Текст книги "Архитектор душ (СИ)"

Автор книги: Сергей Карелин

Соавторы: Александр Вольт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 19

Взгляд Морозова-старшего метнулся от меня к Лидии, потом обратно. Недоумение на его лице сменилось гневом, который начал медленно нарастать, окрашивая его шею в багровый цвет.

– Что все это значит⁈ – его голос был негромким, но в нем звенел металл. Он обращался ко мне, но не сводил глаз с дочери.

Я сделал шаг в сторону, вставая между ними. Нужно было перехватить инициативу, пока ситуация не вышла из-под контроля окончательно.

Да, пусть мой дом и находился на удалении от остальных участков, и вокруг нет соседей, но это не значит, что чужие уши, что могут тут проезжать или проходить совершенно случайно не могут застать эту сцену.

А дальше все как обычно. Свидетель рассказал одному, тот шепнул второму. И вот уже весь город знает про происшествие.

– Господин Морозов, добрый вечер, – сказал я спокойно, словно мы случайно встретились на светском приеме. – Чем я обязан вашему визиту в столь поздний час? Хотели о чем-то поговорить?

Его густые брови хмурились, а злые глаза наконец-то оторвались от дочери и вперились в меня.

– Вот об этом, – процедил он сквозь зубы. – Я повторяю вопрос: что все это значит?

– Это? – я развернулся полубоком и рукой махнул на свой дом, на Лидию и машину. Хотелось пошутить, что это мое имение, газон и так далее, но выражение лица Морозова намекало, что ему сейчас не до каламбуров. – Ваша дочь изъявила желание поступить ко мне на службу. Сегодня ее первый рабочий день, – объяснил я в максимально спокойном тоне.

Бурлящая злость сменилась недоверием и отцовским волнением.

– Об этом я тоже хотел поговорить. На службу, значит, да? К тебе⁈ – он почти выплюнул эти слова. Затем снова посмотрел на Лидию. – Я знал, что ты взбалмошная девка, на которую управы никогда нельзя было найти. Последней моей каплей было то, что ты собиралась выйти замуж за простолюдина и ушла из дома. Но я смирился, Лидия. Твоя мать меня убедила, что ты все равно моя дочь. Но… но это… – он запнулся. – Скажи мне, что это неправда, – я услышал в голосе каплю надежды. Словно он до последнего не верил и надеялся услышать, что это какой-то розыгрыш. Что его разыграли, когда рассказали КОГО видели в коронерской службе.

Лидии некуда было деваться. Она стояла бледная как полотно, но ее голос, когда она ответила, был твердым.

– Нет, папа. Это правда.

Это было как поднести спичку к пороховой бочке.

– Работа – это еще ладно! Черт с ним! Не хочешь наслаждаться жизнью и постепенно перенимать наш бизнес и наше дело – плевать! – взорвался он. – Но что здесь делают твои вещи⁈ – он ткнул пальцем в сторону открытого багажника, где стояли ее чемоданы. – Ты что, переехала к нему⁈

Ситуация была на грани. Я видел, что Лидия готова либо расплакаться, либо наговорить отцу такого, после чего пути назад уже не будет. Нужно было вмешаться.

– Господин Морозов, – начал я примирительным, но уверенным тоном. Я не пытался его успокоить, это было бы бесполезно. Я апеллировал к его логике. Все же внутри меня была надежда, что отец Лидии даже в распаленном состоянии сможет вслушаться в слова и проанализировать услышанное. И тут же в моей голове мелькнула другая мысль: фамилия Морозов была ему совсем не к лицу с таким характером. – Давайте будем откровенны, – продолжил я. – Мой дом огромен. Весь первый этаж по сути, пустует. Там есть свои спальни, своя кухня и ванная комната. На втором этаже живу я, у меня там свой санузел и все необходимое. Мне нижние помещения абсолютно не нужны, они только требуют расходов на содержание.

Я сделал паузу, давая ему переварить сказанное.

