Текст книги "Похищенная невеста"

Автор книги: Сильвия Торп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7
Долг бесчестия

Гроза, собиравшаяся весь день, к вечеру стала обретать реальные формы. Черные тучи уже висели над холмами. Из окна таверны Доминик Фейн смотрел на них с мрачностью грозового облака. Погода в точности соответствовала его плохому настроению. Причиной тому была Харриет. Доминику хотелось вцепиться в белую шею мачехи и придушить ее.

Восемнадцатилетний Доминик Фейн был влюблен в Элис Барлоу, подругу детства, хорошенькую пухленькую девушку с белыми кудряшками, с самыми синими во всем Вест-Кантри глазами и очаровательнейшей улыбкой. Это он заявил ей вполне авторитетно, хотя дальше Таунтона никуда не выезжал.

Тем не менее, Элис верила. Она любила получать комплименты от Доминика, как, впрочем, и от второго друга детства Джона Маннеринга. Девушка ничуть не сомневалась в том, что за одного из них она обязательно выйдет замуж. Вот только не знала, кому отдать предпочтение – спокойному и рассудительному Джону или непредсказуемому Доминику. Относилась она к ним абсолютно одинаково и право выбора предоставляла своему папаше.

Мистер Барлоу, ее отец, рассматривал обоих претендентов на руку дочери с практической точки зрения, и, когда пришло время, его выбор пал на Джона. О помолвке Элис Доминик узнал утром этого летнего дня. Сначала не поверил, а потом пришел в ярость. Наконец, поняв, что Элис для него навсегда потеряна, Фейн прискакал на лошади к ее отцу и потребовал у него объяснений. Он хотел узнать, почему тот отдал предпочтение Джону.

Конечно, отец Элис мог бы выставить юнца за дверь, но он был мягким человеком и сказал, что, принимая решение, думал о будущем своей дочери. Маннеринги были экономными людьми, умело вели хозяйство, и те деньги, которые они заработали, должны были перейти к их сыну.

Доминик слушал, испытывая чувство горечи, затем поблагодарил его и распрощался. Он прекрасно знал, что дело здесь не в отце Элис, а в Харриет, обвинявшей Фейна во всех смертных грехах.

Доминик не поехал домой. Внутри у него все клокотало от гнева. Он хотел увидеть Харриет и высказать ей все, что он о ней думает.

В миле от ворот дома Барлоу находилась небольшая таверна – злачное место, в которое Доминик никогда не заглядывал. Но сегодня вместо того, чтобы проехать мимо, он остановил своего коня, спрыгнул на землю и зашел в грязный зал. Плюхнувшись на деревянную скамейку возле окна, Фейн заказал себе бренди. Глядя ничего не видящими глазами на стопку с крепким спиртным, он задумался о постигшем его горе. Это была его самая большая утрата с тех пор, как три года назад умерла его мать. О ее кончине Доминик особенно не жалел – мать долгие годы болела, а последние месяцы сильно страдала. Так что смерть явилась для нее избавлением от мук. Но потом к нему пришло чувство одиночества. Судьба Изобель Фейн была нелегкой. Пятнадцатилетней девочкой ее насильно выдали замуж за бездетного вдовца, мужчину средних лет. Всю жизнь она боялась своего мужа, и единственной радостью для нее был сын. Доминик отца своего не только не боялся, но и не любил. Джеффри Фейн был суровым, эгоистичным человеком с тяжелым характером, сделавшим его грозой для домочадцев. Неудивительно, что врагов у него было гораздо больше, чем друзей. Любви других людей он не искал – она ему была не нужна.

Когда Изобель умерла и ее похоронили на маленьком церковном кладбище Шера, супруг носил по ней траур всего один год. После этого начал все чаще ездить в Таунтон. Доминик, скорбевший по матери, причину его поездок понял лишь тогда, когда отец, вернувшись в очередной раз из города, привез с собой невесту.

