Текст книги "Подарок мертвеца"

Автор книги: Шарлин Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Похоже, он гордился тем, что так серьезно относится к бабушке и вовремя привез ее сюда на встречу, которую она назначила сама.

– Вы знаете, что тело нашли, – сказала я Ксильде, которая допила кофе, прежде чем мы, остальные, начали прихлебывать из своих чашек.

– Да, и я знаю, что оно было найдено на кладбище, – отозвалась Ксильда. – Я только не знала на котором. Я рада, что вы нашли девочку. Она уже давно была мертва.

– С момента своего исчезновения? – спросила я.

– Нет, не совсем, – ответила Ксильда. – Она прожила несколько часов. Но не больше.

Я почувствовала истинное облегчение, услышав это.

– Так я и думала. Спасибо, что рассказали мне.

Потом я задумалась: нужно ли выкладывать эту информацию полиции и семье Табиты? После минутного размышления я поняла, что это плохая затея. Если полиции было трудно поверить мне, Ксильде они тем более не поверят. Если бы вы попытались представить себе того, кто сменил профессию проститутки на профессию экстрасенса, Ксильда в первую очередь пришла бы вам на ум. Полиция не склонна доверять ни проституткам, ни экстрасенсам, и Ксильда подкрепила бы их недоверие каждой произнесенной фразой.

– Я Видела это, – заявила Ксильда.

Я ощутила заглавную букву в слове «Видела». Ее внук Манфред улыбнулся бабушке – олицетворение гордости. Было ясно: Манфреду плевать на то, что почти каждый посетитель в кафе минуту-другую пристально смотрел на нашу маленькую компанию. Я подумала: это нечто из ряда вон выходящее, особенно для молодого человека, недавнего подростка, если он и вправду уже вышел из отроческих лет. Я осознала, что Манфред и Виктор Моргенштерн почти ровесники, задумалась, как эти двое отнеслись бы друг к другу, и поняла: сама идея об их беседе невообразима.

– Ксильда, вы успели заметить того, кто забрал девочку? – спросил Толливер.

Он говорил очень тихо, потому что люди, без сомнения, прислушивались к нашей беседе.

– Это было сделано ради любви, – напрямик заявила Ксильда. – Ради любви!

Она улыбнулась каждому из нас, оглядев нас по очереди, после чего сказала Манфреду, что ей пора подремать.

– Конечно, бабушка, – ответил он. Затем встал и отодвинул кресло, чтобы помочь ей подняться.

Я годами не видела, чтобы мужчина так поступал. Когда Ксильда взяла сумочку и пошаркала к двери в своем невероятном клетчатом пальто, остальные посетители провожали ее глазами. Манфред наклонился, чтобы взять меня за руку.

– Рад был с вами познакомиться, – сказал он, и внезапно голос его прозвучал так, будто он был старше своих лет. – Если вам нужен приятель, чтобы провести время, Харпер, я с радостью займу это место.

Его взгляд сказал мне, что, сколько бы лет ни было Манфреду, на самом деле он был вполне зрелым мужчиной. Внезапно я почувствовала себя очень смущенной и – как это ни нелепо – польщенной.

– Понятно, – сказала я, и Манфред поцеловал мне руку.

Благодаря его пирсингам эффект был странным. Я почувствовала маленький язык, легкое прикосновение его бородки и четкое холодное металлическое прикосновение серьги в языке. Я не знала, то ли смеяться, то ли взвизгнуть, то ли задохнуться.

– Только подумайте, какие у нас могли бы быть дети, – произнес Манфред, и я решила улыбнуться.

– Это уже слишком, – хмыкнула я. – Пока речь не зашла о детях, все было прекрасно.

– Я это запомню, – улыбнулся он. – В следующий раз не допущу подобной ошибки.

Когда они ушли, я повернулась к Толливеру, чтобы спросить, что ему удалось извлечь из запутанного вклада Ксильды.

Брат смотрел вслед Манфреду с отнюдь не дружелюбным лицом.

– Ох, будь реалистом, – вздохнула я. – Толливер! Он же на несколько лет меня младше!

– Да, может, года на три, – ответил Толливер, и я вспомнила, что брат старше меня на три года. – Но какая наглая задница!

– Наверное, в заднице у него тоже пирсинг, – заметила я, и Толливер испуганно посмотрел на меня и не удержался от смеха.

