Текст книги "Потерянное сердце (ЛП)"

Автор книги: Шэри Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Обычно после такого дня, как сегодня, я стараюсь улечься спать как можно быстрее, чтобы завершить день и запечатать его в своем мозгу, в той коробке, где написано «никогда не вспоминать». Но сегодня или завтра – какой бы день это ни был – еще не закончилось, и я не уверен, что буду сожалеть об этом. Сегодня кто-то словно начал заново собирать мою жизнь.

– Помнишь ту ночь, когда мы ходили в старый фермерский дом? – говорит Кэмми, хихикая в кулак.

– О, Боже, мы чуть не попались в ту ночь, – добавляю я. – Вероятно, это было не лучшее место для свидания... особенно после того, как мы узнали, что кто-то вроде как живет в этом доме.

На щеках Кэмми вспыхивает румянец.

– Хорошо, что полицейский был новенький и не знал моего отца, – говорит она.

– А что, если бы он знал твоего отца? Что, если бы твой отец знал, кто я? Я никогда не понимал, почему ты не рассказала обо мне родителям до того, как забеременела. Это меня напрягало, – говорю я, наполняя свой стакан бурдой, которую мы наколотили.

– Это было не из-за тебя, ЭйДжей, – говорит она, откидываясь на диванную подушку. – Мне не разрешали встречаться. Мама и папа старого воспитания. Они сказали, что я должна подождать, пока мне не исполнится восемнадцать.

– Старое воспитание? – смеюсь я. – И в то время молодежь «встречалась» задолго до восемнадцати. Но тогда просто не говорили об этом.

Она пожимает плечами.

– Я понятия не имею, в чем было дело, хотя, если бы я слушалась их...

– У нас бы не было Эврифин, – заканчиваю я за нее.

Кэмми поднимает свой стакан вверх, как будто произносит тост, и опускает его.

– Я так люблю ее, – говорит она. – Удивительно, как все эти чувства пришли ко мне. Это словно магнетическая связь.

– Да, – говорю я, громко выдыхая. – Я знаю кое-что об этих мгновенных магнетических связях.

Я имел в виду именно то, что сказал, но на сей раз речь шла не об Эвер.

Кэмми прочищает горло и прикладывает ладонь к своей щеке, точно зная, что я имел в виду.

– ЭйДжей, – вздыхает она.

– Кэмми, – имитирую я ее тон.

– Ты ни капельки не изменился, – тихо говорит она.

– Ни капельки, – подтверждаю я.

– Хотя ты уже не такой веселый, как раньше, – говорит Кэмми, выпрямляя спину. Словно ищет оружие, чтобы оттолкнуть меня.

Последние пару лет я пытался сохранить свое чувство юмора, но увы.

– Мне жаль, что ты не был счастлив. – Она смотрит в свой стакан и делает еще один глоток.

– Мне жаль, что ты не была счастлива. Все, чего я хотел, это чтобы ты жила так, как хотела.

– Я думаю, все случается не просто так.

– Я думаю, ты права.

Мое сердце стучит, дыхание замирает, а нервные окончания словно пробуждаются ото сна, пронизывая каждый миллиметр моей кожи. Все тело болит. Разум отгораживает себя от рациональной своей части – от причин, по которым я должен объясниться с Кэмми и просто поехать домой. Я ставлю стакан на журнальный столик и опускаю голову, борясь с тяжелыми мыслями. Прерывая мою внутреннюю битву, Кэмми кладет руку мне на спину.

– Ты в порядке?

– Нет. – Я качаю головой.

– Я что-то не то сказала?

Поднимаю голову и вижу ее лицо так близко. Хватаю за плечи и с силой прижимаю к дивану. Кэмми распахивает глаза, глядя на меня с удивлением и, как мне кажется, с надеждой. С трудом сглотнув, я прижимаюсь к ней, опустив одну ногу на пол, а ладонями обхватив ее лицо. Ее грудь быстро вздымается и опускается, и я слышу, как она нервно сглатывает. Наклоняюсь вперед, и вот уже мои губы очень близко, меньше чем в сантиметре от ее губ. Я чувствую привкус ликера в ее дыхании, и в глазах Кэмми я вижу, что она готова. Ее ресницы трепещут на румяных щеках, и сердце мое начинает неистово колотиться. Оно просто может взорваться.

