Текст книги "Заключенный (ЛП)"

Автор книги: Скай Уоррен

Соавторы: Анника Мартин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Его губы двигаются. Я не могу сказать, пытается ли он что-то говорить. Его губы формируют слова «мисс Уинслоу», но это может быть мое воображение. Может, я принимаю желаемое за действительное.

Нейт подходит и встает рядом со мной.

– Пусть он спит.

– Его цвет лица улучшается, – говорю я с надеждой. – И его дыхание…

– Он вернется в свое угрюмое состояние в кратчайшие сроки, – говорит Нейт, прикладывая два пальца к шее Грейсона. – Какое-то время у него будут проблемы с плечом, но он будет жить.

Это значит, что они больше не будут нуждаться во мне. Мой взгляд скользит к двери. Стоит ли Стоун с той стороны, ожидая, что я побегу? Нейт защищал меня от Стоуна, но я не знаю, насколько далеко его защита будет распространяться. Позовет ли он их, если я побегу? Или он сам догонит меня?

Он скользит своими карими глазами, чтобы встретится со мной взглядом, и я понимаю, что он знает, о чем я думаю.

– Ты остаешься, – говорит он просто. Я не знаю, угроза это или обещание.

Эти парни не могут бодрствовать вечно. У меня по-прежнему есть деньги от грабежа. Я могу убраться отсюда. Я пережила уже слишком много. Могу пережить и это.

Но, боже, я так устала. Я сворачиваюсь рядом с Грейсоном и уплываю прочь. Я ощущаю на себе легкое одеяло, прежде чем засыпаю.

30 глава

Грейсон

Я просыпаюсь, в моей голове туман. Едва могу пошевелиться. Как будто меня переехал поезд, оставив часть колеса торчать из моего плеча, которое плотно забинтовано, даже моя левая рука обездвижена какой-то повязкой. Но, что хуже всего, у меня был кошмар, как команда убивает Эбби, и я не могу добраться до нее. Я сказал Колдеру, что убью их, если они прикоснутся к ней, но не был уверен, что он меня слышал. Я также не был уверен, сон ли это.

Стоун спит в кресле рядом со мной. Никого больше нет вокруг, и я паникую. Интересно, где Эбби? Но потом замечаю ее, свернувшуюся в углу, кто-то приковал ее к батарее.

Она спит, но выглядит так, как будто ей некомфортно.

Тепло поднимается к моему лицу, и я чувствую запредельное желание кого-то убить.

Никто не касается Эбби кроме меня. Никто не знает, как уберечь ее от испуга, или о том, что ей нравится, что ей нужно.

Я единственный, кто должен был держать ее в безопасности, и один из этих парней сковал ее? У нее должен быть матрас. Она голодна? Хочет пить?

Но это середина ночи. Правильно определять время, не видя при этом ничего за окном, – это один из удобных навыков, которому вы учитесь в тюрьме.

Я толкаю пальцами шею Стоуна. Он ворчит и открывает глаза.

– Эй, – шепчет он.

– Кто, мать твою, приковал ее? – сержусь я.

– Я, – Стоун кладет руку мне на голову, как будто может определить мою температуру. – Как ты себя чувствуешь?

Я ворчу. Конечно, это сделал он.

Он одет во все черное, словно был на улице – добывал припасы, возможно. Его девятиколиберный находится в кобуре на плече, под его рукой.

– Нейт говорит, ты выкарабкаешься, если продержишься ночь.

Даже моя здоровая рука ощущается, как свинец. Я жестом указываю в сторону, где она спит.

– Ты, мать его, не трогаешь ее, понял?

Он выглядит мрачным.

– Не трогать ее.

Он долгое время смотрит не меня и говорит:

– Ты не можешь оставить ее себе.

Все мое тело воспламеняется, метая гневные молнии.

– Что это должно значить?

– Это означает, что она видела нас. Она знает, где мы находимся. Ты ничего не можешь с этим поделать. Нейту нужны были ее маленькие пальцы, иначе я бы прикончил ее прошлой ночью.

Я резко подскакиваю вверх, даже не подумав. Он хватает меня за запястья, прежде чем я могу его задушить.

– Черта с два, я не могу оставить ее, – рычу я. – Она моя, понял?!!

