Текст книги "Бару Корморан, предательница"

Автор книги: Сет Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Разочарованная Бару подумала о фехтовании. Вместо работы она принялась упражняться в своем кабинете, где с кряхтеньем старалась избавиться от раздражения под пустым взглядом очищенного.

Средство к спасению принес Мер Ло.

– Письмо, ваше превосходительство! Из стопки срочных! – Мер Ло покосился на бледнолицего. Взгляд очищенного подавлял; наверное, Мер Ло уже почудилось, что над ним навис гигантский микроскоп. – Штамп гласит: «В собственные руки, не для посторонних».

Капитан Лодемон, скрепя сердце, подчинился.

Развернув лист дешевой тряпичной бумаги, Бару прочла: «Их выводят и нормализуют в Фалькресте. Прибыли с тем же кораблем, что и новость о Зюйдварде. Подчиняются губернатору, но мне переданы слова власти над ними, для ограничения могущества Каттлсона. Запомните и ваше слово – «вздохнуть». Приказа он не нарушит, зато будет слушать вас. А нам нужно поговорить. Найдите способ».

Бару перечла письмо дважды, кивнула и вернула Мер Ло.

– Уничтожить. Ответ последует вскоре.

«Прибыли с тем же кораблем»… Значит, реморы были и на Тараноке. Вероятно, вынюхивали крамолу. Охотились на наших мятежных матерей и их мужей.

* * *

Ночью человек–ремора вновь последовал за ней в жилые комнаты. Бару собиралась приберечь слова до какого–нибудь ключевого момента и удивить врагов, по затем передумала. Какой в этом смысл? Каттлсон держит ее взаперти, ей разрешено только строчить послания и корпеть над счетными книгами.

Бару посмотрела на человека–ремору в упор и произнесла:

– Вздохнуть! Назови свое имя.

– Чистый Лист, – без колебаний ответил он.

Простую черную полумаску, казалось, намертво припечатали к его молочно–белой коже.

– Какие полномочия дает мне это слово?

Если неожиданность ее права отдавать приказы изумила человека–ремору, внешне это не проявилось никак.

– Вы можете распоряжаться мной в рамках закона и установленных норм. Вы не можете отменять приказы губернатора Каттлсона. – Внезапно, будто брешь в парусе под сильным порывом ветра, его губы раздвинулись в подобии улыбки. – Вы можете разрешать или запрещать мне говорить.

Восхищенная и слегка напуганная, Бару присела на краешек кровати. Что же с ним сделали в Фалькресте, если подчиняется одному–единственному слову, как марионетка? Вдруг в Фалькресте разработали особый кодекс чести, тайное вероучение или некий рыцарский орден, члены которого посвящают себя служению Империи? Нет, это не согласуется с инкрастической философией. Скорее, дело в научных методах – процедуры, режим, хирургическая операция или зараза из далеких стран…

Так или иначе, но в Фалькресте вывели новую расу, покорную и всецело приспособленную для службы. Перед ней воочию предстало будущее Империи, и, конечно, Бару не сомневалась, что к этому приложил руку Кердин Фарьер со товарищи. Исихаст – значит, «тот, кто превращает тело в храм».

А что бы сделала она сама, будь в ее руках раса таких, как Чистый Лист? Какой справедливости она бы добивалась? На Бару накатила волна восхищения, которая тотчас сменилась отвращением к самой себе. Бару поморщилась.

Что еще скрывается в Фалькресте?..

Она попробовала выяснить, какие приказы человек–ремора получил от Каттлсона. После этого она принялась засыпать его вопросами об Исихасте, Вестнике и Страннике, подобралась к Императору на Безликом Троне и, наконец, осведомилась о секретах Имперской Республики.

Но на каждый из вопросов ремора сухо отвечал:

– Не подлежит разглашению согласно приказу вышестоящего командования.

Но он улыбнулся, упоминая о собственных ограничениях!

Бару сменила тактику.

– Я отменяю все ограничения на твою речь, мимику и жестикуляцию, кроме явно оговоренных вышестоящим командованием.

