Текст книги "Заключенный (ЛП)"
Автор книги: Скай Уоррен
Соавторы: Анника Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Мои глаза встречаются с его. Он видел, как я на него пялюсь. Смотрит на меня со смесью отвращения и желания. Я застегиваю верхнюю пуговицу своей рубашки, чувствуя себя незащищенной. Жалею, что не могу схватить кардиган со своего стола и носить брюки вместо юбки. Мне кажется, будто Грейсон может видеть сквозь мою одежду, сквозь все, что меня защищает.
Все проходы в классе широкие и достаточно просторные, по крайней мере, для троих парней. Мистер Диксон сказал мне, что все сделано специально – так охранникам будет проще утихомирить заключенного, если возникнет какой-нибудь конфликт. Только вот Грейсон заполняет все пространство. Воздействует даже на мою кожу.
Я двигаюсь в сторону, когда он подходит, чувствуя себя крошечной.
– Садись, – говорю я резко. – У нас много работы.
– Да, мисс Уинслоу, – шепчет он глубоким, бархатистым голосом, от которого у меня мурашки проходят по спине.
Я чувствую себя точно так же, как и когда он впервые произнес мое имя, но только сейчас он сказал его громче. Если этот парень способен вывести меня из равновесия, сказав пару слов, что же тогда случиться со мной после целого эссе?
Я наблюдаю, как он подходит неторопливой походкой. У него коротко стриженные каштановые волосы, большие мускулистые плечи, которые выделяются под натянутым комбинезоном. Его походка медленная, свободная и обалденная. Он двигается так, словно целая комната принадлежит ему одному.
Он берет мой стул, садится, чуть наклоняясь вбок, устраиваясь поудобнее на слишком маленьком для него стуле, прямо как принц варваров на троне. Как ему это удается? А потом он улыбается мне. Боже, эта улыбка. Она должна быть запрещена законом.
Я отвожу взгляд от него в сторону класса, взволнованная и злая одновременно.
– Признаюсь, я впечатлена тем, что вы вернулись с заданием на этой неделе. Должно быть, вам пришлось хорошо постараться. Искусство письма в мелочах: как давным-давно забытые травмы или предметы, на которые падал свет, – я продолжаю свою заранее подготовленную речь, хватаясь за бумаги.
В первый день занятий я допустила ошибку, когда попросила учеников описать самые значимые проблемы в их эссе, в результате чего получилась полная чепуха: материалы о машинах, побег из дома, музыкальные выступления, даже рассказ о поездке на яхте. Все это разбило мне сердце. Во второй раз я попросила написать их о чем-то малом и незначительном, единственное условие, чтобы это была правда. А если кто-нибудь соврет, я это определю.
Рассказы получились об их повседневных разочарованиях, жестокости, которая якобы никого не волнует, а также много протестов.
Я продолжаю говорить, стараясь оставаться хладнокровной и собранной, что совсем нелегко под тяжелым взглядом Грейсона. Представляю его, занимающего мой стол, – единственную защиту, которая у меня есть. И внезапно, осознаю, что он прекрасно это понимает. Ему известно, что он отнял у меня. Контроль, вот что. Только я умею стоять на своем. Он расселся, как дерзкий лев, рыча с абсолютным спокойствием.
В библиотеке холодно. Мурашки покрывают кожу, соски твердеют под бюстгальтером, я бы хотела схватить свой кардиган со спинки стула, только он сидит на моем месте.
Я проглатываю ком в горле и улыбаюсь. Это мой класс, все под контролем.
– Сегодня мне бы хотелось сузить область изучения, – говорю я совершенно спокойно, словно мое сердце не пропускает больше миллиона ударов в секунду. – Давайте подумаем о предметах. Я попрошу вас открыть тетради и написать список из двадцати разных предметов, – поучительно приподнимаю палец. – Но только не просто о каких-либо обычных объектах, а о тех, что каким-либо образом связаны с вами. Например, вилка. Вы не можете просто сказать слово «вилка», вам нужно рассказать о ней. Предположим, там, где я живу, есть эта вилка. Она лежит в кухонном ящике, я и моя соседка по комнате обзавелись этой серебряной вилкой на блошином рынке. Это самая лучшая вилка у нас дома. Другие были куплены в «Таргет», и они не такие прочные, а эта толстая и крепкая, нам приходится бороться за нее, потому что ее гораздо приятнее держать в руке, а также…
Некоторые ребята посмеиваются, остальные переглядываются и заливаются хохотом. Мое лицо вспыхивает, когда я понимаю на что было похоже мое описание.
