Текст книги "История сербов"

Автор книги: Сима Чиркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Наследованное и приобретенное в хозяйственной жизни

Изменения в праве собственности на землю, привнесенные турецкой властью, непосредственно не влияли на сельское хозяйство – ни в отношении аграрной техники, ни в отношении выбора культур для выращивания. Однако по истечении определенного периода времени эти перемены стали заметны: прежде всего они проявились в изменении роли скотоводства, в частичном запустении возделываемых площадей и превращении их в пастбища. Этому, в частности, способствовало переселение скотоводов в земледельческие районы, которые в результате миграций претерпели серьезные изменения. Эта общая тенденция гораздо больше влияла на сокращение площадей, занятых виноградниками, чем отрицательное отношение исламских властей к вину и алкогольным напиткам.

Войдя в обширную Османскую империю, населенные сербами земли сильнее, чем когда-либо, оказались подвержены восточному влиянию, что, в частности, проявилось в проникновении на их территорию ранее неизвестных сельскохозяйственных культур. Пришельцы-завоеватели принесли с собой и свои кулинарные пристрастия, в том числе широкое употребление риса. Для довольствия армии и пропитания городского населения это зерно требовалось в большом количестве, но его не хватало. Культура выращивания риса прижилась в Македонии, завоеванной ранее, и оттуда распространилась на север, дойдя до Нишской области и Поморавья, а позднее и до Баната, в то время весьма болотистого и благоприятного для его производства. Культуру риса распространяли оризары, квалифицированные земледельцы, пользовавшиеся привилегиями. Однако за пределами Македонии выращивание риса надолго не прижилось. Из-за малых объемов производства возникала необходимость в расширении импорта. Во второй половине XVI в. рис стал важной статьей товарооборота между Белградом и Будой. В то время в торговом обороте появляется и суррогат, так называемый «рис для бедняков» – тарана, продукт из пшеничной муки, который при обработке и соответствующем приготовлении заменял рис.

В это время с Востока в Сербию попадают и весьма важные, учитывая их хозяйственное значение, растения, завезенные с Запада, из Нового Света. Новшества приходили не непосредственно с Запада, как это стало обычным в дальнейшем, в XVTII в. и позже, а из портовых городов и приморских областей Османской империи, поддерживавших связи со средиземноморскими гаванями, в которые прибывали корабли из Америки.

Овощные культуры, такие, как фасоль, томат и перец, впоследствии ставшие чрезвычайно популярными, в рассматриваемый период не имели большого хозяйственного значения и оставались огородными культурами, использовавшимися в семейном рационе. Возможно, лишь выращивание «турецкого» перца, название которого – «папар» (паприка) – вошло в сербский язык, имело большие масштабы на равнинах Южной Венгрии, где в XVIII в. эта культура приобрела важное значение и, откуда она распространилась по Европе.

Подобный путь – с Запада через Восток – прошло и «турецкое зерно» – кукуруза, новое растение, которое поначалу выращивалось в садах с декоративными целями или ради его лекарственных свойств и которое впоследствии произвело революцию в традиционной кулинарии. Это легко понять, если учесть, что, согласно народному опыту, одно зерно пшеницы в среднем дает четыре зерна. Документы позднего Средневековья свидетельствуют о том, что урожай в 10–12 зерен считался чрезвычайно богатым. При этом только один початок кукурузы содержал более сотни зерен, а растение могло дать и несколько початков. Турецкие власти освободили население от уплаты десятой части урожая новой культуры, что, тем не менее, не способствовало быстрому распространению кукурузы и приобретению ею важной роли в рационе при росте народонаселения. Это обстоятельство стало очевидным в XVIII в., когда власти начали прилагать значительные усилия для ее широкого внедрения. В сербские земли был завезен также хлопок (бамбак) – древнее культурное растение, некогда выращивавшееся в Византии. В качестве сырья его стали использовать в домашних ремеслах, однако культивирование этого растения в европейской Турции началось сравнительно поздно и не распространилось севернее Македонии.