– У вашей дочери, как и у барышни Бенуа, – я кивнул в сторону Алисы, которая замерла в дверях, – сложились определенные жизненные обстоятельства. Им нужно было где-то остановиться на время. Я, как их новый работодатель, предложил им простое и взаимовыгодное решение: они арендуют у меня этот этаж за небольшую плату. Это избавляет меня от лишних хлопот и оплаты коммунальных счетов, а им дает крышу над головой, пока они не решат свои проблемы. Ничего личного. Чисто деловой подход.

Я смотрел ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Мои аргументы были в меру логичны. Да, они не делали ситуацию приятной, но снимали с нее налет скандальной интрижки, переводя все в плоскость деловых, почти безличных отношений. Я не пытался убедить его, что это хорошо. Я пытался донести, что это рационально.

Морозов-старший молчал. Он не был дураком, потому что дураки никогда не смогут поддерживать бизнес длительный промежуток времени.

Я видел, как мышцы на лице Морозова-старшего подрагивают от бури эмоций. Кажется, он понимал, что в моих словах есть логика, но принять ее мешала отцовская ярость от того, что его дочь живет в доме такого человека, как я. Он смотрел то на меня, то на Лидию, и я видел, как в нем борются гнев и растерянность.

– Господин Морозов, – сказал я спокойно, словно не замечая нависшей в воздухе угрозы. – Я вижу, вам нужно поговорить с дочерью. Это семейное дело, и я не буду вам мешать.

Я демонстративно наклонился, взял два пакета, которые стояли на земле, и кивнул в сторону скамейки под старым каштаном.

– Я пока отнесу вещи в дом. Поговорите.

Я развернулся и медленно пошел к крыльцу, мимо застывшей Алисы, которая выглядела как испуганный олененок. Я не уходил. Я создавал им пространство, делая вид, что уношу в дом пакеты, но сам все прекрасно слышал.

– Ты хоть понимаешь, как это выглядит⁈ – голос Морозова был сдавленным от ярости. – После всего, что случилось, после смерти Артура… ты в доме этого человека! С вещами!

– Это просто работа, папа, – голос Лидии дрожал, но она старалась держаться. – После смерти Артура мне нужно сократить расходы, и я выбрала самый оптимальный вариант. Мне придется здесь жить какое-то время, – сказала она.

– Жить⁈ У тебя есть дом! Был! Пока ты не променяла его на этого… простолюдина! А теперь что? Решила опуститься еще ниже⁈

– Ты хотел, чтобы я ушла? Я ушла! – выкрикнула она. – Ты устроил мне публичный скандал на площади, ты отрекся от меня! Чего ты теперь хочешь⁈

Их голоса становились все громче, переходя на крик. Эмоциональный пар выходил из котла. Судя по снова нависшей тишине – пора было действовать. Я оставил пакеты и, спустившись с крыльца, вернулся к ним. Они замолчали, тяжело дыша и глядя друг на друга с болью в глазах.

– Господин Морозов, – сказал я примирительным, но твердым тоном. – Я понимаю ваши опасения. Давайте не будем решать такие вопросы на улице. Прошу вас, пройдите в дом. Я лично покажу вам, где именно будет жить ваша дочь, и вы сами убедитесь, что все более чем пристойно.

Он недоверчиво посмотрел на меня, потому что приглашение было неожиданным ходом. Он колебался.

– Прошу, – повторил я, открывая дверь шире.

Скрипнув зубами, он прошел мимо меня, пройдя через двор по тропинке и, поднявшись по лестнице, вошел в холл. Я пропустил Лидию и закрыл дверь, отсекая звуки вечернего города.

– Как я уже сказал, – продолжил я, когда мы оказались в холле, – я предложил вашей дочери и Алисе Бенуа арендовать у меня первый этаж. Мой дом огромен, и эта его часть пустует. Там есть свои спальни, кухня и ванная. Они будут жить совершенно автономно от меня, так как сам я живу на втором. Пройдемте, я покажу.

Мои действия были красноречивее слов. Я не просто описывал, я показывал. Вот граница – лестница наверх. Вот их территория. Вот моя. Это не совместное проживание, это соседство под одной крышей.

Правда, тот факт, что полноценная ванная комната была только одна, а у меня только умывальник и ватерклозет, и находилась она как раз на первом этаже, ему знать было необязательно. Я вел его по комнатам, демонстрируя полное разделение пространств.

