Текст книги "Хозяйка розария"

Автор книги: Шарлотта Линк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

Он узнал ее тотчас, так же мгновенно, как и она его. Он опустил фотоаппарат и изумленно уставился на Беатрис. Черноволосая женщина сразу поняла, что что-то произошло, и обернулась. Все трое в упор смотрели друг на друга, в воздухе витало почти осязаемое напряжение.

Жюльен оправился от изумления первым.

– Беатрис! – крикнул он. – Что ты здесь делаешь?

Он говорил по-французски, и она ответила ему на том же языке.

– Думаю, что нет ничего странного в том, что я здесь. Что ты здесь делаешь?

Он улыбнулся. Смущение прошло, он взял себя в руки и овладел положением.

– Путешествую по следам моего прошлого. Сюзанна захотела узнать, где я был во время войны.

Черноволосая женщина улыбнулась.

– Жюльен очень много рассказывал мне о тех временах. Наконец я не выдержала и сказала ему, что хочу посмотреть сцену его тогдашней жизни.

– О, – только и сказала Беатрис. Она понимала, что это восклицание звучит глупо, но ничего более удачного не пришло ей в голову.

– Ты не хочешь нас представить? – спросила Сюзанна, повернувшись к Жюльену. Очевидно, она была хозяйкой положения.

Жюльен выполнил ее просьбу, несколько помедлив.

– Моя жена Сюзанна, – сказал он. – Беатрис Стюарт, моя… подруга из тех времен.

Беатрис протянула руку Сюзанне.

– Беатрис Шэй, – сказала она. – Я замужем.

Сюзанна снова улыбнулась. Она просто излучала неотразимое обаяние.

– Как приятно познакомиться с вами, Беатрис. Мне так хочется познакомиться со всеми людьми, которые в то время имели какое-то отношение к жизни моего мужа. Вы не окажете мне любезность и не поужинаете ли с нами сегодня вечером?

Беатрис сразу заметила, что эта идея отнюдь не вдохновила Жюльена, но возразить он не мог и только кивнул, изображая на лице радость.

– Конечно, это было бы прекрасно. Если у тебя есть время, Беатрис…

Инстинкт подсказывал, что от этого приглашения лучше отказаться. Одновременно, она понимала, что ее разбирает страшное любопытство, что она так потрясена неожиданностью этой встречи, чтобы пренебречь ею. Всплыло что-то старое, похороненное, забытое и отброшенное, что-то дикое, легкомысленное, рискованное вылезло из прежних, давно миновавших времен и заставило звучать давно умолкнувшие струны. Она сделает это. Она хочет еще раз послушать звон этих струн.

Вечером, за ужином, она узнала, что Жюльен и Сюзанна женаты четыре года, а до этого были знакомы полгода. Сюзанна работала фотомоделью, и познакомились они на Лазурном берегу, где Жюльен проводил отпуск, а Сюзанна снималась для журнала мод.

За ужином Жюльен говорил мало, но зато Сюзанна болтала, трещала и смеялась без умолку.

Вечером на ее лице стало немного больше макияжа. В белом костюме Сюзанна выглядела умопомрачительно элегантно. Она то и дело отбрасывала на плечи свои роскошные черные волосы и, смеясь, показывала ослепительно белые зубы. С каждой минутой Беатрис казалась себе все более невзрачной.

Она полдня провела перед зеркалом, пытаясь уложить свои непослушные волосы в какое-то подобие прически, но потом, идя по улице и глядя на свое отражение в витринах, с ужасом поняла, что ее проклятые кудри снова топорщатся в разные стороны вокруг головы. Да и костюм ее был не так элегантен, как наряд Сюзанны. Ткань была грубее и слишком теплая для сегодняшнего вечера. Светло-зеленый цвет, который, как утверждал когда-то Жюльен, очень ей шел, показался ей совершенно неуместным.

«Я выгляжу, как кусок козьего сыра», – подумала она, окончательно растерявшись.

Сюзанна предложила пойти в рыбный ресторан в Сент-Питер-Порте. Они сидели на веранде с видом на море и ели морской язык, но Беатрис не находила никакой разницы между морским языком и порцией рыбы с жареной картошкой в каком-нибудь темном кабачке. Ее не трогала еда, ее не интересовал волшебный вечерний свет, заливший гавань. Она смотрела на Жюльена и думала, как выглядит в его глазах.

