![](/files/books/160/oblozhka-knigi-carica-armyanskaya-152942.jpg)
Текст книги "Царица Армянская"
Автор книги: Серо Ханзадян
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
– В ее образе сам бог Мажан-Арамазд нам явился. Не спугивайте.
Войско вошло в Нерик, погоняя впереди себя пленных хеттов и у них же
захваченные стада.
Царь расположился в палатах властителя города. Воинов разместили
группами. Мари-Луйс позаботилась, чтоб супруг был устроен удобно, и, как в
былые времена, делала все, чтобы его желания и нужды исполнялись
неукоснительно.
Устраивая его, она (как бы невзначай) спросила:
– А когда меня не было с тобою рядом, кто вместо царицы разделял твои
заботы?.. Только не думай, я не от ревности...
Каранни невинным взглядом посмотрел ей в глаза и сказал:
– Я и не думаю, моя царица, что червь подозрения закрался к тебе в
душу. Твое место всегда оставалось незанятым.
Мари-Луйс хоть и поверила ему, но не утешилась. Ей хотелось, чтоб он
отрешился от нее, забыл. Тогда, может, легче будет и вина и жалость
сравняются?..
Мари-Луйс занялась разного рода делами и распоряжениями, которые
отдавала своим придворным, слугам и рабам дома властителя Нерика, а в
горле все время комом стоял с трудом сдерживаемый крик. Еще недавно жила
она в этом доме чистая, неоскверненная, приехавшая на священное
поклонение. Была счастлива и довольна, что рядом преданный, всегда готовый
исполнить любое ее требование Таги-Усак. И не из рабского подчинения, не
по обязанности...
Да, но уже тогда колдовские чары сковали ее сердце... О боги,
покарайте, кто виновен в этом!..
Велики муки твои, человек!..
Мари-Луйс не могла не сознавать, что при встрече с Таги-Усаком все
существо ее наполняется нежностью и она прощает его, жалеет. Хотя жалеть
ей надо прежде всего себя...
Страшная буря бушевала в душе царицы. Во гневе она порой проклинала
себя за то, что выжила, спаслась. «Зачем это и для кого?!» – думала она,
сгорая, как на костре, в огне своих тревожных дум и неуемной страсти...
Ворона, словно навечно поселившаяся на вершине храма, все каркала и
каркала, предвещая лютую зиму. По улицам с лаем носились бездомные собаки.
Чего она каркает, эта ворона?..
В Нерике опять жили армяне, те, кому удалось спастись от беспощадной
хеттской резни. Едва почуяв, что возвращаются свои, горожане стали
выбираться из укрытий, где прятались, и ринулись к дому властителя Нерика,
стали кричать, звать царицу.
– Мы умираем, будь милосердна, божественная царица наша, помоги нам!
Таги-Усак доложил, что армянам-нерикцам нечего есть. Но что можно
поделать?.. А толпа безумствовала. И Арбок Перчу пришлось применить силу,
чтобы всех разогнать.
– Царица, люди ждут от тебя помощи. Пожалей их, помоги! – взмолился
Таги-Усак, опускаясь на колени перед своей госпожой.
– Кому-то надо и меня пожалеть, – раздраженно бросила Мари-Луйс.
И тут Таги-Усак уже решительно потребовал помочь народу.
Но царице сейчас все было противно – и алчущая, стенающая толпа, и
Таги-Усак.
– Я одного желаю: чтоб тебя не было! Уйди с глаз моих! – она посохом
со всей силой ударила его.
Таги-Усак схватился за плечо, из которого хлынула кровь и полилась на
ковер.
Тут же сорвав с себя шелковый пояс, Мари-Луйс стала перевязывать его
рану.
– Ты снова сняла свой пояс, Мари-Луйс?.. – прошептал Таги-Усак.
– Но не для того, чтобы усладить твою вожделеющую плоть. Не кичись
былой близостью нашей. Не от твоей силы то было, а от моей слабости...
Царица заботливо перевязала ему рану и села.
– Какая же ты жестокая! – не без удивления сказал Таги-Усак. – Сама
ранишь, сама и исцеляешь...
– Я жестокая?
– Да. Ты, царица! Не женщина...
– Вот как?! – крикнула Мари-Луйс. – Знай же, что я обыкновенная
шлюха, а не царица армянская.
