все, что есть у мальчика. Он утешает его и подкармливает. Здесь есть и другие дети. Дети, застрявшие в ловушке без телевизора и игр. Я не понимаю, что происходит, и кто удерживает его там. Ему не хватает еды, но, тем не менее, он отламывает маленькие кусочки пиццы в надежде, что Мануэль вернется.

Затем рассказ повествует о том времени, когда мышка не приходит. Мальчик отмечает дни, выскребая их на стене гвоздем. Он сидит в том углу, где обычно появляется Мануэль, выжидая с трудом каждую минуту, ведь кроме этой мышки у него больше никого нет.

Мальчик никогда не поднимается наверх, от осознания того, что он даже не пытается это сделать, становится больно.

Он описал один самых тяжелых моментов своей темной жизни так осторожно и сильно одновременно, без какой-либо жалости к себе. От его честности и смелости я не могу усидеть на месте. Мое детство тоже покрыто мраком, но буду честна, я жалела себя.

В его истории нет никого из взрослых, только мальчик, Мануэль и несколько друзей, охающих и ахающих вокруг мышки. Грейсон так живо описывает мышь: серая шерстка, дергающийся нос, пятно на хвосте от возможного удара.

В рассказе у мальчика сломана рука. Грейсон как будто говорит, что это его рука. Повествование намекает, что кто-то сделал это нарочно. Вот только кто? История умалчивает.

Сначала был шок, только потом за ним последовала боль, пишет он. И хорошо, ведь, если она приходит, то больше не оставит тебя. Весьма прозаично, Грейсон.

Кто же держал его в подвале? Что могло произойти с ним такого ужасного, что даже грязная мышь стала лучшей частью того дня? История лишь намекает, он ступает по тонкому краю, но всей информации не рассказывает.

Я думаю об отважном Мануэле, дергающем нос в поисках корок от пиццы. Когда его не было несколько дней, я знал, что он ушел, ища что-то получше, чем это. Порой, я воображаю его, играющего снаружи, и мне становится легче.

Я предложила ему рассказать правду, в этом рассказе она чувствуется, хотя, признаться, после его рассказа о бейсболе, все же сомнения имеются.

Я пробиваю информацию о нем в гугле, только для того, чтобы быть уверенной, что он говорит правду, ведь мне хочется ему верить. Информацию о других заключенных я не проверяю, это вроде как вторжение в личную жизнь. Когда страница с данными о Грейсоне Кейне загружается, поисковая система выдает много всякого мусора, но кое-что все же привлекает мое внимание – строка с фотографиями.

Это он. Грейсон. Выглядит иначе, сейчас он чертовски пугает своими масштабами, Грейсон на фото – маленький мальчик. Я всматриваюсь и узнаю черты на молодом лице.

На пакете молока.

Он смотрит в камеру без улыбки. Волосы коротко подстрижены, прикрывают лоб, а в глазах тьма.

Я кликаю мышкой.

«РАЗЫСКИВАЕТСЯ» гласит надпись на коробке с молоком. Его рост, вес и дата рождения, все там: тридцать пять килограммов, маленький мальчик, последний раз его видели около бело-синего фургончика с мороженым. Если у вас есть хоть какая-то информация о возможном местонахождении ребенка, пожалуйста, обратитесь в полицейский участок.

Много пропавших детей, взятых под опеку. Предполагается, что они были похищены тем, кто владел этим фургоном. Удержаны в плену. В подвале.

Как долго он пробыл там, прежде чем его нашли? День? Два?

Достаточно долго, чтобы обзавестись другом в виде крысы. Две недели?

Мой живот скручивает, но не от сомнений, которые одолевали меня прежде, а из-за страданий маленького мальчика, которого я никогда не знала. Мальчика, о котором я прочитала маленький кусочек воспоминаний. Между ним и тем пугающим мужчиной, каким он сейчас является, пролегла огромная пропасть.

Я закрываю вкладку, увидев достаточно.

Значит, Грейсона похитили. Удерживали.

Эти карие глаза с картонной коробки преследуют меня.

***

Чувствую волнение и счастье, когда ко мне в общагу доставляют коробку с печатным изданием газеты. Я переживала, что она не придет вовремя. Провожу пальцем по оглавлению, так много бессонных ночей проведено, чтобы сделать все, как надо. В программу также вошла оплата графическому дизайнеру, поэтому обложка вышла блистательной. Думаю, этот журнал многое значит для ребят, так же как и для меня.

Слова Эстер о том, что им нужно дать свободу в выражении, всплывают в моей памяти, когда я вновь обращаюсь к истории Грейсона. Мне хотелось, чтобы он был честен со мной, и я знала, что он на это способен.

Но я получила даже больше того, на что надеялась. Его рассказ – изюминка выпуска. Мне почти причиняет боль, что пришлось выпустить эту историю недоработанной.

