Текст книги "Тайны русской веры. От язычества к империи."
Автор книги: Сергей Перевезенцев
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)
Крупнейший древнерусский мыслитель и писатель Кирилл Туровский (ум. до 1182) всю свою жизнь прожил в Турове, небольшом городе на реке Припяти, центре Турово-Пинского княжества. Выходец из богатой семьи, он получил прекрасное богословское образование, кроме того, специально обучался красноречию. Уже в зрелые годы Кирилл ушел в монастырь. Стремясь к подвигам во имя Христова и не удовлетворясь обычными монашескими тяготами, он через некоторое время покидает обитель и затворяется «в столп» – уединенную башню, где предается духовному самосовершенствованию и литературным занятиям. Авторитет туровского затворника был столь велик, что, по инициативе местного князя Юрия Ярославича, Кирилл возводится в сан епископа (это произошло до 1169).
Став епископом, Кирилл принимает активное участие в очередном акте церковно-политической борьбы. Дело в том, что владимирский князь Андрей Боголюбский поставил в Ростове епископом некоего Феодора, выгнав из города епископа-грека. Киевский митрополит Константин, тот самый, который сместил Климента Смолятича, резко воспротивился своевольству и, призвав на помощь константинопольского патриарха, потребовал отменить поставление. В итоге Андрей Боголюбский уступил, а «лжеепископ Феодорец», – как презрительно называют его летописные источники, – был обвинен в ереси и казнен в 1169 году. Во всех этих событиях Кирилл Туровский занимал сторону киевского митрополита. Более того, именно об обличении Феодорца, как главной заслуге Кирилла, говорится в его проложном Житии.
Кирилл Туровский оставил большое литературное наследство, несравнимое с наследием иных отечественных мыслителей того времени. За свои таланты уже вскоре после смерти он был прозван «вторым Златоустом», «просиявшим на Руси». А его произведения пользовались такой популярностью и авторитетом, что включались в рукописные сборники наряду с творениями отцов церкви.
И это было вполне заслуженно, ведь сочинения Кирилла Туровского отличались не только глубиной содержания, но и высочайшим литературным мастерством. Именно Кирилл Туровский довел до совершенства метод символически-аллегорического толкования Священного Писания, сочетая смелую образность изложения с изысканной стилистикой и настоящей художественностью слова.
Причем Кирилл не ограничивал себя лишь цитированием ветхо– и новозаветных сюжетов. Нередко он домысливал их, дописывал, превращал в пространное повествование. Так, используя небольшой эпизод об исцелении Иисусом Христом человека, страдающего параличом (Иоанн, 5:1–19), Кирилл Туровский пишет «Слово о расслабленном». В этом «Слове», домыслив евангельский эпизод, он создает грандиозную картину взаимоотношений человека с Богом, по сути дела, обобщенный портрет человечества.
Интересно, что в своих произведениях Кирилл порой использовал тексты неканонические, а то и нехристианские. Например, в основе «Притчи о человеческой душе и о теле» лежит сюжет, взятый Кириллом из иудейского Талмуда.
Главная тема религиозно-философского творчества Кирилла Туровского – проблема человека. Ведь в самом деле, лишь человек как «венец Творения» способен бороться за торжество Божией правды на земле.
Кирилл создает в своих сочинениях настоящую похвальную песнь человеку. «Я стал человеком, чтобы Богом человека сделать! – восклицает Кирилл Туровский устами Иисуса Христа в «Слове о расслабленном». – …И кто другой вернее меня служит тебе? Тебе всю тварь в услужение создал. Небо и земля тебе служат… Ради тебя солнце светит и греет, и луна с звездами ночь освещает!.. Ради тебя реки приносят рыбу, а пустыни питают зверей!».
Но именно потому, что человек есть Божие творение, он обязан подавлять в себе все земное, плотское и греховное ради чистоты духовной. В «Притче о человеческой душе и о теле» (второе название – «Слово о слепце и хромце») Кирилл в символически-аллегорической форме раскрывает перед читателями существо взаимоотношений тела и души.
Суть притчи такова. Некий домовитый человек, устроив виноградник, посадил охранять свои владения слепца и хромца, понадеявшись на то, что эти убогие люди не смогут проникнуть за ограду. За исполнение работы он пообещал им плату, за воровство – наказание. И все же сторожа соблазнились легкой добычей, хромец сел на слепца, они вдвоем вошли в виноградник и обокрали все добро, за что и были наказаны.
Кирилл Туровский насыщает эту притчу многочисленными образами. Домовитый человек – это Бог-Отец, Его Сын – это Иисус Христос, виноградник – это земля и мир, ограда вокруг виноградника – Закон Божий и заповеди, слуги домовитого человека – ангелы, пища – Слово Божие, незапертые ворота – устроенный Господом порядок и возможность познания «Божиего существа». И, наконец, хромец – это человеческое тело, слепец – душа, а вместе они – образ человека.
В толковании Кирилла, смысл притчи в том, что Господь, создав мир и землю, обещал даровать ее в свое время человеку, но человек, преступив Закон Божий, решил сам взять обещанное.
Интересно, что в интерпретации Кирилла Туровского инициатором преступления становится слепец (т. е. душа) – именно он уговаривает хромца обокрасть виноградник, именно он несет на себе хромца. Однако виновен и хромец, даже, может быть, более виновен, нежели слепец. Ведь это хромец расписывает прелести виноградника и соблазняет ими слепца, перед чем слепец не может устоять. Иначе говоря, тело – это непосильное бремя для души, которая не может устоять перед телесными соблазнами и тем самым обрекает человека на преступление перед Господом. Но в результате виновны оба – и хромец и слепец. Первый – потому что искушал, второй – потому что не устоял перед искушением. Причина же тому – забвение Божиих заповедей, излишняя забота о теле и безразличие к своей душе.
Однако и это не главная причина. Основная причина совершения греха – забвение страха Божиего, ибо все искренне верующие и жаждущие посмертного воскресения руководствуются именно страхом Божиим: «Никто, страх Божий имея, плотским не прельстится… – никто, ожидая смерти и после смерти опять воскресения». В другом месте Туровский пишет: «Покайся во злобе, в зависти, в обмане, в убийстве, во лжи, смирись, постись, бодрствуй, лежи на земле. Но так как ты этого не совершал, то отошел от лица Божия – не отдаленностью земли, но отсутствием страха Божия в своей душе».
В этом случае Кирилл Туровский явно является продолжателем «линии Феодосия», развивающим именно византийскую традицию в русском православии. Это тем более заметно в сюжетах, посвященных церкви. Вообще в толковании «Притчи о человеческой душе…» Кирилл Туровский постоянно проводит идею церкви как главного вместилища Господней благодати. При этом в его толкованиях появляются трактовки роли церкви, которых не было в сочинениях, например, Илариона, Климента Смолятича или Иакова Мниха. Так, говоря о Крещении, Иларион и Иаков Мних пишут прежде всего о роли князя Владимира и конечно же Самого Господа, просветившего русского князя. Кирилл Туровский делает уже совсем другие акценты. «Рай ведь – место святое, как и в церкви алтарь, – пишет Кирилл Туровский. – Церковь же для всех открыта. Она всем нам мать, порождающая всех крещением и легко питающая всех в ней живущих, одевающая и радующая всех, вошедших в нее».
Следовательно, теперь, в XII веке, в жизни русского общества значительно возрастает роль самой церкви и именно с ней связывается сам факт Крещения, а значит и возможность посмертного спасения. Более того, смысл служения Господу начинает связываться не столько с добрыми делами, сколько с ревностным исполнением обетов и ритуалов. Да и само служение Господу, восходящее к идее страха Божиего, приобретает более мрачные черты, нежели это понималось в раннем русском христианстве.
Нельзя не рассмотреть и еще одну проблему, которая выражена Кириллом Туровским в аллегорических образах «Притчи о человеческой душе и о теле» – проблему познания. Как можно заметить, у Кирилла, в полном соответствии с догматами, Господь дает человеку знания только в форме Откровения и запрещает ему преступать те пределы познания, которые Он установил. Однако человек то и дело впадает в «Адамово высокоумие» и, побуждаемый греховными желаниями, постоянно нарушает Божественный запрет. Тем самым человек обкрадывает сам себя, как обокрали сами себя слепец и хромец. Поэтому Кирилл резко осуждает любые попытки своеволия в области познания и признает абсолютную непознаваемость «внутренней сущности» Бога.
Вывод же, который делает Кирилл Туровский из своих рассуждений, однозначен – каждый человек должен крепить свою душу и изгонять телесные искушения. Только тогда перед ним откроются врата Царства Небесного и он будет достоин вечного спасения.
В этом смысле мировоззренческие устои Кирилла Туровского были более чем крепки. И в жизни и в своих сочинениях он выступает как сторонник «печерской идеологии», мистико-аскетической трактовки христианского вероучения. «Что такое древо жизни? – спрашивал Кирилл в одном из произведений и отвечал: – Смиренномудрие, начало которому покаяние».
Следовательно, не само Крещение открывает путь человеку к спасению, но постоянная, каждодневная, ежесекундная забота о душе, чистая молитва, покаяние, смирение и т. д. Иначе говоря, истинный путь спасения открыт только иноку, причем иноку, соблюдающему самые жесткие правила монашеского жития. Более того, Кирилл приверженец самых суровых форм монашества – затворничества и столпничества. Ибо только абсолютный отказ от мирских, плотских забот и полное смирение отождествлялись у него с идеей служения Господу, чему человек обязан посвятить свою земную жизнь.
«Ты, как свеча, волен в себе до церковных дверей, а потом не смотри, как и что из тебя сделают… Имей свою волю только до поступления в монастырь; по принятии же монашеского образа всего себя отдай в послушание, не таи в своем сердце даже малого своеволия, дабы не умереть душою», – писал Кирилл Туровский в «Сказании о черноризческом чине».
В «Слове о бельцах и монашестве» Кирилл Туровский утверждает, что монах должен носить самую грубую одежду – власяницу, суконные одежды или облачения из козьих шкур, ибо всякая богатая одежда и телесное украшение чужды монашеским уставлениям. И Кирилл Туровский даже усиливает аскетический аспект монашеской жизни, говоря, что истинный монах – это полный аскет и молчальник: «А сидящий там в последней нищете муж – это весь чернеческий чин. Сидение же означает безмолвное отшельничество…»
Поэтому монастырь, в его понимании, – это идеал, образец земного существования, единственное место, где человек может справиться с дьявольскими искушениями. Более всего Кирилл Туровский прославляет Киево-Печерский монастырь и его игумена Феодосия Печерского, говоря, что он больше всех возлюбил Бога, но и Бог его за это возлюбил больше всех.
И недаром Кирилл Туровский считается духовным наследником Феодосия Печерского, самым ярким и талантливым представителем византийской традиции в отечественной религиозно-философской мысли XII века.
Так же как и Феодосий Печерский, Кирилл Туровский был непримирим ко всякого рода ересям и инакомыслию. Так, в «Слове и похвале святым отцам Никейского собора» он яростно обличает арианство, которое, видимо, еще таилось в каких-то русских христианских общинах. Особое неприятие вызывало у Кирилла какое-либо покушение на единство церкви. Поэтому «Притча о человеческой душе и о теле» – это, помимо прочего, острый памфлет, написанный в конце 60-х – начале 70-х годов XII века по мотивам «дела Феодорца» («слепец» – это ростовский епископ Феодор, «хромец» – Андрей Боголюбский, который и в самом деле был хромым).
Но, если вспомнить, поучения преподобного Феодосия были направлены прежде всего к монашеской братии и к киевским князьям. Кирилл Туровский идет дальше – он формулирует «печерский идеал» как идеал общественный, как нравственный призыв, обращенный уже ко всему русскому обществу.
Кирилл Туровский канонизирован Русской Православной Церковью.
СВЕТСКИЕ ПОСЛАНИЯВладимир Мономах (1053–1125) – старший сын князя Всеволода Ярославича, внук Ярослава Мудрого, а по матери внук византийского императора Константина Мономаха. Великим князем в Киеве он стал в 1113 году, а до этого княжил в Переяславле и Чернигове. Еще при жизни Владимир Мономах прославился своим полководческим талантом, совершив более восьмидесяти «великих» воинских походов, «малые» же походы исчислялись, видимо, сотнями. В историю Древней Руси Владимир Мономах вошел и как политический деятель, поставивший во главу угла идею единства Руси, которой он неизменно следовал в своих практических деяниях, – он смог пресечь княжеские междоусобицы, возвысить авторитет великокняжеской власти, усмирить соседей-кочевников, объединить Русь под своим руководством.
Но, кроме того что Владимир Мономах являлся крупнейшим военно-политическим деятелем Киевской Руси, он был и глубоким религиозно-философским мыслителем. Об этом свидетельствует его знаменитое «Поучение» – наказ, завещание, которое Владимир Мономах предназначал для своих детей. По мнению большинства современных исследователей, «Поучение» было написано великим киевским князем, скорее всего, в 1117 году.
Текст «Поучения» показывает, насколько глубоко к началу XII века христианское миросозерцание проникло в души и сердца мирских людей. Ведь, по сути дела, «Поучение» Владимира Мономаха – это первое известное нам в Киевской Руси светское произведение, основанное на христианском вероучении. Иначе говоря, это первое русское христианское сочинение, написанное светским человеком, а не монахом или священнослужителем.
Конечно, в «Поучении» можно увидеть, что на бытовом уровне в жизни русских людей XII века еще сохраняются языческие обычаи. Так, сам Владимир Мономах продолжает носить два имени – «нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир». Языческий образ ожидания смерти – «на санех седя» – используется великим князем для объяснения причин создания «Поучения». Именно по древней, но сохраняющейся еще на Руси языческой традиции умершего везли либо в ладье, либо в санях. Следовательно, великий князь написал свое «Поучение», находясь на склоне лет, готовясь отойти в мир иной. Не чуждо Владимиру Мономаху и воспевание воинской доблести князей, своими корнями уходящее в языческую древность.
И тем не менее весь строй, вся основная символика и основные идеи «Поучения» Владимира Мономаха – глубоко христианские. Многочисленные и объемные цитаты из Псалтири и трудов Василия Великого, приведенные в тексте «Поучения», показывают не только хорошее знание Владимиром Мономахом христианской литературы, но и то, что именно христианские идеи были фундаментом всего мироощущения великого киевского князя. И главный наказ, который он обращает к своим детям, заключается в том, чтобы они всей душой приняли и исполняли правила христианского благочестия, хранили в своих сердцах истинную веру. И тогда у них сохранится надежда на вечное спасение, которая окрыляет душу всякого христианина и составляет главную цель земного бытия: «… Освободиться от грехов своих и Царствия Небесного не лишиться».
Красной нитью через текст всего «Поучения» проходят два глубинных христианских символа. Первый из них – символ сердца. В христианском понимании сердце – это вместилище и хранилище Божией благодати, средоточие и ядро всей человеческой личности. Поэтому именно к сердцам своих детей взывает Владимир Мономах, надеясь, что они примут его наказ «в сердце свое». И также к сердцам своих детей обращается он в надежде на то, что, истинно уверовав, они не будут лишены Божией благодати: «Если вам Бог смягчит сердце, слезы свои пролейте о грехах своих».
Второй символ – символ страха Божиего, который неразрывно связан с символом сердца. Уже в начале «Поучения» Владимир Мономах пишет: «Прежде всего, Бога ради и души своей, страх имейте Божий в сердце своем и милостыню подавайте изобильную, это ведь – начало всякого добра». По сути дела, здесь мы встречаемся почти с дословным прочтением библейской мудрости. «Начало мудрости – страх Господень», – говорится в Псалтири (111:10) и в Притчах Соломона (1:7, 9:10). И недаром, завершая свои наказы детям, Владимир Мономах вновь возвращается к этому символу: «А вот вам и конец всему: страх Божий имейте превыше всего».
В этом отношении интересен тот факт, что идея страха Божиего уже вышла из монашеской среды и проникла в умы и души светских людей, даже властителей.
Необходимо отметить, что позднее символы сердца как вместилища Божией благодати, и страха Божиего как начала мудрости, станут одними из важнейшими во всей древнерусской религиозно-философской мысли. Более того, эти символы будут сохранять свое значение и в XVIII–XX вв., став основой целого направления в отечественной философии, получившего именование «метафизика сердца».
В «Поучении» Владимира Мономаха перед нами разворачивается настоящая, яркая и образная картина христианского благочестия. И это тоже не случайно. Ведь одна из целей «Поучения» – показать идеальный образ христианского властелина. Покаяние, милосердие, молитва, попечение о слабых, справедливость, упование на Бога объявляются Владимиром Мономахом теми «малыми делами», которые доступны всем и которые должны служить основными принципами управления государством. Среди этих принципов – и обязательный союз с церковью, уважительное отношение к священнослужителям. Но при этом Владимир Мономах постоянно делает акцент на главной для него в этом случае идее – инициатива истинного христианского благочестия должна исходить от правителя.
Интересно в этом отношении, что Владимир Мономах, будучи светским правителем, довольно-таки скептически относится ко все более нараставшему с конца XI века аскетизму. Наоборот, он утверждает, что исполнение Божиих заповедей не составляет больших трудностей, а включает в себя всего лишь «три малых добрых дела»: покаяние, слезы и милостыня. Он призывает своих детей: «И Бога ради, не ленитесь, умоляю вас, не забывайте трех дел этих, ибо не трудны они: это не затворничество, не монашество, не голодание, которые иные добродетельные претерпевают, но малыми делами можно получить милость Божию».
Идея «спасения малыми делами», столь ярко представленная в «Поучении» Владимира Мономаха, – это явный отголосок все еще сохраняющего свое влияние раннего древнерусского христианства, близкого к кирилло-мефодиевской традиции. Ведь и само христианское мироощущение великого князя – достаточно светлое и оптимистичное.
Важнейшей задачей истинного христианского правителя, помимо насаждения христианского благочестия, является сохранение единства своего государства. Поэтому когда Владимир Мономах излагает в «Поучении» историю своей жизни, столь ярко вырисовывается идея единства Руси. Именно этой идее и служил сам Владимир Мономах.
Об этом свидетельствует еще одно его произведение, дошедшее до нас – «Письмо к Олегу Святославичу», внуку Ярослава Мудрого и многолетнему сопернику Мономаха. В этом письме Владимир Мономах призывает своего соперника отказаться от кровопролитной борьбы и мести, несмотря даже на то, что Олег Святославич убил в междоусобной борьбе за город Муром сына Мономаха – Изяслава.
Это письмо – свидетельство того, как сам Владимир Мономах, обуреваемый жаждой мести, подавляет в себе это низменное начало и пытается замириться с братом. «О я, многострадальный и печальный! – восклицает Владимир Мономах. – Много борешься, душа, ты с сердцем и одолеваешь сердце мое, потому что, будучи тленным, размышляю, как предстать перед Страшным Судьею, не покаявшись и не примирившись друг с другом».
Источником его мирных намерений служат, во-первых, идея Христовой любви, а во-вторых, забота о единстве Русской земли. Поэтому и обращается он к Олегу Святославичу с призывом к смирению и покаянию, утверждая: «…Не хочу я зла, но добра хочу братии и Русской земле».
Произведения Владимира Мономаха – «Поучение» и «Письмо к Олегу Святославичу» – дошли до нас в единственном экземпляре в составе Лаврентьевской летописи. Но это не значит, что они не были известны современникам и потомкам. Идеи, проповедуемые Владимиром Мономахом, были очень популярны в Древней Руси. А сам образ Владимира Мономаха, князя-воина и князя-мыслителя, постоянно присутствовал в древнерусской литературе. Более того, в XVI веке, когда встал вопрос о принятии московскими великими князьями царского титула, именно Владимир Мономах как внук константинопольского императора стал важнейшим звеном в генеалогическом древе, обосновывающим царские претензии московских государей. И недаром царский венец, которым стали венчаться на царство, получил название «шапки Мономаха», хотя, как известно, не имел к историческому Мономаху абсолютно никакого отношения.
