Текст книги "Потерянное сердце (ЛП)"

Автор книги: Шэри Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12

Год спустя

Тринадцать. У меня есть дочь-подросток. Это звучит невероятно, ведь твоя мама и я сами были подростками, когда ты родилась. Сколько лет прошло с того дня, как я держал тебя на руках – с того первого и последнего дня – с того дня, когда отдал тебя двум незнакомцам. Надеюсь, они дали тебе жизнь, которую ты заслуживаешь. Четыре тысячи семьсот сорок пять, детка – вот сколько дней прошло.

Сегодня я скучаю по тебе больше, чем в последние четыре тысячи семьсот сорок пять дней, потому что каждый проходящий день словно отдаляет тебя от меня на несколько километров.

* * *

Проснувшись в день годовщины одного из худших событий в моей жизни, я не могу заставить себя открыть глаза. Тори тоже вспоминает о той ночи, когда пыталась покончить с собой? Всякий раз, когда мы заводим разговор о том, что было в прошлом году, я боюсь расстроить ее и вызвать очередной срыв. Не думаю, что был ответственен за произошедшее в тот день, но она никогда мне ни о чем не рассказывала... разве что о каких-то старых воспоминаниях, появляющихся в ее голове и вызывающих растерянность. Так и живем с секретами – она со своими, а я со своим. Хотя мой секрет кажется маленьким по сравнению с тем ящиком Пандоры, что скрывает в себе ее разум.

– Доброе утро, – хрипло произносит она. – Хочешь, приготовлю тебе что-нибудь на завтрак перед тем как ты уедешь?

– М-м-м, я бы не отказался от французских тостов, если ты сделаешь, – говорю я, медленно открывая глаза. Чувство облегчения наполняет меня, когда вижу ее спокойной, проснувшейся в нормальном настроении.

– Ты их получишь. Гэвин тоже любит французские тосты.

– Я это заметил, – говорю я, стараясь вести себя нормально, насколько это возможно. – Какие планы на сегодня?

Я говорю то же самое, что в прошлом году в этот день. Все начиналось так обыденно, а потом вылилось в настоящий ужас.

– Встречаюсь с мамой в обед, плюс у меня есть кое-какие дела. Еще думаю убрать пару шкафов, если успею, но посмотрим.

Я заметил, что она постоянно чем-то себя занимает. Тори редко просто садится и включает телевизор или компьютер. С тех пор как вышла из реабилитационного центра, она всегда такая. Нет, тут ничего плохого, но иногда, вечером, меня бесит, что она не может сесть и отдохнуть. Хотя предпочитаю терпеть такую жизнь, а не то, что могло бы быть.

– Почему ты так нервничаешь?

Я прикусываю губы и качаю головой.

– Я не нервничаю, – лгу я.

– Я знаю, что за день сегодня, ЭйДжей. Давай не сосредотачиваться на этом, ладно?

– Ладно, – соглашаюсь я, подняв руки в защитном жесте.

Во время завтрака и сборов на работу, я говорю очень мало. Я обычно говорю очень мало. Боюсь говорить слишком много. Словно застрял в этом вращающемся колесе эмоций, и с каждым днем чувствую себя чуть больше клаустрофобом. Человек, которым я был два года назад, кажется далеким воспоминанием о знакомом, которого я когда-то знал. И я спрашиваю себя, что я сделал с собой, пока пытался изо всех сил притворяться плотиной на пути водопада – того, что постоянно захлестывает этот нерушимый барьер. Эти постоянные мысли внушают страх – я боюсь утонуть посреди всего, что окружает меня.

Забираю свой обед из холодильника, хватаю пальто, целую Гэвина на прощание и безмолвно покидаю дом. Это наша рутина. Мы не ожидали, что прошлое станет такой неотъемлемой частью нашего настоящего и будущего, иначе мы бы хоть раз предположили, что когда-нибудь просто перестанем разговаривать.

В момент, когда холодный воздух касается лица, напряжение в моих плечах, груди и голове уменьшается. Дышать становится немного легче, и что-то вроде счастья накрывает меня. Я часто напоминаю себе Хантера таким, каким он был в течение многих лет после смерти Элли. Настроение в доме такое, как будто и в правду кто-то умер.