Ремора (мысленно Бару продолжала называть его так – из-за бледности или неприметных черт лица, а может, из–за змеиной манеры двигаться) благодарно склонил голову.

– Вы относитесь к высшему разряду имперских слуг в Ордвинне, – произнес ремора. – А я благодарен за предоставленную мне возможность служить не только губернатору Каттлсону, но и вам, пока это явно не противоречит моему долгу по отношению к губернатору.

Как же воспользоваться жутковатым орудием, чтобы выбраться из клетки? Посеянные ею семена – дополнение к налоговой форме, поединок и дальнейшие цели – отчаянно требовали полива.

– Выйди за меня на поединок, – приказала она.

– Я не могу.

Проклятие. Если это не сработало…

– Доставишь ли ты по назначению мои письма?

– Да.

– Прочтешь ли ты их и доложишь ли об их содержании губернатору Каттлсону?

– Да, – сказал ремора и широко улыбнулся.

Чуть поразмыслив над его неуклюжей гримасой, Бару поняла: отменив ограничения на жесты и мимику, она позволила ему выражать удовольствие или неудовольствие. Похоже, ремора – не такое и лояльное создание, как она предположила… Нет, она опять заблуждается. Он – рабское существо и ревностно подчиняется букве приказа. Предоставленный же собственной воле, он будет стремиться удовлетворить столько вышестоящих, сколько сможет.

Он был нормализован таким образом, что получал удовлетворение от повиновения, словно собака. Он не отдает предпочтения ни ей, ни Каттлсону.

Однако Бару действительно предоставила реморе больше свободы повиновения – ведь теперь у него есть возможность слушаться не только Каттлсона, но и счетовода Империи.

А раз так, то Бару разговорит его!

– Тебя вывели и тренировали для умственной работы, – продолжала она, – верно?

– Во мне развивали все качества, необходимые для выполнения задачи.

– И ты предпочитаешь применять их, служа Маскараду?

– Имперской Республике, с вашего позволения, – вымолвил он и болезненно скривился – видимо, в его мозгу сработал условный рефлекс. – Я предпочитаю служить Имперской Республике с максимальным рвением. Я создан для того, чтобы защищать и повиноваться, но в мои обязанности входят и другие функции. Я способен давать советы и информировать.

– Дай мне оценку, – выпалила Бару, не сумев удержаться от возможности взглянуть на себя со стороны глазами умнейшего человека, напрочь лишенного собственного «я» и личного интереса. – Поведай мне обо мне самой – и тогда я тоже буду служить Империи наилучшим образом.

– Женщина с Зюйдварда. Будучи женщиной, вы имеете предрасположенность к абстрактному мышлению и работе с числами, но вас ослабляют склонность к сильным эмоциям и врожденный материнский инстинкт, смягчающий суждения.

Эту часть инкрастической доктрины Бару оставила без внимания.

– Будучи зюйдвардийкой, – добавил ремора, – вы имеете в крови факторы, способствовавшие успеху империи ту майя, но также унаследовали их расовую склонность к промискуитету и дикость, усугубленную негигиеничными брачными обычаями последних столетий.

Говоря это, ремора улыбался уже не столь неуклюже – теперь его физиономия выражала удовлетворение от применения своих талантов. Наблюдения и их анализ доставляли ему радость.

– Вы до известной степени одаренный математик, потенциальный полимат и перспективный савант имперского масштаба в дисциплинах управления. Ваша самоотверженность в работе и утилитарный характер немногих известных социальных связей указывают на такое похвальное качество, как прагматический инструментализм, но также допускают риск резко выраженной социопатии. Не исключен латентный трайбадизм, что может потребовать коррекционного лечения.

Его речь зачаровывала и немного злила – последнего хватило, чтобы злость выскользнула наружу окольным путем, в бессмысленном требовании:

– Тараноке. Называй мою родину «Тараноке».

– Я не могу.

Глупость с ее стороны. Нет причин тратить время на пустяки.

– Объясни, в чем я ошиблась. Почему моя власть ограничена?