Таги-Усак снова кинулся перед ней на колени:
– О царица! О божественная моя Мари-Луйс! Тобою одной и живу в этом
мире! Ты величайшая из женщин! Не казни себя! Все содеянное тобой полно
величия!..
Потрескивая, догорало в светильниках масло.
– Скажи, горе мое, что ты от меня хочешь? – вдруг тихо спросила
Мари-Луйс после продолжительного молчания.
– Сбрось камень со своего сердца! – взмолился Таги-Усак. – Примирись
с Каранни... Он любит тебя...
В негодовании царица даже подскочила на стуле.
– Ни в коем случае! – воскликнула она. – Никто из мужчин впредь не
будет мне желанным. Я хочу жить иной жизнью, неведомой и недоступной вам.
Хочу жить сама собою, но не только для себя!..
Через мгновение, уже успокоившись, Мари-Луйс ровным голосом, но очень
властно проговорила:
– А теперь послушай, что я тебе скажу, и беспрекословно все исполни.
Весь провиант, отложенный для пленных, раздай голодающим армянам Нерика!
Иди...
Таги-Усак молча покинул покои царицы.
* * *
Три дня уже, как прибыли в Нерик.
Площадь перед храмом бога Мажан-Арамазда, запруженная пленниками,
полнилась медным перезвоном цепей, в которые они были закованы. Их согнали
сюда восстанавливать то, что ранее разрушили хетты.
Надсмотрщики стояли над ними с кнутами и тяжелыми дубинками, то и
дело подгоняя и приговаривая:
– Работайте, работайте!..
Рано утром Каранни и военачальники на колесницах проехали и осмотрели
город, а затем направились к войску, выстроившемуся в ожидании
престолонаследника на открытом плато неподалеку от палат властителя
Нерика.
Поприветствовав своих воинов, Каранни громогласно объявил:
– Сейчас каждый из вас получит положенную долю добычи! Вы невиданной
храбростью одержали такую победу, что о вас будут помнить во все времена.
И боги славят вас!
Быстро соорудили помост. На нем установили два высоких стула и
пригласили престолонаследника сесть как на троне. Пригласили и царицу.
Мари-Луйс пришла внешне спокойная, миролюбивая. Почтительно кивнула
царевичу и в ответ на его приглашение покорно села слева от него, как
всегда это делала.
Воины громко и радостно приветствовали царицу.
Все добытое на войне добро грудилось посреди расчищенной от снега
площади. Захваченный у хеттов скот и отары овец находились в другом месте
под присмотром пленников.
Назначенные для раздачи даров жрецы ждали слова царевича.
Каранни поднялся и в воцарившейся тишине громко сказал:
– И скот, и рабов, и все, что нами захвачено у врага, я приказываю
раздать в равной доле и воину, и военачальнику!
Стоявший вблизи от царевича родоначальник Сисакана Татан тихо, чтоб
не слышал никто другой, спросил:
– Я не ослышался, божественный? Как так – в равной доле?..
– Все всем поровну!..
Знать насторожилась: что это с престолонаследником, куда он гнет?
Простого воина равнять со знатью?..
Однако возразить царевичу никто больше не решился.
А добыча была воистину несметной. И оружие, и снаряжение, и шатры. А
сколько золота и серебра! Сколько скотины, овец, рабов-пленников!
И все поровну? И воину, и его властелину?..
Немыслимо...
По знаку Каранни начали с пленников. У каждого хетта внимательно
проверяли зубы, щупали мышцы.
Больных и немощных тут же передавали жрецам (заранее было определено,
что их потом выведут за пределы города и уничтожат), а всех годных
построили по трое и стали наделять ими воинов и военачальников.
Потом раздали скот и уж вслед за тем все иное добро.
Воины навьючили каждый свою долю добычи на полученных в рабство
хеттов-пленников и погнали их вместе со скотиной к становищу.
Уходили, кланяясь престолонаследнику и царице.
– Слава великому героическому Каранни!
– Слава!..
Почти до самого вечера длилась раздача.
Только после всех воинов получили свою долю родоначальники и
военачальники, престолонаследник и царица.
В довершение Каранни подозвал Таги-Усака и сказал ему:
– Двенадцать воинов моей личной охраны пали на поле битвы. Это были
храбрые и преданные люди. Да примут боги их души с благословением! А мою
долю добычи доставь родственникам погибших.
Так же поступила и царица. Ничего себе не взяла.
