Текст книги "Потерянное сердце (ЛП)"

Автор книги: Шэри Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

Двенадцать лет назад

Шесть месяцев спустя, за два месяца до... не знаю чего. Идея провести все лето дома наполняет пустотой мое сердце каждый раз, когда приходит мне в голову. Часть меня с нетерпением ждет домашних блюд и возможности передать маме обязанности по стирке одежды – она достаточно добра, предложив это, но другая часть меня боится вернуться домой – туда, где не осталось ничего, что я знал раньше. Такое чувство, что все изменилось, и мое место сейчас именно здесь. Может быть, здесь что-то вроде чистилища между тем, что я оставил позади, и тем, что впереди, но в любом случае, здесь мне лучше.

– Дружи-и-и-и-ище, – говорит Бринк, забегая в нашу комнату, – ты займешься чем-нибудь на следующей неделе или будешь просто торчать здесь?

Весенние каникулы – это для тех, у кого есть деньги, лишние деньги. Я точно не собирался просить маму или папу дать денег, зная, как они выбиваются из сил, чтобы помочь мне заплатить за общежитие и еду. Эта плата в стипендию не входит. Да уж, отстой – это перманентное состояние для такого нищеброда.

Я откидываюсь на спинку кресла и закидываю руки за голову.

– Ничто не сравнится с Канкуном, чувак. Но я пока не знаю, что буду делать. (Примеч. Канкун – курортный город в Мексике, один из лучших курортов мира).

Может быть, это потому, что меня уже тошнит от мыслей о лете, не могу сосредоточиться даже на весенних каникулах.

– Ты знаешь Чеда, парня, который живет в 410?

– Да, я знаю его, – говорю я. – То есть, мне знакома его задница, так как он обычно обрабатывает очередную цыпочку, когда я захожу в его комнату.

– То есть знаешь? – Бринк смеется. – Но этому везунчику не повезло сегодня. Он в больнице с пневмонией, и он идиот не оформил страховку на билет. Он попросил меня найти кого-нибудь и продать путевку за половину стоимости.

Бринк выглядит гораздо более взволнованным, чем я. Понятия не имею, сколько заплатил Чед, но думаю, что это больше, чем триста баксов, которые есть у меня.

– Я ценю предложение, но...

– Всего пятьсот, еда включена в счет. Это крутая сделка, дружище, ты уверен?

Мне все равно не хватает двухсот баков, и я копил деньги на поездку в Вашингтон этим летом, чтобы увидеть Кэмми. Не получается.

– Это крутое предложение, чувак, но не могу. – Я убираю руки с затылка и наклоняюсь вперед к столу, чувствуя себя неловко. Просто я не могу признаться, что нахожусь на мели. Я возвращаюсь к работе над завтрашним докладом, но Бринк не сдается.

– Извини, брат.

Бринк поворачивает мое кресло к себе лицом. Он ухмыляется. Не знаю, что в этом такого смешного, но очевидно, я чего-то не понимаю.

– Ладно, хорошо, ты меня пронял. Я заплачу за тебя. – Бринк бросает деньги, словно снимает стриптизершу в стрип-баре, где мы частенько бываем. Наверняка его родители богачи, или он получил какое-то наследство недавно, потому что Бринк не работает.

– Очень мило, но я не могу это принять. Я не скоро смогу вернуть деньги.

Мне не нравится этот разговор. Мы с Бринком отлично ладим. Он самый смешной парень, которого я когда-либо встречал, но он дурной, и это забавно, потому что так называли в нашей старшей школе меня. Хотя это было до того, как мне пришлось отдать дочь. Я не слишком дурел с тех пор. Как будто потерял часть себя и не могу вернуть ее, как бы ни старался.

Бринк подходит ближе и кладет руку на мое плечо, крепко сжимая его. Широкая улыбка расплывается на его лице.

– Я не хочу, чтобы ты возвращал мне деньги. Ты мой брат, и я хочу, чтобы ты поехал с нами. Без тебя все будет не так. Проведем время круто!

Это неправильно. Мне не нравятся подачки, и я не поддаюсь. Но... ехать в Канкун или сидеть дома, пялиться в чертово окно всю неделю. Канкун или окно...

