Текст книги "Завтрашняя запись"

Автор книги: Шарон Ли

Соавторы: Стив Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава одиннадцатая

В Старом городе шел дождь.

Бедно одетый молодой человек в коричневой рубахе поднял голову, подставляя дождю уши и волосы, и чуть было не рассмеялся, вспомнив, как это было в первый раз. Он закричал тогда Эдрету, чтобы выключил поливалку, а учитель захохотал. А потом дал ему книги и свое собственное читающее устройство, чтобы мальчик прочел про облака, точку росы и вообще про атмосферные явления и погоду.

Библиотека ярко светилась в сумраке. Большие растрескавшиеся окна на фасаде все еще были закрыты ставня Лал нахмурился, а потом пожал плечами. В конце концов, зачем Шилбану было открывать ставни в такой пасмурный день? Лучше замкнуться от мира, закутавшись в масляножелтый свет множества ламп и тепло дерева, горящего в потрескавшемся камине.

Он взбежал по шатким ступеням, повернул старинную дверную ручку и широко открыл дверь.

И смотрел – секунду? вечность? – как молодой мужчина бьет старика и кричит ему в лицо:

– Где он?

Шилбан помотал головой, поднял ее и совершенно

внятно произнес:

– Не знаю.

Мужчина, державший старого библиотекаря, жестоко его встряхнул, но тот, кто задавал вопрос, только пожал плечами и вздохнул. Он подошел к забитой полке, наугад выташил оттуда книгу и направился к камину. Показав книгу Шилбану, он небрежно швырнул ее в огонь.

Старик завопил, забился – и внезапно обмяк в руках своего мучителя.

Лал вскрикнул и бросился вперед.

Допрашивавший упал и державший Шилбана – тоже, а Кармен поднял игольчатый пистолет и выстрелил Лалу в шею.

Глава двенадцатая

Боль, дезориентированность, запах крови глубоко в ноздрях.

Веки задрожали, попытались сопротивляться – и, наконец, открылись в темноту, ужасающую и кромешную.

Горло судорожно сжалось, но не пожелало выпустить из себя слова. И тело лежало – окаменевшее, отдельное, – и отказывалось двигаться.

– Полно, спокойнее, спокойнее, будет вам. – Голос был добрым, рука, прижавшаяся ко лбу, ласковой. – Я сделаю вам укол, чтобы вы заснули, – сказал голос.

Потом другие тихие звуки, легкий укол.

– Ну, вот, – сказал голос, – все будет хорошо. Напряженные мышцы наконец позволили произнести слово:

– Где я?

Добрая рука погладила лоб. Лекарство начало действовать, унося тело вдаль.

– В Синем Доме, – прошептал голос. – Все будет хорошо.

Глава тринадцатая

Установка эгопереноса Борто-Лораниа позволяет оказывать широкий диапазон услуг как частным, так и муниципальным пользователям.

Для частных лиц имеется служба трансплантации, делающая ненужными страдания в старом, больном или раненом теле. Имеются в наличии здоровые тела разнообразных возрастных и этнических категорий и с широким выбором типов. Лица, обдумывающие возможность перемены телесного пребывания, могут совершить экскурсию для осмотра имеющихся в наличии тел. Постоянно дежурящий специалист по возрождению готов ответить на ваши вопросы и помочь избавиться от всех тревог, которые у вас может вызвать подобная перемена.

Имеется также подборка отличных тел для временного использования. Запросы следует адресовать Службе Медицинского Возрождения, которая согласует все детали с Департаментом Правопорядка.

Если у вас возникли какие-то вопросы относительно функционирования или принципа работы Установки Борто-Лораниа, не стесняйтесь обратиться в наш Отдел по связям с общественностью.

Установка эгопереноса Борто-Лораниа эксплуатируется совместно Клиникой Института Наук о Жизни и Департаментом правопорядка системы Ренфро и является корпорацией открытого типа.

Из брошюры «СИНИЙ-СО 66»

«Для вас ли Перенос?»