– Что бы ты сказала, если бы я сделал себе татуировку и стал носить в ухе серьгу? – поинтересовался он.

– Я бы очень хотела на это посмотреть. И мне было бы интересно увидеть, какую именно татуировку ты выбрал. – Я с минуту разглядывала Толливера, пытаясь представить его с серебряным кольцом в брови или ноздре, потом ухмыльнулась. – И мне было бы интересно увидеть, на каком месте ты бы ее сделал.

– О, если я когда-нибудь сделаю татуировку, она будет у меня на пояснице. Чтобы ее почти никогда не было видно.

– Ты серьезно все обдумал.

– Да. Я подумывал об этом.

– Хм. Татуировку уже выбрал?

– Конечно.

– Какую?

– Зигзаг молнии, – ответил Толливер, и я не поняла: серьезно он или нет.

Глава седьмая

Пока мы ехали на такси из пригородного синеплекса до нашего отеля в центре города, у меня было время подумать. Ксильда была сумасшедшей, но настоящим экстрасенсом. Если она сказала, что Табита прожила несколько часов после похищения, я верила ее словам. Я поняла, что мне следовало бы задать другие вопросы – например, спросить у Ксильды, почему похититель Табиты так долго не убивал девочку. По сексуальной причине? С какой-то иной целью?

– Тебе не показалось, что Ксильда была еще более чокнутой, чем обычно? – спросил Толливер, странным эхом отзываясь на мои мысли.

– Показалось. Настолько чокнутой, что это заставило меня гадать: сколько же ей на самом деле лет?

– Ей не может быть больше шестидесяти.

– Я бы сказала, что она моложе, но сегодня…

– Она неплохо выглядела.

– Неплохо – для Ксильды.

– Верно. Но она как будто и двигалась уверенно и ловко.

– Но психически она была чуть более сдвинутой, чем всегда… Такой неопределенной. «Когда наступит время льда, ты будешь счастлива». Что, к дьяволу, это значит?

– Да, это было странно. И ее слова насчет правдивости…

Я кивнула.

– «Время льда». Проклятье, она могла бы сказать нам много того, что непосредственно относится к делу. Может, потеря Роберта заставила ее утратить психическое равновесие? Правда, она никогда не была Мисс Уравновешенность. Но Манфред, похоже, хорошо о ней заботится и уважает ее талант.

– Как думаешь, должны мы сказать Моргенштернам о том парне, с которым познакомились в Сан-Франциско? Как, по-твоему, они относятся к ясновидящим?

– Нет, – немедленно ответила я. – Если у Тома не будет настоящего видения, он просто что-нибудь придумает.

– Как делает и Ксильда.

– Но в важных делах она так не поступает, Толливер.

Он посмотрел на меня так, будто не видел разницы.

– Например, – начала растолковывать я, ли бы Ксильду посетила какая-нибудь девочка-подросток, желая знать, будет ли она в будущем счастлива, Ксильда могла бы придумать ответ, чтобы девочка ушла уверенная в себе и радостная. В таких делах, где это никому не повредит, Ксильда может выдумывать. Но если от ее ответа многое зависит, если клиент воспринимает ее серьезно, Ксильда не скажет: «О да, ваш пропавший сын на самом деле жив», если только ее не посетит истинное видение. А Том скажет тебе что угодно при любых обстоятельствах, знает он что-нибудь на самом деле или нет. Он просто выдумает.

– Тогда я не буду о нем упоминать, – сказал слегка обиженно Толливер. – Я пытаюсь придумать, как помочь им справиться с испытанием, и мне кажется: для них единственный способ покончить с прошлым – это выяснить, кто на самом деле убил Табиту. Конечно, если убийца не один из членов семьи.

– Знаю, – ответила я.

Меня удивило раздражение брата.

– Какую информацию ты получила вчера? Когда стояла на могиле?

Мне очень не хотелось возвращаться к тому моменту. Но потом я подумала о лицах Дианы и Джоэла Моргенштернов, об облаке подозрения, окружающем их, и поняла, что мне придется снова посетить Место упокоения Табиты.

– Как думаешь, мы смогли бы туда вернуться? – спросила я. – Я знаю, там не осталось физических останков, но возвращение туда могло бы помочь.

Толливер никогда не оспаривал моих профессиональных суждений.

