Текст книги "Чаганов: Москва-37 (СИ)"

Автор книги: Сергей Кротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Рвём когти! Меня не ищи, я сама тебя найду. – Девушка сгибается по-старушачьи, завидя приближающего военного, и неоглядываясь плетётся к трамвайной остановке.

* * *

На дальнем конце села Чурилково у деревянного моста через Пахру лениво забрехали собаки. Чутко спавшая бабушка Фрося подняла голову от подушки и прислушалась. Ничего кроме привычных ночных летних звуков: стрекотания сверчка, редкого всхрапывания лошадей в совхозной канюшне и легкого шелеста листьев, не проникало в открытые настежь окна старой покосившейся избы – пятистенки.

Вдруг в сенях легонько скрипнула дверь и занавески на окнах в горнице колыхнулись в такт.

– Хто здесь? – Прошепелявила старуха и села, свесив ноги с широкой лавки.

– Эт я, баб Фрось, Маша. – В центре комнаты безшумно возник тонкий девичий силуэт, подсвеченный слабым огоньком лампадки, висящей перед иконой.

– Машенька, – засуетилась бабушка. – а я все глаза проглядела, тебя поджидаючи. Председатель с военными все избы обошли в селе, тебя искали… обзывали по всякому… что и воровка и такая, и сякая. Только не выдал тебя никто из наших, помнят люди добро: как заболел кто или где у кого стрельнуло, так – к тебе, а не к фершалу нашему Поликарпычу. С него толку – как с козла молока. А Варька – оторва, чего удумала… сказывала им, будто б ты на Урал уехала к родичам. Пока Бабфрося выдавала эту длинную тираду, как есть простоволосая, бросилась к печи, потянулась, сунула руку в длинное узкое углубление на ней, достала ухват, убрала заслонку и легко подхватив им из шестка средний чугунок, поставила его на стол.

– Так и сказала на Урал? – Удивилась Оля.

– У ей язык без костей. – На столе появилась плошка, деревянная ложка и кусок круглого хлеба в тряпице. – Сидай, милая, штец похлебай, ещё тёплые.

Девушка, к вящему удовольствию старушки, перекрестилась, что прошептала и степенно взяла в руки ложку.

– А что ещё-то у нас случилось! – Пристроилась за столом напротив баба Фрося. – Варька-то поломойкой этим летом нанялась в поместье, в Мещерино к Ежову. Так вот прибежала сегодня уж смеркалось, вся в слезах. Сказывает, что хозяйку-то свою он застрелил из револьверта…

– Как застрелил? – Оля подняла глаза от плошки.

– … приревновал, будто бы, да давай по ей палить. Варька божилась, что своими ушами выстрелы слышала и сама потом полы мела от побелки да щикатурки. Машин куча понаехала чёрные и с красными крестами, народу – тьма, прислугу-то всю поотослали. Но она видела, как носилки накрытые из дома вынесли, зеркала все накрыли, а хозяин с дружками его уселись в горнице и пить зачали. Хоть бы хны им. Не плачь, не плачь, милая, сердце твоё золотое. Дура – я, старая…

– А не врёт она? – Смахнула слезу Оля.

– Нет, не врёт… – тяжело вздохнула старушка. – другие бабы, что работают в поместье, то же самое бают.

В полном молчании девушка закончила трапезу, поблагодарила и поднялась. – Ой, чуть не забыла! – Оля развернула свой узелок на столе. – Лекарства я принесла: вот мазь – спину будете на ночь натирать. А эти… я подписала кому – что. Варвара грамотная прочтёт. Только не говорите, баб Фрось, что я приходила, скажите – осталось после меня. На Урал я уехала…

– Спаси тебя господь. – Крестит старушка исчезающую в темноте фигуру и растирает слезу по морщинистой щеке.

