Текст книги "Черный порошок мастера Ху"

Автор книги: сёстры Чан-Нют

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

сёстры Чан-Нют
«Черный порошок мастера Ху»
(Mandarin Tan-3)

Облокотившись о бортовой ящик, Лам смотрел на проплывавшие мимо лесные тени: зубчатые верхушки водяных пальм, плотную массу кустарников, сплетавших корни в запутанный черный узор. Берега реки звенели короткими трелями, выделявшимися на фоне менее изысканного щебетанья, тысячей огоньков светились в темноте глаза, равнодушно наблюдавшие за тихо плывущей джонкой.

Они пустились в путь с наступлением темноты, уносимые течением, которое неизбежно должно было доставить их в бухту Дракона. При каждом изгибе реки деревни, словно гирлянды огней, нанизанные на водную нить, то выныривали из темноты, то снова растворялись в ней, напоминая о себе лишь стоявшим в горле горьковатым вкусом древесного дыма. Этот участок реки был всем хорошо знаком, а потому команда укрылась в трюме, с головой погрузившись в карточную игру – страсть, снедавшую их не меньше алкоголя. Лам поморщился: команда-то команда – горстка мальчишек, соблазнившихся морскими приключениями и нанятых за рисовую лепешку. И это при нынешнем небывалом расцвете торговли! Только бы эти недозрелые юнцы не подвели!

Джонка вышла к заливу в тот самый момент, когда покрасневшая луна скрылась за горизонтом. Лесной гомон внезапно сменила ледяная тишина. Лам поднял голову. Его глаза, привыкшие к сгустившейся тьме, увидели, как загораются в небе семь огней Большой Колесницы,[1]1
  Одно из принятых на Востоке названий созвездия Большая Медведица. (Здесь и далее – примеч. пер.)


[Закрыть] которую еще называли Северным Ковшом. Он инстинктивно сверился с Полярной звездой, сиявшей на высоте вытянутой руки на небосводе, теперь уже сплошь усеянном звездами. Обернувшись, он заметил какой-то силуэт, повязывавший голову платком.

– Курс на остров Могил! – крикнул он Хунку, который тут же бросился исполнять приказание.

Пластинчатые паруса, развернувшись, словно крылья бабочки, захлопали на ветру, и джонка помчалась к скалистому выступу, напоминавшему человеческий череп, торчащий посреди усеянного костями поля.

– С ума сойти – приближаться к такому гиблому месту, да еще ночью! – недовольно ворчал Хунк. – Ни дать ни взять – великан-утопленник!

Лам сердито погрозил пальцем строптивому пареньку, все достоинства которого заключались в смазливой физиономии да пухлых губках, но никак не в послушании.

– Приказы старика Фунга не обсуждаются! Тебе что ж, больше по нраву провести ночку с той мерзостью, что мы везем в трюме?

Тот сплюнул на палубу и тряхнул чубом.

– Смеетесь? Это все равно что поцеловать в губы упыриху, которая только что выпотрошила своего ухажера, а потом откусила ему башку!

– Что ж, охотно верю тебе на слово, ведь ты у нас такой многоопытный, – отозвался Лам. – Только не забывай, что господин Фунг отвалил за эту поездку немалые денежки.

– Да уж, отвалил! Старикан, видать, долго тужился, пока выжал из себя эти монеты! – прыснул паренек, присаживаясь на корточки, чтобы изобразить столь болезненную операцию.

– Ха! Не бойся: сколько он спустил здесь, столько наберет в другом месте. С тем, что мы везем в трюме, он мог бы, если бы захотел, раздавать милостыню знатным господам.

Теперь, когда они подошли ближе к островкам, Лам различал расселины на поверхности скалы, походившие издали на пустые глазницы и зияющие рты. Черные нити мха отвратительными лишаями покрывали все лицо острова Могил. Рогатые утесы окружали центральный массив, надежно защищая подходы к нему. Капитан мысленно прикинул возможный путь: между этими двумя камнями, а потом мимо того выступа… Вдруг он прищурился. Странно. Неужели его глаза – глаза старого моряка – играют с ним шутки? Однако что это там качается на волнах?..

