Текст книги "Сказания Вовки Образцова. Родственник из будущего."

Автор книги: Сергей Чернецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 22

Старый профессор Тад устало ступил на смотровую площадку башни. Было прохладно и ветрено, но это его меньше всего волновало, ведь где-то там… В который раз хранитель эталона времени устремил свой взгляд в ночное небо, укрывающее мерцающий огнями гигаполис, раскинувшийся далеко внизу. Как ни держал себя в руках старик, но сегодня он вновь судорожно всхлипнул, и на его глаза, воспалённые от многочисленных бессонных ночей, навернулись едкие слёзы.

Небесную сферу тотчас заволокло болезненной пеленой, и седовласый человек опустил голову. О, сколько раз эти коварные слёзы не давали ему пристально всмотреться в звёздное небо! И сколько раз он безрезультатно пытался их прогнать, чтобы спокойно глядеть вверх, где высоко-далеко, пленённый космическим пространством и окованный невидимой оболочкой межзвёздного комплекса МК-408, как чудилось ему, жил и боролся со смертью его единственный сын.

Без сомненья, для укрепления пошатнувшейся веры отца, сжалившаяся наконец-то судьба, послала ему этого забавного вихрастого мальчишку Нида. Но, только после мучительной тридцатилетней безысходности! За это время многие позабыли о межзвёздном комплексе, и лишь горстка землян, в основном родственников членов экипажа исчезнувшего космического объекта, продолжала жить призрачными надеждами.

Добрый и забавный Нид, маленький гениальный изобретатель… Где ты сейчас? Прошёл уже, наверное, месяц, как ты не появлялся здесь, у одинокого старика Тада. Неужели ты всё-таки отважился потягаться со всесильным ходом времени? Эх, молодость, молодость… Пусть же тебе сопутствует удача, юный друг!

На лице профессора заиграла добрая улыбка и он, поёживаясь от ночного холода, задумчиво отправился в свою лабораторию. Здесь ему было покойно и уютно, будто в древнем культовом храме. Старая мониторная стена лаборатории транслировала обновляемые сведения о космических объектах в орбитальной сфере Земля-Луна, а устройство слежения записывало полученную информацию в личный архив профессора. С особой тщательностью старик записывал все изменения в узком участке спектра электромагнитных частот, в котором три десятка лет назад работал основной информационный канал межзвёздного комплекса МК-408.

А прошедшей ночью случилось чудо! Старик явно увидел, как на информационной частоте комплекса возникло слабое возмущение электромагнитного поля. Длилось оно, правда, немногим более восьми секунд. Этот сигнал был автоматически записан и вот уже сутки, как старик его многократно просматривал и прослушивал. Но ничего полезного, кроме голубого видеошума и потрескивания по звуковому каналу, всплеск не нёс. Оставалось только ждать повторного сеанса, подготовившись к нему, как следует.

Старик тут же информировал об этом с помощью коллективного нейросеанса всех, кого волновала судьба пропавшего МК-408, и запросил параметры этого сигнала с разных точек Земли. Вскоре он получил их около тысячи, но все они практически не отличались от его собственной «пустой» записи!

Что же это за странный сигнал? Неудачная попытка экипажа связаться с Землёй? Вполне возможно… Впрочем, это могла бы быть и блуждающая электромагнитная помеха, гармоническая наводка от неизвестного передающего устройства и много чего ещё! Но почему именно на информационной частоте, выделенной исключительно для комплекса МК-408? Значит, есть ещё слабая надежда на то, что на борту остался кто-то живой…

В ожидании будущего сигнала, профессор решил заняться обработкой уже полученных. Он задумал, что если все их сложить вместе и произвести интегрирование совпадений, вычтя из конечного суммарного результата помехи и несовпадения, то можно кое-что увидеть и услышать!