Области, в которых проживали сербы, занимали в Османской империи периферийное положение, но сохраняли прежние торговые связи с регионами, находившимися за пределами турецких границ. В некоторые периоды, когда турецкая экспансия еще не достигла своего апогея, сохранению этих связей способствовали сербы, оказавшиеся вследствие миграций по ту сторону турецкой границы.

В Средние века сложились два основных пути, по которым шел торговый обмен. Первый соединял внутренние балканские области с приморскими городами и Средиземноморьем, второй проходил через Венгрию в Центральную Европу. Эти пути продолжали функционировать и после вхождения всего полуострова в состав Османской империи. Сначала более активным было средиземноморское направление, при турках же этот путь постепенно уступал первенство паннонскому, который вел в Европу.

Торговля между внутренними областями и приморскими городами, во главе которых по-прежнему оставался Дубровник, изменила свой характер после введенного новыми властями запрета экспорта золота и серебра. Самый ценный и выгодный товар стал недоступен, и это вынудило купцов вернуться к традиционным товарам – продуктам скотоводства, лесного хозяйства и ремесел, – от которых, впрочем, некоторые торговцы никогда не отказывались.

Во внутренних районах они приобретали вяленое мясо, сыры, различные виды кож (коровьи, овечьи, козьи) разной степени выделки (сырые, высушенные, дубленые) и привозили в Приморье, откуда переправляли товар на кораблях в Италию, причем кожи – в основном в Венецию и Анкону. Некоторые сорта кож выделялись своим качеством и ценой: тонкие бараньи (montonini); кожи ягнят, шедшие на пергамент, а особенно кордованы – козьи кожи, дубленные и окрашенные по турецкому рецепту. В неизмеримо меньших количествах, но постоянно экспортировался мех (заячий, куний, лисий, беличий, рысий и др.). Как и в Средние века, в большом объеме вывозился воск двух основных сортов – желтый и переработанный белый.

Среди импортируемых товаров первое место продолжала занимать соль, затем следовали ткани – прежде всего итальянские (фландрские ткани были вытеснены английскими), а также ремесленные изделия, лекарства и пряности, которые ввозили также сухопутным путем через турецкие территории.

Единый обширный рынок и гарантии свободной торговли, полученные Дубровницкой республикой от Порты взамен за ежегодную дань, позволяли ее гражданам распространить свою деятельность на огромной территории, в которую кроме Боснии и Сербии входили также Болгария и завоеванные области Венгрии. Колонии дубровчан в то время находились не только в Софии и Белграде, но и в Темишваре и Буде. Теперь они организовывали дело даже в небольших городках, где из местных жителей создавали сеть поставщиков и агентов.

Вдоль границы в периоды перимирия или мира торговый обмен существовал уже во второй половине XV в. Свободу торговли на границах подтверждали и более поздние договоры. Ввозились изделия ремесленников и текстиль. Экспорт шел в Австрию и затем далее. Известно, что живой скот доходил до Германии и Франции.

Товары, произведенные в Сербии, вливались в общий товарный поток из Турции; в торговом обороте участвовали не только сербские купцы, но все больше и больше евреи, армяне и греки (под именем последних часто выступали цинцары). Сербские торговцы входили в те же эснафы, что и купцы-инородцы и местные мусульмане, считавшиеся турками; и только в XVII в. их стали распределять по вероисповеданию. Белград, стоявший на Константинопольской дороге, а также у начала водного пути на Буду, получал больше всего прибыли от торговли с севером и западом.

После того как Дунай в своем среднем течении стал внутренней турецкой рекой, оживилось транспортное сообщение, составлявшее для Империи большую проблему вследствие его технического отставания. В горных районах и на дорогах, которые вели к морю, перевозка товаров по-прежнему производилась на животных, составлявших караваны. В равнинных районах обычно пользовались воловьими упряжками, что обусловило появление особого рода извозчиков – рабаджий (от тур. араба – повозка), иногда образовывавших целые поселения.

Единая территория, по которой купцы могли вполне безопасно передвигаться, эффективность властей, отсутствие многочисленных таможен и путевых сборов были несомненным преимуществом османского режима. Однако это обстоятельство утратило свое значение уже в последней четверти XVI в. – с появлением гайдуков и усилением бандитизма, особенно в ходе войн.

