Текст книги "Царица Армянская"

Автор книги: Серо Ханзадян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

посла.

Над морем вдруг навис туман. День склонялся к вечеру. Каранни

поспешил к себе в шатер. Там горел медный светильник. На подушках,

скрестив ноги, с видом пугливой овечки сидела дочь Миная, окутанная

нежно-прозрачным покрывалом и намасленная благовониями. Прислуживающая ей

жрица начертала на глиняной дощечке какие-то линии и узоры и сунула под

подушку, затем вынула из-за пазухи малюсенькую – с мизинец, – тоже

глиняную фигурку, положила ее у светильника и, шаркая ногами, вышла вон.

Каранни сел на подушку из шкуры барса.

– А ведь я так и не знаю, как тебя зовут, дочь Миная.

– До того ли тебе, занятому человеку, величать простую девушку по

имени, божественный? – вроде бы недовольная тем, что это так, ответила

Нуар.

– Но тебя спрашивает престолонаследник страны, твой повелитель!

Дочь Миная смиренно поцеловала руку царевича.

– Нуар мое имя, божественный...

– Жена бога Ара тоже Нуар! Вот так-то.

Нуар сжала ладонями свои округлые узкие плечи. Ей вспомнился их дом,

тот уголок в нем, где стояла изваянная из камня богиня Нуар, и отец, по

которому девушка очень скучала.

– Прости, мой повелитель, не моего разумения это дело. Но как бы

сказать... Не слишком ли много их, этих богов?..

– А ты чья родом, Нуар? – прервал ее Каранни.

– Отец мой медник в Нерике. Он не знает, где я... Втайне от него, с

помощью жрицы-колдуньи, ушла я темной ночью в Дзюнкерт, чтобы поведать

тебе о беде твоей супруги... Но Урси Айрук-старший запретил мне выходить

из его дома. Целых три дня продержал взаперти...

– Урси Айрук тронул тебя?..

– Не успел он, божественный. Первые два дня я не подпускала его,

сославшись на то, что это дни воздержания богини Эпит-Анаит, а на третий

день богиня Цовинар утопила его.

Каранни взял с серебряного блюда краснобокое яблоко, протянул его

Нуар. И тоже подумал: почему их так много, богов?.. Кто так сказал? Эта

девушка?.. И царица, жена его, Мари-Луйс, тоже так говорит...

Нуар надкусила яблоко.

– Да пошлют тебе боги пять тысяч лет жизни, мой повелитель.

– А у тебя только один бог, Нуар?

– И одна любовь! – И она, заплакав, прижалась к Каранни. – Много,

очень много богов. О, если бы у меня был только один господин, только один

бог!

Каранни вновь тяжело вздохнул и, помедлив, спросил:

– Кто желал тебя?.. Любишь кого?

– Люблю того, кто не любит меня... Видишь, властелин наш, боги

немилосердны.

– А меня любишь, Нуар?..

Спросил и устыдился своего вопроса.

Нуар взволнованно сказала:

– Ты мой царь, мой властелин, мой бог. Я что конь в твоей колеснице,

что твоя гончая на охоте, принадлежу тебе от рождения!..

Раздался стук. Каранни, однако, не обратил на него внимания.

Зачарованный, глядел он на Нуар. Один господин, один бог?! О боги, сейчас

у меня разорвется голова!.. Снаружи послышался голос Каш Бихуни:

– Родоначальник Васпуракана Андзев пожаловал!..

– Пусть ждет рассвета.

А рассвет был еще далеко...

Утром Каранни вышел из шатра царственно разодетый. Подумалось:

наверно, посол Мурсилиса уже вернулся восвояси и плетет там своему царю

все, что бог на душу положит. Бог лжи. И Каранни усмехнулся. У них, у этих

хеттов, небось и такой бог есть.

Он чувствовал себя спокойным и уверенным, ни на волосок не боялся

Мурсилиса. Тот не посмеет выступить в поход на Нерик. Напрасно Нуар

тревожится. Ни в коем случае не посмеет.

Как ни уверен, а приказал тем не менее позвать одну из

жриц-прорицательниц.

– Что сейчас делает в Нерике моя супруга царица Мари-Луйс? В

безопасности ли она?..