– Эй! – предупреждающе выкрикивает Диксон, а затем вновь возвращается к своему телефону.
Я совершаю ошибку, когда кидаю взгляд на Грейсона, потому что он единственный, кто не смеется. Он просто сидит и смотрит своими карими глазами. Мои щеки вспыхивают, как только я задаюсь вопросом, какого это чувствовать его там.
И его пухлые губы.
О, боже.
Я отворачиваюсь, стараясь не потерять контроль.
– Ладно, только давайте не будем брать в расчет пошлую двусмысленность. Никаких бананов, – если ты не можешь ударить их, присоединись к ним. – И орешков, ну, вы сами знаете. Ясно? – а затем я просто смеюсь, моя нервозность сыграла со мной злую шутку. – Поверить не могу, что сказала это.
Напряжение улетучивается, ребята хихикают и улыбаются, и с этим ничего не поделаешь, мы просто смеемся все вместе, как если бы все они находились бы здесь по своей воле. Люди, а не цифры. И внезапно я начинаю чувствовать себя лучше, может быть, я не хочу находиться здесь, но теперь, по крайней мере, не все так плохо, до тех пор, пока я продолжаю игнорировать бетонные стены, давящие на меня, решетки на окнах. И Грейсона.
– У вас на все про все двадцать минут, – я заранее подготовила кое-какие бумаги, поэтому после того, как они закончат с заданием, мы разберем некоторые темы вместе.
Я смотрю на Грейсона, который тихо наблюдает за происходящим с выражением лица, которое невозможно прочесть, я могла бы помочь ему, но похоже, что он и так раздражен. Такое чувство, будто я делаю что-то, что ему не нравится, может быть, он предпочитает видеть, как я волнуюсь или все выходит из-под контроля. Я кладу бумаги на стол и подхожу к нему.
– Могу я взять свой… – я указываю на мой кардиган, висящий на спинке стула.
Он поворачивается и хватает его. В моем животе разрастается дыра, когда я вижу его со своим мягким кардиганом. Он отобрал у меня мое пристанище, мое место, мое чувство контроля. Он смотрит на меня так, словно видит. Как же хорошо, что он под стражей. Грейсон протягивает кардиган на пальце.
– Я не кусаюсь, – говорит он. – Несильно.
Я фыркаю и выхватываю кофту. Наши пальцы соприкасаются, и разряд электрического тока проходит по телу, достаточно, чтобы сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Он откидывается назад и наблюдает за тем, как я натягиваю на себя кардиган. Это кажется чем-то интимным – одеваться, пока он смотрит. Я благодарна Диксону и другим парням за их присутствие, пускай они, и перешептываются, строча что-то на бумаге, думая, будто я ничего не замечаю. Представить не могу, каково оказаться наедине с этим парнем. Он пугает меня, но не так, как, например, темная улица, а по-другому. В переулке я бы знала, что мне делать. А вот с ним? Непонятно.
Хватаю свой портфель и ставлю на край стола, в поисках нужных бумаг. Я стараюсь не встречаться с ним глазами, но только потому, что не могу найти то, в чем нуждаюсь.
– Что ж, получается, тебя интересует творческая деятельность? – говорю я тихо, чтобы не мешать остальной части класса.
– Да, мисс Уинслоу, – его голос спокоен, груб, звучит насмешливо. Мои щеки заливаются краской, если бы не угроза в его взгляде, то его можно было назвать красивым.
– Вот расписание занятий. Ты пропустил всего несколько уроков, но ничего серьезного, всего пару заданий для написания, – объясняю ему про упражнения «значимое-незначимое событие». – В течение нескольких недель мы будем делать задания, а потом выбирать что-то одно и редактировать. К концу курса создадим газету – электронную и печатную – полную наших историй с виньетками.