Османская империя в качестве экономического пространства утратила со временем еще одно важное свое преимущество – денежную систему, опиравшуюся на серебряный акче. В конце XV в. дукат стоил 45 акче, в середине XVI в. – 60, а в 1585 г. – целых 110–120 акче. В XVII в. золотые монеты выходят из оборота, их заменяют крупные иностранные серебряные деньги. Изменения в денежной системе во многом имели серьезные последствия – для содержании армии, для обложения податями райи, а также для условий деятельности купечества.

Племена и племенное общество

Наряду с усилением контраста между городом и селом османская власть углубляла и обостряла контраст между земледельческими областями, подавляющее большинство жителей которых имело статус райи, находилось в подчиненном положении и было обязано работать на господина, и горными скотоводческими областями, где большая часть населения находилась в привилегированном положении, а после его утраты сохранила свою традиционную внутреннюю организацию. В труднодоступных и неурбанизированных горных районах турецкая власть имела свои особенности – прежде всего вследствие отсутствия там спахий.

Влахов из скотоводческих районов, обязанных платить дукат (филурию) и специальную подать, а также нести службу, переписывали и часто переселяли целыми родами во главе со старейшинами (катун тогда стал фискальной единицей), которых турецкие власти считали господами над всеми людьми, входящими в их состав. Старейшины иногда получали тимары, но даже в том случае если формально не числились спахиями, они пользовались большей властью и влиянием благодаря традиционной организации и патриархальному подчинению им населения. Воеводы, кнезы, примичуры стали последним, но влиятельным рычагом османского административного механизма.

Потомки автохтонного населения Балкан, влахи и албанцы, насколько можно проследить их историю по редким и скупым источникам, в одних районах проживали компактно, а в других – вместе с земледельцами-славянами, занимая часть их жуп. Нужда в пастбищах заставила их расселиться по большой территории. Теплое время года они проводили со стадами на горных выпасах, а когда те становились недоступными, уходили на зимовки в долины. Отрываясь и удаляясь от исторической родины, их многочисленные роды принимали язык сербского окружения, о чем свидетельствуют названия сообществ и имена отдельных людей. Где-то славянизация произошла раньше, где-то позже, а где-то ее вообще не было, как в случае с современными албанцами, влахами и цинцарами (аромунами).

Род с типично романским именем Паштровичи (от лат. pastor – пастух) во второй половине XIV в. населил жупу Кучево под Будвой и со временем развился в дворянскую общину, существовавшую на протяжении веков. Подобный процесс расселения и смешения с окружающим местным населением не раз повторялся в следующем столетии. Он привел к тому, что обширные районы Герцеговины получили название Горни-Власи и Дони-Власи (Верхние Влахи и Нижние Влахи).

Оказалось, что политика разделения, нашедшая отражение в королевских грамотах XIV в., гласивших, что «серб не должен жениться на влашках», результата не имела. Возобладало смешение и слияние с различным исходом: иногда перевешивал славянский, а иногда романский или албанский элемент. Нужда государства в кавалерии придала влахам значимость и постепенно выводила их из маргинального положения. В ходе усобиц после распада государства Стефана Душана, а еще больше в период войн против турок или же на их стороне влашские воины в значительной мере заменили бывшее дворянство и взяли на себя его роль.

Еще в период существования самостоятельных государств были районы, которые считались влашскими (гора Дурмитор, область Озера, Сьеница, район, прилегающай к Расу). В турецкой переписи Герцеговины 1477 г. еще различались слои населения, и некоторые села были записаны как «принадлежащие влахам», а другие, в основном пустые, как «место проживания сербов». В результате переселений в эпоху турецкого правления обширные горные области стали влашскими территориями, которые контролировались племенами и их старейшинами.

Прежние катуны начинают обозначать термином племена. В древнесербском языке слово племе обозначало не крупное объединение, часть или прообраз будущего народа, а разветвленную семью. Употреблялось выражение «племя Немани», указывавшее на совокупность потомков; «племя Косача», о котором известно, что в первой половине XV в. оно состояло всего из четырех домов. Изменение в терминологии – переход от катуна к племени – знаменует собой особый этап в славянизации потомков исконного балканского населения и отражает его стремление к возвышению в обществе. Старейшины племен принимали старые титулы воевода и кнез. В материалах к английскому словарю, составленных в Константинополе для путешественников XVI в. разъяснялось, что earl означает кнез, a lord – катунар.