Чуть помешкав, родоначальники и военачальники тоже вынуждены были
отказаться от своей доли в пользу семей павших.
И снова над площадью загремело:
– Слава великому и отважному Каранни!..
– Слава! Слава!..
Только один человек оставался равнодушным ко всему происходящему —
верховный военачальник Каш Бихуни. Ничего ему не было нужно. У него ни
жены, ни детей! Один как перст на всем белом свете...
В одном из залов палат властителя Нерика уже был накрыт стол, и
царевич пригласил на ужин своих приближенных.
Когда все расселись, как подобало, по старшинству, Каранни сказал:
– Верхняя провинция страны хеттов теперь принадлежит нам, братья мои.
Впредь она будет именоваться Малой Хайасой. Я повелеваю разделить поровну
между всеми здесь присутствующими ее земли, города и селения, после чего
управляйте ими по своему усмотрению. И еще я освобождаю вас от дани
царскому дому и храмам за эти владения.
– О царевич наш, слава тебе!..
– Слава великому Каранни!..
Все бросились к престолонаследнику. Кто-то целовал полы его одежды,
кто-то лобызал руки...
Мари-Луйс невольно прослезилась.
А Каш Бихуни и сейчас был безучастен ко всему происходящему. Ничто
его не интересовало. Даже пленницы – жены Мурсилиса и хеттских
военачальников, хоть и рьяно пытались, не сумели завлечь его своими
прелестями. Он только язык им показывал, этим блудницам, и был таков...
Зал сотрясался от восторженных восклицаний и тостов, а Каш Бихуни
знай наливал себе вина в серебряный кубок, пил и с завидным аппетитом
заедал жаренной на вертеле бараниной.
Наступила ночь. В городе тут и там загорались костры.
* * *
Уже на другой день в Нерике стихийно образовался рынок рабов. Товаром
были пленные хетты. Купцы валили отовсюду, даже чужестранцы. Торговались с
продавцами – армянскими воинами, как и следовало купцам, истово.
Особенно дорого просили за миловидных девушек и молодых женщин.
Неожиданно в этой сутолоке вдруг появилась Мари-Луйс. Едва ее
колесница врезалась в толпу, как все бросились в разные стороны.
Царица громко спросила:
– Э-эй, доблестные воины, кому из вас досталась в долю моя приемная
дочь, хеттская девушка Ерес Эпит? Я ищу ее!.. Э-эй, дочь моя, отзовись,
если ты здесь!..
– Здесь я, матушка царица!..
Ерес Эпит бегом примчалась, бросилась к колеснице своей обожаемой
покровительницы:
– Здесь я! Меня продают!..
Девушка не успела договорить, как ее уже нагнал хозяин, конник из
Драконова полка.
– Это моя добыча, великая царица! – закричал он.
– Добыча свята и по праву принадлежит тебе, – сказала царица. – Но ты
ведь продаешь ее, а я куплю у тебя.
Мари-Луйс сняла с головного своего убора жемчужную булавку и
протянула воину.
– Бери. Эта жемчужина стоит не одной сотни пленников. Думаю, ты
останешься доволен?..
Воин облобызал ноги царицы. А площадь взорвалась восклицаниями
удивленного люда: такая цена за одну пленницу?!
Царица тем временем бережно усадила рядом с собою Ерес Епит и
повернула коней назад.
– Что же ты раньше не подала мне весточки, Ерес Эпит? Я не думала,
что ты среди пленников. Спасибо, боги подсказали мне поискать тебя здесь!
О Эпит-Анаит, добрейшая и справедливейшая из богов!..
А Ерес Эпит, плача от счастья, нежно ластилась к коленям царицы...
В этот день Мари-Луйс отправилась с визитом к хеттской царице,
старшей жене Мурсилиса, которую по ее повелению содержали здесь же, в
палатах властителя Нерика.
Пленница очень удивилась, увидев ее, но Мари-Луйс почтительно
приблизилась к ней и с участием в голосе сказала:
– Твой царственный супруг, как принято по вашим обычаям, предал земле
тело твоего сына Наназити. Я пришла, чтобы выразить тебе свое сочувствие
и, насколько это возможно, утешить тебя, царица.
– Благодарю, победительница!..
Мари-Луйс поразилась. В голосе этой потерявшей взрослого сына женщины
не ощущалось боли и страдания. И глаза ее были сухие...