– Ты уверен? – спрашиваю я.

– Чувак, я более чем уверен. Тебе это нужно. Ты в этом году переспал только с четырьмя цыпочками, и тебе нужно больше опыта.

Уф. Репутацию я заработал, но на деле было иначе. Была одна девушка, одна ночь. Пьяная ночь. Я проснулся утром и понял, что она живет в соседней комнате. Так что это было весело. С тех пор она мне ни слова не сказала, и я не знаю почему. Не хочу знать почему.

– Звучит убийственно, – говорю я ему.

– Мы уезжаем завтра вечером после занятий. Такси до аэропорта прибывает в восемь.

– Потрясающе, – говорю я, ударяясь с ним кулаками. – Я ценю это, чувак. Это действительно очень здорово.

Это чертовски круто. Кого я обманываю?

Остаток дня я провожу в ожидании завтра, собираю в сумку всю одежду, которую привез с собой. К слову, не очень ее и много. Я собираю вещи, а воспоминания об обещании, которое дал Кэмми, причиняют мне боль. Я сказал, что приеду к ней на весенние каникулы. Но она сказала, что будет стажироваться в одном из музеев рядом с кампусом, так что идея плохая. Это была возможность, которая выпадает раз в жизни, тут не поспорить.

Всякий раз, когда я хотел встретиться, у Кэмми находились отговорки. Мы не вместе, я понимаю. Мы приняли это решение несколько месяцев назад. Иногда я все еще думаю, что у нас есть надежда, даже теперь, когда мы так далеко друг от друга, но это только потому, что я не могу ее забыть. Не знаю, смогу ли когда-нибудь отпустить Кэмми, но, возможно, эта поездка – именно то, что мне нужно.

* * *

– Канкун!!! – вопит Бринк, пролетая по коридору с сумками через плечо.

Я следую за ним с чуть меньшим энтузиазмом, но в то же время чувствую волнение – а этого ощущения у меня не было давно. С каждой минутой, приближающей меня к Канкуну, идея нравится мне все больше. Мне серьезно это надо. Я бросаю свои сумки в вестибюле общежития и оглядываю улицу, чтобы посмотреть, прибыло ли такси. Пока я его не вижу. Слышу, как Бринк с кем-то заигрывает:

– Здравствуйте, мисс Горячая штучка. Раньше не видел вас в кампусе. – Бринк не сдается. Утром, днем и ночью – если есть шанс заполучить цыпочку в постель, он им воспользуется. – Пожалуйста, скажите мне, что вы тоже летите в Канкун.

Я смотрю в его сторону и вижу девушку. Она стоит, уперев руку в бедро, и даже со спины видно, что она далеко не очарована поведением Бринка. Конечно, ему трудно поверить в это, и он пыжится изо всех сил.

– Это общежитие Белтмор? – спрашивает девушка мягким, но несколько раздраженным тоном.

– Да, это оно. Вы случайно ищете не комнату 505?

Да, Бринк, она ищет тебя в твоей комнате в общежитии.

Это дерьмо действительно работает с девчонками? Может, мне стоит тоже попробовать.

– Да, я слышал, в той комнате живет двое красавчиков футболистов. Они не прочь хорошо провести время, – добавляю я со смехом. – Наши номера написаны на стенах женской душевой, если вдруг пожелаете узнать о нас побольше.

Бринк протягивает руку, и мы ударяемся кулаками.

– Точно, дружище!

Девушка поворачивается ко мне лицом.

Ох, черт возьми.

– Не прочь хорошо провести время, ЭйДжей?

– Кэмми? – выдыхаю я.

На ее лице я вижу отвращение.

– Надо было предположить, что ты превратишься в одного из них, – говорит она.

– Ты приехала сюда, чтобы увидеть меня? – тихо спрашиваю я. Прошел год...

Конечно, она приехала ко мне. Поэтому и я хотел приехать к ней. Это день рождения нашей дочери, и мы не можем отпраздновать его с нашей малышкой.

– Ого, твою мать, это Кэмми? На нее ты передергиваешь каждую ночь, когда думаешь, что я сплю? – Бринк улюлюкает.