– Ваша тактика эгоцентрична. Вы забыли, что вы – не единственный игрок за доской – и опыт значит не меньше, чем врожденный талант. Помимо прочего, окружающие стремятся расширить свое влияние и ограничить ваше. Ваша ошибка вызвана одним из фундаментальных изъянов человеческой психики: вы позволили себе счесть окружающих статичными и постижимыми механизмами, и лишь себя – действующей силой.

Как легко и приятно и отвратительно сладко было использовать его! Она заполучила в свои руки бледного безвольного оракула, способного разумно и авторитетно высказаться обо всем, чего ее душе угодно, и ничего не требующего взамен! Кстати, похоже, что его нижняя челюсть слегка обмякла? А дыхание сделалось гладким и глубоким, словно от действия сильных успокоительных? Информируя Бару, он использует свои навыки, он служит ей и искренне наслаждается этим.

Можно ли назвать рабством такое состояние? Ведь он и впрямь счастлив…

Ощущение счастья вбито молотом в сплав самого его существа.

В глубине души Бару подозревала, что Маскарад стремится переделать весь мир по образу и подобию Чистого Листа. Взрастить будущее поколение счастливых человеческих автоматов. Они уничтожили собственную природную аристократию, крича: «Яд в их наследственности, слабость в их семени!» Но даже с гибелью старых династий не исчезла одержимость улучшением крови. В Метадемосе определили, что поведение и жизненный опыт способны изменять наследственные клетки. Гигиеничное поведение взращивает разумных и дисциплинированных граждан, а социальный порок – распутных гедонистических паразитов.

– А мой следующий ход? Что я, по твоему мнению, должна сделать, чтобы упрочить свои позиции?

– Заведите любовника, – ответил он без всякого вожделения и вообще без интереса. – Арест по обвинению в негигиеничном поведении – самое страшное оружие, которое можно использовать против вас. Если я скажу губернатору Каттлсону, что у вас есть любовник мужского пола, мои слова будут приняты как факт любым имперским судом. Зато, в свою очередь, я хотя бы немного огражу вас от подозрений.

В животе томительно заныло. Ощущение почти ничем не отличалось от того, которое Бару чувствовала, осознав свою власть над ним – сильное, но абсолютно непохожее на похоть. Наверное, именно это сразу побудило Бару отвергнуть его предложение: ее плоть протестовала, невзирая ни на невозмутимость меноры, ни на ее искренний и тошнотворный интерес к покорному Чистому Листу. А может, причина была действительно разумной и коренилась в беседах с Аминатой о флоте. Именно тогда в Бару зародилось упрямое, неподатливое чувство, что пользоваться телом как инструментом влияния – в любой, самой невинной форме – тоже подчинение или компромисс.

Почему ее должны наказывать за целомудрие? Отчего ее спальня значит больше, чем счетные книги и деньги?

Ответом был стоявший перед ней человек.

– Ступай, – буркнула она и внезапно окаменела от ужаса. А вдруг она разговаривает во сне – ведь тогда Чистый Лист услышит и запомнит все ее бормотание! – Ступай охранять лестницу внизу, пока я сплю. Вздохнуть! Ступай.

На следующее утро Бару сказала себе, что ей снился Тараноке. Ее родной остров заполонили механические люди – гениальные мужчины и женщины. Они создавали под руководством Бару прекрасные вещи и без боязни общались между собой. Во сне все побережье Пепельного моря было населено ими и сделалось безупречно практичным, как аккуратная счетная книга, и каждый был на своем месте, будто звезда в созвездии.

На Бару обманывала себя. То был вовсе не сон. И она опять погрузилась в раздумья с зачарованностью ребенка, который сковыривает струпья со ссадин и не может остановиться.

Бару уже не понимала, что она чувствует – боль или восторг.

День поединка приближался. Времени до того, как Каттлсон отрубит ей руку или сделает что–нибудь похуже – и тем самым прикует ее к постели на длительный период – оставалось совсем мало.

Что Бару могла предпринять? Только ответить на письмо со словом власти.

И Бару начала действовать.

Под неотступным взглядом Чистого Листа она черкнула пару строк и передала свое послание Мер Ло. Ее записка была совершенного содержания: «Хотелось бы встретиться для обсуждения плана налогового периода».

Заге Ява явилась в тот же день.