– Ты должен был убить заложника, а не таскать ее за собой за волосы, – говорит Стоун, прижав меня к кровати. Проклятые лекарства делают из меня жалкого котенка.

– Нет, – говорю я.

– Ты ничего не сможешь сделать, – говорит он низким голосом. – Я делаю это ради тебя, братишка.

Я снова пытаюсь подняться, но он держит меня. Я слишком слаб.

– Твою мать, я убью тебя! – говорю, но не могу бороться с ним, не с тем, чем Нейт накачал меня.

Я изо всех сил пытаюсь снова, но он тяжелый как танк, а я ранен и под действием лекарств.

– Ты хочешь разорвать рану и снова отправиться под нож?

– Она не заговорит, – рычу я. – И она – моя!

Он смотрит мне прямо в глаза.

– Я разбужу ее, так что ты сможешь попрощаться.

Я пристально смотрю ему в лицо.

Мне нужно, чтобы он видел мое лицо, когда я собираюсь что-то сказать и пообещать.

Тишина нарастает между нами. Кажется, он знает, к чему все идет.

Я произношу:

– Причинишь ей боль, и ты мертвец.

Он ничего не говорит в ответ. Выражение его лица даже не меняется, но я знаю, что внутри него землетрясение.

То, что я сказал, – существенно. Стоун всегда был главным, и меня это не напрягало, но мне нужно, что бы он понял, насколько я серьезен.

Он отпускает меня, достает свой пистолет и потирает его вдоль рукоятки.

– Ты меня понимаешь? – спрашиваю я после слишком долгого молчания.

– Именно из-за твоих слов я должен убить ее.

Чувство поднимается во мне, такое древнее, что я практически не распознаю его. Страх. Я боюсь так, как не боялся уже очень долгое время.

Если бы я был в форме, никто бы не прикоснулся к ней. Никто бы и никогда.

Но прямо сейчас я слишком слаб, и Стоун знает меня очень хорошо.

Борьба между нами будет угрожающей, и я не могу быть уверенным, что для нее все закончится хорошо.

Было время, когда мне бы и в голову не пришло поднять руку на Стоуна – моего друга, кровного брата, но вот он я.

Я смотрю на нее, такую уязвимую, прикованную, свернувшуюся калачиком. И тогда я осознаю, что ее уязвимость – самая властная вещь над моей жизнью – абсолютная власть, но не опасная.

Затем осознаю кое-что еще.

– Дело в тебе.

– О чем ты?

– Она чертовски опасна для тебя, не для меня.

Он приближает свое лицо к моему.

– Нет. Это для твоего блага и блага команды.

– Тебе просто не нравится, что это я взял ее, – шепчу я. – Вот, что тебе не нравится. Тебе не нравится, что я взял ее себе.

Я заглядываю через плечо, чтобы убедиться, что она по-прежнему спит, и понижаю голос.

– Кто-то, за кого я отдал жизнь, и кто теперь моя. Не твоя.

Он хватает меня за шею и наклоняется достаточно близко, чтобы поцеловать меня. Я ощущаю пистолет на своей челюсти.

– Ты собираешься убить меня сейчас? – скрежещу зубами.

– Мы достаточно давно сказали «нет» этому, – говорит он. – Мы сказали, что не будем делать этого. Никаких женщин. Только, чтобы потрахаться. И, безусловно, не брать их. И ты притаскиваешь гребаную заложницу прямо нам под нос. Я собираюсь убить ее ради тебя, и ты ничего не сможешь с этим сделать.

Он удерживает меня близко, рукой сжимая мою шею. Я смотрю в его глаза.

Прикованная, беспомощная, сейчас я вижу угрозу в нее.

Она – опасный путь, от которого мы все пытаемся держаться подальше.

– Я оставлю ее. Надолго.

Шок отражается в его взгляде. Очень сложно заставить Стоуна выглядеть шокированным, но сейчас он выглядит именно так.

Он жестко дергает мою голову.

– Что, твою мать, с тобой не так?

– Ты знаешь, что не так со мной. Ты знаешь, что ИМЕННО не так со мной. Единственное отличие состоит в том, что я больше не притворяюсь.

– Мы – не они, – говорит он.

– Это другое.

Он крутит пистолет на моем подбородке. Теплый и твердый. Ее пребывание здесь убивает его. Но я не могу позволить ей уйти, даже ради него. Моего брата по духу.