– В полной безопасности под сенью всеславного бога Шанта, – ответила

жрица, закрывая при этом глаза и вроде бы что-то обдумывая. – Вот по воле

богов я вижу царицу армянскую Мари-Луйс. Она в храме, молится о тебе, о

своем супруге. А вот я вижу, как ее натирают благовониями. Она содержит

свое тело в холе и неге, чтоб быть в радость тебе. Никакая беда ей не

угрожает, божественный.

Каранни щедро одарил прорицательницу и отпустил. И никто не ведал,

что жрица эта подослана хеттами и сама из хеттов.

Каш Бихуни по им самим установленному порядку велел построить войско

по четыре человека в ряд.

При появлении престолонаследника затрубили все трубы, загудели рожки.

Родоначальник Васпуракана Адзев чуть не бегом приблизился к Каранни. Надо

сказать, что это был действительно, как утверждали, крупный мужчина, с

кустистыми бровями, длиннорукий.

Каранни недовольно взглянул на Андзева, знал, что тот в давней тяжбе

с Урси Айруком из-за пастбищ и рек, что пролил немало крови в Тавруберане.

Одним словом, истинный смутьян. Однако что-то он слишком весел, чем-то,

видно, доволен. Может, уж прослышал о смерти своего врага Урси Айрука?..

Каранни сдержал гнев и, не успел еще Андзев раскрыть рот, громко

сказал:

– Привет тебе, любимец моего царя-отца, Андзев. Поведай,

родоначальник, благоденствует ли твоя страна, в полном ли здравии твой

род, все твои близкие?

Андзев медленно опустился на колени:

– Все хорошо, божественный. Вся моя жизнь...

– Отец мой велел спросить, в сытости ли живет у тебя мастеровой люд и

твои воины?

– Все сыты, государь мой!

– Не сетуют ли боги твои, что мало жертв им приносишь?

– Но...

– Мой царь-отец, который тебе повелитель, не имеет ли причины быть

недовольным тем, что ты недостаточное число работников посылаешь на

возделывание его земель, на устройство дорог? И тигровых шкур ты отцу

моему не шлешь, чтобы мог он упокоить усталые ноги свои в их тепле и

мягкости. Не шлешь ему и рабов в дар, из числа тех, что насильно угоняешь

у своего соседа, тавруберанского родоначальника Урси Айрука!..

Андзев и на коленях был почти вровень со стоявшим перед ним во весь

рост царевичем. Каранни с горечью посмотрел в его растерянные, бегающие

глаза.

– Встань, властитель Васпуракана. Если боишься, что накажу тебя, то

напрасно. Ты к другу приехал. А если, выражая почтение, склоняешься передо

мной, то этого делать не следует, потому как ты в возрасте отца моего, и,

повторяю, он любит и чтит тебя и просил приветствовать тебя, дать в твою

честь обед.

Родоначальники были восхищены мудростью и благоразумием

престолонаследника: «Страна наша сейчас во власти сильного человека!» – с

радостью думали они.

В честь Андзева Каранни устроил игрища, в которых участвовали все

царево войско и войска родоначальников. Затем выехали на лодках в

увеселительную прогулку по морю, не очень, однако, удаляясь от берега. Был

дан и отменный обед. От выпитого вина и пива все раскраснелись и обратили

взоры на запад, туда, где несет воды священный Евфрат.

Каранни вспомнил слова Мари-Луйс, которая как-то сказала: «Познай

того, к кому питаешь враждебные чувства, и тем освободишь себя от излишней

ненависти». Ненависть – состояние, недостойное похвалы, но она, увы, часто

сопутствует нам...

Родоначальник Андзев прибыл с двумя сыновьями и с полсотней воинов.

На душе у него было неспокойно. Он ненавидел Куммаху со всеми ее

уложениями и грезил о том, чтобы объявить себя царем Васпуракана. Из

страны хеттов к нему то и дело наезжают разного рода люди. Разве

престолонаследнику это неведомо, о боги?.. Царь хеттов Мурсилис говорит

ему: «Ты, Андзев, отойди от Уганны, и я пришлю тебе корону. Твоей голове

очень пойдет корона». И много другого обещал ему Мурсилис. От вожделений

сердце у Андзева разрывается. Да и что ж в том такого, что хочется быть

царем? Его родословная ведется от самого прародителя армян достославного

Гайка. В своем дворце он уже давно завел и царский трон, и правило

величать себя царем.