Как бы трудно это ни было, я нахожу в себе силы остановиться, прежде чем все зайдет дальше. Сейчас неподходящее время для чего-то такого.

– Я хочу сделать все правильно. – Обхватив ладонями щеки Кэмми, я поглаживаю кожу подушечкой большого пальца и прижимаюсь губами к ее лбу. – Сначала мне нужно разобраться с моим браком, или его отсутствием.

Кэмми откидывается на подлокотник дивана. Она выглядит смущенной.

– Мне так жаль, – говорит она едва слышно.

– Нет, не извиняйся. Ты ведь понимаешь?

– Да, ты прав. Я не хочу быть «другой женщиной», – говорит Кэмми, стягивая воротник своей блузки.

Я издаю тихий смешок.

– «Другая женщина»? Ты не можешь быть «другой женщиной», и потому мне нужно разобраться со всем этим.

Кэмми торопливо кивает.

– Да, конечно.

– Это ужасно, что я не был с ней в больнице сегодня вечером? – спрашиваю я ее.

– Я не знаю, – говорит она. На лице Кэмми сочувствие. – Если бы это был какой-то нечастный случай, я могла бы усомниться в твоем благоразумии, но она, очевидно, имеет дело с чем-то, чего не может объяснить. Может, Тори даже не знает, что ее беспокоит. Хорошо, что ей помогают.

– Я просто чувствую себя виноватым. Она ведь сказала мне с самого начала, что не хочет детей. Когда она забеременела Гэвином, я уговорил ее пожениться. Я понятия не имел, что это закончится так, но, как она говорит, она пыталась предупредить меня.

– ЭйДжей, есть в тебе одна черта, которая, я почти уверена, никогда не изменится. Это твоя решимость всегда поступать правильно. Так что, если ты сейчас не в больнице, этому наверняка есть очень веская причина – будь то гнев или усталость. Я не подвергаю сомнению тебя или твои решения. Наверняка, если бы она сказала, что хочет видеть тебя там, ты был бы там.

Ее слова чуть успокаивают меня, но я такой человек, что предпочел бы идти до конца – пока не уверился в том, что сделал все, что мог. Я знаю, Тори не хочет быть со мной, и я всеми своими силами пытался удержать нас вместе, но, возможно, пришло время отпустить.

Переключившись на хорошее, я смотрю на Кэмми.

– Ты на самом деле остаешься здесь? В городе? – спрашиваю я. Мне нужно знать, что однажды я не обнаружу, что она снова сбежала в Вашингтон. Не знаю, смогу ли справиться с этим.

– Я скучаю по дому, и скучаю по своему лучшему другу, так что никуда не собираюсь, ЭйДжей... неважно, как и что сложится, – отвечает она с легкой улыбкой.

Я притягиваю ее к себе, крепко обнимая, вдыхая сладкий запах ее волос и кожи. Как, черт возьми, все будет складываться, если для меня уже все сложилось? Я знаю, чего... кого я хочу.

Усевшись в угол дивана, притягиваю Кэмми к себе и обнимаю ее за плечи так, чтобы ей было удобно положить голову мне на грудь. Этот момент так прекрасен. Я так долго хотел просто быть рядом с ней. Через несколько минут звуки ее спокойного дыхания успокаивают меня, и я тоже закрываю глаза и засыпаю.

* * *

– Хм... ребята, – говорит Эвер, пробуждая меня от самого приятного за долгое время сна.

Открыв глаза, я замечаю, что Кэмми все еще спит у меня на руке. Ее рука лежит у меня на груди, а голова уткнулась мне в плечо.

– Я не хочу знать.

– Эвер, – говорю я осуждающе.

– По крайней мере, вы оба одеты, – бормочет она.

– Хватит, ладно?

Она улыбается, как будто только что поняла, чем можно меня подкалывать в будущем.

– Хорошо, – говорит Эвер с чрезмерно тяжелым вздохом.

– Знаешь, а ведь сегодня понедельник. Нам, наверное, стоит записать тебя в школу или типа того.

– Кэмерон сказала, что разберется с этим сегодня после того, как мы получим нашу одежду и вещи обратно, ну или купим новые.

Я бы предпочел, чтобы Кэмерон и Эвер купили себе что-то новое.

– Звучит отлично, – говорю я.

Кэмми прижимает руку к моей груди и поднимает голову.

– Черт, – выдает она, прежде чем снова уткнуться лицом в мое плечо.