На слове «виньетка» его губы исказились в усмешке. Интересно, на какой ступени получения образования он остановился? Из-за того, что он пришел в класс позднее, мне не предоставили о нем полной информации, как было с другими парнями. Он так скривился, потому что знает это слово? Или наоборот не знает, и оно кажется ему вычурным?
Ой, да кого это волнует? Я здесь учитель. Я за все отвечаю. Ставлю портфель между нами, огораживаясь от него им, словно стеной.
5 глава
Грейсон
Она стоит за своим портфелем, как за крепостью. Книги, сумка, очки – это все заставляет меня желать разоблачить ее, раздеть, оставить без надежды. Я точно знаю, она бы ненавидела это и любила одновременно. У меня такое чувство, будто мы знакомы, хотя я никогда не встречался с ней прежде до этой недели.
Мое внимание возвращается к ее очкам. Насколько она хороша без них? Надеюсь, что не очень, иначе здесь будет совсем горячо, когда я сниму их с нее. Горячо для нас обоих.
Более того это опрометчиво.
Хватит! Я здесь, чтобы быть прилежным учеником. Мне нужно сфокусироваться на ее глупом задании, составить список предметов.
Она копается в своем портфеле, ища что-то:
– …до тех пор, пока не обзаведешься собственным, – она вытаскивает блокнот в кожаном переплете, поношенный по краям.
Я наблюдаю за ней краем глаза, между темными бровями пролегла глубокая морщина. У этой девушки старомодный вид, тонкие и резкие черты лица, большие глаза и мягкий взгляд. Представляю ее на черно-белой фотографии, стоящей напротив фермы из старых добрых времен с вилами в руках и напускным важным видом. Строгость меня привлекает – это горячо.
У нее влажные губы, наверняка, потому что она посасывает их, когда нервничает. Я хочу попробовать их больше всего, а может быть, даже укусить и снять с нее эти очки. Каждый дом, что я обворовал, каждое здание, буквально та же история – ты устанавливаешь линию обороны, а потом стираешь границы. Вот как заполучить контроль, для нее это – очки.
Мисс Уинслоу вырывает страницы из записной книжки, из-за чего я чувствую себя неудобно, ведь она делает это специально для меня. Интересно, что в этом такого, почему она не хочет видеть меня в своем классе? Она открывает следующую чистую страницу.
– Вы пишите в нем с конца вверх ногами? – спрашиваю я.
– Ага, – отвечает она. – Предпочитаю, чтобы поля были снизу, а не сверху, – она сгибает страницы и кладет их в свой портфель. – Так проще писать.
Я киваю. Меняет все под себя. Мне это даже нравится. Правда, немного удивляет.
– Двенадцать предметов, понятно?
– Да, мисс Уинслоу, – говорю я.
Она моргает. Кажется, нужно перестать звать ее по имени. Девушка поворачивается к классу.
– Как дела? Есть ли у вас вопросы? – никто не отвечает. Она проходит сбоку от класса в своей юбке карандаш и красном кардигане, который кажется мягким, как шерсть котенка. – Пусть даже будет что-то незначительное или скучное, как вам угодно. Главное, чтобы это была правда, а не вымысел, – она приподнимается и разворачивается спиной. – В этом классе самый маленький и скучный кусочек правды в десять тысяч раз важнее самой красивой лжи.
Я смотрю на пишущего Тайка в заднем ряду и думаю о его словах, что ей известно, когда ты выдумываешь. Так ли это? Мысль о том, что я могу поведать ей правду о моем прошлом, разъедает мои внутренности, словно кислота. Слишком велика цена, чтобы за нее платить. Правда, мне необходимо попасть в онлайн-газету. Стоун уже получил указания, нужно лишь обозначить место удара. Я собираюсь писать, используя специальные выражения, а он, как раз, увидит это в небольшом журнале. Он не может позвонить мне, но знает, где я нахожусь, поэтому получение сообщения не отнимет много времени. Здесь хорошие надзиратели, скорее всего мне придется подкупить кое-кого ради изменения имени, но не беда. Стоун и парни получат мое послание.