После завершения обеда Каранни попросил, чтобы Андзев прислал

каменщиков сюда, на берег моря.

– Мне очень нравится тот маленький островок. Видишь, вон?.. Будь

добр, подари его мне. Я хочу построить там башню и поставить на ней

часового. Царь хеттов Мурсилис делает вид, что ищет сближения с нами, но

на уме у него одно: уничтожить и меня, и тебя и захватить твое море Наири.

А за остров я дам тебе две сотни коней и десять колесниц.

Андзев опустил голову, скрывая лицо, которое – он это чувствовал —

страшно побледнело.

– О божественный, не надо мне ничего. Я с радостью дарю тебе этот

остров, в честь твоего, такого приятного для меня, приезда.

– Только в обмен, дорогой Андзев! – сказал Каранни. – Право на землю

священно. Там, где у земли нет хозяина, человек теряет честь и совесть,

там рушится разум, исчезает разница между скотиной и пастухом, ее пасущим.

* * *

Андзев поспешил исполнить просьбу престолонаследника, и каменщики

очень скоро были доставлены на берег. Каранни вместе с ними отплыл на

лодках и высадился на острове.

У одной из скал у рыбаков были построены шалаши. Именно там и

заложили основание башни.

Каранни сделал каменщикам подарки. А затем, обращаясь к Андзеву,

сказал:

– Поскольку остров этот теперь мой, то, выходит, и все, кто на нем

обитают, тоже принадлежат мне? И эти рыбаки, и каменщики? Не так ли,

Андзев?

– Так, так! О, конечно же так!.. – поспешил заверить родоначальник

Васпуракана.

– А ты, Андзев, мудрец!..

Каранни объявил, что освобождает от рабства и рыбаков, и каменщиков,

что теперь они свободные люди.

Изрядно опешившие, эти свободные люди в знак благодарности кинулись

ему в ноги. А Каранни уже занялся другим: он велел привезти к нему с

берега Нуар. Увидев девушку, престолонаследник не смог посмотреть ей в

глаза: сердце еще горело огнем.

Нуар вся дрожала, предчувствуя, что с ней произойдет что-то страшное.

Может, престолонаследник решил принести ее в жертву, бросить в основание

строящейся башни?..

Каранни взял девушку за дрожащую руку, подозвал того юношу-рыбака, с

которым беседовал у костра, потянул и его руку и соединил их ладони.

– Держи ее крепко, свободный человек. Знай, что я даю тебе ее в жены.

Этот остров и омывающие его воды – мой вам подарок, тебе и твоей жене.

Навечно владейте им из поколения в поколение.

Родоначальник Андзев побледнел. Каш Бухини незаметно наблюдал за ним:

«Лопни, чванливая свинья! Царем хочешь стать! Ха-ха-ха!..»

Нуар заплакала, не выпростав руки из горячей ладони растерянного

юноши, и оба они опустились на колени перед престолонаследником. Верховный

жрец благословил их.

Каранни приказал Андзеву, чтобы в башне, когда она будет достроена,

был установлен жертвенный алтарь супруги бога Ара богини Нуар.

– О Нуар! О райское диво! Нет другой радости, кроме тебя!..

Возвратились на берег. Каранни всю ночь пил виноградное вино и

обнимал то одного, то другого из пировавших с ним родоначальников.

– Братья мои, собственными руками я погасил светильник своей

радости!..

Тревога родоначальника Андзева не рассеивалась: царевич наверняка

знает, что у него на уме... И зачем надо было ехать сюда, да еще привез

обоих сыновей и целых полсотни воинов. Мурсилис обещал прислать корону.

Теперь уж, пожалуй, опоздал. Скоро, чего доброго, и голова с плеч слетит.

Подумал такое – и от ужаса всего передернуло. Страшен этот совсем еще юный

престолонаследник.

Каранни поднялся и объявил:

– С рассветом тронемся в путь, пойдем в сторону горы Тондрак, в

Айраратскую страну.

– Доброго пути! – радостно воскликнул Андзев. Однако, тут же

опомнившись, что этой радостью выдает себя с головой, добавил уже другим

тоном: – Но почему так скоро уезжаете, божественный?

Каранни обнял его.