– О, Боже, это все ошибка, – говорит она.

– Нет, Кэм, это не ошибка. Пофиг на него. Это просто мой сосед по комнате.

– Эй! – восклицает Бринк, прижимая ладонь к груди. – Это обидно, брат.

– Ты едешь в Канкун, да? – спрашивает Кэмми, дергая ремень своей сумки.

– Э-э. – Я мнусь, потому что... черт возьми, что я должен сказать? – Я планировал, но если ты здесь...

– Серьезно, братишка? Я выкупил твой билет у Чеда.

Черт, я забыл об этом. Твою мать!

– Ты не говорил про Канкун, – смущенно бормочет Кэмми.

– На той неделе мы мало говорили, и планы поменялись только вчера.

«Я хотел приехать к тебе, строил планы», – говорю я про себя, но теперь понимаю, почему она отказала мне.

– Бринк, я отдам тебе все, что у меня есть, и все остальное, когда ты вернешься. Я как-нибудь верну тебе деньги, ладно? – Да, я вижу, что всем неловко, но Кэмми только что проехала семь часов, чтобы сделать мне сюрприз, и я не могу уехать.

– Я не хочу быть причиной, по которой ты не едешь на каникулы со своим… – она мнется, глядя на Бринка, – милым соседом по комнате.

– Ты думаешь, я милый? – Бринк по-идиотски ухмыляется. Кажется, я могу с легким сердцем с ним не ехать.

Кэмми поворачивается к Бринку спиной и обхватывает ладонями мое лицо. Ощущение прикосновения к коже похоже на тепло солнца после тысячи пасмурных дней. Боже, я скучал по ней, сходил с ума. Я знаю, что технически мы не вместе, но именно поэтому хранил надежду – надежду на то, что этот миг настанет.

– Я скучаю по тебе, ЭйДжей, – говорит она, поднимаясь на носочки и легонько прикасаясь губами к моим губам.

Друзья не целуются. Может, она передумала. Мягкость ее губ согревает меня, а привкус блеска для губ сводит с ума. Я обнимаю ее и прижимаю к себе так крепко, как только могу, и мне плевать, кто наблюдает за нашим воссоединением.

Минуту я безумно целую любимые губы, потом она отстраняется и улыбается мне со странным выражением лица.

– Я хочу, чтобы ты поехал в Канкун. Мы придумаем что-нибудь на лето, – говорит она. – Я не хочу удерживать тебя. Вот почему сначала отказалась.

Она смеется над своим заявлением, но это совсем не смешно.

Говорят, сердце наше привязывается к тому, с кем в первый раз вы ложитесь в постель. Я могу это понять, так считают многие. Но как быть с теми, кто имел ребенка и потерял его?

Как будто я отдал половину своего сердца Кэмми, а другую – нашей дочери, и остался с большой пустой дырой в груди. Я не могу ее отпустить. Буквально. Обнимаю ее и киваю еще до того, как с губ срываются слова.

– Я не оставлю тебя после того, как ты проделала весь этот путь.

– Ты поедешь, ты собираешься в Канкун, чтобы весело провести весенние каникулы!

– Кэм, – смеюсь я, – не говори глупости!

– Это... это меньшее, что я могу сделать для тебя, – говорит она твердо.

– Тьфу ты! – Бринк стонет рядом с нами. – Вы двое убиваете меня!

– Разве мой сосед не потрясающий? – шучу я.

Бринк вздыхает.

– Дай мне свой телефон, – говорит он. Я вопросительно смотрю на него и даю телефон. – Дай мне минутку, герой-любовник.

– Что он делает? – шепотом спрашивает Кэмми.

– С Бринком никогда нельзя быть уверенным в том, что он делает. Я научился просто подстраиваться.

Бринк покинул общую зону с моим телефоном около десяти минут назад. Он ходил за стеклянными дверями перед основными лифтами последние десять минут, и теперь возвращается.

– Эй, такси-микроавтобус уже здесь, – говорю я ему одними губами. Он все еще разговаривает с кем-то по моему телефону и просто отмахивается. Бринк подходит к Кэмми, стаскивает с ее плеча сумку и уходит, накинув ремень на свое плечо и все еще продолжая разговор.