Глава четырнадцатая

– Ну? – резко спросил Эдрет, отрываясь от книги и хмуря брови.

Лал безмолвно протянул ему древнее огнестрельное оружие; блеснули в свете лампы красное дерево и бронзовые украшения рукояти. Он с трудом смог справиться с дрожью в руках и с выражением своего лица, чтобы ничем не проявить радостное возбуждение. Мастер-вор, учил его Эдрет, руководствуется исключительно прагматическими соображениями и лишь потом может испытать чувство удовлетворения работой, выполненной на уровне его собственных высоких требований. Но только дурак или новичок позволит чувству торжества вмешиваться в рабочие моменты.

И все же – он справился! Он извлек драгоценную вещь из футляра прямо на глазах охранника, вынес из помещения, заполненного снующими во все стороны людьми, обманув централизованную сигнализацию. И все, все, все это сделал один.

Эдрет взглянул на пистолет, поднял брови и повторил: – Ну?

– Я его принес, мастер, – сказал он, борясь с норовившим сорваться голосом. – Я взял его так, как вы велели, в час пик, не отключая централизованную сигнализацию.

– Ясно. Эдрет соизволил взять предмет и осмотреть его, поворачивая в разные стороны и проведя пальцами по отполированному атласу дерева. – Хорошо.

Он протянул пистолет обратно рукоятью вперед.

– А теперь верни его на место.

– Вернуть на место? – ахнул он, дважды дав петуха. Эдрет поднял брови, и Лал неохотно взял у него красивое

оружие, спрятал под одежду.

– Слушаюсь, учитель, – сказал он и вздохнул про себя.

Вернувшись в музей, он повернул ручку растрескавшейся и роняющей хлопья краски двери, открыл ее и осторожно перешагнул через гниющий порог – и замер от потрясения и ужаса, когда молодой человек ударил старика и закричал:

– Где он?

– Не знаю, – ответил старик.

Тот, кто его удерживал, заведя ему руки за спину, яростно его встряхнул, а спрашивавший просто пожал плечами, направился к полке, вынул книгу, продемонстрировал ее и швырнул в огонь.

– Нет!

Он рванулся через комнату, обнажив нож, но Шилбан уже обвис с бессмысленным лицом. Колющий удар убил спрашивавшего, режущий по горлу расправился со вторым и…

– Шилбан?

Это было не столько слово, сколько шипение – на большее распухший язык и растрескавшиеся губы были не способны.

Сон ушел, оставив реальность, пронизанную неприятными ощущениями, среди которых самыми мерзкими были мучительный пульс в висках и звон в ушах. И еще муки жажды, переходящие в пытку по мере возвращения сознания.

«Где я?» – пытался сообразить он.

Он лежал на животе на какой-то мягкой поверхности. До истерзанного слуха доносилось только ровное гудение вентиляционной системы. Лал с трудом разлепил веки, провел сухим языком по липким губам и ощутил солоноватый вкус.

Всего в нескольких дюймах от его носа оказалась кружка, расписанная узором – белые цветы на синем фоне. Ручная работа, автоматически определил он, но не имеющая особой ценности. Он сосредоточился, передвинул руку – мертвый груз, ни мышц, ни чувствительности, – усилием воли заставил пальцы обхватить кружку и поднять ее.

Поднял голову – и стал пить.

У воды был горький привкус, но он осушил кружку целиком, а потом разрешил голове упасть на матрас. Не выпуская кружку из ослабевших пальцев, он закрыл глаза и стал слушать трезвон в ушах и биение своего сердца.

– Просыпайся!

Приказ сопровождался шлепком по заду, и Лал охнул, перевернулся, занося руку с кружкой для броска – и замер, увидев наставленный на себя пистолет и бешеные глаза того, кто этот пистолет держал.

– Попробуй, – тихо попросил человек с пистолетом, напрягая палец на спусковом крючке. – Дай мне повод.

– Нет! – прохрипел Лал.