– Э, брат, так надо! Ты, как немощный, останешься у себя дома, а

сыновья твои поедут со мной. Оба будут при мне.

Андзев со страхом подумал: «Берет моих сыновей заложниками. До чего

же он хитер и жесток. Прощай теперь корона...»

Море билось волнами о берег, и луна качалась на них.

Бушует, родимое... Где ты, Нуар? Не свет ли белых твоих грудей

лучится в пенящемся море?

Оставайся с миром, море Наири! Оставайся с миром, Нуар...

* * *

Мари-Луйс приказала нерикцам закрыть храм Шанта и впредь поклоняться

только Мажан-Арамазду и его супруге богине Эпит-Анаит.

Это показалось опасным властителю Нерика, но он ничего не сказал,

только смиренно опустил голову. Царица недобро посмотрела на его крепко

сжатые губы.

– Ты не согласен с моим решением? – спросила она.

– Да как сказать... Шант злонравен и мстителен, божественная. К тому

же он почитаем хеттами...

Царица жестким и даже грозным голосом сказала:

– Знай, если пренебрежешь моей волей поклоняться только

Мажан-Арамазду, славе армянской нации, ее покровителю и благодетелю,

вселяющему мужество в наших людей, и его и мой гнев будут безмерны. Всяк,

кто не исполнит моего повеления, сгинет вовсе!

Властитель Нерика, который ненавидел хеттов, причинявших ему немало

ущерба, снова склонился в почтительном поклоне.

– Да будь благословенна твоими богами, царица наша! Тобою жива моя

земля! Твоими устами да глаголет благорасположенная к нам богиня

Эпит-Анаит! Воля твоя священна и будет исполнена! – И он облобызал ей

ноги.

– Не забывайте воздавать должное Мажан-Арамазду! – сказала

Мари-Луйс – И помните, если хоть чуть поколеблется величие и слава его

храма, быть беде: перестанет тогда плодоносить земля, недетородны будут

ваши женщины. Чего вы трусите перед Шантом, перед этим получужим богом? И

в заблуждении-то, и в обмане вы пребываете именно из-за вашей

приверженности ему. Итак, обратитесь отныне в почитании к богу

Мажан-Арамазду. Только к нему.

Властитель и его люди повернулись туда, где высился каменный идол в

образе Мажан-Арамазда. Все разом воскликнули:

– Прости, прости, Мажан-Арамазд, бог наш, спаситель! Даруй нам

отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя

забыть наши прежние греховные думы и деяния!..

Было решено все священные обряды отправлять только в храме

Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в

его честь.

Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога

Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней

в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.

В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то

разбила вдребезги подарок египетской царицы – зеркало в серебряной оправе.

В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же,

египетской царицы, дар, присланный ранее.

– Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..

Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в

помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя

рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.

Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.

– Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..

Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.

– Только один бог, царица!..

Его спокойствие, показавшееся ей признаком крайней холодности, ужасно

задело самолюбие Мари-Луйс.

– И ты!.. Слышишь, и ты!.. Знай, то, что не принадлежит мне, должно

быть уничтожено!..

Таги-Усак опустился перед ней на колени.

– Знаю, божественная царица! Знаю и одобряю и мысли твои, и деяния.

Знаю!..

Царица встала, подлила в светильники масла. Таги-Усак заметил, что

руки у нее дрожат, значит, буря еще не миновала. Разгоревшееся масло

обдавало брызгами все вокруг, но Мари-Луйс ничего не видела. Не видела и

того, что платье ее тоже забрызгано жиром. Когда огонь в светильниках

разгорелся, царица кликнула Арбок Перча. Он вошел тотчас. Вид у него был

несколько странный, весь какой-то растерзанный, одежда в винных пятнах...

Царица показала на Таги-Усака и спросила:

– Тебе знаком этот человек?

– Да, – низко кланяясь своей повелительнице, ответил Арбок Перч. —

Знаком. Это астролог двора и твой управитель...

Прятавшаяся за шторой мамка затаила дыхание: неужто царица велит

обезглавить Таги-Усака?!

Таги-Усак стоял спокойный, как жертвенный бычок перед закланием.

Арбок Перч вытянул наполовину меч из ножен. Царица была необычно бледной.

– Знай, Арбок Перч, – грозно произнесла она. – Я позвала тебя

сказать, что запрещаю поклонение богу Шанту и отправление каких бы то ни

было обрядов в его храме! Следи за хеттскими жрецами. И если потребуется,

пусти в ход свой меч, испытай его острие на их шеях.

Мамка облегченно вздохнула. Таги-Усак пожалел, что царица не

обезглавила его: избавился бы наконец от вечной муки...

– Худо тебе придется, Арбок Перч, – сказала Мари-Луйс, – если будешь

думать не головой.

Арбок Перч пал к ее ногам. Затем по велению царицы поднялся и быстро

вышел вон. В зале остались один на один царица и Таги-Усак. В светильниках

потрескивало масло.

– Готовься к ночному пированью, Таги-Усак! – сказала царица. Голос ее

теперь был преисполнен ласки.

Пили много. Царица то и дело обхватывала ладонями помутневшую и

словно бы вконец опустошенную свою голову. В какой-то миг вдруг увидела в

зеркале свой блуждающий взгляд и воскликнула:

– Ты несправедлива, богиня Эпит-Анаит. Разве нельзя уберечь меня от

вспышек гнева?.. Наверно, нельзя. И ты, наверно, тоже пьянеешь от вина?..

При армянском царском дворе и в домах наших родоначальников женщина,

которая не пьет вина, не участвует в мужских пирушках, не пользуется

уважением... Это установлено тобою, Эпит-Анаит. Вон жена и дочери

военачальника Нерика тоже пьют...

Кутили долго. Было уже далеко за полночь, когда Мари-Луйс отпустила

музыкантов. Налив полный кубок, она своей рукой поднесла его Таги-Усаку:

– Пей и вспомни нашу священную землю, наш Сисакан! Там некогда

жила-была дикая серна, околдованная песнью леса. Сейчас эта серна в

заточении. Кончилась ее вольная жизнь. Она тоскует о своих предках, о

друге и мечтает о той невозвратной, такой милой сердцу дикости...

– А о чем мечтает моя венценосная госпожа, которая, вот она, с ликом

серны сидит передо мной! – нежно глядя на Мари-Луйс, спросил Таги-Усак.

– О вине с дурманом, чтоб забыться и чтоб все сгинуло! Хочу, чтобы

душа моя и тело обрели согласие, не желаю я жить в угасании, вспоминая

только минувшие радости.

Таги-Усак понимал, что причина ее душевного разлада отчасти в нем. И,

о боги, как он любит эту женщину, как стремится к ней!.. Когда они

встретились впервые?.. Вчерашней ночью или целую вечность тому назад,

когда был сотворен первый человек? Когда?

Рассвело. Уже не так искрилось золотистое вино.

– А теперь в путь! Отправимся навстречу солнцу.

Мари-Луйс взяла с собой только жену и дочерей властителя Нерика. И

они пошли по узким улочкам города. А на достаточно большом расстоянии за

царицей следовали хорошо вооруженные воины из ее охраны. Мари-Луйс многих

из них знала в лицо. Это были воины, дарованные ей отцом, когда она

уезжала из Сисакана в Куммаху. Уже на новом месте царица всех их

переженила, и теперь, куда бы они с ней ни выезжали, Мари-Луйс всегда

брала в свою свиту и их жен.

С отцовыми владениями соседствует земля Арцах, единокровная и

братская для сисаканцев.

Улицы Нерика были многолюдны. Горожане веселились в честь приезда

царицы. Все несли святую воду в кувшинах и кропили царицу и ее свиту.

Вокруг курился ладан. Приближаясь к Мари-Луйс, люди сбрасывали с ног

обувь. Царицу земными поклонами приветствовали и хетты, бежавшие от своего

царя и нашедшие убежище в Нерике. Одеты они были в женоподобные балахоны.

В сочетании с их бородатыми лицами это выглядело довольно-таки комично.

Один из них вдруг выкрикнул:

– О богоравная царица, не отдай нас нашим мучителям на истязание!..

Юноши-армяне ярко раскрасили свои полуобнаженные тела. Идущие впереди

царской процессии дворцовые рабы несли медные и глиняные подносы с огнем

для храма Мажан-Арамазда. Встречный люд, примыкая к шествию, громко

приветствовал свою царицу.

– Слава светоносной царице нашей!.. Слава!..

И каждый считал за долг и за счастье прикоснуться губами к полам ее

развевающихся одежд. Девушки и парни поспешно надевали на ноги цепи, как

бы спасаясь от недоброго глаза и от беды, когда будут проходить мост через

пропасть, называемую адовой. Царица время от времени снимала с себя то

одно, то другое из украшений и одаривала девушек, тянущихся к ней с

восторгом и поклонением.

– Иди, дочь моя, – говорила она при этом, – припади к священным

стопам Мажан-Арамазда!

Все, кто получал маленькие подарки царицы, чувствовали себя очень

счастливыми. Веселыми были все сопровождавшие царицу, от мала до велика.

Таги-Усак, опередив царицу, задолго до нее был в храме Мажан-Арамазда

и коленопреклоненно молился перед алтарем. Откуда-то сверху пробивался

узкий луч света и падал прямо на каменный лик великого бога, делая его до

ужаса грозным, словно бы ожившим.

– О, Мажан-Арамазд, всесильный и справедливый, вырви из моего сердца

черный источник греха! Сделай так, чтоб я стал для Мари-Луйс глыбой льда,

нежеланным и чужим! О единственный и всемогущий бог наш, сжалься надо

мной, будь милосердным!..

Шум на улицах все усиливался. Горожане выносили из дома навстречу

царскому шествию сухофрукты, сладкие напитки, пиво и наперебой стремились

угостить и царицу и ее свиту.

Улицы города чисто выметены и политы. На крышах домов выставлены

изображения разных идолищ-богов. «О пресвятая Эпит-Анаит, – думала про

себя Мари-Луйс, – какое множество богов у народа Хайасы! Зачем их

столько?»

Как заноза сидела эта боль в сердце царицы. Бог Митра, Шант, Лелван,

богиня Нуар и сколько еще других!.. «Кто ты, Шант, откуда ведешься? И за

что я должна почитать тебя богом?.. Легко сказать: поклоняйтесь только

одному богу. А как свершить небывалое?..» Хорошо, если бы Мажан-Арамазд в

подтверждение своей великой силы сам бы сотворил такое, что всех убедило

бы в его могуществе, чтобы все поверили в него, все те, кто не верит ей,

Мари-Луйс...

Процессия подошла к храму Мажан-Арамазда. Сотни жрецов встречали

царицу, воскуряя ладан.

Мари-Луйс не поспешила к ним навстречу. Мрачный взгляд ее черных глаз

говорил не столько об усталости, сколько о досаде и недовольстве. Она

словно бы вызывала на поединок и сонм богов, и весь мир. В ее длинных

черных ресницах сверкали иссиня-белые белки. Цвета вороньего крыла волосы,

разделенные на прямой пробор, были заплетены и уложены в высокую прическу.

На губах блуждала загадочная улыбка. Округлые плечи оголены, шея высокая,

и кожа такая тонкая и прозрачная, что кажется, выпей Мари-Луйс глоток

воды, будет видно, как он пройдет по гортани.

Внешне царица выглядела в этот день достаточно ровной и спокойной,

как Евфрат в Тегарамской долине, но душа ее бушевала. Не давали покоя все

те же волнения, все тот же внутренний голос. «В душе всякого смертного

противоборствуют и вера и неверие, и все это болит, как рана», – думала

Мари-Луйс. Видно, потому она и жила как бы двумя жизнями, враждующими одна

с другою. И примирить их, эти две ее жизни, может только могила.

Великий жрец Хайасы Арванд Бихуни, а за ним и другие жрецы,

почтительно кланяясь, приблизились к царице. Дочери властителя Нерика с

отвращением отпрянули. Омерзителен был им вид жреца, иссохшего и словно бы

змеиной кожей обтянутого. Такое впечатление производила пятнистость кожи

лица – темные точки среди серебрящейся щетины. Мари-Луйс сумела скрыть

свое отвращение.

– Подойди, великий жрец Арванд Бихуни. Не лишай меня твоего

приветствия и себя возможности поклониться своей царице.

Великий жрец, подобрав полы своего хитона, низко склонился перед

Мари-Луйс. Приблизились и хеттские жрецы. От армян они почти ничем не

отличались.

После длинных приветственных речений Арванд Бихуни торжественно

возгласил:

– Бог Нерика Шант доволен, что ты прибыла к нему на поклонение,

великая царица наша! Золотом осенило солнце рождение сегодняшнего утра!..

Царица в упор посмотрела ему в глаза:

– А я вовсе не к Шанту, а к единственному и неколебимому богу

Мажан-Арамазду прибыла на поклонение, о великий жрец Хайасы! Разве тебе

это неизвестно?

Армянские и хеттские жрецы еще ниже опустили головы. Никто не

предполагал, что будет свидетелем такого упорства царицы.

– Что делают в нашем городе хетты, досточтимый Арванд Бихуни? —

спросила Мари-Луйс.

– Они паломники, великая царица. Это давний обычай. Соседи-хетты

исстари приходят с великими дарами в Нерик поклониться нашему общему

покровителю богу Шанту. Так заведено.

Из хеттов вышел вперед один из жрецов и, отбивая земные поклоны,

сказал:

– Я великий жрец Верхней земли хеттов Кама Вараш, из рода

возлюбленного богами солнцеподобного нашего царя Мурсилиса!..

– Однако что вы, хетты, потеряли и что ищете в Нерике? – прервала его

царица.

– Бог Нерика Шант очень почитается хеттами, прекрасная царица. Мы

прибыли к нему с жертвоприношениями. Он ведь прежде был только нашим

богом, а уж потом и вы, армяне, стали ему поклоняться.

Царица подняла свой жезл.

– Может, скажете, что и этот Нерик некогда был вашим?! А?..

– Такого у нас на уме нет, волею богов прекрасная царица! Утверждать

эдакое было бы греховно. А грехи ведь караются богами...

Мари-Луйс сочла излишним вести дальнейший разговор при всей людской

толпе. И Арванд Бихуни взглядом молил ее о том же. Хетты прибыли со

щедрыми дарами, и ему не хотелось их обижать.

Царица первой подошла к распахнутым вратам храма. Арванд Бихуни молча

снес эту дерзость. По извечной традиции, при свершении ритуальных обрядов

первыми в храм ступали только жрецы. Никто, даже цари, не имел права

нарушать этот обычай. Мари-Луйс пока единственная, кто отважился на

подобное. Да простится ей!..

Сейчас у царицы был такой вид, словно она идет на охоту в камышиные

заросли на Евфрате и верит в удачный ее исход. Однако, первой переступив

порог двери, она дождалась, пока с ней поравняется Арванд Бихуни.

– Хетты собираются принести жертву богу Шанту? – спросила она.

– Да, великая царица. Именно затем они и прибыли к нам в Нерик.

Мари-Луйс не взглянула на него.

– Что бы нас ни ожидало впереди, Арванд Бихуни, мы не должны

забывать, что страна армян никому и ничем не обязана. Мы сами себе

хозяева. Вся наша жизнь – это солнце, этот храм, наши познания, все, что

мы имеем, – от нашей родной земли. И нам надлежит оберегать от бед нашу

землю, наш народ! Тебе понятно?..

– Понятно, – прохрипел в ответ Арванд Бихуни.

Грудь у него была узкая, впалая, живот вздутый, рот беззубый, веки

воспаленные.

В числе паломников был и Таги-Усак. Своей красотой и стройностью он

резко выделялся среди всех. Глядя на него, Мари-Луйс негодовала и сама на

себя и на всех богов: ну почему, почему так сильно в ней чувство любви,

под гнетом которого она задыхается?! Почему?..

В покои свои вернулась поздно. Поинтересовалась, нет ли известий от

людей, посланных в страну хеттов. Сказали, что нет.

Тяжкие думы навалились на нее.

* * *

Ночь обволокла молчанием крепостные башни Нерика. Рассекая тьму,

Таги-Усак пробирался к дому медника Миная. Узкие улочки пустовали. В небо

над высокими стенами домов уже взвивалась перекличка петухов,

провозвестников рассвета. Таги-Усак чувствовал себя усталым. Почти всю

ночь он, как в дурмане, простоял на коленях перед алтарем среди молящихся

жрецов.

Он вдруг увидел распушенную, словно клушка, жрицу, которую приметил

еще накануне в толпе перед храмом.

– Доброе утро! – поклонился Таги-Усак, приложив одну руку ко лбу,

другую к груди.

– Да будет оно незлым! – процедила жрица. – Слышу зов крови, птичьи

крики.

– Каркаешь устами лживого бога?