– Хунк, что ты видишь вон там, на уровне той каменистой косы?

Юноша застыл, намотав на руку свои шелковистые волосы. Потом просто ответил:

– Там шесть лодок, в каждой по пять человек. Все сидят, только один, самый высокий, стоит и разжигает жаровню.

Лам грубо толкнул его.

– Дурачина! Ты что, не понимаешь, что это пираты? А знаешь, что пираты делают с такими красавчиками, как ты?

Лицо перепуганного юноши вмиг превратилось в восковую маску, венчавшую трясущееся туловище. Отстранив его рукой, Лам побежал к трюму, откуда слышалась непрекращающаяся брань.

– Да ты же жулишь, как твоя мамаша жулила с твоим отцом!

– Ах ты, негодный ублюдок! Да я сейчас в тебе столько дырок понаделаю!..

– А ну, хватит, бездельники! – закричал Лам вне себя. – Живо все наверх! Прямо по курсу пираты!

Толкаясь и отпихивая друг друга, матросы бросились на палубу.

– Пираты? Они что, за Хунком явились? – спросил паренек с продолговатым черепом и желтой кожей, которого все называли Манго. – Я слышал, они ищут красавчиков для дальних борделей.

И он отвесил возмутившемуся Хунку звонкий шлепок.

– Правда-правда, – подхватил тщедушный Стручок, – говорят, там толстые дядьки с волосатыми руками и плечами сами не свои до хорошеньких мальчиков, потому что жены у них усатые!

– Хватит зубоскальничать! – гремел Лам, которого эти мальчишки начинали выводить из терпения. – Будьте уверены, если вы попадетесь здешним пиратам, то сами станете умолять их продать вас толстому волосатому дядьке, только бы они не делали с вами того, что обычно делают с такими, как вы!

И тут, словно в подтверждение его слов, в каждой из выстроившихся перед ними полукругом лодок загорелся огонь. И они увидели пиратов.

Ничего не выражающим взглядом, плотно сжав бескровные губы, те взирали на возвышающуюся перед ними джонку. В каждой из лодок один человек стоял – это был старший, – остальные же сидели, равнодушно глядя перед собой. Мертвенно-бледная кожа тускло поблескивала в свете звезд. Белая полотняная повязка на лбу, неподвижные, словно окоченевшие фигуры, – казалось, они носят траур по самим себе. Их одежда, сгнившая за долгие годы, проведенные в могильной сырости, давно превратилась в лохмотья. Лодки, словно плавучие гробы, преградили путь морякам, у которых кровь застыла в жилах.

– Это Войско Призраков! – воскликнул Хунк. – Они охраняют остров Могил. Бежим отсюда!

– Я вижу, как у них из глазниц выползают черви, я чую запах тухлятины! – вторил ему Манго. – Как мы будем драться с мертвецами?

Лам дрогнул. Эти мертвецы намного превосходят числом его команду – полтора десятка матросов. И даже если учесть, что джонка намного крепче их лодчонок, какого сопротивления можно ожидать от этих сопляков, способных только лясы точить? А сам он, с его слабеющим зрением и усталыми костями, – разве сможет он защитить корабль? Ощущая свою ответственность за сгрудившуюся вокруг него команду, он попытался собраться с мыслями. И тут ему вспомнилась гниль, которую они везли. А вдруг мертвецы явились за этим грузом?

– Осторожно! Они наступают!

Это кричал Стручок, вцепившись обеими руками в борт джонки.

И правда, в каждой лодке стоявший во весь рост старший медленно вкладывал стрелу в тетиву лука старинной работы. Остекленевший глаз мигнул, подавая знак, и слаженным движением все выпустили по стреле, которые, рассекая воздух, слились в единый смертоносный пучок. На джонке началась паника, все бросились кто куда.

– Сюда! – вопил Стручок, лоб которого был забрызган кровью. – В меня попали! Отомстите за меня!

Лам бросился к нему и сразу понял, что несчастная жертва цела и невредима, только вся вымазана чем-то липким.

– Что это? – закричал Хунк, повиснув на шее у Манго.

Оставляя на палубе кроваво-красный след, к ним подползало нечто, похожее на кишку.

– Чертовы потроха!

