Текст книги "Царица Армянская"

Автор книги: Серо Ханзадян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

конники и воины на колесницах стали крушить шатры и давить всех насмерть.

Осажденные бойлаканцы, увидев с крепостных стен царское знамя и узнав

своих конников, подняли радостный крик.

Неожиданность удара с тыла и героическая отвага армян сделали свое

дело. Противник стал сдавать позиции. Ну и, надо признаться, вооружен он

был из рук вон плохо. С луками да палками перед конницей и боевыми

колесницами не устоишь.

Тем временем распахнулись крепостные ворота, и из них лавиной

вырвался полк воинов Багарата Дола. Теперь враг уже был между двух огней,

и поражение его стало неизбежным.

Каранни приказал не убивать только малых детей и девочек-подростков,

а всех остальных уничтожить.

Резня продолжалась до вечера. Враг сделал несколько попыток

прорваться из окружения, но ему это не удалось.

К ночи все было кончено.

Жрецы развели костры и стали подбирать и сжигать тела убитых врагов.

К шатру царевича подкатил на колеснице Багарат Дола. И хоть был он

устал и измучен, лицо сияло торжеством.

С благодарностью бросившись на колени перед Каранни, он воскликнул:

– Да будет вечной помощь богов тебе, благословенный государь мой,

богоравный Каранни! Никогда и ничем не оплатить мне твоего великого

благодеяния!

Престолонаследник поднял его, крепко обнял и предложил сесть.

– Как это, однако, вышло, брат Багарат Дола, что нечестивцы осадили

твой город?

Человек хоть и не первой молодости, властитель Арцаха был польщен,

что царевич назвал его братом.

– Они довольно часто прорываются к нам, божественный. Мы в вечной

схватке с этими мерзавцами, как на огне жаримся. Нет на них ни бога, ни

дьявола. Ничем не занимаются. Ни землю не обрабатывают, не сеют, не пашут.

Только грабежом и живут.

– И много бедствий причинили?

– Все посевы перепортили, разрушили несколько деревень, народу

поубивали видимо-невидимо. Я вышел к Ерасху, чтобы там их остановить, да

вот не удалось. Большая часть конницы встречала тебя... Пришлось

оттянуться и закрыться в стенах Бойлакана. Очень своевременно боги послали

нам тебя!

Каранни как мог утешал его и велел устроить праздник в честь победы.

Каш Бихуни привел к царевичу троих пленных вражьих военачальников. И

хотя это были сильно обросшие здоровяки, вид у них был жалкий.

Каранни с любопытством оглядел их, сам подал каждому напиться и

спросил:

– Откуда вас принесло к нам?

– Из степных далей.

– А зачем явились?

Пленники с удивлением переглянулись.

– Воевать пришли...

– За что воевать?

– Ну как так – за что?.. Мы войной добываем свой хлеб. Война – это

наша жизнь!

– И много вас?

– Много. Целых полмира населяем.

– А как велик мир, половиной которого вы владеете?

– Сколько можешь пройти, это и есть весь мир, – ответил один из

пленников. – Сколько твоя стрела пролетит...

Было уже за полночь, когда вступили в город. Все прямиком направились

в храм для жертвоприношения, а затем до рассвета пировали.

* * *

Всю ночь двери храма оставались открытыми. Никто их не охранял. Даже

воины, из боязни темноты, не входили туда. Девять колонн высились перед

входом. Днем все тут было украшено цветами и омыто водой священной реки

Тер Мадон, вокруг били в барабаны, отгоняя злых духов, чтобы не проникли в

Нерик.

Мари-Луйс не спалось и было очень беспокойно. Перед глазами стоял

Таги-Усак и рядом с ним дочь Миная Нуар.

Из Мецамора астролог вернулся вроде бы довольный и гордый собой.

Рассказал подробности встречи с престолонаследником, рассказал и о том,

как, выполняя его приказ, отправил к нему одну из его сестер, которая

должна стать женою мецаморского горнового. Мари-Луйс слушала все вполуха.

Сейчас, когда подозрения скребли ей душу, она молила богиню

Эпит-Анаит, чтобы та освободила ее от дум о Таги-Усаке. Но похоже, что

богиня отвернулась от нее, не внимает молитвам.

– О безжалостные боги!..