Третья по счету миссис Фейн была молодой красивой брюнеткой, почти того же возраста, что и ее пасынок. Первый раз Джеффри Фейн женился по расчету, второй – чтобы иметь наследника, и только третий, как он считал, – по большой любви. Ему казалось, что Харриет идеальная женщина, и он всячески ублажал ее. У нее было все, что она хотела, – шелка и драгоценности, новая мебель, новая карета, запряженная четверкой лошадей, на которой она могла бы отправиться за границу, слуги в расшитых золотом ливреях…

Доминик с горечью наблюдал за тем, на что расходуются семейные деньги. Любой на его месте с предубеждением отнесся бы к мачехе, но он ее просто возненавидел. Харриет, женщина своевольная и алчная, платила ему той же монетой. Она использовала любую возможность поссорить его с отцом. Вскоре далеко не лучшие отношения между ее мужем и его сыном достигли критической точки.

Поведение мачехи не представляло для Доминика никакой загадки. Он был наследником, и ребенок, если таковой у нее родится, не будет иметь прав на наследство. «Представляю, как я ей мешаю, – думал Доминик, – вышла замуж за мужчину, годящегося ей в отцы, а в случае его смерти останется ни с чем. Она пойдет на все, чтобы я лишился наследства».

Понимая это, он сдерживал горячий темперамент, унаследованный им от предков, и вот уже два года никаких серьезных столкновений между ним и отцом не возникало.

«Да, не возникало, – с горечью подумал Доминик, глядя на нависшие над горизонтом грозовые тучи, – до сегодняшнего дня. А теперь – все! Между нами проляжет пропасть. Ни одной минуты не проведу под одной крышей с этой ведьмой!»

Месяц назад он завел разговор о своей скорой женитьбе и назвал имя невесты. Мистер Фейн поначалу к браку сына отнесся благосклонно, поскольку Барлоу были людьми состоятельными и Элис, став женою Доминика, принесла бы в дом богатое приданое. Но тут вмешалась Харриет, привела один довод против женитьбы пасынка, другой, и вот теперь Элис обещана Джону Маннерингу. Мачеху не устраивало, чтобы ее пасынок женился и имел семью.

«Если Харриет хочет избавиться от меня, – думал Доминик, – что ж, пусть будет так. Даже против воли отца я сегодня же уйду из дома. Даже несмотря на то, что такой шаг будет стоить мне наследства. Будущее себе я построю своими руками».

Он был молод и силен, имел хорошую лошадь, шпагу, сумел скопить немного денег и, самое главное, имел надежного друга, советом и помощью которого мог всегда воспользоваться. Этот друг принадлежал к знатному роду и имел возможность познакомить его с очень влиятельными людьми. На первом этапе их помощь помогла бы молодому Доминику встать на ноги.

В этот черный для него день Доминик благодарил Бога за то, что Он послал ему такого друга, как Лоуренс Темплкомб. Эта дружба явилась для него полной неожиданностью. Для жителей деревни Темплкомбы были великими людьми. Сэр Лоуренс, в возрасте десяти лет ставший баронетом, был на восемь лет старше Доминика и почти всю свою жизнь провел в Лондоне. Около пяти месяцев назад он вернулся в Сомерсет, и молодой Фейн почти сразу же удостоился чести стать его другом, хотя Доминика это изрядно удивило. Очень приятно стать близким другом мужчины, который тебя гораздо старше и опытнее, ездить к нему в Шер-Плейс и принимать его в своем более скромном доме. Сэр Лоуренс много времени проводил в домике в лесу. Нередко его можно было видеть верхом на лошади рядом с каретой отъезжавшей за границу миссис Фейн.

Мачеха противилась их дружбе, но, несмотря на это, Доминик продолжал поддерживать с сэром Лоуренсом тесную связь. Он даже похвастался ею Барлоу и Маннерингам. Правда, потом пожалел об этом. Быть принятым семейством Темплкомб означало вызвать зависть у всей округи.

Теперь пришло время проверить дружбу с сэром Лоуренсом на прочность. Однако Доминик нисколько не сомневался в том, что тот его не подведет.

Молодой Фейн допил остатки бренди и дал волю своему воображению. Вот он, добившись успеха, разбогатев, пять, десять лет спустя с триумфом вернется в свой родной Шер. Тогда мистер Барлоу, возможно, пожалеет о том, что поспешил и отдал свою дочь не ему, а Джону Маннерингу.