Газета «Кингмен» уже доступна в сети, и количество обзоров растет. Люди тянутся к реальным вещам, так же как и я. Предполагалось, что учителя тоже могли бы участвовать, рассказать свою историю, но у меня уже был свой рассказ о первом дне в колледже. Этого было достаточно. Выпуск предназначался для ребят, а не для меня.

11 глава

Эбигейл

Классная комната такая же холодная, как и всегда, и только сейчас, в свой последний день, я понимаю, что буду скучать. По правде, мы прошли значительный путь, и я рада, что не уволилась. Тоска накрывает меня с головой, пока я жду ребят.

Я проклинаю себя за то, что надела синий кашемировый свитер, не знаю, что вдруг на меня нашло. Облегающие вещи не для мест, подобных этому, в особенности из-за мужчин, ведь я знаю, как они на меня смотрят.

Хотя, чего это я? Конечно же, мне известно для кого все это. Грейсон. Последний ли сегодня день, когда мы с ним видимся? Разумеется.

Я чувствую его появление. Все сразу становится светлее, и эта атмосфера усиливается с каждым его шагом. Он ступает с неприсущей ему легкостью, это, определенно, что-то новенькое. Диксон идет сзади, что-то тихо ему нашептывая, может, ругает, в любом случае, Грейсон не выглядит обиженным. Он улыбается, и на его щеке появляется незначительный рубец. Кто-то может подумать, что это всего лишь ямочки, но в тот день, в библиотеке, я была достаточно близко, чтобы увидеть старый, крошечный шрам.

Улыбка на его лице искренняя, не насмешливая. Похоже, что он действительно счастлив. Это из-за истории в газете «Кингмен»»? Я сразу же вспоминаю слова Эстер о том, как людям нужно рассказать свою историю, чтобы исцелиться. Вновь стать цельными. Чувство гордости взывает во мне, ведь приятно знать, что это ты подарил новую надежду. Надежду быть счастливым.

Он ловит мой взгляд со своего места и кивает. Перед глазами тут же вспыхивает фото мальчика с картонной коробки из-под молока. Его карие глаза…

Стоп. Сегодня не день для грусти. Грейсон не нуждается в моей жалости.

Я киваю ему в ответ.

Я смотрю на каждого моего ученика и киваю им по очереди. Сейчас я их знаю. Глубоко внутри это причиняет боль, ведь мне столько известно о них. Но даже если и так, то оранжевое море людей все же пугает меня. Даже несмотря на то, что Диксон, как всегда, стоит на страже у стены.

Сегодня он какой-то бдительный, его лоб блестит от пота, как если бы он нервничал. С чего бы вдруг ему быть на взводе?

У меня внутри все переворачивается. Кажется, что-то идет не так. Может, я просто сильно расстроилась из-за того, что сегодня последний день? Сама не знаю, почему меня это волнует, похоже, Эстер была права, я действительно сблизилась с ними. С Грейсоном, со всеми.

– Что ж, давайте приступим к делу, – бормочу я так, что меня никто не слышит. Сегодня некоторые из заключенных планируют зачитать вслух свои рассказы. Я прочищаю горло и вновь пробую произнести слова, но ничего не выходит.

Прямо как в темном лесу перед бурей, в комнате витает что-то пугающее.

Вот тогда все и начинается. Два парня внезапно начинают кричать друг на друга. Я даже не успеваю сообразить, что все это значит. Охранник должен их успокоить, не так ли? Он обязан сделать это.

Но он ничего не предпринимает. Что-то здесь явно не так.

Диксон приближается, когда заключенные начинают драться. Бах. Друг против друга. Диксон стоит передо мной, закрывая от них. Я выглядываю через его плечо и вижу, как другие четыре парня начинают размахивать кулаками. И вдруг комната взрывается насилием.

Диксон хватает и тащит меня с такой скоростью, что перед глазами все превращается в сплошное пятно. Раздается выстрел. Они что, стреляют в заключенных? Я ищу глазами Грейсона, но его нигде нет.

– Шевелись! – кричит Диксон, впихивая меня в угол между собой и дверью, который я не заметила прежде. Должно быть, он схватил мою сумку со стола, прежде чем защитить меня от всего этого безумия. Диксон всучивает ее мне.

– Что происходит? – Сердце бешено колотится у меня в груди. – Что ты делаешь?

Диксон что-то печатает на крохотной клавиатуре.

– Хочу вытащить тебя отсюда.

Раздается сигнал тревоги. Совсем не добрый, а какой-то зловещий. И снова выстрел, больше похожий на бомбу. Комната превращается в вулкан, который извергает оранжевую лаву.

Грейсон там. Он в порядке?