Мари-Луйс посмотрела на безмятежно спавшую девушку-приемыша,

предназначенную в жертву этим безжалостным богам, и подумала: «Хоть ты

помоги мне своей чистотою вырвать занозу из сердца!» Царица чувствовала

себя безутешной и отринутой всеми изгнанницей.

Надежда вновь затеплилась в ней на исходе второго месяца

паломничества.

Опять гремели барабаны, оглушая вся и всех, в хороводах кружились

юноши и девушки с венками из белых цветов на голове. В веселье все

перемешались: и армяне, и хетты. И были словно безумием охваченные.

Мари-Луйс, наблюдая это беснование толпы, все больше и больше

преисполнялась негодования и решимости разрушить храм бога Шанта. Иного

пути для пресечения зла больше нет.

Узколобый властитель Нерика не без опаски переступил порог покоев

царицы.

– Там к тебе просится девушка, великая царица! – сказал он, опускаясь

на колени.

– Кто она?

– Дочь медника Миная, божественная. Зовут ее Нуар.

Царица насторожилась:

– Что ей надо?.. Я, кажется, видела ее...

Мари-Луйс снова почувствовала себя одинокой и покинутой. И очень

вдруг испугалась своего одиночества. Пусть придет хоть эта Нуар, которая

сияет как свет... Которая... Пусть придет, если даже и с недоброй вестью.

Может, немного развеет тоску...

– Скажи, пусть войдет.

Нуар, как подобало в такой день, была вся обвита белыми цветами: и на

голове венок, и вместо пояса стан обхвачен гирляндой из цветов.

Она опустилась перед Мари-Луйс на колени, коснулась губами носка ее

шитого золотом башмака. И в этот миг царицу бросило в холодный пот.

«Неужели, – подумала она, – Таги-Усак предпочел мне эту дикарку?!»

– Доброго тебе утра, великая царица! – полушепотом выдохнула девушка.

– Пусть оно будет добрым и для тебя. Встань, дитя мое, и положись на

мое благорасположение. Будь правдива и чиста, как твоя душа.

Нуар поднялась.

– А ты красивая! – не удержалась Мари-Луйс.

Девушка, как бы смутившись, закрыла лицо руками и горячо проговорила:

– Нет и не может быть в этом мире никого красивее тебя,

благословенная царица! Прости меня!..

– Кому ты отдала свою девственность, Нуар? У нас ведь принято, чтобы

такие голубки, как ты, приносили себя в жертву какому-нибудь из богов. Так

кто же он? Скажи?..

– Тот, кому все дозволено, великая царица. Кому я не смела

противиться, кто имел на меня право...

Царица была сама не своя. До чего же бесчувственна и бесстыдна эта

девица! Как с неба упавший камень навалилась на душу и давит.

– Что за нужда привела тебя, красавица, к царице армянской? —

спросила Мари-Луйс, с трудом одолевая свою неприязнь.

– Я пришла умолять тебя, божественная, о том, чтобы ты освободила

Таги-Усака, всеславного и мужественного раба твоего!..

Все творится волею зла! Эта девица отнимет у нее того, кого она

никому не желает, не может уступить. Мари-Луйс непроизвольно взяла Нуар за

подбородок. Какой он нежный, мягкий. Достаточно легко прикоснуться

кинжальчиком с рукоятью из слоновой кости и... Да, но это было бы

принесением человека в жертву?.. И такое совершила бы она сама? Она,

которая запретила жрецам?.. Разве не ею и не в ее доме укрыта хеттская

девушка, предназначенная в жертву ненавистным богам? Нет, нет, не обагрит

она кровью своих рук!

Словно отрезвев, Мари-Луйс отошла от Нуар.

– Я ведь давно освободила Таги-Усака от рабства. Еще живя в доме отца

своего. И сделала это по велению души. Может, он чем-то недоволен?..

Спросила и с надеждой подумала: «Хоть бы это было не так!»

– О нет, божественная! Я от себя прошу. Таги-Усак и ведать не ведает

о том, что я делаю!..

Мари-Луйс, чуть прищурясь, оглядела Нуар. Та сверкнула зрачками и,

снова упав на колени, взмолилась:

– Освободи Таги-Усака, великая царица! Ведь в твоей власти счастье

всех, и его тоже. Ты могущественная и богоравная! Молю тебя, припадая к

стопам твоим!..

