Текст книги "Чаганов: Москва-37 (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Большие глаза дежурной становятся круглыми, она непонимающе переводит взгляд с меня на Олю и обратно.

– Да не пугайся ты так, – подмигивает подруга, видя моё вытянувшееся лицо. – к кадровым сотрудникам сотрудникам внутренних дел это не относится… на месте решим.

Девушка-вахтёрша с опозданием прыскает в кулачок.

Лифтёрша с каменным лицом молча поднимает нас на восьмой этаж. Оля по длинному коридору уверенно ведёт меня к моей новой квартире. Из просторной прихожей попадаем в полупустую гостиную, из неё выход на небольшой балкон.

«Жизнь удалась, пять дней назад ел икру, а сегодня въезжаю в квартиру с видом на Кремль… Красиво, в водах реки отражается подсвеченная снизу Водовзводная башня и золотой купол Ивана Великого».

– Горячая вода! – Кричит Оля из ванной.

Глава 12

Москва, площадь Дзержинского,

Управление НКВД.

27 июня 1937 года, 08:50

С утра я как обычно на Лубянке, провожу совещание с сотрудниками спецотдела: нарисовалась проблема – в связи с растущим парком БеБо существующие генераторы случайных чисел уже не справляются… Не проблема, будем расширять. Без сомнения справимся собственными силами.

Хрюкает звонок телефона внутренней связи.

– Товарищ Чаганов, вас на девять часов вызывает нарком.

По быстрому сворачиваю совещание и со всех ног бегу к лестнице, разогнать застоявшуюся кровь. В приёмной наркома толчётся человек двадцать, похоже на совещание начальников управлений и отделов ГУГБ, но смущает что много незнакомых с военной выправкой.

«Ясно, новая метла вычистила ставленников Ежова».

Здороваюсь с Новаком, к нам подходит Пассов, заместитель Слуцкого по ИНО.

– Здорово, Зяма! – Жмём руку Пассову, чувствуется что он не в настроении, весь в себе.

– Заходим, товарищи, – из-за своего стола поднимается Хмельницкий, начальник секретариата.

Гуськом проходим в знакомый кабинет (бывший Ягоды), где нас встречают Ворошилов в безупречно отглаженной гимнастёрке с маршальскими звёздами а рядом с ним Берия в тёмном скромном костюме, мятом на сгибах, рубашке с расстёгнутым воротом, без галстука и в белых парусиновых полуботинках.

«Ни дать, ни взять – скромный совслужащий».

– Товарищи… – нарком не предлагает сесть, лишь дожидается пока вошедшие зайдут вовнутрь и встанут подковой вокруг начальства. – представляю вам нового начальника Главного Управления Государственной Безопасности и 1-го заместителя наркома Берия Лаврентия Павловича. Товарищ Берия не новичок в чекистском деле, так что объяснять ему что к чему не потребуется. Скорее вы у него сможете многому научиться… Поздравляю!

«События понеслись вскачь после пленума. Поэтому, наверное, так быстро Лаврентий Павлович согласился на переезд в Москву и переход в НКВД… Закавказье на перепутье: решено отложить вопрос раздела Закавказского края на три самостоятельных республики и даже наоборот существовавшие до этого компартии Грузии, Армении и Азербайджана объединить в одну – Закавказскую».

Опять беру на себя роль застрельщика, но наши аплодисменты всё равно получились жиденькими.

– Спасибо, товарищи, – поблёскивающие на солнце, проникшем в кабинет сквозь открытые окна, стёкла пенсне скрывают выражение глаз Берия. – знакомиться будем в рабочем порядке…

– Да… все свободны. – Замешкался Ворошилов, не ожидавший столь краткого выступления своего заместителя.

Мои коллеги с облегчение выдыхают и устраивают толкучку.

– А с вами, товарищ Чаганов, – неожиданно над ухом прозвучал голос Лаврентия Павловича. – я хотел бы побеседовать отдельно. Не возражаете?

– Я готов.

«Бьюсь об заклад, что в пенсне у него простые стёкла. Зачем»? Проходим по коридору, на этом же этаже, но с противоположной стороны находится бывший кабинет Фриновского.