Вот гостевая комната Лидии, мы прошли мимо. Вот комната Алисы. У каждого свои квадратные метры.

– К тому же вы всегда будете знать, где она находится, и можете позвонить либо на стационарный, либо на мой мобильный.

Он замер. Этот последний аргумент попал точно в его отцовский страх, который был сильнее гордыни. Да, господин Морозов сколько угодно мог кричать и ругаться на свою дочь, но она оставалась его наследницей и единственным потомком.

И именно поэтому он психовал, что единственное чадо не слушалось и шло против папенькиного слова. Хотя, если вникать, Лидия была уже взрослым человеком, который давно способен принимать собственные решения.

Но об это я говорить не стал.

Морозов молчал с минуту, тяжело дыша. Затем он в последний раз окинул меня ледяным взглядом.

– Проводите меня, – сказал он устало.

Мы вышли из дома, оставив девушек в помещении, после чего прошли к самому выходу и к его машине, где он у самой водительской двери остановился и сказал:

– Я буду следить за тобой, Громов. И если с моей дочерью хоть что-то случится… хоть волос с ее головы упадет…

Я выждал мгновение, давая ему закончить. Но он не продолжал.

– Евгений Олегович, – сказал я, выхватив наконец-то из памяти как его зовут. – Это не в моих интересах.

Он уже успел сесть в автомобиль, после чего закрыл дверь, завел двигатель и, открыв окно, посмотрел на меня. Долго. Пронзительно.

– Артуру ты тоже так сказал?

После этого он вывернул колеса, развернулся и уехал прочь.

Подхватив чемоданы Лидии, я захлопнул багажник и вошел обратно в дом и поставил их на пол. Девушка возмущаться на этот раз не стала. Мне показалось, что она вообще в данный момент плохо оценивала происходящее.

– Хоть ты и просила этого не делать, но я все же принес твои чемоданы, – сказал я, ставя их у лестницы. Я поднял руки в примирительном жесте. – Вещи не трогал.

– Да, спасибо, – ответила она как-то отстраненно, даже не посмотрев на меня.

Я прошел на кухню, где Алиса продолжала раскладывать продукты из пакетов. Я молча присоединился к ней, раскладывая мясо и молочные продукты по полкам пустого холодильника, а заморозку отправляя в морозильную камеру.

– Лидия, – обратился я, когда она вошла на кухню, все еще явно не придя в себя. Об этом говорило ее отсутствующее выражение лица и рассеянный взгляд. Кажется, диалог с отцом довел ее до шока. – Ты в порядке?

Она посмотрела на меня, затем на Алису, и помассировала веки.

– Да… я… кажется, да. Где-то у нас… – она замолчала, после чего тяжело вздохнула, разведя руками, и хлопнула себя по бедрам, как человек, который что-то забыл и внезапно вспомнил. – Отлично, я уже говорю «у нас». Тут где-то было вино. Не подскажешь, куда оно делось?

– Оно ж тебе не понравилось, – сказал я с легкой ухмылкой, не отрываясь от раскладывания продуктов.

– Я сказала, что оно хорошее, – возразила Лидия.

– Но с какой интонацией!

– Громов. Не беси. Я и так сейчас не в лучшем расположении духа.

– В холодильнике, – смягчился я. – Но не налегай сильно. Тебе завтра на работу.

– Уж как-нибудь разберусь, – отозвалась она, открывая дверцу. – Сам сказал: «девочка взрослая».

– И мне налей! – подхватила Алиса, с грохотом ставя банку с консервированными огурцами на полку.

– А тебе куда? – удивился я.

– Как «куда»? – удивилась в ответ Алиса и похлопала себя по животу. – Сюда, конечно.

Я цокнул языком, но спорить не стал. Вместо этого я достал разделочную доску и нож.

Вечер прошел в неожиданной бытовой рутине. Девушки, потягивая вино, помогли почистить овощи, из которых мы сделали простой салат. Затем я сварил картошку и обжарил на большой сковороде ребрышки с луком до золотистой корочки. Аромат горячей домашней еды наполнил кухню, отчего во рту тут же собиралась слюна и урчали животы.

