Текст книги "Хозяйка розария"

Автор книги: Шарлотта Линк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

«Он боится», – тотчас и очень отчетливо поняла Хелин, эта ясность была безошибочной, как инстинкт: он панически боится конца, и бежит в депрессию, чтобы не видеть этого страха.

Дверь открылась и из столовой вышел Эрих. Он был бледен, глаза – красны от усталости. Хелин знала, что по ночам он почти не спит.

– А, Хелин! – сказал он, не выразив ни малейшего удивления. – Что ты здесь делаешь? Ты же простудишься.

– Я хотела позавтракать, но у меня закружилась голова и я присела на ступеньку.

– Ты принимаешь препараты железа, которые прописал тебе доктор Мэллори? – он наклонился к жене и легонько поцеловал ее в лоб. – Мне надо идти. Здесь Беатрис. Она составит тебе компанию за завтраком.

Расправив плечи и вскинув голову, он пересек прихожую и вышел из дома. Ему стоило больших усилий сохранять молодцеватый вид. Хелин знала, чего ему стоили гордо поднятая голова и прямая спина: Эриху требовалась вся сила его воли, чтобы являть образец статного офицера и не дать никому заметить, насколько ему в действительности паршиво.

Входная дверь захлопнулась за Эрихом, и в этот момент из столовой вышла Беатрис. Этим утром она была красивее, чем обычно. В выражении ее лица проступала зрелость, не свойственная обычно девочкам такого возраста.

– Почему, – резко спросила Хелин, – ты не в школе?

– Мы сегодня начинаем позже. У нас не будет урока немецкого.

Немецкий язык стал обязательным предметом во всех школах острова, но учителей не хватало, и уроки проводились спорадически.

– Ага, и почему же его не будет?

– Учительница заболела гриппом, а замены не нашли.

Хелин с трудом встала; чтобы удержать равновесие, ей пришлось ухватиться за перила.

– И вместо того чтобы хоть один раз навестить меня, ты весело целый час болтаешь с Эрихом, – укоризненно произнесла она.

Беатрис удивленно посмотрела на Хелин.

– Мы говорили всего четверть часа, не больше.

– Со мной ты сегодня вообще не говорила. Даже четверть часа!

– Но вы же спали.

– Кто тебе это сказал? – голос Хелин перешел в нестерпимый визг. – Кто тебе сказал, что я спала? Что я не лежала без сна и надеялась, что кто-нибудь зайдет меня проведать?

– Я не могла этого знать, – вежливо ответила Беатрис, давая, однако, понять, что весь этот разговор ей смертельно надоел. – Мне очень жаль.

– О, нет, тебе нисколечко не жаль! – закричала Хелин. – Я не играю никакой роли в твоей жизни! Мне интересно, почему ты тогда просто не оставила меня умирать. Так было бы лучше для всех нас!

Беатрис не ответила, и Хелин, повернувшись, опрометью бросилась вверх по лестнице.

– Я могу сделать это снова! И я это сделаю! – она вбежала в ванную, захлопнула за собой дверь и задвинула засов. Тяжело дыша, она села на край ванны и вытерла пот с лица. Пот был холодный, ледяная пленка, выступавшая на коже при каждом движении. Она ощутила моральное удовлетворение, услышав, как Беатрис бежит вверх по лестнице. Девочка забарабанила в запертую дверь.

– Хелин, откройте! Прошу вас! Выходите!

Хелин не отвечала. Она предоставила Беатрис невозбранную возможность стучаться в дверь и грозить, не шевелясь сидя на краю ванны. Беатрис, наконец, исчезла и вернулась с Пьером, который взломал дверь. Дерево треснуло, и щеколда вылетела из петель, грохнулась в раковину и отколола кусок эмали. Пьер, Беатрис и немец-охранник ворвались в ванную с расширенными от страха глазами. Хелин, не меняя позы, сидела, как статуя, уставившись на всех троих.

– Все в порядке, мадам? – спросил Пьер на ломаном немецком языке, быстро поискав глазами брызги крови и другие следы попытки самоубийства.

– Никогда больше этого не делайте, – сказала Беатрис, которой потребовалась целая минута, чтобы прийти в себя, – это нечестно. Не делайте этого больше.