– А Михаила Петровича куда? – спрашиваю чтобы заполнить образовававшуюся паузу в разговоре.

– Лечится, со здоровьем у него неважно, к нам не вернётся. – Хмурится Берия.

Хозяин кабинета указывает на стул, а сам садится с противоположной стороны широкого стола для заседаний.

– Приступим, для начала пробежимся по биографии. – Снимает пиджак, вешает его на спинку и закатывает до локтей рукава рубашки.

И один за другим посыпались вопросы: о детстве, друзьях – беспризорниках, Шалашинской школе – коммуне. Отвечаю спокойно, благо мы с Олей несколько репетировали подобный разговор, вплоть до типичных вопросов и даже тон которым на них отвечать. Пытался меня прощупать насчёт Мальцевой, не поддаюсь: да, мол, была такая у нас, но описать не смогу, я в ту пору девочками мало интересовался. Эпизод с Кировым проскакиваем быстро, видимо, хорошо отражено в документах.

Время от времени Берия заглядывает в пухлую папку, лежащую перед ним: литерное дело. «Карась» – успел прочесть на обложке.

«Карась – это похоже я… ну а две „щуки“ уже пошли в уху. Хоть бы чайком с сушками угостил, нет не дождёшься, он – горец, чай не пьёт»…

Наливаю себе из графина и запиваю очередную серию вопросов о поездке в САСШ. Берию интересует каждая мелочь: как получали визу в Париже, как покупали билеты на корабль, как плыли. Складывалось впечатление, что он хотел нарисовать в своём воображении полную картину происходящего. Просит охарактеризовать каждого сотрудника Амторга, с которым я встречался.

– Что тебе известно о директоре Амторга Боеве? – Пенсне с носа Берия перекочевало на открытую литерную папку.

«А стёкла-то без диоптрий, ха-ха-ха».

– Радушный такой, – опускаю взгляд на свои мозолистые руки со шрамами от частых ожогов. – чаем сразу кинулся меня угощать…

Берия усмехнулся, отошёл к столику с телефонами и попросил чаю.

«Что там за длинный список подшит сверху? Похоже на перечень компонентов и материалов, что я в Америке покупал с указанием их стоимости. Значит догадались сравнить отпускные цены и цены по прейскуранту»…

– Известно ли тебе, что нибудь о его связях с Троцким? – Большие карие глаза немигающе смотрят на меня.

«Надо решаться: сейчас всплывёт история с Седовым, с пропавшими двадцатью тысячами долларов».

– Тогда когда я встречался с Боевым ничего не было известно.

– А когда стало известно? – Берия подскакивает со стула и нависает надо мной.

– Стал догадываться в Чикаго, – я спокоен, такой вариант, хоть и нежелательный, нами тоже рассматривался. – когда случайно обнаружил в коробке от конфет, что мне передал Гольдман двадцать тысяч долларов. Точнее на следующий день, когда прочёл в газетах сообщение об аресте Седова…

– Не понимаю, какая связь?

– Дело в том, – глаз от оппонента не отвожу и тоже перестаю мигать. – что при первой встрече с Боевым я стал свидетелем его скандала с главным бухгалтером Амкора. Тот возмущался, что Боев затребовал из кассы двадцать тысяч наличными. Ну а связать одно с другим было не трудно: директор задумал передать деньги сыну Троцкого, используя меня как курьера, попутно ещё скомпрометировав.

– И как ты поступил? – Секретарь вносит поднос с чайником и стаканами в подстаканниках как в поезде.

«Фриновский чашки не признавал. А Берия на удивление эмоционален, при его то профессии: с нетерпением ждёт когда секретарь выйдет из кабинета».

– Заранее пошёл по адресу, что оставил мой переводчик Гольдман перед своим неожиданным отъездом. Это была небольшая гостиница, устроил там пожарную тревогу…

– Это как?

– После большого Чикагского пожара, когда сгорел весь центр, во всех зданиях в городе установили противопожарную сигнализацию. Она имеет большой недостаток: срабатывает от любого удара по её проводу, жёлтому такому, поэтому получается много ложных вызовов. Один из таких был в нашей гостинице. Короче, поднялась тревога, жильцы кинулись наружу, среди них я увидел Седова. Его портреты часто печатали в газетах в двадцатых годах.