Откуда-то идет дым. Двери открываются, и Диксон тянет меня за собой через огромный бетонный проход, выстланный трубами и панелями. Мы мчимся по коридору. Раздаются громкие шаги, как будто ступает стадо слонов. Диксон притягивает меня к стене, когда мимо пробегает дюжина полицейских в защитном обмундировании.

– Куда ты собрался, Мэнни? – кричит один из них Диксону.

– Нужно увести ее подальше, – твердит он в ответ.

Мы двигаемся вперед, Диксон практически толкает меня. Сирена не смолкает, пока мы преодолеваем одну дверь за другой. Почему парни начали драться? С ними все хорошо? А с Грейсоном? Наконец, мы добираемся до главного офиса, где жизнь кипит. Через несколько минут я выбегаю на улицу, навстречу свежему воздуху.

Сигнал тревоги слышен даже снаружи.

– Где твоя машина? – спрашивает Диксон.

Я показываю пальцем. Он двигается за мной следом между рядов машин, где я припарковалась.

– Тебе нужно уезжать отсюда как можно скорее. Сейчас здесь небезопасно. Как только все придет в норму, тебе позвонят, и ты сможешь забрать свои документы.

– Минутку, как этот парень назвал тебя? Мэнни? – сама не знаю почему, но я зациклилась на этой детали, мне кажется, это что-то важное, вроде жизни или смерти. – Это твое имя?

– Скорее прозвище.

– И какое твое настоящее имя?

– Мануэль, – наконец, признается он, – но меня все равно так никто не называет.

Я показываю на свою машину.

– Это моя, – говорю я, доставая ключи.

– Уезжай, – он разворачивается и бежит к серому зданию.

Сейчас меня трясет сильнее, чем внутри. Какого черта это было? Мануэль. Его зовут Мануэль. Это довольно распространенное имя, но очень странное совпадение. Мышку Грейсона звали Мануэль.

Кое-что еще в поведении Диксона мне показалось странным. Он не пытался унять драку, вместо этого помог мне выбраться из этой заварушки. Конечно, я благодарна ему за свое спасение, но почему же он не попытался разнять заключенных? Он даже не выглядел удивленным, когда они накинулись друг на друга, более того, он нервничал с самого начала занятия. Как если бы ему было известно о том, что произойдет.

Я оглядываюсь, вокруг не так много автомобилей, и вдруг я вижу, что кто-то стоит у моей машины, и пытается открыть соседнюю. Крепкий парень, темные волосы. Он занимается своим делом, полностью игнорируя сигнал тревоги. Что-то слишком долго он открывает свою машину…

У него нет ключей. Он хочет ее угнать. Осознание обрушивается прямо на мою светлую голову, сигнал тревоги звучит, если заключенный сбежал.

Это часть плана побега? Этот мужчина заключенный?

Ну, разумеется!

И Диксон замешан в этом, он помог ему. Теперь я понимаю, почему он так себя вел. Они угрожали ему? Так они вынудили его помочь им?

Когда мужчина на мгновение оборачивается, чтобы взглянуть на тюрьму, я узнаю его. Это Грейсон. О, боже мой, Грейсон.

Я осторожно прокрадываюсь к своей машине так, чтобы он меня не увидел.

Так вот почему он так сильно хотел заниматься в моем классе, чтобы сбежать в последний день занятий? Здесь не может быть никаких совпадений. Я вспоминаю, как он пытался добиться зачисления на занятия после того, как я уже провела несколько для основной группы. В голове тут же всплывают воспоминания о том, как он стремился попасть в газету. Так он отправил кому-то сообщение?

Мое лицо пылает от злости, ведь я поверила в его историю.

Была ли это выдумка? Вся история о похищении? Мышонок Мануэль? Мне становится плохо от мысли об одиноком, напуганном мальчике. Этот рассказ и был планом побега, тайное послание. Сейчас я знаю настоящее имя Диксона – Мануэль, это кое-что, да значит.

Если прежде меня трясло от страха, то теперь от ярости, когда я вспоминаю его улыбку. Я была идиоткой, думая, что помогаю ему. Я наивно полагала, что помогла ему стать другим человеком. И правда, он стал другим, только не таким, как я хотела.

Он использовал меня. Играл со мной.

Я вспоминаю про свой телефон, нужно позвонить кому-нибудь. Никто не знает в чем причина вспыхнувшего беспорядка, но что еще страшнее, никому не известно, что Грейсон пытается угнать машину, чтобы сбежать.

Я опускаюсь на сидении. Набрать 9-1-1? В главный офис тюрьмы? Мне нужно доложить, что Грейсон может быть опасен. Нет, он представляет опасность. Вдруг он насильник или убийца? Как жаль, что я не просмотрела его дело, как сделала это с остальными заключенными. За что же его посадили в тюрьму?