В самом радужном настроении он вышел из таверны, сел на лошадь и поехал домой. Однако вскоре оно прошло, и Доминик погрустнел.

Поднимая клубы придорожной пыли, он въехал в Шер со стороны церкви. Ему хотелось сразу же отправиться к Темплкомбу, но тут он вспомнил, что сэр Лоуренс собирался сегодня к нему заехать и, возможно, уже ждет его.

Развернув лошадь, Доминик поскакал по деревенской улице домой. Проезжая мимо гостиницы, он увидел на крыльце ее хозяина. Тот с серьезным видом наблюдал за надвигающимися грозовыми тучами. Услышав топот копыт, он опустил глаза и уставился на Доминика.

– Сэр Лоуренс здесь проезжал? – остановив лошадь, спросил Фейн хозяина гостиницы.

– Да, сэр, – ответил тот. – Более часа назад. Он остановился, выпил вина со сквайром Маннерингом и его сыном Джоном.

Хозяин гостиницы прервался и хитро посмотрел на Доминика. Ему, как и остальным жителям деревни Шер, было известно, кто стал женихом мисс Барлоу. Увидев, как помрачнел молодой Фейн, он не стал заводить разговор о помолвке Элис и Джона.

– После того как они уехали, горничная нашла на полу письмо. Думаю, его обронил сэр Лоуренс, поскольку на нем стояло его имя. Буду весьма благодарен, если вы передадите ему это письмо.

– Хорошо, – ответил Доминик и протянул руку. – Давайте!

Взяв письмо, он взглянул на конверт и тотчас нахмурился. Некоторое время разглядывал его, потом сунул в карман и, попрощавшись с хозяином гостиницы, поскакал домой.

За деревней Доминик приостановил лошадь и дальше уже поехал медленным шагом. Он думал о лежавшем в его кармане письме. Оно было написано Харриет – он узнал ее корявый почерк. «Почему она переписывается с Лоуренсом Темплкомбом? – подумал Доминик. – Может быть, хочет поссорить его со мной?»

Имение Фейнов располагалось к западу от Шер и граничило с владениями семейства Темплкомб. Участок земли, меньший по размеру, но с самой плодородной землей в этой части страны, врезался в имение, принадлежавшее сэру Лоуренсу. На протяжении многих лет Темплкомбы расширяли свои владения, где-то в результате покупки земли, где-то за счет женитьбы на своих соседках. В конце концов по площади их земли стали самыми большими в округе. Они хотели купить и участок Фейнов, но те упорно держались за него и от продажи отказывались. Отец Доминика часто говорил, что, будь у него дочь, сэр Генри Темплкомб, отец сэра Лоуренса, попросил бы ее руки для своего сына, когда та лежала бы еще в колыбели.

Вдоль своих владений – леса, нескольких полей и участка земли, на который положил глаз сэр Генри Темплкомб, – и ехал сейчас Доминик. В лесу, в нескольких сотнях ярдов от дороги, стоял старый домик. Зачем его там построили, никто не знал. Скорее всего, для уединения. Лес был настолько густым, что с дороги дом не просматривался. Не видно было даже его труб.

Решив переждать грозу, Доминик свернул с дороги и въехал в лес. К тому времени, как он достиг каменной ограды, над его головой уже сверкали молнии.

Фейн достал из кармана письмо. Печать на нем конечно же была сломана. Интересно, подумал Доминик, прочитал ли его хозяин гостиницы? Хотя вряд ли он осмелился прочесть письмо, адресованное сэру Лоуренсу. Пару минут Доминик боролся с соблазном развернуть бумагу, и только когда первые капли дождя упали на землю, он решительно развернул письмо и склонился над ним.

Прочитав его, Фейн испытал настоящий шок. Некоторое время он сидел неподвижно. Чувство горечи и обиды распирало его. «Так вот оно что! – подумал Доминик. – Наконец-то я узнал правду о дружбе, которой так гордился! Как, должно быть, эти двое смеялись надо мной».

Он уронил голову на грудь, и в этот момент прямо у него над головой сверкнула ослепительная молния, и грянул гром. Доминик поднял голову, рука, в которой он держал письмо, коснулась эфеса шпаги. В прошлом его отец был лучшим фехтовальщиком во всем графстве и свое умение работать шпагой передал сыну. Искусное владение холодным оружием было, пожалуй, единственным, что их объединяло.