– Свиные кишки!

Отпустив голову Стручка, которая с глухим стуком ударилась о палубу, Лам приблизился на четвереньках. Громкое шипение заставило его отскочить.

– Все назад! Это змея!

– Да она в крови вымазана!

Раздавшийся в эту секунду страшный крик заставил всех обернуться и взглянуть на Биня. У основания его шеи образовался какой-то желвак размером с кулак, тоже липкий и кровянистый. И этот желвак двигался!

Поскольку матросы остолбенели от ужаса, не в силах пошевельнуться, Лам бросился к несчастному как раз в тот момент, когда эта мерзкая штука соскользнула к нему за шиворот.

– Она меня сожрет! – взвыл Бинь, вертясь во все стороны. – Она грызет мне сосок и сейчас вопьется в сердце!

Лам прижал ладонь к телу паренька, стараясь ухватить эту опухоль, которая подскакивала под рубахой, окрашивая ткань кровью.

Внезапно с оглушительным кваканьем тварь выскочила у Биня из-за пазухи и шлепнулась на палубу.

– Жаба!

– И тоже вымазанная кровью!

Моряк в замешательстве смотрел на этих вполне живых, но окровавленных тварей, которых мертвецы привязали к своим стрелам. Что означала эта дурная шутка? Он обернулся к воде и понял всю хитрость их замысла.

Пираты как раз поджигали концы своих стрел, собираясь спалить джонку.

Словно во сне, капитан Лам увидел, как язычки пламени лижут наконечники стрел, и понял, что еще немного, и неминуемая смерть сравняет их с нападавшими.

– Разворот на сто восемьдесят градусов! – закричал он что было сил. – Прочь от этого проклятого места! Курс на устье реки!

Матросы, осознав опасность, бросились к парусам, с трудом обуздывая свои мочевые пузыри. Распахнутые крылья хлопнули еще раз, и джонка, описав изящную дугу, направилась к берегу. Предпочитая обманчивое неведение ужасающей действительности, экипаж не осмеливался оглянуться назад. Неужели за ними и правда гонятся на лодках мертвецы, бесшумно, словно тень тени, скользя по черной воде? А что, если это им просто привиделось и во всем виновата игра облаков на темных волнах? Обратив продолговатый череп в сторону открытого моря, Манго поделился со всеми своим открытием:

– Мертвецы сзади.

Тогда те, кто знал молитвы, начали потихоньку молиться, а остальные стали придумывать подходящие случаю божества и горячо призывать их к себе на помощь.

Когда они вошли в устье реки, Лам решился наконец оглянуться. Мертвецы преследовали их по пятам, бесстрастно, с какой-то демонической ловкостью управляя своими лодками. Один-единственный гребец, без капли крови в жилах, без труда поспевал за джонкой, против которой работали ее тяжесть и слабеющий ветер. Но по крайней мере, пока эти призраки гребут, они не могут поджечь судно.

– Надо подняться по реке до ближайшего селения! – сказал он мальчишкам. – Эта нечисть не сунется туда, где есть люди.

На что Стручок робко заметил помертвевшими губами:

– Господин Лам, они загородили нам дорогу.

Не веря своим ушам, капитан резко обернулся и вынужден был признать очевидное: еще пять лодок стояли по всей ширине русла, преграждая путь беглецам. Те же бездыханные тела, та же леденящая душу неподвижность, те же каменные лица. У него упало сердце.

Он попытался искать спасения в скользивших по небосводу звездах, а тем временем вокруг воцарилась полная тишина. Видя, что конец неизбежен, потрясенные мальчишки стали нащупывать в карманах свои барыши, нажитые более или менее честным путем. И, словно скрепляя печатью их судьбу, из глубин джонки раздались душераздирающие, заунывные звуки, лишь отдаленно напоминавшие человеческие стоны.

– Да брось ты их! – сказал Лам Манго, бросившемуся было к трюму. – Скоро мы все там будем…

Тем временем живые мертвецы, полуприкрыв веки и плотно сжав серые губы, бесстрашно окружали джонку плотным кольцом своих лодок.

– Чего же они ждут? – спросил Хунк.