Придется красиво завуалировать инструкции, дабы создать дымовую завесу. Мне придется выдумать красивую историю, поскольку я ни в коем случае не могу поделиться с ней правдой.
Тайк поднимает руку, и она подходит к нему. Он просит помочь ему, его губы двигаются так, будто он задает вопрос довольно аккуратно, хоть я ничего не слышу. Похоже, что и она тоже, поэтому девушка наклоняется ближе.
Я стискиваю зубы. Каждый парень в комнате пускает по ней слюни, включая женатого Диксона с тремя детьми. Он тоже пялится на нее, невзирая на ее возраст, потому что мы здесь все испорченные. А сколько ей лет? Не восемнадцать. Точно? Или все же восемнадцать? Девятнадцать? Ох, уж этот обнадеживающий взгляд. Боже, она совсем юна. Правда, недостаточно. Изгибы, скрывающиеся под юбкой, довольно притягательные. Все же она женщина.
Заставляю себя оторвать от нее взгляд, смотрю на лист бумаги перед собой. Двадцать предметов, обычных, реальных вещей. Что ж, это будет легко. Если я смог одурачить главу художественного музея Цинциннати позволить мне «оценить» выставку царских вещей, то у этой малышки даже нет шансов. Я волнуюсь за нее.
Другой парень задает вопрос, не поднимая руки:
– Я жил в Джерси, а там нет и десяти вещей, о которых можно было бы рассказать.
– Двадцать предметов, – говорит она, не сдавая позиций. Мне нравятся ее попытки казаться строгой, хотя со мной это не сработает, а вот другие парни подчиняются власти. Ей это удается.
Итак, я представляю бейсбол. Я не играл много в эту игру, потому как меня забрали в возрасте пяти лет, но я помню, как ходил по пятам за своими старшими приемными братьями. Они позволяли мне занимать позицию разыгрывающего защитника. Они заставляли меня быть разыгрывающим и носить перчатку на правой руке, я стоял рядом с бутылками воды и ключами, вел счет очков и следил за мячами. Это было самое счастливое время: стоять под палящим солнцем, играя со своими старшими братьями. Тогда я нихрена не смыслил в бейсболе, кроме этой части. Те вещи были единственными, о чем я мечтал после того, как меня забрали.
Я начинаю писать:
Бутылка с водой у забора.
Идеально острый с двух сторон и тупой с двух других кусок стекла.
Сплющенная кружка из «Тако Белл» полная муравьев.
Перчатка на правую руку.
Шлем Майка на первой базе.
Мои башмаки на второй базе.
Маленький одуванчик в пыли.
Заполняю свой список, думая о площадке, как вдруг девушка хлопает в ладоши.
– Положите карандаши, – велит она, прямо как на экзамене. – А сейчас вы по кругу будете делиться по одному предмету из списка. Можете сами выбирать, о чем рассказать. О каком-либо важном предмете или не очень. О чем-то большом или маленьком. Выбор за вами, – она кивает Тайку. – Начинай.
Тайк нервничает, потеет. Можно с ума сойти, видя его таким. Он ведь мог бы раздавить ее, одного взгляда достаточно. Чертова тюрьма переворачивает естественный порядок вещей.
– Это пистолет, – наконец, говорит он. – А точнее «Беретта», но это не просто пушка. Она прошла со мной через многое, ну, вы понимаете. Вроде моего оберега на удачу или типа того.
Она лучезарно улыбается ему. Гордясь, что Тайк придумал что-то осмысленное, от этого мои внутренности скручиваются. Если бы ствол приносил ему удачу, то Тайка бы тут не было.
Каждый из парней пытается завоевать ее внимание, словно делят кусок добычи. Это немного напоминает ревность, потому что я тоже хочу, чтобы она обратила на меня свое внимание. Но этот момент так и не наступает. Мы слушаем о диване, шляпах и брелоках. Я делаю заметку, что ей нравятся личные вещи. Предметы, которые смущают тебя. Ей становится хорошо от всей херни, из-за которой ты чувствуешь себя дерьмово.
Она так и не называет мое имя. Все парни делятся чем-то, кроме меня.