– Твой супруг очень жесток по отношению к моему мужу, царица
армянская. Я очень тревожусь о своем повелителе.
– Неужто к нему жестоки? – удивилась Мари-Луйс – Не думаю. Это
исключено, царица. Его содержат с подобающим почтением, как царственного
пленника. Я сама слышала, как мой супруг приказал своим военачальникам не
допускать жестокости в отношении царя Мурсилиса и охранять его от наших
воинов и жрецов, у которых к нему свой особый счет.
– А почему же нас не освободили и не дали уехать домой?
– Это я не позволила.
– Вот как? – вздрогнула хеттская царица. – Но ты ведь жила у нас в
такой неге и холе? Больше того, по своей воле сожительствовала с царем
Мурсилисом? И за все такая плата?..
– Неправду говоришь, царица. Отнюдь не по своей воле я все это
делала. И не по доброте твой супруг содержал меня в неге и холе. Он
насиловал мою плоть, раздирал мою душу и в оплату окружил меня роскошью...
Мари-Луйс предостерегающе подняла руку, не давая прервать себя.
– Благодаря вашей «неге и холе» я осквернена и раздавлена. Ни ты, ни
твой муж, так и знай, больше не увидите своего Хаттушаша!.. И на троне вам
тоже никогда больше не восседать!
Пленница бросилась в ноги Мари-Луйс со стенаниями:
– О, мстишь за себя! Бессердечная, жестокая тигрица!
– Да, мщу. Не просто за себя, а за оскверненную душу свою, за
надругательство, за боль и страдания моей родины, причиненные твоим царем!
Я просто не вправе забыть об этом.
– Но ты же расточала моему супругу такие ласки, изображала такую
влюбленность?!
– Да, расточала, да, оскверняла свое тело. Но все это с целью
обмануть его, одурачить, заставить вступить в бой с армянским войском. Я
знала, что только такой ценой добьюсь его погибели и нашей победы! А ты,
ты думала, мне нужен твой Мурсилис?.. Ха-ха-ха!.. Нет, милая. Я шла к
своей цели после вашего вероломства в Нерике! Это я уничтожила вашего
верховного военачальника! Я отравила моими ядовитыми стрелами...
Мари-Луйс оборвала себя. Не стала говорить, что и сына ее, Наназити,
убила она. Бог с ней, и без того уже повержена. Перевела речь на другое,
обещала содержать до конца жизни в полном благополучии и с должной
почтительностью.
Про себя Мари-Луйс с горечью подумала, что в последнее время получает
какое-то даже удовольствие от своей жестокости...
Почувствовав вдруг усталость, она отошла от распростертой на полу
хеттской царицы и, распорядившись, чтобы пленницу накормили, дали хорошего
вина и вообще были бы предупредительны, удалилась.
Мари-Луйс зашла и к женам хеттских военачальников. Те встретили ее
льстивыми улыбками, земными поклонами, вознесением молитв, чтобы боги
хранили их нынешнюю властительницу. И это, надо сказать, было
омерзительно. Вчерашние гордячки сегодня стелились, как рабыни. Неужели
только ради того, чтобы выжить?.. Любой ценой жить дальше и вкушать земные
радости?..
Мари-Луйс повелела раздать всех этих женщин – а их было не менее
тысячи – армянским воинам в качестве добычи.
Военачальников она при этом предупредила:
– Вы на этих пленниц права не имеете. Запомните твердо. Я передаю их
воинам, пусть владеют ими как знают.
Вечером Мари-Луйс велела привести к себе хеттскую царицу. Та явилась
разряженная, вся раскрашенная, с оголенной грудью. И Мари-Луйс отметила,
что она еще довольно хороша и не потеряла свежести. Это почему-то вызвало
в ней зависть.
Ерес Эпит принесла пива.
Царица предложила пленнице сесть и подала ей кубок. Медленно
потягивая пиво, Тагухепа заговорила и уже не могла остановиться, хотя
Мари-Луйс почти не поддерживала разговора, все разглядывала ее, вспоминая
юного Наназити, отмечала, что он был очень похож на мать. Тоже красивый...
«Но, боги, как она болтлива, эта Мурсилисова жена!.. И зачем она тут?..
Ах, да! Я ведь сама ее пригласила. И теперь надо ее слушать? Словно не
она, а я – пленница!.. Нет, я свободна, я могу сама распоряжаться собой,
своими желаниями! Нет ничего превыше свободы личности. Я свободна от мужа,
от богов и даже от самой себя!..»