Изменение в социальной структуре населения привело к изменениям в названиях населенных пунктов и местностей. В ряде случаев название жупы, старой территориальной единицы, ложилось в основу племенного имени, как это произошло с Пивлянами и Морачей. Чаще случалось, что жупа входила в состав племенной территории или совпадала с нею. В качестве типичного примера может послужить жупа и поселение Оногошт, получившие свое название Никшич от имени влахов Никшичей, появившихся лишь в середине XV в.

Территория племен претерпевала постоянные изменения. Отдельные племена имели длительную историю, у некоторых она была непродолжительной: часть племени, случалось, отделялась в ходе многочисленных миграций, остаток племени вымирал или присоединялся к другому племени. Важное свидетельство о племенном устройстве конца XVI в. содержится в письме Дамиана и Павла, милешевских монахов, адресованном папе с объяснением, «что есть Сербия». В нем перечисляются племенные территории примерно десяти старейшин (четверо из них воеводы, один – кнез, прочие без титулов) от Адриатического побережья до реки Лим. Помимо известных старых катунов Баньяне, Дробняки, Риджане, а также названий старых жуп и областей (Драчевица, Требинье, Рудине, Пива, Гацко) приводятся и новые племенные образования, такие, как Плана, Никшичи, Колашиновичи, Вранеши. По соседству находились Черногория, в которой были свои племена (Васоевичи, Белопавличи, Пиперы, Негуши и др.), и Дукаджин с албанскими племенами. За этим поясом племен, во внутренних областях, находились монастыри и рудники – на месте бывшего государственного центра; Северная же Сербия осталась вне поля зрения авторов.

Фактическое самоуправление племенных территорий создавало условия для реанимации древнего обычного права, вытесненного государственной властью. Одновременно ослабевало непосредственное влияние церкви из-за относительно небольшого числа священников, отсутствия средств на их образование, трудностей в поддержании приходов и др. Это обусловило «возвращение» многочисленных, ранее вытеснявшихся верований и суеверий, обрядов языческого происхождения и др.

Сохранившаяся скудная документация о племенных территориях, где грамотность была распространена значительно меньше, чем в средневековом государстве, отражает действие механизма кровной мести и примирения семьи убитого с убийцей как между семьями, так и между целыми братствами, а также сообщает о функционировании древних институтов и обычаев, таких, как тайный свидетель (сок), Божий суд (мазия), доказательство происхождения вещи (свод), использование суда присяжных.

Показательно отношение к правовому наследию времен сербского государства. В небольших автономных сообществах под венецианским правлением (Грбаль и Паштровичи), сохранявших преемственность административных институтов и правовой культуры, применяется и адаптируется Законник царя Душана; в зоне же племенной организации общества, напротив, нет следов его употребления.

Степень автономности племенных обществ позволяла сохранить закрытость, жесткую организацию, основанную на реальном или фиктивном кровном родстве. Такую организацию характеризовала солидарность и сплоченность, но в качестве естественного порядка предписывалось подчинение жены мужу, младших – старшим, членов племени – старейшине. Поведение регламентировалось неписаным кодексом; весьма эффективным был контроль в форме «общественного мнения».

^{Разработка государственной традиции. Герб, приписываемый царю Стефану Урошу (1355–1377), в Иллирийском гербовнике, выполненном в Боснии между 1555 и 1595 гг.} 

Племенная социальная организация дала многое для развития «народной культуры», она знаменита изделиями домашних ремесел, особым видом украшений, песнями и танцами, разными формами передачи традиции. Здесь напрасно искать праславянское наследие, так как возникновению «народной культуры» предшествовали столетия симбиоза, в котором участвовал и древнебалканский элемент. В племенных обществах активно, и при этом своеобразно, поддерживалась память о прошлом, прежде всего в форме родословных семьи, братства и племени, в эпическом воспевании героических подвигов современников и предков, а также в преданиях о важных событиях. Переселения унесли легенды о Косовской битве, королевиче Марко и других героях далеко за пределы той территории, где они возникли. Не только отдельные лица, но и весь слой старейшин претендовал на древнее благородное происхождение. Это нашло отражение и в их отношении к церкви – они изображались как новые ктиторы. В произведениях, использовавшихся приморскими писателями-гуманистами XVI в., катунары выдавали своих дочерей замуж за королей. Отдельные племена-катуны вошли со своими гербами в большой геральдический сборник (Иллирийский гербовник), составленный в Боснии во второй половине XVI в.