Звучит не очень здорово.

Эвер оглядывает комнату и замечает пустые бутылки, разбросанные у журнального стола.

– Повеселились прошлой ночью?

Кэмми закрывает лицо рукой и стонет.

– Ты ничего не видишь, – бормочет она сквозь пальцы. – Мы с тобой отстойные родители. Вот почему люди воспитывают детей с младенчества. Они приучаются не оставлять улик.

Я должен был догадаться. Я воспитывал ребенка – воспитываю ребенка – и с ним, пока я сплю на диване в отеле, сидит мой брат. Боже. Сегодня мне нужно хоть немного упорядочить свою жизнь.

Приподняв Кэмми, кладу подушку под ее голову, заменяя ею мое плечо.

– Принести вам что-нибудь перед уходом? Мне нужно в больницу, проведать Тори. И потом за Гэвином.

– Кажется, я вижу обезболивающее в баре, и... – Кэмми поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. – Можно потом будет увидеть Гэвина?

– Конечно, – говорю я ей. – Вот, запиши свой номер в мой телефон, – передаю ей свой телефон и разгребаю беспорядок, который мы устроили прошлой ночью.

– Готово.

Беру бутылку воды и ставлю ее на стол, когда она отдает мне телефон.

Потом звоню Кэмми, слушаю пару гудков и кладу трубку.

– Вот, теперь у тебя есть мой номер. Если сегодня вам нужно будет куда-то съездить, позвоните мне. В любом случае, я наберу тебя чуть позже.

Она закрывает рукой глаза и пытается улыбнуться. Похоже, та бурда, которую мы вчера пили, не пошла ей на пользу. Наверняка ее тошнит.

– Спасибо, ЭйДжей.

– А ты, – тычу я пальцем в Эвер, – позаботься о ней, хорошо?

– Я привыкла помогать тем, у кого похмелье, – говорит она. – Не волнуйся.

Я закрываю и глубоко вздыхаю.

– Мы обсудим это позже. Боже.

Поездка в больницу занимает целую вечность, и тяжесть в голове не помогает. Мысли о Тори прошлой ночью отошли на второй план. Я помчался в отель, чтобы найти Кэмми, в надежде на то, что поговорю с ней об этом, но все пошло не так. Теперь, когда я вот-вот увижу Тори, реальность того, что случилось вчера вечером, кажется отвратительной.

Что они делают с теми, кто несколько раз пытался покончить с собой? Очевидно, лекарства, которые она принимала, не сработали или оказались недостаточно сильны. После возвращения домой из больницы в прошлом году, она две недели ходила как зомби, прежде чем врачи скорректировали рецепт.

Подъезжая к больнице, я глубоко вздыхаю, подготавливая себя к новому испытанию. Вхожу через главный вход, поднимаюсь на десятый этаж, где находится отделение психиатрии, и подхожу к стойке регистрации.

– Могу я вам помочь? – спрашивает администратор.

– Я хочу навестить свою жену, Тори Коул.

Жену, которая больше не хочет быть моей женой, следовало бы мне добавить. Администратор вводит что-то в свой компьютер и ждет, пока на мониторе появится ответ на запрос.

Потом смотрит на меня и резко вдыхает.

– Она сейчас в изоляторе.

– В изоляторе? – переспрашиваю я, чувствуя, как в животе все скручивается в узел.

– Мне нельзя обсуждать с вами детали, сэр.

– Так я не могу ее увидеть? – Я впиваюсь пальцами в стойку. – Что с ней могло случиться? Я видел, как ее посадили в «скорую».

– Я попрошу дежурного доктора поговорить с вами. Можете присесть здесь. Я позову, – говорит она, указывая на закрытые двери возле стойки регистрации.

Прохожу через железные двери и сажусь, чувствуя себя неловко в месте, которое не похоже на зону ожидания.

Помещение выглядит современно, но одновременно с этим кажется каким-то безликим и суровым, по-видимому, потому, что лишено всего того, что пациенты могут использовать, чтобы нанести вред себе или другим. Пациенты проходят мимо, глядя на меня так, будто мне не место на этом этаже. Я не могу не думать о том, что сделал тот или иной пациент, почему он в этом отделении. Это одна из тех вещей, о которых люди обычно не говорят. По крайней мере, я никогда не был слишком осведомлен о том, что здесь происходит, как тут относятся к тем, кто пытался совершить суицид. Тори в прошлый раз тоже не хотела, чтобы я сюда заходил, и я ушел до того, как ее сюда привезли. Наверняка она стыдилась.