– Тогда поехали, – решил он. – Но мне кажется, лучше отправиться вечером, чтобы никто за нами не увязался. Мы же не отправимся туда на такси.

Я согласилась, перехватив в зеркале заднего вида любопытный взгляд таксиста.

– Хочешь, чтобы он подбросил нас на Бил-стрит [17]17
  Бил-стрит – улица в историческом квартале Мемфиса. Свидетель развития блюза в начале ХХ века. Множество ресторанчиков, где исполняют блюз и джаз, сувенирных магазинов и т. п.


[Закрыть]? – спросил Толливер. – Мы могли бы послушать музыку перед ужином.

Я посмотрела на часы. Вряд ли там играли хороший блюз в пять часов вечера.

– Почему бы тебе не пойти одному? – предложила я брату. – А я вернусь в отель и подремлю.

Итак, Толливер вылез из машины на легендарной Бил-стрит у «Клуба величайшего гитариста» и напомнил таксисту, куда тот должен меня отвезти.

– Конечно, приятель, я помню, – скорчив гримасу, ответил тот и повез меня прямо в «Кливленд». – Малость слишком заботливый, – сказал он, когда я расплачивалась. – Беспокойный он, твой муженек.

– Да, – ответила я. – Он мой брат.

– Ваш брат? – посмотрел на меня таксист с полуулыбкой, уверенный, что я его дурачу.

Я оставила ему всю сдачу, потому что была немного смущена. Потом выбралась из такси и вошла в отель, не оглядываясь по сторонам…

Это было глупо.

Второй раз за день меня кто-то схватил. Но на сей раз мужчина, причем сердитый мужчина. Он схватил меня, когда я вошла в холл, и подтащил к креслу, прежде чем я успела понять, кто он такой.

Доктор Клайд Нанли был одет чуть получше, чем тогда, когда мы встретились с ним прошлым утром. Сегодня, в спортивной куртке и темных широких брюках, он выглядел типичным профессором колледжа. Его ботинки определенно нуждались в чистке.

– Как вы это сделали? – спросил он, все еще стискивая мою руку.

– Что?

– Выставили меня дураком. Я же был там. Записи были запечатаны. Я следил за ними. Никто больше их не читал. Как вы это сделали? Вы выставили меня идиотом перед всеми моими студентами, а потом чертов сводник позвонил мне, чтобы потребовать у меня денег.

Я с отвращением поняла, что доктор Нанли пьян, и попыталась выдернуть руку. Он испугал меня, поэтому теперь я была не менее зла, чем он.

– Отпустите меня и отойдите, – сказала я резко и громко.

Краешком глаза я увидела, что трое молодых служащих гостиницы нервно суетятся, неуверенные, что предпринять. Я была очень рада, когда кто-то шагнул вперед и хлопнул доктора Нанли по плечу.

– Отпустите леди, – сказал мужчина, который был вчера среди студентов профессора.

В нем чувствовалось спокойствие, говорившее: «Я знаю, что делаю, и никто не связывается со мной».

– Что?

Клайд Нанли был совершенно сбит с толку этим вмешательством в его сеанс запугивания. Но его хватка на моей руке не ослабла. Повинуясь дикому импульсу, я вцепилась в руку Мистера Студента, и так мы стояли втроем, держась друг за друга и выглядя, должно быть, смехотворно.

– Доктор Нанли, отпустите меня, или я сломаю ваши чертовы пальцы, – заявила я, и это подействовало как заклинание.

Профессор испуганно посмотрел на меня, как будто я наконец стала для него реальным человеком. Губы Мистера Студента, продолжавшего держать нетрезвого профессора, изогнулись в чуть заметной улыбке.

К тому времени один из служащих гостиницы вышел из-за стойки портье и торопливо зашагал к нам, но так, чтобы незаметно было, что он торопится. Это был человек лет двадцати с приятным лицом, который записывал нас в гостиницу.

– Какие-то проблемы, мисс Коннелли?

– Ни слова, – прошипел доктор Нанли, как будто это наверняка заткнуло бы мне рот.

Должно быть, обычно он имел дело с дурно воспитанными детьми из привилегированных семей.

– Да, есть проблема, – сказала я молодому человеку, и лицо Клайда Нанли удивленно дернулось.

Ему и в голову не приходило, что я могу на него пожаловаться. Понятия не имею, с чего он так решил.