В итоге получилось вкусно.

– А знаете золотое правило у матросов? – вдруг поинтересовалась Алиса, засовывая последний кусок ребрышка в рот.

– «Пока я ем, я глух и нем»? – ответила Лидия, не отрываясь от своей тарелки. Она держала нож и вилку как истинная аристократка, с безупречной осанкой, локти не касались стола. Каждое ее движение было выверенным.

– Удиви меня, – поддержал я разговор, отпивая вина.

Рыжая тут же проглотила последний кусок, вскочила из-за стола и с грохотом отправила свою посуду в раковину.

– Кто последний доел, тот и моет посуду! – выпалила она, схватила свой бокал и, сверкнув пятками, исчезла с кухни.

Я усмехнулся. Просто, грубовато, но эффективно. В ее стиле.

Лидия тяжело вздохнула.

– Детский сад, – процедила она, но я заметил, как в ее глазах на мгновение мелькнул огонек веселья.

А затем она тоже положила в рот последний кусок мяса, медленно, с достоинством встала и, убрав тарелку с приборами, обернулась ко мне.

– Ой, Громов. Кажется, ты последний.

– Невероятно, – я картинно удивился, приложив руку к груди. – Какая трагедия. Как же так?

Она закатила глаза, но на этот раз в этом жесте было больше иронии, чем презрения. Она тоже покинула кухню, оставив меня наедине с грязной посудой.

Я спокойно доел. Кажется, они решили мне вернуть сторицей наш первый ужин. Вот только девушки забыли, что и тогда готовил все я. Хмыкнув себе под нос, я допил вино и принялся мыть посуду.

Ладно-ладно, побалуйтесь, пока есть возможность. Но надо будет объяснить им, что обязанности по дому тут будут у каждого, несмотря на все сложившиеся обстоятельства. Я не дворецкий и не прислуга.

Перемыв тарелки, я выставил их на сушку.

Приняв душ, я вернулся к себе в спальню. Приятная усталость смешивалась с легким опьянением, но голова была ясной. Я разделся до трусов и улегся на кровать, подложив под спину пару подушек, и снова раскрыл тяжелый гримуар, намереваясь найти хоть что-то, касающееся нашей магической связи.

Я листал пергаментные страницы не меньше получаса, вглядываясь в схемы и пытаясь расшифровать незнакомые термины, когда тишину нарушила резкая вибрация телефона на прикроватной тумбочке.

– Кому там не спится? – удивился я и, протянув руку, взял аппарат.

Я разблокировал экран. В верхней шторке висело уведомление «Имперграмма». Имя пользователя было скрыто под стандартной плашкой: «Новое сообщение». Я нахмурился и, отложив книгу, ткнул пальцем в экран.

Открылся диалог с Лизаветой.

«Добрый вечер, господин Громов»

А под этим сухим, официальным сообщением виднелось смазанное изображение под эффектом «блюра», который мессенджер автоматически накладывал на деликатный контент.

Я догадывался, что будет под этой смазанной картинкой, и все равно нажал, потому что мне, чего греха таить, было и интересно посмотреть на нее и в то же время нужно было играть свою роль.

Роль любовника.

На весь экран появилась она.

Просторная ванная комната, отделанная белоснежной керамической плиткой, в которой отражался мягкий теплый свет. В центре кадра – она, лежащая в огромной овальной ванне, до краев наполненной водой и белой пеной.

Снимок был сделан с верхнего ракурса, словно она держала телефон на вытянутой руке.

Пена уже почти осела. Она скрывала ее грудь лишь отчасти, обнажая ареолы, но скрывая все то, что было ниже.

Еще ниже вода была прозрачной, и под ее искажающей поверхностью смутно угадывалась плавная линия бедра, уходящая во мрак глубины.

Одна ее нога была согнута в колене так, что из воды выступала лодыжка и часть голени, блестящая от стекающих капель. Другая рука, с темным, почти черным лаком на ногтях, лежала на животе, скрытом под водой.

Но главным было лицо. Оно было повернуто прямо к камере. Мокрые темные волосы прилипли ко лбу и вискам. Глаза были полуприкрыты, но взгляд из-под влажных ресниц с явным вызовом.