Она не выдерживала никакого сравнения с Сюзанной, и, естественно, Жюльен прекрасно это видел. У нее не было ни обаяния, ни красоты, ни элегантности Сюзанны.

Она просто серая мышка из Кембриджа.

Самое ужасное было то, что она так себя и воспринимала – как серую мышку из Кембриджа. При этом этикетка «Кембридж», которая внезапно показалась ей липкой и натертой воском, еще более усиливала ощущение собственной незначительности. «Кембридж» – это тихие, спокойные дни, размеренное течение жизни, неторопливая череда событий, которые никогда не были неожиданными. «Кембридж» – это долгие разговоры с Фредериком, туманные вечера, проведенные у камина, интеллектуальные дискуссии об университетских делах, выходные дни, заполненные работой, когда лишь вечерами удавалось что-то приготовить и посидеть за бутылкой вина, читая друг другу выдержки из газет… «Кембридж» – это был Фредерик. Она вспомнила его умные теплые глаза. Потом она взглянула в горящие черные глаза Жюльена и подумала, что не должна ощущать те чувства, которые она сейчас испытывала. Она должна сбросить с себя напряжение, вызванное мыслью о том, что жизнь безвозвратно проходит мимо.

Жюльен жил в Париже и работал в одной из газет редактором политического отдела. Он много ездил, водил знакомства с невероятно интересными людьми, вел насыщенную, лихорадочную жизнь, с превратностями которой справлялся с помощью литров черного кофе и дикого количества выкуренных сигарет. Сюзанна снималась по всей Европе, тоже была знакома с интересными людьми, прежде всего, актерами. Сегодня она была в Риме, завтра в Лондоне, а послезавтра в Ницце. Время от времени они с Жюльеном встречались в Париже, обедали с политиками, ходили на званые вечера к деятелям искусства и интеллектуалам. Сюзанна сыпала именами, которые простой человек знал только из газет. Наконец, она замолчала, улыбнулась чарующей улыбкой и спросила:

– А как вы живете, Беатрис? Я все время говорю о себе, но вам, наверняка, тоже есть что рассказать.

– О, – возразила Беатрис, – боюсь, что мне нечего рассказывать. В Кембридже спокойная жизнь. Я работаю в университетской библиотеке, а это не слишком увлекательное занятие.

– Не прячь свой светильник в меру, – сказал Жюльен. Он в первый раз вмешался в разговор. До этого он только поздоровался и сделал заказ. – Ты делаешь вид, словно твоя жизнь – это череда дней, не отмеченных никакими событиями. Но ты всегда была склонна к приключениям.

– Мне так хочется о них услышать! – воскликнула Сюзанна. – Могу себе представить, сколько приключений вы пережили вместе.

– Была война, – напомнил ей Жюльен, – остров был оккупирован. Мне пришлось прятаться, так как меня, вероятно бы, расстреляли, если бы немцам удалось меня поймать. Даже в обыденной жизни было невозможно избежать известного риска.

– Вы много времени проводили вместе? – поинтересовалась Сюзанна. Вопрос прозвучал безобидно, но Беатрис почувствовала, куда клонит Сюзанна.

– Беатрис навещала меня. Я был несчастным жалким пленником. Хуже могло быть разве что в замке Иф. Мы читали книги, и я учил ее французскому, на котором она теперь так безупречно говорит.

– Мы читали «Собор Парижской богоматери», – сказала Беатрис.

– Какое подходящее чтение! – заметила Сюзанна. – Виктор Гюго. Сколько лет вам тогда было, Беатрис?

– Когда появился Жюльен? Четырнадцать или пятнадцать. Во всяком случае, я была очень молода.

– Как романтично все это звучит, – сказала Сюзанна и рассмеялась. Смех ее, однако, был уже не таким звонким и показался Беатрис неискренним и фальшивым. – Могу себе представить, как жарким летним днем вы сидите на пыльном чердаке, читаете Виктора Гюго, Жюльен с тоской смотрит на синее небо, а маленькая Беатрис изо всех сил старается облегчить судьбу несчастного узника… Красивая история, правда?