И Мари-Луйс вдруг резко оборвала разболтавшуюся пленницу:
– Не забывайся, Тагухепа! Ты очень уж разошлась. Тебе следует быть
поскромнее!..
– О великая царица армянская! – запричитала та в ответ. – Я на миг
запамятовала, что отныне мой удел – жалкий плен и безвестность!.. О боги,
может, я когда недодала вам жертвы, что вы так покарали меня?! О
всеславная Иштар, не я ли ежегодно приносила тебе в жертву безвинного
младенца?! За что же ты меня покинула!..
Мари-Луйс, не испытывая к ней ни капли сострадания, резко сказала:
– Принесение человека в жертву – страшнейшее зло. Именно за это вас,
хеттов, и постигла кара, потому вы и пали под натиском моего отважного
супруга!..
– Это же священное, угодное богам дело – принесение им в жертву
человека?! – удивилась пленница. – Кто же может запретить?..
– Я это запретила!
– Ты?.. Царица запретила?!
– Я!..
– Не какая-нибудь простолюдинка, а ты, царица, само порождение
богов?!
– Я, я!..
– О царица армянская! Поостерегись. Человек – ничто в сравнении с
богами. Как же можно пожалеть какого бы то ни было человека, если богам
извечно угодна такая жертва?.. Бойся гнева всевышних.
– Опасность в ином. Ты совсем недавно видела ее воочию, когда
погибало войско твоего супруга.
– О боги, выходит, страна моя повержена?!
– Конечно, – спокойно сказала Мари-Луйс, – ты же знаешь это...
Вошел Таги-Усак. Он явно хотел что-то сказать, но присутствие
пленницы и смутило, и удивило его. Зачем она здесь? Похоже, мирно
беседуют... Странно, что может связывать этих двух женщин?
Таги-Усак подчеркнуто поклонился только своей царице. Она сурово
посмотрела на него и спросила:
– Что с тобой? Ты словно вестник смерти...
– Да, великая царица... Но, может, сейчас не говорить?..
– Почему же, говори, но лучше бы с улыбкой...
– Дело в том, что... – почти шепотом сказал Таги-Усак. – В общем,
супруга этой твоей гостьи больше нет...
Мари-Луйс в душе вознегодовала: выходит, Каранни не исполнил ее
просьбы, не сохранил жизнь Мурсилису? Не значит ли это, что она понемногу
лишается власти?.. Нет, конечно. Да и чего ей, собственно, противиться
такому решению престолонаследника, она же признает его величие и согласна
с волею армянских жрецов и воинов, объявивших его после победы богом?.. И
разве она не желала погибели для хеттского войска?.. И однако...
Мари-Луйс снова грозно глянула на астролога и в полный голос
проговорила:
– Так, так!.. Но почему ты сообщаешь эту желанную нам весть с
каким-то испугом?..
Таги-Усак опустился на колено.
Царица показала ему на дверь, и он вышел, подумав при этом, что почва
под ней, похоже, заколебалась...
Мари-Луйс попросила прислужницу принести из гардеробной черный шарф и
набросила его на голову своей пленницы. Та вздрогнула:
– Это знак траура, царица! Что произошло?
– Восплачь, хеттская царица! Ты овдовела. И я ничем не могу тебя
утешить!
Пленница зарыдала. А Мари-Луйс не без горечи усмехнулась: вот и
обрела друга по несчастью. Взяв в руки кубок, она стала с удовольствием
медленно пить пиво.
* * *
Каранни явился к овдовевшей царице-пленнице.
Усевшись в кресло, он сказал ей какие-то слова в утешение, помолив
богов, чтобы были милосердны к поверженной стране хеттов, и положил перед
ней восковую табличку.
Скрепи эту грамоту своей печаткой, старшая жена Мурсилиса. Он тоже
незадолго до смерти поставил печать под этим решением...
– О чем она? – робко поинтересовалась царица.
– О том, что страна хеттов навсегда уступает нам завоеванную нашим
мечом хеттскую Верхнюю провинцию и возвращает насильственно отторгнутые у
нас Тегарамские и Торгомские земли.
– Так ты ведь уже захватил Верхнюю провинцию, армянский
престолонаследник? Зачем же тебе еще нужна эта грамота?