А на губах, а скорее усмешка женщины, которая знает себе цену, знает силу своего тела и прекрасно понимает, какой эффект производит.

Это не было приглашением, а скорее напоминание, или даже ультиматум, отправленный в самоуничтожающемся сообщении.

Я смотрел на фотографию, пока таймер самоуничтожения не обратил ее в пиксельную пыль. Дыхание слегка сбилось. Я сделал медленный выдох и напечатал ответ.

«Замечательно выглядишь»

Ответ пришел мгновенно.

«Правда?»

Хотелось съязвить: «Я тебе когда-нибудь врал?», но вовремя себя остановил. Я не помню, как часто Громов обманывал Лизавету? и делал ли это вообще. А если делал, то она, скорее всего, помнит. Нет, это неподходящий ответ. И вот она, прелесть переписок. Есть время подумать.

«Несомненно»

«А так?»

Еще одно самоуничтожающееся сообщение. Я, не раздумывая, открыл его.

Это был чистый рефлекс, обошедший мой сознательный контроль. И я тут же начал его анализировать, чтобы немного успокоиться.

Резкий выброс дофамина в предвкушении. Классика.

Фотография была куда более откровенной, чем предыдущая. И она ударила точно в цель. Лизавета легла на спину, полностью обнажив грудь, подобрав ноги в коленках. Ее правая рука кокетливо лежала между бедер.

Я сглотнул, чувствуя, как пересохло во рту. Сердце забилось чаще. Адреналин. Затем по телу прошла волна тепла, а внизу живота скопилось напряжение. Тестостерон. Полный набор биохимических реакций, формирующих то, что обыватели называют «влечением».

Это было не просто желание. Это была память тела. Память о ее запахе, о прикосновении ее кожи, о том, как она двигалась под ним. Воспоминания, которые не принадлежали мне, но которые теперь были частью моей биохимии.

Я открыл глаза и заставил себя напечатать ответ.

«Так еще лучше»

В ответ на мое сообщение прилетела реакция – эмодзи улыбающегося лица с сердечками вместо глаз.

«Хи-хи»

«Уже жду завтрашний вечер»

«Да-а-а-а?»

«Естественно»

Еще одно фото.

Я снова открыл, деваться было некуда, хотя не особо-то и хотелось отступать. Вспомнилась старая пословица из моего детства: «дают – бери, бьют – беги». Правда бить я себя уже не позволил, когда попытались, но зато теперь тут «давали» сполна.

Лизавета разошлась не на шутку. Я даже толком не успел понять, что увидел, потому что новая волна воспоминаний с ней накрыла с головой.

Напряжение в паху стало тянущим.

«Спокойной ночи💋» – увидел я сообщение и с трудом поставил в ответ смайлик.

«😘»

Я встал с кровати, подошел к окну и распахнул створки, уперевшись руками на подоконник.

Я стоял у открытого окна, вдыхая прохладный ночной воздух, и пытался прийти в себя. Это было несложно, если подходить к вопросу с медицинской точки зрения. Это тело было молодым, здоровым, с нормально функционирующей гормональной системой. Реакция на подобные стимулы естественна. И, что уж греха таить, мне это нравилось. Физиология брала свое.

Старый Громов, я уверен, уже вызывал бы такси и мчался к своей любовнице, не раздумывая ни секунды. Но у меня, в отличие от него, были дела поважнее.

Я постоял так еще минут десять, пока буря внутри не улеглась, и физиология не уступила разуму. Вернувшись к креслу, я снова взял в руки тяжелый фолиант.

Прошло еще около получаса бесплодного листания, и тут я наткнулся на нужный раздел. «De effectibus adversis» – «О побочных эффектах».

Текст был написан убористым, полным сокращений почерком. Я разбирал его с трудом, выхватывая отдельные слова и фразы. Список возможных последствий ритуала был впечатляющим.

Началось все предсказуемо: кровоизлияние в мозг, потеря зрения, амнезия. Но потом автор, очевидно, заскучал.