Церковь в рабстве

После утраты государством самостоятельности сербская церковь лишилась защиты и поддержки правителей и христианской знати, обеднела и была вынуждена приспосабливаться к изменившейся ситуации. Однако ей надлежало продолжать свою миссию, решать те же задачи, располагая значительно меньшими средствами и имея значительно более ограниченную свободу деятельности. Условия для ее выживания были, безусловно, неблагоприятны, но охарактеризовать их с помощью простой и краткой формулы невозможно. Условия, в которых оказалась церковь, не были благоприятны, но они и не были невыносимы вследствие индифферентности и терпимости османской власти.

В повседневной жизни положение церкви определялось не только традиционным исламским отношением к другим великим монотеистическим религиям. Эта традиция предоставляла аргументы как в пользу тех, кто выступал за толерантное отношение к христианам, так и в пользу тех, кто зачастую фанатично преследовал их и их святыни. Веротерпимость, бесспорно, являлась отражением общей политики, позволявшей подданным султана – зимиям – жить в своей вере, а священникам и иерархам заботиться об их духовных нуждах, как это предписывала им их вера.

Однако жизнь христиан с самого начала была сопряжена с ограничениями, свидетельствующими об их рабском положении. Все канонически избранные архиереи, чтобы иметь право нести свое служение, должны были получать от султана разрешение, берат, и платить за него дань – пешкеш (при каждой смене на султанском престоле или архиерейской кафедре) икесим, ежегодную подать с доходов, полученных от верующих и за совершение богослужения и треб. Пешкеш Печских патриархов в XVII в. составлял 100 тысяч акче, столько же они платили ежегодно в счет второй подати.

^{Карта 4.2. Печская патриархия, около 1640 г.}

^{1. Границы османского царства. 2. Границы юрисдикции печского патриарха. 3. Границы турецких вассальных государств. 4. Резиденции епископов} 

Храмы турецкие власти отнимали и превращали в мечети, особенно в больших городах и крепостях. Строительство новых церквей в принципе не разрешалось, а восстановление обветшавших храмов было возможно только при определенных условиях, с позволения властей. Было запрещено использовать церковные колокола. На отношение к христианским церквям и их иерархии, безусловно, влияла и политическая обстановка. Османские власти были более великодушны в период завоеваний и своего распространения, чем в период, когда великая империя уже очертила свои границы и сплотила территории. Традиционные исламские правила позволяли в случае добровольной сдачи города сохранить в нем церкви; если же город был завоеван мечом, то церкви разрешалось у христиан отбирать. Константинополь был взят после долгой осады, но Мехмед II все же пощадил большинство храмов и дал возможность функционировать Вселенской патриархии. Один из его наследников впоследствии должен был с помощью свидетелей доказывать, что Константинополь якобы сдался сам, чтобы уберечь христианские храмы от воинствующих исламских духовников. Очевидная непоследовательность в поведении центральной власти была еще более заметна на местах, особенно при восстановлении старых и строительстве новых церквей. В общем это было запрещено, однако на тех территориях, куда переселялись сербы, при власти турок были построены десятки храмов.

Ряд сербских епархий подчинялся Охридской архиепископии, центр которой турки завоевали одним из первых. С взятием Константинополя (1453) произошел переворот, имевший большое значение для дальнейшей жизни балканских христиан. Мехмед II Завоеватель разрешил функционирование Вселенской патриархии, возвел на патриарший престол Геннадия Сколария, одарив его и сделав главой всех христиан в Империи.