Сегодня работаем чуть дольше, чем обычно, но это дом площадью в триста квадратных метров, и деревянная отделка там нужна в каждой комнате. С тех пор как работаем только вдвоем, мы работаем каждый день. Обычно Хантер приезжает раньше, так как завозит девочек на автобусную остановку ранним утром, но сегодня его грузовика на подъездной дорожке нет. Сегодня он опаздывает. Странно.

Выпрыгиваю из грузовика и заношу инструменты внутрь, и как всегда звонит мама. Она дожидается, пока я ухожу из дома, и обязательно уделяет время, чтобы проверить, как я справляюсь. Справляюсь. Вот как она оценивает сейчас мою жизнь. Я просто справляюсь с последствиями психического заболевания.

– Привет, мам, я сейчас захожу внутрь этого гигантского ящика с...

– ЭйДжей, – говорит она резко.

– Я же не договорил, ма, – смеюсь я. Она ненавидит мои ругательства.

Я позволяю себе ругаться, когда рядом нет Гэвина, но она все еще не может это принять. Я объяснял ей, что это просто вид сублимации, но это не действует.

– Дело не в этом, – говорит она. По ее голосу я понимаю, что что-то не так.

– Все нормально? Со всеми все в порядке?

– Да, все... ну, может быть, тебе судить, – продолжает она.

– О чем ты говоришь? – ставлю ящик с инструментами у входной двери, копаясь в кармане в поисках запасного ключа. – Что случилось, мам?

Она, как правило, немного драматизирует, и я привык к ее долгим разъяснениям по поводу боли в горле у дочери Хантера или отцовской спины. Мама всегда ведет себя так, словно кто-то на смертном одре, но в ее голосе на этот раз другая интонация, и я не знаю, что это может быть.

– Сегодня утром у нас гость, – начинает она тихо.

Я смотрю на часы, проверяя время – так и есть, всего девять. Кто может прийти в гости, когда еще нет и девяти утра?

– Гость? Парень из доставки? – смеюсь я. – Мам, что происходит? Скажи уже.

– Хантер сейчас здесь. Может... можешь отложить эту работу на несколько часов?

– Что? Почему Хантер? Что, черт возьми, происходит?

– Я позвонила ему, – говорит она.

– Мам, ты начинаешь меня волновать. Может, уже расскажешь?

Слышу шорох в трубке и быстро понимаю, что телефон кому-то передают.

– ЭйДжей, – говорит Хантер, – можешь приехать ненадолго? В любом случае, мы опережаем график работы с этим домом, так что у нас есть время.

– Что происходит? – требую я ответа. – Что за шарады?

– Мы не станем обсуждать это по телефону.

Нажимаю на отбой, завершая вызов, потому что теперь злюсь я. Беру инструменты, несу в машину и еду даже быстрее, чем положено. По дороге размышляю: не могу понять, что такого важного могло случиться, что мне нужно оставить работу, или почему не могут рассказать по телефону.

Я трачу добрых двадцать минут, чтобы добраться до дома мамы и папы, и вижу на подъездной дорожке перед грузовиком Хантера белый «БМВ Х6». Мы не знаем никого с такой дорогой машиной. Это наверняка продавец или что-то в этом роде, и я не понимаю, что в этом такого важного.

Выхожу из грузовика, захлопывая за собой дверцу, и иду к входной двери.

Оказавшись внутри, направляюсь через фойе в гостиную, откуда доносятся счастливые голоса. Заворачиваю за угол, и мне требуется мгновение, чтобы сообразить, в чем дело – на кого я смотрю.

– Что... – о, о, о, Боже мой, – ух... Кэмми?

Имя кажется незнакомым, когда слетает с моего языка. Я пытался изо всех сил забыть о ней. Старался не упоминать ее имя и не спрашивать себя, что она делает, с кем она, счастлива ли и думает ли обо мне столько же, сколько я думаю о ней. Черт, она чертовски великолепна. Еще когда мы учились в школе она была красивой и сексуальной, мечта любого парня, но теперь она как какая-то богиня.

Возможно, это неподходящее описание, но я не знаю, смогу ли подобрать слова, чтобы описать, как она выглядит. Золотисто-каштановые локоны перемешаны с темно-вишневыми прядями. Губы накрашены красным, ресницы чернее черного, как и брюки, контрастирующие с кипенно-белой блузкой. Туфли на каблуке. Кэмми никогда не носила такую обувь. Но сейчас на ней туфли, в которых каблук, должно быть, не менее десяти сантиметров.