Естественно, она все-таки сделала это снова. Выходки такого рода стали потом правилом. Чем яснее она замечала, что действие их ослабевает – иногда Пьер не ломал замок, а иногда Беатрис не бледнела, как призрак от таких сцен – тем более взвинченным становилось поведение Хелин. Как только ее поведение переставало вызывать нужную реакцию, Хелин тотчас меняла тактику. Она заболевала приступами лихорадки, мигренью. Она переставала есть. Однажды она так исхудала, что все боялись, что ее придется отправить в больницу.

«Ко всему прочему, – думала она, – я потеряла любовь Беатрис. Если она вообще когда-нибудь меня любила. Я всегда была для нее обузой, и остаюсь ею по сей день».

Она подошла к окну и выглянула на улицу. Ветер крепчал, к вечеру, наверное, будет шторм. Где-то в доме хлопнула дверь, и Хелин с надеждой обернулась.

– Привет? – крикнула она.

Ответа не было.

Они остановились у бухты Пти-Бо, прямо напротив старой каменной мельницы, где летом открывали бистро. В саду стояли оставленные на зиму столы и стулья. Было безлюдно. По гравию важно расхаживали чайки и что-то искали между камнями. За пустынным пляжем было видно море; темно-серые волны прибоя с ревом накатывались на пологий берег. Ступени лестницы, ведущей от вырубленной в скале тропы, блестели от висевшей в воздухе сырости. Голые скелеты деревьев опасно гнулись под сильным ветром, безвольно раскачиваясь из стороны в сторону. Чайки с пронзительными криками, словно стрелы, рассекали небо замысловатыми спиралями, спасаясь от шторма.

«Полет до Лондона будет не из приятных», – подумалось Алану.

Он попытался открыть дверь машины, но ветер дул с такой силой, что Алан едва смог отжать от себя дверь.

– Кажется, от прогулки нам придется отказаться, – нервно произнес он.

Майя рассмеялась.

– Да, до тропы мы едва ли доберемся, задохнемся по дороге. Давай лучше спокойно, в тепле, выкурим по сигарете.

Она вытащила из кармана пачку и протянула Алану, но он отрицательно покачал головой. Зато он взял у нее из руки дешевую пластиковую зажигалку с надписью «Цвета радуги» и дал ей прикурить. При этом он вспомнил, что «Цвета радуги» – это название дискотеки где-то в пригороде Сент-Питер-Порта. Эта дискотека из-за множества неприглядных историй пользовалась на острове дурной славой. «Когда она была там последний раз? – спросил он себя. На прошлой неделе? Позавчера? Прошедшей ночью?»

Он знал, что в танце Майя выглядит умопомрачительно. Тело ее было гибким, движения грациозными, как у настоящей артистки. Она обладала невероятным чувством ритма и темпа, а ее сексуальность могла свести с ума любого мужчину. Она производила фурор, входя в супермаркет, а уж на дискотеке все остальные женщины безнадежно блекли на ее фоне. Со сколькими мужчинами танцевала она в последнее время? И со сколькими из них легла потом в постель?

Как больно становилось ему от этих мыслей! Он стыдился этой боли, стыдился юношеского чувства безнадежной влюбленности, против которой был бессилен его разум. Она играла с ним, водила его за нос. Какую цель она при этом преследовала – если у нее вообще была цель – оставалось для него загадкой.

От ветра машину качало из стороны в сторону. Майя засмеялась.

– Машина качается так, словно мы здесь занимаемся сексом, – весело произнесла она. – Глядя издали, так подумает каждый.

Алан искоса посмотрел на нее.

– Ты хочешь сейчас заняться сексом?

Она глубоко затянулась дымом.

– А ты хочешь?

– Это я спросил.

– Мне всегда было с тобой очень хорошо, – она говорила как будто искренне, но Алан знал, что нельзя быть уверенным в ее искренности. – Это ты не захотел больше заниматься со мной любовью!

– Это не совсем так, – поправил он ее. – Я не хотел этого на твоих условиях.

– Ну, да, правильно. Я должна была отказаться от всех радостей жизни, стать серьезным человеком или кем-то в этом роде!

– Я хотел, чтобы мы поженились.

– Это то же самое.

– Я не думаю, что брак и отказ от радостей жизни – одно и то же, если, конечно, не считать радостями жизни число партнеров, с которыми проводишь ночь. От этих привычек приходится отказываться, когда вступаешь в брак.