К множеству подданных султана христианского вероисповедания вскоре присоединилась и паства сербского патриарха (1455–1459). С гибелью государства деспотов не стало политической опоры для автокефалии, так что после смерти патриарха Арсения II должен был возникнуть вопрос о созыве собора, который мог бы избрать главу сербской церкви. Государственных границ больше не существовало, а часть епархий еще раньше была отделена и присоединена к Охридской архиепископии. Сербская патриархия, очевидно, перестала существовать. Об этом свидетельствуют перечни патриархов, а также имя восстановителя сербского престола, которое получил патриарх Макарий после 1557 г. Однако на основании немногочисленных источников не удается прийти к точному выводу о времени исчезновения патриархии. Согласно одним источникам, это произошло вскоре после завоевания (около 1463 г.), согласно другим – лишь в первой половине XVI в. По одним источникам, вся территория Печской патриархии была подчинена Охриду, по другим – Константинополю.

Около 1525 г. Охридский архиепископ Прохор, ссылаясь на грамоты и традиции своей церкви, восстановил автокефальную архиепископию, в которую вошла и сербская церковь. Сербские иерархи воспротивились этому. Смедеревскому митрополиту Павлу, носившему патриаршее звание, удалось на некоторое время воспрепятствовать действиям и планам архиепископа. Однако, выйдя на свободу, Прохор созвал собор (1540), на котором Павел был осужден, и ему было предписано подчиниться соборным постановлениям.

Смуты того времени показывают, что православные христиане под управлением Константинополя не смогли сохранить единство; автокефалия восстанавливается и под властью султана. Следующий шаг был сделан в 1557 г., когда благодаря родственным связям с великим визирем митрополит Герцеговинский Макарий стал патриархом восстановленной Печской патриархии. К этому времени турки покорили обширные территории бывшего Венгерского королевства, которыми затруднительно было управлять из Константинополя, в особенности потому, что они в основном были населены сербами.

Восстановленная патриархия сразу же приспособила свою сеть епархий к изменившимся условиям, учитывая картину расселения сербского народа. К этому времени самая значительная волна миграций ослабевала. В деле образовании новых епархий патриархия следовала административному устройству Османской империи. Об этом свидетельствует и тот факт, что названия епископий происходили от названий венгерских городов или совпадали с названиями санджаков. Центры епархий в новых областях на севере постоянного статуса, как старые епархии, не имели. По свидетельству современников, патриархия насчитывала 42 епархии, а при патриархе Паисии (1614–1647) их число сократилось до 33. Огромная территория, находившаяся под управлением патриарха, включала и три болгарские епархии, на севере она простиралась до Трансильвании, на северо-западе – до Буды и Печуя, а на западе – до Загреба[24]24
  Это была самая западная епархия (с центром в монастыре Марча под Иванич-градом) в XVII в., которая носила необычное имя – Вретанийская. Свое название она получила по Британии («Вретанийскому острову»), присутствовавшей в титуле сербских патриархов.


[Закрыть] и Далмации.

Отношение турецкой власти к католикам, как и на Святой земле, в Константинополе и на греческих островах, было более строгим. Папа возглавлял лагерь врагов султана, а католические прелаты непосредственно ему подчинялись, поэтому деятельность их в Османской империи была запрещена. Исповедание католиками своей веры было возможно благодаря формальной принадлежности их к пастве православных архиереев, которые платили за них подати султану. Самой большой общностью были боснийские францисканцы, которых Порта рассматривала как членов «церкви Латинской в Боснийском, Клишском и Герцеговинском санджаках»; кроме того, католики проживали в горно-добывающих районах и в областях, населенных албанскими переселенцами, и находились под управлением Барского архиепископа.

^{Преемственность в церковной жизни. Печская патриархия, восстановленная в 1557 г. Фото Б. Стругара} 

Автоматического преследования католических священников не существовало, им не запрещали совершать религиозные обряды, но они не получали берат, и формальное разрешение на служение им не выдавалось; непосредственно с них не взимался и обычный налог. Посредническая роль сербских иерархов вызывала жалобы и споры вследствие того, что они собирали деньги с католиков, над которыми не имели фактически никакой духовной власти; это подтверждали своими вердиктами турецкие судебные органы. Наверняка злоупотребления имели место, но источники не дают ни одного свидетельства «массового перехода католиков в православие». Подобные проблемы возникали на Эгейских островах и в самом Константинополе – везде, где проживали католики.