И тут внутри у Лама все похолодело. Он знал теперь, почему эти твари удерживали их здесь, в этом самом месте реки. Он понимал, что кроется за их терпением и невозмутимостью. Эти негодяи рассчитывали на нечто, столь же неотвратимое, как закат луны и движение планет. В его памяти, гремя воинственными гимнами и пламенея горящими знаменами, вспыхнула похожая сцена, завершившаяся за несколько сотен лет до этого кровью и победой.

И потому капитан Лам не удивился, увидев, как из глубины, стайка за стайкой, всплывают серебряные рыбки, заполняя поверхность воды металлическим блеском, а в ушах у него стоял похожий на хруст костей сухой треск проламывающегося днища.

– Все за борт! – скомандовал он экипажу, в то время как мертвецы, будто поторапливая их, спокойно выпускали к небесам горящие стрелы, звездным дождем освещавшие берег.

– Этот светлый чай называется «Серебряные иглы», он готовится в ночь полнолуния из бутонов цветков, которые вот-вот должны распуститься, – объяснял на прекрасном китайском языке мандарин Тан, подавая гостю в знак особого уважения обеими руками фарфоровую чашку. – Не желаете ли отведать, Сю-Тунь?

– А быть может, вы предпочтете выпить вот этого, особого чая под названием «Ледяные туманы высокогорья», приготовленного из чайного листа, смоченного слюной насекомых, которых именуют «каплями росы»? – подхватил со столь же безупречным произношением ученый Динь.

– Прошу извинить мою неучтивость, – ответил Сю-Тунь, употребляя самые изысканные китайские выражения, – но от горячих напитков мне становится не по себе. Зато я охотно выпил бы глоток вот этой рисовой водки, аромат которой кажется мне восхитительным.

Сидя в лакированной беседке на берегу пруда, усеянного водяными лилиями, мандарин Тан был счастлив, что Сю-Тунь все-таки удостоил его чести и отведал угощения, поданного маленькой служанкой, с любопытством поглядывавшей на странного гостя из-под скромно опущенных ресниц. Дымящийся утренний суп, приготовленный из самой нежной лапши, был тем не менее учтиво отклонен Сю-Тунем, и ученый Динь, шутливо пожав плечами, счел своим долгом съесть его, чтобы помочь другу.

Встреча была неофициальной, а потому на мандарине был удобный халат из шелка-сырца с вытканными на нем свернувшимися драконами с четырьмя когтями на лапах. Полагающийся ему по чину головной убор, украшенный ястребиными крылышками, тяжелый и торжественный, на этот раз не покрывал его угольно-черные волосы, которые были просто свернуты под повязкой. Глядя на него в таком виде, трудно было представить, что вот уже год, как он вершит суд в небольшой прибрежной провинции. Большой оригинал в одежде, ученый Динь надел, по своему обыкновению, ярко-желтую куртку, подчеркивавшую резкие черты его всегда чуть насмешливого лица. Сю-Тунь же, чтобы не попасть впросак, надел свое парадное одеяние из переливающейся ткани, расшитое золотыми нитями. Газовый пояс карминно-желтых тонов дополнял этот изысканный наряд, ворот которого не гнулся из-за тысячи украшавших его бусинок.

Почувствовав, что атмосфера стала более непринужденной, мандарин Тан подвернул под себя левую ногу и сел на нее. Глядя на него, Сю-Тунь попытался последовать его примеру, но ему не хватило гибкости, и он был вынужден отказаться от этой затеи. Чтобы скрыть замешательство, гость вновь заговорил:

– В устройстве вашего сада сквозит острое чувство гармонии: камни причудливой формы, расставленные среди этих миниатюрных сосен, восхитительным образом воспроизводят природу Севера, а ручеек, бегущий вдоль извилистой дорожки, задает ритм всей композиции.

Мандарин скромно улыбнулся, однако комплимент был ему явно приятен. Сверкнув глазами, он поклонился:

– Эта композиция создана в определенной степени благодаря моему другу, ученому Диню, утонченность которого не нуждается в доказательствах.