Она встает, демонстрируя совершенное подтянутое и стройное тело, и нерешительно улыбается.

– ЭйДжей, – тихо говорит она.

– Ух.

Ух, ты выглядишь на миллион баксов, а на мне рваные джинсы, белая футболка, которую надо было бросить в стирку еще на прошлой неделе, да и постричься надо было недели три назад.

– Да, я выгляжу ужасно. – Я смеюсь.

Она качает головой, и улыбка становится шире.

– Я не это собиралась сказать, – отвечает она с тихим смехом.

– Мы дадим вам двоим немного времени, чтобы наверстать упущенное, – заявляет Хантер, стаскивая маму с дивана.

Ему нужно стащить с дивана и папу, потому что тот сидит там счастливый, как поросенок в грязи, со скрещенными на груди руками, закинув ногу на ногу. Папе нравится такое. Не знаю, почему он не сидит с мамой перед телевизором дни напролет и не смотрит весь день мыльные оперы. Уж они бы восполнили его недостаток драмы.

Им троим требуется минута, чтобы убраться из комнаты, оставив Кэмми и меня стоять лицом к лицу.

– Прошло много времени, – говорю я ей.

– Вы посмотрите-ка, ты накачался, – говорит она сквозь нервный смех.

– Да, я тружусь, – шучу я, напрягая бицепс. Я дурачусь, но она прикусывает нижнюю губу. Ладно, она не должна этого делать. Пожалуйста, прекрати это. Как может одновременно казаться, что прошло много времени, и в то же время – что все случилось мгновение назад.

– Мне жаль, что я так резко все закончила, – говорит она, имея в виду наш разговор до моего отъезда в Канкун. Когда вернулся, я осознал, что совершил огромную ошибку и понял, что не готов сдаться без боя. Но не она. Кэмми больше не отвечала на мои звонки. – Я должна была, потому что иначе все было бы очень тяжело.

– Все и было очень тяжело, – говорю я ей.

Она смотрит на мою руку и поднимает ее вверх, нажимая пальцем на обручальное кольцо. Я пытаюсь игнорировать тепло ее пальцев на своей руке, но это как песня, которая напоминает вам о прошлом. Ее прикосновение возвращает мне все это.

– Теперь с тобой все в порядке, – говорит она и едва заметно улыбается.

Хочу сказать ей, что она и понятия не имеет о том, насколько я не в порядке, но сейчас не время выставлять напоказ свое грязное белье.

Она заметила, что я женат, и мысль о том, какой стала жизнь самой Кэмми, приходит мне в голову. Эгоистично бояться увидеть что-то подобное на ее пальце, но я заставляю себя посмотреть вниз и взять ее за руку – и сразу пугаюсь вида ее кольца с большим бриллиантом.

– А ты тоже не слишком потрепана, Кэм.

– Я... Кэмерон сейчас, – говорит она и отводит взгляд.

– Кэмерон, – повторяю я. Не как вопрос, а как утверждение. Мне нужно услышать, как звучит ее имя, когда произношу его, ведь я никогда ее так не называл. – Тебе подходит.

Она заправляет за ухо прядь своих безупречных волнистых волос.

– Да, наверное.

– Итак, что привело тебя обратно сюда, в этот странный маленький городок Новой Англии? Конечно, это не я.

Я смеюсь, потому что если бы причиной был я, зачем ждать почти тринадцать лет?

Кэмми-Кэмерон смотрит на свои ноги, когда я спрашиваю ее о причине визита.

– Я здесь из-за тебя, – говорит она. Как будто эти четыре слова не перевернули только что мою жизнь с ног на голову, я отхожу в сторону, чтобы подумать, и сажусь на диван позади нас. – Ты в порядке?

– Двенадцать... тринадцать лет, Кэм. Знаешь, сколько из них я думал о тебе?

Она помолвлена или замужем... что-то в этом роде, и я женат, и у меня сын. Это не нормально. Но это Кэмми. Моя Кэмми. Но не моя Кэмерон. Чужая Кэмерон.

Она идет туда, где я сижу, и садится рядом со мной.

– Я здесь, потому что мне есть, что сказать тебе. Нам нужно поговорить. – Легкость ее тона исчезает, и последние слова звучат тревожно.