Дальше в списке шло спонтанное самовозгорание потовых желез – состояние, которое я даже затруднялся себе представить. А затем последствия становились все бредовее…

Предродовая горячка – особенно интересный диагноз для мужчины, внезапное отрастание бороды поистине дварфийского великолепия у женщин и, по какой-то неведомой причине, непреодолимое желание говорить исключительно рифмами.

И в конце, как финальный аккорд этого парада идиотизма, приписанное почти как сноска, шло короткое и емкое слово: Смерть.

А дальше, почти на полях, была запись, сделанная другим более аккуратным почерком без латыни. И почерк этот явно не принадлежал Громову.

«Если во время ритуала в не очень точно рассчитанном радиусе окажутся иные живые организмы, обладающие чем-то, что даже с большой натяжкой можно назвать душой и наличием интеллекта, существует ненулевая, хотя и статистически ничтожная, вероятность того, что вышеупомянутые души спутаются в один большой и крайне неудобный узел».

– Это что, все? – удивился я, пролистав несколько страниц вперед и назад.

Я продолжал смотреть на книгу с недоумением.

– Все, – буркнул гримуар, после чего подскочил у меня на руках, описал в воздухе кульбит и с громким шлепком захлопнулся, защелкнув застежку.

Глава 20

Я сидел, тупо уставившись на книгу, которая только что не просто захлопнулась, а еще и что-то сказала. Вернее, не «что-то», а вполне конкретное слово.

«Всё».

Произнесено было мужским, абсолютно безэмоциональным голосом. и прозвучало оно не в моей голове, а здесь, в комнате. Моей первой, самой логичной мыслью было: «Всё, Громов, допился». Переутомление, стресс, вино – идеальный коктейль для слуховых галлюцинаций.

Я аккуратно, стараясь не шуметь, положил книгу на пол. Вставать не хотелось, но надо было проверить. Самое простое объяснение – это сказал кто-то на улице. Окно-то открыто.

Я встал, прошелся по комнате, разминая затекшие ноги, и подошел к окну. Выглянул. Пусто. Глухая ночь, тишина, только фонари светят на пустую дорогу. Ни одной души, ни одной машины. Просто физически некому было это сказать.

Я медленно обернулся. Мой взгляд притянулся к фолианту на полу, который лежал в круге света от торшера. И как я не пытался в ней что-то разглядеть – это была просто старая книга.

И тут меня накрыло по-настоящему. Нет, я уже смирился с магией, с эльфами и тем, что я сам теперь какой-то ходячий рентген для душ, но… говорящие книги? Это уже перебор. Это была та самая черта, за которой обычно ждет палата с мягкими стенами.

Может, это какая-то хитрая штука? Диктофон, вмонтированный в переплет? Какой-нибудь дурацкий розыгрыш от Громова? Но как? И зачем? Он же не мог знать, что однозначно умрет, и спланировать такой долгий и никому не нужный, кроме него самого, план.

Надо покончить с этой неопределенностью.

Я вернулся к креслу и присел на корточки рядом с книгой. Она не шевелилась. Никаких звуков, магического свечения. Просто кусок старой кожи и пергамента. Я чувствовал себя полным идиотом, но все же решился. Наклонившись к ней поближе, я спросил так тихо, чтобы даже девушки в соседней комнате не услышали:

– Это ты сейчас сказал?

В ответ тишина.

Я поднял книгу и повертел ее в руках. Ничего. Внимательно осмотрел застежку – тяжелую, из потемневшего от времени металла. Никаких потайных кнопок, никаких видимых механизмов. Я аккуратно подцепил ее ногтем, пытаясь отщелкнуть, но столкнулся с тем, что книга намертво запечаталась. Словно переплет и обложка стали единым монолитным куском.

Я нахмурил брови, потому что ничего не понимал. То есть, выходит, это, все-таки, был голос из книги, и она на меня… обиделась? Или как еще это понимать?

Продолжать пытаться ее раскрыть я не стал, лишь положил на прикроватную тумбу, после чего снова подошел к окну. Этот мир точно пытался свести меня с ума. Тянущего желания внизу живота после Лизиных фокусов как и не было.

– Дурдом, – тихо сказал я сам себе, после чего вернулся к кровати и лег, взяв телефон в руки.

Я немного полистал ленту новостей, еще чуть-чуть изучил «Имперопедию» и, несмотря на шок от произошедшего, уснул.