– В воспоминаниях – да, – сказал Жюльен, – все это выглядит красивой историей. На самом деле, это была страшная история.

– Могу себе представить, – согласилась Сюзанна. Она взяла со стола сумочку.

– Простите, я ненадолго отлучусь.

Когда она исчезла в направлении дамского туалета, Жюльен тихо сказал:

– Ты сильно изменилась.

– Прошло довольно много лет. Я стала старше.

Он задумчиво стряхнул несколько крошек со скатерти.

– Естественно, но я говорю не об этом. Сколько блеска было раньше в твоих глазах. В них была жажда жизни, отвага, решительность – все, что так пленило меня. Куда все это делось?

Беатрис убрала руки со стола, хотя Жюльен не выказывал ни малейшего намерения к ним прикоснуться.

– За то, что я тебя пленила, ты тогда очень быстро и без проблем исчез.

Он вздохнул.

– Да. Это было… – он пытался найти нужные слова, но так и не смог придумать, что и как он хотел сказать. – Я не мог тогда думать ни о чем, кроме свободы, – проговорил он наконец. – Свободы и жизни. У меня были украдены лучшие годы жизни, и я хотел их вернуть. Ни о чем другом думать я тогда не мог.

– И поэтому ты забыл обо мне.

– Я никогда тебя не забывал, – возразил Жюльен. – Ни в мае сорок пятого, когда пришло освобождение, ни потом. Я не забыл тебя до сих пор. Но ты отошла на второй план. А потом…

– А потом мы потеряли друг друга из вида.

– Да, я был во Франции, а ты здесь. Это, конечно, не Бог весть какое расстояние, но, наверное, в тот период жизни оно оказалось непреодолимым.

– Да, очевидно. А потом появилась Сюзанна.

– Потом появилась Сюзанна, – он замолчал, словно прислушиваясь к звучанию этого имени. – Она появилась и была рядом. То, что потом произошло, казалось тогда неизбежным.

– Почему она захотела приехать на Гернси?

– Я много ей о нем рассказывал.

– Ты рассказывал ей обо мне?

– Нет. Ты рассказывала обо мне своему мужу?

– Нет.

Жюльен улыбнулся.

– Какой он?

– Кто? Мой муж? Он… – она помедлила. – Он – моя надежная опора. В нем много тепла и спокойствия.

Жюльен продолжал улыбаться.

– Но блеск в твоих глазах исчез.

– Блеск исчезает, когда человеку тепло и спокойно.

Ее ответ, кажется, не убедил Жюльена, но возразить он не смог, потому что в этот момент к столу вернулась Сюзанна. Она подкрасила губы, расчесала волосы. Сейчас она была не просто красива, она источала почти неземное совершенство.

– Привет, парочка, – сказала она, – кажется, в мое отсутствие вы успели поделиться некоторыми воспоминаниями?

– Да, вспомнили славные старые времена, – ответил Жюльен. – Ты прекрасно выглядишь, cherie. Не хочешь кофе?

– На прощание я лучше выпью бокал шампанского, – сказала Сюзанна. – В конце концов, сегодня особенный вечер. Наш последний вечер на Гернси, – она наклонилась к Беатрис. – Завтра утром я улетаю в Венецию, сниматься для журнала мод.

– Мы же договорились, что я побуду здесь еще пару дней, а в конце недели мы встретимся в Париже, – напомнил ей Жюльен.

– Я поменяла планы, – с чарующей улыбкой ответила Сюзанна. – Ты поедешь со мной в Венецию, и тогда мне будет легче сосредоточиться на съемках.

– Я бы хотел остаться, – возразил Жюльен.

– Ты поедешь со мной, – безапелляционно объявила Сюзанна.

«Наверняка она устроила ему вчера хорошую сцену, – думала Беатрис, – она не из тех женщин, которые легко позволяют перечеркивать их планы».