Бринк выходит с сумкой Кэмми наружу и забирается в такси.

– Какого черта?

– Что он делает? – спрашивает Кэмми, когда мы идем за ним в микроавтобус.

Мы оба заходим внутрь, чтобы я мог забрать наши вещи, и тут Бринк заканчивает разговор и усаживается на одно из голубых мягких сидений. Сложив руки на коленях, он невинно смотрит на меня и спрашивает:

– Как дела?

– Что ты делаешь? – спрашиваю его.

– Еду в Канкун, – говорит он с таким выражением, словно я задал совершенно глупый вопрос.

– Можно мне мой телефон и сумку Кэмми?

Почему он иногда такой идиот?

– Конечно, заберете в Канкуне, – говорит он, подмигивая.

– Чувак, послушай, мне очень жаль, что так вышло, но я не могу оставить Кэмми.

– Слушайте, ребята. Бринк, можно мне сумку? Я оставлю тебе ЭйДжея взамен. Он может поехать с тобой, а я вернусь в Вашингтон.

– Ты едешь с нами, – говорит Бринк с самодовольной ухмылкой.

– Спасибо, но я вряд ли смогу это себе позволить, – вежливо говорит она.

Это разбивает мое сердце. Мне больно при мысли, что она потратила столько денег, чтобы приехать, а я ее вот так встретил. И еще хуже слышать, как она говорит мне ехать. Я – идиот, я никогда не заслуживал этой девушки.

– Я купил тебе билет. Не волнуйся, chica. О, это испанский, ты должна знать его, потому что мы едем в Мексику, и они не говорят по-английски. О, черт, у тебя есть паспорт? Я даже не спросил!

Бринк даже не стал спрашивать, хочет ли она поехать в Канкун. Но Кэмми улыбается.

– У меня всегда паспорт в сумочке. Однажды я хотела сбежать и подумала, что мне обязательно будет нужен паспорт, так что с тех пор ношу его с собой.

Она серьезно отнеслась к планам на побег, а я нет. Мы никогда не углублялись в разговор о том, куда бы сбежали, но она говорила про Канаду. Мне понравилась эта идея. Мне всегда нравились идеи Кэмми.

– Надолго мы едем? – спрашивает она. Я тоже должен был об этом подумать.

– Восемь дней. Вернемся через неделю.

Кэмми опускается на ближайшее сиденье и закрывает лицо руками.

– Блин. Блин. Блин.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Я должна встретиться с деканом в следующую пятницу, обсудить возможность трудоустройства на лето. Это важно.

– Билет можно вернуть еще тридцать минут. Мой папа знает людей в авиакомпании. Никакого штрафа, если не сможешь полететь, – говорит Бринк.

Кэмми задумчиво потирает подбородок.

– Вы готовы, ребята? – спрашивает водитель.

– Ненавижу становиться взрослой, – говорит Кэмми, поднимаясь со своего места. – Если я пропущу собеседование, это будет невероятно глупо.

Я киваю.

– Согласен. Я останусь здесь с тобой, и ты сможешь уехать вовремя.

– Нет, – сурово говорит она. – Бринк, убедись, что он хорошо проводит время, и держитесь подальше от неприятностей, вы оба.

– Кэм, – говорю я.

– ЭйДжей, не спорь. Так будет лучше, честно.

Она наклоняется и целует меня в щеку.

– Да, и спасибо за все, Бринк. Никто и никогда не делал для меня что-то настолько сумасшедшее.

Бринк смеется.

– Я здесь, чтобы вгонять всех в ступор.

Он кладет руки за голову и поднимает ноги, чтобы усесться на сиденье боком.

Кэмми открывает сумку и достает из нее белую коробочку.

– Вот. Я привезла это для нас.

– Что это? – спрашиваю я.

– Открой, – говорит она.

Сажусь на сиденье чуть дальше и усаживаю Кэмми рядом, чтобы Бринк не видел. Затем открываю коробку. Внутри пирог с карамелькой в центре и надписью «С днем рождения». Сердце готово разорваться из-за раны, которая едва исцелилась. Я смотрю на Кэмми, и вижу ту же боль в ее глазах. Кэмми берет меня за руку и крепко сжимает.

