Текст книги "Царица Армянская"

Автор книги: Серо Ханзадян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

с ним двенадцать хеттских жрецов тоже перепугались. Как из-под земли

появились перед ними странные люди верхом на конях и стали теснить их,

наставив копья.

– Не двигайтесь!.. Кто вы? – спросил один из верховых. – Что за люди?

Арванд Бихуни, заикаясь, пробормотал:

– Я – армянин!.. О боги! Мы выехали навстречу престолонаследнику

Каранни. Сообщите ему... Но, пожалуйста, отведите ваши копья.

Всадники захохотали. Их предводитель военачальник Урси Айрук вдруг

направил своего коня прямиком на верховного жреца, но затем так же

неожиданно осадил его, чтоб не затоптать.

– Вы послы?

– Да, послы, о милосердный воин!

Урси Айрук приказал им идти впереди всадников.

Хетты подчинились. Они содрогались от воинственного вида всадников,

от того, как те с ними обращались.

Сыновья Багарата Дола, отлично понимая, кого они перехватили, погнали

хеттских послов вместе с Арвандом Бихуни к месту расположения царской

конницы...

С трудом обретая голос, Арванд Бихуни сказал, обращаясь к сыновьям

Багарата Дола:

– Я отродясь не видал таких людей, как вы. Откуда вы?

– Из Арцаха, жрец. Знаешь такое название?

– Ну еще бы. Это местность на востоке нашей Страны Хайасы. Как же мне

не знать, я ведь тоже армянин.

– Не похоже! – покачали головами братья-военачальники. – Армянин не

может быть таким приниженным и трусливым, как ты, жрец.

Братья неожиданно обернулись и в приветственном поклоне опустились на

колени: к ним приближался Каранни.

Арванд Бихуни побледнел: не прознал ли кто о его предательстве?!

Братья-арцахцы оттеснили хеттов назад.

– Падите ниц перед наследником армянского престола! Ну, вы!..

Послы распростерлись на земле.

Старший из них на коленях подполз к царевичу.

– О божественный Каранни, мы приветствуем и благословляем тебя.

Каранни, подбоченясь, громко засмеялся. И глазом не поведя на Арванда

Бихуни, он приказал подвести коня. Без помощи оруженосцев вскочил в седло,

сунул ноги в стремена и, пришпорив скакуна, перелетел через распластанных

на земле хеттов.

Порядком промчавшись, он повернул обратно, спешился у своего шатра и,

войдя внутрь, устало опустился в кресло.

Старший из послов, одновременно и жрец и воин, от страха весь в

испарине, стянул с головы баранью шапку, а делать этого не полагалось,

ведь получается так, будто сам царь хеттов снимает шапку перед чужеземцем.

На коленях он подполз в царевичу, облобызал полы его одежды, ощутив запах

конского пота, поморщился и снова забормотал:

– О божественный Каранни, отважнейший из смертных, приветствуем и

благословляем тебя от имени нашего царя-солнца Мурсилиса!..

Проговорив свою тираду, он замолк и стал выжидать. Видя, что

престолонаследник не отреагировал на его приветствие, он поспешил

продолжить:

– По воле моего властителя царя-солнца Мурсилиса и сорока пяти наших

богов-покровителей я прибыл, чтобы вручить тебе грамоту...

При этих словах один из хеттских жрецов вышел вперед, лобызнул

подвешенную у него на груди серебряную шкатулочку и, вынув из нее глиняные

таблички, протянул их престолонаследнику.

Каранни подозвал Таги-Усака и велел прочесть грамоту Мурсилиса. Но

тут же вдруг вырвал у него из рук таблички и, кинув их под ноги, искрошил.

– Вор он, вор ваш Мурсилис! Обманом вошел в Нерик и завладел им!

Супругу мою, царицу выкрал! – Каранни схватил старшего из послов, рывком

поднял его и с силой бросил на землю. – Воры!..

Таги-Усак перепугался: не убил бы царевич посла, не миновать тогда

царице новых бед в хеттском плену!.. Но, к счастью, Каранни скоро чуть

поутих и уже спокойнее, правда не глядя на посла, спросил:

– Что требует твой царь-грабитель за возвращение мне моей царственной

супруги?

Посол перевел дух и зачастил:

– Могущественный царь хеттов, богами благословенный царь-солнце

Мурсилис, моими устами вещает тебе, властелин Страны Хайасы, божественный

Каранни. Дай мне, говорит он, сорок рек с их долинами и пограничную нам

твою землю каскейцев. А еще верни всех бежавших к вам хеттов, дай пятьсот

колесниц и дай пять тысяч душ черных людей, чтобы было кому сеять и

собирать пшеницу на полях моей страны. Вот что говорит царь Мурсилис. И

тогда, говорит он, верну тебе твою прекрасную супругу Мари-Луйс.

Каранни откинулся на спинку кресла. Таги-Усаку даже показалось, что

он задремал, и подумалось: нашел же время.

И Таги-Усака, и родоначальника Сисакана, и некоторых других армян от

тревожного нетерпения в пот бросило. «Надо скорее соглашаться на все

требования Мурсилиса!» – мысленно решали они.

Братья-арцахцы, родоначальник Тавруберана и Каш Бихуни сходились на

другом.

– Объяви Мурсилису войну, государь наш! – предлагали они. – Мы

одолеем его!..

Каранни отнюдь не задремал, как показалось собравшимся вокруг него.

Смежив веки, он увидел перед собой Нуар, всю в белом, нежно влекущую.

«Неужели ты навсегда забыл меня?» – словно бы вопрошала она. Затем картина

сменилась, и перед ним уже была Мари-Луйс, в черном одеянии, с карающим

мечом в руках. «Много, слишком много у нас богов, супруг мой! Низвергни

их! И богиню Нуар тоже! Она искусительница. В сладких речах ее яд!

Сокруши!..»

Каранни вдруг выпрямился, собрал осколки табличек с Мурсилисовой

грамотой, кинул их послу в подол и сказал:

– Вот мой ответ. Вези это тому, кто тебя прислал, твоему спесивому

Мурсилису.

Каш Бихуни вздохнул с облегчением: примирения не будет. «Эй, где вы,

боги войны? Сойдите с небес, помогите нам в справедливом бою!»

Хеттские послы отправились восвояси. Их провожал отряд конников...

– Не ухудшится ли положение царицы? – осторожно спросил Таги-Усак.

– А ты считаешь, что я должен отдать Мурсилису полцарства за спасение

моей супруги? Нет, такого я сделать не могу! И тебе, звездочет, советую

заглушить в душе все личные порывы. Мы обязаны совершать лишь то, что во

благо родине нашей!

Сказав это, Каранни сжал ладонями свою голову. Таги-Усак пожалел, что

задал царевичу свой вопрос. Не ко времени он.

Ночевать Каранни ушел к своим конникам.

Сон его был мучительным. Как в огне горел. Снилось, будто он ворвался

в Хаттушаш, освободил царицу и вот уже, подняв ее на руки, несет в свой

шатер. Но что это? Нуар? В руках у нее нож? Она вонзает клинок в белую

грудь Мари-Луйс!..

Очнувшись от кошмара, Каранни рывком сел. Где он? В шатре у

братьев-арцахцев?.. Вот они лежат по обе стороны. На коврах, которыми

убран шатер, изображены крылатые кони. Они как бы парят в воздухе. В

отверстие в куполе шатра видны звезды. Таги-Усака бы сюда, пусть бы

растолковал, что они сулят... «Не послать ли за ним?» – подумал Каранни,

но передумал и отправил слугу за Каш Бихуни.

Верховный военачальник вошел, потирая глаза со сна.

Каранни налил в буйволиный рог вина и протянул ему:

– На, пей. Мурсилис хочет ограбить меня. Я доволен, что ты разделяешь

мое решение.

Каш Бихуни осушил рог и стер капли вина с усов. Каранни обнял его.

– Вот так-то! Мы этого Мурсилиса конницей раздавим! – он сжал пальцы

в кулак. – Ты понял?.. Моли своих богов. У тебя ведь их много.

Каш Бихуни засмеялся.

– И верно, много. Что коней в нашем войске.

– А ты мудр, брат мой. Итак...

– Я весь в твоей власти, государь. Приказывай.

Они обнялись.

Начинало светать.

В присутствии всего войска, согласно обычаю, принесли жертвы богам.

Затем обильно одарили всех прибившихся к лагерю нищих, раздали жалованье

воинам и в полдень выступили из Бовберда на запад. Путь их лежал в страну

хеттов. Жрецы-прорицатели, все как один, предвещали Удачу.

Кто бы посмел утверждать обратное.

Шли и шли. Все вперед и вперед...

* * *

Мари-Луйс засмеялась.

– О царь-солнце, ты могуч и отважен. Но зачем натираешься кунжутным

маслом?

– Чтобы быть приятным тебе.

Они только что вышли из купальни и прогуливались, чтобы остыть.

Горячий каменный пол обжигал голые ступни Мари-Луйс. Приятный ветерок,

проникавший в чуть приоткрытые створки окна, колыхал легкую воздушную

ткань, в которую было окутано тело царицы.

– Я счастлива, что боги предали меня твоей власти, царь-солнце! Я не

витаю в мире грез, а живу реальной жизнью...

Стены и потолок зала были отделаны резьбой по камню. В золоченых

напольных светильниках горели свечи.

Мари-Луйс, не унимаясь, льстила Мурсилису, временами дивясь сама

себе, что способна на такое. Изображала перед ним влюбленность. В душе она

была довольна, что сумела чарами своими опутать этого жестокого и грубого

властелина. Она уже вполне покорила его.

– О Мари-Луйс! – воздыхал Мурсилис – О чудо! И отчего я прежде не

встретился с тобой, прекраснейшая из прекрасных!..

Она гладила ему руку и приговаривала:

– Я – хмельное вино из пшена, сильно пьянящее! Я – жаренная в масле

пшеница, попробуешь – сладкая, а есть станешь – горькая!

Движения ее были плавными, говорила, как зачаровывала.

Сквозь окутавшую ее прозрачную ткань просвечивала чудная кожа цвета

чайной розы.

Глаза Мурсилиса горели страстью.

Горела и Мари-Луйс. Но иным огнем. Ее жгла ненависть. Душа

растоптана, сердце иссыхает. Жестокое оскорбление требовало такой же

жестокой мести.

В воду бассейна добавлено вино, теплый ласковый ветер колышет тонкую

ткань...

Мари-Луйс снова, в какой уже раз, рассказывает, как Нуанза Вараш

терзал ее тело.

День ото дня, капля за каплей, вливала она яд в душу царя. И яд

постепенно делал свое дело.

– Я нещадно покараю Нуанза Вараша!..

– Получив твой приказ отослать меня к тебе, он бесновался от ярости,

поносил тебя, проклинал вместе со всеми твоими богами...

– О мерзопакостник! – зверем ревел Мурсилис. – О порождение

дьявола!..

– Он жаждал твоего падения, справедливейший царь-солнце!..

– О боги-отступники!..

А яд продолжал действовать...

– Только ты, ты один будь всегда властелином моей души и тела, о

превеликий царь. Я одного тебя буду любить и ублажать, мой господин!..

Так все и шло. Не проходило дня, чтоб Мурсилис не устраивал в своем

дворце пиршества в честь Мари-Луйс.

Был один из таких вечеров. Только на этот раз царь позвал к себе на

пир лишь верховного военачальника Нуанза Вараша. Тот явился с гордым,

заносчивым видом, как бы обиженный. Без должной почтительности приложился

к стопам царя и поцеловал руку у Мари-Луйс.

А Мари-Луйс тем временем шепнула на ухо Нуанза Варашу:

– Этой ночью я буду ждать тебя. Приходи, если желаешь... Желаешь?..

Верховный военачальник с трудом нашарил, на что бы ему сесть. Все

трое были напряжены и скованны. Только улыбка Мари-Луйс и ее речи

несколько смягчали тягостную атмосферу.

– Нет ли вестей о послах, направленных в Хайасу? – спросил наконец

царь.

– Пока никаких, божественный, – отвечал Нуанза Вараш. – И не думаю,

что послы твои скоро вернутся.

Изрядно выпив, отведав разной снеди, царь стал мягче и приветливей со

своим военачальником.

– Мы ведь с тобой в родстве, Нуанза Вараш. Ты женат на моей сестре, и

это меня радует. Она ежевечерне покорно омывает твои ноги и предана тебе.

И ты, кто сегодня желанный мой гость, обязан уважать сестер своей жены.

Можешь сидеть с ними за одним столом, пить вино, но не вздумай склонять к

прелюбодеянию ни одну из них. Тебе надлежит также обходить стороной моих

жен, нижайше почитать мою возлюбленную Мари-Луйс и глаз не сметь поднять

при встрече с ней, бежать от нее, едва увидишь, если бы она даже сама

попыталась завлечь тебя. И в окно той комнаты, где она обитать будет,

глянуть не вздумай. А преступишь указ мой – не миновать тебе смерти.

– Будь уверен, великий царь, – низко кланяясь, заверил Нуанза

Вараш, – ни при каких обстоятельствах я не оскверню своим взглядом ни

твоих жен, ни твоих возлюб ленных! Никогда!..

Сказал, а в душе, однако, шевельнулась дикая зависть к царю. Он до

сих пор еще ощущал на губах сладость поцелуя Мари-Луйс. Мурсилис отнял у

него эту радость. Но делать нечего, и Нуанза Вараш лишь добавил:

– Я всегда буду предан тебе, великий государь наш, царь-солнце

Мурсилис! Всегда!..

А на уме был шепот Мари-Луйс: «Этой ночью я буду ждать тебя...»

Позвали музыкантов и кутили до ночи. Мурсилису так хотелось, чтобы

послы вернулись ни с чем. Не может он лишиться Мари-Луйс. Ведь это было бы

равносильно тому, что лишиться солнечного света или воздуха.

Пресытившись наконец едою, питьем и весельем, отправились почивать.

Мари-Луйс, вернувшись к себе, сказала Ерес Эпит:

– Дверь не запирай и сама старайся не заснуть.

И ночь расставила в своей тиши искусные силки...

В покоях царя вдруг поднялся невообразимый переполох.

Евнухи схватили в спальне у Мари-Луйс Нуанза Вараша.

Верховный военачальник, бывший еще под сильным действием выпитого

вина, взбушевался.

– Но она сама позвала меня! – кричал он.

Из-за полога широкого ложа выглянула Мари-Луйс:

– Не лги, Нуанза Вараш! У меня в постели сам царь-солнце! А ты,

бессовестный вор, явился сюда, чтобы выкрасть меня у царя!..

И рядом с ней действительно показалась голова Мурсилиса:

– Что за шум? Кто вор? Ловите вора!..

Утром жители Хаттушаша увидели на площади вздернутую на кол

отрубленную голову Нуанза Вараша и очень удивились. А какой-то жрец все

крутился вокруг кола и повторял:

– Гореть в аду твоей душе! Гореть в аду, притеснитель наш Нуанза

Вараш!..

Мари-Луйс, увидев из окна на колу голову верховного военачальника

хеттов, осталась довольна собой.

А Мурсилис тем временем еще досыпал в ее спальне.

Она подошла, склонилась над ним и подумала: «Эту тушу можно было бы

удушить в один миг. Но страна хеттов с его кончиной ведь не умрет? Нет,

бороться надо со всей их силой».

Очнувшись от своей думы, Мари-Луйс вдруг услышала храп и сопение

Мурсилиса, и ее передернуло от чувства омерзения, от ужаса перед всем, что

приходится выносить. Она прошла к Ерес Эпит, прилегла рядом с ней и

спросила:

– О чем думает Наназити?

– Ждет твоего зова, великая царица.

И Мари-Луйс представила себе юного красавца – сына Мурсилиса. С каким

бы удовольствием она увидела отрубленной и его голову. О, только бы

Эпит-Анаит не лишила ее сил и не отняла бы у нее возможности прельщать

этих сластолюбцев.

Наназити красив. Наназити безумствует при виде ее и все шлет и шлет

оскорбления в адрес Каранни и Страны Хайасы.

«Да вложи ты в его руку меч, Эпит-Анаит, и мечом этим да прольет он

свою кровь».

При встрече с Мари-Луйс в глазах Наназити зажигается не просто

страсть, а исступление.

– Ты красива и соблазнительна, царица армян!..

– Тебе-то что с того? – лукаво посмеивается в ответ Мари-Луйс.

– Видала, как укрощают диких телок и спаривают их затем с храмовыми

бычками? – взъярился он. – Вот и тебя скоро так!..

– Дикая телка для вашего быка уже укрощена.

– Я прирежу его и принесу в жертву богине Иштар!

– Убей. Только прежде подумай, кто есть жертва: тот, кого приносят в

жертву, или тот, кто приносит эту жертву?..

Вот такой бывала почти каждая их встреча, каждый разговор-перепалка

на острие ножа, высекающая искры...

Забыть?.. Нет, не забудется.

Здесь, в Хаттушаше, по велению самого Мурсилиса триста

пленников-армян связали всех вместе, и у них на глазах вырезали их детей.

Страшная это была картина; малыши в предсмертных судорогах бились в лужах

крови.

Один из пленников выкрикнул:

– Знай, царь Мурсилис, эту кровь ты не единожды оплатишь! Так и

знай!..

И пленника вмиг изрубили на куски.

Забыть? Нет, не забудется.

* * *

Осень была на исходе.

Каранни спешил вступить в бой с войсками Мурсилиса. Но люди его

совсем выбились из сил, и он разрешил сделать недолгую передышку. На

привал остановились в узкой котловине.

– Дозорные доложили, что приметили вдали над горизонтом облако

пыли, – сказал, подойдя к царевичу, Каш Бихуни.

У Каранни тревожно забилось сердце: кто знает, быть может, Мари-Луйс

удалось бежать из плена?! О боги, хорошо бы, если так!.. И в душе

разлилось такое тепло, такая радость от этой мысли. Как же он,

оказывается, любит свою жену!

А перед глазами вдруг возник омерзительный Мурсилис. Каранни

зажмурился. Видение сменилось. Теперь ему виделась Нуар... Может,

умертвить ее?! Но зачем?.. Перекрыть живительный источник?.. А если жажда

одолеет, чем ее утолить? Жажда ведь всегда подстерегает...

Облако пыли все приближалось и, наконец, как бы осело на дороге.

К царевичу подъехал старший сын Багарата Дола:

– Отец прислал из Арцаха табун лошадей для твоего войска,

божественный! Он надеется, что ты окажешь ему честь, примешь их!

Каранни очнулся от дум, вскочил на коня и помчался туда, где

опустилось облако пыли. Сын Багарата Дола поспешил за ним.

Табун был огромный – три тысячи лошадей. Все кони сбились в небольшой

долине и беспокойно ржали, взрывая землю копытами и сотрясая небеса шумом

и грохотом.

Арцахские конники и рабы при виде царевича пали в приветственном

поклоне на землю, затем вскочили на коней и погнали их в расположение

войска.

Зрелище было неописуемое. Арцахцы во время перегона табуна как умели

демонстрировали свою удаль и воинственность, свое умение держаться в седле

и владеть при этом мечами и дротиками. Все их передвижение казалось бурным

вихрем, неодолимым и страшным. И Каранни был захвачен стихией. Обнажив

меч, он тоже несся, словно бы видя перед собою врага. «Именно так,

вихревым натиском этих конников, мы растопчем войска Мурсилиса».

Когда наконец кони домчали до лагеря и все вокруг чуть улеглось,

угомонилось, Каранни отдал приказ щедро одарить арцахских конников и дать

свободу пригнавшим табун рабам.

Радость была всеобщей. Армянское войско получило мощное подкрепление.

Теперь большинство воинов сядут на коней.

На подступах к крепости Когуни подошло еще и войско из Тавруберана.

Предводители его, отягощенные тяжелыми доспехами и оружием, спешились я

направились приветствовать престолонаследника.

Каранни обнялся со всеми. Затем, похлопывая по плечу родоначальника

Тавруберана, с горечью сказал:

– Где ты пропадал, брат мой? Большая беда обрушилась на нас.

Тот, приложившись к руке царевича, попробовал утешить его как мог:

– Не теряй надежды, божественный. Недолог час, ты скоро своею

собственной ногой придавишь к земле толстобрюхого Мурсилиса и пройдешь

через самое сердце его страны. Мечом поразишь эту скверну, жен его

заберешь себе и станешь наслаждаться ими, если пожелаешь. Нагрянешь туда,

как сам бог-громовержец Мажан-Арамазд, и сотрешь с лица земли вражьи

обиталища, народ его как косою скосишь, города порушишь!..

Каранни обрадовался, видя готовность родоначальников помочь ему в

столь тяжкий час. Он подарил каждому из них по три коня и приставил к ним

умелых всадников, чтоб обучили верховой езде...

В полночь в шатер к царевичу пришла Нуар. Тихо, как солнце на закате,

она опустилась на колени и проговорила:

– Убей меня, божественный! Я не в силах вырвать из сердца огонь,

зажженный тобою!..

Сколько в одном человеке чувств? Каким из них подчиниться, какие

отринуть? И следует ли отринуть?..

Покрывало, которым Нуар была окутана, скользнуло вниз, обнажив плечи.

– Прости! Прости меня, богоравный повелитель мой. Я невинна! Это

Цовинар взяла его!.. Того, кого ты объявил моим мужем. Стояла ночь, он

пошел в море и... не вернулся.

Каранни поднял ее, нежно обнял и долго смотрел в глаза.

– Ты самими богами послана мне в утешение! Не печаль меня и сама не

грусти. Я не вижу причин обвинять тебя в чем бы то ни было!..

Взошла тусклая осенняя луна. Вокруг все постепенно затихло – и люди,

и кони.

Проснувшись поутру, царевич не увидел рядом с собою Нуар. Отбросив

покрывало из тигровой шкуры, он вскочил с ложа.

– Нуар?..

– Я здесь...

Там, где стояло золоченое изваяние бога Мажан-Арамазда, у подножия

его, горели свечи. Но освещали они литой из меди образ Мари-Луйс и...

коленопреклоненную перед ним полуобнаженную Нуар.

– Я здесь.

Каранни с удивлением уставился на нее.

– Молишься?.. До чего же ты благородна!.. Но это ведь лик моей жены?!

А ты только что делила со мной ее ложе?

– Да, это так, – согласно кивнула Нуар. – Но она ведь царица

армянская?! Все можно забыть, божественный. Но забыть царя и царицу армян?

Никогда!

– О, ты великая женщина, Нуар! И это величие вдохнули в тебя сами

боги! Но как ты вмещаешь в себе столько благородства, столько мудрости,

моя маленькая серна?

– Я вечно буду любить тебя, наследник армянского престола! Но не

ценою поругания царицы армянской!..

Они вместе позавтракали, и Каранни заспешил к войскам. Нуар

осмелилась задержать его:

– У меня к тебе просьба, божественный. Воин Арбок Перч ищет встречи с

тобой!.. Ты его знаешь?..

– Это раб царицы. Разве он жив? Я думал, что и он погиб в Нерике.

– Да, он был там. Но спасся. Отважно отбиваясь, он с небольшим

отрядом воинов сумел вырваться из Нерика.

– Выходит, он богом дан! Так где же он? Пусть войдет!

– Только знай, божественный, я не питаю к нему никаких чувств!..

– Я же сказал: пусть войдет!

Арбок Перч вошел, сдержанно поклонился и опустился на колени у самого

входа в шатер.

– Здравствуй, Арбок Перч. Я рад снова видеть тебя. Надо полагать, моя

царственная супруга возблагодарила тебя за верную службу?

– Да! – земно кланяясь, ответил Арбок Перч. – Она освободила меня от

рабства, объявила свободным человеком и поручила возглавить ее личную

охрану...

– Похоже, что ты укротил в себе былую злость! Я помню, какой ты был

неистовый.

– Злость во мне копится только против твоих врагов, божественный. Я

прибыл со своим отрядом, чтобы присоединиться к твоему войску.

Нуар стояла у изваяния Мари-Луйс. Сердце у нее колотилось, того и

гляди вырвется вон. Зажженные ею свечи быстро догорали.

– У тебя были родные в Нерике, Арбок Перч? – спросил Каранни.

– Да! – Арбок Перч бросил взгляд на Нуар и тут же отвел его. – Был у

меня в Нерике родной человек, божественный. Моя повелительница Мари-Луйс,

царица армянская!

Нуар облегченно вздохнула.

– Хорошо! – раздумчиво промолвил Каранни. – Ты будешь служить в моем

Драконовом полку. Согласен?

– Согласен, божественный. Премного благодарю. Только позволь мне

подчиняться тебе одному, не быть зависимым от родоначальников.

– Это возможно.

Арбок Перч приложился к руке царевича и, пятясь, вышел вон.

Через отверстие в куполе шатра внутрь уже проникали лучи солнца, и

Нуар погасила свечи.

В войске совершили жертвоприношение и тронулись дальше в путь на

Нерик.

В затянутой пологом от солнца колеснице Каранни сказал сидящей рядом

Нуар:

– Посмотри на высокую гору напротив, это колыбель бога

Мажан-Арамазда, его давнее обиталище.

Нуар обняла царевича и скользнула мимолетным взглядом туда, куда

показывал царевич.

– Я вижу там только снег, мой повелитель.

– А это ложе Мажан-Арамазда.

Нуар прижалась к царевичу губами.

– Спеши освободить царицу из плена, божественный! Спеши! Прикажи

жрецам, пусть каждый вечер приносят белого бычка в жертву ее

богу-покровителю!..

Войско двигалось в туче пыли. Но вот показалась роща белых кленов.

Жрецы прорицатели внимательно вслушивались, пытаясь уловить шелест

листьев. Один из них приблизился к Каранни и испуганно проговорил:

– Да отсохнет язык мой, деревья не шелестят, божественный!

– И что же? – насупился Каранни. – Что это значит?

– Да как сказать, государь мой! Ты очень гневаешься, когда слышишь

голос правды... Если деревья не шелестят, это означает, что боги не

одобряют твоего намерения воевать. Нет на то их воли...

– Пойди еще послушай!..

Жрец углубился в рощу, но вскоре вернулся еще более удрученным.

– О божественный, небо не благоволит твоему стремлению!

Каранни вырвал из рук оруженосца плеть с металлическими шариками на

конце и крикнул жрецу:

– А ну, еще повтори! – И он стеганул кнутовищем. – Повтори,

слышишь!..

Прорицатель скрутился в клубок под нещадными ударами и заорал не

своим голосом:

– Благоволит!.. Благоволит небо!.. Благоволит!.. Боги согласны с

тобой!..

– А теперь вставай и отправляйся в войско! Объяви всем, что боги с

нами, не то еще примешь плетей.

Корчась от боли, прорицатель удалился. Бывший свидетелем этой

страшной сцены другой жрец-оракул, воздев руки к небу, поспешно зачастил:

– Боги согласны с тобой и благословляют твой поход на хеттов, о

непобедимый Каранни! Иди без страха, и воины не подведут тебя!

Царевич и этому жрецу велел отправиться в войско и повторить там то,

что он сказал здесь.

Каш Бихуни приказал всем полками построиться и выставить вперед

запевал. Вскоре песня грянула и, постепенно набирая силу, захватила все

войско.

Они проходили землей каскейцев. Из ближних городов и сел к царевичу

шли люди с подношениями. Дарили и девушек-рабынь.

– Мы тоже потомки великого Гайка, божественный, и благословляем твой

поход против наглых хеттов. Наш бог Цул будет с тобою в бою!

А род Пала придал целый полк войску царевича. Он, этот род, обитает в

горах над Бовбердом, в соседстве с полукочевым племенем мосхов, тоже

потомков Гайка. В этих местах еще много полудиких племен, пробавляющихся в

окрестностях городов Манна, Мард, Ашмун и Ериз.

Военачальники принимали под свое покровительство всех прибывающих с

целью примкнуть к войску престолонаследника.

Каранни в душе радовался тому, что все армянские племена, почти

каждый род, с доверием и готовностью идут к нему, чтобы принять участие в

священной войне.

– Моя супруга-царица права, утверждая, что все наши племена и роды

должны почитать единого бога! – сказал он, обращаясь к Каш Бихуни.

– Опасайся всех богов! – предостерег его в ответ верховный

военачальник. – Они обидчивы и мстительны.

Престолонаследник помрачнел.

– А на что им обижаться? Мы ведь всех их сольем воедино. Мари-Луйс

говорит, что душа и тело человека неразделимы, и, значит, бог у него

должен быть один. Воистину верно рассуждает моя царица. Единый бог поможет

нам объединить наши разрозненные племена в единокровный народ. И народ

этот станет ревностно поклоняться единому богу...

– Э, божественный, не для меня эти размышления! – пожал плечами Каш

Бихуни. – Я воин, и только. А во всем ином ничего не смыслю.

В последнее время, особенно после известия о том, что царица

захвачена в плен, Каранни часто задумывался о единобожии, к которому

стремилась Мари-Луйс. Эта идея делалась ему почему-то особенно близкой,

когда он оставался наедине с Нуар. Порой даже появлялось неудержимое

желание именно Нуар объявить богиней. Но тут же его охватывал ужас от

сознания, что Мари-Луйс, которая час от часу казалась ему все более чужой,

станет совсем лишней.

Выходит, один бог – это один страх, одна обязанность у человека?..

* * *

До стен Нерика уже было рукой подать.

Каранни приказал родоначальникам Арцаха и Сисакана продемонстрировать

врагу, какова их конница в своей воинской умелости, чтобы затем уже начать

переговоры.

Арбок Перчу было поручено предложить хеттам – захватчикам Нерика

капитулировать и сдать город без кровопролития.

Был час рассвета. Арбок Перч подъехал в колеснице почти под самую

стену Нерика. Наверху показались воины-хетты.

– Э-эй, хетты! – крикнул Арбок Перч. – Мы приветствуем вас. Слышите?

Тот, что повыше ростом и, по вооружению судя, постарше чином, нагло

повернувшись к ним задом, хлопнул себя по ляжке.

– Как же, слышим. Чего тебе надо, богами отринутый?

– Сдавайтесь, хетты! Мирно верните нам наш город, и мы дадим вам уйти

вместе с вашими женами и оружием!

Длинный хетт издевательски захохотал.

– Завоеванное мечом благословенно богами! Земля, на которую ступит

нога хетта, принадлежит ему!

– Боги лишили тебя разума, хетт. Так или иначе Нерик будет

освобожден. Мы вернем его себе мечом!..

Арбок Перч повернул назад. Что ж, армяне исполнили положенное.

Предложили свои условия о бескровной сдаче города. Боги не вправе впредь

связывать их по рукам, и вина за пролитую кровь ляжет не на них.

Овладение Нериком Каранни поручил Арбок Перчу, а сам ушел в свой

шатер, раскинутый в центре расположения конницы.

– О светоносная Нуар!..

И Нуар, прекрасная и величавая, всем сердцем принадлежала

престолонаследнику. Душа его, безграничная и чистая, как небо над нами,

была ей дороже жизни.

– О царь мой! Властелин мой!..

Она зацвела, заиграла всеми женскими чарами и с заверениями в

преданности, с молитвами восторга и служения отдавалась царевичу. А как же

иначе. Ведь он – порождение богов, и принадлежать ему – веление богов! Не

помня себя от счастья, Нуар тем не менее все твердила, что, едва царица

будет освобождена из плена, она, Нуар, тотчас добровольно принесет себя в

жертву храму. И без устали торопила, чтобы скорее, как можно скорее

освободили Мари-Луйс. Чтобы бросили на это все силы и средства.

– Хочу вознестись в небесные дали, божественный! – твердила она

царевичу. – Устала я от земной жизни. Спаси мою грешную душу, властелин

мой!

По ее настоянию Каранни снарядил Таги-Усака в Хаттушаш под видом

ассирийского купца: может, удастся проникнуть к Мари-Луйс.

«Жена моя, – написал ей царевич. – Этот дэв явится перед тобой по

моему велению и желанию. Прислушайся к его совету. Я буду ждать...»

Астролог отбыл. Нуар в какой-то степени радовалась, что

престолонаследник именно Таги-Усака послал на это опасное дело. Может, он

обнаружит там себя и погибнет?.. Подумала такое и сама испугалась. Но...

мысль эта не покидала ее и явно была желанной.

* * *

Арбок Перч с чувством раздражения отправлялся в шатер к

престолонаследнику, когда тот временами приглашал его. Ведь там постоянно

находилась Нуар...

У входа горели свечи, и спиной к нему сидела Нуар. Арбок Перч

досадовал на себя, что не может вырвать ее из сердца, забыть. Он и

судить-то ее не судит. И это особенно злило его. Совратительница она!

Домогается бессмертия своей души! Цари, они ведь порождение богов. И души

их, говорят, бессмертны. Потому-то преисполненные гордыни совратительницы

с готовностью приносят себя им в жертву в надежде, что тоже сподобятся

обрести вечную жизнь. «А есть ли она, эта вечная жизнь?» – спрашивал Арбок

Перч сам себя. И сам же себе отвечал: «Нету ее! Нету!..» Сам с собой он

вел и мнимый диалог с Нуар. «Увидев тебя, – говорил он, —

престолонаследник так обрадовался, что и о беде своей забыл!..» – «А

почему ты этому удивляешься?..» – «Так разве тебе неведомо, что вокруг

делается?..» – «Нет, неведомо!..» – «Греховно творимое тобой!..» И он

снова и снова терзал себя. «Такого неверующего, как ты, ждет ад!..» —

говорил он и, смеясь над собой, сам же себе заявлял: «Э, да я слушаю тебя

потому, что клятву принес. А клятвопреступнику угрожает смерть. Вот

так-то!..» – «Сам направляй дым от огня своей души. Мой отец, который был

рабом, утверждал, что человек сотворен из пыли и воды. И еще он говорил,

будто после смерти человека боги склевывают его плоть, словно ячменные

зерна, а кровь пьют вместо вина...»

И тут Арбок Перч, потирая ладони, подумал: «Сегодня же праздник

изобилия! В этот день люди обычно женятся! Надевают своим невестам венок

из ячменных колосьев, и делу конец!.. А мне, видно, счастье совсем

изменило. Ушло навсегда. Но престолонаследника-то ты одарила?.. Похоже,