– Сам придумал? – С детской завистью спрашивает Берия.

– Сам. Потом в соседней лавке купил такую же коробку с конфетами и заказал доставку.

– Так ты английский знаешь?

– Учился на курсах «Берлиц», здесь у нас рядом с управлением, так что объясниться на улице и в магазине могу. А если надо, например, прочитать научную статью, то смогу легко.

– Что было дальше? – Берия садится и снова вскакивает.

– Позвонил в полицию, прочитал по бумажке, что в такой-то гостинице остановился смутьян, наверное, хочет у нас революцию устроить и положил трубку.

Мой слушатель весело хохочет.

– Почему не вернул деньги? – Смех резко обрывается, передо мной снова суровый начальник Главного Управления Государственной Безопасности.

– Чтобы враги их потом напрямую Троцкому передали? – Выдерживаю взгляд.

– Резиденту нашему, например, мог бы отдать. – Берия увеличивает темп задавания вопросов.

– Мне в Москве имени нашего резидента не называли да и сам он не представлялся. – Отвечаю не торопясь, обстоятельно. – На родину через четыре таможни везти было опасно, поэтому решил потратить на оборудование…

– Самоуправство получается и растрата… – Собеседник опускается на стул.

– Не к кому было обратится за советом, – виновато развожу руками. – один в чужой стране, кругом враги, пришлось управляться самому. Реквизированные у троцкистов доллары потратил на благо страны: на создание техники особой секретности.

– Наш бухгалтер посмотрел твой финансовый отчёт по командировке… – Берия механически листает папку, неотрывно глядя на меня. – и не нашёл он там никаких следов этих злополучных двадцати тысяч. Сто тысяч долларов, тютелька в тютельку, ни центом больше.

– Так и есть, – тянусь за чайником. – их надо искать в заниженных ценах на проданное мне оборудование и материалы.

– Бухгалтер, который по приказу Ежова делал ревизию твоих сделок в «Амкоре», так и сделал, вот только по его оценкам товаров ты купил на сто сорок тысяч долларов. Откуда взялись ещё двадцать тысяч? И за какие такие услуги иностранные компании тебе давали скидки?

– За взятки… – спокойно отхлёбываю остывший чай.

– Ещё и дача взятки… – Тихо пробормотал Берия. – Кому давал?

«Знает о МакГи или нет? Знает, конечно, громкое было дело».

– Питеру МакГи, он был представителем «Радиокорпорэйшн» на «Светлане», пытался вместе с техническим директором Студневым махинациями заниматься. А я был тогда на заводе начальником Особого отдела. Я их вывел на чистую воду и американца отозвали на родину.

– И после такого он у тебя деньги брал? – Недоверчиво пришурился мой собеседник.

– Конечно, почему нет? С превеликим удовольствием. Он – мошенник по своей натуре. Где-то повезло, а где-то нет. Как он говорит: это бизнес – ничего личного.

– На каком языке говорили?

– На русском.

– Скажи, Чаганов, почему я должен клещами каждое слово из тебя вытягивать? – Повышает голос Берия. – Может теперь сам что-нибудь расскажешь?

«Что ж расскажу».

– Там же в Чикаго я встретился с академиком Ипатьевым…

«Не могу понять знает он об этом или нет».

– Так прямо случайно и встретился, в городе, где миллион жителей живёт? – В голосе Берия зазвучало раздражение.

– Взял телефонный справочник, он есть в каждой телефонной будке, нашёл его номер, позвонил и мы встретились. – Не поддаюсь на провокацию начальника. – Он живёт неподалёку.

– С какой целью?

– Консультация мне была нужна по техническому вопросу. Ипатьев охотно согласился встретиться, рассказал над чем работает: оказалось над установкой для получения высокооктанового бензина. Я предложил ему сделать для меня копию чертежей, когда она будет готова.

– И, конечно, в отчёте о командировке забыл об этом написать. – Зловеще сверкнули стекла его пенсне.