Старик оказался прав, взявшись за кропотливую работу! На первой же секунде демонстрации скомпилированного и обработанного сигнала, монитор показал… электронный маркер комплекса МК-408! Это было чудо, которое потрясло старого профессора. Или, может, галлюцинация? Только не это…

Пока вычислительное устройство производило обработку оставшейся части сигнала, очарованный Тад, тотчас вознёсшийся от неописуемой радости на головокружительные небеса, многократно прокручивал и прокручивал эту первую секунду, разглядывая полученное и достаточно устойчивое изображение маркера! Старик по-детски наклонял голову в разные стороны, рассматривая его, тёр болезненные глаза и даже подпрыгивал, дабы избавиться от гипотетической галлюцинации, но маркер оставался на месте!

От внезапного эмоционального напряжения, старый профессор обмяк и устало откинулся на спинку своего уютного пульт-кресла. Не было уже никаких сил рассматривать вторую секунду обработанного сигнала, и старик решил дождаться полной обработки. Аварийно засигналил «биоповар» пульт-кресла и предложил немедленно пополнить запасы микроэлементов, витаминов и аминокислот в истощённом организме. Тад утвердительно замычал, принимая в рот питательную трубку, по которой туда незамедлительно влилась порция сбалансированного пищевого коктейля. Старик поморщился, словно малый ребёнок, но проглотил горьковатую и кислую смесь. Интересно, думалось ему, почему, когда и так несладко, этот услужливый «биоповар» готовит ему всякую дрянь? Нужно будет его подрегулировать, а то скоро начнёт потчевать какой-нибудь горчицей с черносливом, уверяя, что это нужно для восстановления питательного баланса! Нет, чтоб приготовить глоток доброго нектарного ликёра, или…

Обработка информационного сигнала тем временем завершилась. Старик напрягся и сосредоточенно уставился в мониторную стену. Сейчас он всецело превратился во внимание, опасаясь что-либо пропустить и забыв о том, что сигнал-то записан, и ознакомиться с ним он сможет ещё не одну сотню раз.

Первая секунда. Дрожащий алый маркер МК-408 на белом фоне, по которому мечется чёрный снег точек-помех. Вторая секунда. Чёткий алый маркер МК-408 на белом фоне. Третья секунда. Маркер дрожит под натиском густого чёрного снега. Четвёртая секунда. Маркер на фоне… мутного зала управления комплексом! В связном секторе пульта управления какие-то размытые фигуры. Пятая секунда. Фигуры увеличиваются, похоже, что это… Шестая, седьмая и восьмая секунды. Траурный снег на белом фоне…

Звуковое сопровождение отсутствовало, впрочем, Тад и без него был в восторге. Ему оказалось достаточно и этой восьмисекундной видеокрохи, чтобы преисполниться непоколебимой уверенностью – комплекс МК-408 всё ещё существует!

Не прошло и пяти минут, как эта новость облетела земной шар. Количество нейроконференций на эту тему бурно возрастало с каждой секундой, и в какой-то момент профессор почувствовал острую головную боль. Мозг стал работать в режиме предельной нагрузки! Пришлось снять с головы нейрошлем и расслабиться.

Профессор снова вышел на смотровую площадку башни. Его неистово-радостные глаза уже не слезились, а уверенно вглядывались в ночное небо. И пусть по каким-то неизвестным причинам орбитальные координаты комплекса не определялись, Тад знал, что рано или поздно они будут известны. И тогда…

Из лаборатории на площадку выплыл малый информационный медиашар и, зависнув в метре от головы старика, выравниваясь по уровню его глаз, начал демонстрировать новое сообщение с борта комплекса МК-408. Исключительно чёткое изображение и качественный звук, отметил старик. Всматриваясь в лицо молодого неизвестного астронавта, Тад мгновенно перелистал в памяти до боли знакомые лица всех членов экипажа комплекса, но этот человек был явно не из команды Берса! Кто же он?! Человек тем временем заговорил. Казалось, будто бы он внимательно всматривается в удивлённые глаза Тада, словно определяя по их выражению степень доходчивости своего сообщения:

– Внимание всем! Внимание всем! Внимание всем! Я – спейсбиолог Мил, мой базовый полётный номер – Мил, два, девять, ноль, семь, шесть, два! Мил, два, девять, ноль, семь, шесть, два! Нахожусь на борту межзвёздного комплекса четыреста восемь…