Успеваю пролистать два журнала, пока сижу и жду доктора. С каждой минутой мне все более некомфортно. Я видел, как в палату затащили кричащую и плачущую женщину. Как по коридору пробежал совершенно голый мужчина, а девушка-подросток сидела и дергала себя на волосы.

– Мистер Коул? – спрашивает доктор, появляясь из-за угла. Я киваю. – Идемте, – говорит он, кивая головой, чтобы я последовал за ним.

Молча мы идем по коридору, пока не достигаем кабинета. Он закрывает дверь позади меня.

– Присаживайтесь.

Я усаживаюсь за внушительный стол темного дерева и переплетаю пальцы, крепко сжимая руки. С тревогой жду, когда он заговорит.

– Мы провели ряд тестов. У Тори с анализами все отлично, а значит, физической причины нет. Похоже, все вызвано ее травмой.

– Да, – соглашаюсь я. – Думаю, так и есть.

– Знаете ли вы о травматическом событии, которое стало началом ее болезни? Она дала мне разрешение поговорить с вами на эту тему.

– Теперь да. Она рассказала мне вчера.

Доктор с пониманием кивает головой.

– Наш главный психиатр вчера тоже смог добиться с ней успеха. Это поможет нам получить более четкое представление о том, с чем мы имеем дело. Надеюсь, вы понимаете это.

– Конечно.

– Травма влияет на каждого человека по-разному, но все гораздо сильнее, если травма происходит в детстве, так как у взрослых механизмы защиты лучше. У Тори острая стадия посттравматического стрессового синдрома, и, хотя мы знали об этом ее состоянии, теперь постараемся понять, насколько все серьезно.

Доктор откидывается на спинку стула и с глубоким вздохом закидывает руки за голову.

– И каков план? – спрашиваю я, наклоняясь вперед, чтобы вдохнуть чуть больше воздуха.

– Мы собирались оставить ее здесь и начать новую программу реабилитации, с которой она уже согласилась, но на этот раз нам с вами нужно будет работать вместе. Необходимо разработать долгосрочный план, который позволит Тори выздороветь, поможет продлить ей жизнь и улучшить ее качество.

– И каким образом? – спрашиваю я.

– Мистер Коул, – начинает он. – Как правило, я всегда за то, чтобы сохранить семью. У меня есть жена и трое детей, так что обычно я на стороне семьи. Но триггер Тори – ваш сын. Мы пока не можем понять почему, но материнство вредит ее психическому здоровью. Технически можно утверждать, что смерть матери и сестры Тори не должна иметь ничего общего с вами или вашим сыном. Однако, Тори частично играет роль своей матери, сосредоточившись на смерти сестры, в которой себя винит. По крайней мере, к такому выводу мы пришли.

Перевожу дыхание, слушая, что говорит доктор.

– О чем вы?

Он говорит мне то же самое, что сказала вчера вечером сама Тори. Не то чтобы в прошлом году эта мысль не приходила мне в голову, но я изо всех сил старался оставаться рядом с Тори, сохраняя наш хрупкий брак.

– Как я уже сказал, это ненормальная ситуация, ЭйДжей, и мы говорим о здоровье и безопасности вашей жены.

– Я могу поговорить об этом с ней? – спрашиваю я.

Вчера Тори чудовищно четко и ясно выразилась о своем нежелании быть матерью для Гэвина, но мне нужно услышать это, когда она спокойна и не в истерике.

– Конечно, – говорит он. – Я просто хотел, чтобы этот разговор был первым. Чтобы вас не шокировало, когда это скажет она.

– Это не сюрприз для меня, – уверяю я. – Мне сказали, что она в изоляторе? Я не знал, что у вас такое есть.

Он кивает, поднимаясь с пачкой документов в руках.

– Да, сегодня утром Тори вела себя плохо и все еще искала способ лишить себя жизни. Это было для ее же безопасности.

– С ней безопасно разговаривать? В смысле, для нее безопасно?

– Вы будете находиться под наблюдением в безопасной комнате. Идите за мной.

Мне уже пора бы осознать эту реальность, но пока голова не хочет соображать ясно.