Она горячо дохнула ему в лицо:

– Иди в храм бога Шанта, глупый Там много хеттских паломниц, может,

выберешь какую. А то вперился оком в царицу и ничего больше не видишь. А

кровь, ведь она...

Таги-Усак, обозленный, чуть не плюнул в ее маленькие глазки. Но в них

была смешинка и откровенный призыв. Он только махнул рукой и пошел дальше.

Дом медника тоже был с башней. На куполе ее сидел черный ворон, но

Таги-Усак не придал этому никакого значения. Сбежал по ступенькам глубоко,

словно в колодец, и постучал в калитку. Открыла ему Нуар. И это очень

удивило Таги-Усака:

– Выходит, ты вернулась, Нуар?

– Выходит, так, – не без раздражения ответила она. – Тебе, конечно,

желательнее, чтобы меня не было. Но зачем мне там оставаться?

– Престолонаследник ведь, говорят, выдал тебя замуж?..

– Да, выдал.

А ты сбежала?..

– В первую же ночь после бракосочетания. Муж мой утонул в море Наири.

Цовинар его забрала. Она людоедка, эта богиня.

– И ты, я вижу, не скорбишь?..

– О чем скорбеть? Что дыхание рыбака не смешалось с моим? – зло

бросила Нуар. – А тебя что привело в наш дом в этакую пору? Вором пришел?

Таги-Усак вскипел:

– Что у вас тут есть дорогого? Что воровать-то?

– Сердце есть! – Нуар повела обнаженными плечами. – Может, споешь

мне?..

– Отец дома?

– И что с того? Звуки меди меня давно уже оглушили. Я хочу слышать

твое пение.

– Многого хочешь! – сказал Таги-Усак. – Престолонаследник тебе,

наверно, уже пел?..

– Не поминай всуе возлюбленного богами! – строго остановила его

Нуар. – Престолонаследник Каранни – бог. И все мы – рабы его! Тебе это не

нравится?..

От светильника на дубовые столбы падали слабые лучи света. И под

этими лучами сидел Минай. Плечи медника сотрясались от смеха. А гость

его – Арбок Перч – не смеялся. «Неужто этот черный бык домогается Нуар?» —

недобро подумал Таги-Усак, кланяясь хозяину дома и его гостю.

– Бог в помощь!

– Бог и тебе в помощь, посланец звезд! – ответил медник Минай. —

Благодарю, что удостоил чести своим посещением. Присаживайся вот рядом с

Арбок Перчем. Двое нас было, теперь, волею богов, посидим втроем.

Угощайся.

Медник давно закончил работу, и, видно, разговор у них с Арбок Перчем

шел важный. Встречая этого свободного воина, возглавляющего теперь полк

личной охраны царицы, Таги-Усак испытывал чувство неприязни, хотя никакой

особой причины к этому не видел.

Нуар принесла еще одну кружку и налила Таги-Усаку пива. А он тем

временем перехватил взгляд, которым Арбок Перч окинул девушку, и тотчас

отвел глаза, весь пылая. «Этот бык здесь явно не без цели, – подумал

Таги-Усак. – Нрав у него жестокий и кровь буйная. И хоть то и дело

поминает богов, в душе он их ни во что не ставит. Почему именно сейчас его

принесло сюда, в дом медника?..»

– Слыхал, как наша царица сегодня говорила с великим жрецом хеттов

Кама Варашем? – спросил Арбок Перч. – Это было необыкновенно!

– И слыхал, и все видел, – кивнул в ответ медник. – Однако следует

соблюдать осторожность. Хеттских жрецов в Нерике больше, чем нас...

Арбок Перч насторожился:

– Тебя что-то заботит?

– Да нет, просто так.

– И все-таки что-то сверлит твой ум?..

– А сверло то именуется Кама Варашем. Он здесь у нас за хозяина.

Нуар подливала мужчинам пива. Иногда и сама отпивала глоток-другой.

– Божественный престолонаследник выдворил вон из своего шатра послов

Мурсилиса. Надо было видеть этих хеттов. Смех, да и только...

Отец сурово глянул на нее.

– Не вмешивайся в мужские дела и разговоры, дочь моя!

– Хорошо, отец. В таком случае пойду-ка я поищу радугу, проскользну

под нею, может, обернусь юношей!