Умолкнув, они предались созерцанию волнистых изгибов дорожки, в нескольких местах пересекавшей ручей, где плавали золотые рыбки, хвостами и плавниками напоминавшие чашечки невиданных подводных цветов. Солнечные лучи, скользя по блестящим черепицам мостика, там внизу, вырисовывали изящные тени на листьях бамбука.

– У нас при устройстве садов предпочтение отдается симметрии, чего вы здесь, на Востоке, как раз стараетесь избегать с присущим вам искусством воспроизводить изогнутые линии, созданные самой природой, – продолжил Сю-Тунь, поглаживая свою невыносимо рыжую бородку.

– Именно так, – согласился ученый Динь, которому нравились точные сравнения и разумные суждения чужестранца. – Мы считаем, что сад должен сливаться со вселенной, гармонично вписываясь в окружающую природу.

Сю-Тунь наклонил изящную голову, венчавшую длинное, худое туловище. Крайняя бледность лица выдавала в нем аскета. Рот с тонкими губами казался несовместимым с изысканными яствами. Острый нос не был создан для вдыхания тонких ароматов. Чистая, словно светящаяся кожа покрывала легкой, слабо натянутой вуалью изящные скулы и впалые щеки. Глаза невиданного, почти шокирующего голубого цвета, огромные и прозрачные, как два аквамарина, внимательно смотрели из-под морщинистых век, окаймленных светло-рыжими ресницами.

Мандарин Тан, который попивал, смакуя, черный чай под названием «Журавлиный утес», предоставив своим сотрапезникам рассуждать об устройстве садов, наслаждался окружавшим их безмятежным покоем.

Вдруг этот покой нарушил человек в форменной одежде, взбежавший через две ступеньки по лестнице к беседке. На лбу его, под волосами с густой проседью, сверкали капельки пота.

– Мандарин Тан, – выдохнул он, едва переводя дыхание, – я принес вам известие о кораблекрушении, случившемся в устье реки, там, где она впадает в бухту Дракона.

И он три раза поклонился, почтительно сложив руки.

Мандарин подошел к нему.

– Начальник полиции Ки, отвечайте: есть ли жертвы?

– К невероятному счастью, погибших только двое. Староста деревни, расположенной неподалеку от места кораблекрушения, поднял тревогу сегодня утром. В ожидании подмоги из города он приютил экипаж у себя в деревушке. На заре я уже направил туда отряд, но подумал, что вы тоже захотите осмотреть место происшествия.

– При каких обстоятельствах произошло кораблекрушение? – спросил судья.

Господин Ки стоял перед тремя мужчинами, скрестив руки.

– Торговая джонка была зажата в устье реки лодками с неизвестными нападавшими, которые продержали ее там до отлива. А когда вода стала уходить, джонка напоролась…

– …на колья с железными остриями, – договорил за него мандарин Тан, и глаза его замерцали странным огоньком.

Сю-Тунь, внимательно следивший за разговором, вздрогнул, а господин Ки кивнул с восхищенным видом. Взгляды, которыми обменялись ученый Динь и мандарин, стоили тысячи слов. Динь узнал это подергивание маленькой жилки на виске своего друга, выдававшее крайнее внутреннее возбуждение. Пощелкивая с решительным видом фалангами пальцев, молодой судья вскочил на ноги.

– Пусть нам приготовят лошадей! – приказал он господину Ки. – Если мы выедем немедленно, к вечеру будем в деревне.

Подергивая свою кудрявую, как баранья шуба, бородку, Сю-Тунь вмешался в разговор:

– Я убедительно прошу вашего дозволения сопровождать вас, ведь я однажды тоже стал жертвой кораблекрушения.

Развернувшись к гостю широкими плечами, мандарин улыбнулся:

– Милости прошу, Сю-Тунь. Ученый Динь не очень-то жалует долгие конные прогулки, а потому, я думаю, он обрадуется попутчику, с которым можно будет побеседовать о садах и прочих изысках.

Чужестранец зарделся от удовольствия, а его глаза приняли окраску дождевой воды. Распрямляя длинное худое тело, он на мгновение заколебался:

– Но скажите, мандарин Тан, как вы догадались об обстоятельствах этого кораблекрушения?

Подняв указательный палец, мандарин ответил:

– По дороге мы с ученым Динем прочтем вам краткий курс по истории нашей страны.

* * *

Ученый Динь чувствовал себя чуть ли не блестящим наездником, – и это он, обычно приходивший в ужас от суровых верховых прогулок по окрестностям города, регулярно навязываемых ему мандарином Таном. В таких случаях он, по обыкновению, не упускал повода напомнить правителю о другом средстве передвижения, называемом паланкином, – очень удобном и совсем не утомительном, поскольку при передвижении таким способом усилие распределялось в равных долях между несколькими славными носильщиками. Однако тот не желал ничего слушать, поскольку верхом на лошади чувствовал себя удобнее, чем пахарь на своем буйволе. Это все следствие низкого крестьянского происхождения, думал про себя раздосадованный ученый. Вот к чему приводят эти выборы раз в три года – неблагодарные мандарины с пренебрежением относятся к оказанной им чести.

Однако в тот день, когда послеполуденное солнце играло на речной глади, высекая из нее снопы бликов, Динь, неуклюже восседавший на своей лошади, ощущал себя мастером конной езды. Точным ударом ноги по брюху животного он направлял его туда, куда ему хотелось, и, пожелай он того, мог бы даже пустить его вскачь по жирной траве, окаймлявшей речной поток. На самом деле его убийственная техника езды не претерпела никаких изменений, но по сравнению с неловкостью Сю-Туня она по праву могла считаться выдающейся. И правда, путаясь в своем сверкающем одеянии, чужестранец самым жалким образом скрючился на лошади, которую начинало раздражать шуршание расшитой золотом ткани. Его огромное костлявое тело сотрясалось от малейшего камешка, наклоняясь сначала вправо, чтобы, ненадолго восстановив равновесие, затем самым опасным манером склониться влево. Пламенеющие волосы, казалось, оставляли за собой след в воздухе, а молочно-белая кожа начинала странным образом розоветь от жары. Несмотря на непомерную длину ног, он с большим трудом цеплялся ими за бока лошади, что придавало еще больше элегантности сомнительной посадке скакавшего рядом ученого. Огорченный неудачным выступлением в новой роли, Сю-Тунь пробормотал:

– Да уж, чего только мы, французские иезуиты, не изучаем: и астрономию, и разные науки, не говоря уж о богословии, но вот верховая езда никогда не входила в программу нашего обучения!

– Не будем преувеличивать, – примирительным тоном отозвался ученый Динь. – Вы неплохо справляетесь, Сю-Тунь! Я немного разбираюсь в этом и скажу, что вы вовсе не так уж смешно выглядите, хотя вас и здорово трясет на лошадке.

Мандарин поддержал его:

– В вашей езде нет ничего постыдного, я уверен, все из-за большого роста, для которого лошади нашей страны плохо подходят. Они предпочитают наездников более плотного телосложения с более устойчивой посадкой.

Иезуит ответил ему благодарной улыбкой. Неловко направив лошадь поближе к тени, чтобы уберечь от солнца кожу, приобретшую теперь пунцовый оттенок, он кашлянул.

– Я готов к уроку истории, господа учителя!

Приблизившись к нему, мандарин Тан начал так:

– Вы, должно быть, знаете, что эта страна долгое время находилась под китайским владычеством, не правда ли?

– Да, когда я был в Китае, мне часто приходилось слышать о необходимости подчинить это южное государство, которое там считают неким придатком Поднебесной, – кивая, ответил Сю-Тунь.

– Хотя изначально этот край и был заселен выходцами из Китая, настало время, когда отношения с китайцами стали нестерпимыми.

– Люди, прижившиеся здесь, стали требовать отделения, чего Китай никогда бы не допустил, – подхватил ученый Динь. – И это стремление к независимости порождало войну за войной.

Неосмотрительно держась за поводья лишь одной рукой, в то время как другая теребила бородку, священник чуть не спикировал носом, и только дружеская рука, вовремя подставленная мандарином Таном, уберегла его от падения. Краснея от неловкости, Сю-Тунь продолжил свою мысль:

– Китайский мандарин, принимавший меня в Китае, часто упоминал об этом. Он считал недопустимым, чтобы такая маленькая страна осмеливалась оспаривать господство Империи, и с удовольствием рассказывал мне о победах, одержанных Поднебесной в битвах с южным народом, которые лишний раз подтверждали ее превосходство.

Мандарин Тан сжал кулаки, глаза его метали молнии.

– Были проигранные войны, но в нашей памяти осталось немало легендарных битв, которые навеки наложили отпечаток на нашу судьбу. И именно они сковали нашу национальную гордость, которая может противостоять любому захватчику!

– Одним из таких исторических сражений стала битва у реки Батьданг, – поддержал его ученый Динь, скулы которого покрыла бледность. – Это было в год Собаки, около шестисот семидесяти лет назад…

– Значит, в девятьсот тридцать восьмом году, – быстро подсчитав в уме, прошептал Сю-Тунь.

– Китайский император послал своего сына во главе целого флота вооруженных джонок, чтобы тот еще раз потребовал уплаты податей. Они уже опустошили наши запасы серебра, аурипигмента, древесины ценных пород, но им все было мало.

Закатное солнце отбрасывало багровый отблеск на посуровевшее лицо мандарина. Выбившиеся из-под повязки пряди волос болтались у него за спиной, вторя ритму шагов лошади.

– Тогда один человек, полководец по имени Нго Кюйен,[2]2
  Нго Кюйен (898–945) – вьетнамский император в 939–945 гг., основатель династии Нго. В 939 г. возглавил восстание, приведшее к изгнанию из страны войск китайской династии Южной Хань.


[Закрыть] обратился к народу со своей знаменитой речью, призывая его на бой. Местом сражения была избрана река Батьданг.

Наклонившись к Сю-Туню, Динь уточнил:

– Эта река находится как раз в нашей провинции. Она впадает в бухту Дракона и отличается сильными приливами, благодаря которым разница в уровне воды бывает весьма значительной. Этой особенностью и хотел воспользоваться полководец.

– Он послал несколько лодок, чтобы заманить китайскую армаду из открытого моря в устье реки. Мощные джонки бросились в погоню за маленькими суденышками, уверенные в том, что сейчас уничтожат их, – продолжал мандарин.

Ученый Динь не совсем академическим движением поудобнее устроился на лошади.

– Но там джонки оказались в окружении других лодок, которые удерживали их, пока…

Внезапно стемнело. Сиреневое небо резко поменяло цвет на темно-фиолетовый, а стоявшая высоко луна освещала все вокруг ярким светом.

– …пока не начался отлив и вода не стала резко убывать, – подхватил мандарин Тан. – И тогда из воды, казавшейся захватчикам такой безобидной, стали выступать, ряд за рядом, колья с железными наконечниками, которыми полководец велел утыкать все русло. Джонки напоролись на эти пики, которые пробили им днища, и произошло это в водах того самого Юга, который китайцы считали давно усмиренным. Ну а потом армада была уничтожена войском Нго Кюйена.

В лунном свете было видно, как молодой судья победным жестом поднял кулак.

– Полководец провозгласил себя императором свободного государства, которое он назвал Дай Ко Вьет, – шепотом закончил ученый Динь, – а с пришествием великих национальных династий наша страна стала называться Дай-Вьет.

Лицо Сю-Туня чуть поблескивало в лунном свете, и эта бледная маска выглядела здесь так неуместно, что при взгляде на нее бросало в дрожь. Золотое шитье на его одеждах отбрасывало тусклые отблески, похожие на свечение множества светляков.

– А-а, теперь я понимаю! – отозвался иезуит. – Ваш народ продемонстрировал недюжинный ум, используя природные свойства своего края, извлекая выгоду из самой незначительной особенности местности и обратив все это против противника, гораздо более сильного и лучше вооруженного! Кто знает, может, это хитроумие и в будущем поможет вам побеждать других могущественных поработителей?

– Вы правы, Сю-Тунь. Этот прием с кольями применялся в нашей истории еще раз, – снова заговорил мандарин, выводя обратно на дорогу лошадь чужестранца, которая начала было сворачивать к воде. – Шестьсот лет спустя другой полководец, Чан Хунг Дао, последовал примеру своего прославленного предшественника во время второй битвы при Батьданге, той самой, что закончилась разгромом монгольской орды Хубилай-хана, также попавшейся на трюке со смертоносными кольями.

Сю-Тунь кивнул.

– Вот, значит, как вы догадались об обстоятельствах вчерашнего кораблекрушения…

– Река, где потерпела кораблекрушение джонка, действительно во всем напоминает ту историческую реку: она так же, как и та река, подвержена сильным приливам. Судно преследовали лодки, гораздо меньшие по размеру, которые удерживали его в определенном месте.

– По сути, все эти победы одержаны благодаря умственному превосходству слабого над сильным, – заметил иезуит. – Нам в Европе тоже известны победы в морских сражениях, добытые хитростью. Шестнадцать лет назад, когда в Нидерландах вспыхнул бунт против владычества испанского короля, к восставшим примкнул Антверпен, город, в котором значительную часть населения составляли кальвинисты, лютеране и члены анархистских сообществ. Город был осажден испанцами, которые навели на реке плавучий мост, чтобы перекрыть снабжение. Так вот, обороняющиеся пустили по воде мину нового типа. Это была лодка, выложенная изнутри кирпичами и начиненная смесью пороха и нашатыря, а сверху были навалены слоями мраморные плиты, железные крючья, камни и гвозди. Кроме того, все это покрывала крыша из тяжелых камней. Вся эта масса должна была произвести взрыв, направленный не вертикально, а в стороны. В тот самый момент, когда испанцы попытались отогнать лодку, был пущен снаряд, после чего последовал мощный взрыв, унесший жизни нескольких сотен солдат. Они были так покалечены, что установить точное число жертв не представилось возможным. Эта бойня, несомненно, открыла новую страницу в истории военного искусства.

Иезуит прикрыл на мгновение глаза, словно прикидывая, насколько могла продвинуться вперед военная стратегия за то время, что длился этот взрыв.

– Таким образом, мы снова имеем дело с тем самым случаем, когда слабый противник одерживает победу над более сильным, – снова заговорил монах. – Но какие цели он преследовал?

Его вопрос повис во мраке ночи, напоенной ароматами диких растений. Лишь лягушки, прятавшиеся среди болотных нарциссов, ответили ему дружным кваканьем. Всадники молча продолжали свой путь, пока за излучиной реки не блеснула цепочка огней.

– А вот и деревня Красного Петуха! – воскликнул мандарин. – Сейчас мы допросим команду джонки и узнаем все подробности этого странного дела. Но прежде поддержим наши разбитые тела дымящимися яствами!

Однако сесть за стол они так и не успели, поскольку, подъезжая к деревеньке заметили группу людей, копошащихся в реке по пояс в воде при свете огромных воткнутых в берег факелов. Рядом лежала на боку пострадавшая джонка с наполовину оборванными парусами и развороченным днищем, зиявшим, словно отверстая пасть какого-то чудовища.

– Мандарин Тан! – воскликнул какой-то старик, по всей видимости деревенский староста. – Вот и вы! Начальник полиции Ки знает свое дело!

Судья спешился, поприветствовал старика и представил своих спутников.

Вытянув руку, покрытую темной, словно выдубленной кожей, в сторону обломков, старец пояснил:

– Мои люди провозились целый день, чтобы вытащить из трюма два тела, насквозь проткнутые кольями.

Только тут они увидели, чем занимались те люди в реке.

Все вместе они старались поднять тела двух женщин, которые казались тяжелее гор. Оба трупа были достаточно упитанны, но, несмотря на жир, никак не хотели держаться наплаву. Намокшая одежда тянула их ко дну, к огромному неудовольствию выбившихся из сил селян. Ученый Динь, которого любая встреча со смертью приводила в полуобморочное состояние, отвернулся, плотно сжав губы. Мандарин заметил, как Сю-Тунь проделал весьма странные манипуляции, сложив вместе большой и указательный пальцы правой руки и по очереди коснувшись ими сначала лба, потом груди, левого и, наконец, правого плеча. При этом он что-то бормотал себе в бородку. Мандарин не успел, однако, поинтересоваться у чужестранца, что означают эти странные действия. Взгляд его был прикован к изуродованным лицам жертв.