Проследовав за врачом по нескольким коридорам, мы переходим в большую комнату с зеркалами и столом с двумя стульями. Это похоже на какую-то дурацкую шутку.

Он жестом показывает, чтобы я заходил.

– Тори вот-вот придет. Вы можете занять место спиной к зеркалу.

Дверь закрывается, и я сразу чувствую себя запертым, в заточении, в заключении. Понятия не имею, кто или сколько людей смотрят на меня с другой стороны этого зеркала, и боюсь сказать что-то не то.

Проходит несколько минут, и дверь открывается. Тори сопровождает медсестра. Она усаживается передо мной, как будто тоже заключенная.

– Если вам что-нибудь понадобится, поднимите руку, и мы поможем.

Реальность накатывает на меня, когда я начинаю осознавать, как все обернулось. Это выше моего понимания.

Тори выглядит почти незнакомкой без своего обычного макияжа, укладки на голове. Веки ее покрыты светло-розовыми тенями, на щеках подходящие по цвету румяна. Когда она кладет руки на стол, они дрожат, и ей трудно смотреть на меня.

– Я твой муж. Ты можешь смотреть на меня, Тори.

Склоняю голову, пытаясь привлечь ее внимание. Наверное, она под воздействием лекарства. Ее движения вялые и заторможенные.

– Я рассказала им все, – говорит она.

– Это хорошо. – Я говорю с ней, как с ребенком.

– Мне нужно уехать, – говорит она.

Эта часть не должна была стать для меня сюрпризом. Хотя вся ситуация кажется какой-то нереальной.

– Куда?

– Я поеду в Айдахо, чтобы найти отца.

– Отца? Ты вернешься?

– Мне нужны ответы. И... нет, – говорит она быстро и решительно, не глядя на меня.

– Что насчет Гэвина?

Я понимаю, даже звук его имени может стать триггером, но осознание того, что мой сын может вырасти без матери, рвет мое сердце пополам.

Я в одиночку пытался привести в чувство Хантера после того, как умерла Элли. Я бы не пожелал этого своему худшему врагу, и теперь – вот оно. Не могу этого понять.

Тори сжимает руки, и костяшки ее пальцев белеют.

– Я сейчас не могу. – Выдохнув, она разжимает руку и бросает на стол крошечный желтый конверт. Затем толкает его ко мне.

– А что насчет нас? – Я открываю конверт и вижу в нем ее помолвочное и обручальное кольца.

– Тоже. Я не могу сейчас с этим справиться, – быстро говорит она.

Чувствую, как киваю головой, но мысли в ней путаются. Она просит развода? Перерыва? Паузы? Какого черта я должен с этим делать?

– Я еще увижу тебя, Тори?

Дверь в комнату открывается, и входит медсестра.

– Думаю, на сегодня достаточно.

– Не знаю, – плачет Тори. – Я не знаю, ЭйДжей. Ты делаешь все еще хуже. Ты постоянно делаешь все еще хуже. Я не подхожу тебе, а ты не подходишь мне. Я не должна была быть матерью, прости.

Я отталкиваю стул от стола... я зол, в ярости и даже в бешенстве. После того как два гребаных года я делал все, чтобы сохранить этот умирающий брак, у нее возникает этот чертов срыв или как там это называется, и она просто отдает мне кольца – и на этом все. Просто отлично. Думаю, у меня нет другого выбора, кроме как подчиниться.

– Как долго она пробудет здесь? – спрашиваю я медсестру.

– Мы не знаем. Она попросила нас о переводе в реабилитационный центр в Айдахо. Мы проконсультируемся с вами до принятия окончательного решения.

– Отлично, спасибо, – цежу я сквозь зубы.

Глубоко вдыхаю через нос и аккуратно ставлю стул обратно, прежде чем покинуть комнату.

Мне всегда удавалось держать себя и свою жизнь хоть под каким-то контролем, и вот сейчас вокруг меня смерч, а я стою в самом его центре. Я осознаю это. Если Тори хочет, чтобы я жил дальше без нее, хорошо, но клянусь, дам Гэвину жизнь, которую он заслуживает.

Если это мы ее разрушаем, Тори может продолжать притворяться, что нас не существует.

К моменту, когда возвращаюсь к своему грузовику, реальность пронзает меня миллионами иголок. Как, черт возьми, я объясню всем, что случилось? Как объясню сыну? Тори просто заставила меня забрать все то, что ей принадлежало. Как будто всегда знала в глубине души, как поступит.

А я был чертовски упрям, чтобы понять это.

Глава 18

Я, наверное, объехал сегодня весь штат. Мне просто нужно подумать, но прошло уже несколько часов, и мне необходимо увидеть Гэвина. Я никогда не оставлял его на ночь, не говоря уже о целом дне.

Повернув к подъездной дорожке у дома Хантера, я вижу Олив и Лану, стоящих у двери. Они так и подпрыгивают от нетерпения и машут мне, чтобы я поторопился.

Я выпрыгиваю из грузовика и бегу к входной двери.

– Это что же так взволновало моих любимых племянниц? – спрашиваю я.

– Гэвин вот-вот сделает первый шаг! Быстрее! Я его учу с тех пор как пришла домой из школы, и у него скоро получится.

Олив и Лана были вроде как старшими сестрами Гэвина с того дня, когда он родился. Каждый раз, когда девочки остаются с ним, они пытаются научить его, как они говорят, новым трюкам.

– Не шутишь? – восклицаю я, уже мчась по дому.

Мы ждали, когда Гэвин пойдет, вот уже несколько месяцев, и я начал немного волноваться, учитывая, что ему уже год и четыре месяца. Я думал, что все дети к этому времени уже умеют ходить, но, наверное, он просто наслаждается этим беззаботным счастливым временем.

Оказавшись в общей комнате, я обнаруживаю Гэвина. Он стоит у края дивана и улыбается во все зубы.

– Па! – он возбужденно приседает и машет мне рукой. – Па!

– Гэвин, готов? Давай покажем па, что мы умеем, – говорит Олив.

Она хватает пульт от телевизора. Это любимая игрушка Гэвина – неудивительно, он ведь мой сын. Олив встает в нескольких метрах от дивана с вытянутыми руками.

Гэвин тянется за пультом, и я осознаю, что едва ли не молюсь о том, чтобы у него получилось. Мне нужно хоть что-то хорошее. Я встаю на колени и машу ему.

– Давай, дружок!

– Ты сможешь, Гэвин! – визжит Лана.

Гэвину невероятно нравится поток эмоций, который постоянно дарят ему девочки.

Он смеется и делает шаг, и другой, и еще один, затем еще три, а потом падает Олив в объятия и валит ее на спину. Они оба смеются. Гэвин, делающий первые шаги, одновременно радует и разбивает мне сердце.

– Позвони тете Тори! – вопит Олив. – Она захочет это увидеть.

Ее слова совершенно ненамеренно становятся последней каплей, и я падаю на спину, стараясь изо всех сил сохранять самообладание, но внезапно у меня не остается этих самых сил. Я разваливаюсь на части.

Мне тяжело дышать. Я слышу, как Олив зовет меня, но кажется, будто она за несколько километров от меня. Слезы наполняют глаза и текут по моим щекам, размывая все вокруг... я совсем разбит. Я не хотел ребенка по двум причинам: первой был страх потерять его или ее снова, а второй были Хантер и Олив, и их жизнь после того, как умерла Элли. Я не мог позволить себе оказаться в их ситуации, но, кажется, так и вышло.

И вот он я... один страх оказался неправдой, но другой – истинный и реальный. Олив проходит мимо меня, Гэвин извивается в ее руках, и через несколько секунд – как мне кажется – я чувствую на плечах руки. Они поднимают меня и толкают на диван – или я сам падаю на диван, не уверен.

– ЭйДжей, – говорит Хантер, глядя мне в лицо, хлопая меня по щекам и встряхивая. – Возьми-ка себя в руки, братишка.

Я стараюсь дышать глубже, но, кажется, не могу. Такое чувство, будто я пытаюсь дышать через соломинку. Закрываю глаза и с трудом сглатываю, пытаясь успокоиться. Какого черта со мной сейчас происходит? Со мной такого не бывает. Я не расстраиваюсь и не злюсь вот так.

– Прости, – едва слышно шепчу я.

– Какого черта происходит? Шарлотта, ты можешь принести ЭйДжею стакан воды? – кричит Хантер.

Шарлотте понравилась Тори, когда я впервые привел ее в наш дом, чтобы познакомить с семьей, но это, может быть, потому, что Шарлотта и Хантер тогда жили вместе всего год. После того как они поженились, Шарлотта начала выражать свое мнение. Она не приукрашивает правду. Она очень напористая и иногда немного властная. Я люблю ее. Она моя невестка, но честности иногда было слишком много. Хотя, если бы я прислушался к ее трезвому мнению, возможно, глаза у меня раскрылись бы чуть раньше.