Будильник разбудил меня, как и прежде, в семь ноль-ноль. Я встал, умылся, оделся. Из соседних комнат уже доносились звуки – тихий плеск воды в душе, шелест одежды. Девушки, судя по всему, тоже втягивались в новый ритм жизни.

Завтрак проходил почти в обыденной атмосфере. Я сварил кофе, сделал простые бутерброды с сыром.

Мы ели, каждый погруженный в свои мысли. Не было ни споров, ни колкостей. Просто трое людей, разделяющих утреннюю трапезу перед рабочим днем. И, честно говоря, мне нравилось эта тишина, потому что впереди вместо тихого морга, как в прошлой жизни, меня ждали жужжание принтеров, постоянные голоса вокруг, звонящие телефоны и общение с людьми.

Затем мы вышли к машине. «Имперор-400» стоял у ворот там же, где я его бросил. Мы сели в салон. Алиса, опередив Лидию, плюхнулась на переднее сидение, всем своим видом показав, что не только же ей одной постоянно спереди кататься.

Уже на подъезде к офису, когда мы стояли на светофоре, в кармане завибрировал телефон. Звонил Аркадий ВОДИТЕЛЬ. Я нажал зеленую трубку и приложил телефон к уху.

– Доброе утро, сударь, – раздался из динамика голос Аркадия Петровича. – Позвольте уточнить, уже половина девятого, а вы не звонили. Мне за вами заезжать?

– Все в порядке, Аркадий Петрович, я уже почти доехал, – ответил я, глядя, как загорается зеленый свет.

– Понял вас. Если что, звоните! – с готовностью отозвался водитель и положил трубку.

Я заехал на парковку и занял свободное место, после чего осмотрелся по сторонам. Благо, стекла были тонированные, и вокруг сейчас было пусто.

– Приехали, – сказал я, отстегивая ремень.

Выйдя из машины, мы направились к знакомой дубовой двери. Толкнув ее, я вошел внутрь. Охранник за стойкой, завидев меня, тут же подскочил ко мн, словно только и делал, что ждал, когда я переступлю порог.

– Господин Громов, – окликнул он меня, когда я уже проходил мимо. – Одну минуту!

Я остановился, вопросительно подняв бровь. Он порылся под стойкой и протянул мне тонкий белый прямоугольник пластика.

– Вот, господин коронер, ваш новый пропуск. Изготовили с утра пораньше, как вы и просили вчера.

Я взял карту. На ней была теперь уже моя фотография, но, судя по виду, явно до того, как Громов влез в оккультные дела.

– Благодарю, – коротко кивнул я и направился к лифту.

Мы поднялись на третий этаж. Я приложил новую карту к замку, раздался тихий щелчок, и дверь открылась. На часах было без пяти девять.

В кабинете уже царила рабочая суета. Андрей, Игорь и Лизавета сидели за своими столами, перебирая какие-то бумаги. Услышав звук открывшейся двери, они подняли головы.

– Доброе утро, – сказал я, входя.

Они хором, хоть и без особого энтузиазма, ответили мне. Я прошел к своему столу, жестом указав девушкам на их вчерашние места.

– Через пять минут начинаем планерку, – объявил я. – Обсудим вчерашние результаты и задачи на сегодня.

Слова повисли в воздухе. В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением моего моноблока.

Все пятеро, как по команде, переглянулись. Игорь посмотрел на Андрея, тот на Лизавету. Лизавета бросила быстрый, удивленный взгляд на меня. Даже Алиса и Лидия, обменялись недоуменными взглядами, а потом уставились на своих новых коллег. Выражение их лиц красноречиво говорило: «А что, так бывает?».

Планерка. Кажется, это слово здесь слышали впервые. Не обращая внимание на возникшую паузу, я быстро открыл рабочий аккаунт и почту, пробежавшись глазами. Местная аналогия CRM уже показывала минимум девять обращений в нашу службу со смертями, требующих внимания коронеров.

Вторник обещал быть насыщенным., если там нет ничего супер-загадочного, то все замечательно – ровно по три дела на каждого. Полноценная рабочая нагрузка до конца дня.