Церковь переживала большие материальные затруднения. Вначале некоторым монастырям оставили часть их владений – чтобы их сохранить, они должны были нести охотничью службу, – но в большинстве случаев монастырские земли отбирались сразу же после захвата и передавались участникам походов. Уже в 1485 г. в переписи тимаров Скадарского санджака значатся не только села, о которых шла речь в дечанской, аранджеловской и жичской грамотах, но также церкви и небольшие монастыри, некогда принадлежавшие патриархии.

Тяжелым ударом для церкви явилась общая конфискация имущества, которая была осуществлена в 1568–1569 гг., в самом начале правления султана Селима П. Монахам предоставлялось право первыми участвовать в выкупе отнятого имущества. Однако для этого требовались большие суммы денег, которые монастырям приходилось брать взаймы и затем в течение десятилетий мучительно выплачивать взятые на себя долги.

Монастыри и церкви должны были полностью экономически переориентироваться. Оказавшись без поддержки крупных и богатых ктиторов и покровителей, они были вынуждены обратиться к широкому кругу мелких благотворителей и дарителей. Ревностный сбор пожертвований и милостыни назывался хождением «в писанию». Верующих записывали в поминальные списки и на литургиях молились об их душах. Вместо прежнего экстенсивного использования обширных имений монастыри были вынуждены переходить к рациональному хозяйствованию на уцелевших небольших участках.

Несмотря на утрату имений и многочисленные трудности, духовенство – архиереи и священнослужители – чаще других жертвовало на строительство, ремонт, росписи и содержание храмов и монастырей. Вероятно, им оказывали помощь проживавшие поблизости родственники из мирян. Могущественных и богатых покровителей искали среди христианской знати в Валахии, Молдавии и очень часто в России. Как некогда сербские деспоты жаловали серебро или земли греческим афонским монастырям, оставшимся без покровителей, так теперь русские государи посылали дары Хиландару и другим монастырям. Монахи же приносили в дар иностранным государям свои святыни и драгоценности.

Однако наибольшую поддержку церковь получала от местного населения. О его пожертвованиях и вкладах существуют упоминания в записях о строительстве и восстановлении церквей, о финансировании иконописи и стенной росписи, о заказах рукописей или священных сосудов. Упоминаются старейшины племен и спахии – военные на службе у султана. После восстановления патриархии наиболее крупные ктиторы происходили из областей племен. Оттуда же родом в основном была и тогдашняя церковная иерархия.

Дошедшие до нас источники свидетельствуют, что сербская церковь продолжала исполнять свою миссию вопреки неблагоприятным условиям, в которых она оказалась. Монастыри и монашество получили наиболее широкое распространение на вновь заселенных территориях в Боснии, Славонии, Далмации и Банате. Возникли не только отдельные монастыри, но и целые их группы – «малые Афоны», такие, как Овчарско-кабларские монастыри (в ущелье реки Западная Морава), ранее уже упоминавшиеся Фрушкогорские монастыри (в Среме), Яшуньские монастыри (под Лесковцем).

Миссию церкви в значительной степени подкрепляли сохранявшиеся еще со старых времен богослужебные книги, фонд которых требовал постоянного пополнения. Поначалу эту задачу облегчило применение книгопечатания, которое через Венецию пришло в Черногорию благодаря инициативе воеводы Джураджа Црноевича. Работа типографии Црноевича (1493–1496), издавшей пять богослужебных книг (Октоих I, II, Псалтырь, Четвероевангелие, Молитвослов), оказалась недолгой продолжил ее в Венеции воевода, и купец Божидар Вукович, создавший в своей типографии в период 1519–1538 гг. большое число книг. Перечень книг был довольно богатым: наряду с богослужебными книгами в типографии печатались и нравоучительные сборники разнообразного содержания. Несколько типографий работало в монастырях: в Горажде, Руйне, Грачанице, Милешеве, Мркшиной церкви; существовала типография в Белграде, ее владельцем был дубровницкий купец, но все они работали недолго и выпускали одно-два издания. Бедность не давала возможности сформироваться рынку и условиям для рентабельной работы типографий.