Сердце царицы сжалось. Вот и еще одна страдает по нему. Очень жаркие

объятия у ее астролога и управителя, невозможно не растаять в них. Этой

девушке явно ведомо, каково на вкус дыхание Таги-Усака. О боги, вечно вы

творите такое, что противно желанию и сути человека.

Ужасно обездоленной ощущала себя царица.

– А почему сам Таги-Усак не просит меня об этом? Почему именно ты

выступаешь посредницей?..

И неожиданным ответом своим Нуар разожгла страшный костер.

– Потому что я люблю его! – сказала она. – Люблю и мечтаю стать его

женой! О великая и могущественная царица наша и спасительница, помоги!..

По телу Мари-Луйс снова прошла дрожь, да такая сильная, что даже

зазвенели украшения на ее груди. Глаза сверкнули молнией, а рука невольно

сжалась в кулак, готовый обрушиться на голову коленопреклоненной девушки.

Но царица и на этот раз совладала с собой.

В соседней комнате пробудилась от сна пригретая ею девушка-хеттка

Ерес Эпит. Она в любую минуту может войти. Царица не хотела, чтобы Нуар ее

увидела.

Мари-Луйс прошлась по комнате, стараясь скрыть свой гнев. Затем снова

села, долго и внимательно разглядывала распростертую у своих ног Нуар и с

достоинством проговорила:

– Объявлю Таги-Усака свободным от царской службы, прекрасная Нуар!

Так тебя, кажется, зовут? Но скажи-ка мне, он тоже любит тебя?

– Я люблю его, великая царица! Для богов не тайна, что я пожертвовала

свою девственность твоему царственному супругу во исполнение воли богов и

в подтверждение моей преданности царю и царице Армении...

– Это естественно! – едва не сбившись на крик, проговорила

Мари-Луйс – И не предосудительно ни для моего супруга, ни для тебя.

Благодаря твоей жертве тебя еще более возлюбят и боги и мы. Ну, а что было

дальше?

– Мне выпало счастье удостоиться заботы твоего супруга-царя,

божественная. Он выдал меня замуж за человека, которого я впервые тогда

увидела и потому, понятно, испытала к нему лишь неприязнь. Несчастный умер

раньше, чем коснулся меня. И вот я стремлюсь к тому, кто мил моему сердцу.

Я люблю Таги-Усака. Без него я словно высохшая трава под копытами скота.

Такое на меня навалилось, а он и знать не знает, как я терзаюсь!.. Но мне

почему-то верится, что он будет моим мужем, только бы ему освободиться

и... И еще, если ты поможешь, великая царица!..

– Так, так! – Мари-Луйс старалась казаться спокойной.

– Уговори его взять меня в жены, всемилостивейшая царица! Прикажи

ему! Избавь от муки!..

– Я обещаю! – после долгого молчания проговорила царица. – Обещаю

избавить тебя от муки...

Нуар опять припала к стопам царицы. А рука Мари-Луйс тем временем

потянулась туда, где у пояса за складками хитона она прятала заветный

кинжальчик с рукоятью из слоновой кости, вывезенной когда-то из отчего

дома. На этом оружии еще ни разу не было ни капли горячей крови.

Но нет! Она в ужасе отвела руку и заговорила почти ровно и спокойно:

– Мне тяжело в одиночестве, дитя мое. Оставайся со мной и развей

своим присутствием мою печаль. Помогите, о боги!..

Нуар облегченно вздохнула. Сбывается ее желание. Царица добра и

ласкова. Она непременно поможет ей завладеть сердцем Таги-Усака. И даже

Арбок Перча вдруг стало жаль. Но что поделать, коли Эпит-Анаит избрала для

нее Таги-Усака. Все в воле богов, и Арбок Перч пусть на них не пеняет.

Вконец измученная Мари-Луйс вдруг поднялась и стремительно вышла. В

галерее, где столпились ее прислужницы, она долго разглядывала их и,

остановившись на одной из жриц, чем-то схожей с Нуар, приказала ей сходить

за верховным жрецом хеттов Кама Варашем.

– Никто не должен знать, что он посетит меня! – предупредила

царица. – Поменяйся с ним одеждой, пусть придет в твоем платье.

Вернувшись к Нуар, Мари-Луйс с деланной веселостью сказала:

– А теперь, Нуар, давай выпьем немного вина.

Девушка кивнула в знак согласия.

* * *

Было уже за полночь, когда пришел Кама Вараш. Мари-Луйс сразу узнала

его, хотя он и был переодет. На приветствие его не ответила, сесть не

предложила и заговорила не скоро.