– Ты, конечно, отчасти права. Грамота и впрямь ничего бы не решала,
не будь названная земля завоевана нашей кровью и нашим оружием. Однако все
же приложи свою печатку рядом с мужниной. Я желаю этого!..
Хеттская царица сняла с пальца печатку и приложила ее туда, куда
указал Каранни. Для нее это кольцо уже ничего не значило и не имело
никакой цены. Если только подарить его надзирательнице, чтобы давала не
тухлой, а свежей воды, когда пить хочется...
– Что ты намерен делать со мной, победитель хеттов? – неожиданно
смело спросила она. – Или я уж не так красива и привлекательна?..
Каранни улыбнулся.
– Почему же? Ты и привлекательна, и красива, вдова Мурсилиса. И я
вижу, что бог любви тебя не покинул. А потому, если хочешь, могу подарить
тебя кому-нибудь из моих воинов.
– Да, да, хочу!.. И буду в благодарность молиться богам за тебя!..
– Однако, вдовствующая царица, права на тебя принадлежат не мне, а
моей супруге.
– Я боюсь ее, боги!
Она уткнулась лицом в ладони и заплакала, а когда снова подняла
взгляд, Каранни уже не было.
Очень ей было страшно при воспоминании о Мари-Луйс, о ее глазах,
которые, того и гляди, ужалят словно змеи.
Очень страшно. Да кому пожалуешься...
* * *
Каранни направился к Мари-Луйс. Может, боги помогли ей смягчиться и
настроиться на примирение?..
С утра до вечера Нуар просит его, умоляет делать все для того, чтобы
вновь обрести близость царицы.
Мари-Луйс встретила супруга с покорностью, но и с величием. Приказала
служанкам принести разной снеди и вина, сама все ему подавала. Каранни
даже показалось на миг, что ее влечет к нему. Но, увы, это только
показалось. Она была далека, как никогда.
Говорили супруги о нуждах войска. Вспоминали о сыне, о недужном царе
Уганне. Мари-Луйс взволновалась, пожаловалась, что ужасно соскучилась по
сыну своему, по дому. Каранни пил вино и согласно кивал всему, о чем бы
она ни говорила.
Собравшись уходить, он сказал:
– Прикажи не оставлять вдову Мурсилиса без присмотра, чтобы не
отравилась или как-нибудь еще не порешила себя.
– Она такого не сделает, не бойся. Эта чувственная самка еще не
отрешилась от земных радостей. Ну а если бы она даже и покончила с собой,
тебе-то какая от того печаль, мой государь?..
– Я хочу увезти ее к нам, в Куммаху.
В глазах у Мари-Луйс сверкнул огонь, но она не обнаружила своего
подозрения и с улыбкой спросила:
– Хочешь сделать ее своей женой?
– Хочу, чтоб служанкой у тебя была царица хеттов.
Каранни с мольбой смотрел на нее. И Мари-Луйс понимала, о чем он
молит, но покачала головой и сказала:
– Спокойной ночи, мой государь.
Он вышел, а Мари-Луйс еще долго стояла неподвижная и, казалось, даже
бездыханная.
Но вот тонкие ноздри ее вздрогнули, она ударила в ладоши и приказала
вбежавшей служанке привести вдову Мурсилиса.
Та не замедлила явиться, опять вся разряженная. Ее вид вызвал у
Мари-Луйс раздражение, но она тем не менее приняла ее учтиво, усадила и
сказала:
– Ты должна выбрать себе нового мужа, царица.
Пленница посмотрела на нее пустым взглядом, но при этом не без
кокетства проговорила:
– Во мне еще много огня.
Мари-Луйс громко засмеялась.
– Твой царственный супруг говорил то же самое.
– Он был жалок и вызывал у меня только презрение и брезгливость.
Вечно предавался блуду и пьянству. Ему мало было женщин Хаттушаша. Со всех
концов мира велел свозить их к себе. Вот он какой был. Добром никто его не
вспомнит.
Мари-Луйс смотрела на нее и думала: «А ведь эта ничтожная женщина
если страдает, то лишь от неудовлетворенности своей плоти. Сластолюбивая,
чувственная самка, она, чего доброго, сумеет затянуть Каранни в свои
тенета. В мире нет ничего постоянного, устоев нет. Ничему нельзя верить,
даже своею рукою содеянному...»