– Что случилось? – взволнованно спрашивает Шарлотта, появляясь в комнате со стаканом воды.

– Я не знаю, – говорит Хантер, забирая стакан из ее руки. – Выпей это.

Он протягивает мне воду и садится рядом со мной на диване.

– ЭйДжей, – говорит Шарлотта. – Ты в порядке? Господи, ты в слезах. Человек, который не плачет. Наверное, все плохо.

Я молчал о большей части проблем с Тори. У Хантера наверняка были догадки, тем более, что именно он мне в трудные минуты и помогал, но детали я скрывал. В основном из-за того, что они могли бы осудить меня, и я не был готов услышать их осуждение.

– Так много всего, что я не знаю, с чего начать. – Ко всему прочему, я виноват. Мы с Хантером всегда были очень открыты друг с другом, и не знаю, как он воспримет правду, которую расскажу сейчас. – Я жил во лжи.

– Девочки, отведите Гэвина в гостиную и поиграйте с ним, – говорит Хантер.

– Но я хочу знать, что не так, – говорит Олив. Она говорит совсем не как девочка ее возраста. Оливия – маленький взрослый, которая должна быть в курсе новостей, иначе наступит конец света – ну, по крайней мере, ей так кажется.

– Сейчас же, – говорит Хантер, жестом указывая на выход.

Олив стонет. Они с Ланой забирают Гэвина и уходят в другую комнату.

– Валяй, – говорит Хантер.

Шарлотта встает и хлопает Хантера по плечу.

– Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

– Ты можешь остаться, – говорю я ей. – Лучше, если я не буду повторять это дважды и не стану вынуждать кого-то делать это за меня. Мне все равно придется сказать маме и папе, и это будет отстойно.

Шарлотта кажется немного удивленной, услышав, что я хочу, чтобы она осталась, и садится на диван напротив нас.

Я провожу руками по коленям, чувствуя, как в животе все скручивается от того, что должен вывалить на них все эти проблемы.

Снова пытаюсь сделать еще один глубокий вдох, и теперь у меня в легких немного больше места, поэтому делаю еще один глубокий вдох и снова, пока не нахожу в себе силы закрыть глаза и сосредоточиться на том, что нужно сказать.

– Может быть, начнем с того, почему ни с того ни с сего вдруг появилась Кэмми, – говорит Хантер.

– Она только часть этого, – говорю я ему. – Все плохо, Хант. Очень плохо.

– Кто-то умер? – спрашивает он слабым голосом.

– Нет. – Я вдыхаю и выдыхаю еще пару раз, прежде чем, наконец, открыть глаза и посмотреть брату прямо в лицо. – Кэмми родила сразу после выпускного.

– Да, я знаю, – смеется он. – Весь город знал.

Он говорит это обыденным тоном, но затем я вижу, как выражение его лица меняется.

– Она родила от меня, Хант.

– Черт возьми, – выпаливает Шарлотта. Спасибо, Шарлотта.

Хантер откидывается на спинку дивана и пробегает пальцами по волосам.

– Офигеть. Я думал… Разве она не отдала ребенка на усыновление?

– Да, я был против, но у меня не было права голоса. Родители заставили Кэмми отдать ребенка.

– К чему ты клонишь, ЭйДжей?

Он начинает беспокоиться, и я не знаю, куда заведет его разум, но могу сказать, что почти вижу, как от стен отскакивают его мысли.

– Люди, которые забрали нашу дочь, погибли в авиакатастрофе, поэтому она решила отыскать Кэмми.

– Кэмерон, – исправляет он меня. Ясно, эти двое говорили. – Эта та авиакатастрофа несколько недель назад, в которой погибли восемь человек?

Он сосредотачивается совсем не на том, и мне еще тяжелее.

– Да, в любом случае, Кэм… она приехала сюда, чтобы найти меня. Она приехала, чтобы познакомить меня с нашей дочерью. У меня есть дочь, Хантер. Ей тринадцать. Она потрясающая. И она моя. Кэмми выясняет, как сохранить наши родительские права.

Шарлотта сидит с открытым ртом. Хантер тоже, он чешет свой заросший подбородок.