– Этот человек схватил меня, когда я вошла в вестибюль, и не дает мне проходу. Если бы не помощь этого джентльмена, меня могли бы ударить.

Конечно, с последним я переборщила, но доктор Нанли определенно напрашивался на скандал, и если он думал, что я забуду, как он назвал моего брата сводником, он глубоко заблуждался.

– Вы его знаете, мисс Коннелли?

– Я не знаю его, – твердо ответила я.

В экзистенциальном смысле я сказала правду. Знает ли воистину кто-нибудь из нас другого человека? Я была уверена, что служащие вступятся за меня без колебаний, если будут считать, что доктор Нанли – незнакомец с улицы, который мне досаждает. Но стоит мне произнести слова «доктор» и «колледж Бингэм» – и я потеряю кое-какие преимущества несправедливо обиженной женщины.

– В таком случае, мистер, вы должны уйти, – сказал мой новый помощник, Мистер Студент. – И, учитывая тот факт, что вы пьяны, я бы на вашем месте вызвал такси.

Клерк сделал вежливый жест в сторону двери, как будто доктор Нанли был почетным гостем.

– Один из наших коридорных будет рад вызвать для вас такси, – радостно сказал клерк. – Прошу туда.

И не успел доктор Нанли прийти в себя, как уже стоял на тротуаре под бдительным надзором двух коридорных, ожидавших, пока подъедет вызванное для него такси.

– Спасибо, – сказала я Мистеру Студенту.

– Вчера я не узнала вашего имени.

– Рик Голдман.

– Харпер Коннелли, – слегка кивнув, ответила я. Потом пожала ему руку, хотя моя рука слегка дрожала. – Как вы очутились в нужном месте в нужное время, мистер Голдман?

– Просто Рик. Когда меня называют «мистер Голдман», я чувствую себя старше своих лет. Вы не возражаете, если мы на минутку присядем и поговорим?

В вестибюле имелись два парчовых кресла, стоящих как раз под удобным углом и на нужном расстоянии. Я заколебалась. Предложение было соблазнительным. Я вовсе не была такой спокойной и уравновешенной, какой притворялась. Вообще-то меня до сих пор трясло. Меня застали врасплох, в плохом смысле этого слова.

– Только на минуточку, – осторожно произнесла я и как можно изящнее уселась.

Я не хотела, чтобы Рик Голдман понял, как меня трясет.

Он сел напротив, его квадратное лицо было нарочито бесстрастным.

– Я выпускник Бингэма, – сказал он.

Это абсолютно ни о чем мне не говорило.

– Множество людей – выпускники Бингэма, но я их здесь сейчас не вижу, – отозвалась я. – Так в чем же дело?

– Я был копом в Мемфисе несколько лет. Теперь я частный сыщик.

– Хорошо.

Хотелось бы мне, чтобы он перестал ходить вокруг да около и сразу перешел к делу.

– Сейчас совет попечителей колледжа расколот на две противостоящие группы, – продолжал Рик Голдман.

Что ж, мне уже становилось скучно. Я приподняла брови и ободряюще кивнула.

– На либеральное большинство и консервативное меньшинство. Меньшинство очень заботится об облике Бингэма. Когда эта консервативная фракция совета выяснила, чем Клайд занимается на своих занятиях, она попросила меня понаблюдать за людьми, которых он приглашает.

– Держать руку на пульсе, – заметила я.

– Держать ухо востро, – подтвердил он.

Похоже, он говорил совершенно серьезно. Я почувствовала, что Рик Голдман вообще серьезный парень.

– Клайд вас не подозревал?

– Я заплатил деньги, чтобы записаться на его курс, – сказал Рик Голдман. – Он ничего не мог с этим поделать.

– Та леди в группе, что постарше, тоже ведет слежку?

– Нет, ей просто нравится брать уроки антропологии.

Я секунду подумала.

– Итак, вы совершенно случайно оказались нынче вечером в этом вестибюле?

– Не совсем так.

– Вы следили за Клайдом?

– Нет. Он скучный. Вы куда интереснее.

Я не была уверена, что именно подразумевает под этим частный детектив.

– Итак, вы следили за мной и братом?

– Нет. Но я ждал вас здесь. Я хотел задать вам кое-какие вопросы после того, как вчера понаблюдал вас в деле.