Доминик убрал письмо в карман и, хлестнув проявлявшую нервозность лошадь, поскакал под проливным дождем. Он думал только о том, чтобы отомстить за двойное предательство и рассказать отцу о подлости его обожаемой жены. Он беззвучно смеялся, представляя себе сцену их объяснения.

Вернувшись в усадьбу, Фейн передал свою лошадь конюшему и бросился через боковую дверь в дом. В холле он встретил их домоправительницу Мэри Парр и спросил ее, где отец и сэр Лоуренс. Мэри, которая долгие годы оставалась помощницей его матери и ее близкой подругой, испуганно посмотрела на Доминика. Лицо у него совершенно побелело, глаза лихорадочно сверкали. Она хорошо знала Доминика и по выражению его лица сразу поняла, что назревает скандал. Сделав вид, что не расслышала, женщина развернулась, чтобы уйти, но он крепко схватил ее за локоть.

– Где они? – хрипло повторил Доминик. – Черт возьми, вы что, меня не слышите? Я спрашиваю, где они?

– В гостиной, – с трудом выдавила Мэри. – Но вам в таком состоянии лучше туда не заходить. Скандалы еще ни к чему хорошему не приводили.

Доминик отпустил домоправительницу и бросил взгляд на закрытую дверь гостиной.

– Да, Мэри, – произнес он. – Но не я их причина. Просто надо все расставить по своим местам.

Доминик сделал несколько решительных шагов вперед, распахнул дверь гостиной и застыл на ее пороге.

Харриет, накрашенная, в дорогом платье и драгоценностях, хоть сейчас на бал, сидела у камина на стуле с высокой спинкой. Сэр Лоуренс стоял возле нее, а Джеффри Фейн со сквайром Маннерингом и его сыном расположились у стола. На столе стояли бутылки вина, фужеры и прислоненный к стене только что законченный портрет миссис Фейн. По обеим сторонам от портрета стояли зажженные свечи. Судя по всему, портрет и был предметом их разговора.

– Удивительное сходство с оригиналом, – восторженно заметил сквайр Маннеринг.

Это были первые слова, которые услышал Доминик, открыв дверь.

– Не могу с вами согласиться, мистер Маннеринг, – возразил сэр Лоуренс. – Да, черты лица и краски переданы художником абсолютно верно. Но где обаяние и грация, которыми мы так восхищаемся? Нет, никакой, даже самый маститый художник не может передать живую красоту.

Громко хмыкнув, Доминик подошел к столу, бросил на него хлыст и перчатки и пристально посмотрел на Харриет, затем на сэра Лоуренса.

– И больше всех ее красотой восхищались вы, Темплкомб, – с усмешкой произнес он. – Не так ли? Как смело! Восторгаться красотой любовницы в присутствии ее мужа решится далеко не каждый.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Первым ее нарушил Джеффри Фейн. Он схватил со стола хлыст и изо всех сил хлестнул им сына. Удар хлыста рассек щеку Доминика от уха до подбородка.

– Убирайся из моего дома, пьяный негодяй! – в гневе прокричал Джеффри Фейн. – Или я сам тебя выброшу на улицу!

Вскрикнув от боли, Доминик отступил назад и прикрыл ладонью щеку. Между его пальцами струйками потекла кровь. Левой рукой он достал из кармана письмо и бросил его на стол.

– Вот, сэр, прочитайте, и тогда, если осмелитесь, можете назвать меня лжецом, – с горечью произнес он. – А сэру Лоуренсу, если он хотел сохранить любовную связь с вашей женой в тайне, следовало бы обращаться с подобными письмами осторожнее.

Харриет тихо вскрикнула и протянула руку к столу. Но Джеффри Фейн опередил ее. Он взял письмо, развернул и стал читать. Харриет и сэр Лоуренс застыли в оцепенении.

Прочитав письмо до конца, мистер Фейн выронил бумагу из рук и, втянув, словно побитое животное, голову в свои могучие плечи, гневно посмотрел на жену. От ярости лицо его побагровело.