– Надеюсь, она счастлива, – говорит она.

– Она счастлива. Должна быть. Мы страдаем, чтобы она была счастлива. Так и делают хорошие родители, верно?

Я говорю то, что говорил себе целый год, в чем убеждал себя.

Кэмми качает головой и заправляет за ухо прядь волос.

– Пришли мне открытку, – говорит она, запечатлев поцелуй на моей щеке. – И повеселитесь, хорошо?

Я не могу сказать «да», пока она идет к выходу.

Мысль о том, что я увижу ее не скоро или вообще никогда не увижу, причиняет боль. Ненавижу это чувство, потому что представляю, как буду жить с ним. Эта боль. Ее слишком много, чтобы жить с ней.

Кэмми отпускает меня, чтобы я мог жить дальше.

Я должен отпустить ее, чтобы она тоже могла жить дальше.

Я встаю и смотрю на Бринка.

– Друг, можешь задержать такси минут на пять? Я просто...

Бринк смотрит на часы.

– Да, мы рано. У вас есть несколько минут. Ты в порядке?

– Нет.

Я выхожу из микроавтобуса и бегу за Кэмми.

– Кэм!

Ее золотисто-коричневые волосы закручиваются волнами, когда она останавливается и поворачивается.

– Нет, ЭйДжей. Тебе нужно ехать и веселиться, – протестует она.

– Кэмми, – говорю я, задыхаясь, когда останавливаюсь рядом.

– Да? – с легкой улыбкой спрашивает она.

– Мы должны расстаться сейчас, пока не слишком поздно. Это уже слишком тяжело. Мне нужно быть с тобой, а я не могу. Это слишком больно. Я потерял дочь и тебя... и это слишком.

Что я делаю? Это типа самозащита? Боже, я настоящий мудак.

Она приехала сюда с этим чертовым пирогом на день рождения нашей дочери, и теперь наверняка думает, что причина в том, что она не едет со мной.

– Но это не потому что ты не можешь поехать со мной в Канкун...

– ЭйДжей, – говорит она, поднимая руку, призывая меня остановиться. – Я понимаю. Мы фактически расстались, но я все еще думаю о тебе каждую минуту каждого дня. Вот почему я приехала. Все должно было быть сказано глаза в глаза и не по телефону.

– Ты приехала, чтобы расстаться со мной, но уехала бы, ничего не сказав?

Она пожимает плечами.

– Я не хотела портить твою поездку. Думала, можно подождать, пока ты вернешься.

– Вот как, – вздыхаю я.

– Мы вроде как расстались, прежде чем я уехала в Вашингтон, а затем снова через три месяца. Оба раза мы прощались, но никогда не прощались навсегда. Я все еще люблю тебя. И, наверное, всегда буду, и мне трудно двигаться дальше, так что я просто не двигалась, надеясь, что как-то все исправится. В какой-то другой реальности. Но этого не будет.

Ее слова звучат так же, как и все мои мысли в последние полгода. Иногда, напившись, я заставлял себя притворяться, что Кэмми в моей жизни не навсегда, но это не так, и неважно, что будет. Но сейчас не время и не место нам быть парой.

– Я чувствовал то же самое, – говорю я ей, – это больно, Кэм. И мы больше не будем общаться?

Нам не стоит. Это сделает все хуже.

– Я...

– Не отвечай. Я знаю ответ, – говорю я ей.

Она бросается ко мне и обнимает меня, как ребенок обнимает плюшевого мишку во время грозы.

– Я действительно, действительно люблю тебя всем сердцем, ЭйДжей, но сейчас мы должны поступить именно так.

Я обнимаю ее так же крепко.

– Я люблю тебя, Кэм. Всегда буду. Независимо от того, как сложится жизнь, ты всегда будешь частью моих мыслей – моей жизни, даже если тебя нет рядом со мной. К тому же, до свидания не значит прощай.

Ее спина дрожит под моей рукой, и я знаю, что она плачет.

– Прости за всё, – говорит она.