Рик Голдман своевременно вмешался в инцидент с Клайдом Нанли, и теперь я была у него в долгу.

– Я выслушаю вас, – сказала я, хотя обычно так не поступала.

– Как вы это делаете?

Рик подался вперед, не сводя глаз с моего лица. При других обстоятельствах я могла бы почувствовать себя польщенной. Но, кажется, я понимала, что он имеет в виду, и это было совсем нелестно.

Я посмотрела на него так же пристально.

– Вы ведь знаете, что я не могла бы получить информацию заранее. Вы это понимаете, так ведь?

– Вы были в сговоре с Клайдом? А теперь порвали с ним?

– Нет, мистер Голдман. Я ни с кем не вступаю в сговор. И между прочим, сомневаюсь, что когда-нибудь кто-нибудь произносил при мне эту фразу вслух. – Я отвела взгляд и вздохнула. – Я не мошенница. Можете мне не верить, но рано или поздно вам все-таки придется поверить. Благодарю еще раз.

Я встала и очень осторожно пошла к лифту. Нога все еще норовила меня подвести, и, если я упаду, это будет слишком неловко.

Я быстро ткнула пальцем в кнопку, дверь лифта послушно открылась, я шагнула внутрь, так же быстро нажала кнопку этажа и встала спиной к двери, чтобы больше не видеть Рика. Мне было стыдно, что мне понадобилась помощь. Если бы я была такой крутой, какой хотела бы быть, то смогла бы швырнуть Клайда Нанли к двери и вышибить его вон. Но это могло бы быть слегка чересчур.

Я поняла, что улыбаюсь задней стене лифта. Мне кажется, я отношусь к тем женщинам, которые улыбаются, думая о том, как они пнули бы поверженного мужчину – по крайней мере, такого мужчину.

Я велела себе распрямиться. В конце концов, я неплохо справилась с ситуацией. Я не вопила, не плакала, не утратила чувства собственного достоинства.

«Я не слабая, – сказала я себе. – Я просто иногда теряю голову».

К тому же удар молнии оставил после себя кое-какие психические последствия. Один из таких симптомов обрушился на меня сейчас – головная боль, такая отчаянная, что мне было трудно вставить в щель пластиковый ключ, чтобы попасть в свою комнату.

Я открыла аптечку и вынула пригоршню ибупрофена, а потом скинула обувь. Я уже убедилась, какая удобная здесь кровать, и знала, что через десять минут мне станет лучше. Я пообещала себе это. Вообще-то ушло около двадцати минут, прежде чем боль стала терпимой, а потом я начала смотреть на потолок и думать о докторе Нанли и о его вспыльчивости, пока не уснула.

Толливер разбудил меня пару часов спустя.

– Эй, – сказал он ласково. – Как ты? Когда я приехал, мне сказали, что у тебя была стычка с человеком в холле и что какой-то рыцарь в сияющих доспехах явился тебе на помощь.

– Да.

У меня ушла минута, чтобы как следует проснуться.

Толливер включил свет в моей ванной комнате и присел на край кровати, я видела лишь его силуэт.

– Меня поджидал Нанли, желая знать, «как ты сделала это – ты бесенок или сатана?» и так далее. Он не то чтобы вел себя очень агрессивно, просто считал меня мошенницей. Но Нанли явно решил, что я крупная мошенница, и злился, что ты ему звонил. Он заявил обо всем этом, не сдерживаясь в выражениях.

– Он тебя ранил?

– Нет, схватил за руку, вот и все. Помнишь того парня постарше в группе Нанли, о котором мы гадали, что он там делает? Он тоже оказался в холле, ожидал моего возвращения. Он остановил Нанли, а тужащий отеля отправил профессора восвояси, а потом парень из его группы рассказал мне кое-что интересное. Вот только после всего этого у меня началась дьявольская головная боль, поэтому я приняла лекарство и рухнула.

– Как нога?

Одна проблема часто влечет за собой другую. Мы посетили, наверное, с десяток докторов, и все они сказали, что мои проблемы чисто психологического свойства, – вне зависимости от того, говорили мы им, что я умею находить трупы, или не говорили.

– Последствия удара молнии закончатся после того, как вы покинете больницу, – сказал мне один в особенности напыщенный засранец. – Достоверно не задокументировано никаких долгосрочных побочных эффектов.