* * *

На противоположном берегу Пахры, метрах в тридцати по прямой от Олиной засады, где высокий забор окружающий Мещерино, упирается в реку, открывая проход к песчанному пляжу, послышались шаги, заколыхались ветки растущего на берегу кустарника и, наконец, появился ночной дозор вооружённой охраны. Выглянувшая из-за тучек луна, желтым светом освещала двух высоких бойцов и важно вышагивающую овчарку с поднятым к верху носом.

Выждав несколько минут, Оля сняла с себя спортивный костюм, завязала узелок, грациозным движением поместила его на голову, придерживая руками, и, бесшумно ступая, понесла свою идеальную, залитую золотом фигуру, через небыстрые воды реки. На середине, проплыла пару метров и плавно покачиваясь вышла на сушу.

* * *

– … Не чокаясь! – Фриновский строго зыркнул на Шапиро, видя как тот со страдальческим выражением лица протянул свою рюмку вперёд.

Ежов быстро, с окаменевшим лицом, как воду выпил водку.

– Николай Иванович, – в гостиную заглянул связист. – товарищ Сталин на проводе.

Нарком как на пружинах подскочил с места, по привычке хотел пригладить волосы, но рука заскользила по лысой голове, и твёрдым шагом пошёл к выходу. Фриновский залпом опрокинул свою рюмку, с удовольствием крякнул, глубоко вдохнул и покосился на Шапиро..

– Смотрю я на тебя, Исаак Ильич, и с души воротит… человек должен выпивать так, чтобы другому тоже захотелось. – Комкор зацепил вилкой солёной капусты и отправил её в рот, запрокинув голову.

– Понимаете, Михаил Петрович, не принимает её мой организм. – Виновато опускает глаза Шапиро.

– Организм… – Неодобрительно протянул собеседник с задумчивым видом, машинально наливая себе ещё.

Через пять минут в комнату влетает взвинченный нарком.

– Нет, ну что за тварь! – Опрокидывает протянутую Фриновским рюмку.

– Кто? Сталин? – Сжимается от страха Шапиро.

– Да нет, – переводит дух Ежов. – Косиор! Товарищ Сталин, как человек, соболезнование выказал, спросил не нужна ли помощь. Чин чином. А этот, сразу с упрёками своими полез, гнида!

– Так его тоже понять можно, – нахохлился комкор. – момент критический сейчас, волнуется он, на кону, можно сказать, жизнь наша стоит. О живых думать надо!

Секретарь согласно закивал. Нарком переводит взгляд с одного собутыльника на другого, как будто впервые их увидел.

– Да что вы знаете о Жене? – Зло выкрикивает он. – Я ей всем обязан! Понятно вам? Если б не она, я б до сих пор в Киргизском обкоме на побегушках был. Ошибки за мной грамматические исправляла, с нужными людьми свела (Шапиро в ужасе замотал головой из стороны в сторону), в Москву перетянула. А я, а я – под домашний арест её посадил. Из-за меня она…

– Иваныч, но ты ж в неё бутылёк с сонными каплями не вливал… – мягко возражает Фриновский. – а девок этих, что оставили её одну и снотворное не прибрали, я накажу, ты не сомневайся.

– Из-за меня… из-за меня… не уберёг.

– Не казни себя, Иваныч, не виноват ты ни в чём… – Комкор вновь наполняет рюмки, ждёт пока Ежов выпьет и продолжает. – Бумагу-то, что я тебе передал, ты прочти…

– Не уберёг…

– Тьфу ты… – Фриновский встаёт из-за стола и поворачивается к секретарю. – Оставайся с ним, я – на Лубянку.

* * *

– Та-а-к… солдат спит – служба идёт! – Люшков от от яркого света и громкого крика едва не падает с кожаного дивана в кабинете начальника колонии, с трудом продирает руками налитые кровью глаза и непонимающе крутит головой вокруг.

– Па-адъём! – Фриновский седлает стул и кладёт руки на его спинку. – Докладывай, какие успехи?