Глава 14

Они пили кофе с крохотными пирожными, пропитанными финиковым сиропом, под наблюдением Чистого Листа и Мер Ло.

Человек–менора и секретарь представляли собой удивительное зрелище. Теперь они превратились в безмолвных стражей, приставленных к Бару властями. Парадоксально, но Бару могла им полностью доверять – в определенных узких границах.

Однако вскоре она выпорхнет из клетки.

Зате Ява с улыбкой разглядывала бледнолицего человека.

– Выдающийся экземпляр, не правда ли? Отменные качества. Губернатор так бахвалился им, а позже очищенный повторил мне все до последнего словечка! Он способен легко заменить моих протоколистов.

Поняв ее предостережение, Бару едва не поперхнулась пирожным. Она велела Мер Ло записывать их беседу, дабы убедиться, что Зате Ява понимает, сколь тщательно за ней наблюдают. Старая законница явно раскусила этот трюк.

– Будь у меня дюжина таких, я привела бы в порядок книги Су Олонори за неделю.

– Сомневаюсь, что в Ордвинне наберется дюжина очищенных. Их выращивают в Метадемосе в специальных замысловатых колыбелях из рычагов и звонков. Конечно, это только слухи. – Зате Ява сдержанно усмехнулась. – Не стоит мне их распространять.

– Но с некоторых пор мне доступны исключительно слухи, – произнесла Бару, кивая в сторону Чистого Листа.

Затем она многозначительно посмотрела на дверь и вздохнула: дескать, стража никогда не дремлет.

Глаза Зате Явы заблестели.

– Да! Что касается мер безопасности. Будь это формальный домашний арест, я могла бы отменить его немедля. Но, усмотрев в неустановленном злоумышленнике угрозу безопасности провинции, губернатор имеет право на военные действия в целях вашей защиты. Если он может оправдать ваше заточение временными мерами безопасности, я – в данный момент – бессильна.

То есть они с братом не видят причин выпускать Бару из башни. Поскольку уверены, что восстание обречено на поражение.

Бару должна переубедить их. Они поддержали Тайн Ху.

Надо попытаться что–то сделать.

Крутанув кофейную чашечку на блюдце, Бару непринужденно откинулась на спинку кресла и мысленно заорала Зате Яве в лицо: «Сейчас я вас озадачу!»

– Пустяки. У меня появилась прекрасная возможность сосредоточиться на планировании налогового периода.

– Как ответственно… и весьма похвально.

– Сборщики в нуги, кубышки начинают наполняться. В общем, я тоже задумалась о проблемах безопасности. Настали скудные времена: в такие годы народ мечтает о мятеже, а князья – о мошенничестве. А губернатор Каттлсон… – Она покосилась на менору. – Он очень озабочен! Он искренне хочет, чтобы Фалькрест остался доволен налоговым периодом. Парламент разочарован понесенными нами убытками. Они ожидают войны с Ориатийской федерацией, что дорого нам обойдется.

Зате Ява рассеянно изучала убранство кабинета, скользя взглядом по орнаменту из цепей и якорей.

– За все годы, проведенные здесь, я доказала, к чему может привести мошенничество. Они осознали, что Ордвинну крайне необходима сплоченность. Думаю, вы соберете обильную жатву, Бару.

В действительности эта реплика означала: «Играй свою роль. Не поднимай шум».

Мер Ло усердно царапал пером по пергаменту.

– Не сомневаюсь, – ответила Бару, уставившись на старуху. – Но я решила, что мы рискуем в другом отношении. Слухи о флоте Империи, строящемся в Зюйдварде, могут погнать пиратов на север, по великому торговому кольцу. Но их прежние логова на юго–западе Пепельного моря не будут пустовать. Полагаю, что скоро они пустятся на поиски новых жертв.

У Зате Явы отвисла челюсть. Ее изумление показалось бы фальшивым любому, не знающему об ее истинной лояльности и не встречавшемуся с ее братом среди ночи. Но Бару была уверена, что старуха не притворяется и поняла, к чему клонит имперский счетовод.

Воспользовавшись секундной паузой, Зате Ява взяла себя в руки.