– Я решила позволить вам принести в жертву вашему богу человека! —

тяжело, как глыбы камня бросая в бездну, промолвила она наконец.

Кама Вараша словно надвое разорвало.

– О благословенная, о великая царица!..

– Но жертвой будет не тобою привезенная хеттская девушка, которая

находится у меня, а совсем другая.

– О царица, наконец-то боги внушили тебе разумное! Слава им!..

– Не спеши торжествовать, великий жрец хеттов! – резко оборвала его

Мари-Луйс – Вовсе не из страха перед богами или перед таким, как ты, я

изменяю себе. Просто должна погибнуть та, чьей гибели желаю я. Она в

соседней комнате, эта жертва. Войди туда и потайным ходом выведи ее.

Сделай все так, чтобы никто ничего не узнал.

Кама Вараш понимающе кивал в ответ царице.

– Но вдруг она закричит, божественная?..

– Не беспокойся. Она уже... одурманена. Но знай, что это последняя

жертва... Последняя! Бери ее, раздирай, дьявольское отродье. Я все равно

низвергну весь сонм ваших богов и оставлю только одного. Ну, иди забирай

свою поживу.

Кама Вараш быстро шел в угловую комнату. Царица разбила об пол чашу,

из которой Нуар пила вино с разведенным в нем дурманным зельем. Разбила и

стала, как разъяренная тигрица, носиться от стены к стене, бить по

зеркалам, в которых видела свое отражение. На миг остановившись, вдруг

принялась рвать на себе одежду, затем бросилась в комнату, куда только что

отправила Кама Вараша. Верховный жрец уже успел завернуть одурманенную до

бесчувствия Нуар в кусок красной материи.

– Это не та, не та, которую я отдаю тебе! – закричала царица. – Она

лишь похожа на ту, что должна стать жертвой, на ту жрицу, которую я

послала за тобой. Ее принеси в жертву.

Кама Вараш оторопел.

– Однако, царица!..

– Говорю, не та! – оборвала его Мари-Луйс. – Забери всю ее одежду,

обряди ту жрицу, что находится у тебя, пусть станет похожа на эту

девицу!..

– Что ж, будь по-твоему! – неохотно согласился верховный жрец.

И он вышел, унося в охапке всю одежду девушки и даже венок и гирлянду

из цветов, которыми она украсила себя, идучи к царице.

Мари-Луйс долго стояла над изголовьем обнаженной Нуар. Как же она

хороша...

Мари-Луйс крикнула свою жрицу-врачевательницу.

– Приведи в чувство это невинное дитя. Выпила немного вина, видно,

непривычно ей...

* * *

А в храме бога Шанта, тоже одурманенная, лже-Нуар без умолку

хохотала, и хеттские жрецы тем временем готовили обряд жертвоприношения.

Жрица покорно исполняла все, что от нее требовали. Она действительно была

очень похожа на дочь медника Миная.

Вот ее подвели к жертвеннику для священного омовения. В воду подлили

красного вина – это чтобы потом, когда прольется кровь жертвы, не очень

было видно...

Кама Вараш, обратившись к жрецу-вершителю, спросил:

– Деяние сие с волею твоею сообразно?

– Сообразно! – ответил жрец-вершитель и сам еще подлил вина в воду.

Верховный жрец положил в рот лже-Нуар живого жучка, который должен

вознести душу жертвы в небеса, открыть ей путь в пристанище богов.

Храмовые жрецы тянули ритуальные песнопения и били в барабаны. У

жертвенника горели свечи. Вокруг восседающего на пьедестале идола с

золоченой ветвью в руках ходили два жреца и воскуряли ладан. Из ниш на все

происходящее взирали неживые головы быков и буйволов, лошадей и собак.

Лже-Нуар все смеялась и радовалась, пребывая под действием зелья.

– Люди, я супруга бога Шанта! – твердила она. – Удостоенная счастья,

с небес гляжу на вас, горемык.

А дымная мгла вокруг нее все сгущалась, лики жрецов и идолов

двоились, троились и скоро совсем исчезли с глаз.

Ее уложили на жертвенник, заложили руки за голову и связали их.

Кама Вараш принял протянутый ему меч, обмакнул в чашу с маслом и,

трижды обойдя алтарь, вонзил его в грудь жертвы.

Дымная мгла поглотила все вокруг.