К сожалению, мои проблемы с медицинскими работниками были обычными для людей, выживших после удара молнии. Очень немногие доктора знали, что с нами делать. У некоторых из нас последствия были еще тяжелее, чем у меня: люди, например, не могли вернуться к работе и пытались получить пособие по нетрудоспособности или по инвалидности.

По крайней мере, у меня не звенело в ушах, чем страдали многие, выжившие после удара молнии, и я не потеряла способность распознавать вкус – еще одна обычная проблема.

– Нога немного дрожит, – призналась я, чувствуя слабость в мускулах, когда попыталась поднять ноги.

Поднялась только левая нога. Правая просто задрожала от усилия. Толливер начал массировать ее, как часто делал в мои плохие дни.

– Итак, поведай мне, что интересного рассказал тебе человек из группы профессора.

– Он частный детектив, – начала я, и на секунду руки Толливера замерли.

– Плохо, – сказал он. – Хотя все зависит от того, каковы его цели.

Я попыталась припомнить все, что рассказал Рик Голдман, и брат слушал меня очень внимательно.

– Не думаю, что это имеет к нам непосредственное отношение, – сказал Толливер. – Он, может, и не верит, что у тебя есть настоящий талант, но с каких пор это стало важным? Многие люди не верят. Ты просто еще не понадобилась ему. А что касается совета попечителей, или как он там называется, колледж тебе уже заплатил. И сумма вообще-то небольшая. Мы взялись за это дело скорее ради хороших отзывов, чем ради денег.

– Итак, ты думаешь, что Голдман нам не навредит?

– Нет, а зачем ему это делать?

– Он не выглядел очень сердитым или расстроенным, – признала я. – Но он может решить, что мы обманывали колледж.

– И что тогда он предпримет? Не он подписывает чеки. Нас наняли, чтобы сделать работу, и мы ее сделали.

После этого я слегка успокоилась насчет Рика Голдмана и решила больше не думать о Клайде Нанли, хотя и знала: Толливер затаил зло на профессора за то, что тот обошелся со мной так грубо. Может, мы не должны больше встречаться с Нанли?

Чтобы изменить тему разговора, я спросила брата, как прошла его прогулка по Бил-стрит.

Пока его длинные пальцы работали над мышцами моей ноги, Толливер рассказывал мне о Бил-стрит, о своей беседе с барменом о знаменитостях, которые приходили в этот бар, чтобы послушать блюз. К тому времени я почти расслабилась и смеялась, когда раздался стук в дверь. Толливер удивленно посмотрел на меня, я пожала плечами. Я никого и ничего не ожидала.

Это оказался коридорный с корзиной цветов.

– Это для вас, мисс Коннелли, – сказал он.

Кому не нравится получать цветы?

– Поставьте их на стол, пожалуйста, – попросила я, посмотрела на Толливера и увидела, что он понял намек.

Брат вытащил бумажник, кивнул мне и протянул коридорному чаевые.

Цветы оказались львиным зевом. Не думаю, что мне когда-нибудь присылали львиный зев. Вообще-то не думаю, что мне вообще раньше дарили цветы, если не считать пары букетиков в школе.

Так я и сказала Толливеру. Он вытащил из пластикового зубца корзинки маленький конверт и с бесстрастным лицом протянул мне.

Надпись на карточке гласила: «Вы подарили нам покой». Подпись – «Диана и Джоэл Моргенштерны».

– Они очень красивые, – сказала я, легонько тронув цветок.

– Со стороны Дианы мило подумать о цветах, – сказал Толливер.

– Нет, то была затея Джоэла.

– Откуда ты знаешь?

– В характере этого мужчины думать о цветах, – уверенно ответила я. – А в характере этой женщины – не думать о них.

Брат решил, что я говорю чепуху.

– Нет, вправду, Толливер, поверь мне на слово. Джоэл такой человек, который думает о женщинах.

– Я тоже думаю о женщинах. Я все время думаю о них.

– Нет, я не о том. – Я попыталась уложить свои мысли в слова: – Он не просто думает о том, что хочет трахаться с женщинами, когда на них смотрит. Нет, он не голубой, – торопливо добавила я, так как Толливер недоверчиво посмотрел на меня. – Я говорю: он думает о том, что любят женщины.

Я недостаточно полно выразила свою мысль, но яснее выразиться не могла.

– Ему нравится доставлять женщинам удовольствие, – сказала я.