Я откинулся на спинку кресла и обвел взглядом всех присутствующих.

– Итак, планерка. Поехали. Игорь, начинай. Чем занимался вчера?

Игорь, явно не привыкший к такому вниманию, заерзал на стуле.

– Так мы же вчера все сидели в кабинете… вы сами видели…

– Игорь, я же сказал, сейчас отчет, – мой голос прозвучал ровно, но холодно. – Строго по пунктам: чем занимался, какие результаты.

Он сглотнул, выпрямился и отрапортовал уже более собранно:

– Занимался сортировкой документации, а также… э-э-э… разносил папки по архивам. Результат: разобрано тридцать четыре папки.

– Принято. Андрей?

– Аналогично, Виктор Андреевич. Сортировка и архив. Двадцать девять папок.

– Лизавета?

– Разобрала стопку отчетов по несчастным случаям за прошлый квартал, – ответила она спокойно, не отрывая взгляда от своего блокнота. – Пятьдесят одна папка. Составила сводную ведомость.

Я кивнул. Лизавета меня удивила. Приятно знать, что в такой шальной, казалось бы, натуре, которая шлет тебе ночью откровенные фотографии, все же есть капля собранности и интереса к работе. А может, это была просто попытка выслужиться. В любом случае результат был налицо.

– Алиса.

– Изучала устав, – коротко ответила она.

– Лидия.

– Изучала устав и делала пометки о юридических несоответствиях, – добавила она, и в ее голосе прозвучали нотки профессионального удовлетворения.

– Отлично, – подытожил я. – Теперь так будет каждый день. Помимо письменной отчетности, жду от вас также ее в устной форме. И, надеюсь, мне не нужно перепроверять за вами сделанную работу? – я строго посмотрел больше на Андрея и Игоря. На Лизавету тоже скосил взгляд, но больше для проформы. Почему-то в том, что она работала нормально, у меня сомнения если и возникали, то минимальные.

Хотя, возможно, это говорил разум и тело Громова, а не мой личный анализ. Нужно будет за ней проследить хоть краем глаза.

Андрей и Игорь снова бросили друг на друга косые взгляды.

– Нет, Виктор Андреевич.

– Там точно все в порядке.

– Понял, значит перепроверю, – сказал я, заслышав такие уверенные ответы.

– Там точно все в порядке!

– Честно-честно! – взмолились они хором.

Я посмотрел на них.

– Поверю на этот раз. План на сегодня: поступило несколько обращений в нашу службу на почте. Сейчас я просмотрю заявки, и вы отправитесь каждый на дело, где составите подробный, – я слегка наклонил голову, прибегая к громовскому взгляду, этой странной, как мне казалось, фишке, которой можно было психологически давить на людей. – Я подчеркиваю, очень подробный отчет об осмотре места происшествия. Если увидите хоть малейший намек, что требуется вскрытие, заявляете об этом и вызываете перевозку в прозекторскую. Все ясно?

– Да, – ответили мои подчиненные неуверенно.

– К отчету требуются фотографии, видеозаписи. Если увижу трясущуюся камеру, смазанные снимки – принимать не буду. Сам поеду и все проверю еще раз, и, если окажется, что дело «замято» – шкуру спущу.

В комнате повисла тишина.

– Надеюсь, мы поняли друг друга.

Я сел за стол и снова открыл почту, разворачивая окно с заявками на весь экран, чтобы все присутствующие могли его видеть. Девять обращений. Я молча пробежался по заголовкам.

Два – «тела без видимых признаков насильственной смерти», найденные в заброшенном здании у старой железной дороги. Предположительно, бездомные, замерзшие или отравившиеся паленой водкой.

Еще два – передозировка, тела обнаружены в одном из притонов в портовом районе. Классика. Остальные пять были разбросаны по всему городу, словно случайные кляксы на карте: пожилой мужчина, умерший в своей квартире на окраине; несчастный случай на стройке в новом квартале; еще один утопленник, на этот раз в пруду городского парка; женщина, упавшая с лестницы в собственном доме; и, наконец, что-то совсем неясное с пометкой «требуется срочное освидетельствование» из дорогого отеля в центре.