– Твои родители здоровы? – Я тут же думаю о том, что могло что-то случиться с одним из них, но даже если это и произошло, зачем ей говорить со мной?

– Конечно, они оба здоровы. Все такие же, всегда вмешиваются в мои дела, всегда следят за мной. Ты же их знаешь, – смеется она.

Да, по идее я должен знать их – бабушку и дедушку нашей дочери – но я знаю только о них. Кэмми кладет руки на колени и переплетает пальцы. Ее бледная кожа становится светло-розовой, почти как ее полированные ногти, и я обеспокоенно и с нетерпением жду ее следующие слова.

– Тогда я сдаюсь, в чем дело?

Кэмми делает резкий вдох и закрывает глаза.

– Эвер, она... она приходила, чтобы найти меня.

– Эвер? – Я чувствую, как все мышцы на моем лице напрягаются. – Эвер? Ты имеешь в виду наше всё? (Примеч.: в переводе с английского имя дочери ЭйДжея и Кэмми «Everything» переводится как «всё»).

Она вздыхает, делая длинную паузу между моим вопросом и своим ответом.

– Это действительно ее имя, ЭйДжей. После того как ты покинул больницу, когда я заставила тебя уйти, приемные родители настояли, чтобы я дала нашей дочери имя. В тот момент у себя в голове слышала только твои слова. Она – мое всё. Так я ее и назвала. Новые родители были немного ошарашены моим выбором, но вместо того, чтобы спорить, женщина спросила, могут ли они называть ее уменьшительным Эвер. Звучало как самое красивое имя.

От гнева и обиды мне хочется бегать по дому и крушить все вокруг. После всех этих лет я только теперь узнаю, что Кэмми знала имя нашей дочери. Но я не несусь, и не крушу все, потому что она назвала ее идеальным именем. Ее имя – уменьшительное от того, что значит всё на свете, и я в шаге от этого всего.

– Я не сказала тебе, потому что ты уже пережил столько потрясений, и, честно говоря, мне ведь было семнадцать, ЭйДжей. Не могу сказать, что принимала исключительно правильные решения. Я могу извиниться за подверженного гормонам семнадцатилетнего подростка, но сейчас это ничего не изменит.

– Подожди, – говорю я, останавливая мысли, потому что мой мир просто взорвался. Они крутятся вокруг меня, и я просто сижу и наблюдаю, как моя жизнь выходит из-под контроля, – ты сказала... наша дочь искала тебя?

Кэмми поднимает голову, и я вижу, что ее глаза наполнены слезами. Нижняя губа слегка дрожит, как и все тело. В это мгновение я вижу перед собой расстроенную семнадцатилетнюю девушку. Из ее горла вырывается звук – словно ее что-то душит, и она начинает плакать, и это ломает все внутри меня. Всякий раз, когда Кэмми плакала, я тоже плакал. Я не мог сдержаться, ведь девушка, которую любил, страдала, и я не мог сделать ничего, чтобы это исправить. Ее слезы, кажется, по-прежнему действуют на меня.

– Она пришла, чтобы найти меня... нас.

Я закрываю глаза, чувствуя, как они наполняются слезами, которые не смогу сдержать, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

– Приемные родители нашли тебя?

Или, наконец, усыновление отменили?

– Нет, – тихо говорит Кэмми. – Была только Эвер.

– Но... всего... ей всего... сегодня ее день рождения. Ей всего тринадцать, и... Вашингтон, она ведь жила не в Вашингтоне, верно? – спрашиваю я, с трудом подбирая слова. Все кажется туманным, как будто меня ударили по голове чем-то тяжелым.

– Она пришла ко мне сама. Не знаю, как она нашла меня, ЭйДжей, но она нашла меня.

– Где она сейчас? Как она выглядит? Она в порядке? Она... – Я как безумный, в панике, совершенно сбит с толку.

Кэмерон поднимает руки, призывая меня успокоиться.

– Хорошо, хорошо. Я знаю, что это слишком. Я чуть не упала в обморок, когда она подошла к моей входной двери. Это было самое странное, ЭйДжей. Она стояла там, и я могла бы… должна была подумать, что это просто ребенок, девочка-скаут, продающая печенье или что-то такое, но когда я увидела эти глаза – твои глаза, эти сумасшедшие цвета Карибского моря глаза, поняла, что это наша дочь. Я даже не стала спрашивать... я просто обняла ее и долго не отпускала. Она позволила мне обнимать ее, ЭйДжей. Она не отпускала меня, – рыдает она.