Однако и на этот раз хеттскую царицу угостили на славу. Мари-Луйс
даже поощряла ее к болтливости: пыталась прояснить для себя, не породил ли
Каранни в душе этой блудливой самки каких-нибудь надежд.
Только в полночь она наконец выпроводила Тагухепу, наделив
незначительными подарками, и сама потом долго сидела задумавшись. Но вот
она попросила позвать Таги-Усака. Тот сразу вошел, будто ждал зова, стоя
за дверью.
Мари-Луйс сидела напряженная, словно тигрица, готовая к броску.
Наконец, как бы выйдя из оцепенения, она четко проговорила:
– Немедленно вывезти из Нерика вдову Мурсилиса.
– Я готов исполнить твой приказ. Но, прости мне, божественная,
ревность твоя беспричинна.
Мари-Луйс не на шутку взъярилась:
– Прекрати бередить мою душу!..
За яростью последовало смирение. Она про себя сердилась, что не умеет
сдерживаться при астрологе. Откуда в нем столько силы?.. Ничем его не
сломишь...
Царица тяжело вздохнула и уже спокойно сказала:
– Доставь ее к хеттской границе и... пусть убирается с богом.
Через два дня Каранни поинтересовался, что с пленницей.
– Не больна ли? Почему-то не видно ее.
– Подозрения твои не безосновательны. Царица отравилась.
– Неужели?
Мари-Луйс пристально воззрилась в него: не сожалеет ли? Но нет. Он
был откровенно равнодушен. И она наконец облегченно вздохнула.
– А куда девали ее останки?
– Я приказала вывезти из города и сжечь.
– Мне так хотелось, чтобы она стала твоей служанкой...
– У меня и без нее хватает слуг.
– Как знаешь...
Оба явно понимали друг друга. Ничего больше не говоря, они вышли. Им
предстояло присутствовать на похоронах останков Урси Айрука. Хоронили его
в приделе нерикского храма. Великий жрец войска готовился к совершению
обряда погребения, а Каранни вошел в храм и попросил оставить его там
одного: он оплакивал преданного воина и славного родоначальника, сетовал
на то, что боги не уберегли его.
Вошла Мари-Луйс и с упреком сказала:
– Опомнись. Войско ждет тебя. И снег идет, люди мерзнут.
Во всем своем царском облачении они предстали перед войском.
Воины опустились на колени, Каранни подошел к покойному, коснулся
губами его лба и торжественно изрек:
– Боги примут тебя и возлюбят, отважный юноша! В добрый путь к
бессмертию!..
Снег шел сильнее и сильнее. Мари-Луйс смотрела, как он засыпал все
вокруг, как падал на лицо покойного, и с горечью думала о превратностях
судьбы, о краткости жизни, о безжалостности богов. И еще она думала: «Боги
ли создают человека или человек сам придумывает себе богов, чтобы было
потом кому молиться, питать надежду на искупление грехов жизни? Все —
ложь. Только смерть есть истина. Вот она... Земля родит. Она и забирает.
Глупо уповать на бессмертие души».
Мари-Луйс, сама того не замечая, вся дрожала.
В толпе, окружавшей могилу, царица вдруг увидела великого жреца
Нерика Арванда Бихуни. Она глазам своим не поверила. Вгляделась
внимательнее. Он. Точно он. О боги, как же ему удалось уцелеть, если всех
нерикцев вырезали?.. Словно ударом молнии пронзила ее догадка обо всем,
когда она увидела рядом с Арвандом Бихуни великого жреца хеттов Кама
Вараша с кадильницей в руках. Ясное дело – оба пса из одной конуры!.. Не
кружит ли тут и прорицатель Чермак? При воспоминании о нем Мари-Луйс
задрожала еще сильнее.
– Тебе холодно? – тихо спросил Каранни.
– Нет, – беря себя в руки, ответила Мари-Луйс – Просто жалко Урси
Айрука. Молодой ведь еще. И какое у него, даже у мертвого, необыкновенное
лицо...
Теперь Мари-Луйс видела в толпе и других хеттов. И хоть все они
подладились под армян – и одеждой и бородами, она без труда отличала их.
– Погибель Нерика начиналась с них!..
– С кого? – поинтересовался Каранни.
– С хеттских жрецов. И почему ты не отдал их в рабство, Каранни?
– Ну что ты, царица! Как это можно – жрецов и в рабство? Хочешь,
чтобы боги на меня прогневались? Так уж издревле ведется: служителей богов
в плен не берут, не убивают и не позорят...