* * *

Рассвело.

С окрестных гор и лесов в Нерик вливаются ароматы росистых трав и

дерев. Все стены, крыша, врата храма Шанта украшены цветами, ивовыми

ветвями. Вокруг столпились хетты и армяне, плотно обступив все подходы к

храму. Хеттские жрецы окрасили свои бритые головы кровью жертвы.

У Арванда Бихуни голова умащена, а лицо все окрашено кровью.

Девяносто девять армянских жрецов стоят справа от врат храма. Девять

из них держат, перекинув через плечо, белых жертвенных овечек. Слева с

такой же ношей выстроились жрецы-хетты.

Прорицатели, колдуны, знахари держатся особняком. На поставце у

алтаря кружится каменный идол, изображающий бога Шанта. В белых его

глазницах тоже кружатся – то исчезают, то вновь появляются – каменные

зрачки.

Верховный жрец армян Арванд Бихуни, в сопровождении еще девяти

жрецов, с горящей свечою в руках приблизился к жертвеннику, девять раз

обошел его вокруг, после чего собственноручно заколол у подножия идола

всех жертвенных овечек. Затем к нему подошел верховный жрец хеттов Кама

Вараш.

Арваид Бихуни шепнул ему на ухо:

– Голову принесенной в жертву девушки из храма не выноси.

– Невозможно! – так же шепотом ответил Кама Вараш. – Жертвоприношение

не будет считаться исполненным. Голову жертвы надо вынести и всем

показать. Это полагается по обряду.

– Так ведь узнают? – испуганно сказал Арванд Бихуни. – Все может

обернуться большим скандалом.

– Ничего нельзя поделать. А ты, если хочешь, можешь уйти, пока не

поздно. Мне ваши люди не страшны, я готов им противостоять.

Прибыла Мари-Луйс. Вид у нее был мрачный и озабоченный. Ее

сопровождали Таги-Усак, властитель Нерика с шестью своими братьями, с

женой и дочерьми и двенадцать рабов.

На крыше храма появился жрец-хетт. Вознося молитву и размахивая

окровавленной женской сорочкой, наброшенной на палицу, он громогласно

возопил:

– Жертвоприношение свершилось! Исполнена воля бога Шанта!

Толпа на площади на миг словно онемела. Затем начали раздаваться

отдельные голоса:

– А жертва подобающая?..

– Все свершилось по канону?..

Царицу забил озноб. Жрица была такая юная и такая кроткая,

услужливая! Вспомнилось, как сияли ее глаза...

Окровавленная сорочка развевалась на ветру.

– А хетты, кажется, несмотря ни на что, принесли в жертву человека,

великая царица? – проговорил Таги-Усак.

– Пусть тебе не кажется! – взъярилась Мари-Луйс – Это был белый

теленок. Я знаю!.. Белый и чистый. Боги приемлют только чистую жертву!..

Кама Вараш воздел руки к небу и заголосил:

– О бог Шант! Покровитель и благодетель наш! Угодное тебе свершилось!

Вот!.. – и он поднял над собой голову принесенной в жертву девушки. – Вот,

прими, наш бог!..

Мари-Луйс снова прошибло ознобом. Но душа невольно всколыхнулась

торжествующей злобой. Забыв все, что двигало ею до этой минуты, она

вскричала:

– Смотрите, армяне! Хетты принесли в жертву человека!.. Человека!..

И армяне ринулись туда, где стоял Кама Вараш.

– Покарать ослушников воли богоравной царицы нашей!..

– Покарать принесших в жертву человека!..

Хетты стали волнами приливать ближе и ближе к храму. А их жрецы все,

как по команде, вдруг выхватили из-под жреческих своих хитонов скрываемые

под ними мечи. И тут армяне поняли, что никакие это не жрецы, а самые

настоящие хеттские воины, только переодетые для маскировки.

Неожиданно все окрест огласилось душераздирающим криком:

– Это голова моей дочери!..

Кричал Минай, медник, а теперь и оружейник, отец Нуар. Он выхватил

меч из ножен и тоже бросился туда, где стоял Кама Вараш. Хетты преградили

ему путь. Минай тщетно пытался прорваться вперед и с отчаянием все

повторял:

– Будьте прокляты, о боги!..

Площадь бушевала. Армяне-ремесленники заволновались.

– Да что же это творится?..

– Дочь Миная принесена хеттами в жертву!..