– А сейчас я хочу, чтобы вы выбрали один пункт, который вызывает у вас сильные чувства, и написали об этом сочинение.
Какого хрена, твою мать?
Моя рука взлетает вверх.
– Грейсон? – Она и бровью не ведет.
Грейсон. Могу ли я сойти с ума от того, каким низким и хриплым голосом она произносит мое имя? Черт, мне хочется еще раз услышать, как она меня зовет, но только ближе и тише. Вот отлетают пуговицы, шелк с легкостью рвется, мягкая кожа, которую можно укусить.
– Почему вы не спросили меня?
– Сегодня твой первый день в классе, я не хотела давить на тебя.
Я хотел бы проверить свою теорию, но сейчас мне это не удастся.
– А вы будете читать наши сочинения?
Она немного колеблется.
– В этом вся суть. Обратная связь поможет вам улучшить и, в итоге, подготовить ваши работы для публикации.
Не могу сдержать ухмылку. Публикации. И виньетки. Она так чертовски, претенциозна. И вместо того, чтобы раздражаться, я нахожу это привлекательным.
– Осталось всего пятнадцать минут, тебе следует поторопиться, – щурится она.
– Хорошо, мисс Уинслоу.
Что-то мелькает в ее глазах, прежде чем она отворачивается, а я начинаю писать, потому как это важно. Получив ее одобрение, я смогу отправить сообщение моей команде. Я думаю о своих приемных братьях и о том, что заставляет их чувствовать себя дерьмово. Вспоминаю про Джордана Клиника, из-за которого моему брату было плохо. Случилось это сразу после того, как он попал в бейсбольную команду в старших классах.
Решаю, что напишу его историю, выдав ее за свою собственную. Я мало что знаю о бейсболе, я закончил играть в подобные игры в пять лет, поэтому буду сочинять. Так ведь дети делают, нет? Сейчас я представлю, как и что должно быть.
Самый счастливый день в моей жизни, когда меня взяли в команду по бейсболу в старшей школе. Я и мои друзья праздновали и валяли дурака. Мы были ненормальными и бросали камни в окна и метили стены. Мне кажется, все заслужили это, кроме Джордана Клиника. Мистер Джордан всегда очень хорошо относился к детям, но мы разбили его окно и разрисовали все краской.
Я на самом деле пишу так, как брат мне рассказывал.
На следующий день я достал свою форму и перчатку защитника, такую красную специально на правую руку. А потом рассказал все своему младшему брату, пытаясь переделать все в шутку, но даже ему было понятно, как хреново я себя чувствовал в тот момент Джордана Клиника. Как пожилой человек отреагирует, когда увидит, что мы натворили? Я надел форму, чтобы похвастаться перед ним, но все равно чувствовал себя ужасно…
Комната вместе с ним до сих пор стоит у меня перед глазами, я даже могу ощутить исходящее от него чувство вины.
Немного жестковатая история, надеюсь, она на нее купится. Насилие, лишенное смысла, вина. Думаю, я не прогадал.
6 глава
Эбигейл
Студенты заполняют пространство вокруг меня своим глубоким, сбивчивым дыханием. Вдох. Выдох. Прямо как в школе, медитируют, дабы успокоиться. Через несколько минут они покинут здание, оставляя дверь Эстер далеко позади.
Моя встреча с ней началась пятнадцать минут назад, но я все еще нахожусь здесь, хотя и не должна. Я провела несколько занятий в тюрьме, как и обещала, и сейчас мне нужно, чтобы она позволила мне выйти из проекта. Она будет расстроена, но вся эта ситуация слишком сложна. Он чересчур труден для меня.
Я расправляю плечи и стучу.
– Войди, Эбби, – зовет она сразу же после стука, ее голос спокойный, выжидательный, но не нетерпеливый.
Я захожу внутрь и вижу Эстер, стоящую перед своим столом. Известно ли ей, что нас разделяет всего два метра? По ее вежливой улыбке и руке, сжимающей плечо, я понимаю, что она это знает.
– Прошу прощение за опоздание, – говорю я, – не знаю, что на меня нашло.
– Не о чем волноваться.
Вот так вот: никакого давления. Она садится за свой стол, ожидая меня, чтобы поговорить.
– Что ж, – начинаю я сбивчиво, – последние несколько занятий прошли хорошо, по крайней мере, они не издевались надо мной, как в первый раз, но, тем не менее, есть кое-что, о чем мне бы хотелось поговорить.
– Ты нашла с ними общий язык, – ободряюще кивает Эстер.
– Сначала они… сопротивлялись. Но на второй части задания, начали раскрываться. Это было приятно, – я вспоминаю, как мы вместе смеялись. Может быть, эта была наша маленькая связь. Правда, мне все еще кажется, что им нужен кто-то другой, постарше. Человек, который захочет быть там. Мне же следует быть где угодно, только не в тюрьме. – Так что это не полный провал, но…
Она ждет.
– Это все еще не работает. Я не поменяла своего мнения, до сих пор считаю, что все может выйти из-под контроля, – на самом деле я единственная, кто не может себя контролировать.
– Звучит прямо противоположно, – отвечает Эстер.
– У меня появился новенький ученик, – говорю я, – несмотря на то, что класс был переполнен.
– О, – произносит она, вот и все изобилие чувств в одном лишь звуке.
– Думаю, ему понравилось заниматься, но у меня уже достаточно учеников, из-за этого все просто разваливается на части. Ничего не получается, конец, – об этом мы как раз и договаривались. Она нужна мне, чтобы не возвращаться туда. У меня было время, я его благополучно отработала, здесь все так же, как и у заключенных: они исполняют свой приговор, а затем свободны.
– Ладно, – в ее голосе нет осуждения, но почему-то мне хочется услышать порицание от Эстер. – Он проблемный?
– На самом деле нет, даже, несмотря на то, что он занимает мой стул, – я сдерживаю улыбку, понимая, что отчасти, он действительно наглый. – Ему пришлось его забрать.
– А твой класс? Его он тоже забрал?
– Нет, конечно же, – не класс, только мои мысли и тело. Эта личность постоянно фигурирует в моей голове в сексуальном плане, хотя я на самом деле совершенно другой человек. У меня нет времени на подобного рода забавы. – Заключенный… Грейсон. Он хороший ученик, как магнит, притягивает к себе. А еще он довольно убедителен и умен, даже его ложь. Она западает в память.
– И?
– Понимаете, истории других учеников были хвастливыми. Представления о богатой и известной жизни, – я делаю паузу, вспоминая каждую рассказанную деталь: разыгрывающий в бейсболе. Нет такой позиции. Более того он правша, а значит, не смог бы носить перчатку на правой руке. – В своем сочинении Грейсон рассказал о бейсболе, а так же, что вырос в Америке и все, что с этим связано, только он ошибся. По тому, как он все описал, можно понять, что он никогда не играл в эту игру. Это вроде того, как раньше определяли русских шпионов. Потому что, какой американский мальчишка не знает о бейсболе? – Эстер кивает, и я продолжаю. – Жуть какая, ведь даже самый бедный американский мальчишка знает, как играть в бейсбол, так же как и дети в колонии для несовершеннолетних. Это один из видов лжи, что раскрывает слишком много.
– У него есть история, – предполагает она.
– Наверное, но все же, мне кажется, что кто-нибудь другой сможет помочь ему лучше, чем я.
– Разве это не твоя работа? Помочь ему?
– Нет, – отвечаю я, чувствуя себя капризным ребенком. Мне известно, к чему она ведет.
– Нет, твоя работа – дать ему безопасное пространство, чтобы поделиться своей историей. Это подарок от занятия.
Она не понимает, что у меня нет этого пространства достаточного для Грейсона. Он кажется пугающим и беспредельным, полный секретов и исходящего от него магнетизма, этот заключенный, как черная дыра, и если бы я была на краю, а затем упала, то никогда бы не смогла подняться.
Эстер наклоняется вперед и хмурится, я вижу, что она обеспокоена.
– Он… трогал тебя?
Этот вопрос меня удивляет.
– Нет, Грейсон никогда не прикасался ко мне, – просто даже его взгляд кажется более интимным, чем прикосновение.
– Хорошо, – произносит Эстер. – Если ты так хочешь выйти из этого проекта, я думаю, что тогда ты смогла бы присоединиться к Калли в доме престарелых, – несмотря на то, что она пытается скрыть разочарование, я все равно его чувствую и начинаю злиться на себя.
Я лучше всего этого. Сильнее. Последнее занятие в классе прошло на славу, мы мило общались с ребятами, что, если одному из них нужно рассказать свою историю? Что, если этот кто-то Грейсон? Никто не угрожал мне. Никто ко мне не прикасался.
Никто не сможет этого сделать.
– Не берите в голову, я остаюсь, – заявляю я, выпрямляясь на стуле.
– Ты уверена?
– Я уже зашла довольно далеко, а значит, должна довести дело до конца, – мне потребуется всего лишь несколько недель. Я буду игнорировать Грейсона и полностью сосредоточусь на газете. Я сделаю все, что от меня требуется, а затем вернусь к нормальной жизни и забуду о том, что когда-то встретила заключенного по имени Грейсон.
***
Я сажусь прямо напротив шестнадцати столов и стульев, которое вскоре будут заняты моими учениками, включая Грейсона, кто займет мое место, как это было в прошлый раз. Нет, он непросто возьмет мой стул, он будет чувствовать себя так, словно это его собственность, а затем начнет смотреть на меня, наслаждаясь каждой секундой.
Сегодня мы будем говорить один на один, и разговор тет-а-тет с Грейсоном, как мне кажется, будет непростым. Я перебираю свои бумаги, отмеченные красной пастой, надеюсь, несильно. Мое сердце скачет.
Мужчины будут читать в тишине под наблюдением Диксона отксерокопированное сочинение Джеймса Болдуина1, надеюсь, оно им понравится. Я буду вызывать к себе по одному ученику и обсуждать с ними итоговые проекты, которые смогут вырасти из семян, заложенных в самых первых заданиях. Мы будем разговаривать за небольшим столом в дальнем углу. Не совсем личный разговор, но, по крайней мере, этого достаточно для тихой беседы. Надеюсь, что все пройдет быстро, и тогда я смогу спрятаться в маленьком кабинете вместе с книгой.
На часах 13:59 и я встаю на место. Сегодня на мне пиджак, он нужен мне, как броня. До появления Грейсона, я в нем не нуждалась. Я приветствую заключенных по именам, в том порядке, как они заходят. Джордан. Лишон. Роман. Тайк. Они занимают свои привычные места.
Грейсон идет последним. Сначала я думала, что он всегда так делает, так же как плохие дети садятся в конец автобуса, но сейчас, я, кажется, догадываюсь. Дело в том, что Диксону так гораздо проще следить за Грейсоном, потому что он опасен, возможно, способен на побег или на что-то такое же нахальное.
Он выходит из-за угла, окидывая меня удивленным взглядом. Я смотрю на его скованные запястья, мускулистые плечи и шрамы на них. Выпуклые рубцы, очень похоже на что-то неестественное. Интересно, он сам их получил? Или кто-то постарался оставить на нем след? Сердце бешено колотится, когда я представляю, как прикасаюсь к нему. Какая на ощупь будет его кожа? Гладкая? Грубая? Жесткая? Он кажется жестким во всем, но помимо этого в нем должно быть что-то мягкое.
Мои щеки вспыхивают.
– Здравствуйте, мисс Уинслоу, – шепчет он, проходя мимо меня, от такого интимного приветствия у меня перехватывает дыхание. Такое чувство, будто он засел у меня в голове… и какой-то темной стороне меня, это даже нравится.
Я сглатываю.
– Добрый день, Грейсон, – отвечаю я, мысленно благодаря Бога, что он под охраной. Грейсон слишком большой, слишком красивый, слишком опасный… он просто слишком. Занимает собой все свободное пространство в комнате. Из-за него мой живот наполняется чистой энергией.
Я беру эссе и рассказываю им о плане на сегодняшний день, как обычно делают мои преподаватели.
– Мы будем выполнять и обсуждать кое-какие упражнения для развития речи, а затем я выберу несколько работ на публикацию в журнале – анонимно, если вы захотите, то ваши сочинения будут напечатаны, – я уже говорила им об этом ранее, но хочу быть уверенной, что все они понимают, о чем идет речь. – У вас будет время на выполнение самостоятельный работы в классе.
Наши разговоры тет-а-тет проходят быстро. Гриффин собирается коллекционировать пивные кружки, которые достались ему от старого соседа. Тайка я призываю задуматься о том дне, когда его отец вышел из тюрьмы. Некоторые из заключенных говорят о том, что собираются стать отцами. Мне становится не по себе, когда я думаю о том, как пыталась отказаться от этого проекта.
Грейсон последний. Он берет стул, небрежно садится, скрещивая ноги, как стволы деревьев, опускает руки на бедра. Его тепло наполняет пространство. Как тюрьма его может удерживать?
Я нервно улыбаюсь, мой взгляд скользит в сторону, где Диксон равнодушно наблюдает за остальными заключенными. Мне становится лучше от осознания того, что он рядом. Ведь Диксон защитит меня, если вдруг что-нибудь случится, не так ли?
Я возвращаюсь обратно к темным и густым ресницам Грейсона. Мое дыхание ускоряется, я поднимаю руку, чтобы поправить очки, хотя они и так идеально сидят, иногда мне просто нужно это сделать.
– Что ж, давай начнем, – листаю бумаги в поисках его сочинения. На секунду мой взгляд падает на его предплечья. Очень странно, больше похоже на белую татуировку, но нет. Это не тату. Это шрам. Даже, несмотря на то, что его руки скованы, он все так же остается мускулистым и массивным.
Я представляю, как он стоит передо мной, касаясь подбородка, поднимая мое лицо, чтобы заглянуть мне в глаза. Уже вижу, как его большой палец выводит круги у меня на шее.
– Мне нравится газета, я в восторге, – подает он голос, тем самым пугая меня.
Я выпрямляюсь. Грейсон говорит искренне, как будто его действительно это волнует. Боже, что я делаю?
– Очень приятно, – говорю я, на что он кивает.
– Мне нравится сама идея о том, что разные голоса могут заполнить электронную сеть. Ведь именно для этого нужен Интернет, не так ли?
Я киваю и тут же осознаю, что он кормит меня моими собственными словами, только перефразированными.
– Журнал – это рассказы, а не фантастика. – Он наклоняет голову, опасливо взирая на меня. – А то, что ты дал мне, как раз и есть…
– Вы зовете меня лжецом, мисс Уинслоу? – Его глаза потемнели, а голос охрип.
У меня пересыхает во рту.
– Я не думаю, что эта история реальна. Или, по крайней мере, она не принадлежит тебе. – Он долго сверлит меня взглядом, из-за чего мой пульс подскакивает. Я не могу прочитать его, но не нужно быть гением, чтобы понять, как я ему не нравлюсь. Наклоняю голову и вновь смотрю на его руки.
– Думаете, что история выдуманная? – задает вопрос он.
– Именно, – я сглатываю ком в горле и кладу руки на колени.
Его массивная грудь то вздымается, то вновь опускается с каждым вздохом. Интересно, что произошло с ним? Как он может ничего не знать о бейсболе? Откуда у него эти странные шрамы? И что дает ему такую уверенность, будто он отличается от остальных заключенных?
– Знаете, почему я здесь? – внезапно спрашивает Грейсон.
– Это не то, чем со мной делятся, – качаю головой. Думаю ему это известно, а спросил он чисто для того, чтобы подразнить меня. Я вновь смотрю на Диксона, он по-прежнему болтает с ребятами в передней части класса. Когда кидаю взгляд на Грейсона, то замечаю, как он смотрит на мои руки, покоящиеся на коленях. А может быть, он пялится на мои колени.
Между нами натянутые отношения, работать вместе будет определенно непросто. Я здесь главная, но вся власть принадлежит ему. Я не собираюсь мириться с этим. Мне не должно это нравиться. Напоминаю себе, что я гораздо образованнее его, знаю больше об историях. И когда он выдумывает что-то о себе, это лишь для того, чтобы защитить правду. Он в восторге от газеты? Что ж, использую это.