– И ты изменяла мне с этим фатом? – прохрипел он и, выдернув из ножен шпагу, перевел взгляд на сэра Лоуренса. – Ну, я вам больше не позволю меня дурачить! К барьеру, щенок! Я сказал, к барьеру!

Мистер Маннеринг кинулся к нему, но был тотчас отброшен в сторону. Обнажив шпагу, Джеффри Фейн двинулся на обидчика. Сэру Лоуренсу ничего не оставалось, как защищаться.

Гостиная, освещенная всего несколькими свечами, была заставлена массивной мебелью и никак не подходила для боя на шпагах. На противниках были одежды, сковывающие движения, и тяжелые башмаки. Чтобы Харриет не задели во время боя, Джон Маннеринг оттащил ее в угол комнаты. Его отец вынул из ножен шпагу и стал ждать удобного момента, чтобы разнять сражающихся. Доминик стоял, прислонившись спиной к стене, и, прижимая окровавленный платок к щеке, наблюдал за боем. Такого поворота событий он никак не ожидал – ведь это он собирался вызвать на поединок сэра Лоуренса.

Джеффри Фейн, демонстрируя все свое умение, сражался, как лев. Лоуренса Темплкомба пока спасала только его молодость и подвижность. Несмотря на то что Фейн тяжело дышал и по его лбу струился пот, было ясно, чем закончится их дуэль.

В конце концов, это поняла и Харриет. С именем сэра Лоуренса на устах она рванулась вперед и, прежде чем Джон Маннеринг сумел ее удержать, встала между соперниками. То, что произошло потом, в тусклом свете свечей никто не успел даже заметить. Харриет, запрокинув голову, медленно опустилась на колени, а ее супруг отдернул на себя обагренную кровью шпагу.

Все пятеро мужчин в ужасе застыли. Затем мистер Маннеринг схватил со стола канделябр и присел возле Харриет. Она лежала на спине и не подавала признаков жизни. На корсаже из белого шелка медленно расплывалось кровавое пятно. Канделябр в руке мистера Маннеринга дрожал, несколько капель расплавленного воска упали на белую грудь бездыханной женщины. Мистер Маннеринг протянул руку и закрыл убитой ее уже остекленевшие глаза.

Джеффри Фейн выронил из рук шпагу и дико вскрикнул. Затем он прижал ладонь к груди и начал медленно оседать. Доминик с Джоном бросились к нему и подхватили под руки.

Позже, намного позже Доминик стоял один в комнате, в которой несколько часов назад еще лежал труп мачехи. Известие о разыгравшейся трагедии мгновенно облетело весь дом. Однако никто даже не догадался прибрать в гостиной. Окровавленная шпага, как и прежде, валялась на полу, а письмо, выдавшее Харриет, – под ее стулом. На столе стояли бутылки, а на полу в луже вина – разбитый фужер. Красавица с портрета бесстрастными глазами смотрела в пустоту.

Доминик поежился и прикрыл ладонью глаза. Как же это произошло? – подумал он. Отец метил острием шпаги в сердце Темплкомба, сделал выпад и нечаянно заколол мачеху, заслонившую своим телом любовника? Или же это было умышленное убийство? Джон Маннеринг и его отец заявили, что это был несчастный случай. Однако в их голосе не чувствовалось никакой уверенности. Да и глаза у них были какими-то виноватыми.

Джеффри Фейн долго лежал без сознания. Когда же он пришел в себя, стало ясно, что его разбил паралич. Вся правая часть тела у него отнялась, а лицо исказила страшная гримаса. Первые слова, которые он прошептал Доминику, открыв глаза, были: «Отомсти Темплкомбу».

Что же касается сэра Лоуренса, то он, воспользовавшись всеобщим замешательством, благополучно скрылся. Выбежал из дома, забрал из конюшни свою лошадь и ускакал. К тому времени, как к старому Фейну вернулось сознание, Темплкомб уже сидел у себя в Шер-Плейс. Так что теперь он находился в полной безопасности. Но это пока.

Доминик поднял голову и расправил плечи. Он должен расквитаться с предателем. В следующий раз его уже не заслонит собой никакая истеричная женщина, и он получит по заслугам.