Мужчина хмыкнул с явным разочарованием и повел пистолетом.

– Вставай. Мирно и медленно, руки на виду. Ясно? Он встал на ноги, мирно и медленно, и застыл лицом к своему тюремщику, подняв перед собой руки с пустыми ладонями.

– Повернись, – приказал человек с пистолетом. – В дверь и налево. Дернешься – и ты труп, ясно? Как Бирил и Джулен.

Без слов, с исключительной плавностью движений Лал повернулся и пошел к двери, открывшейся при его приближении, и повернул в коридоре налево. Позади него скрипели сапоги охранника.

– Стой!

Лал подчинился, быстро посмотрев по сторонам. Слева сплошная белая стена. Справа – дверь, ничем не отличавшаяся от шести других, которые они миновали. Охранник шагнул вперед, наводя пистолет на середину груди Лала, и приложил руку к пластине замка.

Дверь отъехала в сторону, и он махнул пистолетом:

– Заходи.

Внутри оказался пол из настоящего дерева и ковер ручной работы в рыжих, коричневых и сливочных тонах, лежавший прямо перед тиковым письменным столом размером с одноместный космолет. Белизну стен нарушали то абстрактная картина, то гобелен ручной работы. На книжных полках стояли глиняные тотемы, куски необработанных драгоценных камней и резные изделия. У Лала зачесались руки, а его воровское чутье автоматически начало оценивать и прикидывать.

– Он здесь, госпожа Белаконто.

Автоматическая оценка резко прервалась. Он плавно повернулся к окну и поклонился.

– Здравствуйте, сударыня.

– Здравствуйте, Лал сер Эдрет. – Женщина шла к нему, легко ступая по коврам – тоже ручной работы. С волевого напряженного лица пристально смотрели прямо на него аквамариновые глаза. – Надеюсь, вас не слишком возмутили отведенные вам покои.

– У меня было мало возможности с ними ознакомиться, – ответил он.

Она остановилась прямо перед ним.

– Тогда все хорошо. – Она перевела взгляд ему за спину. – Можешь идти, Кармен.

– Госпожа Белаконто…

– Я сказала, что ты можешь идти, Кармен. – В безупречно светском голосе появились стальные нотки, но она улыбнулась и наклонила голову. – Благодарю тебя.

– Да, госпожа Белаконто.

Едва слышный звук, который мог сопровождать его поклон, скрип сапог – а потом шорох отодвигающейся двери и щелчок закрывшегося замка.

– Ну что ж. – Она улыбнулась – слабо и неубедительно – и указала на кресла, поставленные у окна. – Прошу вас, сударь, садитесь и устраивайтесь удобнее.

Он тихо откашлялся.

– Сударыня, я хочу знать, зачем вы велели меня сюда доставить.

– Ну, как зачем? Чтобы продолжить наш разговор, – ответила она. – Но при этом нам не обязательно испытывать неудобство. Прошу вас, сударь, садитесь.

В ее голосе звучал приказ, и его тело чуть было не предало его, подчинившись этой интонации. Он резко качнул головой.

– Разговор, на котором мы расстались, закончен. Хотя я мог бы спросить у вас: как могло случиться, что ваши бандиты мучили почтенного старика в Старом городе?

Она помолчала, повернулась и отошла на несколько шагов, в сторону ковра и поставленных друг напротив друга кресел.

– Они были там по моему приказу, – спокойно объявила она, – выяснить, что стало с Лалом сер Эдретом. – Еще одна пауза, которую он не пытался заполнить. А потом она тихо сказала, провоцируя: – Вы не спрашиваете, что со стариком?

Он поклонился:

– Я надеялся, что оказанное вами мне гостеприимство распространилось и на него.

– Тогда вы глупец! – отрезала она, сверкнув глазами. – Он мертв.

Горе, внезапное и давящее – а потом, столь же стремительно, возмущение тем, что она отдала такой приказ и что бахвалится им и использует как оружие, чтобы ранить и ослабить его, Лала. Она улыбнулась.

– Вы сделаете, что я прикажу, Лал сер Эдрет, и сделаете это любезно и тщательно.

– Потому, что вы убили моего друга и разгромили мой дом? – Он резко шагнул вперед и увидел, как ее рука нырнула в карман. Остановившись, он ухмыльнулся. – Пистолет, сударыня? Застрелите меня – и все будет зря. Как и сейчас! Неужели я стану повиноваться сумасшедшей, которая убивает без причин? Вы уничтожаете, даже не угрожая, и…

– Ваша кузина.

Он застыл, уставившись на нее, и увидел очертания ее руки, которая напряглась у нее в кармане, словно она крепче взялась за пистолет.

– Ваша кузина, – повторила она. – Корбиньи Фазтерот.

Он глубоко вздохнул:

– Она в этом не участвует.

Саксони Белаконто улыбнулась и тихо покачала головой:

– Ваша кузина в Синем Доме.

Ярость бросила его вперед – пистолет у нее в руке заставил его остановиться. Он думал о Корбиньи, сильной и полной жизни – которая оказалась в Синем Доме потому, что угрожала прислужникам этой сумасшедшей. Корбиньи с ее бешеной целеустремленностью, молодостью и бесцеремонной отвагой.

Синий Дом! Корабль и звезды! Какую же высокую цену дадут за тело Корбиньи!

– Тогда вам больше нечего уничтожать, Саксони Белаконто, – услышал он собственные слова. – Только меня самого.

– Эта сучка жива! – отрезала она, держа напряженный палец на спусковом крючке. – Ей следовало бы умереть: я потеряла из-за нее двух лучших бойцов и… капитана. Все трое не подлежали восстановлению! Но вашу кузину мы доставили в Синий Дом, хотя она была на волосок от смерти. Мы заплатили цену – и она живет.

Он стоял совершенно неподвижно, глядя на Белаконто и думая, сколько еще есть на свете уловок – и как мало надежды, что новое тело Корбиньи хоть в чем-то сравнится с безупречностью прежнего.

– Поскольку мы проявили такое милосердие и пошли на такие расходы – ради вашей кузины, – очень приветливо продолжала Саксони Белаконто, – вы в точности исполните то, что вам будет сказано. Если хоть что-то будет не так, она получит тело третьего сорта – самое старое, ущербное, уродливое и больное, какое только найдется. – Она медленно опустила пистолет, но не стала пока его убирать. – Вы меня понимаете, Лал сер Эдрет?

– Я должен ее увидеть.

Она рассмеялась – по-девичьи нежно, но этот смех леденил кровь.

– Да ради Бога! Возьмите себе весь вечер и убедитесь в том, что Ворнет великодушен даже со своими врагами. И вернитесь ко мне завтра во Второй Полдень, чтобы я сообщила вам подробности вашего задания. – Она махнула рукой. – Можете идти.

Он так и сделал, не поклонившись.

Глава пятнадцатая

Стены оживляли красно-золотые цветы, напечатанные на светоотражающей фольге, по обе стороны конторки регистратора стояли кадки с цветами, наполнявшими приемную ароматом, а на самой конторке – пустая вазочка для бутона. Регистратор глянул список пациентов, кивнул и с улыбкой поднял взгляд на Лала.

– Корбиньи Фазтерот? Да, сударь, палата четырнадцать восемьдесят шесть. Вас проводит наша сотрудница, госпожа Янси. Подождите секунду, я дам ей знать, что вы здесь.

Он нажал кнопку на пульте. Лал подошел к окну, с отвращением поморщившись на аляповатые обои и слишком резкое освещение, и стал смотреть наружу.

Синий Дом располагался на уровне бельэтажа в Среднем городе, если верить местной администрации, одинаково удобно для Верхнего и Нижнего города, в пределах видимости космопорта. Лал устремил взгляд на привычное созвездие Нижнего города. Оснований не возвращаться домой у него не было – только инстинкт заставил его пойти в Верхний город, чтобы принять душ и переодеться в наряд, более подобающий представителю семейства, способному оплатить новое тело.

– Мастер сер Эдрет?

Женщина, задавшая этот вопрос, оказалась миниатюрной, энергичной и улыбчивой. Он поклонился и слегка дотронулся до протянутой ею руки.

– Я – Корал Янси, – представилась она с немеркнущей улыбкой. – Мне сообщили, что вы пришли навестить свою кузину. Прошу сюда.

Он прошел следом за ней мимо регистратора и кадок с цветами, за дверь и в благословенно неяркий коридор.

– Вы уже здесь бывали? – спросила его проводница, с улыбкой глядя ему в лицо. – Может быть, навещали друга или кого-то из родственников, перенесших эгоперенос?

Он покачал головой:

– Нет.

– Ну, тогда хочу предупредить, – жизнерадостно продолжала она, – чтобы вы не разочаровались, если ваша кузина покажется вам немного растерянной или не сразу вас узнает. Это вполне естественно. Процедура совершенно безопасна, но весьма радикальна. Пациенту на пути к полной синэргичности приходится пройти необходимые процессы адаптации.

– Да, – сказал Лал, стараясь дышать ровно, хотя запах цветов был одуряющим.

– В случае вашей кузины, – продолжала госпожа Янси, – нам весьма посчастливилось, весьма. Как вы понимаете, в экстренных ситуациях мы всегда стараемся как можно более точно подобрать тип тела, чтобы свести дальнейший шок для пациента к минимуму.

– Понимаю, – откликнулся Лал.

Они вышли в более широкий коридор и остановились перед рядом лифтов.

Госпожа Янси нажала кнопку и вошла в открывшийся лифт, Лал за ней.

– Четырнадцатый, – сказала она в микрофон, и дверцы закрылись.

– Вы, конечно, знаете, что молодые и здоровые тела получить крайне трудно, – сказала она, с улыбкой поворачиваясь к Лалу. – Но в данном случае мы как раз закончили подготовку оболочки – женщины, очень, я сказала бы, близкой по возрасту вашей кузине. И примерно такого же роста и цвета волос. Черты лица… Ну, это мне немного трудно определить, если учесть, в каком она была состоянии, но предположу, что ваша кузина была привлекательной девушкой.

Она сделала паузу, явно ожидая ответа. Лал прокашлялся.

– Весьма привлекательной, да. Госпожа Янси радостно кивнула.

– Я уверена, что она будет весьма довольна новой оболочкой. Естественно, это было самоубийство. – Она успокаивающе прикоснулась к его рукаву. – Но никаких повреждений! И никаких остаточных препаратов. Процедура требует, чтобы перед эгопереносом принимающая оболочка была полностью очищена.

Тут дверь лифта открылась, и он вышел за ней в приветливый желтый вестибюль. От цветочной вони его чуть не стошнило.

– Ну, вот мы и пришли! – Госпожа Янси приложила ладонь к двери с номером «86», и дверь отъехала в сторону. – Здесь маленькая прихожая, в холодильнике – напитки. Дальше спальня вашей кузины. – Она снова прикоснулась к его рукаву. – Не забывайте: она только что прошла эгоперенос, и сознание у нее может немного путаться. Дайте ей время вас вспомнить. Если она заснет, пожалуйста, не будите ее. На этом этапе процесса сон чрезвычайно важен. Договорились?

– Договорились, – тупо отозвался Лал, и ее улыбка стала еще светлее.

– Ну, желаю вам приятно побеседовать. Свяжитесь с постом, когда будете готовы уходить: в прихожей есть телефон.

Она еще раз дотронулась до его рукава, а потом дверь за ним закрылась, оставив позади цветочную вонь.

Стены были бледно-голубыми, пышный ковер – сапфировым. В прихожей стоял шезлонг, комбинированный бар-холодильник, секретер и стул. На секретере – монитор компьютера и телефон.

Дверь в следующую комнату была задернута портьерой. Ледяными пальцами Лал отодвинул ее и вошел в сапфировый полумрак.

Тело, закутанное в шелковистое синее одеяло, было длинным – хотя и не таким длинным, каким могло бы быть, и не таким угловатым. Волосы – поток густого золота в берегах из ярких подушек.

Лицо – шедевр. Гладкая медовая кожа, облегающая высокие нежные скулы и округлый подбородок. Лицо, которое может сниться во сне, разбивать сердца, вдохновлять поэтов.

Но не ее лицо, не ее, не ее.

Ужас лишил его ноги силы, и он опустился на колени, глядя на нее. Теребя руками синее одеяло, он выдохнул ее имя:

– Корбиньи?

Изящные брови сдвинулись над опушенными бархатом веками.

– Кто это?

Мягкий, звучный, богатый интонациями – голос певицы.

Он откашлялся. – Лал.

– Анджелалти! – Выразительный голос был полон восторга и ужаса. Густые ресницы задрожали и стремительно поднялись, открыв черные глаза – очень большие по стандартам планетников, влажные и полубезумные. Она сделала огромное усилие, выпростала руку из-под одеяла и потянулась к нему. – Анджелалти!

Его собственная рука крайне неохотно потянулась навстречу ее руке – и он был поражен теплотой и нежностью ее кожи.

– Тише, – сказал он, вспомнив полученные им предостережения. – Тише, Корбиньи. Не переутомляйся.

Казалось, она его не услышала. Ее пальцы впились ему в руку, широко открытые глаза смотрели, не видя.

– Анджелалти, где я? Что случилось? Ко мне приходят… говорят что-то… накачивают меня снотворными… Я не могу ходить, я едва могу поднять руку. И с глазами что-то… с глазами…

Безумие. Безумие человека, знающего, что он безнадежен – такое, какое наступает, когда знаешь, что отчаянно болен. Так было с Эдретом в его последние дни. Лал сжал ее теплые пальцы и уложил их обратно на одеяло.

– Успокойся, Корбиньи, все…

– Не говори мне, что все в порядке! – вскричала она, сжимая его руку. – Скажи мне, что случилось!

Он заколебался – и внезапно ее пальцы ослабели, а веки опустились.

– Анджелалти… – Даже ее голос утратил силы. – Ради любого бога, которого ты признаешь, молю тебя: скажи мне правду.

Он ощутил форму кисти, которую держал, посмотрел на прелестное чужое лицо и снова откашлялся.

– Была драка, – начал он и почувствовал, как она содрогнулась.

– Это я помню.

– Да. – Он прикоснулся языком к пересохшим губам. – Ты была очень серьезно ранена, Корбиньи. А глаза… глаза тебе дали новые.

Они открылись, ничего не видя в беспросветном мраке, каким должна была казаться ей полумгла комнаты.

– Новые глаза, – повторила она, и ужас начал сменяться пониманием. – Трансплантат?

– Новые глаза, – повторил Лал и нашел в себе мужество, чтобы поднять вторую руку и прикоснуться к ее медовой щеке. – А еще – совершенно новое тело.

Она не вскрикнула, не содрогнулась и даже не заплакала. Она просто надолго замолчала, пристально глядя в свою темноту.

– Анджелалти, – сказала она наконец. – Прятать голову в песок – утешение слабое.

– Да, – согласился он. Она судорожно вздохнула.

– Новое тело?

– Ты умирала, – сказал он ей, стараясь, чтобы в его голосе не слышно было ужаса. – Повреждения, несовместимые с жизнью. – Он помедлил, но она не издала ни звука. – Существует технология… Тебя – то есть твою личность, твои воспоминания, твою суть – перенесли в здоровое тело.

Он замолчал и стал ждать, опустившись на пол и глядя на нее. После долгого молчания она вздохнула и спросила со спокойствием натянутой струны:

– Ты меня видишь?

– Да, – ответил он и вовремя проглотил «конечно».

– А я тебя не вижу, – сказала она задумчиво. – Ты говоришь мне, что видишь это новое тело.

– Да, – снова сказал он и почувствовал, как она сжимает его пальцы.

– Анджелалти, включи свет.

– Корбиньи…

У него сорвался голос: он сам почувствовал, как задрожал, потому что знал, что она потребует потом. Знал, что потребовал бы сам на ее месте.

– Нельзя вечно прятать меня от меня самой! – воскликнула она, приподнимаясь на подушках. А потом она снова упала на спину, словно силы оставили ее – и ее пальцы в его руке обмякли. – Анджелалти…

– Да, сейчас.

Он выпустил ее руку, резко поднялся на ноги, нашел выключатель и стал прибавлять освещение, пока не увидел, что зрачки у нее начали сокращаться. Не дожидаясь ее просьбы, он направился к туалетному столику.

Когда он снова присел у ее кровати, она разглядывала свою руку – и на ее лице проступал ужас.

– Корбиньи?

Она посмотрела на него, с огромным трудом подняла руку и осторожно прикоснулась к его щеке, как он недавно прикасался к ее.

– Поднеси мне зеркало, кузен.

Он молча поднял зеркало и смотрел, как она проводит пальцами по стрелам бровей, прикасается к округлому подбородку и пристально заглядывает в собственные глаза. Потом беззвучно выступили слезы. Она закрыла глаза, но они продолжали струиться из-под ресниц.

Лал отложил зеркало, взял в ладони ее руку и постарался вернуть тепло пальцам, ставшим влажными и холодными.

– Корбиньи…

– Не называй меня так!

Она отвернулась. Грудь ее судорожно вздымалась.

– Это твое имя! – рявкнул он, сжимая ее руку, испугавшись, что она отвергнет тело, в котором оказалась, и заставит себя умереть.

– Я мертва! – вскричала она, эхом повторив его мысль. Он вскрикнул:

– Нет, ты будешь жить!

Она снова повернулась к нему лицом, широко распахнув изумленные глаза.

Он удержал ее взгляд и повторил со всеми нюансами гипнотического приказа, на который только был способен:

– Живи, Корбиньи! – И потом, ощутив в этой фразе привкус магии, добавил то, что ощущалось как необходимое: – Пожалуйста!

Она почти улыбнулась. И тут дверь комнаты раскрылась и решительный голос заговорил:

– Полно, полно! Что это такое – включили свет! Сударь, о чем вы только думали! Этой молодой особе необходим отдых, а вы… Что?!

Сиделка наклонилась и выпрямилась, возмущенно поднимая зеркало.

– Право, сударь!

– Она захотела увидеть, – сказал Лал. – Она должна была увидеть когда-то.

– И увидела бы – в должное время, – отрезала сиделка, нажимая кнопку у себя на поясе. – Я должна попросить вас уйти. Корбиньи пора спать.

Рука, которую он продолжал держать, напряглась. Из прихожей снова послышался звук открывающейся двери.

– Идите, сударь, – резко приказала сиделка. – На сегодня вы принесли достаточно вреда.

– Анджелалти! – Голос Корбиньи звучал уже еле слышно. – Анджелалти, не оставляй меня здесь!

– Я должен. – Он отпустил ее руку. – Тебе требуется лечение и помощь… в освоении тела. Я еще приду тебя навестить. – Он помедлил. – Я могу получить твой поцелуй?

Это была ловушка, конечно, – ловушка для них обоих. Он увидел, как это дошло до нее сквозь покровы ужаса и горя, заметил неподвижность сомнения.

– Кузина, – проговорил он, – пожалуйста!

– Мой поцелуй, – слабо согласилась она. – Вернись за мной, кузен.

– Конечно.

Он наклонился и прижался губами к ее губам, очень бережно, погладил по щеке и выпрямился. Обойдя сиделку, он обнаружил, что в прихожей его дожидается Корал Янси, которая хмурилась и притоптывала ногой.

Ее недовольство было настолько велико, что она ничего не сказала ему за весь обратный путь и ни разу не улыбнулась.