Она вызывающе выпустила струю дыма в лицо Алану.

– Бог мой, ты даже не замечаешь, как снова впадаешь в менторский тон.

Алан опустил стекло окна и ладонью демонстративно смахнул дым на улицу. Буря ворвалась в машину, окатив Майю и Алана ледяным душем.

– Ну, нельзя же, в конце концов, обзывать ментором каждого человека, который говорит, что в твоей жизни что-то не ладится, Майя. Оставим в стороне романы с мужчинами. Ты не находишь, что тебе пора подумать о выборе профессии? Не можешь же ты вечно болтаться по барам и ресторанам, жить за счет бабушки и ставить с ног на голову распорядок дня. Должна же ты когда-нибудь начать делать что-то осмысленное!

Она снова выдохнула клуб дыма ему в лицо.

– Да что ты говоришь! Видно, у тебя сегодня очень неудачный день. Ты без конца придираешься и говоришь такие скучные вещи, что я сейчас просто усну. Так ты не хочешь заняться сексом?

«Она не стала бы со мной играть, если бы я для нее ничего не значил, изо всех сил стараясь оправдать в своих глазах ее поведение. Играют только с тем человеком, которому придают какое-то значение».

– Я хочу с тобой поговорить, а не наскоро перепихнуться в машине. Мне нужно от тебя нечто большее.

Она нетерпеливо положила ногу на ногу.

– Я же сказала тебе, что поеду с тобой в Лондон. Хоть сейчас. Только ты должен…

– Я должен предоставить тебе отдельную квартиру и машину, выплачивать тебе содержание и покупать тебе дорогие шмотки. Нет, в таких играх я не участвую.

«Надо любой ценой сохранить хотя бы остатки собственного достоинства, – подумал он. – Остатки самоуважения».

– Для этого у тебя достаточно денег, и если ты и в самом деле серьезно ко мне относишься…

– Мне кажется, достаточно того, что я предлагаю тебе выйти за меня замуж. Этого довольно для доказательства моих чувств.

Она опять дохнула на него сигаретным дымом, и он не выдержал:

– Прекрати!

– Прекратить что?

– Прекрати меня провоцировать. Прекрати прикидываться дурой. Стань, наконец, взрослой!

– Я поступаю так, как хочу. Ты это знаешь, и что ты хочешь делать? – со скучающим видом сказала она.

– Я мог бы, наконец, вырвать тебя из моей жизни, – упрямо произнес он, чувствуя, что ведет себя как маленький мальчик, топающий ногами и выкрикивающий пустые угрозы.

Она звонко рассмеялась, бросила окурок на пол и затушила его ногой. Всем своим видом она демонстрировала подчеркнутую грубость.

– Какой ты милый, Алан! Ты и в самом деле хочешь уйти из моей жизни? Ты никогда не сможешь этого сделать!

Она была права, и Алан был готов проклясть себя за свою непростительную слабость. Он, действительно, не сможет это сделать. Неважно, как плохо, пренебрежительно и наплевательски будет она с ним обращаться, с какой бессердечностью будет она приманивать его, а затем отталкивать, с какой холодностью будет выставлять свои требования и лелеять надежду, что в один прекрасный день он сдастся и сделает все, что она захочет. Он знал, что Майя всей душой стремится в Лондон и будет без устали искать такую возможность. Рано или поздно она, конечно, найдет богатого парня, который будет ее содержать, закрыв глаза на ее эскапады. Она была хороша, бесстрашна и обладала поразительной жизненной энергией.

«Я люблю ее, – смиренно подумал он, – и буду любить всегда».

– Мне пора в аэропорт, но сначала я отвезу тебя в Сент-Питер-Порт.

– Да, сделай это, – вяло ответила она. Глаза ее подернулись сонливостью. – Пойду домой и лягу в постель. Сегодня такой день, что хочется спать.

– Другие люди днем работают, – сказал Алан, хотя понимал, что Майя сейчас снова назовет его ментором, что он всегда теряет привлекательность в ее глазах, когда начинает читать проповеди.

– Зато другие люди, – возразила Майя, – спят по ночам.

– Ага, а вот ты не спала в эту ночь?

Пелена, затянувшая ее глаза, стала гуще, на лице обозначилась мимолетная улыбка.

– Нет, я не спала.

Ее взгляд красноречиво сказал ему все. Алан изо всех сил попытался сохранить беспечный вид, но ревность с каждой секундой все сильнее давила ему на горло, не давала дышать, словно яд, пропитывая его тело и душу.

– Наверное, у тебя была прекрасная компания.

Улыбка стала веселее. Она потянулась, как кошка, нежащаяся на солнышке.

– Да, компания была хорошая. Знаешь, жизнь… – она наклонилась в сторону и на мгновение зажмурила глаза, – жизнь чертовски прекрасна и разнообразна.

Алан резким движением повернул ключ зажигания, заводя мотор.

– Хорошо, что ты так думаешь, Майя. Я рад за тебя.

Она снова засмеялась, подалась вперед и прижалась лбом к ветровому стеклу.

– Посмотри, это не Кевин? – удивленно спросила она.

Действительно, из-за стены, отделявшей пляж от берега, вынырнул Кевин. Ветер едва не сдувал его с места, а от сырости, напитавшей воздух, он, кажется, совсем промок. Выглядел он действительно странно, ибо Кевин был не тот человек, который в дождь и бурю высовывает нос из дома. Он ненавидел сырость и всегда боялся выглядеть неухоженным и насквозь промокшим.

– Странно, – задумчиво произнесла Майя, – что он здесь делает? Не могу поверить, что он приехал сюда просто для того, чтобы прогуляться по пляжу.

– Кстати, то, что он делает, не совсем безопасно, – сказал Алан. – В бухте очень высокий прибой.

– Может быть, он встречался здесь с любовником и трахался с ним в пещере, – предположила Майя. Она надавила на ручку двери, с трудом ее приоткрыла и крикнула:

– Кевин! Эй, Кевин, куда это ты направился?

Ветер сорвал слова с ее губ и мгновенно унес, разодрав их в невнятные клочья. Однако Кевин с усилием поднял голову и увидел машину. Он вздрогнул и с таким ужасом уставился на автомобиль, словно увидел привидение. Потом он неуверенно приблизился.

Майя призывно замахала обеими руками.

– Кевин!

Он подошел к машине и наконец разглядел, кто в ней сидит. Выражение ужаса исчезло с его лица.

– Майя! Алан! – голос его был едва слышен в реве бури. – Почему вы здесь стоите?

– Полезай в машину! – изо всех сил заорала Майя. – Не то схватишь воспаление легких.

Кевин открыл заднюю дверь и упал на сиденье. Дышал он с натугой и тяжело.

– Святые небеса, – выдохнул он, – ну и погодка!

– Что вы делали на пляже? – спросил Алан и осторожно повел машину по узкой извилистой дороге. Кевин отбросил со лба мокрые пряди волос.

– Захотелось погулять. Что-то стукнуло мне в голову и я решил: а не пройтись ли мне по берегу?

– Кевин, либо ты болен, либо рассказываешь какие-то небылицы, – возразила Майя. – Чтобы ты рискнул вылезти из своих четырех стен, на небе не должно быть ни облачка.

– Как видишь, у тебя обо мне абсолютно превратное представление, милая Майя, – ответил Кевин с нехарактерным для него ехидством. – Не такой уж я законченный неженка, каким ты меня считаешь.

«Ого, – подумал Алан, – его сегодня точно какая-то муха укусила!»

Он внимательно посмотрел на отражение лица Кевина в зеркале заднего вида. Кевин был бледен, напряжен, и выглядел очень утомленным. Не было и следа того шарма, которым он так гордился. Губы его были плотно сжаты в ниточку.

– Должно быть, ты сегодня встал не с той ноги, – сказала Майя и засмеялась. – Как ты вообще сюда попал? Где твоя машина?

– Я приехал на автобусе.

– На автобусе? Но каким образом?..

– Майя, может быть, ты прекратишь этот допрос? Может быть, тебе рассказать, ходил ли я утром в туалет, и если да, то зачем. А если нет, то почему?

– Боже, как страшно! – обиделась Майя. – Все, молчу. У тебя сегодня и правда поганое настроение.

– Я бы с радостью отвез вас домой, Кевин, но я должен сначала высадить Майю в Сент-Питер-Порте, а в Тортеваль я уже не успею, так как тогда опоздаю на самолет.

– Нет проблем. У меня еще пара дел в Сент-Питер-Порте. Я выйду вместе с Майей.

Они молча приехали в город, Алан остановил машину перед трехэтажным домом на Отвиль-Роуд, где жила Майя. Кевин тотчас выскочил из машины, пробурчав на прощание нечто невразумительное.

Майя, покачав головой, посмотрела ему вслед.

– Нет, здесь что-то нечисто. Ты когда-нибудь видел Кевина таким?

– Нет, но, честно говоря, мне нет до Кевина никакого дела, – он внимательно посмотрел на Майю. – Мне пора ехать. Желаю удачи.

– Когда мы снова увидим тебя на Гернси?

– Не знаю, – он нервно побарабанил пальцами по рулевому колесу. – Вероятно, теперь я пробуду в Лондоне долго.

Майя наклонилась к нему и поцеловала в щеку.

– Я буду тебе звонить. Кстати. Я могла бы навестить тебя в Лондоне.

– Посмотрим, – официальным тоном ответил Алан, чувствуя, что Майя не принимает его всерьез. Она засмеялась и легко выпорхнула из машины. Ее смех звучал у него в ушах, пока он ехал сквозь усилившийся ветер в аэропорт; он продолжал звучать и тогда, когда самолет поднялся в воздух и остров превратился в крошечное пятнышко, затерянное в морском просторе. Но каким значимым и важным было для него это пятнышко.

12

Вечером Франка спросила Михаэля, есть ли у него женщина, и он – без обиняков и околичностей – ответил: да. Его прямота потрясла ее даже больше, чем сознание того, что она оказалась права в своих предположениях.

– Что значит: да? – испуганно спросила она, поразившись его краткому и четкому ответу.

– Да – это значит, да, – нетерпеливо ответил он, и, скорее, с любопытством, нежели виновато, добавил: – Откуда ты об этом узнала?

– Я ничего не узнала, я просто предположила.

– Ага, вопрос-ловушка. Старо, как мир, но прекрасно сработало. – Ему, видимо, было досадно, что он с такой легкостью попался на ее удочку. – Даже красиво, надо признать.

Франка на мгновение замолчала, ожидая, что он скажет хоть что-нибудь в свое оправдание. Но он ничего не сказал. Он сидел напротив жены за кухонным столом, играл бокалом красного вина, окидывая Франку холодным отчужденным взглядом.

– Кто она? – глухо и машинально спросила наконец Франка.

– Ты ее не знаешь.

– Но у нее есть имя, возраст, профессия. Она живет не в вакууме!

– Какое это имеет значение? – он налил в бокал еще вина. На запястье блеснули дорогие часы. У него были красивые руки – сильные, но изящные. – Какое значение это имеет для тебя?

– Мне хотелось бы знать, из-за какой женщины я теряю мужа.

– Из-за которой ты теряешь мужа! Ты снова устраиваешь театр, понимаешь? Откуда ты можешь знать, что теряешь меня из-за нее?

– Я и так уже тебя потеряла.

– Чепуха. До этого еще не дошло.

– Так, значит, это просто роман?

– Этого я не знаю. Дальше будет видно. Я должен выложить тебе все, до мельчайших подробностей?

– Я должна подождать, пока ты это сформулируешь? – озадаченно спросила Франка.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Как долго все это продолжается?

– Ровно год.

– Где вы познакомились?

– В баре. Я задержался в лаборатории, мне захотелось выпить, я зашел в бар и… ну, да, она была там.

– Она моложе меня?

«Как глупо, – подумалось Франке, – задавать такой вопрос в тридцать четыре года. Обычно молодых соперниц начинают бояться женщины, которым за пятьдесят».

Но не существует правил без исключений. Всегда можно обмануться, и соперница может оказаться моложе. Или старше. В сущности, какая разница?

– Она немного моложе тебя, – сказал Михаэль, – но лишь немного. Думаю, года на полтора.

Если это не двадцатилетняя красотка, то что он мог в ней найти? В чем ее очарование, оказавшееся столь привлекательным для Михаэля? Хотя Франка приблизительно знала ответ, она все же задала вопрос и услышала то, о чем и без того догадывалась.