Доминик еще раз обвел глазами комнату и поклялся, что отомстит обидчику. Отныне отмщение станет Целью всей его жизни, рано или поздно оно придет.

Он подошел к окну и закрыл на нем тяжелые ставни. С этого дня комната должна стать гробницей, а снова в гостиную ей предстоит превратиться лишь тогда, когда Доминик достигнет поставленной цели. Пусть плотно закрытые ставни служат символом неисполненного долга.

Но ему еще только предстояло исполнить его. А сейчас Доминик чувствовал себя уставшим и морально опустошенным. Известие о разыгравшейся трагедии разнесется по округе со скоростью ветра. Найдутся и те, кто решит, что Маннеринги не все рассказали. Пойдут слухи, с которыми Доминику придется бороться в одиночку.

Он взял зажженную свечу, вышел из гостиной, запер за собой дверь и поискал глазами, куда спрятать ключ. Стоявший в холле огромный камин привлек его внимание. Доминик подошел к нему, вытащил из стены кирпич, сунул в образовавшееся углубление ключ и вставил кирпич на место. Так, спрятанным и забытым, ключ должен лежать в тайнике до тех пор, пока Доминик не будет готов осуществить свой замысел.

Глава 8
«Вспоминайте обо мне!»

И вот мрак в комнате рассеялся, и многолетнюю тишину нарушил шум шагов. Доминик стоял посередине гостиной со свечой в руке и вспоминал события того памятного дня.

Закрыв комнату, он всех своих проблем не решил. После того как отца разбил паралич, все дела по управлению имением перешли к нему. Только теперь он понял, какой ущерб их состоянию нанесла Харриет. Отец, как выяснилось, погряз в долгах. Лишь только стало известно, что Джеффри Фейн тяжело болен, начали приходить кредиторы и требовать денег. В итоге участок с плодородной землей пришлось продать. Единственными покупателями его, естественно, оказались Темплкомбы. Сэр Лоуренс был далеко – на следующий день после гибели Харриет он покинул Шер-Плейс, и никто не знал, где он находится. Так что покупкой земли Фейнов занялась его бабушка.

О тяжких четырех годах, которые за этим последовали, Доминик старался не вспоминать. Чтобы свести концы с концами ему пришлось трудиться в поте лица. Если бы молодой Фейн имел право выбора, он бы продал все имение и отправился на поиски Темплкомба. Но у него на руках был немощный отец, а содержать прислугу в доме он не мог. Теперь работу по дому Доминик выполнял сам. Правда, ему помогала Мэри Парр. Она ухаживала за Джеффри Фейном, всеми силами старалась создать в доме уют и с грустью в глазах наблюдала за мытарствами молодого хозяина.

Старый же Фейн мечтал об одном – отомстить сэру Лоуренсу. Он боялся, что не дождется того дня, когда восторжествует справедливость и Темплкомб будет наказан. Тот долго не появлялся в Шер-Плейс, а когда, наконец, вернулся, то стал всюду говорить, что никаких претензий Доминик к нему не имеет. Узнав об этом, молодой Фейн только усмехнулся. Он с нетерпением ждал удобного момента, чтобы ему отомстить.

Доминик из своего имения никуда не выезжал и круг общения резко сузил. Тем не менее, он знал, что большинство соседей симпатизирует не ему, а сэру Лоуренсу. В отличие от Джеффри Фейна и его сына Харриет умела расположить к себе людей. После ее табели в глазах многих, особенно тех, кто знал тяжелый характер ее мужа, она была невинной жертвой. Да, она изменила мужу, говорили они, но это грех куда меньший, чем убийство. Хотя никакого расследования ее гибели не проводилось, мало кто сомневался в том, что произошло преднамеренное убийство.

Прошло четыре года, и Джеффри Фейн, чувствуя близкий конец, торопил сына, требуя, чтобы тот немедленно вызвал на дуэль сэра Лоуренса. Доминик слушал его с каменным лицом. Перед смертью отца, стоя на коленях у постели умирающего, он поклялся, что Темплкомб будет наказан.

После того как Джеффри Фейн испустил последний вздох, Доминик прошел в свою комнату и достал из комода шпагу. Это было хорошее оружие. Клинок из прочной толедской стали и серебряный эфес. Стоило ему сжать ее в руке, как его охватило чувство радостного возбуждения. Однако, убрав шпагу в ножны, Доминик вновь сдвинул брови. Он знал, что сэр Лоуренс сейчас в Шер-Плейс, а раз так, значит, час возмездия, которого он так долго ждал, наконец-то пробил.

Доминик спустился на кухню. Мэри, склонившись над плитой, что-то готовила. Увидев его лицо, она сразу все поняла. Женщина попыталась его остановить, схватила его за руки, но Доминик отодвинул ее в сторону и вышел из дома. Оседлав единственную оставшуюся клячу, используемую им лишь для сельскохозяйственных работ, Доминик выехал на улицу.

Крестьяне, завидев его верхом на лошади и со шпагой на боку, перешептывались, удивленно поглядывая на молодого Фейна.

Подъехав к дверям Шер-Плейс, он сказал стоявшим на крыльце лакеям, что у него к их хозяину есть срочное дело. Один из слуг скрылся в доме, а остальные, словно изваяния, застыли на своем посту.

Наконец, из глубины дома раздался звук шагов. Доминик напрягся. Однако на лестнице появился совсем не тот, кого он ждал. Навстречу ему вышла одетая во все черное маленькая сгорбленная старушка. То была леди Темплкомб, бабка сэра Лоуренса. В течение сорока лет эта женщина носила траур по своему рано умершему мужу.

Она стояла, опираясь на трость, и злыми глазами смотрела на Доминика.

Сурово сдвинув брови, он снял перед дамой шляпу и отвесил ей поклон.

– Сударыня, мне нужен ваш внук, сэр Лоуренс, – сухо произнес Фейн.

– Его здесь нет.

– Нет? – удивленно переспросил он. – В таком случае, если вы позволите, я его подожду.

Леди Темплкомб смерила его холодным взглядом.

– Я догадываюсь, мистер Фейн, зачем вам нужен мой внук, – ответила она. – Но у вас к нему не должно быть никаких претензий. Он же не вам нанес оскорбление. Поэтому, если вы еще раз заявитесь к нам в дом, вы пожалеете об этом.

Она прервалась, многозначительно взглянула в сторону своих лакеев и продолжала:

– А теперь, если не хотите неприятностей, уезжайте. Мои слуги знают, что делать.

Доминик напрягся, его худое лицо побагровело, глаза засверкали. В эту минуту он был настолько разъярен, что готов был не моргнув глазом заколоть сэра Лоуренса, а его дом предать огню.

– Учитывая ваш возраст и пол, сударыня, а также видя, что ваш внук предпочитает прятаться за вашими юбками, я уеду. Но перед уходом вот что я вам скажу. Четыре года мои руки были связаны, но теперь я свободен и могу потребовать у сэра Лоуренса сатисфакции. И не важно, мадам, сколько мне потребуется ждать. Я свое намерение непременно осуществлю.

На следующий день Доминик узнал, что в тот момент, когда он приехал в Шер-Плейс, сэр Лоуренс находился дома, а на рассвете отбыл в Лондон. Фейн отправился за ним. В дорогу он взял с собой только шпагу и самое необходимое. Денег у него было мало, поскольку полностью продать свое имение ему не удалось. На плодородные участки земли покупатель нашелся, а вот приобрести дом и прилегающий к нему лес охотников не оказалось. По округе о доме Фейнов поползли разные слухи. Говорили, что каждый раз во время грозы из-за его закрытой двери доносятся удары шпаг, а за ними душераздирающий крик женщины, что по лесу вокруг дома ходит призрак миссис Фейн и требует, чтобы ее убийца был наказан.

Итак, Доминик закрыл на окнах ставни, запер в доме все двери и отправился на поиски Темплкомба. Но в Лондоне он его не нашел. Тот, узнав, что Фейн его разыскивает, тотчас перебрался во Францию. Доминик добрался до Парижа, но сэр Лоуренс к тому времени уже находился в Испании. Переезды из одной страны в другую стоили больших денег, а их у Доминика не было. Так что гоняться за Темплкомбом по Европе он перестал.