– Бейте хеттов! Бейте!..

Армяне группами и в одиночку ринулись на хеттов. А из храма тем

временем выплеснулись новые массы вооруженных хеттов. Там и тут

разгорались стычки.

Мари-Луйс едва сдерживала рыдания. Она горько раскаивалась, проклиная

себя за слабость, за то, что допустила жертвоприношение человека. Что

теперь будет?!

Властитель Нерика потянул ее за руку:

– Надо уходить! Оставаться здесь опасно!..

Мари-Луйс выхватила из-за пояса свой маленький нож.

– Крушите хеттов, армяне! Не давай им пощады!..

На площади уже развернулся настоящий бой. Мари-Луйс рвалась туда. В

ней словно бес взыграл, душа ее жаждала испытания мученичеством.

Хеттов становилось все больше и больше. Но вот подоспел и Арбок Перч

со своим отрядом.

Таги-Усак решительно потянул царицу к себе.

– Иди за мной! – крикнул он.

Мари-Луйс и не подумала подчиниться ему. Тогда Таги-Усак сорвал с

себя плащ, накрыл ее с головой, цепко и сильно, как обручем, охватил одной

рукой и взвалил на себя, а другою, в которой был меч, стал расчищать путь

перед собой. Несколько воинов из телохранителей царицы помогали ему. Они

прорывались к дому властителя Нерика.

Военачальник хеттов Нуанза Вараш между тем, держа над собой герб

Нерика – медвежью голову, намалеванную на дощатом щите, – орал во всю

глотку:

– Отныне он наш! Нерик наш! И храм бога Шанта наш! Слава царю-солнцу

Мурсилису! Слава!..

Рядом с ним стоял Аванд Бихуни. Вынув из мешка окровавленную одежду

принесенной в жертву девушки, он протянул ее Нуанза Варашу и проговорил:

– Плати за жертву, верховный военачальник!.. Не мои бы старания, не

видать бы тебе неба над Нериком. Плати обещанное.

Нуанза Вараш зло отпихнул от себя окровавленную одежду.

– Скажи лучше, где армянская царица, красавица Мари-Луйс? Ты ведь

обещал доставить ее мне. Где она?

– И она будет в твоих руках, славный победитель, – пообещал Арванд

Бихуни. – Все въезды и выезды города охраняются надежными людьми. Рано или

поздно она будет у твоих ног.

Хеттские войска безжалостно вырезали нерикских армян.

Только к полуночи Таги-Усаку с трудом удалось вырваться из месива на

площади и достаточно далеко отойти, спасая царицу. И, надо сказать,

недавняя отвага и мужество совсем покинули Мари-Луйс. Она уже думала не

столько о себе, сколько о гибнущем городе и его жителях-армянах. Из

телохранителей с ней оставались только пятеро, не было и Арбок Перча.

– Хетты вероломно завладели твоим городом, моя царица! – горестно

причитала мамка. – Вероломство у них в крови. Куда вы смотрите, о боги?

Властителя Нерика убили. И дочерей его. Своими глазами все видала!..

Они пробирались пустынной улицей. Впереди шел Таги-Усак. В глазах

стояла наводящая ужас отрубленная голова девушки. Хетты обманули царицу?..

Как же им это удалось?..

Царица едва шла, от усталости ноги подкашивались. И она все думала:

«Что же сталось с Нуар? Не с той, которую принесли в жертву, а с

настоящей, что дома осталась?.. Спаслась она или вражий меч настиг ее? Что

сталось с Нуар, с Нериком? Что будет со мной? Сколько крови надо этим

ненасытным богам?! И куда делся Арванд Бихуни, почему его нет здесь?..»

Уже совсем близок потайной ход. Только его миновать – и выйдут на

берег Тер Мадона. А там спасение...

И вдруг, откуда ни возьмись, наперерез им появился отряд хеттских

воинов. Таги-Усак, выставив меч, прикрыл собою царицу.

– Отступите, хетты, перед вами царица армянская! Дорогу ей! Дайте

уйти, чтобы не лицезрела она больше вашего вероломства!..

Сзади тоже появились хетты.

Мари-Луйс успела заметить, как Таги-Усак наповал сразил двух вражьих

воинов. Она тоже занесла было свой нож и не почувствовала, как на нее

что-то набросили. Только прикосновение омерзительных, потных рук вывело

царицу из забытья.

Что это?.. Она в каких-то сетях?.. Ее волокут?.. Но куда?.. Боже, она

в плену!.. Какое унижение!.. О Эпит-Анаит, и это все, чем ты отплатила за

верное служение тебе?!.

Весь мир потонул во тьме.

В ночи осталось незамеченным, как некто в черном бросился с

крепостной стены в волны Тер Мадона и поплыл к противоположному берегу

реки.

* * *

Хеттам никак не удавалось подавить сопротивление Арбок Перча с его

небольшим отрядом.

Рассвет был кровавым.

Армяне, прибившись к крепостной стене, продержались весь день,

отбивая атаки врага.

С наступлением темноты Арбок Перч сумел наконец отыскать ведущий к

храму потайной ход. Они благополучно прошли им и забрались на крышу храма.

Там, как знамя на древке, на ветру колыхалась наброшенная на палку

окровавленная сорочка принесенной в жертву девушки. Арбок Перч сорвал

сорочку, уткнулся в нее лицом, затем поднял над собой, растянул во всю

ширь и сказал:

– Теперь у нас есть знамя, армяне! Сейчас эта окровавленная сорочка —

наш бог, наша вера!

Они спустились с крыши, прошли к крепостной башне и, изрубив хеттских

охранников у входа, по каменным ступеням взбежали на самый верх башни.

Дул теплый несильный ветер. Арбок Перч набросил сорочку на копье и

взвил над разрушенным городом.

– Есть у нас свое знамя!

* * *

И еще один рассвет зачинался в кровавой мгле.

К башне подступил полк Нуанза Вараша.

Хеттский военачальник восседал на колеснице вооруженный до зубов и

весь в броне. Шлем его венчал бычий хвост, в ушах сверкали золотом крупные

серьги. Ему помогли сойти с колесницы.

Непомерно высокий, бритоголовый, он грозно возопил:

– Ты почему не идешь покориться мне, раб Арбок Перч?!

Арбок Перчу хотелось плюнуть на вражьего пса, но, считая и это

унижением своего достоинства, он в тон ему резко крикнул:

– Я не твой раб, чтобы кидаться тебе в ноги. Это ты пришел ко мне и

стоишь там внизу.

– Сразу видно, что армянин. Спесивости не занимать.

– Зато не бесчеловечный и не вероломный, как твой нечестивый царь

Мурсилис и его подручные, воровски пробравшиеся в наш город. Зачем пришел

сюда?

– Чтобы взять тебя в плен вместе со всем твоим войском и угнать к

себе!..

– Что ж, попробуй.

Нуанза Вараш велел привести армянского верховного жреца Арванда

Бихуни, чтобы тот уговорил гордеца покориться.

Тут уж Арбок Перч не сдержался и смачно плюнул в жалкого жреца.

– Это ты распахнул врата Нерика перед хеттами, мерзкий хищник! Пес

шелудивый!

Нуанза Варашу так и не удалось покорить горстку армянских храбрецов,

прорвавшихся на вершину крепостной башни. Оставив своих воинов в осаде, он

вынужден был ни с чем удалиться вместе с Арвандом Бихуни.

Люди Арбок Перча, едва завидев на близлежащих улицах кого-нибудь из

хеттов, метали в них камнями из пращи и почти каждого убивали.

Ночью Арбок Перч велел привязать к башенным зубцам крепкую длинную

веревку и сбросить ее вниз. Бесшумно и ловко они все незамеченными

спустились вниз и вплавь переправились на другой берег Тер Мадона. Про

знамя они тоже не забыли. Арбок Перч обмотал окровавленную сорочку вокруг

шеи. «Я изведу всех богов вместе с их храмами! – поклялся он памятью

безвинной жертвы. – Эта окровавленная сорочка обернется морем крови,

которую я выпущу из врагов моей земли! Клянусь тебе, мое единственное

божество!..»

Они вошли в лес и стали быстро продвигаться к востоку Вскоре небо

заалело. Всходило солнце.

* * *

После трехдневного пребывания в Бойлакане войска Каранни,

объединившись с полками Багарата Дола, выступили в юго-восточном

направлении. Каранни намеревался вторгнуться в пределы разбойных племен

Егимаис-Ерана и так их поприжать, так укротить, чтобы навсегда присмирели

и даже приблизиться не смели бы к границам его земли.

В этот поход царевич взял только боевые колесницы. Все пешее воинство

осталось в Бойлакане.

Ночь выдалась жаркая. Лошади взмокли.

На плотах переплыли через разлившийся, но спокойный Ерасх и ступили

на равнинные земли южного побережья Каспийского моря.

Дыхание чужой земли словно ожгло Каранни. Вдруг подумалось: «А

вернусь ли я отсюда домой?..»

Зной стоял нестерпимый. Небо было необычно высокое и какое-то странно

мглистое, хотя и пронизанное лучами восходящего солнца.

Целую неделю шли они по безлюдным степям, не увидав ни живой души, ни

признаков человеческого жилища. Иногда навстречу попадались табуны диких

лошадей и ослов. Конники с гиканьем пускались за ними вскачь, ловили

арканами жеребят, резали их и коптили мясо впрок.

Но вот наконец добрались до небольшой речушки. Вода в ней мутная и

какая-то густая, еле течет. Вдали столбиками тянулись к небу чахлые дымки.

Не без опаски пошли на них.

Оказалось, что это становище кочевого племени. Ни шатров, ни укрытий.

Все и вся под палящим небом. И люди полуголые, дочерна обгорелые. Оружие у

них – лук да стрелы.

Два человека, отделившись от лагеря, направились навстречу

пришельцам. Вид у них был явно встревоженный. Багарат Дола, владевший

наречием здешних племен, спросил:

– Какой вы страны, люди?

– Страна?.. А что это такое – страна?..

– Где живете?

– Ах, вон что!.. Живем где придется. Мир без начала и без конца.

– Какому богу поклоняетесь?

– И этого мы не ведаем. Что значит бог?..

Каранни удивился наречию, на котором говорили эти люди. Звуки

жесткие, как по ржавчине продирающиеся, слова долгие и монотонно связанные

одно с другим. И, разговаривая, они нелепо жестикулируют руками,

подпрыгивают. А волосатые-то какие! И все в гнойных струпьях.

Соответственно и зловоние от становища непереносимое.

Все кочевые насторожились. И стар и мал, и женщины и дети с

любопытством разглядывали прибывших, и что-то все говорили друг другу.

Вокруг становища паслись отары коз и овец. Тут же лениво дремали

мелкопородные собачонки.

Войско расположилось на постой на берегу реки, в значительном

отдалении от кочевья дикого племени.

Многие, сразу раздевшись, бросились в воду, хоть немного остыть.

Кто-то просто мыл руки, умывался. И надо было видеть, как реагировали

женщины и дети кочевья. Они кричали, разводили руками. Дивились явно

небывалому. В их племени всякое омовение считалось греховным.

Какая-то девчушка попробовала в подражание армянам плеснуть на лицо

воды. Кочевницы все разом заголосили, накинулись на нее, схватили за

волосы и оттащили от реки.

Ночь опять была нестерпимо душной. Воины спали нагишом, прямо на

земле, еще жаркой от дневного нагрева. Спали неспокойно, пожираемые

разного рода комарьем и мошкарой.

С рассветом решено было двинуться дальше. Каранни велел Каш Бихуни

отобрать из кочевников юношей покрепче и взять их с собой. Пригодятся в

пути. Помогут с добыванием провианта для войска в этих диких, чужих

землях.

Военачальник подобрал больше сотни парней, накинул каждому на шею

веревку, затем связал их всех вместе и погнал перед войском.

Почти полдня уже были в дороге, когда вдруг заметили, что за ними,

оказывается, увязались жены пленников. Грязные, полураздетые, босые. Малых

детей они оставили в становище. С собой взяли только тех, кто был постарше

и мог идти сам.

Царевич велел приостановиться. Женщины подошли и взмолились, чтоб их

не разлучали с мужчинами.

– А что же вы малышню бросили? – спросили их.

– Куда нам с ними? – пожимали плечами женщины. – А без мужей никак

нельзя...

Армяне попробовали уговорить их вернуться к детишкам, но из этого

ничего не вышло.

– Как же нам быть? – спросил Каранни, обращаясь к Каш Бихуни. Судьба

малышни, брошенной этими дикарками на съедение зверью, тревожила его.

– Для жалостливости сейчас не время, царевич. Притупи и слух свой, и

зрение и следуй к намеченной цели.

Женщины кинулись к своим связанным мужьям и заголосили на все лады,

так что земля содрогалась. К каждому из пленников прилипло по три-четыре