Солнце пекло слишком сильно для июня, у горизонта над морем стелилась едва заметная дымка. Гладкие камни на берегу бухты Пти-Бо излучали приятное тепло. Над кустами, обрамлявшими тропу в скалах, деловито жужжали пчелы. Сонная атмосфера висела, казалось, над всем островом. Где-то кипела жизнь, но ее натиск не доходил до бухты. Две пожилые дамы, разувшись и подтянув штанины брюк, шли по кромке прибоя вдоль берега. Белопенные волны перекатывались через их босые ступни, и, откатываясь назад, заливали их следы. Кроме этих двух женщин, на берегу не было ни единой души.

– Сейчас просто слишком жарко, – пробормотал Жюльен, – слишком жарко, чтобы заниматься чем-нибудь разумным.

Он улегся на широкий камень, положил голову на соседний камень и, прищурившись, стал смотреть на солнце. Загар на его лице стал еще темнее. Жюльен выглядел фантастически молодым и здоровым.

– Нам надо окунуться, как те пожилые дамы, – сказала Беатрис, – это в высшей степени полезно для здоровья.

Жюльен в ответ буркнул что-то невнятное. Он был абсолютно, раздражающе, спокоен, слишком спокоен, если предположить – а Беатрис предполагала, – какое раздражение вызывала у него Сюзанна. Она вынуждена была улететь в Венецию, чтобы не опоздать на запланированные съемки, а Жюльен остался на Гернси, и Сюзанна ничего не смогла с этим поделать. Беатрис могла только догадываться о том, что она часто ему звонила, чтобы высказать свои упреки, но об этом Жюльен ничего не говорил. Казалось, его совершенно не трогало то, что Сюзанна в Италии кипит от негодования. Он остался на Гернси и наслаждался жизнью. Проблемами он займется потом. С совершенно обезоруживающей самоуверенностью он тотчас назначил свидание Беатрис, исходя, видимо, из того, что они, конечно же, должны вместе провести оставшееся ему на острове время. Беатрис не смогла ничего возразить против этого наглого предложения. Жюльен не поинтересовался ее мнением, но, самое удивительное, она и сама не хотела, чтобы ее о чем-то спрашивали. Она чувствовала, что какая-то волна накатилась на нее и сомкнулась над ее головой. У Беатрис не было ни сил, ни желания сопротивляться.

– У меня нет никакого желания плескаться в воде между этими старыми тетками, – пробурчал Жюльен. – Мне хочется, чтобы они поскорее исчезли.

– Почему? Они же никому не мешают.

– Не мешают? – он открыл глаза и внимательно посмотрел на Беатрис. – Тебе нравится, что они здесь?

– Нет, – она постаралась не обращать внимания на его призывный взгляд. – Мне от их присутствия ни хорошо, ни плохо. Мне все равно.

– Ага, – он снова закрыл глаза. – В прежние времена мы бывали здесь одни.

– Да, но это было так давно, – она ждала, что он ответит, но Жюльен надолго замолчал, и Беатрис даже подумала, что он заснул. Но он вдруг неожиданно спросил, ясно и отчетливо:

– Ты вообще любишь своего мужа?

Придя в себя, она ответила вопросом на вопрос:

– Ты любишь Сюзанну?

– Думаю, что да, – помедлив, ответил он.

Ревность тонкой иглой уколола Беатрис в самое сердце.

– Потому что она такая красивая?

– У нее есть и другие качества, – вяло ответил он.

– Какие? – Беатрис хорошо понимала, что сейчас добровольно прыгнет через палочку, которую он ей подсовывает, но не смогла удержаться. – Какие качества есть у Сюзанны, кроме того, что она чудесно выглядит, безмерно обаятельна и носит наряды, о которых другие женщины могут только мечтать?

Жюльен задумался.

– Жизнь с ней разнообразна. Сюзанна постоянно куда-то ездит, а возвращаясь домой, она всегда полна энергии, событий, успеха. Она – мотор, который работает без остановки. Воздух вокруг нее всегда вибрирует. С ней нет ни секунды покоя.

– Тебя это не очень напрягает?

– Конечно, напрягает. К тому же мою работу тоже не назовешь спокойной. Но я не смог бы жить по-другому.

– Ты бы не смог жить так, как я?