– Вот дерьмо.

– Это не дерьмо, – говорю я ему.

– Почему… что... как ее зовут? – спрашивает он.

– Эвер. – Я чувствую себя немного лучше теперь, когда половина карт выложена на стол.

– Красивое имя, – говорит Шарлотта. – Где они сейчас?

– Занимаются кое-какими делами в гостинице в центре города.

– Почему они там? – спрашивает Хантер. – Они могут остаться здесь. У нас есть место. Боже, им не обязательно жить в гостинице. Я конечно понимаю, Тори наверняка не хочет, чтобы они остановились у вас, но мы-то рады помочь.

Не знаю, как выглядит мое лицо, когда Хантер говорит это, но он отводит взгляд и сглатывает.

– А это другая часть... всего, – говорю я.

– Всего? – переспрашивает Хантер.

– Вчера у Тори был еще один эпизод, – объясняю я.

Хантер закрывает лицо ладонями и упирается локтями в колени.

– Нет, – выдыхает он. – Как не вовремя.

– Да, было ужасно. Вчера вечером я солгал, когда сказал, что мы идем ужинать. Я просто использовал это как оправдание, чтобы ты присмотрел за Гэвином.

– Не волнуйся об этом, – говорит он. – Что… Итак, что происходит?

Мне снова тяжело дышать. Я так взволнован, что больше не могу контролировать свои чертовы легкие.

– Мне пришлось вызвать «скорую». И сегодня утром первым делом я пошел в больницу, чтобы посмотреть, как у нее дела.

– И? – Хантер поднимает голову. – Как она?

Я дотягиваюсь до своего кармана и подаю ему крошечный чертов конверт. Хантеру требуется секунда, чтобы открыть его и заглянуть внутрь, прежде чем передать его Шарлотте. Он закрывает глаза и снова опускает голову.

– Черт.

– Она переезжает в Айдахо, чтобы найти своего отца и чтобы уехать от меня и Гэвина. Очевидно, мы – причина ее суицидальных эпизодов.

Хантер издает смешок.

– Это самое нелепое, что я когда-либо слышал. Тори не может просто так уйти, но после того, что я видел в последние пару лет... Не знаю, что и думать.

– Да, я тоже не знаю, что и думать, – говорю я ему.

– Какая мать… – Хантер встает, его лицо покраснело. – Какая мать добровольно оставит своего ребенка? Ей тяжело, да. Боже, это не совсем то же самое, что выбросить старое полотенце. Она не может... нет, она не может этого сделать.

Я знал, что это причинит ему боль. Он так же привязан к Гэвину, как и я к Олив, и большой разницы между любовью, которой я люблю этих двоих, нет. Они оба – моя кровь. Хантер переживал за Олив – он все еще переживает за дочку, лишившуюся родной мамы. Теперь нам обоим предстоит переживать это из-за Гэвина. Снова.

– Почему, черт возьми? – кричит он, и Шарлотта встает, чтобы успокоить его, как делает всегда, когда все выходит из-под контроля.

– У нее было тяжелое детство. Ее мать повесилась, и сестра… Тори видела, как ее сестра погибла через несколько дней после смерти матери. Очевидно, она винит себя. Вот почему она никогда не хотела иметь детей.

– Люди говорят это все время. Это не означает, что надо бросать своего ребенка, – спорит он.

Я знаю это. Я все это знаю. Я не хотел ребенка, а теперь я не могу жить без него. Я наблюдаю за эмоциями гнева, обиды, понимания и боли на лице брата. Проходит несколько минут, и он глубоко вздыхает и садится обратно.

– Это тяжело, братишка. Тяжело принять. Очень.

– Почему ты мне ничего не сказал? Ты же знаешь, я всегда рядом с тобой. Таким братья обычно делятся, разве нет?

Я знал, что ему будет больнее.

– Я не знаю. Мне было страшно. В обеих ситуациях.

Хантер тяжело дышит и потирает руками лицо.

– Хорошо, мы справимся. Мы справимся с этим.

Отчасти по этой причине я держал все в себе. Нет никакого мы. Есть только я. Не то чтобы я не ценил его поддержку, но я сам должен со всем справиться.

– Я ценю, что ты это сказал, но тут особо не с чем справляться. Тори уехала, может быть, навсегда, кто знает, и Кэмми уезжает в Коннектикут, чтобы заняться вопросами опеки над Эвер.