Но и это было не совсем верным.

Зазвонил телефон, и Толливер ответил на звонок.

– Да, – сказал он. – Здравствуйте, Диана. Харпер только что получила цветы. Да, они ей очень понравились. Вам не стоило так утруждаться… О, это он? Что ж, тогда поблагодарите его.

Брат скорчил мне гримасу, а я ухмыльнулась. Он еще несколько минут слушал, что говорит Диана.

– Завтра? О нет, спасибо, мы будем чувствовать себя как незваные… – У Толливера был непритворно смущенный вид. – Для вас это слишком большие хлопоты, – сказал он осторожно-терпеливым тоном. Послушал еще и нерешительно произнес: – Тогда хорошо. Мы там будем. – Он повесил трубку и снова скорчил гримасу. – Моргенштерны хотят, чтобы завтра мы пришли к ним отобедать. Множество людей приносят им еду в знак утешения, они не могут все это съесть. Кроме того, они чувствуют себя виноватыми, что мы застряли из-за них в Мемфисе. Там будут и другие люди, – заверил брат, увидев выражение моего лица. – Мы не окажемся в центре внимания.

Ладно. В придачу к цветам это будет уже слишком. Есть такая вещь, как чрезмерная благодарность. В конце концов, я нашла Табиту случайно. И мы получим вознаграждение. Так сказал Джоэл. Ты должен был спросить меня, прежде чем давать согласие. Мне совершенно не хочется туда идти.

– Но ты же видишь – нам не отвертеться.

– Да, вижу, – бросила я, стараясь не говорить негодующим тоном.

Я считала, что мой брат хочет снова повидаться с Фелисией Харт.

Толливер кивнул, тем самым закрыв тему, я сомневалась, что закончила плакаться, но он был прав. Не было смысла продолжать эту дискуссию.

– Ты готова вернуться на кладбище? – спросил он.

– Да. Сейчас холодно? – Я встала, для пробы вытянула ногу. Лучше.

– Холодает.

Когда мы тепло оделись, я позвонила вниз и попросила подогнать нашу машину. Несколько минут спустя мы уже ехали на кладбище Святой Маргариты. Ночью в середине недели в центре Мемфиса машин было немного. На Пирамиде [18]18
  Пирамида – дворец спорта в Мемфисе в виде пирамиды.


[Закрыть]ничего не происходило, Эллис Аудиториум [19]19
  Эллис Аудиториум – арена в Мемфисе для спортивных состязаний и концертов.


[Закрыть]тоже не был освещен. Мы ехали на восток через окраины, районы магазинов и старые жилые районы до тех пор, пока не оказались на улицах возле колледжа Бингэм. Немногие люди, передвигавшиеся пешком, были закутаны, как городские мумии.

Я начала перебирать в уме запомнившиеся мне прошлым утром скудные приметы кладбища.

На сей раз мы не проехали через территорию колледжа. Толливер обогнул студенческий городок и выехал на маленькую дорогу на его задворках. Путь перегораживали белые ворота. Еще вчера Толливер метил, что они закрыты, но не заперты. Сегодня ночью было то же самое. Рику Голдману, частному детективу, следовало бы указать руководству Бингэма на то, что в системе безопасности колледжа имеются дыры.

Мы проехали через открытые ворота. Хруст гравия под колесами казался очень громким.

Лужайка кончилась, и мы въехали в лесистый угол студенческого городка. Хотя вокруг нас лежал город, мы как будто находились в милях от любого населенного пункта.

Мы медленно двигались между деревьями, окружающими старое место, а когда проезжали мимо, наши фары выхватывали из темноты ветви и стволы. Все застыло в холодной неподвижности.

Мы добрались до открытого места с церковью и церковным двором. На маленькой, усыпанной гравием парковке миновали несколько связанных проволокой столбиков, мешавших машинам наезжать на газон. На высоком столбе у церкви был сигнальный фонарь, второй – с ее дальней стороны. Они давали ровно столько света, чтобы тень полуобвалившейся железной ограды затемняла кладбище.

– Если бы это был фильм ужасов, один из нас сыграл бы в ящик, – заметила я.

Толливер не ответил, но вид у него был не очень счастливый.

– Я думал, освещение будет получше, – сказал он.

Мы застегнули куртки, натянули перчатки, приготовили фонарики. Толливер сунул в карманы несколько запасных батарей, я поступила так же на старой церкви даже не горел ночной фонарь.