Погребальный обряд еще продолжался.
Арванд Бихуни подошел и покорно встал чуть поодаль от Мари-Луйс.
– Я денно и нощно молился о твоем спасении, божественная царица, и
боги вняли моим мольбам. Я счастлив снова лицезреть тебя в твоем царстве.
Мари-Луйс не сразу отозвалась.
– Твоим богам можно верить?.. – сказала она наконец.
– Мне несомненно можно верить! – отвечал великий жрец. – И да
обрушится на меня кара небесная, если я лгу!..
Царица ничему не удивлялась. Как не удивлялась зловонию, исходившему
из сиплой, впалой груди этого человека.
Арванд Бихуни, оживившись, стал говорить ей, как изменились
оставшиеся в Нерике хеттские жрецы, как все их деяния теперь направлены к
утверждению и прославлению армянских богов.
– Да, да, превеликая царица, хеттские жрецы Нерика во всем стали как
армяне и готовы преданно служить нашим богам.
Мари-Луйс выразила желание повидать этих обармянившихся хеттских
жрецов.
– С удовольствием представлю их тебе, божественная! – с готовностью
склонился перед ней Арванд Бихуни. – Когда прикажешь?
– После похорон приведи их в храм Мажан-Арамазда.
– Слушаюсь, великая царица! – сказал он и с поклоном отошел от нее.
Взглядом подозвав стоявших неподалеку Арбок Перча и Таги-Усака,
Мари-Луйс приказала им, едва завершатся похороны, пригласить в храм всех
армянских врачевателей. И еще она спросила у Таги-Усака:
– Докуда ты довез вдову Мурсилиса?
– До Тер Мадона.
– И потом?..
– Потом рабы переправили ее на другой берет, привязали камень на шею
и столкнули в реку...
После поминок царица в сопровождении своей свиты направилась в храм
бога Мажан-Арамазда. Каранни тоже хотел поехать с ней, но она упросила его
не делать этого.
Хеттские жрецы уже были в молельне. Они хором поприветствовали
царицу.
Мари-Луйс, не ответив им, удостоила взглядом только великого жреца
Кама Вараша.
– Как ты себя чувствуешь в облачении армянского жреца? – спросила
она. – Не испытываешь ли неудобства?
– О нет, божественная! – заулыбался Кама Вараш. – Я горд оказанным
мне твоим царственным супругом благодеянием. И это одеяние – тоже его
подарок. Присягнув догматам ваших армянских верований, я надеюсь быть еще
более угодным богам!..
День этот был для Мари-Луйс очень значительным и трудным. Хетты, хоть
и стояли, опустив головы, настороженно следили за ее движениями и явно
боялись, ждали чего-то.
Царица спустилась вниз, туда, где находились кельи жрецов.
– Врачеватели наши здесь? – спросила она идущего рядом Таги-Усака.
– Да, государыня.
– Арбок Перч пусть остается с хеттскими жрецами там, наверху. А ты
отбери-ка из них с десяток и приведи в жертвенное помещение.
– Слушаюсь! – и Таги-Усак ушел.
Врачеватели, все сгрудившись, стояли в шапках.
Мари-Луйс поздоровалась с ними.
Вскоре появился Таги-Усак с хеттами.
– Ну что, астролог, разгадал мои намерения?
– Кажется, да, божественная. Но не надумаешь ли ты изменить их?..
Она, словно не услышав его, оставила вопрос без ответа и обернулась к
врачевателям:
– Сейчас вы должны будете показать все свое искусство.
Не представляя, чего хочет от них царица, врачеватели тем не менее
согласно склонили головы перед ней.
Мари-Луйс приказала хеттским жрецам раздеться догола. Кама Вараш
возопил, но воины тут же заставили его замолчать.
Царица обернулась к врачевателям:
– Итак, начинайте с Кама Вараша. Оскопите его.
– Не делайте этого! Прошу вас, не делайте! Я же теперь с вами, с
армянами! Ведь престолонаследник Каранни сам меня одарил! О боги!..
Врачеватели взяли его в кольцо.
– Я не доверяю тебе, Кама Вараш! – сказала Мари-Луйс – А сохранять
приверженность нашим догматам можно и будучи оскопленным. Вот мы тебя и
проверим. Постыдись. Возьми себя в руки. Мольбы и крики тебе не помогут.