– И ты меня... за всё, – говорю я ей.

Мы говорим так, потому что так называем нашу дочь... «всё».

Глава 11

Прошло четыре часа, прежде чем нас пустили к Тори. Мы входим в ее палату, и первое, что вижу – ее затуманенный взгляд и покрасневшие щеки. Она в сознании, но смотрит куда-то в стену. Боясь сказать что-то не то, я позволяю ее родителям подойти к ней первыми. У них больше опыта общения с ней. Они говорят очень мало, но думаю, это как раз то, что ей нужно.

– Мистер Коул, – обращается ко мне пожилой доктор и кладет ладонь мне на плечо, – одну минутку, пожалуйста.

Я иду за доктором в коридор, а отец Тори идет за нами. Сейчас я отвечаю за нее, но не могу запретить ее родителям беспокоиться. Мы с Тори вместе только полтора года, а они провели с ней полжизни.

Доктор заводит нас в маленькую тихую зону ожидания чуть дальше по коридору и закрывает двери. Усаживается на один из стульев, колеблется мгновение, а потом кивает на другие стулья, предлагая сесть и нам. Отец Тори садится первым, и я следую его примеру. Может, доктору и хочется создать видимость спокойствия, но внутри я схожу с ума от тревоги, и тишина комнаты и спокойные голоса вряд ли помогут ее унять.

– Я знаю, это сложно, – начинает он. – Мы попросили психиатра поговорить с Тори, чтобы выяснить причину ее панического приступа и срыва.

– Вам удалось что-нибудь выяснить? – спрашиваю я поспешно.

Врач несколько раздраженно морщится, втягивая воздух через нос.

– Нам удалось пробраться через один барьер, но, как вы понимаете, есть соглашение о конфиденциальности, которое запрещает нам разглашать подробности.

Раздражение наполняет меня, превращается в гнев, и мне приходится сдерживаться изо всех сил. Глядя на покрасневшее лицо отца Тори, я понимаю, что он чувствует то же самое.

– Тори когда-либо раньше угрожала причинить себе вред? – спрашивает доктор.

– Только сегодня. Никогда раньше. С тех пор, как наш сын родился четыре месяца назад, она немного подавлена. Я хотел, чтобы она сходила к врачу, но она сказала, что сама уже ходит к терапевту. Я не знаю, страдает она от послеродовой депрессии или нет, и как долго. Она даже не сказала мне, кто ее терапевт, не сказала, зачем она видится с ним.

Доктор расслабляется в кресле и закидывает одну ногу на другую, излучая спокойствие. Отлично. Он может покончить со всем этим, пойти домой и притвориться, что сегодня этого не случалось. А моя жизнь разрушена. Тело словно пронзают тысячи маленьких разрядов.

– Я мог бы согласиться с тем, что послеродовая депрессия – часть проблемы, потому что симптомы указывают на совсем другой диагноз, и он у нее гораздо дольше, чем четыре месяца. Полученной мной информации пока достаточно, но в моей голове пока – пазл, и я не знаю, с какой части начать складывать эту головоломку.

– Тори страдала срывами много раз, но вот уже несколько лет все в порядке. Мы думали, что это осталось в прошлом. К сожалению, мы ошиблись, – откровенничает ее отец.

– Проблему мог спровоцировать какой-то триггер, – говорит доктор. – Однако, эту информацию мы не смогли пока отыскать.

– Никогда не удавалось, – соглашается ее отец.

– Тори когда-нибудь лежала на реабилитации в стационаре?

– Какая реабилитация? – спрашиваю я врача. – Она не принимает наркотики и не алкоголичка.

– Тут другой вид реабилитации, мистер Коул. Когда пациент совершает попытку самоубийства, мы должны принять профилактические меры, прежде чем отпустить его или ее обратно домой.

О, Боже мой. У нас дома младенец, а моя жена вот-вот ляжет в психушку? Это, по его мнению, должно меня успокоить?

– И сколько времени это обычно занимает? – спрашиваю я.

– Все зависит от пациента. Все по-разному.

Эгоистично, но я хочу знать, что будет с нами. Это так неожиданно, я никогда не думал, что такое может случиться. Самое большое мое опасение заключалось в том, что жена разлюбила меня или поняла, что никогда не любила. Я не думал, что причина такого поведения и перепады настроения Тори могут быть следствием какой-то серьезной проблемы.

– Мы всецело полагаемся на ваше решение, доктор, – говорит отец Тори.

– Согласен, – добавляю я, чувствуя растерянность. Ситуация решится, неважно, как тяжело нам будет, но все обязательно будет хорошо. – Все, что нужно, чтобы она поправилась. Мне можно надеяться или лучше все же готовиться к худшему?

У меня есть опыт: я верил в хорошее, а потом оказывалось, что хорошего быть не может.

– Вам нужно будет подписать кое-какие бумаги, и потом мы определимся с дальнейшей тактикой в отношении Тори.

Доктор поднимается с места и пожимает мне и отцу Тори руки.

Он оставляет нас обоих в маленькой комнате ожидания в молчании. Но, наверное, только я в полной прострации. Ее отец обнимает меня за плечи и похлопывает по руке.

– Давай поможем нашей девочке, – говорит он.

Мне кажется неподъемной эта ноша. Наверное, у меня что-то вроде шока.

Когда мы снова заходим в палату, мать Тори сидит на краю кровати, запустив пальцы в спутанные пряди ее волос.

– Прости, – говорит ей Тори.

– Тори, я знаю, что ты не контролируешь все это. Нет необходимости извиняться, – с теплотой в голосе говорит ее мать.

Я подхожу к кровати и встаю на колени рядом с ней. Не знаю, как она отреагирует на меня после ужасного поведения сегодня. Молча беру ее руку и подношу к губам.

– Я так волновался за тебя, – говорю я ей.

– Я должна извиниться, ЭйДжей. В последние несколько месяцев я была ужасной женой и матерью. – Я качаю головой, не соглашаясь. Последнее, чего хочу, чтобы она волновалась сейчас. – Не надо притворяться, что это неправда.

– Ты получишь от нас всю необходимую помощь, все будет хорошо, – заверяю я ее.

Но если все же это неправда? Откуда мне знать?

Слабая улыбка появляется на ее губах, Тори протягивает руку, касаясь моей щеки. Это та Тори, которую я знаю – не улыбка, но жест и широко открытые глаза.

– Я не знаю, возможно ли это, – сомневается она.

– Конечно возможно, Ти, – уверяю я ее.

Я понимаю, что она может и не чувствовать уверенности, ведь она искала помощи в течение многих лет. Несмотря на то, что слышал эти слова сегодня впервые, но если реабилитация для нее – что-то новое, может быть, это, наконец, поможет. Для этого и нужна реабилитация, верно?

– Я лягу в реабилитационное отделение на некоторое время, – говорит она, поглядев на каждого из нас. – ЭйДжей, ты сможешь управиться с Гэвином?

Я мог бы многое сказать в ответ на этот вопрос, но это не обязательно.

– С нами все будет хорошо. Важно то, что ты будешь здорова, и мы снова заживем, как прежде, – говорю я, пытаясь убедить себя, что так и будет.

Вымученная улыбка исчезает с губ Тори, она с трудом сглатывает.

Тори молчит, и в разговор вступает ее мама:

– ЭйДжея есть кому поддержать. Ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать и на нас, ЭйДжей.

* * *

После адского дня я еду домой, один, без жены, в пустой дом. Хантер забрал Гэвина, и я сижу за кухонным столом перед шоколадным кексом на десертной тарелочке. Несмотря на весь тот ужас, что произошел сегодня, мне необходима минутка, которую могу посвятить своей маленькой девочке.

Осторожно ставлю свечу в центр кекса, зажигаю ее и загадываю желание.

– С днем рождения, малышка. Твой папа любит тебя. Надеюсь, ты это знаешь. Хотел бы я, чтобы ты была здесь. Хотел бы тебя обнять. Хотел бы увидеть самую красивую улыбку на земле. Хотел бы я посмотреть, похожа ты на свою маму или нет.

Я задуваю свечу и откидываюсь на спинку кресла, ощущая, как груз в моем сердце становится еще тяжелее.