– Галеоны, которые направляются в Фалькрест с грузом золота, собранного с целой страны, па борту… Но военно–морской флот будет бдительно охранять каждое судно. И пираты будут отогнаны.

– Я доверяю флоту и думаю, что галеоны не пострадают. Но я бы предпочла принять определенные меры к тому, чтобы превратить доверие в уверенность, – произнесла Бару и любезно улыбнулась. – Рынки работают исключительно па доверии…

На заднем плане статуей замер Чистый Лист. Взгляд его бездумно блуждал по комнате, но Бару ощущала его напряжение. Если бы Бару приказала ему говорить, он бы наверняка закричал: «Тревога! Тревога!»

Бару тоже хотелось закричать во всю глотку. В этот миг она почувствовала, что вся ее жизнь – ее мечты, амбиции, жгучая тоска по чистым водам и крикам чаек над Тараноке, ее надежды на власть и сокрушение империи – балансируют на острие ножа, в который вцепилась Зате Ява.

«Я – дура, – подумала Бару. – Она поступит именно так, как говорил ее браг».

А он сказал: «Она сварит вас заживо».

Зате Ява нарушила паузу.

– Безусловно, мы должны принять меры. Я велю представителю адмирала Крофтар доставить вам некоторые необходимые бумаги, чтобы вы рассмотрели расписание рейсов и реорганизовали его, как сочтете нужным. – Она поднесла к губам чашку. – Возможно, отправку галеонов надо отложить, чтобы они отправились в путь единым конвоем. Тогда их точно не переловят по одному.

– Верно.

Правоблюститель резко сдвинула брови.

– Однако нам необходимо обсудить еще одно дело – к сожалению, куда менее конструктивное. Я безумно расстроена тем, что вы и губернатор Каттлсон схлестнетесь в поединке. Что за ребячество! Многие годы я трудилась над гем, чтобы изжить пристрастие ордвиннцев к судебным спорам. А вы взбудоражили всю страну: народ поговаривает, что вы, благодетельница простых людей, поднимете меч против губернатора. Я настаивала на том, чтобы нелепая ссора была улажена в судебном порядке, но губернатор просто помешался на поединке.

– Как и я – ведь речь идет о чести.

Бару отчаянно старалась не переиграть, удержать беседу в одном ключе с Зате Явой. А Зате столь гладко сменила направление разговора, уводя его прочь от предложения, которое было сделано еще секунду назад!

Зате Ява судорожно одернула воротничок.

– А если вас тяжело ранят? Я настаиваю, чтобы вы нашли кого–либо, кто выйдет на поединок вместо вас. Мы не можем позволить себе лишиться имперского счетовода.

– Или губернатора.

Зате Ява закатила глаза.

– Да–да. Простите, я запамятовала, что вы тоже владеете клинком.

Бару беспомощно развела руками.

– Но я лишена возможности искать заместителя, находясь под… – Неожиданно она рассмеялась – совершенно искренне, от души позабавленная иронией ситуации. – Под защитой губернатора.

– Я сама подыщу подходящего мечника вам в заместители. – Зате Ява раздраженно улыбнулась – без малейшего намека на удовлетворение. Она даже не моргнула украдкой в знак удовольствия от столь быстрого разрешения дела. – Способного устроить так, чтобы ни одна из сторон не пострадала.

Безусловно, это было в силах Зате Явы. Сама Зате убила старого князя Лахтинского, а ныне, в силу занимаемой должности, держала в своих руках все до единого преступные сообщества Ордвинна!

А Мер Ло и Чистый Лист уже начали протоколировать происходящее. Острое перо и прекрасная память, конечно, не могли их подвести, но Бару хотелось надеяться, что они упустили великий поворотный момент разговора.

А главный ход сделала именно она, Бару! Она предложила два желанных трофея двум главарям вскипающего в Ордвинне восстания. Золото и кровь лежали перед ними как на блюдечке. Оставалось лишь взять их.

Дело сделано. От Бару уже ничего не зависело. Через пару-тройку дней Зате Ява уничтожит ее или увидит, как вспыхивает первая искра восстания.

И тогда для Бару начнется настоящее испытание.

* * *

В день поединка было дождливо и душно. Гладкие плиты и грубый булыжник мостовых курились паром после летнего ливня. Размявшись и облачившись в штаны для верховой езды и тяжелый сюрко[16]16
  Свободный плащ, похожий на пончо.


[Закрыть], Бару спустилась в свой кабинет, где она и обнаружила Мер Ло.

Секретарь стоял спиной к ней и смотрел в окно.

– Лист убрался восвояси, – сообщил Мер Ло беспечным тоном и повернулся к Бару. – Губернатор вызвал его доложить о результатах наблюдений. А я принес завтрак.

Мер Ло собственноручно пожарил свежую треску в оливковом масле, сдобренную луком. По ордвиннским приметам, это блюдо готовилось на удачу. Жаль, что аппетит у нее совсем пропал.

– Я и не заметила его исчезновения, – удивилась Бару. – Он – будто мебель. Чистый Лист прямо–таки ускользал от моего внимания.

– Но не от моего, – произнес Мер Ло и вновь повернулся к окну. Опершись о стекло растопыренными пальцами, Мер Ло смотрел в туман, который окутывал город.

Теперь от его веселости не осталось и следа. В голосе Мер Ло уже сквозили меланхолические нотки, которые легонько кольнули Бару. Эта мягкость и вежливость насторожили ее. Похоже, секретарь решился сказать нечто, что причинит ей боль.

– Помню, раньше в такую погоду по утрам жутко воняло. Стоки у нас были ужасные, в дождь переполнялись, и все растекалось по улицам.

– А сейчас?

Мер Ло пожал плечами.

– В мое отсутствие Маскарад их перестроил. Здесь канализацией и не пахнет. Но ведь у вас есть горячая вода на самой верхушке башни, так что вас это вряд ли впечатлит.

– Продолжать, – сказала Бару, ковыряя треску вилкой.

– М-м… О водопроводе и канализации?

– Обо всем, что ты хотел сказать, но помалкивал, пока ко мне был приставлен Чистый Лист.

Мер Ло крутанулся на месте, посмотрел на Бару и прикрыл глаза. Бару наблюдала за ним. Ей хотелось понять его, хоть мысли и возвращались раз за разом к поединку и к Каттлсону, замыслившему искалечить ее и убрать из игры. Будет ли ей больно? Чего она лишится – пальца, руки?

– Что вы делаете? – прошептал Мер Ло, словно опасался, что в комнате спрятался соглядатай.

– Я… – проглотив кусочек трески, Бару подняла нож. – Отказаться от поединка, не принеся Белу Латеману официальных извинений, я не могу. Принеся извинения, я выкажу неспособность занимать должность счетовода, и меня вынудят уйти в отставку. Каттлсон считает, что поединок – это хороший шанс для него самого, поскольку таким образом он сумеет выйти сухим из воды. Я успела изрядно подпортить его репутацию и навредить правительству, зато после поединка он будет чист! Сама Ява, похоже, не настолько озабочена этой историей, чтобы положить ей конец. Значит, ни у кого из нас нет выхода. Придется драться.

– Я другое имел в виду, – Мер Ло энергично потряс головой, и Бару с содроганием вспомнила тонкую мускулистую шею Чистого Листа. – Я о дополнении к налоговой форме. О непонятной договоренности с Зате Явой. О тщательном планировании деловых встреч на шесть месяцев вперед – вы будто пытаетесь доказать, что в ближайшие полгода вам предстоит куча официальных встреч… – Он подошел к столу и встал по другую сторону от Бару. Волосы его блестели от масла, сюртук был официально застегнут под самое горло. Он уже не походил на зяблика. Скорее, на ворону. – Я ведь знаю вас. Вы не станете рисковать положением и карьерой в этом глупом поединке просто так, без серьезной причины. Что вы делаете?

Бару отправила в рот еще кусочек трески, чтобы выиграть для себя и своего сердца чуточку времени.

– После поединка мне потребуется твоя помощь с уймой бумажной работы.

– Или в качестве сиделки… – Уголки губ Мер Ло дрогнули, но улыбка тотчас угасла. Он заговорил резко, точно подгоняя самого себя. – Если вы переходите в их лагерь и намерены ввязаться в переделку, мне надо предупредить семью до того, как начнется кутерьма. Я хочу успеть, Бару. Пусть они отплывут на надежном корабле, покидающем порт. Помните охотника, который едва не придушил меня, когда я сказал, на кого работаю? Такая же ярость обрушится и на них.

Сердце в груди Бару плакало, исполнившись внезапного желания спасти Мер Ло. Он – дитя прошлого восстания, и она может предупредить его о том, что ждет Ордвинн. Странно, что он так расчувствовался! Ведь Мер Ло был обученным оперативником из местных – опытным и прожженным типом. Он вполне может справиться сам. Однако он находился в ее власти и ничего не мог поделать, приставленный к ней Кердином Фарьером.

– Я не слышала в своем кабинете никакой крамолы, – произнесла она, делая вид, что оправдывается. – Ведь за мной постоянно шпионили.

Мер Ло ссутулился.

– Виноват. Простите. Я должен понимать ход ваших мыслей. Но я думал, что… Он запнулся на полуслове. – В сложившихся обстоятельствах я предположил, что вам может кое–что понадобиться…

Он замялся и умолк. Неужто Мер Ло потерял дар красноречия? А она–то тут при чем?

Бару рассерженно оттолкнула поднос.

– Хочу прибыть заранее. Вызови экипаж. Если губернатор уже прислал за мной экипаж, распорядись заменить его.

Что бы он ни собирался сказать – нечто доверительное или рискованное – все вмиг было проглочено и забыто.

– Слушаю, ваше превосходительство.

Отыскав абордажную саблю Аминаты, Бару повесила ее на пояс, рядом с кошелем на цепи. Если сегодня ей потребуется оружие, она уже проиграла.

А письма от Зате Явы о найденном заместителе так и не поступило.

* * *

Толпа ревела, как прибой в штормовую погоду.

Думать о поражении было ни к чему. Непродуктивно. Представлять себе, как она потеряет руку, получит гноящуюся рану или просто лишится чувств от внезапной боли… Нет, у Зате Явы – наготове человек, который выйдет на бой за нее. Драться ей не придется. Иначе она неизбежно проиграла бы Каттлсону – на его стороне и рост, и физическая мощь, и искусство владения клинком.

Бару судорожно вздохнула.

Она вышла из кареты посреди площади, и половина города пронзительно завопила, окатывая ее – кто ненавистью, а кто и обожанием.

Подспудный, зашифрованный бунт. Голубые шеренги гарнизона теснили толпу. Флаги с монетой и маской реяли на сосновых мачтах, разносчики бойко продавали пиво оборванным портовым рабочим и охотникам–лесовикам с ввалившимися глазами и зубами, прореженными цингой. Копейщицы Пиньягаты стояли плечом к плечу и воодушевленно выкрикивали на чудовищном афалоне:

– Золото из честных рук! Золото из честных рук!

Приветствие подхватили даже люди под княжескими знаменами – Отсфир, Лизаксу и Унузекоме, сгрудившиеся в неудобном отдалении особняком от толпы простонародья.

И это приветствие звучало в ее честь.

Новая ссудная политика являлась обдуманным шагом к завоеванию симпатий простолюдинов. Шум вокруг оскорбления, нанесенного ей Белом Латеманом, должен был привести их к возмущению.

Похоже, Бару достигла цели.

– Честная рука!

Без оппозиции, конечно, тоже не обошлось.

Раздвигая толпу, на площадь со стороны Фиатного банка выехали всадники в доспехах и княжеском убранстве. Бару разглядела «олений» флаг Хейнгиля, а затем и самого князя. Он неподвижно, будто каменный истукан, восседал на черном жеребце. Из–за вызванной Бару инфляции он потерял столько, что губернатору Каттлсону пришлось поддержать его золотом. Но лояльность князя держалась нс на этом. Он присягнул Маскараду после первого поражения Ордвинна, и его представления о чести оказались столь непоколебимыми, что во время Дурацкого Бунта он встал на сторону Фалькреста. Слово его было тверже железа.

Он поднял руку, указывая в ее сторону, и сорвал с седла птицу – белую крачку, связанную и отчаянно дергающуюся. Мер Ло за плечом Бару с резким шумом втянул воздух.

Хейнгиль свернул птице шею и швырнул ее в толпу. Народ откликнулся рокотом вулкана, слившимся в ошеломляюще громкий хор:

– Задешево дает!

– Грубо, – хмыкнула Зате Ява, подойдя к Бару из–за шеренги гарнизонных солдат в стальных масках. – Интересно, что бы сказала его дочь? Я буду судьей вашего поединка.

Бару улыбнулась, с отчаянными усилиями сохраняя спокойный вид. Колени дрожали, желудок сводило судорогами.

– А заместитель? – тихо спросила она.

Зате Ява наморщила лоб и склонила к ней ухо:

– Простите? В теплую погоду мой старческий слух порой подводит.

Сердце Бару ухнуло вниз. К горлу подступила горькая желчь. Заместителя не было.

Смелей, Бару Корморан! В школе она была хорошим бойцом и до сих пор поддерживала форму. Может, как–нибудь она справится.

Зате Ява потянула ее за запястье:

– Идемте. Доктор наготове. Лучше встретить боль лицом к лицу. Раньше начнете – раньше и закончите.

Значит, ее предложение отвергнуто – и кровь, и золото, и прочее. Вероятно, Зате Ява посоветовалась с братом, и они считают, что время еще не пришло.

Шагая по грубо отесанной булыжной мостовой, Бару ступила в круг, вычерченный мелом в центре площади. Людской рев разом стих. В круге ее ждал губернатор Каттлсон – шапка из волчьей головы, темная кожаная безрукавка, длинный двуручный меч у пояса.

– Корморан, – заговорил он, улыбаясь, как всегда, однако голос его звучал печально. – Уже пересчитали толпу?

– Здесь, наверное, полгорода.

– Я закрыл доки и объявил праздничный день. Толпа преклоняется перед силой. Ордвинн должен знать, кто правит им и почему – им будет полезно поглядеть, как их губернатор одержит победу на их же условиях. – Переложив меч в левую руку, он подал Бару правую. – Я постараюсь ранить вас легко – если получится. И – прошу прощения за… грубость. Ее придумал не я и даже не князь Хейнгиль.

За спиной Каттлсона с гордо поднятой головой стоял приосанившийся Бел Латеман. Злость оказалась приятнее страха. Бару едва не сплюнула ему под ноги, но хоровой крик – «Задешево!» – напомнил ей реплику, сказанную Латеманом в ресторанчике: «Прекратите истерику». Любые проявленные сейчас эмоции будут обращены против нее.

Сжав руку Каттлсона, она встряхнула ее.

– Вы забыли маску, – хмурясь, заметил он.

Бару специально оставила маску дома. То был символ. Она не стала надевать ее: хотела подчеркнуть, что повод для поединка – ее родина, Тараноке. Вот ее заместитель мог бы драться и в маске…

Но заместителя, увы, не предвиделось. Против роста и силы Каттлсона у Бару имелась лишь флотская система.

Мер Ло дернул ее за рукав и указал вперед. Бару прищурилась и различила среди скрытых иод масками лиц губернаторской свиты бледную физиономию человека–реморы.

Чистый Лист тоже заметила ее, и Бару показалось, что он приоткрыл рот.

Но его прервали.

Зате Ява кивнула, и солдаты гарнизона ударили в щиты. Толпа угомонилась. Теперь на площади слышалось лишь ржание лошадей да негромкие перешептывания.

– Я выступаю судьей в этом споре до первой крови, – провозгласила она. Гарнизонные офицеры повторили фразу нараспев, и их слаженный хор громом раскатился над шеренгами. – Сегодня ее превосходительство Бару Корморан с Тараноке, имперский счетовод, вызывает на бой его превосходительство Бела Латемана из Фалькреста, принципал–фактора Фиатного банка. Бару Корморан, чем вас оскорбили?

Это Бару репетировала сотню раз, и сейчас слова слетели с губ легко, как плевок, точно горькая желчь страха: