Текст книги "Тайны русской веры. От язычества к империи."

Автор книги: Сергей Перевезенцев

«Латинство» – это условное название, которое дали сторонники официальной церкви тем деятелям церковной реформы, которые связывали необходимость изменений в религиозно-философской жизни России с распространением западноевропейского опыта, светской науки и светского образования. Думается, использование этого термина вполне оправдано и сегодня, ведь те рационалистические методы мышления, принципы рационально-критического отношения к вероучительным и богослужебным текстам, за которые ратовали «латинствующие», и в самом деле были ими почерпнуты с Запада. Другой вопрос: насколько потребность в распространении «рациональной методы» была оправдана внутренним развитием русской религиозно-философской мысли?

Думается, что появление «латинства» оказывается вполне закономерным. Уже говорилось, что к середине XVII столетия русская религиозно-философская мысль практически полностью исчерпала собственные возможности в осмыслении места России в окружающем мире. «Грекофильство» предложило новый, как казалось, путь – изменение традиционной русской обрядности в соответствии с обрядностью греческой церкви. Однако в стиле, в методологии мышления ничего нового предложено не было, ибо одна догматика как бы подправлялась другой догматикой. При этом многие новшества, предложенные «грекофилами», вызывали или протест, или несогласие. В принципе начало рационально-критического осмысления действительности теперь было делом времени.

Во второй половине XVII столетия возникла необходимость самостоятельного мышления, критики того положения вещей, когда русские, в сознании своего бессилия во всем, пассивно шли за своими греческими руководителями, беспрекословно соглашаясь с ними во всем, не пытаясь и не решаясь оказать им в чем-либо противоречие и выступить против них с чем-либо своим.

Нельзя не отметить и тот факт, что объективное развитие страны, и субъективные желания правящих кругов, особенно светских, если уж не требовали, то, во всяком случае, предлагали искать новые варианты, новые принципы, которые могли бы придать дополнительные импульсы для движения России по историческим дорогам. Не случайно поэтому значительное влияние «латинство» приобрело именно при дворах царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, а затем и при дворе Софьи Алексеевны, довольно благосклонно относившихся к западным новшествам.

Однако уже в 80-е годы XVII века ситуация изменилась и «латинствующие» были осуждены на Соборе 1690 года. Впрочем, идеи, которые посеяли «латинствующие» на русской почве, уже вскоре, во времена царя Петра Алексеевича, дали самые бурные всходы.

Симеон Полоцкий (Самуил Гаврилович Петровский-Ситнянович) (1629–1680) – один из значительных деятелей восточнославянской культуры XVII века, поэт, переводчик, драматург и богослов. Белорус по происхождению, уроженец Полоцка, он получил образование в Киево-Могилянской коллегии и, по некоторым предположениям, в Виленской иезуитской академии. Уже в эти годы он написал свои первые стихотворения. В 1656 году он принял монашеский постриг под именем Симеона, а в 1664 году навсегда переехал в Москву, где к его монашескому имени и добавилось прозвание Полоцкий. В Москве он получил поддержку самого царя Алексея Михайловича, при дворе которого он признавался как мудрейший «философ», «вития» и «пиит».

Пользуясь благосклонностью царя, Симеон Полоцкий развернул в Москве широкую просветительскую деятельность – преподавал в Богоявленской и Заиконоспасской братских школах, открыл в Кремле типографию, свободную от церковной цензуры, в которой в большом количестве издавал свои книги стихов, учебную и богословскую литературу. Позднее, по поручению царя, Симеон Полоцкий занимался воспитанием и образованием царских детей – Федора и Софьи. Кроме того, он возглавлял созданную при Приказе тайных дел первую в России школу нового типа, где обучал латинскому языку государственных чиновников – будущих дипломатов. Он же разработал проект организации в Москве высшей школы, который позднее был положен в основу создания будущей С л авяно-греко-латинской академии.

Творческое наследие Симеона Полоцкого более чем обширно: книги проповедей «Обед душевный» и «Вечеря душевная», богословский труд «Венец веры православнокатолической», а также сохранившиеся в рукописях грандиозные книги «Рифмологион» и «Вертоград многоцветный», включающие не одну тысячу стихов. Правда, после его смерти многие эти книги были запрещены как «прельщающие» латинской мудростью, а рукописи изъяты и скрыты в патриаршей ризнице. Например патриарх Иоаким осудил Симеона Полоцкого как человека «мудрствоваше латинская нововы мышления». А о самих книгах, издаваемых Симеоном, патриарх Иоаким говорил: «Мы прежде печатного издания не видали и не читали тех книг, а печатать их не только благословления, но и изволения нашего не было».

Уже в первые годы пребывания в России Симеон Полоцкий принял самое активное участие в проведении церковной реформы и в борьбе со старообрядчеством. Его перу принадлежит несколько книг против старообрядцев. Так, после Соборов 1666–1667 гг. он написал книгу «Жезл правления» с обличениями старообрядчества. Книга имела большое значение в полемике со старообрядчеством. Впрочем, еще в прошлом – столетии исследователями было отмечено, что в ряде случаев аргументация Полоцкого, и каноническая, и историческая, достаточно слаба. Ему не хватало серьезной исторической подготовки, а свои доказательства он часто строил только на авторитете западных историков или же на собственном филологическом анализе.

Интересна и еще одна мысль Полоцкого в «Жезле правления», когда, доказывая необходимость троеперстия, Симеон Полоцкий пишет о том, что троеперстное знамение употребляется всеми православными народами, за исключением небольшого числа великорусов, и именно этот факт как нельзя лучше говорит в пользу апостольской древности троеперстия. В данном случае важно то, что Полоцкий искренне считает традиционные обычаи Русской Церкви заблуждением, а правила греческой Православной Церкви – истиной, ведь он был воспитан именно в этой традиции. Здесь очень четко проявляется само отношение Симеона Полоцкого к собственно русским традициям, которые были от него очень далеки и, по большому счету, малоценны. Такое же отношение было у него и к русской истории. Характерно, что в «Вертограде духовном» Полоцкий не упоминает ни одного русского царя, кроме князя Владимира, крестившего Русь. Видимо, собственная русская история Полоцкого просто не интересовала.

Религиозно-философские предпочтения Симеона Полоцкого определялись его образованием, полученным в прозападных учебных заведениях Киева и Вильно. Впрочем, сам Симеон Полоцкий не был, так сказать, профессиональным философом, скорее он был профессиональным литератором и поэтом. Уверенный в том, что Россия должна избавиться от своей самобытности, он всю свою деятельность посвятил тому, чтобы распространить здесь идеи западноевропейского гуманизма и рационализма. И прежде всего он пропагандировал светскую науку, столь отрицаемую ранее в древнерусской мысли.

Конечно, будучи монахом, Симеон Полоцкий признавал, что светская наука, и в первую очередь философия, вторична по отношению к богословию. В «Вертограде многоцветном» он писал:

 
Философии конец: тако людем жити,
Еже бы по-силному Богу точным быти.
 

Больше того, немало трудов он посвятил тому, чтобы утвердить в российском религиозно-философском сознании истинное, как ему казалось, православное вероучение. Однако сами подходы к толкованию православного вероучения Симеоном Полоцким значительно отличались и от традиционных для России, и даже от тех, что пришли с нововведениями, которые были привнесены в русскую жизнь церковной реформой.

Поэтому совсем не случайно то идейное направление, которое поддерживал и развивал Симеон Полоцкий, и получило название «латинства». На примере творчества Симеона Полоцкого можно выделить основные компоненты этого направления.

Прежде всего, разделяя веру и рациональное, «разумное» знание, Симеон Полоцкий все же всегда подчеркивал, что светское, рациональное знание – это обязательная составляющая всякого познания. Он вообще всегда подчеркивал значение «разумности», призывая и своих читателей шествовать путем «разумения»:

 
Ты же, о читателю, изволь чести умно,
Разум, удобь возмеши, внимая разумно,
Употребляй… тогда полза будет…
 

«Разумное» знание, «разумная» «полза» всякого дела – вот к чему призывал Симеон Полоцкий. Рассуждая о философии, он прежде всего говорит о ее «ползе». Так, знаменитым философам прошлого, Фалесу Милетскому, Диогену, Аристиппу, в его стихах в разных вариантах задают один и тот же вопрос: «Кая в философии полза, человече?» А в строках, восхваляющих разум, он прямо отрицает предыдущую традицию, утверждая, что те, кто не пользуются своим разумом, «иже умом дети»:

 
Разум есть прешедшая добре рассуждати,
настоящая паки благоустрояти,
Еще предвидение будущих имети, —
сих дел ее не творяют, иже умом дети.
 

Именно в «безумности», то есть в отсутствии разума, обличал он сторонников старообрядчества, утверждая, что они просто необразованные, «безумные» люди. «Безумию их каждый посмеется», – уверяет он в книге «Жезл правления». Кстати, и опровержения старообрядческих взглядов Симеон Полоцкий строил прежде всего на том, что стремился показать не только отсутствие у них знания, но и элементарную неграмотность. Так, про известного старообрядческого полемиста Никиту Пустосвята он писал: «Чрез все житие вое в нощи невеждества слепствовав… Не весть он и алфа гречески чести». А другому старообрядческому писателю, Лазарю, говорил: «Иди прежде научися грамматичествовати, таже к вящшым хитростем учения».

Обвинения Симеона Полоцкого вовсе не означают, что идеологи старообрядчества и в самом деле были неграмотны и необразованны. Они не имели образования в понимании самого Симеона, т. е. не были образованы на западноевропейский лад. Больше того, видимо, Симеон Полоцкий вполне искренне не понимал и не принимал той системы доказательств, которой пользовались старообрядцы, – слишком далеки от него были древнерусские традиции. В отличие от них для Симеона Полоцкого было аксиомой – истинное познание Бога возможно только путем сочетания веры и разумного знания.

Поэтому уже один тезис о «разумности», по сути дела, главный тезис Симеона Полоцкого, показывает, насколько его религиозно-философские воззрения были отличны от традиционных древнерусских представлений о соотношении веры и разума. Впрочем, отличались они и от греческой догматики. Ведь впервые в истории русской религиозно-философской мысли Симеон Полоцкий внес в нее самый значительный элемент рационализма. Даже к библейским текстам Симеон Полоцкий относился совсем по-новому. Так, по примеру польского поэта эпохи Возрождения Яна Кохановского и впервые в русской литературе он переложил современными стихами одну из библейских книг – Псалтирь. «Псалтирь рифмованная» была напечатана в 1680 году, а в 1685 году положена на музыку дьяком Василием Титовым.

Сам факт поэтического перевода библейского текста – небывалый в истории России, где очень трепетно относились к Священному Писанию. Ведь в этом факте явно прослеживается стремление к рационально-критическому восприятию Библии. Уже в предисловии к «Псалтири рифмованной» Симеон Полоцкий обозначает этот новый методологический принцип, предназначая свое сочинение тем, «кто разумно хвалят Господа», а читателей он призывает: «Молю тя, здравым умом да судиша». Сам же перевод осуществлялся, по словам Полоцкого, по принципу: «Держахася словес псалтирных и разума толкования приличнаго».

Интересен в этом смысле факт, что именно Псалтирь стала предметом первого поэтического перевода. Стоит напомнить, что Псалтирь была и одним из самых первых библейских текстов, переведенных в древности на славянский язык. Так что история повторилась, только в других исторических условиях.

Таким образом, Симеон Полоцкий стал первым в истории древнерусской религиозно-философской мысли деятелем, который стремился утвердить в древнерусском сознании совершенно иную, новую систему мышления – рационалистическую.

Именно поэтому в его трудах можно найти столь много ссылок на древнегреческих и западноевропейских философов, цитат из их произведений. Авторитет этих признанных во всем мире мудрецов как бы позволял ему доказывать собственную правоту.

Вторая составляющая «латинства» как идейного направления второй половины XVII века напрямую связана с первой. Речь идет о пропаганде образования вообще, и светского образования в частности. Уже говорилось, сколь много сделал Симеон Полоцкий для развития системы образования в России. К этому стоит добавить подготовленные и изданные им буквари и другую просветительскую литературу. Множество призывов о необходимости образования разбросаны по разным его сочинениям. И снова мы встречаемся с главным обоснованием необходимости образования – чем образованнее человек, тем ближе стоит он к постижению Бога.

Особую роль в образовании Симеон Полоцкий уделял «семи свободным наукам» – традиционному набору наук, преподаваемых в западноевропейских университетах (тривиум – грамматика, риторика, диалектика; квадриум – арифметика, геометрия, астрология, музыка). Необходимо помнить, что в древнерусской традиции не признавалась актуальность этого набора, тем более что в него входила астрология, запрещаемая православием. Тем не менее Симеон Полоцкий положил много сил для того, чтобы привить эти «свободные науки» на русской почве.

И славу России он видит именно в расширении пределов знания, в развитии образования, сокрушаясь о том, что многие его современники не понимают его устремлений:

 
…Россия славу расширяет
Не мечем токмо, но и скоротечным
типом, чрез книги с сущым многовечным.
Но увы нравов! Иже истребляют,
яже честным трудове раждают.
Не хощем с солнцем мирови сияти,
в тме незнания любим пребывати.
 

Третий религиозно-философский компонент «латинства» является своеобразным синтезом двух первых. Вера, «разумность» и образованность позволяли решить главную задачу – воспитание «совершенного человека, на всякое дело уготованного». По сути дела, идеал «совершенного человека», возникший у Симеона Полоцкого под влиянием западноевропейского гуманизма и рационализма, и был основным идеалом всех последователей «латинства».

В представлении Симеона Полоцкого «совершенный человек» – это добропорядочный, широко образованный христианин и верный сын своего государя. Больше всего этому идеалу соответствует, конечно, «иноческое житие». Однако понимая исключительность иноческой судьбы, Симеон Полоцкий подчеркивает важность самого стремления к совершенству: «Духовнии вси, вы молитися непрестанно. Мирстии вси, вы трудитеся… во своем звании неленосно. Вой в полцех, художницы во градех и селех; тяжателие на нивах».

В понимании Симеона Полоцкого «совершенный человек» включает в себя множество и прежде всего нравственных качеств. Именно нравственные качества составляют духовную основу человека. Поэтому детей необходимо учить «прежде добронравию, неже витийству: яко сие без оного, аки тело без души есть». Но и обучение «добронравию» Симеон Полоцкий понимал, как научение ребенка «разумному» знанию, ибо, как говорил он сам, воспитание без образования «яко душа телесе кроме».

Одним из важнейших качеств «совершенного человека» Симеон Полоцкий считал любовь и верность государю. Это было не случайно, ведь сам Симеон, обладавший столь необычными для Древней Руси религиозно-философскими убеждениями, да еще и выходец из Белоруссии, напрямую зависел от благорасположенности царя. И недаром в «Букваре языка славенска» издания 1667 года обобщенный образ «совершенного человека» приобретает конкретные черты верноподданного царя. В этой книге утверждается, что благополучие царя является главной целью существования остальных членов общества:

 
Ты, чтый, за сию милость моли Бога
царю пресветлу жити лета многа,
Во книзе жизни написану быти,
здраво, весело, славно в мире жити,
Вся супостаты сил но побеждити…
 

И в своих конкретных поступках Симеон Полоцкий всегда выступал на стороне царской власти и в ее защиту, что проявилось во время споров между царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном о правах «царства» и «священства».

В понимании Симеоном Полоцким роли российского монарха прослеживается еще одна важная черта – он стремится обозначить русского царя как вселенского, ибо именно в создании вселенского православного царства он и видит главную задачу России как «Нового Израиля» в новых исторических условиях. В «Гусли доброгласной» (1676), обращаясь к царю Федору Алексеевичу, он писал:

 
Да возвеселится Израиль Новый
(царство Российское) о сотворшем
его и синове Сиона Московскаго
да возрадуются о тебе, царе своем.
 

В других сочинениях его идеал выражен еще более четко. Так, в «Рифмологионе» он не просто воспевает российского царя, но формулирует смысловые и целевые установки будущего развития России:

 
Царю восточный, царю стран премногих,
нас избавивый от противник многих.
Прогнавы з Руси еретики,
будиж в победах преславен во веки!
Царствуй над всеми вселенныя страны,
из язык мрачных твори христианы.
Разшири веру, свет омрачным буди,
иже во смертней сени гибнут люди
<…>
Царствуй, пресилен, преславен повсюду,
где солнца запад и встает откуду!
Подай ти Господь во мире сияти,
второму солнцу, всеми обладати,
Дабы тобою мрака избежати
всем родом земли и веру познати.
Буди Константин и Владимир миру,
сотри кумира и прослави веру.
Подай Господь миром обладати,
а в век будущий в небе царствовати.
 

Осмысление нового положения России в мире как вселенского православного царства имело большое значение для развития отечественной историософии и было созвучно основным целевым задачам, которые формулировались в других историософских произведениях того времени.

Просветительская деятельность Симеона Полоцкого оказала большое влияние на дальнейшее развитие отечественной религиозно-философской мысли, став своеобразной идеологической и культурологической подготовкой ко многим изменениям в российской жизни, осуществленным позднее Петром I. А дело Симеона после его смерти продолжил его друг и соратник Сильвестр Медведев.

Сильвестр (в миру Симеон Агафонович) Медведев (1641–1691) родился и до семнадцати лет прожил в Курске. В 1658 году переехал в Москву и стал служить в Приказе тайных дел. С 1665 года в течение трех лет он учился в школе Заиконоспасского монастыря, где на него обратил внимание Симеон Полоцкий. Медведев изучил латынь и польский язык, грамматику, риторику, поэтику, получил необходимые знания по истории, философии и богословию. А отношения с Симеоном Полоцким переросли в крепкую дружбу.

По окончании школы Медведев продолжил службу в Приказе, участвовал в дипломатической миссии под руководством крупного российского дипломата A. Л. Ордина-Нащокина. В 1672 году, после того как Ордин-Нащокин попал в опалу, Медведев скрылся на юге Русского государства в Молчинском монастыре в Путавле. После долгих размышлений и уговоров, через три года он принял монашеский постриг под именем Сильвестра и поселился в курском Богородицком монастыре. Через два года он оказался в Москве, где в присутствии Симеона Полоцкого встретился с новым царем Федором Алексеевичем и после долгого разговора с ним получил прощение. С тех пор Сильвестр Медведев служил на Печатном дворе «справщиком», а затем вместе с Полоцким создал типографию в Кремле (так называемую «Верхнюю», то есть дворцовую типографию, неподвластную церковной цензуре). Он принимал самое активное участие в книгоиздательской деятельности, занимался переводами и поэзией.

После смерти своего учителя Сильвестр Медведев продолжил его дело и, кроме того, стал своего рода лидером «латинского» направления в отечественной религиозно-философской мысли. А когда у власти утвердилось правительство царевны Софьи (1682–1689), то поначалу положение Сильвестра еще более упрочилось, тем более что он стал исполнять обязанности придворного поэта.

В эти же годы он прилагал множество усилий для того, чтобы открыть в Москве первое высшее учебное заведение – академию. Еще в 1682 году он составил и подписал у царя (тогда еще – Федора Алексеевича) «Привилею Московской Славяно-греко-латинской академии». Однако смерть царя помешала решению вопроса. В 1685 году переработанный текст «Привилеи» Медведев подал царевне Софье. Но в этот период его начинание вызвало резкий протест со стороны «грекофилов» и официальной церкви, в том числе и со стороны патриарха Иоакима. В итоге в 1687 году школа Заиконоспасского монастыря, возглавляемая Медведевым, была закрыта, а вместо нее (и вместо академии) были открыты «элленославянские схолы» во главе с прибывшими из Греции братьями Лихудами.

В 1689 году все замыслы Сильвестра Медведева оборвались. Страстный сторонник царевны Софьи, участвовавший в подделке решения о передаче ей власти при малолетних царях Иване и Петре, он оказался одним из главных врагов пришедшего к единоличной власти царя Петра I. Осенью 1689 года Медведева арестовали и расстригли. Более года он провел в застенках – в колодках и под пытками, all февраля 1691 года был публично казнен.

По своим религиозно-философским предпочтениям Сильвестр Медведев был последователем Симеона Полоцкого. Правда, Медведев не был «западником» в том смысле, что видел необходимость дальнейшего пути развития России именно по «западным» образцам. В отличие от Полоцкого, Сильвестру Медведеву были близки и понятны и традиционное русское понимание православного учения, и события русской истории. И, может быть, именно в его творчестве в большей степени, нежели в творчестве Симеона Полоцкого, выразилась объективная потребность освоения русской религиозно-философской мыслью нового для нее опыта рационалистического мышления.

Однако по своим методологическим установкам, которые базировались на «рационалистической методе», Сильвестр Медведев был продолжателем именно линии Симеона Полоцкого. Недаром даже в эпитафии Полоцкому Сильвестр Медведев говорит о «пользе», которую приносил России своей деятельностью Симеон:

 
Обаче и сего смерть от нас похитила,
Церковь и царство пользы велия лишила, —
Его же пользы людие лишенны…
 

Сильвестр Медведев целенаправленно и последовательно отстаивал необходимость рационального знания и самого широкого образования, прежде всего светского. В стихотворном «Вручении привилегии на Академию царевне Софье» он писал:

 
Три благодати действом наполняет:
Ум умудряет, что есть благо знати,
Волю же движет благаго желати,
А память нудит, еже совершити
Дело благое, дабы ползи быти.
 

А сравнивая царевну Софью с великой княгиней Ольгой, он восклицал:

 
Тако и ты свет наук явити
Хощешь России, и в небе во век жити…
 
 
И понос от нас хощещи отъяти,
Яко Россия не весть наук знати.
Егда же от тя тою просветится,
Вся вселенная о том удивится.
 

И вообще, учение и образование он считал самым главным для человека:

 
Без души убо живу кому быти:
Тако разумну быть без учения
И без прилежна всем попечения.
 

Особенно ярко эти его воззрения проявились в ходе спора с «грекофилами» в 80-е годы XVII века, в котором приняли участие и русские мыслители, и приехавшие в Россию греки, особенно братья Лихуды. Спор, развернувшийся вокруг проблемы пресуществлений Святых Даров в таинстве евхаристии, очень сложен для толкования. Еще в прошлом веке исследователи отмечали, что Русская Церковь до приезда Лихудов держалась и отстаивала отчасти латинское мнение о времени пресуществления Святых Даров в таинстве евхаристии. Кстати в Москве оно едва ли не впервые открыто было высказано С. Полоцким в «Жезле правления» (1666) и не вызвало тогда никакого возражения.

Так что, по сути дела, Сильвестр Медведев отстаивал мнение, с самого начала существовавшее в Русской Церкви. Однако на православном Востоке уже издавна сложилась иная трактовки вопроса о пресуществлении Святых Даров. И в ходе унификации церковной обрядности, проходившей в России, это мнение стало позицией официальной церкви. Именно его и высказали публично братья Лихуды, написавшие в 1687 году книгу с опровержением «латинских» (южнорусских и польских) книг по данному вопросу. Именно это мнение отстаивали инок Евфимий Чудовский и патриарх Иоаким. В ответ Сильвестр написал «Книгу о манне хлеба животнаго», в которой опроверг это мнение, а затем развил свою позицию в книге «Известие истинное православным…».

В этих книгах Сильвестр доказывал, что Русской Православной Церкви, уже более 700 лет просвященной Святым Крещением, нет никакого смысла учиться у приезжающих с Востока греков, которые и сами-то несведущи в богословских вопросах. Так, о братьях Лихудах Медведев с возмущением писал: «Яко они люди ученые, а мы люди неученые, и того ради нам неученым подобает Бога за се благодарити, еже нам благоволил оных, акинский свет, на просвещение нашего неразумия прислати, и их ученых людей весьма почитати, и во всем… слушати, и им нимало в чем противления являти…» И далее: «Ныне, увы! Нашему такому неразумию вся вселенная смеется… и сами тии нововыезжие греки смеются и глаголют: Русь глупая, ничтоже сведущая!»

В данном случае опять же важнее обратить внимание на разные методологические подходы спорящих сторон. Как можно заметить, Медведев ставил вопрос не просто о богословской проблеме, а о степени учености спорящих сторон. Следовательно, по мнению Сильвестра Медведева, истинность в споре определяет не просто верность догмату, но и способность логического, рационального доказательства истинности своего мнения. Именно слабость аргументации «грекофилов» Медведев считал свидетельством неверности их мнения. Таким образом, спор из области богословия, основанного обычно на догматах, выходил в совершенно иную область – Медведев писал о способности человеческого разума познавать мир, и, соответственно, Критерием истины становилась степень подготовленности и аргументации участников спора.

В основу своих доказательств Сильвестр Медведев положил проведенный им подробный анализ изданных греками книг, основанный на рациональном методе. В своих рассуждениях он доказывал, что для новых русских богослужебных книг использовались книги, изданные в католических государствах, которые были «со старыми греческими книгами несогласны». И книги Сильвестра Медведева по этим вопросам представляют собой образчик исторической критики и переводческой деятельности.

Сам же он отстаивает именно «рационалистическую методу», в его книгах везде встречаются выражения типа: «зде убо правый разум стоит тако…», «зде правовернии, разум грамматичный известно ведущий». А своих оппонентов он укоряет как раз за непонимание значения логики и рационального знания. Так, Евфимия Чудовского Медведев обвиняет не только в презрении к «силлогизмам», но и в обычном невежестве: «Человек неученый, не точию силлогизмы добре весть, им же не учился, но и грамматики совер_: шенно не точию греческия, но и словенския не разумеет, точию нечто греческих речений памятствует».

Кстати, еще более резко отзывался Сильвестр Медведев о «неучености» старообрядцев. В книге «Созерцание лет 7190, 91 и 92, в них же содеяся во гражданстве», описывая знаменитые прения со старообрядцами в присутствии царевны Софьи, он так характеризовал старообрядцев: «Злобнии глупцы, безумные прелести учители, в себе мятущися, ничтоже глаголюще… Сия безчинныя кличи глупых мужиков, буест же, и невежество, и нечинное стояние пред царским величеством, и презрение…» Правда, в данном случае, кроме резких выражений, Медведев не приводит никаких других «разумных» доводов.

Сама же книга «Созерцание лет 7190, 91 и 92, в них же содеяся во гражданстве» является одним из первых в России историческим исследованием, которое уже не может считаться летописью. Этот факт также доказывает стремление Медведева применять «рациональную методу» во всех формах своей творческой деятельности.

Но не стоит считать, что Сильвестр Медведев уповал лишь на силу человеческого разума. Конечно же он не был «рационалистом» в том понимании, какое этому понятию придавали позднее, в XVIII столетии, когда рационализм уже противостоял вере. Нет, он считал, что рациональные доводы должны лишь дополнять веру, доказывать ее истинность, видел ограниченность рационального знания, если оно не основано на крепкой вере. Недаром он восклицал: «О яко же некрепка вера, юже силлогизмы и человеческие доводы едва на всякий день разсуждают и новая установливают!..»

Рационалистические методы изучения богословских вопросов, которые отстаивал Сильвестр Медведев, вызвали резкий протест «грекофилов», посчитавших подобную «методу» не только вредной, но и еретической. Обвинения в еретичестве, постоянно преследующие Медведева в последние годы жизни, сыграли немалую роль и в окончательном решении его судьбы, окончившейся столь трагично.