Я шепчу:

– Ты не знаешь, каково это, когда она твоя, и ты можешь сделать что угодно с ней.

Я знаю, что он представлял это. На что это было бы похоже.

– Вот поэтому я и должен ее убить, – говорит он, его горячее дыхание на моих губах.

– Все девушки, которых я когда-либо имел, трахал одну ночь – ничто, по сравнению… – я киваю в ее сторону. – Это все черно-белое. А это имеет цвет. Когда ты находишь кого-то, и ты понимаешь.

– Нет.

– Когда ты знаешь, что она твоя, Стоун… вся твоя.

Он замирает, сжимая мою шею, с пистолетом в другой руке. Он не хочет слышать это, но он на самом деле, на самом деле слышит. Я знаю, что то, что я делаю, – несправедливо, это как описывать шот отменного скотча алкоголику, который сдерживал себя на протяжении долгих лет, но он должен понять.

– Каждый раз, когда я думал убить ее или отпустить, я не мог сделать этого, потому что это чувствуется так чертовски правильно. И когда человек губернатора хотел пристрелить ее? Я был готов умереть за нее. И когда она голодна, или ей холодно…

– Прекрати это, – говорит Стоун.

Он сильный. Всегда таким был. Как и его имя (прим.ред. Stone с англ. – камень).

Нерушимый.

– Когда ей холодно, я тот, кто согреет ее. А когда она голодна? Когда мы были у Нейта, и я завязал ей глаза, я кормил ее черникой, выбирая лучшие из ягод… ты не знаешь каково это…

– Я знаю.

– Это не так, как с ними. То, что мы делали.

Он бросает на меня мрачный взгляд. Это еще одна вещь, которую мы не должны делать: говорить о том кровавом дне, когда мы восстали против наших похитителей. Жестокости этого.

– Это так же, как с ними, – говорит он. – Ты думаешь, это по-другому, потому что ты не держишь ее прикованной в подвале?

– Это другое.

– Я убью ее ради тебя. Это самая гуманная вещь.

– Помнишь, как ты совершил тот угон машины? – спрашиваю я. Он много раз совершал угон, но только один имеет значение, и он знает это. Тот, где горячая блондинка не успела быстро выбраться из машины, и он продолжал удерживать ее в заложниках достаточно долго, чтобы увезти на расстояние в часе езды от города, для встречи с Колдером.

Я знал, каково это было, из его рассказов об этом позже. Он не трогал ее, но и не дал ей уйти. Он кормил ее и заботился о ней.

– Каково это?

– Пошел ты!

Я давлю на него.

– Каково это?

Он молчит так долго, и мне кажется, что уже не ответит. Затем Стоун опускает пистолет.

– Ты знаешь, каково это, – шепчет он, наконец. – Хорошо, вот как это ощущается.

– И вот как было, когда ты взял ее в поездку.

– Твою мать, Грейсон!

– Мы не такие, как они. Она спасла мне жизнь, верно? Это показывает, что я не такой, как они. Я никогда бы не спас никого из них.

– Иисус, к черту!

Он отпускает мою шею и трет ладонью свое лицо.

– Она должна умереть. Разбуди ее и попрощайся.

Он указывает на свой девятиколиберный. Я не продумал до конца, как сильно ему нужно будет убить ее, как алкоголику, которому необходимо вылить бутылку в раковину. Необходимость поджечь и смотреть, как жидкость горит.

До сих пор так дерьмово от того, что те ублюдки сделали с нами. Чем бы Нейт не накачал меня, это усыпляет, и я не знаю, как долго еще смогу оставаться в сознании.

– Не делай этого, Стоун, не позволяй им выиграть.

– Не позволять им выиграть? Это ты только что сказал? Пошел ты!

Он приставляет пистолет к своему лбу и закрывает глаза.

– Мне просто нужно убить ее, когда она умрет, все станет так, как прежде.

Я дотягиваюсь и хватаю его за руку.

– Иди сюда.

Стоун шумно вдыхает, но он должен видеть, что я не ушел далеко. Ему нужно видеть, что я – это по-прежнему я, даже если у меня есть она.

– Они не выиграют, – говорю я. – Они, бл*дь, мертвы.

Я двигаюсь и освобождаю место для него, несмотря на то, что это причиняет мне адскую боль.

– Иди сюда.

Он падает возле меня. Он всегда был рядом, когда я нуждался в нем. Мы всегда поддерживали друг друга. Это наш кодекс.

Я проскальзываю рукой под его футболку, кладу ладонь ему на грудь, так, как мы привыкли делать это, чувствуя сердцебиение друг друга, как этот дурацкий клочок человечности, которую мы давали друг другу там, в подвале.

Мы не знали, как обычно вести себя там. Все тесно и близко, и странно сексуально, даже тогда, когда не должно быть таким. Прикосновение к нему причиняет мне адскую боль, но это ради Эбби.

– Скажи мне о планах. Я хочу знать, каковы они сейчас. Если ты поменял их.

– Я знаю, что ты делаешь, – говорит Стоун. – Отвлекаешь меня, но это не сработает.

Но, на самом деле, это работает.

Некоторые дети, когда расстроены, получают вкусное угощение или особенную игрушку, или любящие руки родителей. Друг у друга были только мы, разговаривающие о том, что мы сделаем с главным виновником, если доберемся до него. Мы знали, что наши похитители работали на кого-то. Лежать вместе, обсуждая, как бы мы пытали и убивали его, было как плюшевый медведь для нормального ребенка.

– Колдер по-прежнему хочет выколоть ему глаза?

– Нет, он поменял свое мнение, пока ты сидел. Он хочет выпотрошить его.

– Кто выковыривает глаза губернатора?

– Никто. Мы решили, что хотим, чтобы он видел все, что мы с ним сделаем. Мы заставим его смотреть фильмы, которые они снимали с нами, пока будем издеваться над ним. Еще Нейт сказал, что он слишком быстро умрет, если мы выколем ему глаза с очень большим энтузиазмом.

Я киваю, зная, что он использовал бы именно это слово – с энтузиазмом. Это слово Нейта.

– Ты по-прежнему отрезаешь ему яйца?

Он наконец-то смягчается.

– И запихиваю их ему в рот.

– Это что-то новенькое, – говорю я. Я могу только представлять, как они сидят, обсуждая это, может быть за пиццей и двадцатиоднолетним виски «Макаллан».

Когда мы впервые ворвались в это место, то нашли его спрятанным в отсеке в стене, и семеро из нас напились им. Он имел вкус свободы. Все еще имеет, когда мы пьем его.

– Ты по-прежнему убиваешь его, – говорит Стоун. – Это неизменно. Ты заслужил это право.

Я чувствую, как его сердцебиение замедляется. Он успокаивается. Хорошо. Стоун всегда был одним из тех парней, которым нужно подготовить себя к убийству, он не может убить хладнокровно. Не так, как Колдер.

– Он умрет героем, конечно, – рубит Стоун.

Наши похитители были отображены в средствах массовой информации невинными жертвами случайной расправы, и затем они получили любовь и хорошие похороны, и никто никогда не знал, что они сделали с нами.

«Кровавая бойня в мирном обществе», гласил один заголовок. Как будто наши похитители были жертвами или что-то в этом роде.

Мы были глупы – предполагали, что когда их тела будут найдены, то станет очевидным, кем они были до этого.

Но кто-то добрался туда раньше, очистил место, забрал все записи, убрал все доказательства того, что мы когда-либо были там. Может быть, губернатор или его приспешники.

Хотя, на тот момент он не был губернатором. Просто неким извращенцем-бизнесменом, которого мы знали только в лицо.

У нас никогда не было возможности найти его после того, как мы сбежали из этого ада, затем он появился на телевидении, когда баллотировался. Я чуть не обделался, когда увидел его по телевизору в первый раз.

Стоун чешет нос дулом пистолета.

– Проблема в особняке губернатора. Мы знали, что ты будешь на свободе рано или поздно, но, в то же время, мы пытались разработать стратегию вторжения. Это место – гребаная крепость.

– Это просто старый особняк, – говорю я.

– Нет, серьезно. Это крепость. Охрана. Металлодетекторы. Мы пытались прорваться через его людей. Пытались подкупить их, но никто не уступил. Пытались проникнуть уже два раза, просто чтобы осмотреться на месте.

– Долбанный Форт-Нокс со всеми этими лазерными заграждениями из проволоки.

– У тебя есть план здания?

– Мы обнаружили, что оно было реконструировано в семидесятые годы, но не смогли получить никакого доступа к этому. Нет никакого нормального документального следа.

– Мы найдем способ, как проникнуть туда, – говорю я, чувствуя себя одурманенным. Мои веки тяжелеют. Как долго я смогу не отключаться?

Голос с противоположного конца комнаты:

– Вы пробовали искать в библиотеке?

Стоун вздрагивает.

Эбби.

Мое сердце раздувается, услышав ее голос из того конца комнаты. Как давно она проснулась?

– Ты в порядке?

– Если это историческое место, то есть архитектурные записи, – говорит она. – Это особняк губернатора?

После колебания Стоун говорит:

– Конечно.

Он по-прежнему не смотрит на нее.

– Чертежи, вероятно, общедоступны. Они могут храниться в архиве вашей главной библиотеки, или, если у вас есть исторический центр. Вы можете много узнать о старых зданиях, если знать, где искать.

Она такая красивая и умная, и напуганная здесь.

– Детка.

– Многие из них были перестроены дюжину раз. Но если заглянуть в оригиналы, то вы будете удивлены, как много окон и дверей были скрыты. Там могут быть скрытые точки для входа.

Она тянет свои наручники. Мне интересно, как много из нашего разговора она слышала. Эбби закидывает удочку, я вижу это. Я даже не знаю, что это, но горжусь ею. Она такая чертовски сильная. Борец.

Стоун фыркает:

– Ты думаешь, что я могу пойти в библиотеку и проверить? Что? План правительственного здания, который показывает скрытые пути проникновения?

– Заткнись и слушай, – говорю я. – Она работала в библиотеке. Она знает.

Она встречается со мной глазами. Эбби сводит меня с ума, когда говорит такое.

– Это не будет зарегистрировано именно так. Абсолютно другой раздел. Вам бы следовало смотреть в исторических записях. Будет разделение по номерам участков, и вы не можете проверить это или даже скопировать. Если бы вы могли протащить маленькую камеру…

– Ты думаешь, у них есть записи по этому дому? – спрашивает Стоун.

– Определенно. Они могут храниться в секции библиотеки, которая закрыта для публики, но они там есть.

Я ухмыляюсь.

– О, мы проберемся туда. Не беспокойся, я доставлю нас туда.

Тревога плескается в ее взгляде.

– Ты имеешь в виду взлом?

– Это зависит от кое-чего. Ты собираешься помочь нам? – спрашиваю я.

Стоун бросает на меня мрачный взгляд. Может быть, нас обманывают. А может, и нет. Она поимела нас. Она чертовски удивительна.

– Может быть, – говорит она.

– Нет, не «может быть», ты помогаешь нам, – говорю я.

Стоун пялится на меня во все глаза.

– Она просто хочет свалить и сдать нас. Она думает, что может уйти.

Я поворачиваюсь к Эбби, и что-то вроде понимания возникает между нами.

Может, она попытается уйти. Может, и нет. Я больше ни черта не знаю. Все, что я знаю, – она моя.

– Она поможет.

– Она не часть этого.

Я тот, кто отбывал срок. Я был любимцем внизу, в той дыре. И никто не захочет быть таким любимцем.

– Я хочу, чтобы стала частью.

Конечно, ребята со мной, но с ней это по-другому, и внезапно, я хочу ее в деле, она нужна мне. Я смотрю в ее карие глаза, но обращаюсь к Стоуну:

– Она идет. Ты сказал, что он – мой. Что работа – моя. Это означает, что правила – мои.

31 глава

Грейсон

Мы находимся в главной комнате, внося последние штрихи в наш план.

Это забавно. Мы так давно хотели отомстить, но сейчас время расплаты приближается, а я не чувствую себя счастливым. Оглядываюсь на парней, с которыми мы так много прошли вместе, и за которых я бы отдал жизнь, и знаю, что никто из них не чувствует себя счастливым.

Эбби сидит в углу, читает. Я приглаживаю рукой выбившуюся из прически прядь ее волос, чувствуя себя от этого счастливым.

Я потратил последние несколько дней, восстанавливая силы, и много спал. Я сказал ребятам пойти купить Эбби хорошую одежду и нижнее белье, которые она выбрала из каталога, и кучу книг, и она почти все время была рядом со мной, за исключением того времени, когда мы с парнями замышляли что-то.

Стоун полирует пули за столом. Он уже предвкушает смерть губернатора, слыша, как тот кричит от боли. Стоун причинит ему боль, а затем я исполню главную обязанность.

Много значит – то, что он отдал это мне, потому что я знаю, он очень хочет этого сам.

– Пойдем, – тяну Эбби за руку.

– Секунду, – говорит она. Всегда хочет дочитать главу. Всегда еще глава.

Я беру ее за руки и закидываю к себе на спину.

– Эй! – Она сопротивляется, и книга с глухим стуком падает на пол. Я всегда делаю это – лишаю ее места. Она на моем здоровом плече, но это все равно убивает мое больное плечо.

– Мы уходим отсюда, – я рычу так, как она помнит. Первобытно. Так, как лев-самец будет усмирять свою самку.

Вижу, как парни смотрят на меня, когда разворачиваюсь с ней и ухожу.

Она вырывается, но сейчас это только для вида.

– Грейсон.

Слышу возбуждение в ее голосе, и как она задыхается. Она получает удовольствие от подобного обращения, так же как и я.

Иду по коридору, позволяя ей сопротивляться. Захожу в свою комнату и кладу ее на кровать. Она поднимает взгляд, ожидая. Моя. Настолько моя, что меня это пугает.

– Какие вы неразлучные, – говорит она, смотря напряженным взглядом. – Это восхитительно. То, как вы выжили и провели друг друга через все это.

Я не знаю, что с этим делать, поэтому подталкиваю ее и удобно устраиваюсь рядом.

Она смотрит на мое лицо, затем укладывается ближе ко мне, прослеживая пальцами контуры символа шрама на моей руке. Мы лежим, как два растения, впитывая тьму, как солнечный свет.

Каким-то образом я могу понимать ход ее мыслей. И я знаю, о чем она хочет спросить еще до того, как она делает это.

– У вас у всех есть это? – говорит она, прослеживая его пальцами вверх и вниз.

– Да, – шепчу я.

– Двусторонние оси, образующие «Х». Вы сами сделали это?

Другой рукой я откидываю прядь волос с ее лица.

– Что ты можешь сказать об этом?

Слабая улыбка появляется на ее губах. Потому что топоры сделаны довольно грубо.

– Алебарды, – говорю я. – Мы нашли изображение в одной из заплесневевших энциклопедий, которые привыкли читать в подвале.

Она кивает.

– На протяжении долгих лет, когда мы пытались давать отпор, они замаскировывали наши синяки и не давали нам есть. Мы хотели получить массу царапин или кровоподтеков, чтобы, знаешь, «испортить товар». У них было множество способов контролировать нас, но мы нанесли друг другу этот символ за несколько дней до того, как все закончилось. Выцарапали глубоко в наших руках заостренными гвоздями. Мы были старше, Стоуну было пятнадцать, и он был чертовски сильным. В тот момент мы собирались выбраться или умереть.

– Так вот что это такое? Своего рода боевая раскраска?

Я замолкаю, потому что это не то, что мы рассказываем за пределами нашей группы, но затем понимаю, что она не «за пределами». Для меня она внутри, среди нас.

– Это часть клятвы, которую мы дали: один клинок, чтобы защитить моих братьев, другой, чтобы отомстить.

– Это твоя клятва?

– Это наша клятва.

Она проводит пальцем по линиям топоров.

– Если я посмотрю газетные статьи пятнадцатилетней давности, найду ли я там кровавое нераскрытое преступление?

– Да, – говорю я.

Эбби просто ищет зацепки. Я задерживаю дыхание, задаваясь вопросом, что она собирается сказать.

Потоки лунного света проникают через высокое окно, добавляя блеска ее темным волосам, заколотым на голове, и скулам, таким выделяющимся и в то же время хрупким.

– Я думаю, это прекрасно, – говорит она, наконец.

Я выдыхаю с облегчением. Может быть, я даже чувствую своего рода покой.

Эбби прищуривается.

– Ты жил в этом отеле пятнадцать лет?

– Приблизительно. Мы заняли его сразу после того, как выбрались. Кроме Нейта. Он купил документы какого-то парня и попытался построить нормальную жизнь. Я думаю, ему это удалось.

Она указывает вверх на грязный, щербатый потолок, где лампочка висит на шнуре.

– Вы провели этот свет?

– Ага. Это место не особо функционировало тогда, но… это было сразу после того, как мы сбежали. Мне нужно было занять себя чем-то. Нам всем. Поэтому мы превратили это место в наш дом.

Она кивает, как будто это имеет смысл.

Хотя мы не могли все сделать сами. Мы забрали с собой из подвала много денег и много заплатили на черном рынке, чтобы подключить это место к городской электросети. Парень, наверное, уволился после той суммы, что мы заплатили ему, но место все еще не особо облагороженное.

– На светильнике по-прежнему висит ценник.

– Ну и что? Это просто свет. Он освещает вещи.

Я смотрю на нее и внезапно вижу «Брэдфорд» ее глазами, и мои внутренности скручивает. Это место не такое темное и холодное, как подвал, но до этого не так уж далеко. В моей комнате старая мебель. На стенах яркие прямоугольники от фотографий, висевших до того, как мы попали сюда. Толстый слой пыли покрывает деревянные предметы. Конечно, у нас есть много хорошего дерьма. Техника, машины, старый скотч. Может, это не так уж много значит для нее.

– Это наше место. Хорошее место, – я поворачиваюсь, лежа на здоровом плече. – Здесь мы в безопасности ото всех, – шепчу я, убирая прядь волос с ее лба, хотя не должен двигать рукой.

– Голая лампа с ценником пятнадцатилетней давности.

Я наклоняю голову к ее уху.

– Ты знаешь, я не могу позволить тебе уйти.

Она скользит по мне хитрым взглядом. Все совсем по-другому, когда я говорю это сейчас, но это по-прежнему правда. Я не могу позволить ей уйти. Мое сердце бешено стучит, когда она снова смотрит на потолок.

– Ты заслужил хорошее место, вот и все, – говорит она. – Я имею в виду, что здесь есть красивая мебель, но оно по-прежнему выглядит каким-то заброшенным. Временным.

– Никто никуда не собирается, – я раздражаюсь.

Она поворачивается ко мне.

– Правильно, но ты можешь украсить его красивыми вещами?

– Украсить его?

Она фыркает.

– Типичный парень.

Эбби хочет сделать дом красивым. Странное чувство накрывает меня, как например, когда кто-то отдает тебе последний бургер, когда ты был придурком весь вечер.

– Это будет не трудно, – говорит она. – Хорошая отделка. Какие-то краски для потолка или что-то такое. Картины на стене. Ты не хотел бы этого?

Мое дыхание ощущается каким-то странным, своего рода мягкой тяжестью, потому что где-то, в затянутой паутиной части моих мыслей, куда я никогда не заглядываю, я помню кого-то, приемную маму, возможно, беспокоящуюся о том, что висело на потолке. Подвешивание игрушек к потолку. Как будто имело какое-то чертово значение то, что я вижу.

Эбби изучает мое лицо.

– Ты мог бы иметь что-то красивое, что захочешь. У тебя могла бы быть люстра стоимостью в тысячу долларов.

Я смотрю в сторону, чувствуя себя слишком уязвимым.

– Люстра стоимостью в тысячу долларов в комнате в заколоченном отеле.

Теперь она поворачивается на бок, продолжая:

– Ты заслуживаешь красивые вещи.

И внезапно я задаюсь вопросом, возможно, Стоун был отчасти прав? Что, если она действительно сильно опасна для меня? Потому что я чувствую себя полностью разбитым на части, когда она говорит это.

И это чертово место никогда не сможет быть красивым. Эбби не принадлежит этому месту. И один этот факт разрушает меня.

Я тяну ее за воротник.

– Сними свою футболку.

– Грейсон, – говорит она.

Я поглаживаю пряжку моего ремня.

– Сядь и сними свою футболку.

Она бросает на меня взгляд. Я возвращаю его ей. Она знает, что это означает. Она взберется на мой твердый как камень член, оседлав меня.

– Сними это, – говорю я. – Медленно.

Я вижу нерешительность в ее взгляде и толкаю. Не знаю почему, я просто делаю это, потому что боль от ее доброты слишком сильна.

– Раздевайся.

Эбби тянет свою футболку, медленно и застенчиво, не осознавая, насколько горячо ее нежелание. Она такая чертовски чопорная. Это делает меня твердым. Она стягивает ее через голову. Я тянусь и хватаю ее за футболку, прежде чем она успевает освободить свои запястья, и скручиваю их очень крепко, дергая ее руки вперед, перед ней. Затем расстегиваю ее ширинку и прижимаю палец к клитору, удерживая и поглаживая ее.

Эбби смотрит на меня карими глазами, когда я двигаю пальцем вверх и вниз, дразня ее, удерживая запястья связанными ее футболкой, скручивая немного сильнее, чтобы чувствовала, кто здесь главный.

Она шумно выдыхает и начинает раскачиваться напротив моего члена.

– Вот так хорошо, детка, – я сильнее надавливаю большим пальцем. – Ты мокрая для меня, – говорю я, удерживая ее взгляд, показывая, что между нами нет секретов.

– Да, – шепчет она.

Она опирается на свои руки, завязанные футболкой, и целует мою грудь. Это как рай, и я закрываю глаза. Это все, что я могу сделать, чтобы не опрокинуть ее и не трахнуть прямо здесь, но я просто принимаю все, что она дает: ее поцелуи, нежность, которых я не заслуживаю.

– Брюки, – скрежещу я.

Она скатывается с меня и встает, спуская свои штаны, вытаптываясь из них.

Я наблюдаю со странным ощущением, она такая яркая и хорошая, что на секунду я думаю, что мог бы просто остаться с ней. Может, мне не нужна месть. Но мысль ускользает, потому что убийство губернатора всегда было моим делом. Затем она возвращается на меня и сладко меня объезжает, пока я не могу ни видеть, ни думать, ни слышать.

32 глава

Эбигейл

Библиотека находится на другом конце Франклин-Сити, на темной и мрачной из-за плохого освещения улице. Здания ветхие, а тротуары усеяны мусором, но это не полная и абсолютная пустошь, которой являются окрестности отеля «Брэдфорд».

На самом деле, здесь есть люди и проезжающие мимо машины.

Уже поздно. Библиотека закрыта, но Грейсон, крепко сжимая мою руку, подводит меня прямо к двери, как будто это его собственность.

Думает ли он, что я попытаюсь сбежать? Я знаю, что Стоун по-прежнему думает, что я хочу этого.

Это первый раз за последние несколько дней, когда я смогла выбраться из отеля. Время пролетело, как в тумане. Кажется, что половину я провела, лежа в постели с Грейсоном, читая, пока он спал и поправлялся, оставалась рядом с ним, не совсем доверяя Стоуну и парням, что они не пристрелят меня или что-то в этом роде, так же как и Грейсону, настаивающему на том, что опасность миновала. Когда он достаточно окреп, то отсиживался с парями, начищая оружие и прокручивая сценарии нападения на губернатора.

И пока он был со своими парнями, я проводила время на нейтральной территории, на самом деле не в плену, но и не свободной, чтобы уйти. И в любом случае я не знаю, что бы делала, окажись на свободе.

Мое лицо в национальных новостях, меня разыскивает полиция. Я могу оказаться по уши в неприятностях. Несмотря на то, что я была заложницей. Это должно значить что-то.

Я делала то, что я всегда делаю, – пряталась в книгах. Один целый день и вечер был посвящен тайнам викторианской эпохе. Затем пиратам. После – итальянские очерки путешествий. Здесь есть башенка в передней части отеля с замечательным светом, которую парни даже не используют. Именно в ней я навела порядок и читала, когда Грейсон был занят с парнями, что происходило довольно часто.

Они одержимы идеей поквитаться с губернатором – ждали этого всю жизнь. Они собираются убить его. Медленно. Грейсон не говорил мне этого прямо. Есть некоторые вещи, которые ты просто знаешь.

– Ближе, – говорит он, подталкивая меня к столбу сбоку от больших двойных дверей, прижимая меня немного грубо, как раз так, как мне нравится.

Я закрываю глаза, впитывая его тепло, силу; интенсивность его внимания ко мне ощущается, как забота. Он никогда не отпустит меня – никогда.

Его рука движется рядом с моим телом.

– Что ты делаешь?

Мой голос звучит хрипло, но затем я открываю глаза и вижу, что он ковыряется в замке. Я его прикрытие.