Я не знаю, что еще делать, кроме как обнять Кэмми и прижать к тебе – так сильно, как хотел прижать к себе уже очень давно.

– Могу я с ней встретиться? Где она сейчас?

– С Каспером, в гостинице дальше по улице.

– Каспер? – переспрашиваю я, втягивая в себя воздух. – Каспер?

– Мой жених, – говорит она.

– Каспер? – спрашиваю я еще раз. – Как призрак?

Она смеется сквозь слезы.

– Он наверняка никогда этого не слышал, – шутит она, указывая на меня пальцем.

– Ты помолвлена с Каспером?

– Да, – отвечает она с легкой улыбкой. – Да.

Но я уже не улыбаюсь.

– Он добр к тебе? Его могут звать хоть Собачье Дерьмо, если он к тебе добр.

Она сжимает губы, и улыбка становится шире.

– Когда мы вместе, он замечательный. Много работает, путешествует еще больше. Он – адвокат.

– Мечта твоего отца, да? – Я не знал много о ее родителях, но знаю, что для их Кэмми никто не мог быть достаточно хорош.

– Да, мама и папа любят его, – пожимает плечами Кэмми.

– А ты?

Ты зашел слишком далеко, ЭйДжей. Слишком далеко. Первый раз за двенадцать с лишним лет я разговариваю с этой девушкой. Это не мое дело.

– Конечно, – говорит она. Возникает неловкая пауза, и я понимаю намек на то, что вопросы об отношениях лучше отложить. Кэмми закрывает руками лицо. – Что насчет тебя? У тебя есть жена, дети?

– Да, у меня есть жена, Тори, и у нас есть годовалый мальчик, Гэвин.

Кэмми улыбается искренней улыбкой и кладет руку мне на колено.

– Так рада слышать, что ты не выполнил свое обещание никогда больше не заводить детей. Я всегда думала, что ты станешь отличным отцом.

– Не планировалось, но у всего есть причина.

Это чертовски точно.

– И как я догадываюсь, ты работаешь на своего отца? – Продолжая держать руку на моем колене, она ковыряет пальцем дырку в моих джинсах.

– Мы с Хантером рулим этим шоу, но да.

– Твоя жизнь выглядит совершенно идеально для меня, ЭйДжей.

– Выглядеть – не значит быть, – говорю я ей.

Она опускает взгляд, может, осознавая правду в моих словах, может быть, чувствуя себя виноватой из-за них, или принимая на свой счет.

– Так что с Эвер, она сбежала?

Вопросы лезут в мою голову один за другим. Не просто так наша тринадцатилетняя дочь появилась в доме Кэмми одна и без присмотра. Что-то должно было случиться, чтобы это произошло.

– Да, она сбежала из приемной семьи, – говорит она.

Я встаю с дивана, пока разум не успел сказать мне, чтобы я сидел на месте и дышал.

– Что, черт возьми, ты говоришь?

– Она сбежала две недели назад.

– Почему, Кэм... Кэмерон? Скажи мне, почему она была в приемной семье, почему была там хоть полминуты?

Я шагаю по гостиной, чувствуя себя готовым выскочить на улицу и пуститься на поиски этих гребаных засранцев, которые забрали нашу дочь и обещали заботиться о ней.

– Они погибли. Они были в частном самолете, с наемным пилотом, и он разбился. Восемь из десяти человек на борту погибли от удара о землю. Я уверена, ты слышал об этом в новостях пару недель назад. В любом случае, это все, что я смогла выспросить у Эвер.

Я видел в новостях. Наблюдая за ними, я чувствовал жалость к семьям, которые оказались втянуты во все это.

Вот черт.

– Она... – Я перестаю ходить, чтобы задать этот вопрос.

– Нет, она была со своей няней.

– Мне нужно с ней увидеться. Мне нужно с ней увидеться. Хорошо?

Моя грудь быстро вздымается и опадает, и я чувствую, что все внутри меня вспыхивает от гнева, обиды, волнения и всепоглощающего счастья. Я потерял контроль, боюсь проснуться от этого сна – единственного сна, который был у меня с тех пор, как в мою жизнь вошла эта маленькая девочка.