– Товарищ Берия, – уже с трудом сдерживаюсь я. – в стране, в партии в тот момент шла острая политическая борьба. Моё имя напрямую связывают с именем товарища Кирова и вы хотите чтобы я докладывал скрытым и открытым его врагам в НКВД о своих контактах с беглыми академиками, иностранными мошенниками и троцкистами?

– А я что, по твоему, буду смотреть сквозь пальцы на такие твои связи? – Ядовито ухмыляется он.

– Я верю что человек, назначенный на этот пост товарищем Сталиным, сможет отличить врага от товарища…

«Хочешь сказать, что Ежова тоже назначили по предложению Сталина? Хочешь, но не можешь, не принято у нас сомневаться в решениях вождей».

– Оставим это пока, – делает озабоченное лицо Берия. – чтобы завтра подробный доклад о встречах с Ипатьевым, Боевым, долларах и прочем был у меня на столе. Сейчас поговорим об испанских делах…

На ватных ногах спускаюсь по лестнице в свой отдел, подношу часы к глазам.

«Ничего себе, дружеская беседа длилась почти пять часов. Гвозди бы делать из этих людей»…

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

27 июня 1937 года, 18:00

– Здравстуйте, Алексей Сергеевич. – Валентина хватается за телефонную трубку. Киваю вохровке и неспешным шагом двигаюсь по напралению к своему кабинету. С противоположной стороны длинного коридора навстречу спешит Оля, сзади немного отстал чахоточного вида невысокий мужчина.

– Товарищ Чаганов, мы к вам. – Останавливаюсь, губы невольно расплываются в улыбке, видя её ладную фигурку. – Товарищ Медведь назначен начальником Особого отдела вашего СКБ. «Медведь? От него и половины не осталось».

– Филипп Демьяныч, – делаю шаг навстречу и обнимаю за плечи младшего лейтенанта (он замешкался протянуть мне руку в ответ). – очень рад, что будем работать вместе (Медведь сглатывает слёзы). Прошу в кабинет, товарищи.

– Начальников отделов и лабораторий ко мне. – На ходу бросаю секретарю.

* * *

– Как думаешь Медведь отойдёт? – мы с Олей идём по асфальтовой дорожке, проложенной вдоль высокого зелёного забора за которым от посторонних глаз скрывается наша секретная организация.

– Не знаю, посмотрим… – рассеянно пожимает плечами подруга. – лучше скажи ты Берии о нашем плане не говорил?

– О зарубежных гастролях? Нет. Мы же ещё со Шмелёвым не говорили. Надо продумать все детали, да и насколько я понял, он предпочитает работать с документами: придётся изложить всё на бумаге.

– Давай сегодня у меня, сразу будем печатать на машинке Особого отдела чтобы лишних вопросов не возникало.

– Вот ты где! – Кричит издали Лосев, вывернувший из-за угла особнячка «с которого полупроводники русские стали есть». – Идём скорее, что покажу.

– Товарищ Лосев, вы почему по вызову начальника СКБ не являетесь на совещание? – Сурово хмурю брови.

– Брось, – отмахивается он и хватает меня за руку. – это надо видеть.

Вместе заходим в настежь распахнутую дверь, я показываю на неё взглядом Оле, мол, смотри что творится, она понимающе кивает. Лосев тянет нас вглубь комнаты. У стены посреди широкого монтажного стола, освещённого тусклым светом лампы, на небольшом деревянном возвышении на ребре стоит медная шайба, закреплённая в пазу, с высверленной посередине дыркой. Склоняюсь над над устройством чтобы лучше его рассмотреть: с одной стороны к шайбе была припаяна тонкая серая пластинка, от противоположных сторон которой отходят два белых тонких проводка. Третий потолще медный идёт от шайбы.

«Похоже на транзистор…, но не на тот первый американский макет из проводов и палок, а на самый настоящий транзистор только большого размера (типа ТО-3): диаметр германиевой пластины примерно два с половиной сантиметра, с двумя маленькими металлическими бусинками, они, скорее всего, из индия, из которых торчат никелевые провода. Итак, что мы имеем? Сплавной германиевый pnp транзистор, маломощный, несмотря на внушительные размеры, и низкочастотный, хотя тут всё зависит от ширины базы: чем она уже, тем быстрее получится прибор. А вот контролировать эту ширину крайне трудно: во-первых, германий надо разрезать строго вдоль его основной грани, иначе переход не получится идеально плоским, во-вторых, строго выдержать температурный и временной техпроцесс вплавления индия, в-третьих… А да что говорить, с кустарной рентгеновской установкой, одной термопарой и секундомером получить что-нибудь приличное – это как выиграть в спортлото».

– Это ты что, Олег, – подыгрываю Лосеву чтобы не омрачать одно из величайших событий в истории. – задумал два диода на одной подложке сделать?

Вместо ответа он с загадочным видом щёлкает тумблером осциллографа, затем источника питания и, наконец, генератора синусоидального сигнала: мы все втроём с нетерпением ждём когда они прогреются.

– Смотри, Ань, – Олег поворачивается к подруге. – вот я подаю этот сигнал, синусоиду, на вход моего прибора. Здесь на экране ты видишь его. Затем я хочу посмотреть что произойдёт на выходе моего прибора…

– Тоже синусоида… – Оля вопросительно смотрит на него.

– Верно, – кивает он головой. – но её амплитуда в десять раз больше входной! Мой прибор усилил входной сигнал!

– Это что, усилитель на биполярном транзисторе? – Разочарованно протягивает она.

– Какой такой… – Лосев вытаращил на неё глаза.

– Это – кристаллический триод! – Сердито дёргаю её за рукав. – Олег! У тебя это получилось! Ты – гений! Частотную характеристику уже снял? Нет? Давай вместе посмотрим. Оля смущённо отступает от стола, а я начинаю медленно крутить ручку настройки частоты генератора, Лосев синхронно подстраивает развёртку осциллографа.

– Один килогерц, полёт нормальный… Два килогерца… тангаж и рыскание – в норме… – Комментирую я, Олег счастливо смеётся.

На десятом килогерце усиление начало потихоньку уменьшаться, на пятнадцатом – упало вдвое, а на двадцатом на блюдечке экрана вместо крутобокого синуса осталась одна сплошная горизонтальная полоса.

– Ничего! – Кричу я с преувеличенным энтузиазмом. – Сколько у тебя годных приборов? Наверняка есть среди них и побыстрее…

– Только один этот, – виновато разводит руками кандидат наук. – остальные девять – брак.

– Так даже лучше, – подбадриваю друга. – проверим его на надёжность. Пусть стоит всю ночь. Скажи, Олег ты все десять испекал по одному рецепту?…

– По одному.

– … Всё равно, тащи лабораторный журнал, будем разбираться. Лосев спотыкаясь бежит в свою каморку…

– Биполярный транзистор, блин… – Испепеляю Олю взглядом. – Встречаемся через пятнадцать минут у тебя.

Перелистываю тяжёлую амбарную книгу: каждый образец имеет свой номер, надлежащие отметки о прохождении технологических операций. Все из одного стержня, распилены на одном (единственном) станке, отшлифованы и протравлены самим Лосевым (характерные хвостики на буквах и цифрах).

«Идём дальше: следующая операция – вплавление индия в германиевую подложку. Много чисел: через каждую минуту измеряется температура воздуха в электропечке. Особых различий от образца к образцу не заметно. За исключением одного»…

– Олег, ты сам вплавлял индий?

– Сам.

– А почему записи сделаны другой рукой? – Показываю Лосеву журнал.

– Вернее я сам сделал только один, показал девочкам как надо выставлять температуру, измерять показания, а потом уж они сами…

– Какой номер у этого? – Киваю на первый транзистор, открывший полупроводниковую эру на десять лет раньше срока.

– Сорок восьмой. – Догадка мелькнула в его глазах.

– Как раз тот, что паял ты сам.

– Так ты думаешь, Лёш… – его плечи опускаются книзу.

– По-до-зре-ваю, – отвечаю жёстким голосом по слогам. – а расследование проведёшь сам.

– Давно хотел тебе сказать, Олег, – смягчаю несколько тон. – дисциплина у тебя хромает в лаборатории.

– Я знаю. – Вяло соглашается Лосев.

– Ну а раз знал и не принял мер, то их обязан принять я, как руководитель СКБ. Снимаю тебя с должности завлаба и назначаю научным сотрудником в лаборатории полупроводников. Будешь теперь подчиняться Авдееву.

С тревогой гляжу на Лосева, но на его лице не отражается никаких чувств…

«Зря боялся, он – не карьерист».

Поднимаю трубку местного телефона.

– Разыщите Авдеева и пригласите ко мне. Я пока буду в Особом отделе.

* * *

– Третья задача… Давай я буду печатать, у тебя что палец болит? – Оля занимает моё место у печатной машинки.

– Пустяки, небольшой ожог. – Откидываюсь на спинку стула. – Слушай, а почему у вас тут стулья такие неудобные?

– Не отвлекайся, третья задача. – Бойко застучал пишмаш.

– Урановая руда. Рудник Шинколобве, провинция Катанга в Бельгийском Конго. Владелец – бельгийская компания «Юнион Майнер дю О-Катанга». Производительность – около сорока граммов радия в год. Урановая руда является отходом его производства. Просто сваливается в отвалы неподалёку от шахт. Накоплено уже не менее трех тысяч тонн урановой руды. Небольшие её количества используются для фарфорового и лако-красочного производства.

– Откуда инфа? – Останавливается печатать Оля.

– Из Гиредмета, от профессора Соболева…

– Михаила Николаевича? Знаю, энциклопедических знаний человек.

– Я бы закусил, подруга, чем бог послал…

Оля бросается к письменному столу, открывает дверцу и долго роется внутри.

– Вот, два бульонных кубика осталось. – На свет появляются два кубика с надписью на одной из граней: «НаркомПищепром СССР Главмясо».

– Ты уверена, что из мяса?

– А из чего же ещё? Я пробовала – вкусно. – Защебетала Оля. – Смотри – «бульонные кубики выпускаются из мяса лучшего качества. Просто опусти в кипяток и получишь крепкий вкусный бульон».

– Давай! – Потираю в предвкушении руки.

На столе зазвонил телефон.

– Сержант госбезопасности Мальцева слушает! – Оля хватает трубку, прикрывает ладошкой микрофон. – Авдеев просит пропуск для Векшинского. (Я киваю головой). Оформляйте!

– Перекус откладывается, – с сожалением провожаю взглядом кубики, скрывшиеся в недрах стола. – поработай пока над легендой гастролей…

Проходная в двух шагах от особого отдела, поэтому успеваю прехватить гостей у входа.

– Сергей Аркадьевич, добро пожаловать. – Увлекаю посетителей за собой. – Валентин, я тебя искал. Прошу вас ко мне.

Увидев мою форму Векшинский хмурится, но быстро справляется с собой.

– Так я весь день был на «Радиолампе» во Фрязино, – оправдывается Авдеев, прыгая через две ступеньки. – с товарищем Векшинским смотрели какие операции для моих «стержней» можно у них на заводе выполнять.

Открываю приёмную своим ключом и пропускаю гостей вовнутрь.

– Прошу садиться. – Указываю на стулья. – Слушаю вас.

– Алексей, – заторопился Авдеев. – я тебе рассказывал, что где-то полгода назад Сергей Аркадьевич перешёл на работу в «Радиолампу». Так вот, он не сам перешёл, а выжили его со «Светланы»…

– Погоди, Валя, – прерывает его Векшинский потянув за рукав. – не о том ты говоришь. Не это главное. В нашем электроламповом хозяйстве происходят страшные вещи. Чтобы вам было понятно поясню подробнее: в конце 1934 года наркомат тяжёлой промышленности заключил договор с американской «Радиокорпорэйшн», по которому на первом этапе в следующие три года до 39 года она должна была поставить четырнадцать поточных линеек, каждая производительностью четыре тысячи ламп в смену: по семь на каждый завод. Инициаторами этого договора были мы с бывшим директором «Светланы» Студневым. Иного способа быстро начать массовое производство современных электронных ламп и радиокомпонентов в СССР просто не было. После ареста Студнева, при нём была запущена только первая линия, новый директор завода, поддавшись на уговоры и давление некоторых руководитетелей нашего главка в НКТП, начал тормозить ввод в строй действующих других линий.

«Интересно, не знал. Но уверен, что у бывшего директора завода, которого я посадил в тюрьму были более прагматичные интересы в работе с американцами».

– Почему? – Не утерпел я.

– Видите ли, товарищ Чаганов, – продолжил он. – у нас в строне расплодилось слишком много КБ, которые принялись разрабатывать радиотехнику для армии, флота и гражданских нужд…

«Уж ни в мой ли огород камень»?

– … причём стараются всё делать у себя: радиостанции, электронные лампы, конденсаторы и другие радиокомпоненты: посмотрите на то то же «Остехбюро», оно было крупнее нашего главка раза в три. Поэтому любую попытку навести порядок встречают в штыки: «Остехбюро» и НИИС РККА сделали рации для танков и пехоты, НИМИСТ Берга в Ленинграде – для кораблей и морской авиации, причём в авиации сложилась вопиющая ситуация: выпускаются совершенно разные радиостанции для истребителей, бомбовозов и разведчиков. Все на своих лампах, изготовленных по большей части кустарно. Освоить в производстве такое количество разных типов ламп наш завод не мог, перестал справляться с планом. В общем сняли меня с должности технического директора «Светланы» и отправили во Фрязино, стали доносы писать, что, мол, зажимаю отечественную технику, заключил вредительский договор с американцами. Стали тормозить запуск новых линий: здание для них так и не построено, склады забиты пришедшим оборудованием.

– К вам приходили из НКВД?

– Приходил один весной, – машет рукой Векшинский. – но пропал после арестов в «Остехбюро». Не об этом я. Слышал от Валентина, что вы включили в план третьей пятилетки строительство новых радиозаводов, так вот что сказать хочу… или, вернее, посоветовать. Хотите быстро наладить выпуск современных средств связи, берите лицензии у «Радиокорпорэйшн» на радиостанции, покупайте сразу со сборочными заводами, не мелочитесь: выйдет дешевле и быстрее… это только за счёт сокращения номенкулатуры комплектуюших и автоматизации производства. «Легко сказать… тут валюта нужна. За кого он меня принимает, за Председателя Совнаркома»?

– Скажите, Сергей Аркадьевич, – не выказываю пока своих сомнений. – вы это просто так сказали что дешевле или расчётами занимались?

– Я, молодой человек, привык отвечать за свои слова. – Векшинский лезет во внутренний карман пиджака и достаёт несколько сложенных попалам листков бумаги. – Тут когда меня недавно начальство из главка и ваши люди из экономического управления пощипывать стали, я им калькуляцию предоставил: какова будет себестоимость радиостанций представленных к валовому производству. В этом мне, конечно, друзья помогли с завода Козицкого и других, где радиокомпоненты выпускают. Тут много цифр, посмотрите если интересно будет, а вывод такой: одного класса радиостанция на лиценционных комплектующих будет в два три-раза дешевле в производстве.

– И что же товарищи из главка ответили вам? – Разворачиваю листки, сплошь заполненные таблицами.

– Ничего не ответили, сгинула моя записка втуне… думаю, что не читал никто.

«Считает, что меня больше послушают? Ой, не уверен»…

Авдеев смотрит на меня с надеждой, Векшинский, как ни странно, тоже.

«Речь идёт о миллионах долларов, которых могут лишиться авиаторы, танкисты и моряки: у них тоже есть планы по закупке иностранной техники. Выходить с таким предложением сейчас – это, наверняка, настроить против себя всё руководство наркомата оборонной промышленности, военных, не говоря уже о руководстве многочисленных НИИ и КБ, занимающихся связью, чей многолетний труд пойдёт прахом. Отложить до лучших времён? Это – опоздать: лишить армию и флот надёжной связи в начале войны со всеми вытекающими отсюда последствиями».

– Ну хорошо, – улыбаюсь я и поднимаюсь со стула. – займусь этим. Дайте только мне пару дней разобраться с вашими бумагами.

– Алексей, а зачем я тебе нужен был? – Авдеев обернулся у двери.

– Успеется, – пожимаю на прощание руки гостям. – иди лучше покажи Сергею Аркадьевичу наш «Северок» – кустарную радиостанцию из ламп, собранных в кустарных условиях…

Сзади раздался звонок «вертушки».

– Алексей Сергеевич? – В трубке раздался легко узнаваемый по тягучим интонациям голос Рухимовича. – Как хорошо, что застал вас. Вы не подъедите ко мне ненадолго? Есть разговор.

«Хм, у меня тоже».

– Да, конечно, Моисей Львович, я готов.

«Надо Олю предупредить, чтобы не ждала».

– Отлично, высылаю за вами машину. – В трубке раздались короткие гудки.

«Сталинский стиль, ни одного лишнего слова».

Москва, Уланский переулок, дом 26.

Наркомат Оборонной Промышленности.

27 июня 1937 года 20:00

«Странное архитектурное решение, фасад здания выходит по сути во двор».

«ЗИС» наркома тормозит высокого семиэтажного здания в стиле позднего конструктивизма, когда аскетизм ортодоксального авнгардного стиля с его прямыми углами и отсутствием какого – либо декора стал потихоньку уступать «сталинскому монументальному классицизму».

«А-а, понятно, здесь будет новая улица, план реконструкции Москвы – в действии! Проспект Сахарова… Посмотрим ещё, ничего не предопределено, может и не услышит о таком никто».

Референт Рухимовича, подскочивший к машине, ведёт к скоростному американскому лифту «Отис», с эмблемой Московского метрополитена, несколько секунд и мы не останавливаясь пересекаем пустую приёмную и заходим в открытую дверь кабинета.

– Знакомьтесь, – нарком оборонной промышленности гостеприимно встречает меня в центре комнаты и подводит к столу для заседаний, за которым расположились двое мужчин. – мой заместитель товарищ Каганович, Михаил Моисеевич руководит также авиационным главком… Брат члена Политбюро, как две капли воды похожий на него, только постарше, не вставая, протягивает свою большую широкую ладонь и неожиданно крепко сжимает мою, сдирая большим пальцем чуть подсохшую ранку от ожога. Ухмыляется, видя что я поморщился, и с довольным видом отворачивается в сторону.

– … и товарищ Тевосян, Иван Фёдорович начальник судостроительного главка…

– Очень приятно. – Тевосян стоя приветствет меня.

– Прошу садиться, товарищи. – Продолжает Рухимович, занимая своё место. – Спасибо, Алексей Сергеевич, что вы нашли время приехать. Я вот что подумал, неплохо будет предварительно обсудить ряд вопросов перед совещанием в НКО по поводу «Остехбюро», ну чтобы не бодаться как неразумным телятам перед руководством.

«Разумно».

– Скажите, товарищ Чаганов, – хозяин кабинета отмечает мой согласный кивок. – я вас правильно понял, нахождении НИИ-20 с сухопутной тематикой «Остехбюро» в НКВД – явление временное?

– Именно так, это связано с тем, что значительное количество сотрудников «Остехбюро» осуждены Особым совещанием и нам бы не хотелось раскалывать коллектив, что стало бы неизбежным при передаче НИИ-20 в ваш наркомат.

– Но если это так, то почему вы не ставите так же вопрос в отношении НИИ-22 и НИИ-36?

– Потому, Моисей Львович, что НКВД не имеет авиационных и судостроительных СКБ, в которые мы могли бы временно влить НИИ-22 и НИИ-36. Кроме того…

– Как же, слушай его, – скандальным голосом вступает в разговор Каганович. – здание на Садово-Черногрязской они у нас оттяпать хотят!

– Михаил Моисеевич! – С досады Рухимович закатывает глаза и стучит ладонью по столу.

«… то у глупого на языке. Дворец им нужен! Я его теперь за просто так им не отдам».

– Ваша позиция, Алексей Сергеевич, понятна, – справляется с собой нарком. – если предположить, что на время НИИ-20 уйдёт от нас, то у нас в наркомате возникнет большой недостаток в грамотных радиоинженерах. Тут появилось одно предложение… перепрофилировать два НИИ в Ленинграде: восьмое и девятое, хотим из них сделать авиационные…

«НИИ-9, это же – „Подсолнух“, а НИИ-8 – телевидение и телемеханика. Причём тут авиация»?