– Успехи… успехи. – Подчинённый вскакивает на ноги, его взгляд постепенно становится осмысленным. – Устроили ему «карусель», для этого пришлось привлечь дополнительно ещё двух следователей. Тут правда ничего добиться не удалось: следователи с ног валятся, а Чаганов стоит свеженький с пятки на носок переваливается. Двужильный он что ли?

– Так ты его ещё и в стойку поставил…

– Поставил, только и это не помогает, – Люшков заколебался, говорить или нет, потом решился. – Ушаков не сдержался, засадил ему по печени несколько раз… и по почкам… я тоже пару раз дал, но по лицу не бил – никаких знаков не оставил. Ещё Жжёнова привезли… он сразу согласился… устроили очную ставку… Чаганов всё отрицает. Следователям пытается угрожать, а мне…

– Что такое? – Фриновский оторвал подбородок от спинки стула.

– Не знаю откуда узнал, но Чаганов в курсе моих личных дел. Что жена с падчерицей хочет в Германию на лечение выехать, – Люшков впился глазами в начальника. – что будто бы вы, Михаил Петрович, резолюцию на мой рапорт наложили – отказать.

– Врёт он! – Взорвался Фриновский, вскакивая со стула. – Поссорить нас хочет… Рапорт твой я в бухгалтерию передал, там тормозят… наркомфин валюту не выделяет.

– Помогите, Михаил Петрович, – подчинённый готов упасть на колени, отросшая щетина поглотила, скользнувшую из глаз слезу. – операция нужна дочке, срочная.

– Ну что ты, Генрих, вставай… чем смогу… – Помогает Люшкову подняться. – только и ты уж, друг, расстарайся.

– Думаю надо его пугнуть основательно, – в голосе подчинённого сквозь слёзы зазвучало ожесточение. – час назад из Бутырки привезли троих бандитов из банды Креста, пусть они займутся Чагановым, а то наши тычки для… как с гуся вода.

– Нет, сам пока пытайся его расколоть… и без мордобоя, – в голосе комкора послышалась неуверенность. – тут я должен с наркомом согласовать. Ты уже слышал, что жена у него отравилась?

– Женя? Как? Почему?

– Да хрен её знает. – Досадливо отмахивается Фриновский. – Ежов расклеился, а на пленуме непотнятно что происходит. Неизвестно чья в конце концов возьмёт, поэтому поосторожней тебе надо…

– Как же поосторожней? Не простит, ведь, мне Чаганов если их сторона возьмёт!

– А мне думаешь лучше будет? – Кричит комкор. – Мы одной верёвкой связаны. В общем так, оставь этих бандитов на крайний случай: если начальству нашему дадут по шапке, то подсадишь их в «воронок» к Чаганову и отошлёшь его отсюда подальше. Понял меня?

Люшков согласно кивает и в этот момент раздаётся звонок телефона.

– Фриновский слушает…секунду. – Зажимает рукой микрофон (и подчинённому). – Давай, давай… на службу, быстро.

Тот неохотно снимает со спинки рядом стоящего стула поясной ремень и бредёт к двери.

– … да, товарищ Косиор… пьёт на даче… есть время, буду через полчаса.

* * *

Быстро одевшись, Оля направилась прямо к тропе, по которой недавно прошёл дозор, пересекла её, прошла дальше на десяток метров до прибрежных кустов, повернула и двинулась вдоль них, вернулась к воде метрах в ста правее. По песчаному берегу пошла к начальной точке, выходя из воды и входя в неё снова, сделала пару ложных входов – выходов: получилась классическая петля для сбивания собаки со следа. Повторила путь в обратном направлении, сошла с «петли» и тщательно обрызгала землю из небольшого бутылька, оставляя за собой лёгкий запах керосина. Углубившись в кусты, остановилась, достала из кармана небольшой бумажный пакетик и высыпала его содержимое, каенский перец, в траву.

Затем уверенно прошла сквозь небольшую рощицу и безошибочно вышла к закрытым воротам усадьбы Мещерино, погружённой в темноту. Небо затянули чёрные тучи, верхушки деревьев закачались от поднявшегося ветра, поэтому, особо не прячась, Оля перемахнула через ажурную железную ограду и подошла вплотную к дому. Прислушалась, обошла его вокруг – всё тихо, если не считать богатырский храпа, раздававшегося из открытого окна маленького флигелька неподалёку, похоже – смотритель дачи умаялся за день. Стремительно взлетела по пожарной лестнице, мягко ступая по железной крыше, осторожно подобралась к закрытому слуховому окну прислушалась и заглянула внутрь.

– Странно, тоже никого, – подумала она. – а где же «слухачи»? И никакого оборудования…

Прямо перед ней, метрах в стах по прямой, располагался двухэтажный особняк дачи Ежова и как на ладони – залитая огнями гостиная. Мысль связаться с Кировым через «слухачей» ведущих с чердака пустующей соседской дачи прослушку Ежова, особо доверенных его людей, пришла ей после того, как по пути в Чурилково она попыталась наудачу заглянуть в Горки: Сергея Мироновича на даче не оказалось. Ждать у моря погоды было глупо, а вот попытаться поговорить с ним по радио, той что ретранслировала звуковой сигнал прослушки на дачу Кирова, стоило: да и система охраны Мещерино, в отличии от Горок, была знакома, и местность вокруг хожена-перехожена, с пионерами и без. И вот облом – усадьба пуста.

Вдали у горизонта на западе полыхнула зарница, осветив крышу. Достав из кармана маленький складной нож, она легко отковыряла засохшую замазку, отогнула шпильки, удерживающие оконное стекло (оно мягко вывалилось ей в руки), открыла защёлку, откыла раму и ногами вперёд скользнула в темноту чердака. В лицо пахнул горячий воздух, нагретый за день железной крышей. И вовремя! Буквально через минуту по железной крыше забарабанили крупные капли дождя.

– Ну хоть одной заботой меньше, ливень смоет все следы и уничтожит запахи…

Быстро пробежав по пустым крмнатам, девушка вернулась на чердак, тут уже почувствовала страшную усталость и прилегла на тюфячок у окна, обдуваемая прохладным ветром (устроила сквозняк, открыв дверь на чердак и форточку в окне на втором этаже).

– Что же у них произошло? – Подумала Оля. – Бежали, заметая следы, когда увидели что микрофон обнаружен? Судя по всему, спецы из техотдела не разобрались в его устройстве, поэтому и не стали проверять близлежайшие дома… но что-то заподозрили, стали плясать от герба и вышли на меня. Тогда выходит, что обнаружение прослушки и подстава Чаганова произошли одновременно.

– Одновременно или вследствии?…Разницы в общем-то никакой.

От дачи Ежова послышался шум подъезжающего автомобиля, Оля как пружина подскочила к слуховому окну. Из первой машины, остановившейся у бокового входа, вышел плотный невысокий человек в военной форме, с силой грохнув за собой дверцей и уверенно зашагал ко входу, за ним засеменил порученец.

– Здравия желаю, товарищ Фриновский! – Гаркнул охранник, дежуривший у входа.

– Начальника охраны ко мне! – Скорее угадала, чем разобрала фразу Оля.

«Интересно, стоит подобраться поближе»…

Худенькая фигуры девушки мелькнула в окне.

– … Что ж вы так, Николай Иванович? – Ласково корит, невидимого с точки, где затаилась Оля (за деревом метров в двадцати чуть сбоку от гостиной) Ежова, обливающийся потом Фриновский, нервно открывая французскую дверь на балкон. – Вам же завтра на пленуме выступать…

– … – тот бурчит в ответ что-то нечленораздельное.

– Коля, ты сегодня, это хорошо… – Палец комкора упирается в сержанта госбезопасности, появившегося в комнате. – Беритесь, уложим товарища наркома отдыхать. Вдвоём с порученцем они легко выносят из гостиной тщедушное тельце Ежова, комкор – замыкает процессию. Улучив момент когда охранник у бокового входа подошёл к поболтать к водителю Фриновского, Оля, скрываясь за кустами сирени, продвигается к балкону, два внешних угла которого подпираются каменными колоннами и заходит в его тень. Расположенный под балконом парадный вход – заколочен. Подняться на балкон – проще простого, но он – как на ладони со стороны бокового входа. Вот, наконец, охранник наклоняется чтобы прикурить и оля как стрела взлетает по колонне, мягко перемахивает через балюстраду и отступает в тень открытой двери.

Минут через пять, Фриновский в сопровождении порученца и начкара вновь появляется у бокового входа, за руку прощается с ним и охранником и, сев в свою машину уезжает.

– Зови сюда всех прикреплённых, отдыхающих тоже. – Начкар, проводив взглядом машину начальства, поворачивается к охраннику.

Через минуту перед входом выстроились шестеро охранников.

– Подфартило нам ребята, – командир одёрнул гимнастёрку. – сейчас укладывали Николай Ивановича спать, так он говорит: «Я ложусь отдыхать, вызывать вас не буду и вы можете спать. Трудный и для вас день был».

– Неужели так и сказал? Не бывало такого никогда…

– Молчать! – Повысил голос начкар. – Так и сказал… мне и порученцу товарища Фриновского. Слушай приказ: в доме остаётся связист, на входе – Кузьмин. Остальные в казарму. Разводящий, сменишь его через два часа.

Дождавшись ухода охраны, Оля прошмыгнула в гостиную. Неплохо ориентируясь в доме, она сразу нашла дверь в спальню наркома, осторожно приоткрыла её… ворвашийся в комнату сквозняк качнул тёмный, на фоне подсвеченного уличным фонарём окна, силуэт висящего на верёвке маленького тела.

– Ничего Ежов не отвечал, только тихо…

Возле одной из двух низких деревянных кроватей, разделённых тумбочкой с ночником, стояли, выровненные по линейке как в казарме, сапоги тридцать шестого размера. Подняв руки, Оля постучала по карманам гимнастёрки и галифе повешенного, вынула связку ключей. Подняла голову на потолок и крюк для люстры, через которую была перекинута верёвка: «Как же ты, дружок, закинул её на такую высоту? А, вот и половая щётка на длинной ручке скромно прислонилась к стенке».

Огляделась по сторонам: тусклый огонёк светильника выхватывает из темноты четвертушку косо оторванного терадного листа, неведомо откуда взявшегося на тумбочке.

Одна фраза, размашистый небрежный почерк: «В моей смерти прошу никого не винить. Ежов»…

– Универсальненько… Давно, похоже, готовились, а удобный случай подвернулся неожиданно. «Убить и унаследовть». – Записка перекочевала в её карман. – Не бывать этому!

На секунду задумавшись, Оля добавила хаоса в картину происшествия – отодвинула ногой опрокинутое кресло на метр подальше от висящего тела и протёрла ручку щётки рукавом. Неслышно ступая по широкой ковровой дорожке девушка подходит к полуоткрытой двери, из-за которой раздаётся спокойное ровное дыхание связиста. Дальше по коридору – кабинет, дверь не скрипнула, привыкшие к полутьме глаза помогли сразу найти искомое – сейф наркома внутренних дел.

– Удача! – Слабого фонарного света из окна хватило чтобы разобрать надписи на папках: «Сталин», «Киров», «Жданов». – Компромат готовил, коротышка… А это что? Вскрытый пакет.

Подошла к окну, достала из конверта несколько листков.

– Вот это настоящая удача! Выписки из дела Чаганова и информационное сообщение для пленума!

Всё обнаруженное перекочевало в пустовавший на спине самодельный рюкзачок (полотняный мешок с двумя верёвочными петлями для рук), тихо щёлкнул замок сейфа и – в обратный путь: мимо начавшего похрапывать связиста в спальню (ключи на место), затем в гостиную… Вдруг одна сумасшедшая мысль остановила её в полушаге от французской двери, увесистая поклажа шлёпнула по спине. Оля сорвала со спины заплечный мешок, достала из узкого внутреннего карманчика стеклянную пробирку, обёрнутую в кусок марли и вернулась в коридор.

– По какому звонить? – Оля обводит взглядом телефонные аппараты, тесно сгрудившиеся на столике в комнате связи.

Рядом с ним у стены на небольшом диванчике отвалился на спинку связист: лицо накрыто куском марли, край которой вздымается от каждого его вздоха, в комнате витает эфирный запах.

– Понятное дело, что по «вертушке»! – Её глаза останавливаются на единственном аппарате с номеронабирателем.

Это сейчас единственная связь с автоматическим соединением абонентов, любая другая – требует вмешательства операторов. Она, конечно, не защищена от прослушивания, но вот определить номер звонящего до появления АТС нового поколения – невозможно. Возле «вертушки» добротно переплетённая книжица-справочник для служебного пользования, изданная тиражом в тясячу экземпляров. Без труда находится нужная строчка: «С.М.Киров, Кремль (квартира)», затарахтел эбонитовый диск и в трубке послышались длинные гудки.

– Слушаю, Киров. – Раздаётся сонный голос секретаря ЦК.

– Здравствуйте, товарищ Киров! – Восторженно зачастила Оля, копируя интонации артистки Рины Зелёной. – Уж вы меня простите за поздний звонок, знакомая одна ваша звонит. Я уж не знаю помните ли вы меня… мы разговаривали, когда вы к нам приходили недавно на работу… я беленькая, а моя подруга – чёрненькая… вы ещё шутили…

– Девушка, – повысил голос Киров. – кто вы? Это – правительственная связь!

– Серёжа, – в трубке раздался скрипучий истерический женский голос. – с кем это ты говоришь?

– Спи, Маша, это по работе… – Раздражённо кричит он, прикрывая микрофон.

– Ты что меня совсем за дуру держишь? – Женский голос окреп, в нём послышались слёзы. – Девушки ему звонят домой в три часа ночи…

На заднем плане слышится грохот закрывающейся двери.

– … мне передали, что вы, товарищ Киров, интересовались мной. – Оля начала нервно крутить, выбившуюся из-под завязанного на затылке платка, русую прядь. – Я – Нюра из картотеки, вы спрашивали обо мне у начальника моего. Он мне рассказывал про это, правда арестовали его недавно. Так вот, звоню вам сказать, что согласная я. А «вертушка» эта – мужа, подружки моей, чёрненькой, от неё звоню, он у неё тоже большой начальник, но не такой, конечно, как вы, товарищ Киров… боится она его. А я не боюсь, я своему добра желаю…

– Бойкая ты, Нюра… – Усмехнулся он. – А как начальника-то твоего звать?

– Его все зовут «Спотыкач». – Оля затаила дыхание («Спотыкач» – пароль Чаганова, для связи со Свешниковым, помощником Кирова).

– Знаю такого… – Задумался Киров. – Как же найти тебя, красавица?

– Ой, на работу лучше не надо, – покусывает губы девушка. – а давайте там где вы с моим начальником встречались два месяца назад на аллее, я тогда ещё у него в машине на заднем сиденье пряталась. Не знаю только как там эта церковь называется…

– Да, припоминаю… в то же время устроит?

– Устроит.

– А я смотрю ты ещё и умница, Нюра.

– Скажете тоже, Сергей Миронович. До свидания. Трубку кладу.

Оля аккуратно протирает все поверхности, к которым прикасалась, забирает марлю и бросает взгляд на часы на руке: надо поторопиться, впереди – двадцать километров до Коломенского и два с половиной часа на всё-про всё.

Она улыбается: «Вот это – настоящая жизнь! Корпеть над лабораторным столом – не моё»!