– Нет. Уют и покой не для меня. Я до сих пор не получил того, что у меня когда-то отняли. Может быть, я никогда этого не получу. Я оставил позади украденные у меня годы, но меня часто посещает чувство, что я никогда не смогу спокойно откинуться на спинку кресла и сказать: я снова их обрел.

– Но Сюзанна, по крайней мере, иногда, создает у тебя иллюзию, что ты все же сможешь достигнуть цели.

Жюльен улыбнулся.

– Да. Конечно, это иллюзия. Но многие люди, наверное, даже большинство, всю жизнь перескакивают от одной иллюзии к другой и, в известном смысле, это помогает им выжить. И это в моих глазах оправдывает существование иллюзий, – он сел. В глазах его не осталось и следа сонливости. – Дамы ушли, – объявил он. – Мы одни.

От тона его голоса у Беатрис по коже побежали мурашки.

– Мы оба состоим в браке, – напомнила она.

Жюльен взял ее за руку. Глаза его заблестели.

– Да, в самом деле, – сказал он, – это так. Ты всерьез думаешь, что я мог об этом забыть?

Она попыталась вернуть себе здравый смысл, взять себя в руки, вернуть себе хладнокровие, с каким она привыкла встречать трудности, но привычная стратегия не сработала. Ни голова, ни тело не желали слушать доводы разума.

– Ты мог бы об этом и забыть, – охрипшим голосом сказала она.

– Это ты могла бы об этом забыть, – поправил Жюльен Беатрис и поцеловал ее.

Она хотела его оттолкнуть, но была не в состоянии это сделать. Не теперь, когда его рука, приподняв подол платья, принялась неторопливо ласкать ее бедро, когда его пальцы нежно заскользили по ее коже. Сейчас она не могла сопротивляться. Стояло лето, было тепло. Был слышен негромкий шум прибоя, нежное дыхание ветра овевало ее лицо. Она снова была той юной девочкой, которая бежала по вырубленной в скалах тропинке на свидание с возлюбленным, ее сердце билось от томительного предчувствия и ожидания, как и от быстрого бега, как и от страха, потому что на острове были немцы, и каждая ночная вылазка могла закончиться смертью.

Она лежала между камнями на влажном песке, Жюльен был над ней, и ей казалось, что не прошло и дня с того времени вечного сердцебиения.

– Скажи, что ты смертельно скучаешь со своим мужем, – сказал Жюльен, оттягивая наслаждение, но она желала его так сильно, так неудержимо, что забыла всю свою гордость и остатки верности.

– Я смертельно скучаю с моим мужем, – прошептала она, понимая, что в этот момент сказала и сделала все, что он от нее требовал. В следующую секунду он овладел ею, и она забыла Фредерика и все, что было в ее жизни.

7

– Уже второй час, – тихо сказала Франка, – и я не заметила, как быстро прошло время.

Беатрис вздрогнула, словно очнувшись от воспоминаний, в которые была погружена.

– Простите меня, Франка, я слишком разговорилась и не даю вам спать. Надеюсь, вам было не очень скучно.

– Совсем нет, напротив! Что было дальше?

Беатрис вздохнула.

– Ну… этим, естественно, не кончилось. Мы оба хотели большего. Мы начали встречаться каждый день, и каждый день любили друг друга. Мы забыли все и вся. Хелин заметила, что что-то происходит, заметил это и Фредерик. Он, как обычно, звонил мне каждый день, а я рассказывала ему, что дело с продажей дома не продвигается, и мне придется задержаться дольше, чем я думала. Он говорил, что у меня какой-то странный голос, и что я вообще изменилась. Он чувствовал, что со мной что-то не так, но я, конечно, спорила с ним, говоря, что все в порядке. Но все было не в порядке. У меня был роман с мужчиной, который уже однажды бросил меня, и я знала, что он снова это сделает, но не могла сопротивляться, – Беатрис нервно пошевелила руками. – Я лишилась всего, чем прежде так гордилась: силы воли, гордости, дисциплины. Я была воском в руках Жюльена. И я не испытывала ни малейшего желания перестать быть воском. Я жила! Каждой клеточкой моего тела и моей души я жила. Добровольно я не отказалась бы ни от одного мгновения той жизни.

– Вы говорили о будущем? Я хочу сказать, о вашем совместном будущем.

Беатрис отрицательно покачала головой.

– Мне почему-то было ясно, что об этом не может быть и речи. Жюльен ничего об этом не говорил, но все было ясно и так. У нас были только эти две летние недели. После этого каждый из нас должен был вернуться к своей обычной жизни, и, вероятно, мы бы никогда после этого не встретились.

– И вы могли с этим жить?

– Я должна была с этим жить, и поэтому смогла. Думаю, что каждый из нас получил то, что хотел. О будущем мы не думали.

– Что получили вы?

– У меня была печальная молодость, – сказала Беатрис. – После войны мне пришлось пролить море слез. Мне пришлось окунуться в жизнь, которая не соответствовала моему возрасту. Жюльен смог дать мне легкость бытия. Эта легкость так и не исчезла, она до сих пор при мне. И за это я очень благодарна Жюльену, как и своей судьбе.

– Но чего хотел Жюльен?

Беатрис пожала плечами.

– На это надо смотреть без всяких сантиментов. Жюльен просто хотел снова овладеть своим прежним имуществом. Ему хотелось убедиться, что он может опять завладеть мною. Таковы южные французы.

– Сюзанна что-то заметила?

– Разумеется. Впоследствии мне стало ясно, что она все поняла уже в первую секунду, когда мы встретились на скалах и мы с Жюльеном узнали друг друга. Ужин ей понадобился для того, чтобы полностью уяснить ситуацию. Недаром она захотела, чтобы Жюльен отправился с ней в Венецию. Безусловно, она окончательно все поняла, когда Жюльен, вместо того, чтобы приехать в Париж в конце недели, как они договаривались, позвонил ей по телефону и сказал, что задержится еще на недельку. У Сюзанны были съемки и она не могла приехать и вмешаться. Наверное, ее сильно нервировало, что мы на острове наслаждаемся друг другом, а она снимается для модных журналов и не может ввязаться в драку.

– Для вас это была очень некрасивая и неприятная ситуация.

– Естественно. Должно быть в ней накопилось много ярости, потому что когда она приехала в конце июля на Гернси, то закатила сцену, которую можно было снимать в кино. Я не буду рассказывать подробности, потому что Сюзанна употребляла слова, которые не принято произносить в приличном обществе. Она превратилась в дикого зверя, когда возникла угроза ее собственности.

– И все это слышала Хелин, – сказала Франка.

Беатрис кивнула.

– Да, эта ссора произошла в нашем доме. Хелин все время была рядом, да, между прочим, и Мэй тоже. Она как раз пришла к нам в гости. В конце концов, обе поняли, что у меня в течение шести недель была любовная связь с каким-то французским журналистом, который, к тому же, был моим любовником во время войны. Бедная Хелин была близка к обмороку. Я обманула ее дважды: во время войны и теперь. Но теперь она знала все, о чем не ведала раньше.

– После этого вы виделись с Жюльеном?

– Ни разу. Ни разу после устроенной Сюзанной сцены, которая, можно сказать, и была нашим прощанием. Мы даже не смогли сказать друг другу «до свидания». Когда я на следующий день пришла в отель, их там уже не было. Думаю, что она предъявила Жюльену ультиматум: или он уезжает с ней, не повидавшись со мной, или она с ним разведется. Жюльен понял, что ее терпение лопнуло. К тому же, он получил то, что хотел. Он уехал.

– А вы…

– А я была беременна. Как вскоре выяснилось. Я вернулась в Кембридж, не продав дом, и скоро Фредерик понял, что у нас будет ребенок. Естественно, он думал, что это его ребенок. Он был просто вне себя от счастья.

– А вы?

– Для меня это был плохой период, – ответила Беатрис. – Я чувствовала себя жалкой и несчастной. Беременность протекала тяжело, меня постоянно тошнило, началась депрессия. Меня тянуло к Жюльену, мучила совесть по отношению к Фредерику, который не знал, куда меня усадить. Конечно, он видел мою раздражительность, мои постоянные слезы, но списывал их на счет беременности. Ему даже в голову не приходило, что могла быть какая-то другая причина.

– Это бы никогда и не открылось, – тихо проговорила Франка.

– Нет, – согласилась Беатрис, – не открылось бы. Алан родился бы и воспитывался, как наш с Фредериком ребенок. Я бы снова привыкла к размеренной кембриджской жизни, и, вероятно, снова обрела бы душевный покой. Мне было бы хорошо. Мы с Фредериком до самой старости прошли бы по жизни рука об руку.

– Но тут появилась Хелин…

– Да, в буквальном смысле. Она приехала. В начале января 1957 года. Она появилась у наших дверей так же неожиданно, как в Лондоне, когда я хотела привести Фредерика в свою квартиру. У нее было два чемодана и она была страшно обижена тем, что мы не пригласили ее ни на Рождество, ни на Новый год. Я была на седьмом месяце, у меня был большой живот, отекшие лодыжки, и ходила я, переваливаясь как утка. К тому времени я уже начала успокаиваться и привыкать к своей обычной жизни. Но у людей бывают иногда странные предчувствия, правда? Стоило мне увидеть стоявшую на пороге Хелин, как я поняла, что у меня будут большие неприятности.

– Она рассказала Фредерику все, что знала.

– Я не знаю, приехала ли она в Кембридж с таким намерением, или решение созрело спонтанно, но однажды, когда я отправилась на прогулку, Хелин выложила мужу всю правду, рассказала о событиях прошлого лета, о Жюльене, обо мне и Сюзанне, о том, что ребенок, который должен был появиться на свет в марте, у меня от Жюльена, а не от него, Фредерика. Еще я помню, что это был очень холодный январский день, я гуляла до наступления сумерек и основательно замерзла. Вернувшись, я с удовольствием приняла теплую ванну, выпила горячего чая и собралась остаток вечера провести сидя перед камином. Хелин уже легла спать, что очень меня удивило, а Фредерик не вышел из своего кабинета, чтобы встретить меня, как он обычно это делал. В конце концов, я сама пошла к нему. В кабинете сильно пахло виски, что тоже было совершенно необычно. До тех пор я ни разу не видела, чтобы Фредерик столько выпил. Глаза его были красны от слез, лицо – мертвенно-бледным. Сначала я подумала, что умер кто-то из близких ему людей. Может быть, кто-то из студентов? Я перебирала возможности, стоя на пороге, и смотрела, как он идет ко мне. Я не понимала, в чем дело, но почувствовала, что между нами, мной и Фредериком, возникло что-то темное, что над нами нависла какая-то опасность. Я не знала, что это за опасность, но мне стало страшно.

– Фредерик, – прошептала я, – что случилось?

Выпил он, должно быть, много, но на ногах стоял твердо. Вероятно, потрясение было так велико, что алкоголь не оказал на него никакого действия. Говорил он запинаясь, но внятно и отчетливо. Он был одновременно пьян и не пьян. Никогда в жизни мне не приходилось видеть человека в таком состоянии.

– Скажи, что это неправда, – взмолился он, – ради господа Бога, скажи, что это неправда!

Сначала я не поняла, что он имеет в виду, но он, казалось, не мог сформулировать и высказать, что было у него на уме. Если бы не запах виски, я бы даже не предположила, что он пьян, скорее, подумала бы, что он заболел. Я усадила его в кресло перед камином и снова спросила, что случилось. Больше всего мне хотелось сесть у его ног и обнять его колени, но из-за живота я не могла этого сделать. Я стояла перед Фредериком и гладила его по волосам, прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он смог подобрать слова и пересказать мне свой разговор с Хелин. Рассказывая, он смотрел не на меня, а на противоположную стену, а лучше сказать, в пустоту. Я тоже отвела взгляд и уставилась на книжную полку, машинально читая тисненые заголовки на корешках книг. Пол подо мной закачался, во рту высохло, к горлу подступила тошнота. Мне сразу стало ясно, что я ничего не смогу отрицать, хотя Фредерик был готов поверить каждому моему слову.

– Скажи, что это неправда, – повторил он и на этот раз посмотрел мне в глаза. Он прочитал в них ответ до того, как я успела открыть рот. Он еще больше побледнел, хотя это казалось невозможным, и заплакал, а я продолжала механически гладить его по голове. Мне стало трудно стоять – до того сильно кружилась голова. Никогда в жизни не приходилось мне видеть такого раздавленного, морально уничтоженного человека. Я поняла, что кувшин разбился вдребезги и склеить его уже не удастся. В тот вечер Фредерик был раздавлен. Раздавлена была и вся наша жизнь. Вскоре распался и наш брак.

Беатрис молчала, воспоминания болью отражались на ее лице.

– Нам не стоило делать вторую попытку, – добавила она, помолчав.

– Он потребовал развода? – охрипшим голосом спросила Франка.

– Нет, он не стал этого делать. Он был готов дать будущему ребенку свое имя, был готов наладить нашу совместную жизнь. Он хотел, чтобы все стало так, как было прежде. Но из этого ничего не получилось. Он не смог переступить через эту историю, а мне стало ясно, что я не смогу жить с этим сломленным человеком. Его уныние давило меня все сильнее и сильнее, я потеряла всякий вкус к жизни, я худела, бледнела и часто плакала. Когда Алану было полгода, я решила уехать. Фредерик сразу с этим согласился. Ему тоже стало понятно, что у нашей совместной жизни нет будущего.

– И вы вернулись сюда.

– Это было единственное место, куда я могла уехать. Здесь мой дом, моя родина. Альтернативой была маленькая квартирка, но мне хотелось, чтобы Алану было просторно, чтобы он рос на природе. Для этого Гернси – идеальное место.

– Но здесь была Хелин, – напомнила Франка, – и именно она все разрушила. Как вы смогли жить с ней под одной крышей?

– Сначала мне казалось, что не смогу, – сказала Беатрис, – во мне клокотала ярость, мне было очень больно. Мне хотелось раз и навсегда вышвырнуть ее из дома. Но когда я приехала, она сидела здесь, за этим столом, плакала, жаловалась и проклинала себя, и я поняла, что не смогу этого сделать. Она являла собой очень жалкую картину, а кроме того, мне в голову пришло, что… – Беатрис помедлила, – что, в конце концов, не Хелин разрушила мой брак. Она поступила нехорошо, но она сказала правду. Понимаете? Роман с Жюльеном действительно был. Чувства, толкнувшие меня к Жюльену, были истинными. В наших отношениях с Фредериком была какая-то фальшь, иначе я никогда бы не бросилась в объятия Жюльена. Думаю, что и без вмешательства Хелин наш брак все равно бы распался.

– Вы больше не испытывали к ней ненависти?

– О, испытывала, и еще какую, – ответила Беатрис, – я испытываю ее и теперь. Но не из-за этой истории. Я ненавижу Хелин за то, что она вцепилась в меня и на всю жизнь привязала к себе. В 1940 году она вошла в мой дом и оккупировала его, и она оккупирует его до сих пор. Она так и осталась оккупантом. Когда Уинстон Черчилль объявил об освобождении островов в проливе, он забыл о Хелин Фельдман.

– Вы снова, как и ваши родители, занялись разведением роз? – осторожно спросила Франка.

Где-то в доме пробили часы.

– Половина второго, – сказала Беатрис, – пора потихоньку укладываться спать. Давайте, – она взяла со стола бутылку вина, – выпьем еще по глотку. После этого чувствуешь себя намного лучше, – она разлила в стаканы рубиновый напиток.

Да, я занялась разведением роз, – Беатрис без всякого перехода начала отвечать на вопрос Франки, – мне же надо было чем-то заняться. Продолжить дело родителей – это напрашивалось само собой, – она сделала порядочный глоток. По ее глазам было видно, что мысленно она вернулась в те годы.

Я наняла одного местного садовника, хорошо понимавшего в розах, и он научил меня тому, чего я не знала. Должна сказать, что основную работу сделал, конечно, он, и если мне удалось добиться каких-то успехов в селекции и выведении сортов, то это только благодаря ему. Я не стала богачкой, но смогла расплатиться с садовником и прокормить себя. К тому же я получаю небольшую пенсию, и все вместе позволяет мне держаться на плаву. Вместо Кембриджа у меня теперь эти проклятые розы, – она горько улыбнулась.