И вот прошло около десяти лет, прежде чем он вновь напал на след обидчика. Решение о долгожданной встрече с Лоуренсом необходимо было принять сегодня вечером. Фейн должен отомстить за поруганную честь отца. Но, исполнив задуманное, он тем самым принесет горе доверяющей Темплкомбу невинной девушке.

Доминик зажег свечу, подошел к стоявшему на столе портрету и смахнул с него пыль. На него глядело красивое лицо Харриет – глаза с тяжелыми веками, часто с ненавистью смотревшие на него, пухлые губы, постоянно что-то нашептывавшие отцу против него. Образ красивой женщины, запечатленный художником на холсте, не вызвал у него никаких эмоций. Харриет умерла, а вместе с ней умерла и ненависть к мачехе.

Теперь единственным, кого он ненавидел, был сэр Лоуренс. Сейчас Доминик ненавидел его еще сильнее. Могла ли жалость, которую он испытывал к Верити, заставить его отказаться от своей цели? Нет! Находясь в доме, где была разрушена его жизнь, Доминик не мог думать о милости или снисхождении.

Он отвернулся от портрета. Грянул гром, и вслед за ним раздался женский крик. Доминик вспомнил рассказы о призраке, и на лбу у него выступили капельки пота. Он понял, что крик раздался не в гостиной и что прокричали его имя. Затем в холле послышались шаги. Доминик замер. Дверь открылась, и он увидел побелевшую от страха Верити с широко распахнутыми глазами. Снова прогремел гром, на этот раз такой силы, что вздрогнули стены. От сквозняка пламя свечи задрожало.

Верити, испуганно вскрикнув, бросилась к Доминику и прижалась к его груди. Он обнял ее. От сознания того, что эта девушка невеста Темплкомба, у него больно кольнуло в сердце. Он тихо простонал и уткнулся лицом в ее растрепавшиеся волосы.

Когда раскаты грома стихли, наступила тишина. Было слышно, как по крыше дома стучит дождь. Верити тяжело вздохнула и подняла на Доминика глаза.

– Мне стало так страшно, – прошептала она. – Когда я очнулась, уже совсем стемнело. Воздух словно в склепе. Я подумала, что…

Девушка замолчала, посмотрела Доминику в глаза и покраснела. Ей показалось, что она прочла в них то, во что поверить было невозможно.

Он неожиданно разжал руки, отвернулся от нее и взглянул на портрет. Нарисованная Харриет насмешливо смотрела на него.

Верити, обхватив себя руками, стояла неподвижно и с тревогой в глазах наблюдала за Домиником. Она проследила за его взглядом, увидела портрет, а затем, оглядев гостиную, впервые заметила, какой в ней царит беспорядок: на столе – поваленные фужеры, на полу осколки, а рядом с ними – обнаженная шпага. Ее острие покрыто красновато-коричневой ржавчиной. Но ржавчина ли это?

Ощутив пронизывающий холод заброшенного дома, девушка поежилась. Здесь витал запах смерти и разрухи. Верити невольно повернула голову и снова посмотрела на портрет. Кто эта женщина? – подумала она. Почему ее портрет остался в покинутом доме?

Разглядев на раме маленькую табличку, Верити стерла с нее пыль и прочитала: «Миссис Фейн, 1687 год». Она с удивлением долго смотрела на нее, затем повернулась к стоявшему рядом Доминику. Его лицо было напряжено, в глазах застыла глубокая печаль. Казалось, на портрете он видел не только красивую женщину, а что-то еще.

Пытаясь унять в пальцах дрожь, Верити крепко сжала ладони. Она была уверена, что Доминику известна тайна этой странной комнаты.

– Доминик, чей это дом? – натянутым голосом спросила девушка.

Он медленно перевел взгляд с портрета на нее. Сейчас у него были глаза глубоко страдающего человека.

– В этом доме я появился на свет, – с горькой усмешкой ответил Фейн. – Верити, это – мой дом. Вы у меня в гостях.

Его дом! – мелькнуло в голове Верити. Мертвое, забытое всеми жилище посреди дремучего леса!

– А кто на портрете? – спросила она.

– Моя мачеха, – после долгой паузы медленно произнес Доминик. – Она умерла четырнадцать лет назад. Вернее, ее убили… В этой комнате.