– Ладно, я отвезу тебя к ней.

Мои ноги подкашиваются, и я падаю на колени и обнимаю Кэмми за бедра, благодаря ее снова и снова.

– Спасибо. Спасибо, – выдыхаю я.

* * *

Единственное желание, которое я загадал для моей дочери на ее тринадцатый день рождения – это чтобы она села за стол и съела со мной вместе пирог, задув свою свечу. В этом году мое желание сбудется.

Глава 13

Я сижу в «БМВ» Кэмми и смотрю в окно, вспоминая, как проснулся сегодня утром. Я и не предполагал, что мой день закончится вот так.

– Итак, – говорю я, глядя на Кэмми в темных солнцезащитных очках а-ля Одри Хепберн, – что еще ты поменяла в своей жизни?

Кроме того, что стала офигенно богатой и еще более красивой.

– Я адвокат, – говорит она, гордо ухмыляясь.

– Да? И хороший?

– Когда как. – Ее ухмылка становится немного шире.

– Это как? – смеюсь я.

– Зависит от того, хороший ты парень или плохой.

Кажется, между нами ничего не изменилось, как будто все было только вчера. Я чувствую себя собой, и так горжусь ею.

Мы подъезжаем к автостоянке единственного четырехзвездочного отеля в этом районе.

– Каспер не против встретиться со мной и все такое? – спрашиваю я.

Последнее, чего хочу, это стать источником проблем между ней и этим «призраком», но все равно увижу дочь, против он или нет.

Кэмми проворачивает ключ в замке и выключает зажигание, нервный румянец обжигает ее щеки.

– Каспер сейчас не в духе. У нас были планы – планы на будущее, и Эвер в них не было.

– Он так сказал? – спрашиваю я, чувствуя, что уже злюсь. Это моя дочь, и любой, кто не хочет, чтобы она была рядом, должен просто пойти на хер.

– Нет, – быстро говорит Кэмми, – но я с ним уже шесть лет и... – и вы все еще помолвлены? – я знаю, когда его что-то тревожит.

– Ясно.

Держи рот на замке. Так лучше для нас обоих.

Я иду за Кэмерон в отель, затем в лифт, и мы поднимаемся до верхнего этажа.

Когда двери открываются, желудок проваливается вниз. Я вот-вот увижу свою дочь, маленькую девочку, которую и не чаял увидеть снова. Кэмерон останавливается перед дверью номера и поворачивается лицом ко мне.

– Веди себя как можно естественнее. Она ранима. Единственные люди, которых она называла папой и мамой, умерли три недели назад.

– Кэм, – прерываю я ее, прежде чем повернуться к двери, – в приемной семье знают, что она здесь?

Кэмми прижимает руку к груди.

– Конечно. Я с ними сразу же связалась. У меня временное разрешение от штата, где она жила, есть время разобраться и принять решение.

– Принять решение?

– О том, буду ли я проводить повторное удочерение. Возьму ли ее под свою опеку.

– А как же я, Кэм? – спрашиваю я, глотая комок, вставший в горле. Я не потеряю ее снова. Ни за что.

– Все по очереди, ладно? – говорит она тихо.

Я глубоко дышу, пока сердце замедляет свой бег. Жду, пока Кэмми разблокирует дверь, и не удивляюсь, когда за дверью оказывается большой люкс с окнами на всю стену от потолка до пола. В эту комнату выходят еще две других. Отвлекшись от величия комнаты, сканирую ее взглядом. Кажется, проходит вечность, прежде чем замечаю девочку, которая сидит на диване, скрестив руки на груди.

Она выпрямляется, когда Кэмми обращается к ней.

– Эвер, – говорит она нежно, – где Каспер?

– Смотрит телевизор в другой комнате, – говорит Эвер резко и раздраженно.

Кэмми вздыхает, но справляется со своим раздражением и отступает, чтобы встать рядом со мной.

– Эвер, это ЭйДжей, твой…

– Мне сказали, что у меня нет отца, – говорит она.

Словно было недостаточно осознания того, что эту маленькую девочку родители отдали еще до того, как ей исполнился час. Я лишь хотел, чтобы она знала, что у нее есть отец, – тот, кто ее любит.

– Ну, у тебя есть отец, – твердо говорит Кэмми.

Эвер кажется злой и расстроенной, и надеюсь, что причиной тому не я. Впрочем, по тому, как она выглядит, могу сказать, что она не кажется счастливой. Нервничая, я подхожу и сажусь рядом с ней на диван.

– С днем рождения, малышка, – говорю я ей. – Сегодня большой день, да?

– Откуда ты знаешь? – спрашивает она немного резко.

– Я не смог бы забыть. Плюс, каждый год на твой день рождения я покупаю кекс, зажигаю свечу и загадываю тебе желание.

Я смотрю на Кэмми, пока говорю это. Интересно, а она делала что-нибудь подобное каждый год на день рождения Эвер? Да или нет, но она зажимает рукой рот, и слезы снова вспыхивают в ее глазах. Она поворачивается и идет к одной из соседних комнат и закрывает за собой дверь.

– Ты делаешь это? – спрашивает Эвер.

– Каждый год.

Она долго на меня смотрит, и я вижу, как целая гамма эмоций отражается в ее глазах. Потом она откидывается на спинку дивана и произносит:

– Это отстой.

– Может быть, – твердо отвечаю я, – но я буду делать это всю оставшуюся жизнь.

– Ну и что, – говорит она.

Понятное дело, у Эвер в жизни сейчас все дерьмово, но я буду сидеть здесь, пока не смогу заставить ее улыбнуться, даже если это будет совсем легкая улыбка. Мне нужно увидеть ее улыбку.

У нее черные волосы, как у меня, и, как сказала Кэмерон, мои глаза. У нее пухлые губы Кэмерон и светлая кожа. Выглядит намного младше тринадцати лет, но одета так, будто ей восемнадцать, и она несчастна. В черные леггинсы и черную рубашку с серебристыми полосками. Не думаю, что те честные и правильные люди, что приняли ее в свою семью, позволили бы ей одеваться таким образом. На губах темно-красная помада и на глазах плотный макияж – в тринадцать лет этого точно быть не должно. И пирсинг в ушах и носу – слишком много.

– Твой любимый цвет – черный? – спрашиваю я.

– Ясное дело, – отрезает она.

– Тебе нравится пицца?

Это моя любимая еда, и мне интересно, передается ли это по наследству.

– Кто не любит пиццу?

– Хантер, мой брат. Этот чудак не любит пиццу.

В ответ я получаю приподнятую бровь и заговорщицкую ухмылку.

– Что думаешь о Коннектикуте? – интересуюсь я.

– Тут скучно.

– Знаю.

Я расслабляюсь на диване и кладу ногу на журнальный столик.

– Слушай, я поняла. Ты ведешь этакую легкую беседу, чтобы узнать все о дочери, о которой никогда не знал. Это хорошо, правда, но ты мне ничего не должен, и тебе не нужно предпринимать таких раздражающих усилий, чтобы узнать меня.

Я прочищаю горло, чтобы проглотить злость, которая снова во мне поднимается.

– Слушай, я знал о тебе, как и сказал. Я не врал про кекс на день рождения. Один как раз стоит в холодильнике дома, ждет меня сегодня вечером. Я много раз представлял себе день, когда снова увижу тебя и задам все эти неуклюжие вопросы, так что тебе придется извинить меня за попытку узнать тебя. Но я должен это сделать, потому что хотел этого с того дня, как ты появилась на свет.

– Если ты хотел задать мне эти вопросы, почему никогда не пытался найти меня?

– Мне не разрешали, Эвер. Не положено.

– Почему ты меня бросил? – Она не сдерживается, и я не могу винить ее.

– Я был всего на четыре года старше тебя, когда ты родилась. У меня не было ни денег, ни работы, ни возможности вырастить тебя.

– Так она и сказала. – Эвер кивает головой в сторону другой комнаты.

Я хватаю с журнального столика пульт и включаю телевизор. Пролистываю несколько каналов до тех пор, пока не натыкаюсь на один из каналов с фильмами для домашнего просмотра. Откидываюсь на диване и смотрю только на экран, чтобы дать ей минуту передышки, в которой она нуждается. Пока Эвер смотрит на экран, я слежу за ней краем глаза. Не буду тратить ни секунды из данной мне возможности. Трудно и странно осознавать, что эта маленькая девочка, которую я не видел целых тринадцать лет, о которой почти ничего не знаю – недостающий кусочек моего сердца, потому что прямо в эту секунду мое сердце чувствует себя полным, оно чувствует себя целым и более живым, чем когда-либо. Даже если она не хочет иметь со мной ничего общего, даже если просто хочет меня ненавидеть, я позволю ей, до тех пор, пока могу быть частью ее жизни. Возможно, я единственный чувствую эту связь, но она есть, и она сильна, и это самое удивительное во всем этом гребаном мире.

Через несколько минут вибрирует мой телефон в кармане, возвращая меня к жизни, которая существует за пределами этого номера отеля. Я смотрю на лицо Тори на дисплее, потом на Эвер, которая смотрит на меня, наверняка удивляясь, почему я смотрю на нее. Должно быть, для нее все это страшно неловко.

Я встаю и отхожу к другой стороне комнаты.

– Привет, – тихо говорю я. – Все в порядке?

– Да, – говорит Тори, – ты не мог бы забрать Гэвина из детского сада сегодня?

– Детский сад? – Я смотрю на дату на часах. – Но сегодня вторник.

Он ходит в детский сад только по понедельникам и пятницам.

– Да, кое-что случилось сегодня, поэтому я привела его. Мне сказали, что все в порядке, – продолжает она.

– Да, детка, но мы не можем позволить себе детский сад более двух дней в неделю, помнишь? – Я шепчу последнюю часть, чтобы ни Эвер, ни Кэмми не услышали меня.

– Да, но... почему ты шепчешь?

Я смотрю на Эвер, которая внимательно смотрит на меня.

– Я на работе и здесь клиенты. Слушай, мы можем поговорить об этом позже, и да, я заберу его.

– Спасибо, – говорит она, прежде чем повесить трубку.

Я должен был догадаться, что сегодня с ней не будет все в порядке. Не похоже на предчувствие, но она, кажется, любитель рецидивов. Я всегда могу предсказать ее настроение по временам года, дням недели и даже времени суток. Я задавался вопросом, можно ли считать это биполярным расстройством, но когда упомянул об этом, все закончилось плохо.

– Кто это был? Твоя жена? – спрашивает Эвер. – У тебя есть еще один ребенок?

Я сажусь рядом с ней и нервно хмыкаю.

– Да, это была моя жена и да, у нас есть ребенок. Его зовут Гэвин.

– То есть, технически у меня есть брат? – Ее лицо освещается чем-то, что я не могу считать улыбкой, но это и не разочарование. – Я всегда хотела брата или сестру, но мама и папа сказали, что им многого стоило даже просто принять меня.

Я – твой папа. Я. Этого права мне так и не дали.

– Знаешь, у меня есть старший брат, и он заноза в заднице, но я рад, что он у меня есть. Хотя мне не доставалось все внимание родителей, – говорю я ей.

– У меня было все внимание родителей в течение тринадцати лет, и с меня хватит. – Она берет пульт с журнального столика и начинает щелкать по каналам.

– Значит, тебе не неприятно наше с Кэмерон внимание?

– Неа, – говорит она.

– А как же Каспер, призрак? Он обращает на тебя внимание?

Она поворачивает голову, глядя на меня с удивленным выражением на лице, и будь я проклят, моя дочка улыбается. И это... У нее, черт возьми, моя улыбка.

Через несколько мгновений, согнав улыбку с лица, она продолжает:

– Нет, он не любит меня, да и я здесь всего неделю.

– Ну, он мне тоже не нравится, – бормочу я ей в ухо.

– Ты с ним даже не познакомился, да?

– Не хочу.

– Ты все еще любишь ее, не так ли? – спрашивает Эвер.

– О чем ты говоришь, малышка? – спрашиваю я, оттягивая ответ.

– Кэмерон. Ты все еще любишь ее, не так ли?

– Ты видела нас в одной комнате менее тридцати секунд. Почему вдруг решила спросить?

– Ты смотрел, как она уходит. Это как в кино. Парень всегда следит взглядом, как уходит девушка, которую он любит.

Этот разговор, кажется, вызвал какой-то трепет внутри нее, и хоть я и не хочу это разрушать, но…

– Я не видел Кэмерон почти тринадцать лет. Я с ней даже не разговаривал. После того как ты родилась, мы дали друг другу обещание, что постараемся добиться успеха в жизни на случай, если увидим тебя снова. К сожалению, это означало, что мы должны идти разными путями. Но, да, мы очень сильно любили друг друга.