Когда мы захлопнули за собой дверцу машины звук был похож на выстрел. Толливер посветил фонариком на проволоку, чтобы я могла через нее переступить, потом я сделала то же самое для него. Мы открыли ворота, и они громко заскрипели, как и принято в фильмах ужасов.

– Просто отлично, – пробормотал Толливер.

Я поймала себя на том, что улыбаюсь.

Ночью было трудно идти по земле, казавшейся при свете дня совершенно ровной. По крайней мере, для меня трудно. Я медленно продвигалась вперед, беспокоясь о своей запинающейся правой ноге, но не стала просить брата помочь. Я могла справиться и сама.

От ворот нам нужно было идти на юго-восток, чтобы добраться до уединенного уголка, где я нашла Табиту в могиле Джосаи Паундстоуна. Конечно, это оказалось самым темным местом на всем кладбище.

– Сегодня ночью оно кажется больше, – сказал Толливер.

Он говорил почти шепотом. Я чуть было не спросила почему, потом поняла, что тоже не хочу шуметь при ходьбе. Когда мы приблизились к открытой могиле, я подумала: выкопали ли в придачу и бедного Джосаю, а если выкопали, что с ним сделали. Знакомая вибрация мертвеца начала звучать у меня в голове все громче и громче.

– Мы когда-нибудь бывали на кладбище ночью? – спросила я, пытаясь стряхнуть тревожное, покалывающее чувство, примостившееся у меня на плечах.

Не было определенных причин ощущать тревогу. Вообще-то на кладбищах я обычно чувствую себя живой, настороженной и счастливой.

Вокруг явно не было ни души. Кладбище окружали две густые рощи, с третьей стороны была парковка, за которой тоже росли деревья, с четвертой стояла старая церковь.

Все это находилось не слишком далеко от оживленной современной улицы, но во время нашего предыдущего визита я заметила, каким уединенным кажется кладбище. У жуков и птиц хватало здравого смысла притаиться и вести себя тихо.

– Помнишь тот случай в Висконсине? Когда супружеская пара хотела, чтобы ты в полночь вступила в контакт с телом их сына на его могиле? – спросил меня на ухо Толливер.

Я так долго молчала, что мне пришлось припомнить, какой мне задали вопрос. И тут же пожалела, что мне напомнили о Висконсине. Я пыталась об этом забыть, запихнуть воспоминание о той ночи в шкаф, в котором хранила ужасы. Та пара потребовала, чтобы я работала в ночь Хеллоуина, просто чтобы сделать свою просьбу еще более экстравагантной. К тому же они пригласили примерно тридцать своих лучших друзей. Думаю, они решили, что раз платят нам столько денег, то должны извлечь из события какую-то выгоду. Они ошиблись насчет моих возможностей, хотя я никогда не пыталась сбить их с толку. И там, прямо перед всеми их друзьями выпалила, что на самом деле случилось с их ребенком. Я содрогнулась при воспоминании об этом.

Потом стряхнула с себя воспоминание.

«Сосредоточься на этой ночи, на этом мертвом даре, на этой могиле», – велела я себе.

Сделав глубокий вдох, я выдохнула. Потом еще раз.

– Я знаю, что тело исчезло, – прошептала я. – Раньше моей связью с мертвыми всегда бывало тело, но я хочу попытаться восстановить то, что получила от нее вчера.

– Мы на заброшенном кладбище в темноте, – пробормотал Толливер. – По крайней мере, ты не в длинной белой ночной рубашке и мы вместе. И поверь, мой мобильник полностью заряжен.

Я чуть было не улыбнулась.

Обычно я лучше всего чувствую себя на кладбище. Но не на этом и не нынче ночью. Я снова споткнулась. По кладбищам нелегко ходить, особенно по старым. Новые кладбища имеют плоские надгробия. Но на старых сломанные надгробия лежат в траве, земля зачастую неровная, поросшая пучками сорной травы. На более уединенных кладбищах посетители часто оставляют мусор: разбитые бутылки и смятые банки из-под пива, презервативы, обертки от еды – чего только там не найдешь. Не могу припомнить, сколько раз я находила трусы, подходящие и для женщин, и для мужчин, а однажды нашла шляпу-цилиндр, небрежно водруженную на надгробном камне.