– Господи, Франка, она – полная твоя противоположность. Она уверена в себе, сильна и очень надежна. Она просто излучает оптимизм. Она полна радостью жизни и энергией. Быть с ней – настоящее приключение. Она умеет удивлять, у нее живая фантазия.

Славословия лились неудержимым потоком, и каждое слово было как пощечина. И дело было не только в том, что муж возносил другую женщину до небес, дело было в том, что своими словами он уничтожал ее, Франку. Это она деградировавшая женщина без лица, без блеска, без изюминки, которая могла бы заинтересовать мужчину. В его глазах она была жалким ничтожеством, и так было всегда: одним словом он умел вывернуть наизнанку любую точку зрения Франки, причем так, что она не могла ничего ему противопоставить.

Он видел в ней лишь ничтожество, и она чувствовала себя ничтожеством.

Она судорожно сглотнула и еще раз подумала: это дно. Это самый черный момент. Хуже уже не будет. Но никогда уже не будет и лучше.

В глазах Михаэля она прочитала презрение. Инстинктивно она понимала, что он презирает ее неспособность защищаться, протестовать, возмущаться. Ей следовало бы плеснуть ему в лицо вином, швырнуть в него пепельницу, пригрозить страшной местью. Нельзя было замыкаться в себе, становиться серым, несчастным комочком. Михаэль ненавидел слабость, а Франка в его глазах была воплощением слабости.

Она встала, так как сидеть ей было уже невмоготу, и подошла к окну, за которым зимняя чернота поглотила весь знакомый вид.

– И что будет дальше? – спросила она наконец.

Михаэль очевидно об этом вообще не задумывался.

– Как это понимать: что будет дальше? Все останется, как есть. Бог ты мой, Франка, мы уже несколько лет просто сосуществуем рядом. Все идет своим чередом, все стабильно, не так ли? Думаю, что нам не надо ничего менять.

– Если не считать того, что теперь ты не будешь говорить, что придешь поздно, потому что у тебя очень много работы. Отныне ты будешь прямо говорить, что поедешь к ней, так?

– Если ты находишь это приличным…

Она резко повернулась к нему. Возмущение нарастало в ней, как снежный ком, и она с давно забытой, поразившей ее саму резкостью спросила:

– А то, что ты делаешь, ты находишь приличным?

Он едва заметно вздрогнул. Очевидно, ее тон удивил и его.

– Наверное, это неприлично, – произнес он через несколько секунд, – но у меня тоже всего одна жизнь.

– Которую ты не хочешь даром тратить на такое ничтожество, как я?

Он тоже встал; Франка видела, что разговор действует ему на нервы, но что он все равно его продолжит, чтобы покончить с этой темой.

– Если тебе так угодно… Франка, посмотри на себя! Ты вся состоишь из сомнений, неуверенности и страха. Когда только ты наконец решишься сделать шаг вперед! Ты без конца глотаешь успокаивающие таблетки, но от них тебе становится хуже, а не лучше. С тобой я не могу ни поехать в отпуск, ни пойти в ресторан. Я не могу пригласить домой делового партнера, потому что у тебя начинается паническая атака, стоит появиться в доме хоть одному чужому человеку. Я не могу никуда тебя взять, потому что шесть дней в неделю ты твердишь, что не можешь выйти из дома. Неужели ты всерьез воображаешь, что это та жизнь, которая меня устраивает?

У Франки зачесались ладони. Она вот-вот впадет в панику. Что может она ему ответить? Он прав. Каждым сказанным словом он подтверждает свою правоту.

– Мне очень жаль, – прошептала она и подумала, что, наверное, она – единственная в мире жена, которая извиняется, уличив мужа в неверности. – Я знаю, что для тебя я – сплошное разочарование.

Он окинул взглядом фигуру Франки, и она уловила в его глазах не презрение, а сочувствие – что, наверное, было еще хуже.

– Когда-то ты была другой, – сказал он, – и я был на самом деле влюблен в тебя. Ты нужна была мне, как воздух. Я думал, что все зависит от того, станешь ли ты моей.

– Что – все? – спросила она.

Он всплеснул руками.

– Абсолютно все. Счастье, полнота жизни. Все, что я знаю!

– У нас был хороший шанс, – тихо сказала Франка.

– Да, он, определенно, был, – равнодушно ответил Михаэль.

И Франка поняла: он настолько отдалился от нее, что ему уже не жаль упущенного шанса.