Справившись с нервным оцепенением, профессор опрометью бросился в лабораторию (информационный медиашар поплыл за ним) и, упав на пульт-кресло, уставился на стену-монитор. Оттуда, внимательно вглядываясь в старика, продолжал неизвестный Мил:

– Нахожусь на борту межзвёздного комплекса четыреста восемь! Передаю данные о состоянии здоровья экипажа и орбитальные координаты борта по каналу альфа-ми-капа-четыреста восемь. Канал бета повреждён! Повторяю. Передаю данные о состоянии здоровья экипажа и орбитальные координаты борта по каналу альфа-ми-капа-четыреста восемь. Канал бета…

По команде профессора, медиашар стал демонстрировать информацию, полученную по каналу альфа-ми-капа-четыреста восемь. В медиашаре, будто в голографическом пасьянсе, тотчас зажглось сорок шариков поменьше с лицами и бортовыми номерами всех членов экипажа.

Старик ткнул дрожащим пальцем в шарик под номером I-1. Шарик тотчас превратился в основной медиашар с объёмной фигурой Берса, рядом с которой засветились его данные, биопараметры и личные сообщения. Тад бегло перевёл взгляд на строку состояния, которая сообщала о жизненно важных показателях сына, но что это?! Биовозраст Берса определялся в двадцать пять лет! Но, ему, ведь, на прошлой неделе исполнилось пятьдесят пять! Неужели анабиоз? Интересно, что это за пояснения? Биореконструкция – минус тридцать? Странно… А как там жгучая красавица Оди, с которой Берс познакомил отца незадолго до старта комплекса, и которая отважно отправилась в полёт вместе с его сыном? Оди… О-19! Есть! А у неё что? Травма, анабиоз, операция головного мозга, реанимация и восстановление… Что это с ней случилось? И как другие, интересно…

Большинство астронавтов ещё находилось в анабиозе. Тад принялся скрупулёзно знакомиться с данными малой части экипажа, выведенного из этого межполётного состояния, и отметил настораживающую закономерность: «Травма, анабиоз, операция головного мозга, реанимация и восстановление…» – было общим для всех астронавтов, кроме командира! Что же всё-таки произошло на борту комплекса?

Профессор грустно вздохнул. Оставив на время собственные неприятные прогнозы, он умилённо залюбовался двумя фигурками Берса и Оди в паре больших медиашаров. Однако, стройные и улыбчивые фигурки молодых людей в лёгких серебристых комбинезонах оставались неподвижными. Точнее, они замерли, но медленно вращались вокруг своих вертикальных осей. Тад осторожно коснулся фигурки Берса указательным пальцем, затем дотронулся и до фигурки Оди. Прошло несколько секунд, но фигурки, прекратив вращаться от прикосновения рук старика, всё же не «оживали».

Казалось, будто фигурки Берса и Оди решили поиграть со стариком в старую детскую игру. «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура на месте замри!» – в голове Тада промелькнула древняя детская считалка конца второго – начала третьего земного тысячелетия, и он умоляюще зашептал:

– Отомри. Ну, же… Отомри… Отомрите, дети мои! Прошу вас, милые…

И – о чудо! – фигурка Берса, словно вняв мольбам Тада, вздрогнула, вынудив старика проделать то же самое, и… бодро зашагала на месте, радостно улыбаясь!

– Сынок! Сыночек мой! – возбуждённо вскричал Тад, но сознание неожиданно покинуло его. Фигурка Берса, ещё какое-то время пошагав на месте, в свою очередь замерла и с недоумением принялась рассматривать бесчувственное тело старика со склонённой на грудь головой…

Глава 23

Наконец-то Оди разрешили повидать Берса! Правда, вначале под присмотром этих странных и незваных коллег – спейсбиологов Мил и Доас, но девушка согласилась. Какое, в сущности, ей дело до того, кто будет внимательнейшим образом рассматривать её поведение при встрече с любимым, вслушиваться в их разговор, включив в экстренный режим реагирования свои коварные гипнобраслеты? Будь её воля, она бы сама упрятала этих наглецов в барокамеру, чтобы не путались под ногами!

– Берс… – сдавленным голосом произнесла Оди и склонилась над безмятежным лицом любимого. Оно, как будто уменьшилось и приобрело непривычный персиковый оттенок. На короткий миг Оди оцепенела. Бросив быстрый взгляд на Мил и Доас, стоявших в двух шагах от неё, Оди дерзко спросила:

– Что вы с ним сделали? Потрудитесь показать историю его биофайла!

Мил снисходительно улыбнулся и, включая бортовой архиватор биофайлов экипажа, предупредил Оди:

– Оди, прошу вас, отойдите от командира и постарайтесь успокоиться, иначе нам придётся перенести ваше первое свидание!

– Ах, вот как! Что вы ещё себе позволите, уважаемые коллеги? Может вам ещё раз напомнить, кто здесь спейсбиолог, а кто в гостях?

– Спейсбиолог Оди! Попрошу без эмоций! Отойдите и успокойтесь, иначе…

Скрипя зубами и гневно сверкая своими выразительными восточными глазами, Оди нехотя отступила от реанимационного кресла Берса. Ещё мгновение, и она набросилась бы на этого умника Мила и его улыбчивую жёнушку! Но, так и быть, пусть пока наслаждаются своей временной властью над ней и командиром! Придёт время, и она им это припомнит! Жаль, что сейчас ничего сделать нельзя, а то бы…

Пока Мил задавал снотворному генератору режим мягкого пробуждения командира, Оди, тяжело дыша, старалась внимательно изучать историю изменения биофайла Берса. Ей это давалось с большим трудом, о чём красноречиво свидетельствовали нервно дрожащие губы и руки. По щеке Оди скатилась скромная слезинка и упала ей под ноги. Предусмотрительная Доас подошла вплотную к Оди и по-матерински обняла её за плечи. Этого оказалось достаточным, чтобы Оди дала полную волю своим слезам…

Ресницы Берса мелко задрожали, и Оди замерла, будто задохнувшись от слёз. Она перестала плакать, растеряно всматриваясь в лицо любимого.

– Что это? Что случилось? – сонно произнёс Берс, морщась и нехотя открывая глаза. После беззаботных и красочных детских снов слышать надрывный женский плач было крайне неприятно. Командир обвёл присутствующих непонимающим младенческим взглядом и остановил его на Оди.

– Оди… Милая Оди. Это ты, или мне это снится? – прошептал Берс, снова закрывая глаза. Мягко отстранив от себя взгрустнувшую Доас, Оди осторожно подошла к реанимационному креслу:

– Это я, дорогой. Ты меня слышишь?

– Да, Оди! Как это здорово слышать твой голос…

Влюблённые разговаривали так, словно они были одни. Доас, умилённая сценой их встречи, настойчиво потянула за рукав задумчивого Мила, шепча ему:

– Давай оставим их, Мил. Как видишь, с ними всё в полном порядке.

– Ты права, Доас. Пойдём-ка лучше на осмотр барокамер. Хочется убедиться, что и там тоже всё нормально…

Прошло несколько земных суток. За это время Берс и его возлюбленная Оди сказочно преобразились. Изменилось кардинально и их отношение к своим спасителям, которым они старались помочь, кто чем мог. Оди, очень быстро переняв методику Мила, уже вполне самостоятельно возвращала к жизни астронавтов, а Берс занялся восстановлением информационных излучателей и приёмников, повреждённых в результате взрыва карантинного облака и многочисленных абордажей транспортных челноков. Вскоре ему удалось организовать первый информационный обмен с Землёй, в котором почётную роль оператора выполнил Мил, в то время, когда отважный Берс, выйдя в космическое пространство, ремонтировал и настраивал внешнее оборудование связи.

Комплекс Берса с каждым днём оживал, но Оди было тревожно на душе. Возвращая к жизни астронавтов, девушка была всецело поглощена тревожными размышлениями и переживаниями по поводу случившейся трагедии. Как спейсбиолог, она должна была во что бы то ни стало выяснить первопричину смертельных травм экипажа и принять все возможные меры по её устранению. Иначе всё может случиться вновь. Доас, которая за короткое время стала для Оди лучшей подругой, взялась ей в этом помочь.

Основательно изучив характерные повреждения нейрошлемов и, ознакомившись с данными спектральных и полевых анализаторов, Доас и Оди начали расследование. Постепенно к нему подключались реанимированные члены экипажа, состоящие из различных специалистов, но тайна трагедии, всё же, оставалась нераскрытой. Поначалу большие надежды на прояснение ситуации возлагались на командира, но Берс почему-то ничего не мог вспомнить. Вдобавок ко всему, из архива бортового медиажурнала исчезла информация о состоянии систем комплекса на момент катастрофы.

До полного выяснения всех причин трагедии, командир Берс запретил реанимированным членам экипажа использовать резервные нейрошлемы. Все приняли это с должным пониманием, хотя выполнять функциональные обязанности каждому из одиннадцати астронавтов, возвращенных к жизни, стало намного труднее. Берс это прекрасно осознавал, поэтому со своим универсальным командирским нейрошлемом не расстался и приходил на помощь в особо трудных случаях. С его непосредственным участием были успешно запущены в работу ещё два энергетических позитронных реактора комплекса. Затем произведена полная очистка наружной поверхности МК-408 от насильно пришвартованных транспортных модулей и частично восстановлено внешнее оборудование медиасвязи.

Однако наладить устойчивый обмен данными с Землёй пока не удавалось, и Берса этот факт повергал в унынье. Попытка использовать в качестве информационного трансивера биостанцию Мила оказалась безрезультатной, поскольку при её стыковке с комплексом были снесены в космическое пространство все электромагнитные излучатели и антенны.

Действовал лишь аварийный канал сверхдальней лазерной медиасвязи, но его использование было крайне неэффективным в режиме орбитального движения комплекса. Информационный луч скользил по земной поверхности с огромной скоростью, не успевая фиксироваться и «привязываться» к связным базам. Берсу с Милом каким-то чудом удалось всё же направить и временно засинхронизировать лазерный луч на оптических приемниках одной из таких баз, расположенной в районе южного полюса Земли, но сеанс медиасвязи получился непродолжительным и не вполне качественным.

Но Берса взволновали и потрясли эти две минуты и тридцать шесть секунд сеанса медиасвязи с Землёй! Он увидел своего отца, старого профессора Тада! И отец, бесспорно, увидел его. Вначале старик бодро суетился, радостно глядя на Берса и что-то суетливо бормоча, а затем странным образом замер со склонённой на грудь головой…

Мил, внимательно рассмотрев запись сеанса медиасвязи, сообщил Берсу, что старый Тад попросту потерял сознание от избытка положительных эмоций.

– Разве такое может быть? От положительных эмоций должна исходить исключительно польза, а не вред… – усомнился удивлённый Берс. Но Мил, удручённо кивая головой, пояснил:

– К сожалению, бывает и такое… Известно много случаев, когда человек попросту умирал от избытка положительных эмоций!

– Вот как? Никогда бы не подумал! Это какой-то пугающий нонсенс – смерть от радости!

– Тем не менее, врачи древности уже знали об этом загадочном явлении.

В качестве его яркого примера служила история одного моряка, чудом оставшегося в живых после крушения морского корабля со всем экипажем. Этот отважный человек держался на плаву несколько суток и мог бы болтаться в море ещё столько же. Однако, стоило подоспевшим спасателям поднять его на борт, как он тут же испустил дух! Мощный положительный психоимпульс попросту разорвал сердечную аорту спасённого!

Заметив, что эта история лишь расстроила Берса, Мил поспешил его успокоить:

– Конечно, смертельные случаи от неожиданных положительных эмоций являются скорее исключительными и редкими событиями. Будем надеяться на лучшее…

– Будем надеяться, дорогой Мил! – грустно улыбнулся в ответ Берс.

Незадолго до этого разговора, в сотнях тысяч километров от комплекса МК-408 биодатчик пульт-кресла старика Тада беспристрастно зафиксировал остановку человеческого сердца. Старого отцовского сердца, впервые за тридцать лет угодившего под мощную и разрушительную волну положительных эмоций…

Глава 24

Вовка спал безмятежным сном, раскинувшись на кровати в своей комнате. Ему снилась странная безлюдная планетка, где он вместе с Яной и Нидом, у которого на голове красовался неисправный нейрошлем, искал источник биожидкости для гидропроцессора. Поверхность необычной планетки была вымощена квадратными пластиковыми плитками молочного цвета. Каждая плитка сухо щёлкала и мягко опускалась сантиметров на десять вниз, стоило лишь ступить на неё кому-нибудь из детей.

Всякий щелчок сопровождался появлением на дымчатом горизонте планетки гигантского стеклянного резервуара в форме пробирки, наполненного прозрачным цветным раствором. Вовка переступил на соседнюю плитку – и вдалеке возникла очередная гигантская пробирка, наполненная зелёной жидкостью. Яна в свою очередь принялась энергично прыгать по плиткам, будто играя на них в «классики», в результате далеко впереди сформировался густой лес из разноцветных пробирок. Вскоре пробирочный лес, окружая со всех сторон детей, стал приближаться к ним. Количество плиток, на которые можно было ещё наступить, неумолимо сокращалось.

Заметив опасность, Вовка крикнул Яне и Ниду, который и себе принялся скакать в девичьи «классики», чтобы они немедленно прекратили это делать. Для пущей убедительности он, подняв над головой руки, пригрозил им кулаками. Но те лишь посмеивались над ним, строя в ответ противные рожицы. Какая наглость!

И тут Вовка обратил внимание, что на каждой плитке был нанесен определённый знак. Присмотревшись, он неожиданно обнаружил, что все плитки являют собой не что иное, как… клавиши огромной клавиатуры! Без сомнения, это была клавиатура его ноутбука, только во много раз увеличенная, о чём свидетельствовала поцарапанная плитка Del и слегка затертая Esc!

Недолго думая, Вовка запрыгал на плитке-клавише Del, отчего количество наступающих пробирок стало уменьшаться. Но, не успел Вовка перевести дыхание, как Нид с Яной, хитро улыбаясь и взявшись за руки, принялись гонять по плиткам, словно пара беззаботных идиотов, сбежавших с дурдома!

Вовка прыгал гораздо медленнее, чем эти двое бегали, поэтому пробирки неуклонно множились, пока одна из них не наклонилась и не окатила Вовку с ног до головы какой-то липкой жёлтой жидкостью!

Мокрый Вовка дико вскрикнул и… приоткрыл глаза. За открытым окном уже розовело утреннее небо, и начиналась вялая птичья перекличка. Вовка, тяжело дыша, лежал на животе. Переворачиваясь на спину, он нехотя провёл рукой по собственной шевелюре. Но, что это? Волосы оказались мокрыми – и Вовка окончательно проснулся!

На коврике возле прикроватной тумбочки валялся пустой стакан с жалкими каплями апельсинового сока на дне. Зато вся подушка и Вовкина голова благоухала тропическим нектаром. Это же надо во сне так махать руками! Какой стакан устоит на тумбочке?

В окно залетела первая любопытная пчела и закружила над сладкими мальчишечьими ушами и носом. Не дожидаясь, пока крылатая трудяга определит точное место посадки на его теле, Вовка опрометью кинулся в душевую.

С трудом отмывшись от липкого сока под нежными струями воды, бодрый Вовка навёл должный порядок в комнате. Облачившись затем в спортивную экипировку, вышел из дому. Кликнув на ходу Шварца, Вовка направился в сторону ворот.

Над просторной лужайкой стелился тонкий слой тумана. На месте невидимой капсулы Нида обычно зияло едва заметное травяное пятно диаметром около семи метров, но сегодня его почему-то не было. Вовка подошёл поближе и, протянув вперёд руку, принялся ощупывать пространство, чтобы постучать в невидимый корпус капсулы. Что бы это могло значить?

По траве к Вовке, щуря по-китайски свои заспанные глазки и прижимая уши, радостно мчался Шварц. Обычно перед капсулой щенок останавливался, боясь стукнуться об её бок своим носом, и боязливо обходил это, несчастливое для него, место. Но сегодня Шварц благополучно пробежал его и бросился к Вовке на грудь. Шикнув на Шварца и приказав ему сесть, Вовка осторожно побрёл лужайкой в надежде наткнуться на капсулу Нида. После тщательного вышагивания лужайкой и двором, Вовка с удивлением обнаружил, что капсула Нида исчезла со своего места! Мало того, в других местах двора её тоже не было…

Выйдя за ворота вместе с гарцующим от удовольствия Шварцем, Вовка помчался к Яне делиться неприятной новостью. Свежий утренний ветер развевал кудрявую шевелюру мальчишки, превращая его в юного рыцаря, мчащего на встречу со своей возлюбленной. На коне мчаться было бы гораздо эффектнее, но коня у Вовки отродясь не было. Вовка улыбнулся и представил своим конём… Шварца! А почему бы и нет? Масть подходящая, бежит неплохо – чем не конь? Но почему в таком случае юный рыцарь не на коне, а бежит далеко впереди него? Пришлось спешиться – конь захромал…

За спиной юного рыцаря, где будто бы тащился его хромой конь по имени Шварц, раздался отчаянный собачий визг. Вовка перешёл на шаг, остановился и оглянулся назад. К нему, неуклюже припадая на правые лапы, испугано ковылял щенок. Без сомненья, этот любопытный и глупый конь Шварц успел побывать в кустах шиповника и загнать несколько колючек себе в копыта!

– Сидеть! – скомандовал Вовка и подошёл к Шварцу, вывалившему из пасти свой мокрый розовый язык и виновато посматривающего на хозяина. В подушечках собачьих лап действительно застряли сухие прошлогодние колючки. Вовка их аккуратно извлёк, придерживая Шварца за холку. Затем, приказав ему идти рядом, продолжил путь к дому Яны.

После утренней пробежки Яна выполняла гимнастические упражнения на уличной лужайке перед домом. Тут же крутилась и Элен, шныряя от нечего делать по кустам и высокой траве. Увидев Шварца, Элен бросилась к нему навстречу, запрыгнула сверху и прижала его на радостях к земле. Шварц истерично завизжал и забился под тяжёлым брюхом кошки. Элен, громко и презрительно фыркнув, отошла и манерно улеглась под кустом сирени, оставляя Шварца возлежать на брюхе.

– Доброе утро, Яна! – начал Вовка, рассматривая потолстевшую Элен.

– Привет, коль не шутишь… – улыбчиво ответила Яна, продолжая выполнять боковые наклоны. – Что нового в мире, господин изобретатель? А где наш родственничек? Спит, поди, ещё…

– Не знаю. Нет его нигде.

– Как это нет? Мы же вчера договаривались…

– Капсула бесследно исчезла с лужайки!

– Вот как!? Может, случилось что?

– Может и случилось, да только ничего пока не известно…

Прервав свои упражнения, Яна подошла к старой скамейке под забором и задумчиво села. Вовка молча разместился рядом, поглаживая свою рыцарскую шевелюру и протягивая девочке скромный букетик из полевых цветов.

– Спасибо, Вовка. Слушай, а следы какие-нибудь остались на лужайке?

– Я же сказал, что всё исчезло бесследно! И капсула, и Нид…

– Да-а… Может, он сам улетел?

– Не думаю, предупредил бы нас…

– Тогда Нида, возможно, кто-то из его будущего времени забрал!

– Как это?

– Очень просто! Если Нид изобрёл отрицатель времени, то, наверняка, после него кто-то непременно попытается изобрести подобное устройство. Либо усовершенствовать ОВН…

– В таком случае Нид непременно дал бы об этом знать. Без сомненья, оставил бы записку, или сообщение какое-то, знак…

– И то, правда, мы же ему не чужие! Волноваться станем… Он непременно дал бы нам знать об этом!

– Конечно! Нид, ведь, хороший, добрый и чуткий парень!

– Что-то мне тревожно, Вовка. Давай-ка, вместе осмотрим лужайку, может что любопытное обнаружим…

– Ага… И Элен со Шварцем потащим, чтобы след взяли!

– Не паясничай, это не остроумно! Пойдём быстрей…

В результате получасового передвижения на коленках по холодной траве, стараниями Яны и Вовки в ней было найдено: дюжину прошлогодних вишнёвых косточек, ржавый винтик от газонокосилки, скатанную в шарик обёртку от мятной жевательной резинки, дохлого майского жука и два окурка сигарет «Camel».

– Вот этот, по-моему, свежий… – заключил Вовка, усаживаясь на лужайке и рассматривая один из окурков с изогнутой надписью на пояске фильтра.

– Вовка, а давай дадим вот этот свежий окурок понюхать Элен! Ну, и Шварцу тоже…

– И что дальше?

– Может, они след возьмут…

– Не знаю как кошки, Яна, но собаки след по окурку никогда не возьмут!

– Это почему? На окурках всегда остаётся запах от губ и пальцев!

– Да, но запах табака намного сильнее всех других запахов!

– Ну-у, Вовка… Давай всё-таки попробуем!

– Хорошо, давай попробуем…– иронично согласился Вовка и крикнул:

– Шварц, Элен! Ко мне!

Дружелюбно виляя хвостом, сей же час примчался Шварц и с готовностью лизнул Вовкин нос. Вовка поморщился и усадил его рядышком на траве. Элен тем временем продолжала лежать в тени беседки, пока не прозвучал строгий окрик Яны:

– Ко мне, Элен!

Кошка вкрадчиво направилась к детям и, подойдя к ним, разлеглась на траве возле Шварца, небрежно набросив ему на спину свой длинный хвост. Яна взяла из Вовкиных рук свежий окурок и поднесла к носу Шварца. Тот с интересом нюхнул его и с опаской отвернулся. Элен, когда окурок оказался под её носом, осторожно лизнула его и неодобрительно фыркнула, мотнув мордой.

– Искать, Элен! Искать, Шварц! – громко скомандовала животным Яна, но те лишь с недоумением глазели на неё, будто воспитанники детского сада на преподавателя высшей математики, закончившего чтение лекции о каких-нибудь интегралах или логарифмах.

Упав спиной на траву, Вовка зашёлся сдавленным смехом. Он бы смеялся беззвучно, чтобы не расстраивать Яну, но не получилось. Толкнув Вовку в бок своим острым локтем, Яна откинулась на траву рядом с Вовкой и заворчала:

– Не вижу ничего смешного! Может, ты пояснишь, откуда у вас на лужайке посторонние окурки? Из твоих родственников, никто ведь не курит…

– Откуда? Ветром могло занести…

– Интересная версия, может, подробнее пояснишь?

– Могу и подробнее. От соседей залетели эти окурки…

– Ну, вот… уже яснее. А от каких именно?

– Скорее от тех, которые слева от нас. Потому, что справа живёт одинокая бабушка, а она точно не курит…

– Ладно, остановимся на соседях слева. Кто они? Чем занимаются?

– Ох, и замучила ты меня своими дурацкими расспросами! Ну, при чём тут соседи к исчезновению Нида и капсулы? Они бы в милицию сообщили, в случай чего. Это если бы увидели у нас во дворе что-то необычное, или неладное. Хотя, вряд ли…

– И почему же?

– Потому! Пойдём со мной, если хочешь, сама увидишь…

Отдав команду Шварцу и Элен играть на лужайке, Вовка в сопровождении Яны вышел на улицу и направился к соседнему дому. Это было мрачное трёхэтажное строение пепельного цвета, обнесённое со всех сторон высоким кирпичным забором. Подойдя к ржавым кованым воротам, Вовка нажал кнопку электрического звонка, вмонтированную в грязном углублении забора.

В доме раздалось громкое мужское ворчание и покашливание. Протяжно заскрипели двери и послышались неуверенные шаги.

– Кто там? Чего надо? – захрипел кто-то за воротами, и Вовка ответил: